ОБЫЧНЫЙ ВЕЧЕР


Пассажир, сидя в уютном кресле авиалайнера, пролетавшего в небе над Сибирью, удивлялся ее огромным незаселенным просторам: «Ни огонька внизу». И вдруг, когда смотреть в черную пустоту уже наскучило, он заметил внизу тусклое светлое пятнышко. «Надо же! И тут живут. Интересно представить, как». Он попытался нарисовать себе картину таежного быта в незнакомой, загадочной стране, но ничего из этого не получилось. Пассажир никогда не бывал в СССР и ничего не знал о жизни людей в этой стране, а тем более в Сибири. Он еще раз взглянул на почти исчезнувшее пятнышко света и задремал.

Внизу, на земле под дымкой морозного тумана, подсвеченного несколькими лампочками, в семи деревянных домишках, засыпанных по самые окна снегом, без водопровода и канализации, неспешно текла обыденная жизнь. Мало кто из жителей этого крохотного поселка мог похвастаться тем, что бывал в гастрономе или парикмахерской. Да и не к чему в поселке парикмахерская. На то и родители, чтобы помыть и подстричь своих чад, а взрослых подстригал диспетчер Юра. Стоило только сказать при встрече с ним: «Юр, забежал бы вечерком», и вечером он непременно постучится в двери. Обметет веником снег с валенок, вынет из-за пазухи завернутую в тряпицу ручную машинку для стрижки, подвернет на ней винт и скажет: «Цирюльника приглашали?». И уже через полчаса все мужское население дома сверкает голыми затылками, а Юра с хозяином дома, опрокинув по первой рюмке, хрустит квашеной капустой и хвалит хозяюшку за вкусно пожаренную на сальце картошку.

А гастроном и подавно не нужен. Что в нем покупать? Мясо? Его и так в тайге достаточно. Иди да бери, не ленись только. Рыбу? Зачем покупать «хек со всех рек» или прастипому, прости Господи, если в Алдане полно осетров и тайменей. Нет, магазин, конечно, был. Сельмаг. И он полностью устраивал селян. Там всегда и чай, и сахар, соль, мука и, конечно, папиросы «Север». Даже водка не особенно интересовала местных жителей, потому что выпивали они редко, а если и выпивали, то свою, приготовленную из качественной браги.

Обновки, безделушки разные местным дамам куда как приятнее было принимать в подарок от мужей да женихов. Так уж тут повелось. Хозяйственные товары привозил в поселок раз в год плавмаг. Там тебе и топоры, и лопаты, веревки и кирпичи, ведра, порох, дробь и много-много других нужных в хозяйстве вещей. Были в поселке три семьи, которые даже в отпуск ездили на юг. И даже смотрели там телевизор. Рассказов было на ползимы.
В крайнем пятистенке (символе деревенского достатка), что стоял возле дороги, убегавшей двумя глубокими колеями к дровяной деляне, только что отужинали. Хозяйка с толстой и длинной косой перемыла посуду, убрала недоеденную вареную картошку, смела со стола крошки и пододвинула к нему табурет.

— Все, Толя, можешь садиться.
Глава семьи, коренастый молодой сибиряк с почти сросшимися на переносице бровями, накрыв стол газетой, которую только что читал, и стал выкладывать на нее нехитрые приспособления для оснастки огнестрельных припасов.
— Папа, а это зачем? — стоя на табуретке, тянул ручонку к красивой полированной шкатулке сын Николенька.
— Это гирьки, гирьки это! — пытаясь залезть на ту же табуретку, кричал его младший братик Вовка.
Рядом сопел и пытался ухватить за ногу Вовку самый младший из братьев Мишка.

— Сынок, это не игрушки. Вот когда подрастешь, я тебе покажу, как этим пользоваться, — Анатолий звякнул тремя латунными гильзами и раздал каждому из сыновей по одной. — Вот, играйте.

Но разве интересно играть с тем, что дают. На столе уже лежали кучки осаленных войлочных и картонных пыжей, нарубленных накануне специальной выбивкой из голени старого валенка и обувной коробки. Тяжелый мешочек с намалеванной на нем цифрой «3», где хранилась дробь, дефицитнейшая вещь в тех краях. В деревянном ящичке тускло поблескивали латунные гильзы, а в белой коробке ровными рядами лежали новенькие бумажные, или, как их называл хозяин, папковые гильзы. В зеленой коробочке фольгой и медью блестели открытые капсюли центрального боя для латунных гильз, а в другой, маленькой, длинненькие капсюли «жевело». Николеньке из всего этого богатства очень нравился лакированный ящичек, а Вовка положил глаз на банку с порохом «Сокол». Попыткам взять желанную вещицу со стола положил конец голос хозяина:

— Мама, присмотри за ребятами.
Из-за перегородки вышла невысокая седая женщина в длинной черной юбке, серой кофте толстой вязки и с белым платочком на плечах. Она ловко подтянула к себе всех троих внуков, не выронив при этом из рук книги, сверкнула стеклами очков и ласково сказала:
— Давайте я вам книжку почитаю.
— Сказку, да? — заглядывая ей в глаза, спросил любимый внук Николенька.
— Сказку, сказку. Ту, что вчера читали, «Амур-батюшка».
— Это где тигры, да? — пытаясь освободиться от цепкой бабушкиной руки, спросил Вовка.
— И про тигров, и про соболей тоже. Слушайте:
«Гольды стали многозначительно переглядываться. Многие из них не верили Ивану: как-то трудно было допустить, что соболя стащил черт. Все продолжали подозревать в краже Барабанова, которого хорошо знали по следам старых лыж Ивана, однако удобный миг для спора с Бердышовым был упущен. Никто более не решался оспаривать его слов, тем более что он так хорошо обвинил во всех людских бедах черта».

Услышав о черте, ребятня притихла, прижалась к бабушке и стала слушать.
Хозяйка, управившись с хозяйством, села тут же, на табурете у печки. Поставив на колени корзинку с капроновыми нитками, деревянной иглой и плошкой-меркой для калибровки ячеи, она заслушалась свекровиной сказкой. «Совсем жизнь не изменилась: что сто лет назад, что сейчас — все едино. Раньше только подати были, а сейчас налоги да еще и займы государственные. Эх, горюшко. Не было и не будет простому человеку воли», — подумала она и, взявши нить с иглой, принялась вязать рыболовную сеть.
Анатолий тем временем деревянной ручкой охотничьего ножа аккуратно забивал капсюли в латунные гильзы, выставляя их рядочком на столе. Потом с помощью ручной машинки для установки капсюля-воспламенителя ловкими движениями вдавил в папковые гильзы «жевело». Из мешочка, похожего на кисет, извлек несколько самодельных мерок для пороха, взял самую длинную, почерневшую от времени. О чем-то подумав секунду-другую, он зачерпнул черный блестящий порошок из серой коробки с надписями и черно-белым рисунком медведя. Не уронив ни зернышка, засыпал порошок во все десять гильз и закрыл коробку с порохом. Слушая сказку, он думал: «Интересно, откуда этот Задорнов так хорошо знает таежную жизнь? Сам соболевал что ли?».
В каждую из заправленных порохом гильз, Анатолий вставил по два войлочных пыжа и, упирая гильзу в деревянное сидение табуретки, уплотнил пыжи калиброванной деревянной палочкой. Потом достал из старой рукавицы десять круглых свинцовых пуль и пошел в горницу за старенькой двустволкой.

Завидев ружье, мальчишки, как вьюны, выскользнули из цепких бабушкиных рук и облепили отца. Они гладили стволы, цеплялись за кожаный ремень, трогали курки. Анатолий, переломив ружье, опускал в ствол одну за другой круглые пули, которые с глухим звуком проскакивали, падали на деревянный пол и катились к порогу.
— Ну, охотники, тащите мне все пули обратно! — скомандовал отец.
Но сыновья и без приказа уже собирали свинцовые шарики.
— А-а-а! — заплакал самый младший, которому не досталось ни одной пули.
— На, рева, — ткнул в руки Мишки один свинцовый шарик Николенька.
Мишка тут же попытался затолкать его в рот.
— Миша, не вздумай! — закричала мать. — Толя, ну зачем ты им разрешаешь брать их.
— Ничего, пусть привыкают, — улыбался отец. — Скоро сами заряжать начнут.
— Еще что выдумал! Да они себе все глаза вышибут порохом твоим.
— Я же не вышиб. Почему они-то вышибут?
Пули вернулись на стол, а внуки к бабушке.
— Ну, что? Читаем дальше? — перелистывая страницу и удобнее усаживая на колене Мишку, спросила бабушка.
— А тигра когда поймают? — стуча гильзой по полу, спросил Вовка.
— А ты слушай внимательно и узнаешь.
Анатолий вставил пули в патроны. Капнул в гильзу воск со свечи. «Для кого-то ты предназначена, — подумал Анатолий, — для лося? Медведя? А может, так и пролежишь в патронташе весь сезон». Почему-то вспомнилось, как когда-то его с братом Борисом, самых младших в семье, забирали на войну.

Трое старших уже были на фронте. Провожали два дня. На третий, когда еще хмель из головы не выветрился, баржа с мобилизованными подплыла к поселку Эльдикан. По скрипучему деревянному трапу на борт поднялся лейтенант в синих галифе. Всех построили, пересчитали, выкрикнули имена обоих братьев и еще троих парней. «Приказываю вам сойти на берег и отправляться обратно в райцентр, где явиться незамедлительно в НКВД», — не глядя в глаза, скомандовал лейтенант.

Пока плыли обратно, братья строили догадки, одна другой страшнее. Ну, куда еще могут отправить кроме фронта? Ясное дело, куда — туда, где Макар телят не пас. Тогда почему на барже не арестовали, а приказали самим явиться? Сбежать, может? До Америки рукой подать. А далеко ли убежишь?

Через сутки пришли в НКВД.
— А, счастливчики, — встретил их начальник госбезопасности, — ну, проходите.
Уселись кто на что.
— Все комсомольцы? — спрашивает.
— Да, все, — дружно ответили ребята.
— Так вот. Что творится на фронтах, знаете из сводок, а вот что в районе творится, это я вам сейчас расскажу, — начальник закурил папиросу. — Так вот, бандитов развелось у нас в районе, как волков на Ноторе. И особенно опасна банда некоего Шумилова, окрестившего себя «Черным вороном». Только в июле этого года банда совершила ряд налетов на гражданских лиц и прииски, в том числе седьмого июля на прииск «Огонек». В кассе золотоприемного пункта бандиты взяли пятьдесят килограммов золота, оружие, и это в то время, когда каждый грамм золота нужен для победы. Эти враги разграбили мануфактурные и продовольственные склады, вывели из строя местную радиостанцию, а это уже похлеще бандитизма. Это пособничество фашистам. Ограбили они и квартиру уполномоченного золотопродснабом, начальника прииска, где взяли две малокалиберные винтовки», — военный внимательно оглядел каждого из молодых людей. — Спросите причем здесь вы? — пыхнул он едким дымком. — В милиции не хватает людей, все на фронте. Приняли решение привлечь вас, молодых комсомольцев, к работе по поимке или уничтожению этой банды. А там видно будет, куда вас направят, учиться или все же на фронт. Братьев Ситниковых рекомендовано отправить учиться на авиамотористов и оставить работать на перегоночной трассе. Самолеты, товарищи, ох как нужны фронту, и служба здесь будет не легче, чем на фронте.

Ткнув погасшую папиросу в банку, доверху набитую окурками, он продолжил:
— А сейчас по домам, на сборы даю десять часов. Сбор здесь. При себе иметь ружье; патроны, заряженные жаканами или картечью, не меньше десяти штук на брата; харчи на трое суток, ну и все для недельной жизни в лесу. Дома ничего не рассказывать. Все ясно?
— Ясно. А если дома нет ружья, где взять? — почти шепотом спросил Валеев.
— Знаем, что в ваших семьях оружие есть, — отрезал военный. — Все свободны.

Вскоре на стареньком катере, принадлежавшем районным связистам, небольшой отряд в составе двенадцати человек высадился на галечном берегу, в нескольких километрах от села Эжанцы, а катер, развернувшись, ушел в Эльдикан за подкреплением. Ночью отряд, одолеваемый комарами, скрытно выдвинулся вверх по золотоносной ныне, а когда-то рыбной реке Аллах. Впереди шел разведчик — милиционер с самой что ни на есть русской фамилией Иванов. Но до назначенного места не дошли, заметили на реке лодку с подозрительными людьми. Кто-то сделал предупредительный выстрел вверх. Лодка с реки метнулась к противоположному берегу, из нее повыскакивали вооруженные люди и скрылись в прибрежном лесу. Командиры посовещались и решили отправить группу из семи человек на поиски сбежавших. В лодке с группой преследования поплыл и Анатолий. Не успели они причалить к берегу, как засвистели пули и следом покатились по реке сухие хлопки выстрелов. Пришлось открывать ответный огонь, да такой интенсивный, что Корсакин за пару минут успел выпустить в белый свет, как в копеечку, весь боезапас. Лодку тем временем прибило к скале, но и со скалы начали стрелять. Получилось, что в засаду попали не бандиты, а их преследователи. Но стрельба быстро прекратилась, по-видимому, бандиты не хотели ввязываться в затяжную перестрелку. Анатолий, лежавший за серым валуном, заметил, что один из их группы в белой рубахе лежит на берегу. «Вот так счастливчики, — грустно подумалось Анатолию. — Те на барже еще до Лены не доплыли, а мы уже воюем».

От основной группы пришел связной и сообщил, что участковый уполномоченный Захарин ранен в живот, а второй секретарь РК ВЛКСМ в шею. Бандиты больше не стреляли. Милиционеры решили преследовать банду, а комсомольцам дали задание охранять лодку шумиловцев и как можно быстрее отправить раненых в Усть-Майскую больницу. Вскоре удалось остановить лодку, в которой плыли мужчина и женщина, и с ними отправили раненых. Наконец, прибыла опергруппа НКВД. Старший осмотрел не очень бодрых комсомольцев, велел забрать все, что было в лодке шумиловцев: обувь, пять кружек, хлеб, порох, бинокль, сбрую, седла, — и отправляться на пять километров ниже по реке, где и устроить засаду. Через два дня из Аллах-Юня прибыла группа милиционеров во главе с заместителем начальника местной милиции. Он передал распоряжение комсомольской группе плыть на Эльдикан, а потом всех отправили по домам.

Вот так и закончились для Анатолия боевые действия во Второй мировой войне. Вскоре его с братом отправили в Якутск учиться моторному делу. А вот патроны, те десять штук с пулями, предназначенными людям, пусть и бандитам, но все же людям, Анатолию запомнились навсегда. Их тогда всей семьей заряжали, так же как и сейчас.

В сенях послышалась возня, в двери постучали и, не дожидаясь ответа, вслед за клубами морозного пара в избу ввалился чернявый мужик. Он скинул рукавицы и волчий треух:
— Хозяевам привет! Александрович, Каурый вернулся без Кима. Задир на крупе. Похоже, волчьи зубы и нога покусана.
— Господи, — перекрестилась бабушка.
Дети уловили тревогу взрослых и прижались, кто к матери, кто к бабушке. Анатолий встал из-за стола:
— На делянку он уезжал. Галина, давай портянки и патронташ неси.
— Ты проходи, Валя, садись. Молочка? — засуетилась бабушка.
— Спасибо, Захаровна, не хочется, — садясь на пододвинутую табуретку, сказал Валентин.

За перегородкой Анатолий тихо переговаривался с женой. Через несколько минут он уже был готов. В телогрейке, подпоясанный патронташем, на котором в кожаных ножнах висел якутский нож, Анатолий казался стройнее Валентина, одетого в военный полушубок, хотя и был значительно плотнее.
— Пойдем на лыжах по конной тропе. Тут всего семь километров, быстро добежим.
Анатолий вскинул одной рукой на плечо двустволку, другой захватил с полки керосиновую лампу и, толкнув плечом входную дверь, вышел. Следом вышел Валентин.
— Господи, благослови, — перекрестила их Захаровна.
— Так, охотники, все спать! — сказала Галина детям.
— Мы папу ждать будем с охоты, — закричал Николенька.
— Да! Папку, папку ждать будем! — подхватил Вовка.
— Папа не на охоту ушел, а на работу. Придет только утром, как раз и проснетесь пораньше, — стаскивая через голову свитер с Николеньки, сказала мать.
— А зачем тогда он ружье взял? — не унимался Вовка.
— А он сторожить склад будет всю ночь, тот, что за аэродромом.
Долго капризничать было не принято, и мальчишки быстро разошлись по своим местам. Николенька лежал на деревянном сундуке, Вовка — в самодельной кроватке в углу бабушкиной каморки.
— Все, спите!
Галина выключила свет и ушла в кухню.
— Горе-то какое, — вышла из горницы Захаровна. — Мария-то знает?
— Пойду, проведаю ее.
Галина накинула платок, телогрейку, сунула ноги в валенки и, достав из-под стола трехлитровую банку с молоком, вышла за дверь.

Свет керосиновой лампы тусклый, но и с ним Анатолий заметил каплю застывшей на снегу крови.
— Все верно, Каурый с делянки прискакал. Поднажми, Валя, быстрее нужно, быстрее. А то сидит где-нибудь на дереве наш Ким и коченеет, нас дожидаючись.

Подбитые камусом лыжи не скрипели, а шуршали в ночной таежной тишине. Громче этого скрипа был только треск выдыхаемого в пятидесятиградусный холод воздуха. Ресницы и брови на раскрасневшихся лицах мужиков покрылись инеем. Из-под полушубка Валентина валил пар.
— Александрович, слышь? Как это Ким мог с коня свалиться и вообще волков подпустить к себе, а? Может, стая большая была? Тогда мы зря вдвоем пошли, народ нужно было собрать. Слышь? — ронял слова Валентин между тяжелыми и частыми вдохами.

— Ничего, управимся. У тебя патронов много?
— Все двадцать четыре. Пулевых пять. Три с картечью.
Тропа валилась в лог, откуда круто ползла вверх и через километр должна была вывести на делянку Кима. Тяжело дыша, поднялись они из мрачного лога с вывернутыми корнями, которые напоминали в потемках фантастических зверей. Этот лог с пнями и корягами, где даже летом средь бела дня не пели птицы, не цвели травы, не порхали бабочки, принято было считать границей между лесом людей, где бабы могли без опаски собирать ягоды и грибы, и тайгой, принадлежавшей диким зверям.

— Вот где они от Каурого отстали, — показывая на следы, остановился Анатолий и опустил фонарь ниже. — Да, их всего два было, волка-то. Странно.
— Это тут два следа, а вокруг десятки, — озираясь по сторонам, возразил Валентин.

— Пошли, пошли, Валя, сейчас все и узнаем.
Еще быстрее заскользили лыжи, еще громче затрещал в морозном разряженном воздухе пар.
— Вот здесь они Каурого и достали разок, — показал на следы Анатолий. — А зимовье-то совсем рядом.
Выбежали на крохотную полянку, среди черной тайги белевшую даже ночью. Обитая шкурой дверь в зимовье была плотно закрыта. Сквозь толстый слой льда на крохотном окошке свет не виден. Освободив ноги от лыж, Анатолий потянул на себя скобу, вбитую в дверь вместо ручки. В нос ударил резкий запах временного мужицкого жилья, в котором на этот раз преобладает запах перегара. С нар, занимавших все пространство у дальней стены, доносился богатырский храп.
— Ну, мать его за ногу! Стервец, — улыбнулся Анатолий. — Валь, пни его как следует.
— Что пинать-то. Жив и ладно, харя цыганская, — ударив кулаком в плечо Кима, сказал Валентин.
«Цыганская харя» открыл мутные глаза и долго смотрел на двигавшиеся в тусклом свете закопченной лампы тени.
— Э, что надо?
— Вставай уже, охотничек. Коня пропил что ли? Каурый-то где?
При упоминании о Кауром Ким резко скинул свое жилистое, тренированное тело с нар.
— Толь, ты что ли?
— Ну, не леший же. Ты что чудишь? Нажрался…
— Ой, мужики, похмелиться есть?
— Дома похмеляться будешь. Хотя само вылетит после пешей прогулки по морозцу.
— Это вы у нас самоходы, а я поеду, — потянулся до хруста в плечах Ким.
— Как же! Поедет он, — Валентин уселся на нары. — Каурый домой прискакал, волками драный. Поеду. Нажрался и коня чуть не потерял.
Только тут до Кима стало доходить, что с его любимцем что-то стряслось и что друзья не просто так, не от скуки ночью прибежали за семь верст к его зимовью.
— С Манькой поругался в обед, решил пару дней пожить тут, — сказал Ким. — Беленькую прихватил с собой, душу облегчить. Каурку не привязывал, он пастись любит. А я уснул, однако.
Ким совсем уже трезвыми глазами посмотрел на Анатолия:
— Что Каурого… сильно?
— Не видел. Вальку спроси.
— Да нет, круп маленько, ногу. Толя говорит, волков только двое было, по разу только и успели зацепить. Может, и один хватанул.
— Мужики, — посматривая то на одного, то на другого, тихо сказал Ким, — пришли… может, чаю, а?
Ким хотел поблагодарить друзей за то, что бросились выручать его, но как-то не принято было у них говорить в слух слова благодарности. Не принято. Он только поглядел на них, и им все стало ясно и понятно.
— Да какой чай. Пошли уже обратно, на работу завтра, — сказал Анатолий.
— Сейчас! Только лыжи достану, — полез под нары Ким.
И они молча, думая каждый о своем, а если разобраться, об одном и том же, чувствуя рядом верного друга, побрели к своим огонькам сквозь трещащий от мороза лес.

Самолет, пролетевший над поселком четыре часа назад, заходил в это самое время на посадку. Уставший от мягкого кресла, духоты замкнутого пространства и дежурных улыбок стюардесс, пассажир разглядывал в иллюминатор освещенные тысячами огней улицы большого города, четко различая подсвеченные огнями контуры пальм. Он мечтал скорее добраться до дома, принять душ, выпить стаканчик виски с содовой и посмотреть любимое телешоу. Он не знал, что экипаж в это самое время сообщает наземным службам о том, что им так и не удалось выпустить правое шасси самолета.

Н. Решетников Нвсб

ХРОНИКА ОДНОГО ДНЯ

Редькин взглянул в иллюминатор и замер перед открывшейся картиной. Внизу, словно нарисованная широко раскинулась Лена. Не пожалевший голубой краски художник на голубом фоне желтыми мазками набросал острова, а возле одного из них белое пятнышко теплохода. Он как будто стоял на месте, но на самом деле медленно шел против течения. А за рекой тайга, тайга и тайга – до самого горизонта, до бесконечности. И эта ее бесконечность особенно поразила Сергея. Самолет из Москвы прилетел в Якутск ночью, поэтому с высоты птичьего полета, на которой сейчас летел вертолет, он впервые увидел этот овеянный легендами край.
- Долго нам лететь? – прокричал он сидящему рядом худощавому мужчине в выцветшем инцифалитном костюме.
- Еще час, ну может чуть больше, тут рядом. – Отведя взгляд от блесны, которую начищал ластиком, ответил тот.
- А название Сангар, что означает? Странное слово какое-то, местное название, да?
- Ага, местное. Слово «сангар» дословно переводится с эвенского языка, как отверстие или дыра. А название посёлка пошло от наименования горы, у подножия которой расположен поселок, а не от того, что это «дыра». Хотя, если разобраться, «дыра» и есть.
- А зачем нам там садиться? Сразу нельзя до места долететь?
- Дозаправимся… Этот борт, как нас высадит, уйдет на Кызыл-Сыр, поэтому и дозаправка ему нужна. Не переживайте, стоянка в Сангарах не больше тридцати минут.
- На речку быстрее хочется.
- Понимаю – улыбнулся худощавый. – Уверяю вас, что еще надоест вам эта речка.
- Такого не бывает.
- Посмотрим. Вы когда-нибудь в якутской тайге бывали?
- Нет.
- Ну, а вообще в тайге?
- Нет. Но рассказов слышал много.
- То есть с гнусом таежным не знакомы?
- С комарами что ли? Так их и в Подмосковье хватает.
- Ну-ну…
- На худой конец у меня мазь есть от комаров. А вас как зовут?
- Андрей.
- А меня Сергей… Вы давно егерем работаете?
Андрей на секунду дольше обычного посмотрел на нового знакомого. Сергею было лет сорок, высокого роста, сухопарый и рано полысевший, с серыми, острыми и холодными, как осколки льда глазами.
- Вообще-то я не егерь, егеря ваши Дима и Михаил... - Андрей ткнул пальцем в иллюминатор, предлагая собеседнику посмотреть.
Там, внизу, над темной водой извилистой протоки, летели два ослепительно белых, в лучах летнего солнца, лебедя.
- А вы кто?
- Ну, как вам сказать?.. Попутчик, однако… Или как вы – рыбак.
- А-а-а… А вы на этой реке рыбачили? – мельком взглянув в иллюминатор, спросил Сергей.
- Бывал.
- И как там с рыбой?
Андрей улыбнулся.
- Маленько есть.
- А когда были-то на ней?
- Именно на эту речку впервые попал, когда мне шестнадцать лет было.
- Так лет-то сколько прошло! Может там все изменилось, и никакой рыбы давно нет.
- Так я же не говорю, что это был единственный раз. Успокойтесь, есть там рыба, хотя будь моя воля, я бы туда рыбаков пускать перестал.
- Почему?
- Потому, что местные и так всю рыбу повыбили, а тут еще один пресс на рыбу - организовали платную эту рыбалку. Ладно, когда иностранцев возили, те хоть все что ловили, отпускали, мусор за собой в город вывозили, а наших на такие реки пускать нельзя.
- Но вы же сами летите туда.
- И меня нельзя пускать. Никого нельзя.
- А вы туда сами не летайте, почему именно «не пускать».
- Не могу сам отказаться – слаб, знаете ли, так тянет, что хоть на цепь приковывай. Так, что пока наглухо не закроют доступ на эти горные реки, буду я туда летать.
На самом деле Андрей, оказался в этой компании по просьбе друзей - учредителей туристической компании, которая сейчас везла на рыбалку Сергея и его спутника. Были учредители озабочены состоянием дел. Сами учредители занимались совсем другой работой, а нанятый директор и персонал, по мнению людей пользовавшихся услугами компании, мягко говоря, были не в восторге от организации рыболовных туров. Вот и решили учредители, хоть и получали от компании кое-какую прибыль, проверить, как все происходит на практике. Андрей должен был пройти вместе с группой рыбаков весь маршрут и оценить работу тех, в кого они вложили не только свои деньги, но и свою репутацию. Егеря не знали кто на самом деле Андрей потому, что увидели его впервые сидящим в вертолете, а в записке, которую он им передал, директор компании писал: «Дима, это еще один рыбак. Плыть, и ловить, будет самостоятельно, остальное как всегда. Заплатил он как все, так, что не подведите. Да, зовут его Андрей Анатольевич».

Богата реками Якутия. Змеясь, вырываются они из угрюмых ущелий массивных гор Верхояния и Джугжура, с хребтов Черского и Момского, сначала текут на восток и на запад в реки Лена и Индигарка, Оленек и Колыма, а уж эти главные реки несут студеные воды – к еще более студеному океану. Вот на одну из горных рек и стремилась разговаривающие сейчас в вертолете люди. Впрочем, зачем скрывать название реки. Река называлась - Дянышка.
Дянышка не течет, а катит свои зеленоватые воды. Ударяясь о каменистое дно, они образуют струи, которые сталкиваются, пучатся, возникают воронки, гребни. Порою, лодки рыбаков не плывут, а несутся вниз. Мелькают острова протоки, перекаты. На склонах гор лиственничная тайга с мягкими шелковистыми листьями-иглами. Ее зелень густая и очень светлая, а стволы темные и шершавые. Но с реки видна только зелень, среди которой темно-зеленые ельники, как тени облаков.

Из вертолета высадились на «штанах», так называется место слияния Саганджи с Дянышкой.
Сергей подбежал к воде. Вот она тайменная речка с зелеными пенными перекатами, с завихрениями, у камней, где в струях они и стоят – красавцы красно-хвостые! Приглядевшись к реке, закричал:
- Смотрите! Кто-то через реку плывет. Видно уходит от кого-то…
- Или чего-то. - Добавляет Андрей, озабоченно вглядываясь в сизую плотную дымку.
А рыжий зверек, распушив хвост по воде, на самой стремнине борется с течением.
Сергей, следя за белкой, спрашивает:
- Доплывет?
- Если таймень не схватит, обязательно доплывет – отвечает ему рыжий молодой человек, Дима.
- Белку? – удивленно спрашивает Сергей. – Так она же большая!
- Так и таймени не маленькие бывают. Такие монстры бывают, что вытащить из воды и речи не идет, лишь бы самого не утянул. – Подмигивает второй егерь Михаил.
- Да ну – не верит Сергей и машет рукой.
- Точно говорю. Вот на реке Оленек недавно поймали тайменя весом восемьдесят кило.
«Врет» - думает Андрей, оттаскивая к воде объемную упаковку с лодкой.
- И вытащили?! – изумляется Сергей.
- Так в сети поймали, куда ему из сетей-то.
- А в этой реке есть такие таймени? Ну, в ямах, может, зимовальных?
- Таких, однако, нет, а килограмм на двадцать – двадцать пять поймать можно.
«Не врет» - отмечает про себя Андрей.
Дима хмурит брови и продолжает тоном профессора:
- Только таймень местный зимует в ямах не в Дянышке, он зимует в Лене, а в конец мая или начале июня поднимается в верховья этой реки и вон туда, в Саганджу, на нерест. А отметавшись, сплавляется он на среднее течение реки в предгорные ямы, вон туда. - Дмитрий показывает рукой в противоположенную сторону той, что показывал несколько секунд назад. - Там он сбрасывает зубы и с начала июля, с крепкими новыми зубами, начинает охотиться на все, что шевелится над водой и под водой.
- Прямо таки на все? – улыбается Александр.
- Ну, почти все: рыбу, уток, горностая, белок, мышей…А так, как крупные таймени живут парами, то спастись от них всем этим зверюшкам на воде бывает трудно, быстрая рыба таймень.
- Вы, пока мы будем лодки готовить к сплаву, можете с берега покидать, если есть желание – говорит Миша. – А то может, перекусить хотите? Только у нас по прилету холодное все предусмотрено, кроме чая... Так как?
- Нет, мы лучше покидаем, да отец? – вопросительно глядя на своего напарника, говорит Сергей.
- А вы как? – обратился Дима к Андрею.
- А на меня вы вообще внимания не обращайте, я как они.
- Кстати, познакомитесь, – говорит Сергей, глядя на Андрея, – это мой отец Владимир Васильевич. А это наш попутчик Андрей э…
- Просто, Андрей – помог ему последний.
- Ага, значит Андрей. Он уже рыбачил на этой реке, представляешь, батя!
- Очень приятно – Владимир Васильевич протянул руку. Был он среднего роста, худой, волосом белый, с чуть раскосыми маленькими глазами водянистого цвета. Часто смаргивал, двигая седыми бровями.
- Ну, что Андрей, покидаем? – Сергей вытягивал из кучи сваленных из вертолета вещей, тубус.
- Нет. Я лучше буду свою лодку накачивать… А вы попробуйте.

Через сорок минут отчалили. Михаил, подвижный, небольшого роста, с тонким острым носом, с белыми выцветшими бровями, из-под которых смотрели маленькие голубые глаза, плыл на лодке с Владимиром Васильевичем. Следом, Женя с Сергеем, на такой же, кирпичного цвета «пятисотке». Андрей на «трехсотке», грязно-зеленого цвета, замыкающим, сзади всех.
Река начала часто делится на протоки, егеря выбрав нужный маршрут, взмахнув несколько раз веслами и направив лодки по течению, бросали весла, хватали свои короткие металлические спиннинги и принимались рыбачить. Пытались ловить и их подопечные. Андрей, глядя на них, думал: «Ну, как так! Кто пацанам этим разрешил рыбачить? Их дело грести, советовать, куда бросать приманку, снимать с крючка рыбу, следить, чтоб не утонули, а они! Нет, нужно это дело прекратить прямо после первой остановки!» Между тем Михаил с Женей выловили по паре ленков, а рыбаки – ничего.
А река шумела на перекатах, была по-горному холодна. На отмелях - заломы из смытых деревьев. Две каменушки, перед тем как взлететь, долго, будто бежали по поверхности реки, хлопали крыльями по воде, волоча красные лапки.
По левому берегу показалось охотничье зимовье. «Значит, семь километров отмахали, в одно мгновение». – Думает Андрей, налегает на весла и, почти догнав первые две лодки, кричит:
- Дима, пристать бы, а?
Лодки устремляются к берегу. Хватаясь за леера, вылезли на берег. Густая зеленая стена тайги манила прохладой. Голова кружилась от запахов. Лес был смешанный. Ели тянули вниз мохнатые лапы, заботливо прикрывая себя до самой земли. Рядом стройные тополя. А поодаль, хмуро и отчужденно топорщили мягкую хвою лиственницы. Кое-где виднелись березки, словно девушки в белых платьях.
- Ребята, отойдем недалеко – предложил Андрей, поглядывая на егерей.
- Куда вы? – забеспокоился сразу Сергей.
- Все нормально. Мы тут посоветуемся, по-землячески – успокоил Андрей и пошел вверх по реке. Егеря пошли следом.
- Вот что, – как только отошли на достаточное расстояние от гостей – заговорил Андрей, - мне, как клиенту, не нравиться то, что вы делаете.
- Не понял? – Дима сделал удивленное лицо.
- Понял, понял. Только вот прикидываться не нужно. Я друзья мои не раз и не два пользовался услугами, таких как вы, и не только в нашей стране, и поверьте мне, знаю, что и как вы должны делать. Кроме того, прежде чем купить этот тур я ознакомился с правилами вашей компании еще там, в Якутске.
Дима смотрел в сторону. Михаил криво улыбался.
- Так вот. Вы не имеете право ловить рыбу в присутствии клиентов, до тех пор, пока они сами вас об этом не попросят. Вы должны были провести инструктаж, прежде чем клиенты сели в лодки и взяли в руки спиннинги. Вы обязаны были настоять на том, чтоб клиенты надели спасательные жилеты, но вы их даже из баулов не вынули. Я не буду перечислять всего того, что вы обязаны делать и как, надеюсь, что вы и сами знаете. А сейчас вы выполните все, что положено было выполнить перед началом сплава. Затем один из вас, на одной из ваших лодок, перегрузив весь груз, быстренько помчится вниз до того места, где мы встанем на ночевку, разобьет там лагерь и приготовит ужин. До ужина мы перекусим в пути, для чего тот, кто останется с рыбаками соберет нужные продукты и чайник с кружками. Понятно?
- Ясно, но… - начал Михаил.
- Никаких «но». - Перебил Андрей. – Если не хотите потерять эту работу, прошу делать все как положено.
- Хорошо, – согласился Дима, - я поплыву вниз и все подготовлю, а Миша пойдет с вами.
- Договорились. – Андрей протянул руку Диме. – Да, еще вот что. Ты Миша возьмешь на борт Сергея, а я Владимира Васильевича, договорились?

Вот и плес. Под нависшим берегом глухо. Вода в омуте, черно-зеленая, плотная, лежит как неподвижное стекло.
- Владимир Васильевич, вы, почему не кидаете? – спрашивает Андрей, отправляя блесну в сторону берега. – Не хотите тайменя поймать?
- Я лучше красотой этой полюбуюсь. – Отвечает тот, глядя на только что пройденный перекат. - Так и оседлал бы горбатую эту струю, слил бы свой голос с шумом реки, и мчался бы, мчался в неведомую даль…
- Да какая же она неведомая? Полторы сотни верст и Лена!
- Ну, это вам Андрей все тут ведомо, а я впервые здесь. Бывал в Якутии, конечно, но, в южной. И даже рыбу ловил. А сюда Сережка меня вытащил, заметил, наверное, что заскучал я.
- Это же хорошо, что сын себе позволить может отца на рыбалку в такую даль свозить, да за такие немалые деньги.
- Дорого внимание, а не деньги. Я их тоже немало зарабатывал, да и в его дело немало вложил. - Владимир Васильевич помолчал немного. – Я год назад, так сказать, на покой отправился и стал замечать, что как-то очень быстро летит время. Мне времени всю жизнь не хватало для того, что бы поехать, например, на рыбалку и вдруг его стало избыточно много для этого занятия, но мало вообще. Вот такая метаморфоза. Впрочем, времени в каждый отдельный день более чем достаточно, а вот занять его нечем. Не сидеть же, в конце концов, каждый день с удочкой на реке. Надоест, да и куда девать рыбу? Опять же после каждой рыбалки нужно время, что бы зажили ранки на пальцах. Крючки, знаете ли, острые, щучьи зубы, колючки окуней. Раньше, в молодости, времени на это не требовалось, потому, что пальцы всегда были целы.
Владимир Васильевич замолчал, зачерпнул ладонью воду. Через минуту встрепенулся.
- О чем это я? Ах да, о занятиях. Можно, конечно приманки снаряжать. Вот недавно я часа три провел за этим занятием, разыскав в старых вещах, старые, когда-то заброшенные в дальний угол за ненадобностью, приманки. Почистил их, отремонтировал, наточил крючки, хотел сложить в контейнеры, но они оказались заполнены новыми, модными приманками. Тогда, я свалил старые блесна в пакет, из старой же газеты, сунул пакет в сумку, унес их обратно в гараж, и положить туда, откуда взял. Старые приманки оказались лишними так же, как лишними в жизни оказываются старые люди.
- Ну, вам, я вижу грех жаловаться на отсутствие внимания.
- Все равно грустно.
- Отчего?
- От того, что жизнь прошла, и ничего особенного не сделал, все как у всех…
- Что ж в этом плохого?
- Это не плохо, это даже страшно! Всю жизнь был занят не настоящим - начальствовал, бумаги, бумаги, за которыми пустота и делячество. Без делячества, кстати, - так уж оно все у нас поставлено – тоже не прожить. Не знаю как на самых верхах, а нашему брату – директору – это точно.
С минуту, о чем-то задумавшись, Владимир Васильевич молчал.
- Жизнь прожил, а вспомнить нечего, от того, наверное, теперь только и думаю о рыбалке….. Спросите, почему? Да просто потому, что хватаюсь за это занятие, как утопающий за соломинку. Потому, что только на рыбалке я могу общаться на равных со знакомыми и не знакомыми людьми. Оказывается, выйдя на пенсию, уже через месяц понимаешь, что общение необходимо. А как Андрей надоедали люди раньше! Глаза бы на них не смотрели! Опять метаморфоза. Странно ощущаешь себя, когда ненужное недавно, становиться необходимым теперь, и наоборот. Помните, когда-то изучали: «стимулы и мотивы общения ….. формы общения людей…». Какой мутью тогда все это казалось. А теперь понимаешь, что стимулы и мотивы есть, и еще какие – полноценная жизнь! Скажите, что можно пообщаться и на скамеечке возле подъезда или в пивной. Пробовал. Не общается. Общение это же не только обмен действиями, поступками, мыслями, чувствами, и переживаниями с другими людьми, а еще и обращение к самому себе, к собственной душе, воспоминаниям, совести. Что можно вспомнить в пивной? Только другую пивную. А что можно вспомнить с друзьями на рыбалке? То-то и оно….
- Есть! – после резкой подсечки воскликнул Андрей. – Но не таймень…
Владимир Васильевич улыбаясь, смотрел, как Андрей быстро вращая катушку спиннинга, подводит к лодке рыбину.
И Андрею весело было смотреть в прозрачную глубину, где что-то белело, колебля и водя из стороны в сторону все выше и выше поднимавшуюся блесну, и наконец, на поверхности, трепеща и разбрызгивая воду, показалась бившаяся засекшаяся сразу на два крючка рыбина. Андрей изогнулся, подхватил леску у самой блесны и уверенным движением перенес лимбу из воды на дно лодки. Рыбина, обезумевшая от боли, страха и отчаянья, начала биться, разбрызгивая с себя остатки воды, не понимая, что это с ней произошло и, пытаясь вырваться из этой теснины, ужасной обстановки, где она задыхалась, вздымая жабры.
- Жестокое у нас увлечение – сказал Владимир Васильевич, глядя на рыбину.
- Так что тут поделаешь, так создатель устроил мир – вынимая крючки из челюсти, ответил Андрей, а сам осмысливал сказанное напарником. Думал о том, что время все ставит на свои места, каждому предъявляет счет. И от уплаты по нему никто никуда не денется. Вот и Владимир Васильевич платит по счету тоскливой памятью о прошлом.
- Странно. Мне совсем не жалко наших подмосковных окуней или камских щук, а этих - Владимир Васильевич показал на затихшую рыбину, – мне отчаянно жалко.
- Красивые, благородные, потому и вызывают у нас симпатию.
С этими словами Андрей ловко запустил блесну далеко от лодки.
А чистая река, звенела прохладной лесной влагой перекатов, темнела зелеными омутами, стлалась спокойными ровными плесами.
- Вы Владимир Васильевич, однако, большим коллективом руководили? – крутя ручку спиннинга, спросил Андрей.
- Как вы догадались?
- Сами же сказали «директорствовал», да и профессия, там или занятие, почти всегда ставит свою печать на человеке, на его повадки, привычки, манеры.
- Чтоб замечать это, то же нужно иметь особенную профессию или занятие – подмигнул Владимир Васильевич. – Вы кто Андрей по профессии?
- Да моя профессия проста. Я сейчас начальником отдела внешнеэкономических связей работаю, а так авиатор, потомственный.
Да? И как внешнеэкономическая деятельность поживает?
- А никак… выполняем перевозки в Африке по заявкам разных авантюристов и проходимцев.
- Не нравиться?
- Нет.
- Так уйдите.
- Уже.
- Ушел?
- Рапорт подал.
- А я работал директором строительно-монтажного управления.
- В Москве?!
- В ней.
- О-го-го!
- А вам Андрей сколько лет?
- Сорок три.
Владимиру Васильевичу вдруг показалось, что таким же сорока трех летним, как Андрей, он был так давно, что может быть, этого даже и не было. Белой метелицей прошелестели с того времени тридцать лет.
- Когда солнце зашло, не надо бежать за ним вдогонку. - Прошептал он, вздохнул и взмахнул спиннингом. Блесна плюхнулась под нависший куст, и не успел Владимир Васильевич сделать десяток вращений ручкой катушки, последовал резкий удар, после чего удилище задрожало, задергалось в руках рыбака.
- Кажется, и у меня сел….
- Подтягивайте, я подниму – откладывая свой спиннинг, предложил Андрей.
У лодки рыбина била хвостом, отчаянно пытаясь освободиться от крючка, буро-золотистая у головы, с малиновым оттенком к хвосту, вся в черных пятнышках и красноватых разводах, она была очень красива.
- Может, отпустим? - Робко спросил Владимир Васильевич. – Вон вы уже сколько надергали.
- Ваш трофей, что хотите то и делайте.
- Отпустим – решил Владимир Васильевич, аккуратно вынимая крючок. – Давайте вы Андрей, а то мне не встать….

Первая лодка уткнулась носом в галечный берег длинной косы. Михаил помахал рукой, закричал: – Обе-е-е-ед!
Когда вторая лодка причалила к берегу, там уже аккуратный костер кучерявился ярко-красными завитками пламени, озорно потрескивая искрами, а сладкий запах хворостяного дыма мешался с ароматом тайги.
Михаил, подвешивая над огнем закопченный чайник, говорил Сергею:
- Чем крупнее засекшейся на блесну таймень, тем спокойнее он себя ведет, наверное, демонстрируя свою уверенность. И вообще, большого тайменя можно вытаскивать несколько часов прежде, чем его можно будет назвать добычей. Бывают такие экземпляры, которые могут тащить лодку против течения горной реки.
«Опять врет» - подумал Андрей, подходя к костерку.
А Михаил, не обращая на него внимания, продолжал говорить Сергею:
- Когда таймень стремительно срывается с места, то остановить его не сможет никакая снасть. Спасает только то, что реки здешние имеют ширину не более ста метров и частые пороги. При этом леску надо держать всегда в натяг.
«Не врет» - отметил Андрей.
- А какие блесна все же лучше здесь работают? – Спросил Сергей.
- Я считаю, что двухцветные, например - белая с красным.
- И медные вертушки, то же нормально, – вставил Андрей.
- А на «мыша»?
- На «мыша», Сергей, это особый разговор. На «мыша» лучше в ночное время. Этот способ ловли более добычливый, поскольку на него не влияют такие факторы как: погода, давление, прозрачность воды. Мимо мыши таймень не проплывет при любой погоде.

Владимир Васильевич прогуливался по берегу, разминая поясницу. Андрей перебирал в контейнере блесна, выискивая нужную.
Снимая с огня чайник, Михаил позвал всех к костерку, говоря:
- А вот и особенный чаек, в котором и соки северной земли – и свет гольцовых высей. Чай, в котором грязь и солнце слились в единый вкус.
Андрей с удивлением посмотрел на Михаила, подумал: «Или образно мыслит, или слышал от кого-то».
Сергей ел торопливо, обжигался чаем. Владимир Васильевич глядел на него с минуту, потом сказал:
- У голодного человека, Сережа, характер плохой. Ты ешь, как следует, не торопясь, жуй и не стреляй глазами по реке-то…..
- Так время…
- А что время? Время как вода в реке – не догонишь, не поймаешь. Ешь спокойно, твое, от тебя не уйдет.
- Любишь ты батя советы умные давать…
Владимир Васильевич улыбнулся, подмигнул сыну:
- Старики, сын, дают мудрые советы, потому что не могут подавать дурных примеров.

Скользят лодки к закату дня. А люди? А люди: кто рыбачит, кто любуется миром, кто досадует на соседа своего. Потому, что разные. Нет одинаковых людей, бывают только похожие. Не бывает людей только с темной или только со светлой душой. В каждом человеке имеется весь спектр цветов, только одного – больше, другого – меньше.
И река, по которой они плывут, сердито погремит на перекате, дробя отражение берегов, а потом устанет – и задремлет, замечтается тихим плесом, и цветные тени леса на ней не шелохнуться. Она тоже разная.

- Я на БАМе хариусов ловил, – говорит Владимир Васильевич – нравилось очень. А тут еще и не видел ни одного.
- Для того что бы тут его поймать, нужно возле любого ручья, в Дянышку впадающего, остановиться, и с удочкой чуток пройтись.
- А на спиннинг?
- Мне ни разу не попадался. А вот если хочется на удочку попробовать, так сказать, вспомнить былое, то удочка у меня есть – телескоп.
- Нет, не будем остальных задерживать. Да и все равно наживки нет для этого. Мы-то там, на короеда ловили. Закинешь, бывало, наживку в пенистую стрежь. Леску несет, несет, потом тихо закручивает в маленьком омуте и вдруг, резкий рывок прям из пучины омута. Подсечешь, и вот он уже шлепается на гальку.
Владимир Васильевич замолчал, задумался, глядя вдаль.
Река между тем играла всеми дневными красками, серебряно отталкивала солнце, омывала и выглаживала серые камни. По обоим берегам стояла тайга, она-то карабкалась на сопки, то бегом спускалась вниз, к самой воде.
- Земля родилась из хаоса – прошептал Владимир Васильевич.

Первая лодка проскользнула перекат. Сергей широко взмахнул удилищем, и блесна, описав пологую кривую, бултыхнулась в улово правее струи. Быстрым, точным движением он затормозил катушку и повел блесну. Она пришла пустой. Забросил еще два раза – и все неудачно. Тем временем лодку вынесло ниже к косе, и следующий заброс получился в тихую воду начавшегося плеса. Забросил, повел и почти сразу же ощутил тупой толчок, леска натянулась струной.
- Есть!- вскрикнул он, ослабляя леску. Рыбина всплеснулась раз-другой и, отчаянно сопротивляясь, пошла-таки к лодке. У борта она еще раз попыталась вырваться, дернулась, закрутила хвостом воду в воронку, но Сергей потянул спиннинг на себя.
- Не спешите, – посоветовал Михаил. – Не большой таймешка, возьмем легко, только чуть подведите его и я подхвачу.
Рыбина будто сама хотела в лодку - всплыла рядом с Михаилом, тот ловко подхватил ее и перекинул через борт. Будто опомнившись, таймень взбунтовался, бил хвостом, извивался и даже издавал какие-то звуки.
- Отпустим! – Твердо сказал Сергей.
- Зачем? На уху пойдет – возразил Михаил.
- На уху и ленков достаточно.
Вынув крючок из крепкой челюсти рыбины, Сергей поднял тайменя, покачал на руках, как бы взвешивая, и опустил в холодную прозрачную воду.
- Мне бы большого зацепить… - мечтательно сказал он.
- Тоже отпустите?
- Сфотографируюсь с ним и отпущу.
- Зачем ловить, если отпускать?
Сергей внимательно поглядел на егеря.
- Человек, Миша, сказано, царь природы – верно, царь! И отношение царское: бери, что душе угодно, а там – хоть трава не расти. И берет, и на самом деле трава не растет, например, там, где ГДТ ездят, трактора вышки буровые таскают, трубы. Срывают они поверхностный слой почвы. А без гумуса, как известно, не могут расти ни травы, ни злаки, ни прочая зелень. А что бы восстановить этот слой в условиях тундры, природе лет сто, а то и больше нужно. Значит, царствуя, мы рубим сук, на котором сидим.
- А я верю, что сук этот все-таки не срубим. Так что ловите рыбку, не переживайте, не случиться от этого глобальной катастрофы. Да и гумус в тундре человек может восстановить за два года, а не за сто, как природа.
- Ой ли?
- На вас, людей из больших городов, иногда нападает что-то жалостливое, и вы вдруг начинаете любую букашку оплакивать. Я думаю не нужно этого делать. Букашка, я думаю, сама себя способна защитить и возможно эффективнее, чем мы себя, хотя и называемся – цари природы.
- Может быть. Только мы Миша, там за Уралом, уже понимать начинаем, что не так все просто с природой.
- Ну, так за Уралом! Здесь-то поле не паханое.
В это время у Сергея опять засеклась рыба и разговор прекратился.

Табор заметили издали. Выцветшая палатка четко вырисовывалась на фоне леса. Хорошо было видно и лодку на галечной косе. Не видно было только никакого движения.
«Странно, – подумал Андрей, - обычно костровой в тайге, даже подсознательно ждет тех, кто на реке. Прислушивается, присматривается, а уж когда заметит товарищей, обязательно покажется на видном месте».
Показав рукой на палатку, Андрей жестом спросил Михаила, их ли это палатка. Тот утвердительно кивнул головой.
Быстрые струи за несколько минут принесли лодки к косе, которую Дима выбрал для ночевки рыбаков.
Пристали.
Быстро разгружаются лодки. Оба северянина работают дружно, у них как бы сами собой складываются обязанности каждого в нехитрой этой работе. Рыбу туда, мешки сюда, лодки на берег, перевернуть вверх дном. Спиннинги прислонены к коряжине замытой галькой.
Диму обнаружили спящим возле палатки. Михаил легонечко пнул его по ступне сапога, тот откинул куртку, которой была укрыта голова, вяло спросил:
- А это вы… что так рано?
- Дима, ты почему на этом месте встал? – спросил Андрей.
- А чо?
- Ни чо! – передразнил его Андрей. - А где здесь вечером на «мыша» ловить?
Дима оглядел реку, но промолчал.
- Что, сказать нечего? Егерь хренов! – Андрей показал на противоположенную сторону реки. - Видишь где яма? Так какого хрена ты тут устроился?
- Тут комаров меньше.
- Комаров! - передразнил Андрей. – Вот ты и повезешь нас вечером на тот берег и потом назад.
- Ну и повезу!
Андрей заглянул в палатку. Сквозь пробитую в десятках местах материю пробивались крохотные, толщиной с иголку, лучики заходящего солнца. Андрей вздохнул. Ясно было, что если пойдет дождь, все в этой палатке промокнут. Внутри на первобытно чистой гальке лежали два свернутых спальных мешка.
«Даже лапника не натаскал» - подумал Андрей, а вслух сказал:
- Сами тут и спать будите уважаемые егеря. – А мы на лодках.
Все молчали.
- Ну, что встали?! – обернулся Андрей. – Костер, байки, ужин…. Что там у вас по расписанию?!
Когда Андрей отошел Дима проворчал:
- Ишь ты, разборчивый… А мы – люди русские: нам бы хлеб почерствей, щи покислей, водку покрепше.

К Андрею, присевшему возле сумки со снастями, подошел Владимир Васильевич.
- Что-то вы уж слишком строги к ним – сказал он.
- Строг?! Да Дима этот обычный лентяй и совести совсем не имеет! Похоже, он из тех, кто всегда хорошо делает свое дело и спустя рукава – чужое. А дело, которое ему поручено он считает не своим. Вон, – показал Андрей на Диму – даже топор у него еле на топорище держится…. таежник хренов!
- Подумаешь топор.
- Вот уж нет Владимир Васильевич! Нет ничего в тайге важнее этого предмета. Воевал русский мужик топором, и дома строил и корабли… с таким инструментом против любого зверя идти не страшно, а он во что его превратил!
- Ну и ладно. Мы народ не привередливый.
- Во-во. Потому они и пользуются этой нашей не привередливостью. Мог бы пять чурок напилить вместо сидений, стол, какой – никакой соорудить. Нет, он спал! Представляю, какой он ужин наварит. Хамство все это, а в хамстве нельзя искать логики. И привыкнуть к хамству нельзя! Привыкнуть, не изумляться ему, значит, самому охаметь, затоптать свою доброту, искренность.
- А может нам самим приготовить? – подмигнул Андрею Владимир Васильевич. – А то я так в лодке засиделся, что каждая косточка болит. Да и нравиться мне кашеварить, иногда.
- Я двумя руками - за. Только картошку я все равно этого дармоеда чистить заставлю! – Андрей шагнул в сторону палатки, но остановился.
- А на «мыша» не пойдете рыбачить? Нам сейчас как бы и разготавливать некогда, солнышко-то вон почти село.
Владимир Васильевич махнул рукой.
- Вы, вон с Сережкой идите, а я по-стариковски здесь покопаюсь.
Солнышко, на самом деле ушло за горбы гор, свет посерел, очертания берега, деревьев стали неясными, будто на недопроявленной фотографии. Самое время для тайменьей охоты.

Дима, громко сопя, перевез рыбаков на противоположенный берег.
В яме под берегом крутит черную воду. Струя, от переката бившая годами в этот берег, вырыла глубокий омут. Над омутом наклонились густые кусты, отчего сумрак кажется еще плотнее.
- Кажется мне Сергей, что в глубине непременно стоит таймень, - шепчет Андрей.
- Ага, - с иронией заговорил Сергей, - Прямо вижу, как чуть вздрагивает его хвост при виде серебристых сигов; мгновенье – и вспенятся струи, и вот уже сиг в пасти.
- А егерь-то прав был, когда говорил, что крупные таймени парами живут. – Не обращая внимания на иронию товарища, говорит Андрей. – Я вот прямо чувствую, что если тут есть таймень, то не один.
Сергей, подражая голосу Андрея, попытался подначить его:
- Ну-ну, они же парами плавают: один матерый впереди, другой, поменьше, следом. Андрей тем временем намочил «мышь», развернулся и бросил приманку к противоположенному берегу. «Мышь» булькнула под самыми кустами. Он медленно вращал катушку пытаясь провести приманку так, чтобы на воде оставались ровные «усы». Приманка пересекла плес. Наблюдавший за ней Сергей, громко вздохнул и отойдя метров на двадцать от Андрея забросил свою приманку.
Неожиданный всплеск и резкий рывок заставили Сергея стереть с лица недоверчиво-ироничное выражение. Фрикцион жалобно трещал, леска натянутой струной ползла сквозь кольца. Решив, что пора, Сергей сильно рванул спиннингом пытаясь подсечь рыбину, но леска сразу ослабла и рыба сошла.
Подошел Андрей.
- Я думаю, таймень накололся, выждать бы надо, чуток.
- А вдруг их на самом деле два? – шепчет Сергей и бросает приманку туда же второй раз.
Мокрая «мышь» ударившись об воду, на мгновение погрузилась. Сергей начал медленно подматывать леску. Оборот, другой – удар! Фрикцион взвыл на самой высокой ноте, отдавая реке леску. Таймень упорно и монотонно шел вверх прямо посредине плеса.
Сергей мельком взглянул на катушку и, сердце его замерло от мысли, что еще несколько секунд и леска закончится. Он вспоминал, привязал ли вообще леску к шпуле и не мог вспомнить, а таймень все так же тянул и тянул.
«Фрикцион» - мелькнуло в голове. Сергей дрожащей рукой медленно стал его затягивать, ощущая каждой клеточкой ту грань, переступать которую при вываживании крупной рыбины нельзя, а то или якорь сломает или леску порвет.
Сергей начал вращать ручку, удилище гнулось как молодой тальник на ветру. Подматывая, Сергей шел по кромке берега навстречу рыбине и шептал:
- Не сорвись, не сорвись, пожалуйста!
Шедший рядом Андрей услышал заклинания товарища.
- Не бойся, не сойдет…. Если, конечно не затянет под камень или корягу.
Таймень будто услышав слова Андрея, заворочался с удвоенной силой, ударил хвостом по воде и рванул к противоположенному берегу.
- Ничего Сергей - успокаивает Андрей товарища - это у него повадка такая: рваться с крючка пока силы есть…
Черный в сумерках хвост мелькнул над водой: «А не нравиться!» думает Сергей начиная с трудом крутить ручку. Еще двадцать шагов вдоль берега и вышли на косу. Рывки еще мощные и упругие, но той агрессии уже нет. Туго, метр за метром приближается рыбина к берегу. Вот и светлое толстое брюхо показал, переворачиваясь в очередном кульбите. Вот и огромная голова с полуразинутой пастью. Еще минута и он уже не бьется хоть и видит рыбаков отчетливо: ослаб, только с боку на бок перевертывается и вяло поводит хвостом… Андрей заходит. Уже брюхом таймень задевает гальку, устало двигаются жаберные крышки… еще оборот – и лопается леска! Таймень на секунду замерает – голова уже почти на сухом. Андрей кидается к нему, слыша звон падающего на камни Сережиного спиннинга. Сергей уже рядом, враз наклоняются к тайменю сталкиваясь лбами. Сергей оказался быстрее, откуда только взялась точность такая – пальцами сразу попадал под жабры и потащил тайменя на сушу.
А поверженный великан уже теряет блеск темно-серебренной чешуи и крапины пятен на глазах бледнеют. Сергей поднимает его, огромного, и не может удержать: рыба дрожит. Дрожь ее тела передается рукам Сергея. Рыба пружинисто изгибается, и он выпускает тайменя. Он падает подле ног, еще елозит немного и затихает.
- Будем отпускать? – спрашивает Андрей.
Сергей достает из внутреннего кармана импортную фотокамеру - «мыльницу».
- Щелкни пожалуйста с ним и отпустим.

Долго еще стегали воду лесками, но ни одной поклевки больше не случилось. Вернулись к тому месту, где высадились. На противоположенном берегу ярко горел костер. В тайге кажется: огонь горит где-то далеко-далеко; думаешь, до него идти да идти, а сделаешь несколько шагов – вот он, рядом. Андрей громко, по-разбойничьи засвистел и вскоре послышался скрип весел о резину и равномерные всплески. Возбуждение, вызванное борьбой с тайменем, давно прошло и теперь, Сергей чувствовал во всем теле томительную усталость.
От костра слышался голос Димы.
- В тайге свой закон: человек человеку волк. Дед мой всю жизнь соболевал, так он говорил: «Если в тайге увидишь человека, прячься и ружье проверь».
- Так, когда это было-то Дима? – спросил Владимир Васильевич.
- А сейчас еще хуже стало. – Упрямо буркнул потомок охотника. - Тайга шибко богатая. С нее, как с оленя, сними шерсть, новая вырастает.
- Всякий на тайгу по своему смотрит – поворачиваясь к подошедшим рыбакам, сказал Владимир Васильевич. – Вот давай спросим у Андрея, что для него тайга.
- Это простой вопрос Владимир Васильевич. Тайга для меня это чувство свободы, - там мне никто ничего не должен, и я никому, за плечом ружье, и зависишь ты от своей лишь удачи.
- А одиночество?
- А я думаю, что одиночество оттого, что много в себя смотришь, а мало вокруг. Я одиночество в городе чаще чувствую, чем в этой тайге. В тайге то одиночество, которое не томит потому, что в тайге нет одиночества.

Ужинали при свете костра. И уха – от аромата задохнуться можно, - и тихий шелест воды, и небо с неяркими звездами и даже писк комаров – все вобрало в себя ожидание завтрашнего дня.

Н.Решетников Нвсб

Николай проснулся от ровного шума. В темном небе ни звездочки. Приподнялся на локте, перевернутая вверх дном лодка заскрипела под ним. Костер, разложенный неподалеку, тлел ярким золотом в толстых чурках. Искры вдруг косо взлетали над ним хвостом жар-птицы, и тут же Николай ощутил на лице упругое касание ветра. Ровно шумела тайга по долине реки. Капля дождя упала на руку, он сел и осмотрелся.

- Не спиться? - Раздался тихий голос Спартака Павловича.
– Да вот, пить захотелось... Рыбка соленая дает о себе знать. А ты почему ты Палыч не спишь?
- Возраст..
- Возраст болезнь хроническая, и что бы она протекала без обострений, нужно спать дома, в уютной постельке.
- Дома тоска.
- Это да.. Чудные дела творятся, - вздохнул Николай. – Сколько первозданной красоты в этих местах, а мы, как мыши, сидим в каменных мешках, радуемся, что вода из крана течет, что матрас мягкий. Вроде и земли на свете нет, лишь кирпич и гудрон. Городская толчея с машинами и телефонами скоро все чувства загубит.

Костер едва тлел исходя дымком из-под полусгоревшей сырой колоды. Николай встал, подбросив веток, раздул пламя, повесил котелок над огнём.
- Все, теперь не усну..
- Так уж светать скоро начнет – Спартак поглядел на восток, где рассеивался ночной сумрак окутывающий тайгу и торжествующий свет уже побеждал тьму.
- Давай Палыч чай пить, душу парить.
Чай пах дымком. Мелкие соринки плавали в нем.
Вдруг из-за речки послышалось:
- Урр!
Потом послышался треск.
- Что это? – вглядываясь в рассветный сумрак, спросил Николай.
- Т-с-с.. – Спартак приложил палец ко рту. - Медведь лезет по кустарнику к реке.
Николай сделал движение в сторону лодки, где лежало ружье, но Спартак жестом остановил его.
- Урр! – послышалось еще ближе.

Николай представил, как кривые лапы с горбатым загривком продирались сквозь зеленый прибрежный заслон прутьев, и холодок пробежал у него по спине.
А Спартак улыбался, прислушиваясь к сумеркам.
Вдруг треск прекратился. Слышно было только тихий шёпот реки.
- Унюхал – сказал Спартак и отхлебнул из кружки.
- А почему назад не уходит?
- Так ушёл, однако. Это он когда один: ломится, а если заподозрил что или почуял, так его и в двух метрах от себя не услышишь. Раз вон на той горушке, – Спартак ткнул в неопределенном направлении, - долго нас в осаде косолапый держал.
- Как это?
Спартак присел на чурбак, глядел на огонь, чуть покачивался и будто разглядывал в беспокойном дрожании желтых языков то, что было тогда, давным-давно. А Николай , завороженный огнём, будто почувствовал, как метнулась душа его старшего товарища в прошлое.

- Я тогда, сразу после войны, кажется в сорок девятом, в службе АСР* работал. – начал рассказ Спартак. - Примерно в это же время, осенью, разбился там транспортный Ли-2. Врезался в склон горы, развалился, но не сгорел. На борту был экипаж и экспедитор, сопровождающий продовольственный груз, масло там, сахар, консервы.
- А почему разбился самолёт-то? – перебил рассказ Николай.
- Как потом выяснилось, погода была плохая, как сейчас вот. Экипаж из-за невозможности в облаках точно определить свое местонахождение начал снижаться, а когда по высотомеру до земли должны были оставаться еще несколько сотен метров, неожиданно в разрывах облаков мелькнул стланик. Командир рванул на себя штурвал, дал сектора газа вперед до упора.. Но было поздно. Уклониться от крутого склона горы или преодолеть её не удалось.
В общем, пока искали этот самолет, прошло дней пять. Вертолетов тогда не было и нас, меня и Ваню Лобарева, сбросили на место катастрофы на парашютах. На месте мы обнаружили исковерканные куски металла, останки людей и груза. Все было разметано в радиусе примерно трехсот метров. Но самое не приятное было в том, что всеми этими останками людей и остатками груза, прикормился медведь.

Работа наша, сам знаешь какая: найти приборы, какие положено, снять их. Отыскать документы ДСП и секретные. Похоронить, если вывезти невозможно, экипаж. Инструмент был с собой хороший, а из оружия только пара пистолетов.
- А откуда инструмент-то?
- Третий парашют всегда грузовой. Инструмент, продукты, лодка, полатка….
- А связь?
- Не было тогда связи, в нынешнем понимании. Были визуальные сигналы, которыми мы сообщали пролетающим самолетам. И сообщать, нам было положено совсем немногое, в первую очередь о наличии живых людей. Во вторую о необходимости медицинской помощи, и в третью, о том, что работу закончили.
- И как вы это сообщали? Отмашками с помощью флажков, как на кораблях?
- Нет. Выкладывали на склоне определенные знаки. Для этого у нас была белая материя, ленты такие шириной метр и длинной шесть.
- Ничего себе! Так сколько её нужно этой материи, чтоб написать что-то.
- Мало нужно. Есть знаки утвержденные. Например: английская буква V или по нашему «галочка», означает: «требуется помощь». Икс, или наша буква Х, означает: «требуется медицинская помощь». А два икса, означает: «мы не в состоянии вести дальше поиск, возвращаемся на базу» , ну и так далее. А раз в день над нами пролетал По-2, «читал» наше сообщение и скидывал нам вымпел с указаниями из штаба.
- Прямо каменный век, какой-то…
- Почему «каменный»? И сейчас все эти знаки в авиации применяются в аварийных ситуациях, так что никому не вредно знать их, мало ли что.
- Отвлеклись мы Спартак Палыч от медведя, что там дальше-то было?
- Договорились мы с Ваней, чтоб большую площадь поиска охватить, работать врозь, идя по кругу навстречу друг другу. День отработали без происшествий. Останки людей похоронили.. Найти их легче всего – место птицы указывают, зверье разное. На второй день копались далеко от лагеря, приборы снимали, а придя вечером в лагерь, глазам своим не поверили: брезент на палатке весь в дырах, вещмешки с продуктами изорванные. Продукты почти все испорчены, даже консервные банки помяты и изгрызены. По манере разорения было видно, что виновником разбоя была росомаха. Этот таежный вор вообще не боится подходить к жилью человека, а уж в тайге, да к палатке и подавно. Не испугал зверя ни запах керосина, ни одежды нашей. В этот день и погода испортилась, самолет к нам не прилетел. На третий, Ваня пошел вниз, там фрагмент кабины лежал, а я вверх, где хвостовая часть находилась. Ковыряюсь, слышу крик Ванькин. Даже не крик, а вопль. У меня от такого вопля внутри похолодело. Кинулся я вниз, скачу через камни, а они мокрые. Поскользнулся, упал. Ногу ударил. Слышу уже сопение и возню рядом. Соскочил, хромаю, но бегу на этот звук. Подбежал к обломкам вижу, Ванька лежит. Сердце во мне прыгает, как живая рыба. Смотрю кровь на камнях. Ванька статный парень был, высокий, а тут лежит скрюченный, маленький такой. Подскочил к нему, а у него кудри вместе с кожей содраны. Медведь! Крови – целая лужица. Выхватил я наган, озираюсь, а вокруг никого, только дождь моросит.

Спартак замолчал.
Николай, отставив кружку с чаем, пошевелил палкой нагоревшие в костре малиновые угольки. Упавший ветер отчего-то вдруг всполошился, и дым костра потянуло к воде, туда же наклонило красные языки ожившего огнища. Сумерки будто раздвинулись, огонь осветил энергичный подбородок и подернутые сединой зачесанные назад волнистые волосы Спартака.

- Взвалил я Ваньку на плечо и в гору. – Заговорил тихо Спартак, – нога болит, а страх гонит. Не медведя боюсь, боюсь, как бы Ванька не помер. Знал я, как это бывает. В юности, еще в Ботамае когда жил, видел как умер молодой здоровый мужик, которому вот так же спустил медведь кожу на лицо. Извел я на Ванькину рану весь стрептоцид, перевязал. Выложил знак «требуется медицинская помощь». А что толку? Погоды нет, непрерывно моросит дождь, облачность разорвано-дождевая ниже нас ползет, а слоисто-дождевая макушки гор облизывает, и никакого просвета.
Ванька скоро в сознание пришел. Я ему спирта дал хлебнуть, а он, заикаясь, рассказал, как на него из стланика медведь напал, да так неожиданно, что он и наган выхватить не успел.
- Вот же какой паразит попал вам.. они же редко нападают на людей.
- В тот год орехов да ягод было мало, он видно не нагулял жир и оттого бродил по тайге злой. А тут нашел продукты, мясо, начал жировать, а мы ему помешали. Удивляюсь, почему он на нас в первый же день не напал.
- А как выбрались-то потом оттуда?
- До того, как выбрались, он нас там два дня пас и так плотно, что и шагу вступить было нельзя. А работу доделывать нужно, во что бы то ни стало. Времена суровые были, да и - работать с нашим командиром отряда было все равно, что по горной реке плот гнать, никакого продыху, вертись юлой, не то расшибешься о камни. А мы к тому времени не нашли прибор один, не помню точно какой, то ли ВД-10 то ли МВ-16, в общем высотомер. Не оказалось его на фрагментах приборной доски.

Обложил я тогда Ваньку с трех сторон камнями, дал в руки ему наган и пошел искать высотомер этот. Шарю по стланикам, между камнями и чувствую рядом он, медведь-то. И не собирается особенно скрывать свое присутствие – шумит. Так я с наганом в руке и ползал, а он рядом трещал. Раз не выдержал, пальнул на звук, да разве пробьешь такие дебри. А ночью он громко переворачивал обломки самолета, ворочал камни, ворчал и порой совсем близко подходил к нашему крохотному лагерю на склоне. На следующий день погода не наладилась, и самолета не прилетел. Я пошел вниз, к фрагментам кабины, туда, где на Ваньку медведь напал. Именно там больше всего встречалось следов этого зверя, и именно там были самые густые заросли на склоне. И вот бывает же такое, только начал искать и вот она - правая верхняя часть приборной доски и высотомер этот. Ясно, что разбит, но стрелки на месте и это главное. От радости я даже вскрикнул, наган на камень положил, схватил прибор, и вдруг затылком чувствую взгляд чей-то! Медленно поворачиваю голову и замираю: между мной и лагерем стоит огромный, бурый, с клочковатой шерстью, с огромной башкой медведь. Ну, думаю, все. Пришел тебе Спартак конец и эти лапы с кривыми длинными когтями сейчас тебя вмиг на части разберут. И только я подумал так, медведь повернул голову влево и как-то оскалился или пасть открыл, не помню. Только помню, что я туда же посмотрел и увидел второго медведя, еще здоровее и страшнее первого.

- И, что?
- Что, что? Это меня и спасло. Пока они друг дружке рожи строили, я наган схватил и за камень, потом за следующий и, забыв, что нога болит бегом в лагерь. Выложил еще знак: «работу продолжать не можем». Потом до вечера обкладывал наш пятачок камнями со всех сторон. Камни, конечно, не помогли бы, если косолапый нас захотел достать, но какой-то психологический момент в этом был, уверенности прибавилось, что ли. Ночью Ваньке совсем плохо стало, стрептоцид, однако, мало ему помог. Хоть и говорят, что чужие болячки не чешутся, а смотреть на то, как парень погибает, хуже нет.
Спартак замолчал. Ночное безмолвие еще не нарушалось птичьими голосами, от него ещё веяло суровой строгостью и безмерным спокойствием, но восток уже светлел.
- Дождался я рассвета и решил, что нужно идти вниз к реке, на косу, куда может По-2 сесть.
- А медведь, ночью не приходил?
- А он и не уходил. Все время был рядом, то с одной стороны бродил, то с другой. Так вот, выложил я знак – стрелку, с указанием направления и чуть рассвело, взвалил на себя Ваньку и пошел. Шел, останавливаясь, вслушиваясь в каждый шорох, вглядываясь в каждую тень. Пока сумрак был, ничего не видел, а как просветлело, смотрю, а медведь-то параллельным курсом тащится. Хоть и молодой я тогда был и здоровый, но уже после первой половины пути сильно устал, измотался. Вторая половина пути была особенно тяжела и отобрала у меня остаток сил. Помню каждый шаг, каждое движение, каждый глоток воздуха давались с большим трудом. А медведь, как чувствует, что мне уже очень тяжело. То шел далеко от нас и показывался редко из-за камней, а тут метров на шестьдесят приблизился.

Спартак замолчал, посмотрел на небо, откуда начал моросить дождь.
- Долго спускались-то с горы? – Спросил Николай.
- Часов пять.
- Ого!
- Дотащился я до берега, гляжу, облачность подниматься стала. Сторож наш за нанос зашел и не показывается. Я Ваньку пристроил на самом видном месте, хотел дров натаскать для костра, да не тут-то было. Только метров на десять отошел, косолапый из-за наноса вышел и к Ваньке. Я назад и медведь за нанос. Чем бы это кончилось, не знаю, а только кто-то, таким как я помогает, может бог, а может черт, но вскоре услышал я отчетливо треск мотора.

Летуны тогда не то, что нынешние были, кто войну прошел, кто АЛСИБ. Это был из опытных, сразу нас заметил, крутнулся, сел и кричит: «медведь вон рядом». А то мы не знаем, что рядом.
- Иван-то живой остался?
- Выходили Ваньку. Он даже женился, хотя рожа у него после того медведя и еще больше после хирурга страшная была, как война.
- А медведь?
- Не знаю. Ваньку мы с пилотом загрузили, пошли к наносу, а косолапого и след простыл. Поджог пилот нанос, чтоб я до утра о костре не думал. Оставил мне продуктов немного, из НЗ и, улетел.
- А вы?
- А я остался. Имущество не бросишь, собранный материал тем более. Ночь я спокойно проспал возле огня, отдохнул и утром на гору.
- Ну, раз вы сейчас здесь, значит, все тогда хорошо закончилось?
- Нормально. Даже благодарность объявили – засмеялся Спартак. – Только вот премию, жалко, не дали.
Спартак встал с чурбака, огляделся.
- Однако, Колька, пора нам и в лодку.
- Пора Спартак Палыч! А это медведь, что к нам сейчас подходил, не потомок ли того, из сорок девятого года?
Но Спартак уже не слышал, или не хотел слышать, он уже пел:
И будет карточка пыли-и-ться
На полке пожелтевших книг.
В военной фо-о-рме, при пого-о-нах,
И ей он больше не жених.
В военной фо-о-рме, при пого-о-нах,
И ей он больше не жених….


Н.Решетников Нвсб