>>>Наш магазин на Океанском проспекте<<<   
Страница 1 из 16 1 2 3 15 16 >
Опции темы
Оценить
#1000350 - 13/12/14 08:38 PM С тайгой наедине... *****
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
У меня есть Друг, который живет сейчас в Нвсб, раньше он проживал с семьей и работал в Якутии....
Ему приходилось много «мотаться» по миру, у него накопилось за это время много личных впечатлений и различных историй... Мой тезка уже издал три книги....

Николай подарил мне эти три книги со своим автографом, кроме этого перебросил по эл. почте эти книги в электронной форме... По согласованию с моим другом я решил публиковать на своем сайте постепенно истории, написанные им...

Предлагаю Вашему вниманию одну из них...

Ночной призрак

Широкие, подбитые камусом лыжи бесшумно скользили то по серебряному от света луны покрывалу, то
по черным силуэтам теней падавших в полной тишине елей и скал. Петрович, не замечая всей этой колдовской красоты, думал о доме, где третий сын пошел нынче в школу, а он, как и у
первых двух, так ни разу даже не проверил домашнее задание.
Все на жене Клаве да на бабке Фросе: и сыновья, и немалое хозяйство. А что поделаешь, такая у него работа, промысловик. Зимой охота, заготовка дров, летом рыбалка, покосы, тушение
лесных пожаров. Мысли о семье, как обычно, незаметно отступили. На смену им пришли обычные размышления о зимовье, соболях, Дымке, который сейчас дожидался его в избушке.
В этот раз Петрович не взял Дымку на маршрут, потому что
верный пес поранил лапу. А как бы он ему сегодня помог с
тем соболем, за которым Петрович бежал почти весь день, и
вот теперь по ночи голодный и недовольный возвращается в
нетопленое зимовье.
Серебряный свет исчез, луну закрыла высокая Лешева скала,
тянувшаяся вдоль ручья на целую версту. Отсюда до зимовья всего четыре километра ходу, как говорится, раз плюнуть. Петрович прибавил шагу.
Яркий диск выкатился из-за скалы как-то сразу, чем заставил Петровича поднять на него глаза и тут же резко остановиться. На фоне полного диска чернел неподвижный, четкий силуэт зверя. Короткое, плотное туловище, короткая морда, жесткие брыли, обрамлявшие морду, словно бакенбарды, изящные уши
с кисточками на концах, обрубленный хвост.

— Рысь, — прошептал Петрович, инстинктивно стягивая с плеча мелкашку.
Не успела рука перехватить оружие, как силуэт свернулся в бесформенное пятно и исчез за причудливым узором старой скалы.
Петрович потер варежкой глаза и подумал, не померещилось
ли. Устал, голодный. Всякое может быть. А почему почудилось?
Может, и правда рысь. Зайцев нынче развелось — тьма! Вот и
пришла следом за ними с каких-нибудь голодных краев. А если
так, то пришла не одна. Значит, в наших краях снова появится этот редкий зверь. Ведь лет пятнадцать – семнадцать назад
много рыси было, но потом, как рассказывал отец, ушли зайцы,
следом исчезла и рысь. Зайцы зайцами, но она и косулю проредит теперь, а это уже нехорошо.
Лыжи снова заскользили по сухому неглубокому снегу. Петрович опять вспомнил о доме, о корове, которая вот-вот должна
была отелиться, о том, что нужно нынче купить новую дель и
насадить с десяток сетей, старые-то совсем прохудились. Баньку
опять же подремонтировать нужно, совсем сгнили нижние венцы. Какой бы ни был дед хороший плотник, а время берет свое.
Вот уж лет тридцать как деда не стало, а банька, им срубленная, стоит себе на берегу реки, как памятник ему и его умению
добротно строить. Память вдруг как живого нарисовала деда,
сидящего с огромной березовой удочкой над чистой и быстрой
рекой.
Петрович вздохнул: «Эх, время, время».
Практичный, нехитрый его ум не стал размышлять на тему
«Что такое время». И правильно. Неизбежно пришел бы он к
грустному выводу о том, что время не только порождает все, что
было, есть и будет, но и в своем неумолимом движении уничтожает мир.
Вот и зимовье. Избушка прилепилась одним боком к густому ельнику, а другим почти нависла над неширокой речушкой.
Когда его отец строил это зимовье, речка бежала метрах в десяти, теперь до обрыва оставалось не больше полутора метров.
Вода и время все меняют на этом свете.
Заслышав шаги хозяина, Дымка залаял, заскребся в припер-
тую снаружи дверь.
— Ну, беги, беги, — Петрович выпустил поскуливавшего
пса.

Собака выбежала и стала радостно приветствовать Петровича, прыгая рядом тыкаясь носом в его ладонь.
— Беги уже, хватит терпеть-то!
Пес, как будто поняв, о чем говорит хозяин, отбежал к пеньку и поднял заднюю лапу.
Вспыхнувшая спичка ярко осветила закопченные стены.
Петрович поднес огонек к свече, и тот, как живой, подрагивая
и потрескивая, перебрался на фитиль. Следом за фитилем от
этой же спички вспыхнула заранее приготовленная тоненькая
лучина в топке железной печи. Не успел Петрович повесить на
стену снятый патронташ, а веселый огонек в печурке уже скакал
с одной лучины на другую, потом перекинулся на смолянистое
полено, лизнул холодную стенку и выкинул в незакрытую дверцу маленький, пахучий и прозрачный клубок дыма. «Вот теперь
дома», — подумал Петрович и присел на деревянный топчан.
Услышав, а потом и заметив человека, рысь не сразу спрыгнула с удобной площадки на невысокой скале. Рыжевато-ржавый мех на спине, украшенный чуть заметными темными пятнами,
нервно дернулся. Крупная, с большими ушами и роскошными пушистыми кисточками них, с длинными светлыми баками голова наклонилась к передним лапам. Слегка согнувшиеся
стройные задние лапы легко и бесшумно толкнули упругое тело
на другой уступ более низкой скалы, чуть возвышавшийся над
густым кустом ольхи. Следующими двумя прыжками рысь достигла покрытой снегом земли и, осторожно переступая через
запорошенные ветки, аккуратно ставя заднюю лапу в след передней, двинулась наперерез двуногому существу, оставляя круглые кошачьи следы.
Рысь давно не встречала в тайге человека, поэтому любопытство, желание проследить, куда и зачем он идет, заставило
ее выйти к человеческой тропе и затаиться в удобном, безопасном месте. Она знала, что человек носит на плече «длинную руку», которой может ранить или убить на любом расстоянии.
От этой мысли на ее морде шевельнулись длинные жесткие усы.
Но рысь знала и то, что человеку, для того чтобы воспользоваться «длинной рукой», нужно время, которого ей вполне хватит, чтобы скрыться. Хуже, когда вместе с человеком идет его
друг — собака. Усы снова недовольно шевельнулись. Нет у рыси
в тайге врага хуже, чем волки, а собака — тот же волк, только

еще страшнее, потому что помогает человеку. Один волк рыси
не страшен, как не страшна ей собака без человека. А вот стая…
Рысь огляделась вокруг. Стая, почуяв рысь, сделает все, чтобы
добыть самое вкусное во всем лесу мясо. В ход идут выносливость, сила, любые уловки и хитрости для выманивания кошки со спасительного дерева. А там…
Вот и человек. Голова его опущена, «длинная рука» на плече,
значит, не охотится. В нос ударила смесь незнакомых запахов.
Разные запахи вызывали у рыси разные впечатления и реакции.
Запах животных заставлял охотиться. Запах крови вызывал аппетит. Этот же, колющий и неприятный, вызывал только беспокойство и желание уйти подальше. Но рысь почему-то этого
не сделала, и как только человек прошел мимо, тихо двинулась
следом.
Бледный ночной свет делал рысь почти призраком. Этот свет
не был олицетворением новой жизни, даруемой божеством.
Лунный свет, в отличие от солнечного, не имеет власти над
силами зла и тьмы, он не слава, не радость, не блеск, он лишь
свидетель трагедий ночи. Если сила истины есть свет, то тьма
есть ложь. Ложны в ночи очертания предметов и кажущееся их
движение. Там, где кажется дерево на снегу, оказывается только
тень, и наоборот. Там, где светятся в ночи чьи-то глаза, там их
нет, а где тьма особенно густа, они есть, но их не видно.
Не видит человек и рыси, бесшумно следующей за ним. Ночь
не время охоты для человека, зато время для рыси. Человек спит
ночью, рысь дремлет днем в самом глухом уголке леса или в
расселине скалы, с наступлением же темноты выходит на охоту.
Все: слух, зрение, длинные подвижные усы — вибриссы — устроены так, чтобы видеть, слышать и осязать в ночи лучше любого другого хищного зверя сибирской тайги.
Ночь — время рыси.
До чуткого звериного носа донесся еще один запах — запах человеческого жилья. Ничего, даже тайга с ее миллионами запахов не могла перебить этот враждебный зверю дух. Пройдя за
человеком еще немного, рысь выбрала высокое дерево и ловко
вскарабкалась на него. Находясь еще на земле, она поняла, что
именно с этого дерева можно будет увидеть человеческое жилье.
Рысь удобно устроилась на двух толстых ветках и замерла.
Как она и предполагала, с человеком в тайге была собака. Но
собака, как и человек, не собиралась сегодня охотиться — выбежав ненадолго, она вернулась, поскреблась в дверь и вскоре
скрылась за ней. Запахло горьким дымом, напомнившим рыси о
лесном пожаре. Кошка фыркнула и выгнула дугой спину. Увидев все, что ее интересовало, она медленно спустилась на землю
и по большому кругу обошла зимовье, дважды перейдя замерзший ручей.
В одном месте рысь вдруг замерла, уловив в нескольких
десятках метров от себя знакомый звук. Это заяц грыз ветку.
Безошибочно определив направление, рысь тенью скользнула к
намеченной жертве. Вдруг заяц затих. Рысь прильнула брюхом
к снегу, поджала усы. Ничего не подозревавший заяц, сделав
несколько неторопливых прыжков, оказался в зоне видимости зорких, хищных глаз, и лишь когда из-за куста взметнулась быстрая тень, сделал попытку спастись от внезапной угрозы.
Но было поздно. Молниеносный рысий прыжок был точен. Острые, длинные когти сковали не только движения жертвы, но и ее волю. Миг, и длинные клыки вонзились в шею. Рысь не
была настолько голодна, чтобы немедленно съесть добычу. Клыки ослабили хватку, когти втянулись в пушистые лапы, спина
выгнулась. Рысь подпрыгнула, дав на мгновение свободу своей
жертве. Заяц, скорее, инстинктивно, чем осмысленно рванулся
и жалобно запищал. От этого писка, полного ужаса и жалости,
беззащитные обитатели леса застыли в тревоге. А заяц тут же
получил удар лапой и снова ощутил клыки на своем загривке,
которые на этот раз сжались со смертельной силой. Не выпуская добычу из зубов, рысь забралась под нависшую еловую лапу и принялась лакомиться внутренностями добычи.
Утром Петрович, осмотрев лапу Дымки, решил и сегодня не брать его с собой. Пес, поняв это, свернулся калачиком на земляном полу избушки и обиженно отводил от хозяина глаза.
— Не дуйся, — ласково сказал Петрович, — еще успеешь
набегаться. Сам виноват, нечего было резать лапу.
В сорока метрах от зимовья охотник удивленно остановился
перед четкими следами на снегу.
«Значит, не почудилось, — подумал он, — так и есть, самая
настоящая рысь. А не достать ли мне ее?» Петрович нагнулся,
разглядывая след.
— Вечерний, — пробормотал он. Свернув с тропы и пройдя по следу пару сотен шагов, охотник понял, что зверь шел по кругу. Петрович пошел под прямым углом от следа, чтобы
проверить правильность своей догадки. Миновав зимовье, он
вскоре вышел на тот же след и уже не останавливаясь пошел вдоль него.
Охотник «прочитал», где рысь начала охоту, где взяла зайца,
где его ела. Петрович знал, что после еды зверь имеет привычку
отдыхать поблизости от места трапезы, но не для того чтобы
доесть потом остатки — рысь питается только парным. А вот
запах оставленного ею недоеденного свежего мяса часто привлекает других хищников, многие из которых и попадаются в когти поджидающей их охотницы. Особенно часто попадают на эту приманку лисы. Рысь как снег на голову падает с дерева, мгновенно ловит лисицу, разрывает ее и уходит.
Вскоре обнаружилось место ночевки. Утренний след повел
охотника прямо к его зимовью. «Вот здесь она наблюдала за
зимовьем, а может и за мной», — разглядывая след в тридцати
метрах от избушки, думал Петрович. Вскоре он убедился, что
прав. Рысь дождалась, когда он ушел от избушки, подошла к
ней, а когда он пошел по ее следу, постоянно шла сзади на
безопасном расстоянии. Петрович огляделся. Еще никогда он
не чувствовал себя так неуютно в тайге, как в это мгновение.
«Надо выпускать Дымку», — подумал он и пошел к зимовью.
Дымка как будто удивился возвращению хозяина, смотрел на
него умными глазами.
— Работа есть, друг мой Дымка. Гостья у нас появилась, любопытная и не простая. Нам с тобой добыть ее придется, а то может получиться так, что она на нас охоту начнет.
Дымка, все поняв, поскуливал от нетерпения.
Опыта охоты на рысь у Петровича не было. Из рассказов
других охотников, из литературы он, конечно, знал, как можно
ее добыть, но все оказалось не так просто. Утверждение, что
рысь труслива по природе и даже небольшая собака легко загоняет ее на дерево, оказалось ошибочным. Дымка охотно пошел по следу, но кошка водила его по таким дебрям, что он так и не
смог ее обнаружить. К тому же Дымка был хоть и умный, но не достаточно злобный пес.
Вечером в зимовье Петрович, поглаживая виновато моргавшего Дымку, сказал:
— Ничего. Не судьба, значит, ей шапкой быть. Пусть идет себе с богом дальше, а мы с тобой займемся привычным делом.

Однако на следующий день выяснилось, что рысь не ушла и ночью бродила недалеко от зимовья.
Два дня Петрович не обращал на нее внимания, надеясь, что зверь все же уйдет. Но на третий день увлекшийся преследованием соболя Дымка нос к носу столкнулся с рысью. Неизвестно
чем закончилась бы эта встреча, не почуй Дымка притаившуюся
кошку до того, как она была готова напасть. Не помогло рыси
частое вылизывание шерсти, чтобы не спугнуть своим запахом
добычу или не насторожить врага. Дымка почуял ее в буреломе
и бросился в атаку. Но, получив достойный отпор, отступил.
Рысь скрылась.
На следующий день Петрович обнаружил совершенно свежий
след и решил взять рысь вдогонку. Снега было еще не достаточно много, и Петрович понадеялся на свою силу, выносливость и отличную лыжную подготовку. Не зря же он в юности был
чемпионом района в беге на пятнадцать километров. Петрович
знал, что неторопливо рысь может пройти за ночь порядочное
расстояние, но быстрый бег ее скоро вымотает, она устанет и
уже через два-три километра начнет искать глухое место или
подходящее дерево для отдыха. Но и в этот раз Петрович недооценил рысь — она петляла по таким непролазным местам, что первым выдохся Петрович. У охотника появилось такое чувство, что зверь играет с ним в какую-то одному ему понятную игру, предлагая себя поймать.
«Ну, хорошо, — решил Петрович, — хочешь, чтобы я тебя
поймал? Пусть так и будет». Вечером в зимовье он приготовил
капканы. Рамочных капканов пятого номера оказалось всего семь
штук. Петрович очистил их от ржавчины, проварил в хвойном
отваре и сложил в чистый мешок. Кроме этого, из сухой дощечки
он выстрогал узкую, тонкую лопатку. Где ставить капканы думать
было не нужно, рысь не стесняясь ходила по его лыжне, заячьим
тропам и уже трижды обходила зимовье по своему старому следу.
К этому следу и направился утром следующего дня Петрович.
Он подходил к следам со стороны и только в таких местах, где
между его следом и звериной тропой имелось какое-нибудь препятствие. В первом случае это была толстая колода, у которой он сделал своей лопаткой подкоп и установил под один из следов
рыси капкан. Тонкий трос был тщательно замаскирован снегом и
привязан другим концом к дереву. Там, где не было возможности
сделать подкоп, Петрович вырезал вокруг следа квадрат снега,

сохраняя не тронутым отпечаток лапы. Этот кусок он осторожно
отложил в сторону, затем уплотнил в образовавшейся ямке снег,
установил капкан, а сверху положил вырезанный кусок снега так,
чтобы след находился точно над капканом. Все следы своей работы Петрович тщательным образом замаскировал и довольный собой и уверенный, что на этот раз победа будет за ним, возвратился в избушку.
С появлением в лесу рыси беспокойно стало жить не только
человеку. Звери и птицы очень быстро почувствовали, что ночной призрак опаснее и беспощаднее волка. Пришелец питался только свежим мясом и убивал не только зайцев, глухарей и тетеревов, но и косуль.
Сегодня в сумерках рысь, как тень, долго и упорно преследовала косулю, и ту не спасла быстрота бега. Выбрав момент, рысь молниеносным прыжком настигла жертву и вонзила в ее
шкуру острейшие когти. Теперь никакая сила не смогла бы в
этот момент оторвать хищника от жертвы. Кошка ослабила
смертельную хватку только тогда, когда сердце косули перестало биться.
Съев самые лакомые кусочки, рысь, повинуясь древним инстинктам, присыпала добычу снегом и не спеша направилась в сторону человеческого жилья. Она не могла понять отчего, но
ей было интересно наблюдать за этим двуногим и его собакой,
особенно за тем, как они пытаются найти ее в тайге.
Запорошенный снегом лес уже давно погрузился в темноту ночи. Редкие днем звуки жизни, вечером исчезли вовсе. Казалось, что все живое охватило оцепенение, и только одно существо легко и смело двигалось по своему старому следу, иногда
останавливаясь и поворачивая голову в сторону человеческого
жилья. Но вот ее что-то насторожило. Кошка долго вынюхивала
что-то под снегом, потом нерешительно сделала шаг и мгновенно подпрыгнула. Там, где только что лапа осторожно коснулась снега, раздался лязг железа, вслед за которым взметнулся
фонтанчик снега. Шерсть на загривке зверя вздыбилась, и он
издал высокий, громкий и резкий крик. Рысь сделала длинный
прыжок в сторону от тропы и пошла прямо к жилищу человека.
Подойдя к зимовью со стороны ручья, рысь легко запрыгнула на коренной берег и затаилась в прибрежных кустах в нескольких метрах от стены.

Убывающий диск луны неторопливо плыл над бескрайними просторами гор и лесов Алтая. Следом за ним, как стрелки на часах, медленно ползли по заснеженным полянам длинные,
причудливые тени от столетних кедров. Суровый край спал, не
спали только тени — негативное начало всего. Тени — это души
живших здесь зверей и птиц, бродящие по лесу в поисках нового тела.
С настоящими тенями не спала и живая тень — рысь, решившая отомстить человеку за его коварство. Что она будет делать утром, когда появится человек, она не знала. Она знала только
то, что нужно хорошо спрятаться и до поры не выдать своего
присутствия здесь, прямо у порога человеческого жилья.
Долго, очень долго тянется зимняя ночь, но и она всегда
заканчивается. Под утро чуткий слух кошки уловил первые шорохи за стенами зимовья. Рысь вся сжалась в комок упругих мышц. Уши и усы плотно прижались, глаза зорко уставились
в одну точку. Наконец, скрипнула дверь, и на снег выпрыгнул
Дымка. Вся злость, накопившаяся за долгую ночь ожидания,
в одно мгновение превратилась в энергию, бросившую дикого
зверя на верного помощника его врага. Не ожидавший внезапного нападения, Дымка не смог увернуться.
Даже за закрытой дверью Петрович услышал треск рвущейся
кожи, а затем визг Дымки. Так быстро он еще никогда не прыгал. Один скачок, схваченная на бегу мелкашка, и перед глазами катающийся комок из переплетенных тел, оставляющий на снегу брызги крови.
Кровь, олицетворяющая принцип жизни, душу, силу, на этот
раз олицетворяла смерть друга. Стрелять было некуда — где
Дымка, а где рысь, понять было невозможно. Все преимущества
были на стороне рыси: и внезапное нападение, и сила, и ловкость. Но на шее собаки оказался широкий ошейник из толстой воловьей кожи, он-то и защитил от длинных клыков разъяренного зверя. Рысь тоже ошиблась, вцепившись не в основание головы, как обычно, а чуть ниже.
Схватка продолжалась несколько мгновений, но Петровичу
она показалось вечностью. Не сумев задушить или перекусить
горло собаки, рысь ослабила хватку страшных когтей и тут же
была отброшена. Петрович мгновенно поймал в прицел голову
кошки и нажал на спуск. Где-то внутри оружия глухо щелкнул боек. «Темно-стального цвета осечка», — понеслось в голове охотника.
Этот чуть слышный звук заставил рысь повернуться к человеку и мгновенно прыгнуть в сторону кустов. Петрович передергивал затвор, рысь огромными прыжками приближалась к
кустам. Выстрел прозвучал, когда рысь в последний раз мелькнула среди кустов.
— Мимо, — прошептал Петрович и бросился к покачивавшемуся на дрожащих ногах Дымке. Подхватив его на руки, охотник опрометью бросился к избушке, из дверей которой показался
дым. Выскакивая, Петрович не заметил, как задел горевшую
свечу. От нее загорелась лежавшая на столе бумага, в которую
были завернуты какие-то сухие продукты. От бумаги занялась
рубашка и теперь смрадно и густо дымила. Петрович, опустил
на топчан Дымку и стал сбивать со стола пламя. Выбрасывая
за дверь рубашку, закашлялся. Справившись с огнем, нащупал
в ящике новую свечу, зажег и принялся осматривать глубокие
раны на вздрагивавшем теле собаки. В глазах Дымки читалась
и вина — прости, мол, хозяин, что не углядела опасность, — и
надежда на то, что человек поможет, облегчит боль, не даст
сдохнуть. И человек помогал, как мог и умел. Какой-то мазью
Петрович смазал мелкие раны, тампонами из ваты и бинтом
остановил кровотечение из глубоких порезов.
— Ничего, Дымка, на войне и не такое бывает. А у нас, брат, однако, настоящая война начинается. Терпи, друг, заведем сейчас «Буран» и поедем с тобой домой. Тебя лечить нужно, да и мне кое-что из дома прихватить. Тозовка-то сейчас нам ни к чему, картечь нам нужна.
Так, разговаривая то ли сам с собой, то ли с Дымкой, измотал Петрович весь запас бинтов из аптечки.
— Лежи, — приказал он Дымке и вышел за дверь.
Сзади что-то щелкнуло, боль обожгла правое ухо. Рысь спрыгнула под берег и бросилась вдоль ручья. Вскоре она поняла, что ее никто не преследует, и вскарабкалась на кривое дерево. Зализать рану на ухе она не могла, поэтому только часто и мелко
трясла им. Крови почти не было, пуля порвала тонкий хрящик
прямо под черной кисточкой. Кошка еще не остыла от схватки
и нервно дергала коротким хвостом. Возбуждение не проходило,
рысь спустилась на снег и осторожно по длинной дуге двинулась
обратно к зимовью. До человеческого жилья было еще далеко,
когда она услышала неприятный, чуждый тайге звук вонючей
повозки, на которых иногда ездят люди. Рысь вышла к ручью
и легла в кустах на высоком берегу. Прошло немного времени
и тарахтящий высокий звук начал быстро приближаться. Рысь вжалась в снег, всматриваясь зоркими глазами.
Снегоход с нартами двигался по руслу ручья, вдоль того берега, где притаилась рысь. Когда до тарахтевшей повозки осталось не больше тридцати метров, рысь, наконец, разглядела
лицо своего врага и по его суровому, решительному выражению
поняла, что они еще встретятся. Снегоход проехал в нескольких
метрах, и если бы рысь захотела, она могла бы одним прыжком с
высокого берега достать своего врага. Но она не была настроена
на еще одну смертельную схватку и только проводила взглядом
удалявшиеся нарты, на которых лежал раненый Дымка. Прошел
час, звук машины давно потерялся среди густых кедрачей и крутых склонов, а рысь все лежала на том же месте. Наконец, она поднялась, спрыгнула с берега и пошла по следу, оставленному
снегоходом, в ту сторону, куда тот уехал.
Ухо не болело, только зуд время от времени заставлял рысь
останавливаться и чесать его задней лапой. В символизме
правое ухо воспринимает дыхание жизни, а левое — дыхание
смерти. Было ли попадание пули в правое ухо зверя знаком,
не знала ни рысь, ни человек, но судьба вела ее по этому не-
прерывному следу все ближе и ближе к месту, где жило много
людей и собак. До этого места от зимовья охотника было сорок
три километра.
След вел на север, символ холода, темноты, мрака, зла и смерти.
Через два дня рысь стояла на склоне горы, поросшей густым
лесом, и с интересом разглядывала раскинувшуюся перед ней
долину, реку, закованную льдом, и два ряда деревянных домов
на одном из берегов. Время было вечернее. Над крышами в
бледное небо поднимались столбики дыма, лаяли собаки, где-то
мычала корова, по единственной улице шли два человека.
Зоркие глаза рассмотрели в третьем от леса дворе знакомый
снегоход с нартами. Машина стояла возле большого дома, огороженного с одной стороны штакетником, с другой — глухим деревянным забором. Недалеко от дома было еще три строения разных размеров.

Дождавшись темноты, рысь спустилась в долину и бесшумно, словно привидение, пошла вдоль дворов к намеченной цели.
Ее ход был настолько тих и незаметен, что не залаяла ни одна собака.
Очутившись за забором, она долго принюхивалась, после чего
тихо двинулась к бревенчатому строению в углу двора. Несколько раз она оглядывалась на свет в окнах, останавливалась, прислушивалась. Наконец, достигнув цели, очутилась возле стены,
из-за которой пахло домашними животными. Рысь уже собиралась прыгнуть на плоскую крышу, когда в большом доме открылась дверь, на расчищенный от снега двор упала полоса света, и
следом появилась женщина с ведром в руках. Зверь мгновенно
прижался брюхом к снегу и приготовился к прыжку.
Шаги приближались. Один, второй, третий… седьмой. Семь
шагов Будды символизируют восхождение на семь космических
стадий, что означает выход за пределы пространства и времени,
то есть в вечную жизнь. Может, и седьмой шаг Клавы стал бы
таким же переходом от земной жизни к небесной, но тут дверь
снова открылась, и на улицу выскочил мальчик.
— Ма, я к Сашке, — крикнул он и вдруг замер.
На темном фоне хлева, возле самой земли светились два глаза.
— Ты чего? — глядя на сына, спросила женщина.
Мальчик молча поднял руку в сторону горевших в темноте глаз. Клава повернула голову, и из ее руки со звоном выпало ведро.
Прозрачная тень метнулась в темный угол двора — ни звука, ни шороха. Саша, наконец, опустил руку. Клава побежала к дверям дома.
— Федя! Федя! — позвала она. — Там зверь какой-то!
Петрович в одной майке выскочил на крыльцо.
— Где ты, мать, зверя увидела? Не с рогами, часом, зверь то? — весело спросил он. Но если бы кто-нибудь внимательно поглядел в это время в его глаза, то увидел бы неподдельную тревогу.
— Бать, он там был, — Саша показал пальцем, взял лопату, приставленную к крыльцу, и пошел в темный угол двора. — Никого.
— А кого ты там думал найти? — спросил Петрович.
— Ну, я же видел глаза…

— Чьи? Подружки Светки, наверное, — засмеялся Петрович.
— Иди уже. А ты, мать, — повернулся он к жене, — зайди домой.
Я сейчас накину что-нибудь и посмотрю, кто тебя напугал.
В свете электрического фонаря Петрович отчетливо разглядел
знакомые круглые следы. «Не может быть, — думал он, — почти полсотни километров. Да не бывает такого».
Клава заметила тревогу на лице мужа.
— Что там? — бледнея, спросила она.
— Мне показалось. Дурь, конечно, но, кажется, это рысь.
Ну, та, что Дымку порвала. Сюда пришла.
— Свят, свят! — Клава присела на край табуретки. — Федь, что теперь будет-то?
— Ничего не будет. Завтра я ее добуду с Василием, — накидывая на плечи телогрейку, пробормотал Петрович. — Я к Ваське, договариваться.
Василий был соседом Петровича. Он работал трактористом, или по-новому — механизатором. В тайгу надолго не уходил, но охоту любил. Было у Василия две хороших лайки и полный арсенал охотничьего оружия.
Сидя за застеленным клеенкой столом с остатками недавнего ужина, Петрович, рассказывал о встрече в тайге и обнаруженном сегодня следе во дворе.
— Поможем, — заверил Василий. — Часиков в одиннадцать я освобожусь и сразу выйдем. А как Дымка-то?
— Лежит. Боюсь, как бы не помер. Рысь-то, похоже, бешеная.
— Это точно. Не типичное у нее поведение, — блеснул умным словом Василий.
— Ну, раз договорились, пойду я тогда, — Петрович повернул голову в сторону горницы. — Маруся, спасибо за угощение.
Рысь прошла огородами три двора, обогнула по тропинке сарай и очутилась на деревенской улице. Нос щекотали десятки новых запахов, отовсюду доносились незнакомые звуки. Возле одного из домов, на крыльце, освещенном тусклым светом электрической лампы, рысь заметила небольшую собачку. Дом
этот был сельским магазином, а собачка по имени Умка была ничейной. Когда-то ее оставили в поселке проезжие туристы, а так как она не была охотничьей, то никому не приглянулась кроме продавщицы Дуськи, которая ее подкармливала и позволяла жить под крыльцом сельмага.

Хищнику ничего не стоило, прячась за столбами и заборами,
незаметно подкрасться к ничего не замечающей, занятой обгладыванием косточки, жертве.
Умка коротко взвизгнул. Когда сердце собаки перестало биться, дикая кошка разжала смертельную хватку и, удовлетворенно мурлыкнув, пошла в сторону леса. Истекающая кровью жертва так и осталась лежать возле крыльца магазина.
Зарезав собаку, рысь успокоилась. Беспокойство, заставившее идти по следам человека и собаки, отступило, и, очутившись в лесу, она привычно отправилась на охоту. Сытая и довольная, уже глубокой ночью рысь легла отдыхать в мягкий сугроб в густом ельнике.
Обнаружившая утром мертвого Умку продавщица долго ругала охотничьих собак, коих в деревне было не меньше двух десятков. Она жаловалась на них всем немногочисленным покупателям:
— Вы посмотрите, до чего дожили, — кричала она, — средь бела дня волкодавы раскормленные беззащитных собачек режут.
Зашедшая в магазин Клавдия, защищая охотничьих собак, рассказала о пришедшей в поселок рыси и о том, что Петрович с соседом Василием сегодня пойдут ее добывать. Весть эта мгновенно разнеслась по всей деревне, в результате к одиннадцати часам, возле дома Петровича собралось пять вооруженных
мужиков и четыре собаки.
На след вышли быстро, спустили собак.
Очень осторожный и чуткий зверь задолго до того, как собаки подошли к его лежке, услышал и почувствовал их.
Беспокойство и раздражение вновь вернулись. Рысь начала уходить от преследователей, петляя по распадкам, делая длинные прыжки и переходы по верху. Но вскоре рысь поняла, что преследуют ее не только собаки, но и люди. Хитрые люди так организовали гон, что очень скоро рысь была прижата к берегу быстрой реки, на которой еще парили многочисленные полыньи, где шумящая и бурлящая вода боролась с холодом, сковывавшим ее буйный нрав.
Со всех сторон к ней подступали враги. Рысь вскарабкалась на высокое дерево, внимательно осмотрелась и поняла, что отступать ей можно только за реку. Собак рысь не боялась, не боялась и воду, боялась она только «длинной руки» человека.
Она недовольно фыркнула, спустилась с дерева и вопреки здравому смыслу побежала в сторону цепи собак и людей, ее преследовавших. Заметив первую собаку, рысь сделала небольшой круг и затаилась в ветвях полу сваленного дерева. Когда собака, шедшая по ее следу, оказалась рядом, рысь приготовилась к прыжку. Но на этот раз собака была готова к неожиданному нападению и, заметив кошку, залилась громким лаем. Через минуту все четыре собаки были тут же. Рысь, рыча, поднялась
по дереву выше и перепрыгнула на соседнее. Она уже присела, для того чтобы прыгнуть на ветку соседнего дерева, когда заметила внизу сразу двух людей, снимавших с плеч свои «длинные руки». Рысь поглядела на небо, потом осмотрелась вокруг и вдруг заметила рядом с наполовину поваленным деревом еще и сломанное. Острая длинная щепа, как лезвие клинка, рукоятью воткнутого в землю, зловеще блестело. Рысь бросила взгляд на людей, уже направивших в ее сторону две «длинных руки», еще
раз посмотрела на небо, густо затянутое тяжелыми, свинцовыми облаками, и бросила свое гибкое тело вниз, точно на острие щепы сломанного дерева.

Петрович с Василием опустили ружья и молча смотрели на стекающую по лишенному коры остатку ствола кровь.
— Да-а-а… — протянул Василий. — И у них есть гордость. Не
захотела она принять смерть от нас. Дела. Шкуру свою испортила, как будто и ее нам отдать не хотела. Дела.
Последняя судорога пробежала по телу зверя. Сердце — центр существа, духовного и физического — перестало биться.
Петрович достал пачку «Примы» прикурил и, присев возле сломанного дерева, подумал о том, что именно сердце, олицетворяющее мудрость чувства в противовес рассудочной мудрости головы, и заставило этого дикого зверя принять такое человеческое решение.

Этот поступок рыси для Петровича означал не что иное, как покаяние.

PS. Только "переносы" на другую строку подкорректировал (по тексту)... ;-)

Однажды с братом мы взяли одну рысь в Нвсб области на заячьей охоте, здоровый "котяра" был...
А один раз рысь оставила нам еще теплого зайца...
http://aborigen.rybolov.de/oxota/na_jisu/veshhijj_son

Не помню, может уже публиковал на этом сайте (просмотрел - не попадался)...




Фото с сети сдернул, примерно также на нас "котяра" смотрел...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000351 - 14/12/14 03:20 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Porutchik1993 Оффлайн
рыбак

Зарегистрирован: 02/04/08
Сообщения: 10276
Откуда: Дальнереченск
Хороший рассказ! Я в детстве такие пачками читал на одном дыхании. Видел один раз кота, впечатлил!
Спасибо Николай! Здоровья твоему Другу и тебе!
_________________________
Жизнь, это не те дни которые прожил, а те, которые запомнил!

Вверх
#1000352 - 14/12/14 10:25 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Porutchik1993]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Хороший рассказ! Я в детстве такие пачками читал на одном дыхании. Видел один раз кота, впечатлил! Николай! Здоровья твоему Другу и тебе!




СПБ, Сергей за коммент...
При случае передам Анатоличу твое пожелание...
Когда жил в Нвсб, в особо сильные морозы рыси часто подходили к жилищу...
Сейчас практически всех повыбили на снежниках... ;=(

Персонально для тебя еще один рассказ Н.Решетникова

МАШЕНЬКА И МЕДВЕДЬ

До поры до времени, девчонок в нашем маленьком поселке мы вовсе не замечали.. кроме одной - Машки. Машка с девчонками не водилась, предпочитая им нашу компанию вечно исцарапанных, испачканных и опаленных пацанов. Она была веснушчатая и вся какая-то взъерошенная: косички торчком, курносый нос, вихры на лбу, ресницы врастопырку. Этакий драчливый воробьишко: пощипали его, перья растрепали, но дух его не сломлен, он готов к новому наскоку. Она была ниже нас ростом, худенькая, но ухитрялась смотреть на нас сверху вниз, потому, что быстрее нас могла взобраться на любое дерево или переплыть озеро. Без Машки не обходились ни рыбалки, ни охоты, ни мелкие хулиганства. Она принимала участие во всех наших состязаниях, играла с нами в лапту, футбол и даже хоккей. Шло время, мы быстро росли, как сорняки на хорошо удобренной почве, и хотя были тощими, нескладными подростками, длинноногими и длиннорукими, но уже стали поглядывать на девчонок. На девчонок, но не на Машку. Нам вовсе не хотелось выглядеть в ее глазах совершенно взрослыми, грубовато-мужественными, могучими и бесстрашно-отчаянными потому, что она была одна из нас - просто хороший парень. Годам к пятнадцати наша ватага сама собой распалась, кому-то интересны стали танцы, кому-то охота. Машка примкнула ко вторым. Её отец - главный бухгалтер предприятия, вовсе не был против этого её увлечения и даже подарил ей настоящую лайку, купленную за невероятные по тем временам деньги, в каком-то знаменитом сибирском питомнике. Так вышло, что на охоту Машка чаще всего ходила вместе со мной и не раз утирала мне нос удачным выстрелом.

Осенью последнего нашего школьного года произошел такой случай. Мы с Машкой охотились на зайцев в местечке Булгунях. День был пасмурный и сырой. Только вошли в первый распадок, как тишину осеннего леса разорвал выстрел, и я услышал радостный Машкин возглас.

- Иди сюда - крикнула она.

На глянцево блестящем брусничнике лежала косуля. Брусничник рос перекрещивающимися дорожками, - здесь падали деревья, одно на другое, и брусничник рос вдоль стволов, питаясь их сытной влажной гнилью, и тлело каждое дерево сотни лет, и осталась от него чуть видимая дорожка.

- Вот она - косуля! - Радостно сказала Машка. - Мясо - сок! Свежуй её мужчина скорее!

Я вынул нож, и тонкая шкура затрещала под острым лезвием. Быстро вылупилось нежное мясо. Из вскрытого живота пахнуло прелью внутренностей. Вдыхая пряный запах свежего зверя, Машка рассказывала, как она увидела набегающую на нее козу, как прицелилась, как стреляла. Нож в моей руке все двигался и двигался. Росла гора разрубленного на куски мяса. Тускло отсвечивали потухшие глаза красивого животного, а Машка все говорила и говорила, чего за ней никогда раньше не замечалось.

Я удивленно взглянул на нее, лишь на мгновение встретился с ней глазами, но и этого хватило, что бы в груди что-то екнуло. Оказывается, Машка была очень красива со своими золотистыми волосами. Не рыжими, а именно золотистыми. Поняв, что я понял её взгляд, она побледнела, но он лишь на мгновение.
А я понял, что Машка стала какая-то другая, взрослая, что ли… Чужая… Я вдруг ухватился за это слово, как утопающий за соломинку. Раньше была родная, с первого взгляда родная, а теперь нет… теперь чужая… На кустах ольшаника, на молодых березках искрились капли росы. Тяжелый аромат цветущего багульника кружил голову. Больше мы вместе на охоту не ходили.

Теперь-то, задним числом, я склонен думать, что я нравился этой девочке. Мы ведь «дружили». Ходили вместе в кино, я у нее списывал задачки, писал за нее сочинения, мы рассуждали обо всем на свете, но ей и в голову не приходило с дружеской откровенностью искренне сказать мне, что я ей нравлюсь. Такие были времена.

Шло время - а время как вода в реке, убегает без надежды вернуться, посыпает пеплом горячие угли, меняет человеческие характеры и поворачивает судьбы людей. Окончив десятилетку, разлетелись мы кто куда. В родной поселок я вернулся лишь через пять лет. Зайдя к отцу на работу, он работал тогда начальником службы спецавтотранспорта, на доске почета увидел я фотографию красивой девушки с очень знакомыми чертами.

- Кто это? - спросил я.
- Маша Беломестнова - ответил отец. - Вы же вместе учились.
- Маша?! А почему здесь?
- Так она водителем у нас работала.
- А почему «работала»?
- Уехала, недавно.
- Куда?
- Не знаю. Но догадываюсь, почему уехала.
- Почему?
- Это целая история…
- Так расскажи.

Мы зашли в маленький отцовский кабинет.

- Раз интересно, слушай. Этой зимой, в конце ноября, нашли трое наших шоферов берлогу за Кенкеме. Нашли случайно, когда ездили дрова из тайги вывозить. А среди них ни одного настоящего охотника, так, зайцев погонять, да из кабины по косачам стрельнуть. Но решили они медведя этого в берлоге добыть. Не знаю уж как, но узнала о медведе Маша и попросила, чтоб эти горе-охотники её с собой взяли. Те, конечно покобенились, мол, не бабье это дело на медведя ходить, но все же не отказали, видно лестно им было, что такая краля просит. В общем, поехали на медведя четыре мужика и Маша со своим Бураном.

Пришли к берлоге, а как его оттуда достать, медведя-то, никто не знает. Спорили, спорили, решили вырубить жерди и его ими из берлоги выгнать. Двое стали жердями медведя тыкать, а трое с ружьями наизготовку встали в нескольких метрах от берлоги. Шерудят они жердями, а медведь и признаков жизни не подает. Осмелели мужики, тычут что есть силы и вдруг, чуть сбоку, шагах в двух всего, приподнялся и затрещал коряжник, разломился, взорвался сугроб, и, косматый, огромный, черный на белом снегу, поднялся огромный медведь. Спросонья, стемна глаза ему на свету ослепило, они вспыхнули дикими, красными точками, и грозный рев пронесся над тайгой.

Так он был ужасен медведь этот, что побросали мужики жерди и ружья и кинулись от него в разные стороны. Только Маша не сдвинулась с места. И в голову не стала стрелять, как будто знала, что только не опытный охотник стреляет в голову. Пуля под лопатку надежнее. Грохнул выстрел. Покатились по тайге отголоски. Медведь припал к земле, то ли затаился - хитрит, то ли зажимает лапами рану. Буран подскочил к нему, вцепился зубами, рвет, а косолапый уже и дух испустил.

Не скоро мужики к берлоге вернулись. А вернувшись, не могли в глаза Маше смотреть - стыдно.
После той охоты проработала Маша у нас месяц и уволилась. Противно ей, наверное, было рядом с такими «мужиками» вместе работать.

Цветы в Якутии ярки, но слабы запахом, и едва уловимый их аромат совершенно теряется в густом всеобъемлющем духе болотного багула - узколистного вереска. Ползучий кустарник, усеянный зонтиками белоцветной мелкотни, заполнил и горки, и болота, и сухие мшаники, и все прогалы между деревьями, - ему нипочем ни вечная холодная тень в щелистом распадке ключа, ни ярость солнца.

Они удивительные, эти северные цветы. Окраска их неяркая, скромная, не бьющая в глаза, словно бы на них лежит очень тонкий, почти неуловимый слой тумана. Вот таким цветком и была моя одноклассница Маша Беломестнова и не разглядел я этот цветок среди болотного богула заполонившего все вокруг.



Отредактировано Дмитрич (14/12/14 10:48 AM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000353 - 14/12/14 11:34 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Просто щукарь . Оффлайн


Зарегистрирован: 24/04/10
Сообщения: 8355
А можно ВСЕ рассказы выложить?
Про Машеньку напоминает мульт ,,Маша и Миша''.
И вспомнилась случайная встреча с девушкой из Нового Ургала,Мариной звали,ходила девушка сама на медведя.


Отредактировано просто ЩУКАРЬ (14/12/14 11:40 AM)
_________________________
-А где Вы успели нажить себе столько врагов?
-Для этого не надо быть гением.
Делай своё дело,говори правду,не подхалимствуй-и этого вполне достаточно,чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора.
©В.Пикуль.

Вверх
#1000354 - 14/12/14 12:45 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Porutchik1993 Оффлайн
рыбак

Зарегистрирован: 02/04/08
Сообщения: 10276
Откуда: Дальнереченск
Николай, Спасибо! Это настоящие рассказы, правдивые, быль, быль бывает только такой!!! Выкладывай ещё!
_________________________
Жизнь, это не те дни которые прожил, а те, которые запомнил!

Вверх
#1000355 - 14/12/14 01:07 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Просто щукарь .]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

А можно ВСЕ рассказы выложить? И вспомнилась случайная встреча с девушкой из Нового Ургала, Мариной звали,ходила девушка сама на медведя.




Андрей, скажу совершенно откровенно...
У меня нет цели "завалить" этот ресурс всевозможными "баснями" из своей Жизни и другими материалами...
ИМХО, здесь достаточно много подобных более интересных историй... Это совершенно искренне...
К тому же, каждая публикация отнимает у меня довольно прилично личного времени...
Которое я могу использовать более рационально в своих интересах... ;-)
Играет и свою роль просто настроение...
Если тебе интересно, заходи на страничку, где я публикую материалы Н.Решетникова... http://aborigen.rybolov.de/interesnoe_rjadom/s_tajjgojj_naedine

Я иногда просто не могу (да и не хочу по большому счету) сразу "переключиться после "Курилки", где меня иногда пытаются "поставить" на место и никто (практически) этого не замечает... "Защищать" меня не нужно, но и "плевки" в свой адрес я пропускать не намерен...

И последнее...

Из всех сайтов, на которых я "тусуюсь", только на Крсн меня никто не "упрекает" за смену жительства... ;=) И за собственную "Кочку Мнения"...

Поэтому, ИМХО, именно у моих земляков больше всего опубликованных материалов... 44

http://www.bylkov.ru/publ/0-0-10205-0-17
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000356 - 14/12/14 01:08 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Porutchik1993]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Николай, Спасибо! Это настоящие рассказы, правдивые, быль, быль бывает только такой!!! Выкладывай ещё!




Сделаю, по возможности... ;=)

ДЕД САША

Зимняя Обь.
Гляжу с высокого берега - дух захватывает…. Зыбкий свет зимнего рассвета медленно растекается по снежным просторам. Дали затуманены морозной дымкой. Тишина…. Ни звука, ни шороха.

- Зря мы приехали - доноситься сзади, - глухозимье…

Я молчу, не хочется нарушать словами этот таинственный покой.

В самом устье протоки на льду колдует человек. Неуемная рыбацкая страсть выгнала его из теплого жилища на речной лед, на стужу. Рядом с рыболовом, настороженно поглядывая кругом, сидит лохматый, черный пес.

Наконец я поворачиваюсь:

- Ну, что, пойдем?

Дед Саша, мой сосед и редкий напарник по рыбалке, открывает багажник, достает бур, ящик.

- Не зря говориться: «Рыбка да рябки - потерять деньки», - ворчит он при этом.

Я-то знаю, что ворчит он для порядка, что нет для него большего удовольствия в жизни, чем рыбалка. Скорее я, а не он думаю о том, что в такие холода рыба все равно клевать не будет, что мечта деда Саши - лещи, хотя и не спят, но цепенеют на дне глубоких илистых ям, а клыкастые судаки вообще просят их не будить. Рыбе теперь, как говориться, не до жиру, быть бы живу.

Сидим над лунками, колдуем. Где-то там во тьме подледного царства пошевеливается на крючке мотыль. Чуть заметно курится серым паром черная вода в лунке, порождая седую изморозь.

«Ну, кому мотыль там сейчас интересен - думаю я, - плотве? Нет. Холодно. Сейчас, однако, только у скользкого пугала-налима бодрое настроение. У него все не так как у других сибирских рыб, все наоборот, шиворот-навыворот. Все нормальные рыбы любят рассветный час, солнце, тепло, а налиму ночь, тьма, непогода, холод самая благодать. По ночам все рыбы, уткнув мордочки в коряги, спят, а налим бродяжничает. Впрочем, и ерш тоже, и осетр. Все рыбы нерестятся в теплое время года, а налим - в самые лютые морозы, вот такие как сейчас. А еще налим любопытный из-за чего и на острогу попадает к браконьерам».

- Оп! - выводит меня из задумчивости восклицание деда Саши. Смотрю, снимает с крючка ерша. Я ухмыляюсь.

Дед замечает мою иронию и говорит:

- Не нами сказано, Колька: у рыбака голы бока, зато уха царская.

Хихикает, озорно подмигивает мне левым глазом.

- А ерш для ухи, первейшая рыба.

Вот так и проходит день. Где-то прокричал ворон о том, что вот-вот ветер поднимет снежную круговерть и поземка погонит всех рыбаков со льда. Догорает над Обью тусклая полоска заката. В сумеречном небе, неторопливо переговариваясь, пролетает над рекой стая ворон. Быстро сгущаются сумерки.

Я уже в машине, а в стороне от тропинки неподвижно, словно боясь нарушить покой реки, стоит дед Саша. На фоне вечернего неба его фигура кажется высеченной из темно-серого камня. Подавшись вперед, он самозабвенно смотрит в заснеженную даль.

Будто все еще не насмотрелся за свою долгую жизнь.

Н.Решетников Новосибирск


Отредактировано Дмитрич (14/12/14 01:27 PM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000357 - 15/12/14 03:27 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Porutchik1993]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Николай, Спасибо! Выкладывай ещё!




Я и немец

Я б разорвал его на части,
и съел, запив сухим вином.
Когда бы не было напасти -
мой враг живет во мне самом.


Над огромной страной ветер перемен. Где-то, как в Беловежской пуще или в МММ, ураганной силы, где-то, как в нашей отросли - легкий бриз. Но даже этот бриз лишил привычного, сытого достатка и уверенности в завтрашнем дне – специальная авиация вдруг стала не нужна народному хозяйству.

В страну, как мухи на мед полетели иностранные туристы, кто поохотится на чубука (горный баран), кто поймать тайменя. Кто-то просто посмотреть на чуждый им мир, которым пугали пятьдесят лет подряд, а кто - то профессионально фотографировал все подряд, особенно вокруг аэродромов, воинских частей, мостов и полигонов.

Соотечественники (особенно не определенной национальности), кто был не ленив, взялись «делать деньги» на всем, что плохо лежало. А плохо лежало много и везде. Душа моя разрывалась между «можно» и «нельзя», но к какому то берегу нужно было приставать.

Просматривалось лишь два пути - в бизнес или с красным флагом на стачку. Понимая, что все равно, со мной или без меня, но процесс не обратим, я выбрал бизнес. Осталось найти какой. Однажды, мой товарищ – директор туристической компании, посетовал об отсутствии в городе приличных гостиниц. А я возьми и предложи ему в качестве гостиницы свою дачу в купе с организацией вертолетных перевозок. Решили попробовать.



Первым клиентом оказался немецкий владелец, какого то крупного издания – капиталист. Приехал сей господин, по его словам, поймать тайменя. Встретив его в аэропорту, удивился простецкому внешнему виду. Потом, насмотревшись на других, понял, что все миллионеры в пути выглядят как наши таксисты.

Приехали на дачу. Ходит, смотрит – молчит. Жена тем временем собрала ужин. На столе - оленина, запеченная в духовке (по нашему домашнему рецепту). Жареные, огромного размера кобяйские караси. Соленая рыбка (таймень, сиг и самая вкусная – тугун), конечно расстегаи (фирменное угощение нашей семьи), салатик и так по мелочи – грибочки и прочая лесная подкормка. Пригласили за стол, налили пол стакана водки. Пригубил, положил себе одну картофелину и больше ничего не ест. Жена взволновалась - как так, ее стряпня и вдруг не нравится. Отозвала в сторонку Олега – переводчика и давай его «пытать» почему этот занюханный капиталист нашей едой брезгует. Ответ переводчика озадачил ее еще больше. Предложенный нами ужин не числился в программе тура. Оказывается, этот немец опасается высокой стоимости предложенных деликатесов. Он считает еду поставленную на стол слишком дорогой. Мы то лопухи, откуда могли знать, что в их мире, за все нужно платить деньгами. Мы знали другое - за все нужно платить свободой.

Объяснили ему, что мы его угощаем, как гостя. С трудом, но понял. С недоверием немного поел, не прикасаясь к тем блюдам, которые считал особенно дорогими. Фактически он не ел то, что для нас просто ничего не стоило потому, что принесено из тайги.
Вот так в быту встретились две экономические системы.



На утро прилетели на Дянушку. Река очень красивая, в меру полноводная, что делает ее не опасной для сплава. Немец наш все фотографирует, записывает и такое впечатление, что рыбалка его вовсе не интересует. Цветы и деревья, коряги и камни, птицы, звери и насекомые в огромном количестве «попали» в объектив его «Никона». Он с поразительной быстротой менял одну пленку за другой, а мы удивлялись, что он интересного нашел в наших комарах или еловых шишках.



Снарядив лодки, поплыли. Прошли первый плес, а немец так и не взял в руки спиннинг. Мы естественно тоже не рыбачим, хотя «руки чешутся».

- Олег – говорим переводчику – ты объясни ему, что проплывем лучшие места, а ниже и рыба помельче будет и поймать ее там сложнее.

Немец на это башкой покачал и все. Плывем дальше – нервничаем, а под лодкой, то там, то тут, в прозрачной воде проплывают пятнистые ленки.

- Олег – опять привязываемся к переводчику – спроси его, а нам можно рыбачить, он не будет возражать.
- Я, я - обрадовано закачал головой немец – после переведенного ему вопроса.

Тут мы схватили свои спиннинги, и давай кидать в разные стороны.




Первые два ленка полетели на дно лодок, (плыли на двух трехсотках), но тут немец через Олега говорит: «нельзя рыбу убивать, отпускать нужно». Настроение у нас естественно резко упало. Ленков обратно в воду, а он гад все это только успевает «щелкать».

Ладно, думаем, хрен тебе больше не фото. Спиннинги положили и плывем - природой любуемся. Тепло. Вода блестит на солнышке и журчит на разные голоса. Утята вслед за мамкой-уткой, потешно брызгая лапками, уплывают от нас в маленький заливчик. Небольшой ветерок покачивает ветки елок и не дает ордам рыжих комаров добраться до средины реки. А в небе, над всем этим великолепием, кружит огромный коршун. Хорошо!




- Олег, а ты его спроси как насчет ухи. Мы что и уху варить не будем?

Покалякал с ним переводчик и говорит, что фриц суп из рыбы не ест. Что еще вчера договаривались о том, что ему приготовят «макароны по-флотски» из русской тушенки и русских, толстых спагетти.
О думаем - балбес попался. На кой хрен тогда сказал, что приехал ловить тайменя.

- Олег спроси его, а тайменя он ловить собирается или как?
- Собирается – говорит переводчик - но еще место вроде не увидел «подходящего».

Ну, думаем - немец совсем чокнутый. Мы за час таких мест, штук пять проскочили. А что делать – кто платит, тот и музыку заказывает. Плывем, помалкиваем. Еще через час «вывалились» на огромный плес. Глубина – немереная. Один берег пологий, другой обрывистый и весь завален нанесенными стволами деревьев.

Немец попросил причалить. Сошли на берег, немец со спиннингом на котором вместо наших традиционных блесен у него пристегнут очень крупный воблер. Мы ухмыльнулись и наблюдаем, что же дальше будет. Я бы пошел кидать с крутого берега, где глубже. А он пошел рыбачить с пологого. Забрел в самой верхней части плеса, сколько сапоги позволили и начал бросать. Раз, два, три - пусто. Мы, конечно, убеждены, что ничего он на эту «раскрашенную деревяшку» не поймает. Сидим, курим.



И вдруг видим, как он весь напрягся. Спиннинг в его руках ходуном ходит. Мы вскочили и бегом к нему. Спиннинг тоненький и несерьезная на наш взгляд леска, не внушали уверенности на успешное завершение этого поединка. Но немец очень спокойно, не спеша, то выбирал слабину, то снова позволял рыбине под стрекот фрикциона снимать с катушки с десяток метров лески.

Все это время переводчик снимал и снимал эту борьбу на фотокамеру. Таймень устал минут через десять, а пологий берег, позволил довольно легко вывести его на мелководье. Там мы его подхватили под жабры и вытащили на берег. Немец тайменя нежно погладил, сфотографировался с ним раз десять, измерил маленькой рулеткой и отпустил в родной плес.



Для нас это был полный капут! До этого случая я даже не читал о том, что они рыбу отпускают. Было бы понятно, если это маленькая, но пятнадцати килограммового тайменя!

Больше немец рыбачить не стал и после веселого ужина и ночевки на галечной косе, возле вертолета, мы улетели.
Это было первая в моей жизни рыбалка на горной реке, с которой я вернулся домой без рыбы и смятением в душе. Я не мог поверить, что можно вываживать нашу северную, крупную рыбу на такие тонкие снасти и ловить ее на столь экзотические приманки, как воблер. И уж совсем мне было непонятно, зачем рыбу сначала ловить, а потом отпускать обратно.

Но за то я понял, что и на рыбалке наступают совсем другие времена и пора знакомится не только с оружием вероятного противника но и с его снастями...



С автором я лично знаком - Это замечательный Человек с самой большой буквы... Николаю пришлось многое повидать в нелегкой Жизни, у него много друзей, у него в перспективе еще одна книга... Пожелаю моему другу всего самого доброго и Здоровья...
Это, ИМХО - самое главное сегодня...

PS. Многие уже знают, что недавно вышел в свет сборник, посвященный ДВ рыбалке... Сборник называется "Особенности ДВ рыбалки", там возможно есть один из моих материалов... Как получу, так отправлю Николаю Решетникову...




Автор: Николай Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000358 - 16/12/14 03:22 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Артём ГРЭС Оффлайн


Зарегистрирован: 01/09/09
Сообщения: 7762
Откуда: Артемовский.
Хорошо написано просто доступно.Понравилось.
_________________________
Рыбалка это состояние души.

Вверх
#1000359 - 16/12/14 10:43 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Артём ГРЭС]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Хорошо написано просто доступно.Понравилось.




Солидарен, у Анатолича очень хороший слог...

СЛУЧАЙНЫЙ ТРОФЕЙ

Мы весело сидели за хорошо накрытым столом, справляя день рождения одного моего не самого близкого знакомого, не рыбака, не охотника, обыкновенного кооператора с которым у меня тогда были какие-то дела. Да и все остальные не имели к рыбалке никакого отношения, их интересы распространялись на торговлю и деньги.

Когда на стол, подали какую-то крупную рыбу, красиво уложенную на металлическом подносе и украшенную овощами, разговор сам по себе переключился на рыбалку. Я по обыкновению, стал рассказывать о сказочных реках западных склонов Верхоянского хребта, кто-то внимательно слушал, кто-то нет, как вдруг виновник торжества - Иван, говорит:
- А не слабо тебе Анатольевич нас туда свозить всей компанией, находящейся сейчас за этим столом?
- Да нет проблем, но девушки? Там медведи, гнус, сыро - отвечаю я.
Тут все разом загалдели:
- Хотим!
- Да мы этих медведей сами загрызем!
- Летим прямо сейчас!
Короче алкоголь уже всех разогрел до такой степени, что большинству уже и море покалено.
- Хорошо - говорю - послезавтра и летим. Только девушек прошу одеться соответствующим образом и прихватить с собой теплую одежду. А мальчикам найти палатки и спальники, потому, как у меня на всех экипировки не хватит. Съестных припасов предлагаю взять на два дня, водки желательно поменьше, хлеба побольше.

В понедельник, запланировав вылет вертолета на утро следующего дня, звоню Ивану.
- Все готово, вертолет в плане, вылет завтра в десять часов ровно.
- Куда ….. вылет?
- На горную речку вылет, по вашей просьбе, на природу дикую любоваться. С ночевкой в палатках в обнимку с медведями, как и пожелали.
- Да? Не шутишь? Наверное, мы здорово перебрали, раз до такого додумались…
- Короче, уважаемый, всех обзванивай, закупайте все, что нужно и завтра в девять утра жду у проходной на аэродром. Машины ваши загоним на наш грузовой склад. Все уже закрутилось, так что отмены вылета не будет. Да, насчет оплаты рейса можешь не спешить, заплатите после, по фактическому времени полета.
- А сколько стоит час полета?
- Семьсот сорок рублей. Два рейса, сначала завести, потом вывести обойдутся вам примерно в две тысячи шестьсот рублей, в общем, не дороже, чем вы в ресторанах оставляете.
Не знаю, как уж он народ собирал, но к назначенному времени собралось одиннадцать человек при двух палатках, без снастей и лодок, но за то с двумя карабинами.
- Зачем оружие взяли? - спрашиваю.
- Так сам же говорил про медведей….
Загрузились быстро, колеса от земли оторвали строго по плану.

Большинство на вертолете до этого не летали - зажались, притихли, когда машина стала рычать, дрожать, качаться, дергаться и свистеть.
- А вы налейте, - кричу - веселее станет!
Налили наши пассажиры, выпили, повторили и оживились. Кто из девчонок в кабину к пилотам лезет, кто-то в иллюминаторы таращится - летим!

Вот остался позади скучный пейзаж лиственничного леса, разноцветных озер, извилистых таежных речек, показалась красавица Лена с ее огромными песчаными косами, рукавами проток и корабликами с расходящимися от них усами волн. На правой ее стороне уже другая природа. Прямо от берега горбятся невысокие сопки, между которых извиваются сбегающие с гор реки. Потом сопки становятся выше, а тайга реже. На их склонах появляется кедровый стланик. Все зачарованно смотрят, девушки что-то спрашивают у молодого бортмеханика, а тот гордый их вниманием, с удовольствием о чем-то рассказывает, кивая на иллюминатор.

Горная река - цель нашего путешествия, неожиданно появившаяся под брюхом вертолета пронесшегося над очередной горой. Железная стрекоза с правым креном устремляется вниз к большому плесу. На высоте пятнадцати метров командир ставит вертушку боком и медленно летит над рекой, в которой я различаю несколько крупных рыбин. Командир оборачивается, я показываю ему пальцем вниз и киваю головой. Садимся. Описав круг, вертолет зависает в десяти сантиметрах над галечной косой, бортмеханик спрыгивает, тыкает ломиком в грунт и показывает - «можно». Мягкое касание и мы в тайге.

Высадились мы на острове, который отделяла от крутого коренного берега сухая сейчас протока. Река, катящаяся с крутых гор, здесь, перед последним препятствием, отделяющим ее от равнины, образовала обширный плес. С одного берега плес был ограничен скалами с бесчисленными расщелинами, трещинами и гротами, а с другого - ровной галечной косой, унылое серое однообразие которой было нарушено только кустами тальника да белесыми стволами выброшенных на нее паводком деревьев. Дальше, за косой, стеной вставала северная тайга, жавшаяся к берегам реки своими елями и лиственницами, рябинами и ольховниками.

- Мужики ставим палатки - командую я, видя, сколько коробок спиртного разгрузили из вертолета и, понимая, что если это не сделать сейчас, то потом будет невозможно. Увлекшись обустройством лагеря, соорудили стол из камней, пней и прочего доступного материала в изобилии разбросанного вокруг самой матушкой природой.

Запылал костер.
Вдруг из-за ближних деревьев раздался крик кооператора Петра:
- О! Смотрите! Медведь! Сюда, сюда!
Все вскакивают, бросаются на крик. Петро стоит, расставив ноги и, тычет пальцем в землю.
- Где медведь?
- Где он?
- Вот - тычет пальцем Петр себе под ноги.
Все сгрудились над следом косолапого прошедшего тут несколько часов назад. Девушки заволновались, вцепились в куртки своих кавалеров.
- Ничего страшного - объясняю. - Мы ему даром не нужны, сейчас август, он сыт ягодой и на человека ни за что не нападает.
- А если?
- «Если» может быть, только если вы его трогать станете, орать тут на всю тайгу, деревья ломать, кусты, шататься по лесу без дела, вот тогда он может и обидится, но, скорее всего, уйдет и связываться с нами придурками, не станет.

Успокоившиеся «туристы» переместилась к костру жарить шашлыки, а я решил пробежаться вокруг лагеря посмотреть, что да как.

Не успел вступить в прибрежный лес, как набрел на куст смородины лежачей или маховки, приземистый кустик, которой, был усыпан на половину поспевшими ягодами. Я сорвал с ветки несколько уже потемневших ягод, бросил в рот. В другом кусте что-то шевельнулось, я присмотрелся - небольшая птичка с лазоревым пятном, окруженным ржавчатой и черной двойной оторочкой на горле и зобе, смотрела на меня крупными глазками. Я ни как не мог вспомнить название этой коричневато-бурой сверху, с беловатой грудью и брюшком птички и только когда рассмотрел над ее глазом светлую бровь, вспомнил - варакуша! Осторожная, ловко прячущаяся таежная птичка.

Выйдя к коренному берегу, дошел до темного распадка, из которого тянуло холодом и сыростью, над головой между кронами елей нависала густая просинь. Подумалось о том, что совсем скоро осень.

Вот и река. Бурливая, беспокойная бьется и кипит в водоворотах, хлещет волной о скалистые пороги. Течение прибивает к берегам бурые комья пены, оно, то нанизывает их на коряжины и залитые водой прибрежные камни, то рвет в мелкие клочья - стихия. Дальше, за порогами на плесе река тихая и спокойная, как озеро, а на берегу гуляет кулик-дутыш, красуясь белыми крапинами на бурой груди. Его назвали дутышем за то, что он, весной, ухаживая за самкой, кричит: «дуу... дуу-у».

«Однако пора спиннинг снаряжать» - решил я, разглядывая плес, и решительно пошел в сторону лагеря.
За столом уже веселье, но главное все на месте, не разбрелись. Следы медведя подействовали на туристов лучше всякой агитации.
Перекусив шашлычка, стал собираться на рыбалку.

- Анатольевич, возьми меня с собой - попросил тезка. Николай, имел геологическое студенческое прошлое, которое наложило определенный след - тайгу он любил.
- Ну, пошли…. Я смотрю, ты к алкоголю вовсе равнодушен?
- Не люблю - коротко ответил он.
- И я, не люблю.
Николай забросил за спину карабин, натянул кепку почти на уши, доложил:
- Готов.
- А сапоги?
- Нет сапог. Да я и в кроссовках не промокну.
- Ну-ну…. Ладно пошли.

Для первого заброса выбрал свал воды с плеса на перекат. Именно в таких местах охотится хозяин якутских горных рек - таймень. Самодельная блесна плюхнулась не долетев до средины реки. Лучи сверкающего солнца через прозрачную толщу воды проникали до самого дна, и там, в зеленоватой глубине, искрились всеми цветами радуги на колеблющейся блесне. Какая-то пташка монотонно высвистывала одну и ту же мелодию. Николай курил сидя на огромном валуне. Второй заброс был не удачным, образовалась «борода». Минут пять распутывал толстую леску, сматывая ее обратно на катушку. Еще заброс. На этот раз блесна упали точно в струю, и сильное течение быстро отнесло блесну в перекат - пусто. Бросаю чуть подальше в плес, где течение лениво собирается в мощный поток. Успел сделать лишь пять вращений ручкой, как блесну снова подхватило и понесло, но уже против течения.

- Есть - крикнул я и тут же рядом появился Николай.

Кто-то сильный тащил блесну от переката в глубину плеса и даже не думал останавливаться. От неожиданности я не успел, как следует ухватиться за ручку катушки, и она быстро вращаясь, не давала мне ее остановить. Тогда я машинально прижал крутящуюся катушку к животу. Короткие ручки зацепились за складки куртки, наматывая материю на катушку, и та остановилась. Попытка остановить сползающую леску удалась, но сильная рыбина только замедлила движение. Леска натягивалась и натягивалась и, наконец, ослабла, где-то лопнув. Чертыхаясь и в то же время улыбаясь, смотал леску, обнаружив, что обрыв произошел на узле.

Блесен у меня было всего три, потому, что я даже не рассчитывал на рыбалку с такой компанией. И вот одну блесну я уже потерял. Дрожащими от волнения руками, отмахиваясь от назойливых, прилипчивых, жгучих и злых комаров, привязал длинную светлую блесну, посмотрел в глаза Николаю, дающему мне какие-то советы, размахнулся посильнее и послал ее в то же место чуть выше свала в перекат. Оборот, другой, третий, скрипит не смазанная катушка и вдруг, мощный толчок, а на поверхности плеса, всего в двадцати метрах, мелькнул красный плавник. По ощущениям таймень был явно не такой громадный, как первый, но и маленьким его назвать было нельзя, леску с катушки он сматывал уверенно. В какой-то момент мне удалось остановить его и даже подтянуть метров на пять, но рыбина удвоила усилие и, мне пришлось стравливать леску. Попытки тайменя силой решить спор были солидными, леска звенела, как тетива лука. Минут семь удача улыбалась то мне, то ему. Наконец, хозяин реки начал уставать, и я подвел его метров на двадцать берегу. Николай, видя, что я не могу подвести тайменя ближе, решил по нему стрелять. Как только над водой показывался плавник, раздавался выстрел. То ли стрелял Николай не важно, то ли мишень была такая сложная, но из десятка выпущенных пуль ни одна цель не нашла. Между тем расстояние между нами уменьшалось, уже можно было разглядеть, что таймень был большой. Сухо грохнул очередной выстрел пуля взметнула фонтанчик воды рядом с плавником и упрямая рыбина стала заваливаться на бок, ослабляя с каждой секундой сопротивление.

Мы вдвоем вытащили тайменя на берег, прыгали вокруг в диком танце и орали от счастья. Потом сидели на камне, курили, поглядывая на улов. Минуты шли и отходя от возбуждения мне все больше становилось жалко эту красивую рыбину. Я что-то отвечал Николаю, а сам думал: «Вот жил этот замечательный таймень в глубоком месте под скалой уже долгое время. Днем, когда солнечные лучи заливали галечную отмель, он лежал как бревно-топляк в самом глубоком месте, а к вечеру выходил на разбой. Он предпочитал ловить рыб, которых было много в этом месте на закате и восходе солнца. Как выпущенная из лука стрела мчался за высмотренным сигом или хариусом и едва настигнув, хватал, зажимал в зубастых челюстях как в клещах. Иногда он, наверное, охотился на мелководье где разгонял воду пружинистыми ударами своего мощного хвоста так сильно, что испуганные сиги выскакивали из воды чтобы скрыться от своего преследователя. Но уйти от стремительного хозяина реки было невозможно, он легко мог поймать их на лету. А бывало, на мелководье он подстерегал молодых ленков, еще не опытных, взрослых, крупных ленков он, вероятно, избегал, так как они были такими же хищниками, как и он сам. Так в глубине под скалой таймень жил долгое время в безмятежном покое. Но вот здесь, под скалой появился я со спиннингом и …...

- Анатольевич, ау! - Услышал я и очнулся.

Несли мы его в лагерь вдвоем, ухватив за жабры. «Туристы» уже были навеселе, кое- кто даже купался в ледяной воде, но когда мы попали в поле их видимости, все повернули к нам головы и наблюдали, не понимая, что мы тащим. Наконец вскочил один, за ним другой и все с криками и визгом кинулись нам на встречу. Все плясали, кричали и радовались, как первобытные люди. Нам сразу налили водки, требуя обмыть дорогой трофей. Кто-то предложил взвесить рыбину, но весов не было. Тогда самый сообразительный предложил взять длинную палку, на один конец подвесить тайменя, а на другую двадцати литровую канистру из под пива наполнив её водой. Так и сделали - таймень перетягивал. Предложили к канистре добавить ведро с водой. Подняли - таймень оказался легче. Начали отливать из ведра и поднимать, пока не установилось равновесие. В итоге получилась канистра и полведра, против тайменя. Немного посидев за столом, мы опять ушли рыбачить, «туристы» же решили готовить из тайменя кто, что умеет. В этот день, до темноты, я поймал еще трех тайменей весом до четырех килограмм, которые были отпущены в родную стихию.

Поздно вечером пошел дождь.
Утром я проснулся от близкого журчания воды и сразу понял - потоп. Дождь в горах быстро наполняет реку, и вода прибывает на глазах. Выбравшись из палатки, убедился в правильности предположения, река вспухла, до палаток осталось метров десять, а было сто! Пришлось всех поднимать, и как бы тяжело не было, после вчерашнего, начали перетаскиваться на самое высокое место острова, имеющее площадку для посадки вертолета.

Темные тучи то поднимались к вершинам гор, то спускались на тайгу, и тогда начинал лить проливной дождь. Косые струи воды с силой били по веткам, шлепали по стволам столетних елей и лиственниц. Бурные потоки бешено неслись по склонам гор, пенились и бурлили, падали с высоты скал, клубились грязной пеной в ручьях и пропадали в мутной реке. Иногда тучи плыли так низко, что казалось, вот-вот они упадут грозной силой на землю и придавят и лес, и горы, и реку, и весь наш хрупкий палаточный лагерь.

К полудню доели все, что было и убедились, что продуктов взяли мало, а пережить здесь может быть придется не только предстоящую ночь, ведь в такую погоду не летают даже вертолеты. Попытка добыть рыбу не удалась, вода была мутной. К плесу просто невозможно было подойти, по реке несло таежный мусор и деревья. «Туристы» протрезвели и заскучали. Вечером рано разбрелись по палаткам, а утром уже по крохам собирали оставшиеся продукты. Сигареты то же закончились. Вода в реке не убывала, а небо по-прежнему закрывали тучи, хотя дождь идти перестал. То одному, то другому мерещился звук летящего вертолета.

- Чтоб оно провалилось! - Сидя у костра сказал Петр.
- Кто? - Спросил Иван.
- Да небо это…. Вместе с проклятым островом…..
- Зря ты Петя так - сказал я тихо. - Наши древние предки считали Землю и Небо двумя живыми существами, даже супружеской парой, чья любовь и породила все живое на свете. У них Земля была свидетельницей торжественных клятв; при этом ее касались ладонью, а то вынимали кусок дерна и возлагали себе на голову, мистическим образом делая ложь невозможной. Не зря до сих пор говорят клянущемуся: «Ешь землю».
- Фигня все это - буркнул в ответ Петр.
- Да нет, не фигня. Древние-то были мудрее нас. Это теперь все достается легко, а у них жизнь была тяжелая. Вот мы сейчас сидим у костра, смотрим на него, и думаем: «Огонь как огонь», а в древние времена огонь был центром того мира, в котором проходила жизнь человека, да и после смерти его тело ожидал погребальный костер. Огонь отгонял от них прочь тьму, холод и хищных зверей, впрочем, и от нас тоже.

Вы вот над якутами смеетесь за то, что они Огонь кормят лепешками, а ведь и русские во время еды угощали Огонь первым и лучшим кусочком. Опять же нечистая сила не смела приближаться к Огню, а сам Огонь мог очистить любую скверну.
- Нечистой силы не бывает… - сказал кто-то.
- Пусть не бывает, зато есть приметы, которые выработались за тысячи лет наблюдений.
- Какие?
- А вот если в момент рождения ребенка Огонь неожиданно угасал, то в этом видели верный признак рождения будущего злодея.
Все опять примолкли.

Ожидание. Кто-то задумывался над тем, что это такое? Вот-вот и я не задумывался, а между тем любое ожидание - это иллюзия, это претензия на то, что знаешь что-то про будущее со сто процентной вероятностью. В действительности же, мы можем лишь предположить какие-либо варианты будущих событий с некоторой долей вероятности и какой-то погрешностью. Но наши желания заставляют нас цепляться за «предпочитаемые варианты» и создавать ожидания. Так желания создают страдания. Вот и у нас кое-кто стал нервничать, раздражаться. Тогда одна девушка сказала:

- Я читала у Дюма, что ждать невозможно лишь тогда, когда ничего не делаешь. Может, займемся чем-нибудь?
- Правильно - подхватил идею Иван. - Предлагаю провести соревнования по стрельбе из карабина.
Все оживились, наставили на камни банки, начали стрелять по десять выстрелов каждый. Как мужчины не старались, победила девушка Инна, поразившая цель четыре раза. У остальных максимум - два попадания, что ж карабин, не дробовик. Ближе к вечеру, когда уже настроились пережить в тайге еще ночь, а утром идти за ягодой, над тайгой появился знакомый и так ожидаемый звук.
- Летит! Летит! - Кричали девчонки.

Я еще ни разу не видел, чтобы так лихо снимали лагерь. Пока он долетел до нас - убрали все палатки. Голодные, но счастливые, залезли в вертолет наперебой, рассказывая бортмеханнику о приключениях. Вертолет набрал высоту, в иллюминаторах, кроме облаков, ничего не было видно, все задремали.

Много раз и до этого случая и после я рыбачил на горных реках с одной единственной целью - поймать громадного тайменя, но больше чем этого, случайного, так и не поймал.

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000360 - 17/12/14 10:52 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

В ответ на:

Хорошо написано просто доступно.Понравилось.




Много раз и до этого случая и после я рыбачил на горных реках с одной единственной целью - поймать громадного тайменя, но больше чем этого, случайного, так и не поймал.

Н.Решетников Нвсб




Рассказ старого рыбака

Вечер, берег, костер, река Лепестке мчащаяся сквозь дремуче-косматую тайгу, всю в пятнах рыжего лиственничника. На берегу трое.

Николай принес воды. Поправил над огнищем таган, повесил чайник. Присаживаясь на выбеленную водой и солнцем коряжину, посмотрел на молчаливых своих товарищей, чуть заметно улыбнулся, спросил:
- А что, раньше таймени крупнее были?
Знал Николай, что нужно сделать, что бы вечер у костра был интересным, всего лишь сказать одному из стариков: «Расскажи Палыч про старину», или другому: «А Леписке, Викторович, лучше, чем Подкаменная Тунгуска?». Спартак Павлович с Константином Викторовичем старинные друзья. Один вырос на Лене, и всю жизнь мотала его авиационная судьба по просторам Якутии. Родина второго - Новосибирск, он геолог и истоптал за свои пятьдесят восемь добрую половину всей Сибири. Стоит одному рассказать какую-нибудь историю, другой тут же расскажет что-нибудь еще интереснее. И так, перебивая друг друга, они могут рассказывать часов по пяти к ряду.

Вот и сейчас, две пары не похожих глаз одновременно уставились на него и два очень не похожих лица как-то неуловимо изменились.
- Я слышал, что и двести килограмм не предел был.. - продолжил Николай.
- Ну, про двести, не знаю, а вот полтораста сам ловил - первым откликается Викторович.
Спартак качает головой, усмехается:
- И где ты такого ловил?
- На Подкаменной Тунгуске.
Спартак хватается за живот, который содрогается от смеха, лицо багровеет.
- Чего орешь, как козел во время гона? - Кричит Викторович, бледнея.
Внешне друзья очень разные. Спартак большой, толстый, крупная голова украшена, хотя и седыми, но кудрями. Нос картошкой на левой щеке бородавка. Викторович напротив, невысок, поджар, лыс, голова маленькая, нос крючком.
- Да врешь ты все! Откуда в этой Тунгуске таким тайменям взяться? - вытирая глаза от слез говорит Спартак.
- Сам-то ты, хрен старый, и такого не ловил!
Нужно отметить, что Спартак на самом деле был старше Викторовича на четыре года, потому частенько именовался другом не иначе как старым хреном.
- Ловил, ловил, - говорит Спартак, - но не об этом речь. Колька спрашивает, какие раньше таймени были, а не каких мы с тобой ловили. А я вот своими глазами видел рыбину поболи двух центнеров, да еще и убийцу..
- Ну да?! - Делает недоверчивое лицо Николай.
- Ну-ну.. - бормочет Викторович - сейчас набрешет.
- И было это в одна тысяча девятьсот сорок пятом году. Как раз меня в армию должны были забрать вместе с Вадиком Необутовым.
- Во дает! Ты же не служил в армии! - восклицает Викторович.
- Я же не говорю, что служил. Я говорю, должны были забрать. - Спокойно отвечает Спартак, поворачивается к Николаю и продолжает. - Тогда в устье Тумары рыбы много всякой было, и таймень, конечно. Наш участок рыбалки был по границе острова Ходжох, что в устье Алдана, до острова Ары, что повыше Батамая. По Лене и Алдану ходили на дощаниках, скрипя веслами на всю округу.
- Дощаник, это как баркас?
- Нет, полегче будет. На Лене тогда их называли - илимка. Такая плоскодонка с прямыми боками из трех набоев, острым носом и прямой кормой. А вот в быстрые реки заходили, конечно, на ветках*. Я это к чему говорю-то. К тому, что на ветке приходилось рыбу из сетей выбирать. А сети такие, что и не знаешь, что в них попасть может.
- И что за сети такие волшебные у вас были? - с ехидцей спрашивает Викторович.
- Не волшебные, а двустенные - ряжные. Частик с ячеей на пятьдесят, а ряж на триста и нить такая, что ни одна рыбина не порвет. Война хоть и закончилась, а план по рыбе не снижали, велено было ловить все подряд, вот мы и плюхались там с утра до ночи. Нас трое молодых было и один дедок, вроде наставника по-нынешнему. Сети дед чинил, рыбу солил, готовил нам. А мы по сетям, и все на веслах да на шестах. Ладони у меня как подошва у сапога были и мышцы на руках как у тяжелоатлета.
- Ага, Жаботинский засушенный! - не преминул вставить Викторович.
- Был среди нас Юра Морозов, он на годик помладше нас был, но парень крепкий и серьезный, в общем как все молодые ребята того времени. Он как раз в тот день проверял сети в устье Тумары. Как там все на самом деле было, никто не видел, конечно. Но, восстановить событие можно было, по уликам, как теперь говорят. А улики были такие: огромный таймень в сети, пойманная ниже устья Алдана Юрина лодка и труп Юры, найденный на берегу в полукилометре от обитаемой избушки.
- Труп на берегу, тогда, причем тут таймень? - заинтересовался рассказом Викторович.
Спартак начал рассказ, а перед Николаем вставала как живая картина: по быстрой реке, вдоль самого берега, преодолевая течение, плывет на юркой лодчонке молодой здоровый парень. Вот он проплывает над подтопленными наплавами сети, разворачивается, кладет весло поперек лодки и, наклонившись к самой воде, подхватывает шнур. Крепкая рука чувствует сильные рывки рыбины. Он не спешит, не радуется добычи, это его работа, тяжелая работа. Перебирая руками по поплавочному шнуру, медленно подкрадывается к рыбине. Вот она! Зацепившись за толстую ряжную нить губами, рыбина изредка дергает огромной головой. «Такого мне не поднять - думает рыбак, - и оглушить нечем… ни ружья, ни багра, одни руки. Может завести вокруг него свободный конец сети и как неводом вытащить на берег? Так и сделаем!»

Рыбак направляет лодку вдоль сети и оказывается прямо над тайменем. Таймень будто услышав мысли человека, заворочался, повел хвостом, изогнулся и метнул свое упругое тело вперед. Красный как лопата хвост мелькнул над водой и ударил в борт лодчонки. Рыбаку повезло, лодка перевернулась ниже сети, и он не угодил в страшную паутину. В воде Юра разглядел устало двигающиеся жаберные крышки, темно-серебренную чешую и крапины пятен на боку хозяина северных рек. Через мгновение он вынырнул, судорожно глотнул воздух, заработал руками и ногами, направляя наливающееся с каждым мгновением тяжестью тело к ближайшему берегу. В свете солнца вспыхивают брызги близкого переката. Кипит речная коловерть. Но рыбаку не страшно - не впервой! Июль не октябрь, и искупаться можно. Вот коснулся ногами дна, попытался встать, но бурный поток сбивает, несет. Тогда он поворачивается на правый бок, спиной к течению, пытается нащупать дно, и не достает. Гребок, другой, третий.. Резкая боль вонзилась под правое подреберье, неожиданно, предательски, там, где её не ждали. Вопросы проламывались в сознание: «Что это? Почему меня не несет? Кто меня держит? Зачем?» Вода переливалась через тело, захлёбываясь шарил человек взглядом в пузырящейся воде и ничего не видел кроме темного пятна. Руки сами потянулись к правому боку и наткнулись на твердое, гладкое, круглое, скользкое, что вошло в него с такой болью.

«Топляк! - мелькнула догадка, - Замытый топляк! И меня насадило на него как кусок мяса на рожон!»
Хотел закричать, но ужас выдавил из легких весь воздух. Руки сами сделали то, что должен был им подсказать разум. Старательно зажимая глубокую рану, откуда медленно сочилась густая, черная кровь, свободной рукой Юра подгребал, помогая течению вынести его на берег.
На берегу тело казалось бесконечно тяжелым, в ушах шумело. Человек упал на теплые камни и закрыл глаза. Когда наступила тишина, молодой рыбак открыл глаза. Над ним был голубой мир, просторный и загадочный, огромный и холодный. Юра с трудом, превозмогая боль, перевернулся на левый бок, приподнялся, опершись на одну руку, и увидел под собой лужу крови.

«Ох как болит, - подумал он - пропаду тут и не узнает мама как это случилось. Нет уж, нужно попробовать добраться до людей». Затаив боль, рыбак попытался подняться и встать на ноги, но крепкие ноги так ослабли, что не удержали его. Он ткнулся грудью в гальку и задышал часто, с присвистом. Сердце выстукивало с перебоями и все глуше и глуше. Лежа неподвижно он думал: «До жилья далеко.. Сколько же шагов? Тысяча, полторы. Ноги не идут, поползу… а там лекарства, спирт, наконец, который может и силы хоть на время восстановить».

Собрав силы, пополз. Он производил судорожные движения и толкал своё тело вперед, подобно гусенице. Следом за ним, на мелкой гальке, оставалась, точно пропаханная борозда.
Юра полз, делая частые остановки, припадая всем телом к земле, тыкаясь в камни головой, теряя каплю за каплей источник жизни - кровь.

Внутри все горело. Но ползти к воде значило удлинить путь. Стремясь унять странный огонь, пылавший внутри, он пытался глубоко дышать прохладным речным воздухом. Но чувствовал, силы совсем покидают его. И все-таки, он всё полз и полз, движимый вперед не столько мышцами тела, обмякшими, потерявшими упругость и силу, отказывающимися повиноваться, сколько последним напряжением воли.
И расстояние постепенно сокращалось. Рыбак видел мыс, на котором стоял домик скрытый густым ельником.

Ему оставалось метров триста, когда он уткнулся головой в холодный скользкий валун. Пытаясь обползти его, уперся рукой в шершавый бок, дрожащими коленями оттолкнулся от гальки, слыша нарастающий стук молотков в висках и видя перед глазами пляшущие разноцветные огоньки, приподнялся со стоном, и вдруг, острая резкая боль полоснула грудь. На какое-то время он увидел мыс и затуманенную даль, но потом все слилось в глазах. Он сильно вдохнул в себя всей грудью прохладный воздух тайги и закричал:
- Люди-и-и! - но крик его, слабый короткий, как вздох, оказался не слышным.
Он лежал лицом к небу и был уже равнодушен к уходящей из его тела вместе с кровью жизни. Невыносимо острая некоторое время назад боль в груди перешла в тупо колющую, потом в ноющую и наконец стихла. Юра почувствовал что-то вроде облегчения. Тело его начало наливаться приятно-слабой истомой. Но в глазах, глубоко запавших и окруженных чернотой, еще слабеньким огоньком светилась жизнь.
Ему чудилось детство, и печальная улыбка застывала на лице, веки смежились, будто наваливался сон. Прошло еще сколько-то времени, и жизнь его погасла вместе с короткой вечерней зарей.

Огонь костра темнил все вокруг. Чем ярче полыхал огонь, тем, казалось, ближе придвигалась к костру ночь и обступала сидящих вокруг людей. И одновременно все выше и выше поднимался черный купол неба. Огонь лизал, жадно огладывал сухие палки, зло шипел, фыркал, с треском выбрасывая из костра снопы искр.
- Ты откуда Колька сосновую дровину притащил? - спрашивает Спартак, Ишь какую искру даёт, того и гляди штаны прожжет.
- А?! - встрепенулся Николай, понимая, что рассказывать о молодом рыбаке Спартак давно перестал. Он с трудом сообразил, о чем его спросил Палыч, и ответил. - А как разберешь-то, листвяшка, береза или сосна. Все водой выбелено и отполировано.

Костер разгорался все ярче, все жарче, как бы вызывая на поединок осенние холода. Но понадобилось бы слишком много огня, чтобы, хоть на четверть градуса повысить температуру. Холод отступал лишь на какие-нибудь три метра от костра, а дальше властвовал лишь он один - холод верхоянья.
- И да сохранит нас господь от дел, ведущих к сожалению и огорчению. - Тихо проговорил Викторович, подхватил с тагана чайник, предложил - Может по маленькой?
Спартак и Николай протянули ему свои кружки.
- А вот у нас на Подкаменной Тунгуске такой случай был….

* В е т к а - русское название, применяемое к небольшому челноку, долбленому или сшитому из трех досок; восточнее Енисея применяется к обоим этим типам, в Северо-Восточной Сибири - обычно к сшитому челноку.

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000361 - 25/12/14 07:05 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
ЛЕСНАЯ «СТОЛОВАЯ»

Вилюй! От этого имени веет седой стариной и неразгаданными тайнами. Весной, вырвавшись из-под двухметрового льда и почувствовав свободу, Вилюй заливает своими ледяными водами десятки тысяч квадратных километров бескрайней тайги. Нагулявшись вдоволь по заливным лугам, наделив лесные озера и старицы свежей водой, он успокаивается, удобно устроившись в своем петляющем по бескрайним просторам русле. Как-то незаметно из-под воды появляются песчаные косы, поблескивающие на щедром северном солнце пылинками слюды и кварца. Подсохшие его берега сначала покрываются яркими пятнами полевых цветов, потом разноцветным бисером диких ягод. Но северное лето коротко. Вот уже и осыпается золото с деревьев. Со свистом и криком утиные стаи выполняют над обмелевшей рекой последние тренировочные полеты. Скоро на юг. Наступает осень.

Вертолет, преодолев триста километров над тайгой с десятками речушек и сотнями озер, содрогаясь всем своим металлическим телом, заходит на посадку в центр поляны, раскинувшейся на высоком берегу. Многочисленные обитатели прибрежных кустов в ужасе разбегаются и разлетаются от рева железной стрекозы, вторгшейся в их мир гармонии и естественных событий.

— Это место, друзья мои, называется Маган-Бары, — показывая на обширную курью, сказал Толич. — Однажды мы садились тут спиннингами порыбачить, так не успевали рыбу с крючков снимать. Потом отец тут рыбачил и рассказывал, что осетров здесь очень много, но некрупных.

Друзья стояли на высоком обрывистом берегу. Перед ними блестела спокойная вода глубокой курьи, образовавшейся на месте протоки, верховья которой замыло песком и илом. За их спинами между вековыми елями, метрах в пятидесяти от берега, стояло зимовье с печкой-буржуйкой и нарами. В нем друзья и устроились, подремонтировав крохотный стол и двери, кем-то сорванные с петель. О таких таежных зимовьях много всяких небылиц рассказывают, поэтому те, у кого нервы слабые, предпочитают ставить палатки подальше от старых якутских строений.

Вечером после ужина Толич, как у них давно было заведено, когда они приезжали на охоту, рассказывал интересные истории и легенды.

— Жил в этом улусе отчаянный мужик, — начал он. — Сидел не раз и, видимо, было за что. Пришлось ему как-то с мальчишкой-племянником заночевать в одном заброшенном, как это, зимовье, и естественно, полным абааhы . Сидит мужик так же, как ты Юр, за столом, ни в бога, ни в черта не верит, ест оленье мясо. А перед столом в полу подвал — ункучах. Вдруг крышка подвала приподнимается, и оттуда вонь слышится. Мальчик чуть не умер со страха, а мужик и бровью не повел. Взял ружье и говорит грозно: «Да таххан кёр эрэ, кэhэтиэм!», что переводится, как «Ну, попробуй, выйди, мало не покажется!». Крышка постояла-постояла и упала. Кушают дальше. Опять крышка осторожно-осторожно приподнимается. Мужик берет ружье на изготовку и говорит: «Табыс!». Выходи, значит. Крышка тут же закрылась, и опять тишина. Ночь проспали, все тихо было. Мужик туда еще не раз заходил, ночевал, и все заканчивалось нормально, все абааhы его боялись и не беспокоили. Но как-то раз пришел он туда с сыном. Как обычно, поели и спать легли. Сына он у стенки уложил, сам с ружьем с краю устроился. Вдруг ночью дверь зимовья открывается. Мужик сквозь сон говорит грозно: «Чего надо бери, а нас не тревожь, а то…». Дверь закрылась. Мужик спокойно повернулся к стенке и только хотел уснуть, как услышал звук хлыста, и по его спине что-то как ожгло. Мужик вскочил, ружьем водит, а в зимовье никого! После этого случая он до самой смерти болями в спине и пояснице маялся. Люди говорили — радикулит.

— И у меня тоже радикулит. Может, от рыбалки, а может, от работы. Хотя, может, и нечистая сила наградила. Будем надеяться, что тут абааhы нет, — сказал Штурман и с этими словами отвернулся к стене и через пару минут засопел.
Толич взялся перебирать последнюю сеть, Юр протирал детали своего ружья.
— Сказки все это, — сказал Юр, закуривая, — враки.
— Сказка ложь, да в ней намек. Если хочешь, могу доказать, что, скорее всего, это правда.
— Ну, попробуй.
— Случаи, когда люди в тайге погибали неизвестно отчего, документально зафиксированы. Вот примеры.

В тайге на севере Урала стали пропадать без вести группы туристов. Когда удалось обнаружить их трупы, оказалось, что лица всех умерших были искажены гримасами ужаса. То же было в Красноярском крае. Пятеро военнослужащих отправились на охоту и не вернулись. Их нашли в такой же, как эта, лесной избушке. Все пятеро сидели за столом мертвые. Судя по выражениям лиц, их что-то здорово напугало. Как думаешь, Юр, что взрослых дядек с оружием могло напугать?

— Да ничего.
— И я так думаю. Но факт остается фактом. А чтобы мы в тайге были готовы к встрече с непонятным, нужно знать местные аномалии, если таковые есть. Почему погибли те охотники, все-таки выяснили. От инфразвука. От колебания воздуха с очень низкой частотой в шесть – восемь герц. Совпадая с ритмами головного мозга, инфразвук вызывает у человека сначала беспокойство, затем беспричинный ужас и панику. При интенсивных колебаниях он приводит к резонансу внутренних органов и их разрыву.
— А откуда там инфразвук взялся?
— Такое бывает от прохождения атмосферных фронтов по определенной местности, когда вопреки законам линия фронта изгибается не так, как обычно. Но это редкое явление. Кстати я в юности недалеко отсюда наблюдал такой шторм, не дай бог попасть снова.
— Ну вот, видишь! И никакой чертовщины.
— А насчет того, что мужика по спине ожгло, так совсем просто. Скорее всего, это была шаровая молния, но не атмосферная, а из земли.
— А я думал, что она от грозовых туч.
— Есть еще и такая, которая появляется от термоядерного синтеза, происходящего в земной коре. В результате него водород превращается в гелий. Выделяется большое количество тепловой и электромагнитной энергии. Мантия Земли неоднородна и разбита гигантскими трещинами на многочисленные блоки. Из-за постоянно циркулирующих гравитационных потоков на поверхности мантийных плит, особенно на их краях, возникают заряды статического электричества. Когда заряд достигает критического напряжения, происходит электрический пробой между плитой и земной корой. Находящийся под землей газ ионизируется, и рождается плазмоид, который, выйдя на поверхность, превращается в шаровую молнию. В зависимости от частоты излучения плазмоид может быть видимым или невидимым. Появившись в зимовье, этот не видимый глазом объект способен перемещать некоторые предметы в пространстве. Вот и открываются двери и люки. Иногда он издает шипящие или свистящие звуки и может что-нибудь повредить. Вот тебе и звук хлыста, и невесть откуда взявшиеся боли в спине.

— Откуда, Толич, ты все это знаешь?
— Читал. А теперь серьезно. Если кто снаружи в угол зимовья стучать начнет, не пугайся. Если даже войдет, тоже молчи, какой бы необычный гость не был. Постоит, погреется и уйдет. Понял?
— А кто прийти-то должен?
— Я так, мало ли. Давай спать.

Чтобы поставить все сети, Толичу с Юром понадобился почти весь день. Они долго и тщательно выбирали место, потом забивали в берег кол, к которому привязывали один конец сети. Медленно выгребая в нужном направлении, выставляли сеть.

Штурман в это время обходил окрестности в поисках охотничьих мест.
— Ну, как? — спросил Юр, как только Штурман вернулся с охоты. — Чем ужинать будем? Я два выстрела слышал.
Штурман молча снял рюкзак и вынул из него двух краснобровых косачей.
— О! Вкусные птички. А вообще как?
— Кругом мари, далеко ходить тяжело и незачем. Ниже, вдоль курьи поляна, там и зайцы, и боровая дичь.
— А сохатый?
— Следы есть, троп нет.
После вкусной шурпы Юр попросил Толича рассказать что-нибудь интересное.
— Интересное, говоришь? Есть тут в верховьях Вилюя интересное место «Елюю Черкечех» называется, что в переводе означает долина смерти. Слышал?
— Нет.
— Рассказывай. Самое то на ночь, — подал голос Штурман.
— Короче, есть легенда, что в одном глухом месте, в земле скрыты металлические объекты неизвестного происхождения. Одни рассказывают, что там есть выступающая из земли, приплюснутая арка, под которой находится множество металлических комнат, где даже в самые сильные морозы тепло, как летом. Другие говорят, что видели там гладкую металлическую полусферу красного цвета, которая выступает из мерзлоты так, что в нее можно въехать верхом на олене. Место это якуты и эвенки назвали «Алгый тимирнить» что означает «большой котел утонул» и они его всегда обходят стороной.
— Зачем обходить, если там тепло внутри и зимой жить можно? — удивился Юр.
— Да, говорят, были такие, любопытные, которые ночевали в тепле. Правда, потом начинали сильно болеть и умирали.
— Радиация что ли?
— Не знаю. Я что-то не слышал, чтобы теперь туда экспедиции направляли. Наверное, все это враки, хотя есть свидетельства какого-то ученого, который еще до революции все это видел и описал.
— Дальше-то что?
— Ну, говорят, что там еще есть металлическая нора, в которой лежат «шибко худые, черные, одноглазые люди в железных одеждах»». И еще, что котлов этих металлических насчитали там семь штук. Причем котлы все большие, от шести до девяти метров в диаметре, и металл настолько крепкий, что его зубило не берет и ржавчина тоже.
— Титан, значит, — сказал Юр.
— Ага. А трубы — это ракеты, а норы — шахты ракетные. Ох, любят аборигены сказки сочинять. Андерсены прямо, — ворчал Штурман.
— Может быть, ты и прав, — согласился Толич. — Только для нас это лишнее предупреждение не лазить по тем местам, которые аборигены считают плохими. У них ничего просто так не называется. Вот озеро Неджели, которое мы пролетали и где знаменитые караси водятся, что вы о нем знаете?
— Да ничего, кроме карасей неджелинских.
— А откуда это название, знаете?
— Ну и?
— «Нес елю» означает «ленивая болезнь», «елю» собственно «смерть». А ленивой болезнью якуты называли проказу. А главным центром распространения проказы якуты считали озеро Неджели. Мораль: карасей в Неджели лучше не ловить и туда не ездить. Вот так по названию места можно себе помочь избежать разных неприятностей.

Друзья еще долго говорили и спорили в этот вечер, пока, наконец, не разошлись по нарам и не заснули.

Утро вновь встретило их новыми хлопотами. Штурман оказался прав. Боровой дичи было настолько много, что рябчиков никто не стрелял, били только тетерок и косачей. Задумываться, из чего готовить еду, не приходилось, почти у зимовья стреляли зайцев и уток.

Сети проверялись два раза в сутки — рано утром и под вечер, иначе они превращались в скрученные веревки из рыбы и капрона. Единственной рыбой, не путавшей сети, были налимы. Они засасывали запутавшихся окуней вместе с куском сети и спокойно ждали, пока их освободят. А освобождать скользких и тяжелых рыбин рыбакам приходилось оригинальным способом — ногой упираться в налимью морду и вытягивать из его пасти сеть вместе с окунем.

Рыба попадалась самая разная. Ее разделывали, отрезали головы и хвосты и солили в деревянных бочках. Отходы бросали в ямку, вырытую тут же на берегу, возле сбитого из досок разделочного стола.
На третий день, засолив рыбу, друзья пошли в зимовье пить чай. Через час, спустившись к воде, они увидели следы медведя. Зверь съел все рыбьи головы и кишки. Вечером следующего дня все повторилось. Стоило друзьям уйти в зимовье, приходил медведь и поедал все, что они выбросили. Резиновые лодки, закрытые бочки и сложенных поленницей налимов медведь не трогал.

— Удивительно, — сказал Штурман, сидя вечером у стола, — медведь, даже от следов человека, как правило, уходит, а этот не боится.
— А что ему? Медведь в тайге — царь зверей. Ну, как лев в Африке или тигр в Индии. Тут он хозяин. Чего ему бояться? — ответил Юр.
— Да тут все может быть и проще. Он, как и люди, пропитание добывает по принципу наименьших хлопот. Эту еду ему легче добыть, вот он и ходит, как в столовку.
— Я тоже слышал, что если косолапый разок нашел легкий способ добычи корма, то будет упорно этот способ применять, — укладываясь на нары, поддержал разговор Толич.
— А почему он рыбу не трогает, а только потроха?
— Потому что для него это деликатес, впрочем, как и для людей.
— Ну, ты, Толич, придумал. Какой же деликатес из потрохов? — развеселился Юр.
— Темнота. Лично я ничего вкуснее жаркого из рыбьих потрошков не ел.
— Приготовишь нам? Мы тоже попробуем.
— Чистить их замучишься. Легче сетку поставить на озере, наловить мешок карасей и карасьи языки пожарить.
— Вам бы только пожрать, — заворочался Штурман. — Что с косолапым делать будем?
— Давай подкараулим и на шкуру, — оживился Юр.
— Как бы он тебя не подкараулил.

Хоть косолапый и выполнял благородную задачу — «убирал» за друзьями отходы, решили все же его подкараулить. Вечером следующего дня, засолив рыбу, они поднялись на берег и спрятались в кустах. Но мишка не появлялся. Проголодавшись и замерзнув, друзья ушли в зимовье, а когда возвратились, обнаружили, что кишки опять съедены.

— Да, — задумался Штурман, — прямо какой-то злой дух Вилюя.
Толич предположил, что медведь, где-то прячась, видит их, слышит, чует и контролирует.
— Все мы курящие, а он это дело далеко чует.
На следующий день друзья решили схитрить. Шумно ушли в зимовье, а спустя три минуты тихонько вышли и стали, не дыша, подкрадываться к берегу. Но медведь оказался еще хитрее и ушел быстрее, чем друзья подкрались к его «столовой».
Вечером после ужина Юр, как всегда, попросил Толича рассказать им что-нибудь интересное.
— Что тебе рассказать?
— Ну, из истории что-нибудь. У якутов было древнее царство?
— Это в сказках царства бывают, а тут тайга. Вот мы здесь уже шестой день, а ты хоть одну лодку на Вилюе видел?
— Нет.
— Вот именно. А сейчас конец двадцатого века. Вертолеты, вездеходы, теплоходы, а тогда семьи жили в десятках километров друг от друга. Кое-как кормилась от охоты и рыболовства. Держали считанных коров и кобылиц — детям на молоко. Это, Юр, был никем неуправляемый первобытный строй, где никто никому не подчинялся.
— То есть анархия?
— Анархия не анархия, а так, ни то ни се. К приходу русских якуты даже как этнос не сформировались. Никто из них не признавал ничего, кроме своего рода. Роды даже в племена не были объединены, да и незачем им это было. Отбиваться не от кого, мерзлота никому не нужна. Друг друга не грабили, потому что грабить было нечего — сплошная голь перекатная. Ни тюрем, ни полиции, ни начальства, ни власти. А нет власти — нет государства.
— Так не бывает, чтобы никто не командовал.
— Бывает, Юр. Я историкам не очень верю. Думаю, в каждом учебнике процентов десять фактов, остальное сплошной вымысел. Русские сюда пришли в семнадцатом веке и что увидели? Вот тут, в нижнем течении Вилюя, казенная изба стояла, куда сдавали ясак. В ясачной книге значился один единственный род пеших якутов князька Дырана. В пятьдесят первом году того же века была сделана запись о том, что в Верхневилюйском зимовье внесли ясак 27 якутов-бордонцев, 7 кангалассов да несколько чачуйцев. Представляешь, как их было мало! Каких-то сорок человек на пространстве, равном европейской стране.
— Да, маловато.
— Вот ты сидишь сейчас, лопаешь соленую осетрину, потому что у тебя есть сети. А у них были только луки со стрелами и корчаги, поэтому все их усилия направлялись на добычу корма, а не на создание царств. Они постоянно голодали, потому что основной их едой были заболонь и мунду.
— Это что такое матерное?
— Мунду — это озерный гольян. Они делали из него сухари и ели с рыбьим жиром, олорбо называется. А заболонь — древесная кора. За это русские древних якутов называли древоедами.
— Да уж, гольянами да корой не наешься.
— А они выживали. Вообще, на Вилюе в период прихода русских основными жителями были эвены и эвенки различных родов. Правда, казаки их тогда называли ламутами, а эвенков — тунгусами. Еще жили юкогиры — родственники американских индейцев, долганы и чукчи-оленеводы.
— Но ведь якуты говорят, что они потомки древних тюрков, легенды у них всякие. Ты же сам рассказывал.
— Брось, Юр. Какие потомки? Легенды — это фольклор, творчество народное. Что ты, например, о происхождении русских знаешь? Как, по-твоему, откуда Русь пошла?
— Ну, у Карамзина написано, что от Рюрика.
— Вот-вот. Карамзин! А Карамзин был придворный историк и писал историю, какая нужна была царствующим Романовым. Ему за это деньги платили и чины присваивали. А Романовы семейными узами на протяжении веков были связаны с немецкими родами. Вот Рюрик и появился из рода «Русь». Карамзин за основу начальной истории Руси взял «Повесть временных лет». Вспомни: «Вот повести минувших лет, откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить, и как возникла Русская земля». Начинается там так: «По потопе трое сыновей Ноя разделили землю — Сим, Xaм, Иaфeт». Как тебе это нравится? Три еврея получили весь свет в управление. Не буду перечислять, что досталось первым двум, а «Иафету же достались северные страны и западные». И далее перечисление. «Север: Дунай, Днепр, Кавкасинские горы, то есть Венгерские, а оттуда до Днепра, и прочие реки: Десна, Припять, Двина, Волхов, Волга, которая течет на восток в часть Симову. В Иафетовой же части сидят русские, чудь и всякие народы: меря, мурома, весь, мордва, заволочская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимигола, корсь, летгола, ливы. Ляхи же и пруссы, чудь сидят близ моря Варяжского. По этому морю сидят варяги: отсюда к востоку — до пределов Симовых, сидят по тому же морю и к западу — до земли Английской и Волошской. Потомство Иафета также: варяги, шведы, норманны, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, корлязи, венецианцы, фряги и прочие».
Заметил, есть русские, которые перечислены рядом чудью, меря и прочими, которые просто «сидят», и есть русь, которые перечислены с готами, немцами и прочими западными и являются потомством Иафета. Разницу чувствуешь? Русские неизвестно кто, а «русь» — потомки Иафета.

Это тебе пример о запутанной истории развитого Российского государства, а ты о якутском царстве спрашиваешь. Официальная же версия такова, что с двенадцатого по пятнадцатый века жили в этом месте тунгусы, а с пятнадцатого по семнадцатый века — эвены и пришлые народы курыканской культуры которые и образовали новую народность - якуты.

— Все мы от обезьян, особенно ты Юр, — подал голос Штурман. — И давайте спать уже, а то опять завели пластинку на всю ночь.

Мощный циклон, пришедший ночью, принес холод и дождь со снегом. Уже на следующий день с Севера потянулись стаи уток. Прижатые низкими дождевыми облаками, со свистом и прощальным криком, неслись они над самой водой, упорно преодолевая километр за километром. Охотиться в такое время легко, но не интересно. Стаи шли одна за другой, порой охотник не успевал даже перезарядить оружие.
Песчаная коса, отделявшая курью от основного русла Вилюя, врезалась в него почти до самого фарватера. В свою очередь эту косу прорезала сухая, узкая протока, промывшая в песке нечто похожее на траншею глубиной около метра. В этой траншее, как в окопе, и устроились охотники. Услышав свист очередной налетавшей стаи, они приподнимались и на выбор, с расстояния в два десятка метров, выбивали из стай одну утку за другой. После каждого выстрела следовал глухой стук о плотный песок тяжелой утки.

Проверяя сети, Юр увидел в прозрачной воде громадную щуку. На ее боку отчетливо была видна огромная язва, от которой в воде оставался мутный след, как дымок от подбитого в воздушном бою самолета.
— Смотри, смотри, Толич, больная что ли?
— Ты забыл, что выше по течению Чернышевская ГЭС? Тайгу затопили не вырубая, фенол в воде. А про подземные ядерные взрывы тоже забыл? От нас с тобой всего в семнадцати километрах буровая, на которой в семьдесят восьмом рванули. А гептил от вторых ступеней ракет, которые по пять раз в месяц падают в верховьях Вилюя. Вот тебе и больная рыбка. Если так дальше пойдет, то ее вовсе тут не будет и зверей тоже.

Намокшая от дождя земля стала лучше сохранять следы зверей. Охотники видели, что косолапый приходил к потрохам почти всегда с одной и той же стороны. Однажды, когда друзья не таясь вышли на берег, они увидели мелькнувшего зверя, скрывшегося в ближайших прибрежных кустах. Не сговариваясь, они бросились за ним вдоль берега. Пока охотники бежали по кустам коренного берега, медведь спрыгнул вниз, обежал курью и теперь косолапо улепетывал на остров. Стрелять было поздно, для надежного выстрела медведь должен был быть метров на тридцать ближе.

Охотники решили пойти на остров. Они пробежали пески и уткнулись в высокий десятиметровый тальник. Весной, по большой воде его пригнул к земле лед, а вода нанесла сверху слой сухостоя, палок, мусора и как цементом скрепила все это илом. Получилась совершенно непрозрачная «крыша» над всем этим немаленьким тальниковым лесом. Самые настоящие пещеры, только не из камня, а из леса и мусора. Уже через двадцать метров внутри пещеры свет мерк, а вокруг царила полная темнота. Туда и вели следы медведя. Потоптавшись рядом с его убежищем, друзья были вынуждены отправиться восвояси.

Все бочки были полны рыбы. Пришло время снимать сети. Последнюю рыбу засолили в брезентовый мешок. Косолапый как ни в чем не бывало ходил в свою «столовую», все съедал и спокойно удалялся. Вот так и жили, сменяя друг друга, около разделочного стола. Рыбаки работают — медведя нет, рыбаков нет — медведь кушает.

За такое примерное поведение решили друзья медведя поощрить. Улетая, оставили ему на песке штук тридцать огромных налимов, а возле стола полную миску белого хлеба со сгущенным молоком.

Н. Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000362 - 30/12/14 01:26 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
НЕОБЫЧНОЕ РЯДОМ
Наступила осень, осень одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Спросите, почему я запомнил эту дату? Все просто. В этом году нашу Солнечную систему посетила вечная небесная странница — комета Галлея. Ну и что, подумаешь, комета, скажет кто-то и будет не прав. Часто, очень часто приходилось мне слышать об аномальных явлениях, но до той осени я ни разу ни с чем подобным не сталкивался. Может быть, в истории, которую я хочу рассказать, и нет ничего необычного или аномального, и все имеет вполне научное объяснение. Может быть. На ту осеннюю рыбалку меня пригласил двоюродный брат Саша — рыбак, большой любитель хариусов и по совместительству летчик-наблюдатель базы авиационной охраны лесов от пожаров. Почему летчик по совместительству? Потому что на работе он проводил в три раза меньше времени, чем на рыбалке и охоте. Здесь нужно отметить, что самым большим завоеванием социализма, по крайней мере, в наших краях было то, что народ на производстве проводил гораздо меньше времени, чем занимаясь личными делами. Никому не был нужен голодный бунт, поэтому народу позволяли добывать хлеб насущный кто как может. С заводов и фабрик несли все, что было можно и нельзя, у нас охотились и рыбачили. Третьим участником экспедиции был товарищ и партнер Александра Олег. Он в нашей экспедиции отвечал за материально-техническую часть, которая состояла из лодки «Казанка», подвесного мотора «Вихрь-30», двух стареньких карабинов и одного ружья

Первый день наша лодка, преодолевая не очень сильное течение красавицы О-мы, несла нас мимо слегка всхолмленного рельефа Приленского плато, расчлененного ручьями и речушками. Прошли устье Ч-ы, в верховьях которой добывают лучший из самоцветов — чароит.

На следующий день нас уже окружали холмистые берега, где встречались вечнозеленые кедры и пихты. Трижды мы замечали лосей и северных оленей. Мимо редких поселений проходили не останавливаясь, стараясь не привлекать внимания местных жителей. К вечеру вошли в устье интересующей нас речки и медленно, маневрируя между завалами топляка, двинулись вверх. Появились пороги, для преодоления которых к тридцати моторным силам часто нужны были и три наши человеческие силенки. Буйная растительность по берегам реки становилась все суровее. Все чаще встречались лоси и олени, однажды видели медведя и что совсем удивительно осторожную росомаху. Наконец, уставшие и голодные достигли конечной точки нашего путешествия — устья небольшой речушки, названия которой я оставлю в тайне, дабы оградить этот чудесной красоты кусочек первозданной природы от частых посещений.
Более подходящего для лагеря уголка трудно было придумать: много воды, дров и прекрасной тайги. Правда, хватало и гнуса.

Мы разгрузились, развели костер и, прежде чем начать готовить ужин, соратники мои побросали в костер по кусочку хлеба с маслом. Я не удивился этому, так как знал, что, постоянно охотясь и рыбача в этих местах, русские перенимали у аборигенов способы промысла, а также их обычаи.
У северных народов вся природа считается живой. Есть духи цветущей травы, текущей воды, священного огня, гор, рек, озер, лесов, дорог и даже предметов, сделанных руками человека. Русские же ограничиваются в основном поклонением общему духу, хозяину леса, покровителю охотников — Бай-Байанаю. Мы, русские переселенцы в третьем поколении, перед началом рыбалки или охоты, обязательно исполняли ритуал угощения духа огня, обращаясь через него к Байанаю с просьбой о помощи в нашем деле и заступничестве от злых духов. Кто-то, возможно, считает все это пустым занятием, но многие запреты и правила общения с духами имеют чисто практический смысл. Например, в тайге нельзя кричать, шуметь, ругаться, проклинать дорогу, местность; запрещено располагаться на лесных дорогах и тропинках, разводить на них костры, засыпать на них, чтобы не загораживать путь духам. А только ли духам? Нельзя убивать медведя, наказание будет суровым

Пока Олег и Саша ставили палатку и ощипывали уток, подстреленных по дороге, я, не отходя от лагеря, прямо в устье речушки поймал на спиннинг трех небольших ленков, которые уже через тридцать минут после крутой засолки и интенсивного встряхивания превратились в закуску.

Вскоре солнце опустилось за горизонт, прорезав последними лучами небо до самого зенита. Его лучи постепенно гасли и расплывались в огненно-оранжевое зарево, охватывая небо и воду. Еще полчаса, и горизонт только чуть-чуть теплится алой зорькой. Наступила ночь

Много раз я пытался описать ужин у ласково потрескивающего костра в темной, дикой, наполненной таинственными звуками тайге. Но все не получалось. Не умею я передать словами вкус наваристого бульона, который охотники пьют из эмалированных кружек. Не знаю, как рассказать о том, что вкус черного хлеба с соленой рыбой, выловленной час назад в чистейшей горной реке, слаще любого пирожного, а обыкновенная водочка за три шестьдесят две пьется лучше самого дорогого французского коньяка. Можно написать о звездах, о горах и реках, но описать ту духовную связь, которая невидимыми нитями, каким-то сверхъестественным полем объединяет сидящих у костра людей, невозможно. Это можно только почувствовать.

Жизнь многогранна, человек несовершенен. Когда ему вдруг приспичит, то никакое дело не сможет заставить игнорировать самую естественную потребность. Вот это и случилось с Олегом. Пищеварение подвело. Взял наш Олег карабин и отправился искать открытое место, где бы ветерок обдувал и мошки поменьше было. Ушел далеко, метров за триста от лагеря и устроился на галечной косе, возле большого валуна, за поворотом реки. Сидит. Недалеко черной горой проглядывался нанос из сухих стволов деревьев и таежного мусора, принесенного весенним паводком. Вдруг видит он, как из кустов к наносу направляется зверь. А что за зверь, медведь или росомаха, понять не может. Зверь тем временем стал что-то в наносе шумно ворошить, не обращая внимания на наш костер

Олег так со спущенными штанами и замер, боясь даже вздохнуть. Вот в этот самый не подходящий момент, может, с перепуга, а может, организм, наконец, мобилизовался, но начался у него тот самый естественный процесс да еще с громкими характерными звуками. Зверь насторожился, повернул в его сторону морду и вдруг направился к валуну, за которым сидел наш друг. Олег схватил карабин и всадил в зверя подряд четыре пули.

Услышав частую стрельбу, мы, перепрыгивая через камни и коряги, помчались на звук выстрелов. Друга нашего так и застали с карабином в руках и спущенными штанами. Метрах в пятнадцати от него лежал совсем молодой медведь. Кроме шкуры, желчного пузыря и жира ничего от несчастного зверя мы не взяли, памятуя о случаях отравления медвежьим мясом.

Утром ребята поехали ставить сети, я же, запарив раскаленными в костре камнями три деревянных бочонка, отправился с удочкой и спиннингом облавливать окрестные ямы и ручьи. Клевало отменно. Стоило опустить самодельную «муху» в стремительный поток, как немедленно следовала резкая поклевка. Тонкое удилище сначала изгибалось, а после того как серебряная рыба взмывала над водой, разгибалось и начинало трястись от неистовой пляски хариуса.

К сожалению, с каждого места удавалось взять не больше пяти рыбин, после чего клев резко прекращался. Это говорило о том, что рыба еще не начала скатываться вниз, а выловленные хариусы — местные. То же происходило с ленками. В каждой яме стояло три-четыре пятнистых разбойника, которые охотно соблазнялись любой блесной. За два часа я обловил все прилегавшие к лагерю места, в результате чего моя сумка потяжелела килограммов на пятнадцать.

Услышав приближающийся гул мотора, я решил вернуться к лагерю, до которого было метров триста. Прыгая с камня на камень и глядя только себе под ноги, я, скорее, почувствовал, чем увидел появившуюся из-за поворота реки лодку. В следующее мгновение я замер не в состоянии поверить тому, что видел. Лодка неслась по плесу зигзагами, а за ней на расстоянии нескольких метров летел яркий огненный шар, точно повторявший все движения лодки. Шар был размером чуть больше баскетбольного мяча и, как мне показалось, то увеличивался, то уменьшался в размере. Складывалось впечатление, что он дышит. Ребята пригнулись и постоянно оглядывались. Лодка сходу врезалась в берег возле нашего лагеря. Саша вылетел из нее, а Олег упал на дно. Шар, проплыв в метре над лодкой, взмыл в небо и исчез за верхушками деревьев.

Я бросил сумку, снасти и побежал к лодке. Саша поднялся, держась за локоть, и прихрамывая побрел к лагерю. Олег лежал, закрыв голову руками. Я дотронулся до лодки и получил такой разряд статического электричества, что был слышан треск. Наконец, держась руками за голову, поднялся и Олег.

У обоих моих товарищей болела голова. Если у Саши к утру боли прекратились, то Олег чувствовал себя все хуже и хуже, он на какое-то время даже терял сознание. Мы решили немедленно свернуть лагерь и возвратиться в О-ск. Сделав для Олега в лодке какое-то подобие лежачего места, мы отплыли. Вниз по реке шли быстрее и менее чем через сутки доставили его в районную больницу.
Вот такая история.

Что это было: шаровая молния, НЛО или наказание за невинно убиенного медведя, — остается только гадать.


Всех Коллег поздравляю с Новым 2015 Годом!
Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000363 - 10/01/15 10:13 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
ВРЕМЕНА СТАРОДАВНИЕ

Начало ночи. Темная, как спелая голубица, вода на тихих плесах Кюндюдея была неподвижна. Подмытые половодьем деревья, готовые вот-вот упасть, нагнувшись, тянулись по одному берегу. По другому берегу бледнела галечная коса. Золотыми паучками мельтешили в отражениях звезды. Слышно было ворчание далекого переката.
- Вот отсюда и начнем лучить, тут первый холодный родник. Здесь должна держаться крупная рыба. Таймень – не карась, он любит свежую воду.
Спартак соединил два красных проводка и, на палке-светильнике, закрепленным на носу лодки вспыхнула маленькая фара. Я встал на ноги и потихоньку начал отталкиваться тонким шестом. Лодка покачивалась, и в отражение света прыгали по воде. На глубине полутора метров в освещенном кругу были отчетливо видны камни, затонувшие листья, сучки. Спартаку приходилось щурить глаза, чтобы не проглядеть рыбу.
Светлый круг луча наплыл на небольшого тайменя. Рыба не понимала, что на неё набежало. Однако она тихонько пошевелила плавником. Ослепленный таймень не видел, как взметнулась в руке Спартака острога. Хорошо наточенные зубцы с хрустом вошли в спину рыбины. Замутилась вода, задрожало в руках Спартака острожище.
В брызгах я и не заметил, как Спартак перекинул тайменя через борт.
- Силища! – прошептал он, вырывая из спины трезубец.
Я хотел ответить, но он уже снова высматривал рыбу.
В полутьме я заметил движущуюся молочную тень и в это же мгновение Спартак метнул в нее трезубую острогу. Луч осветил в глубине знакомые пестрины.
- Щука! – вскрикнул я.
Качнулась лодка и Спартак вытащил рассеченную острогой щуку.
- Ага, сардон – подтвердил он.
Небо в звездах. По ковшу Большой Межведицы отыскал я Полярную звезду и Малую Медведицу, треугольник Кассиопеи…
- Уснул?! – возвращает меня на землю Спартак.
Яркий в ночи свет скользил по воде.
- Тут родники кругом – сказал Спартак и тут же коротко взмахнул острогой.
Слизоспиный, с сытым брюхом ленивый налим упал к моим ногам.
- Налим! Откуда? – изумился я.
- А место здесь такое – граница. Снизу из Лены щука и налим доходят за вкусными хариусами и сигами, а сверху таймени да ленки за тем же спускаются. Это последний такой плес на реке, ниже только Ленская рыба, выше только Кюндюдейская.
С высокой осины, рыжеперым турухтаном, в полосе луча упал в воду скоробленный холодом осенний лист.
Тишина. Кажется время остановилось. Где-то оно быстрокрылым ястребом летит, а здесь, запутавшись в ловушке меж горных громад, медленно кружит, не зная исхода.
Спартак заколол подряд трех налимов.
- Все, ниже только они и будут попадаться. Греби Колька вверх.
Я развернул лодку и оттолкнулся, чувствуя, что течение все же на плесе есть.
Под нависшим над рекой деревом Спартак наколол на острогу еще одну пучеглазую щуку.
Таймени не попадались, Спартак все мрачнее смотрел в темную воду.
- Однако, пора кончать – сказал он и перевернул острогу жалом вверх.
Я положил шест, взялся за весла.
Спартак тоже сел.
- Ты Колька греби, а я петь буду, как раньше говорили – языком шевелить – не веслом веселить! И он запел:
На поле танки грохота-а-ли,
Солдаты шли в последний бо-о-ой,
А молодого команди-и-ира
Несли с пробитой головой...
Лодка уткнулась в берег. На гальке белел засохший утиный помет.
Только выбрались из лодки, на средине реки сплавилась крупная рыба. Спартак шел к почти затухшему костру на скрюченных пальцах под жабры, с раскрытыми ртами висели четыре налима.
Я принес остальную рыбу, подбросил в костер сушняку и занялся тайменем. Разрезал ножом вдоль спины и развернул в розовый лист. Порезал на четыре части и насадив их на тальниковые прутики воткнул над костром. Через пять минут, с подгорелой рыбьей шкуры стекал в огонь рыбий жир. Мясо чуточку подпалилось, отстало от костей.
«Больше сушить не нужно - подумал я – еда самый раз».

Прошла короткая, для меня молодого, ночь. Думал, проснулся первым, но Спартак уже перебирал на берегу сеть. Вечером он обещал показать, как ловить тайменя сплавной сетью, с ней он и возился. Сеть была обычной за исключением кибасьев*, они были согнуты в кружки из ошкуренных еловых сучков в которые мастер вплел отборную гальку. Такие кибасья не проваливаются в ячею, не путают сеть, в воде стоят только на ребре, камнем вниз, и главное не стучат о каменное дно.
Спартак увидел мою заинтересованность кибасьями:
- На таком грузе сеть живая. Ткнется в нее таймень, она качнется, сдаст, и рыба не порвет нить.
Я отошел к кромке воды. Хорошо! С маленького откоса снялся кулик-перевозчик и с криком: «дэкали-дэкали» над самой водой перелетел на другую косу. В ту же сторону просвистела крыльями каменушка.
Поплыли вниз по течению. Мимо проплывали тальники, ольховники, рябина. Плыло небо, и мы плыли рядом со своим тусклым близнецом-отражением. Приятно сидеть посреди лодки на сухом упругом сиденье. Под водой проплывают разноцветные камни. Низко над руслом несутся навстречу каменушки. Увидели лодку и взмыли круто вверх, выронив перышко.
- Мы же ночью сюда плавали – заметил я.
- Сюда конечно, к холодным ключам. Именно тут мы и проведем сеть. Я же говорил вчера, что таймень на летний пристой, на ключах холодных концентрируется.
Я потихоньку подгребал, Спартак стравил сеть и она увлекаемая деревянным «карабликом» дугой перекрыла больше двух третей плеса. Спартак что-то говорил.
«Что ж языком шевелить – не веслом веселить» - вспомнил я его вчерашнюю поговорку и улыбнулся.
Вдруг часть тетивы с березовыми поплавками унырнула в воду. Спартак осторожно стал выбирать и ловко накидывать на березовую рогатульку сеть. Сквозь чистую воду я видел пестрины подтаскиваемой рыбины. Из воды высунулась клином широкая, зубастая голова.
- Сардон! – удивился я. – А где же таймени?
Щука от моего возгласа взбунтовалась.
- Бей Палыч, уйдет!
- Куда? – Спартак крепко вдавил пальцы в глаза и вместе с сетью перевалил пестробокое бревешко в лодку. Мокрый шлепок по башке палкой, глоток воздуха – и повяли сильные плавники.
Щурясь на огненный краешек солнца, мы поплыли проверять ставные сети. В кустах веселилась птаха:
-Тю-ти-ти!.. Чим-чим-чим!.. Чи-зит!..
Пел и Спартак:
Под танк ударила болванка,
Прощай, гвардейский экипаж!
Четыре трупа возле танка
Дополнят утренний пейзаж...

Не хотел нам попадаться в это утро хозяин реки, не хотел.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000364 - 19/01/15 08:08 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
ВОРОН

Пришло самое подходящее время ставить петли. Еще не наступили спиртово-крепкие якутские морозы, но снег – чистый, как небо, и такой же голубоватый уже лег. Субботний день выдался морозный, но солнечный. Снег был так ослепительно ярок, что Колька постоянно жмурил глаза. До просеки, где он собирался ставить петли на зайцев, нужно было идти через Митрохинский покос, потом по распадку прямо к молодым зарослям лиственницы. В распадке мельтешили узкие, жидкие тени. Слева трещала большеносая кедровка. Впереди будто дразнился маленький пестрый дятел. Отлетит, прильнет к коре, дождется Кольку и опять отлетит.

Вот и просека. Узкая и прямая прорезала она непроходимые заросли и упиралась в склон невысокой сопки. Колька прошел просеку из конца в конец, но торных заячьих троп не нашел. Тогда он пошел вдоль подножья сопки по краю зарослей. Дятел куда-то исчез, вокруг стояла тишина, и вдруг: "крук, кро-кро-кро". Колька поднял глаза и увидел ворона, сидевшего на высоком дереве, росшем у подножья сопки.

«Только тебя мне не хватало – подумал Колька, - сейчас накаркаешь чего-нибудь.. паразит!» Он стянул с плеча одностволку и шагнул в сторону черной птицы. Ворон спокойно сидел, пока Колька не подошел к нему на выстрел. Словно зная чего можно ожидать от подростка, иссиня-черной птица крумкнув снялась с дерева, пролетела метров сто пятьдесят и уселась на другое высокое дерево.
«Ну погоди» - подумал Колька и пошел к ворону.
«Крук, крук» - разнеслось над лесом. Кольке показалось, что ворон зовет его.
Снег тихонько похрустывал оседая под ногами.

«Еще шагов десять и можно стрелять» - подумал Колька, но ворон, будто прочитав его мысли, моментально взлетел с вершины лиственницы.
Мальчику почему-то вспомнился кинофильм про Чапаева. «Врешь, не возьмешь!» - улыбнулся Колька и пошел следом за наглой птицей.

Проходя около дерева, на котором сидел ворон, Колька увидел хорошо натоптанную заячью тропу. Он сразу забыл о вороне, снял с пояса петлю, натер её о кору и аккуратно насторожил между двумя тонкими лиственницами. Только он распрямился, над лесом послышалось: «Крук, крук».
«Вот черт противный» - подумал Колька, но пошел именно на крик ворона. Все повторилось, как и в предыдущий раз. Ворон улетел, а недалеко от дерева опять оказалась свежая заячья тропа. Ставя петлю на этой тропе, Колька то ли почувствовал, то ли услышал что-то и оглянулся. Ворон только мелькнул между деревьями метрах в десяти от него, но Колька мог поклясться, что разглядел завораживающий взгляд его фиолетовых глаз.

Через два дня, после занятий в школе, Колька пошел проверять петли. В первую петлю, заяц попался, но был расклеван вороном. Подросток надеялся, что ворон насытился этим зайцем и может, не тронул других. Но он ошибся, и второй заяц был расклеван. Отбросив испорченных зайцев подальше от троп, Колька насторожил петли и пошел домой. Круг солнца медленно катился по зубчатому хребту леса, перепрыгивая с верхушки на верхушку, косые солнечные лучи позолотили воздух. Тихо. И вдруг: «кро-кро-кро» звонко раздалось в морозном воздухе. Это «кро-кро-кро» звучало насмешливо и весело одновременно.

- Ну, погоди! – прошептал Колька. – Поглядим кто кого!
Через день все повторилось, единственный попавшейся в петлю заяц был расклеван коварным вороном. По всему выходило, что Колька ловит зайцев не для своей семьи, а для ворона.
Он мог бы рассказать отцу о жадном вороне и скорее всего отец научил бы его, что нужно делать, но Кольке было уже двенадцать лет, и он считал себя взрослым человеком.

Назавтра он взял в кладовой четыре отцовских капкана, отрубил от мороженой рыбины четыре куска и, уложив все это в рюкзак, отправился к своим петлям. Зайцев в петлях не было. Ворона тоже. Недалеко от каждой петли мальчик насторожил капканы тщательно их замаскировал.

На следующий день, еле дождавшись окончания занятий в школе, Колька примчался домой, переоделся, схватил ружье и даже не поев, кинулся в лес. Хоть он и спешил к капканам, но по дороге не забывал «читать» следы на снегу. Тут ранним утром из снега вылетела на кормежку тетерка, там мышь прострочила стежку, а чуть подальше проткнули снег стройные ножки косули.

Вот и первая петля. Зайца в ней нет, а у капкана следы, которые рассказывают, что ворон долго ходил около тщательно замаскированного капкана, но приманку не тронул. Плюнул Колька с досады и побежал к следующей петле. В последнюю петлю заяц попался и опять был расклеван вороном.

Вечером Колька был особенно тих и не принимал участия в играх младших братьев.

- Ты не заболел ли? – спросила его мать.
- Нет – ответил мальчик, - думаю.
Отец улыбнулся, спросил:
- О чем это ты думаешь? Как от контрольной открутиться?
- Нет, о вороне я думаю.
- О ком, о ком? – удивился отец.
- Ворон, такой большой, черный, он у меня зайцев в петлях клюет, а я его не убить, не поймать не могу.
- А зачем же его убивать или ловить? – улыбнулся отец. – Ты этого убьешь, так другой твою добычу в петлях портить будет. Всех же не перебьешь.
- Так что тогда делать?
- А вот послезавтра я с тобой пойду, если, конечно возьмешь, и покажу тебе что нужно делать.
Колька недоверчиво посмотрел на отца.
- Так возьмешь меня с собой на охоту?
- Возьму – тихо сказал Колька.

Ясный день в лесу только начинал разгуливаться. Два охотника, большой и маленький идут по распадку к просеке. Над волнистыми снежными суметами темнеют лиственницы. Холодно. Тихо. Дыхни – ухо уловит тихий шорох: звезды шепчутся – так говорят якуты.

В зимней тайге ни уюта, ни тепла, но и в ней эти двое находят прелесть. Остановились, смотрят в небо, а там перистые облака! Легкие, белоснежные они не только не закрывают солнечный свет, а даже как будто его излучают. Перед восходом они алеют в предчувствии дня, а на закате алеют в предчувствии ночи. Они никогда не собираются в тучи, как серые, плывущие над самой землей. Они не толпятся, не мечут громы и молнии, они выше всего этого, намного, намного выше и спокойно плывут, держась друг от друга особняком, всегда ясные и светлые, безоблачные облака.
И вдруг: "Крук, кро-кро-кро". Охотники как по команде поворачивают головы на этот звук. Но ворона не видно.

- Он опять моего зайца ест, - говорит Колька. – Побежали быстрее!
- Он когда ест, не кричит – успокаивает его отец.
Вот и петли.
- Ну, хорошо поставил – хвалит, осмотрев петлю, отец. – Все правильно, кроме одного.
- Чего, одного? – заглядывает отцу в лицо Колька.
- А вот смотри.

Отец снимает петлю со ствола лиственницы, делает несколько шагов вдоль заячьей тропы к тонкой невысокой березке одиноко белеющей среди лиственниц. Наклоняет её вершиной к тропе и прикручивает петлю недалеко от макушки. Наклонив еще сильнее к земле, прикручивает её гибкими ветвями к комелю одной из лиственниц и настораживает петлю над тропой.

- Вот и все. Теперь если заяц попадет и начнет дергаться, узел из веток развяжется и березка поднимет зайца над землей на целых полтора метра. А ворон на весу зайцев не клюет.

- А почему?
- Наверное, не умеет.

Когда все петли были переставлены, а капканы собраны над лесом опять разнеслось: «Крук, кро-кро-кро", только крик этот уже не был насмешливым, в нем слышалось возмущение и беспокойство.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000365 - 25/01/15 10:33 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Владимир САНГИ - нивхский писатель, Сахалин







С Вождем нивхского малочисленного народа Вл. Мих. Санги знаком уже несколько десятков лет.
В этом году ему исполнится 80 лет. Это всемирно известный Писатель с большой буквы.
Владимир Михайлович Санги - основоположник нивхской литературы, лауреат Государственной премии Российской Федерации, член Международной лиги защиты прав и свобод человека при экономическом и социальном совете ООН, заслуженный работник культуры Республики САХА (Якутия), общественный деятель.

Родился 18 марта 1935 года в стойбище Набиль Ногликского района.


Хочу вас познакомить с его творчеством...

ИЗГИН

Что-то родное находил Изгин в тупоносых, битых временем и невзгодами
лодках. Они, опрокинутые, сиротливо лежат на берегу залива, как раз напротив
его дома; едва откроешь скрипучую дверь, лодки тут же лезут в глаза; с
выцветшими, потрёпанными бортами они напоминают выброшенных на берег камбал, раскрывших в неслышном хрипе рты: "Воды".

Когда-то дом Изгина стоял в центре посёлка. А посёлок тянулся двумя
рядами вдоль прибрежных дюн. Изгин радовался: его дом расположен удобно --вправо и влево до крайних домов расстояние одинаковое. Это большое преимущество в зимние буранные вечера. Недельные бураны -- самое скучное в жизни нивхов-непосед: ни на рыбалку выйти, ни на охоту. Чем же заняться мужчине? Вот и ходит Изгин в гости к соседям. Под нудное завывание бурана неторопливо пьёт чай, расспрашивает о последних новостях, осторожно выведывает у соседа его отношение к какому-нибудь событию. Вокруг много происходит событий. И не всегда знаешь, как отнестись к ним. Тут нужно не спеша и обстоятельно обдумать их, узнать мнение людей. Когда же это делать,
как не в буранные вечера! Сегодня был у соседа справа, завтра -- у соседа
слева. А если буран затянется, посетит второй дом справа. Всё рядом, удобно.
Попробуй-ка в буран пройти по посёлку. Прибьёт к какому-нибудь сугробу,
утонешь в нём. А то и заблудишься вовсе. Вот и ходят жители крайних домов
друг к другу ежедневно, потому что сидеть дома несколько дней подряд без
дела -- невыносимая тоска. Конечно, лучше бы не надоедать соседу частыми
посещениями, но в буран и расстояние через дом -- почти непреодолимое. И не
останется ничего, как каждый день добираться до соседнего крыльца,
взбираться по скользким заснеженным ступенькам, громко ругать погоду, звучно
кашлять, сообщая о своём приходе, и гулко и усердно топать ногами, стряхивая
с торбазов налипший комками снег. Нивх терпелив. Примет гостя по обычаю:
подаст трубку и расшитый узором кисет, затопит печь. Угостит. Займёт
разговором. Если же беседа затянется допоздна, постелит оленью шкуру --
зачем выходить в буран? Авось к утру уймётся. А Изгину удобно -- его дом
посредине посёлка.

А когда возвратишься с весенней охоты во льдах с удачей -- с огромным
сивучом, сало которого толщиной в пять пальцев! Какие бы муки он претерпел,
перетаскивая сало и мясо к себе, если бы его дом стоял вдали от берега. А
он -- его старый, добрый дом -- стоит прямо над прибрежным обрывом. Удобно
стоит.

Правда, в последние годы Изгину не приходится таскать столь огромную
добычу Но выйти тёплым днём на нагретую солнцем дюну, посидеть на ней,
зарыв в крупный горячий песок голые, узловатые от ревматизма ноги Удобно
стоит дом.

Изгин опытный охотник и рыбак. Некоторые поселковые насмешники говорят,
что он отжил своё и теперь годен разве только в сторожа. Но Изгин не слушает
их -- он был охотником, сейчас охотник и умрёт охотником.

Сколько исходил Изгин за свою долгую жизнь! На восточном побережье
Сахалина нет урочища, где бы в погоне за удачей не побывал Изгин. Нет здесь
ни одного залива, ни одной речки, где бы и не рыбачил Изгин. Пусть
кто-нибудь из этих "остряков" попытается посоревноваться с ним в знании
залива, его мысков, бухточек, рек. Они и названия-то не все знают. Ведь не
случайно в прошлое лето профессор из Москвы, такой же старый, как Изгин,
когда записывал названия всех, даже малюсеньких, уже забытых многими
речушек, бугров, мысов, бывших стойбищ, взял себе в помощники именно его.
Хитрый старик: сам хорошо знает нивхский язык, а всё равно просил разобрать,
из каких слов состоит то или иное название.

Профессор приезжал вместе с нивхским поэтом. Поэт -- частый гость Чайво.
А профессор здесь впервые. Говорил, приехал изучать нивхские названия,
обычаи, пишет книгу, что ли? Пока Изгин беседовал с профессором, поэт занялся другими сказителями --
благо их в посёлке несколько.

Как-то в тихий, на редкость солнечный день старики -- Изгин и
профессор -- сидели на пологой ветхой дюне. Изгин всунул босые ноги в
нагретый песок и не торопясь вспоминал подзабытые названия. Уставший
профессор не спеша записывал их.

Изгин смотрел на чистую страницу толстой тетради. Карандаш профессора
коснулся её, оставил маленький след. Вот карандаш медленно зашагал поперёк
листа, и за ним осталась цепочка следов. Но вот он помчался бойко, и цепочка
за цепочкой, как волны на заливе, легли его следы.

В стороне послышался раговор. Кто-то говорил глухим голосом. Из-за бугра
появился Латун, бригадир молодых рыбаков. На нём чёрный пиджак, такого же
цвета брюки. Ишь, вырядился. Видно, сегодня рыбаки отдыхают. С ним --
молодой человек, сын сказительницы Тайгук. Молодой человек сочиняет складные
тылгуры -- легенды. Это даже не тылгуры. Стихи называются. А он -- поэт.

На другой же день после приезда поэт навестил всех стариков. Изгина
тоже. Старик благодарил молодого человека: далёкий гость принёс ему своё
почтение. Вот и сейчас он подошёл посмотреть, как идут дела у стариков.

Сын Тайгук родился и жил в Чайво до возраста пускания корня.
Односельчане уже ждали, что в посёлке появится ещё один очаг. Но юноша,
подхваченный каким-то ветром, сорвался с родных мест и уехал в какое-то
большое русское селение, что, как рассказывают бывалые люди, находится на
расстоянии полжизни пути, если идти пешком. Говорят, там большие дома-скалы,
такие большие, что можно вселить в один из них всех жителей посёлка Чайво с
его колхозом, рыббазой, метеостанцией, магазином и почтой, и ещё утверждают,
тесно не будет. А домов столько, что, если даже заходить не на чай, а просто
так справиться о здоровье жителей, понадобится много месяцев.

Сына Тайгук не было пять лет. Вернулся учителем и, как сейчас уже
привыкли нивхи называть его -- поэтом. Те, кто первым слушал его выступление
(слово-то какое, тоже появилось совсем недавно), утверждали: никогда их
слуха не касалось подобное.

Вскоре и Изгин услышал его. Сам признанный сказитель, он поразился
обилию ума, вложенного в те немногие слова, что составляют стихи. Поразился
звучности этих слов, стройности и зримости. Многие стихи поэта были одеты в
мудрую печаль. Такое могли говорить лишь уста лучших шаманов, которых Изгину
доводилось видеть в годы своей юности.

Этого молодого человека с рюкзаком за плечами видели во всех нивхских
селениях. Изгин встречал на своем веку не одного собирателя сказок. Но этот
удивлял сказителей какой-то ненасытной жадностью к сказаниям, он мог их
слушать часами.

Что греха таить, Изгин поначалу делал вид, что знает не много сказаний:
кому охота тратить время на сказки и легенды, когда, допустим, пошла рыба.
Да и язык устаёт.

Но вот однажды увидел Изгин: на берегу собралось несколько неводников с
рыбаками и среди них -- кто-то в белой рубахе. Вышел старик
полюбопытствовать, что заинтересовало столько солидных людей. И услышал
неповторимое: казалось, само море вдруг обрело язык и заговорило с людьми --
поэт читал стихи. А вокруг тишина, тишина. Даже слышно, как пена шуршит о
борта лодок. А поэт стоял на груде невода, широко расставив ноги. Левая рука
его энергично согнута, а правая в такт стихам делала круговые движения,
будто он вращал что-то тугое. Его подхватила большая внутренняя сила, и
казалось -- вот-вот он взлетит.

Поэт читал стихи о волне.

Изгин видел, как на бескрайнем океанском просторе что-то еле заметно
сверкнуло. Плеск. Ещё плеск. И зародилась маленькая волна. Играя с рыбьей
стаей, она все росла и росла. И вот, выгнув спину, поскакала белым
горностаем. Велик океан. Во все стороны одна даль, даль. И помчалась
волна Куда? Зачем?

Кто тебя приветит
нежным словом?
Кто тебя
в просторных
далях
ждёт?

Но её никто и нигде не ждёт.
Громадина волна, перед которой ничто не устоит, не знает, зачем она
появилась на свет.

Ничему не рада,
ни на что не злишься,

У тебя, холодной,
никаких страстей.
Забавляясь силой,
вдаль стремишься,
В те края,
откуда
нет
вестей.

И вот она, громадная, и вот она, гривастая и в ярости бессильная,
нависла над скалой. Мгновенье! И обрушится всей своей мощью на камни, и
только вспыхнувшие в лучах солнца брызги напомнят: была она громадная,
могучая волна.

Поэт кончил читать. Все молчали, захваченные страстным чтением.
Изгину жаль волну, так зря растратившую свою огромную силу. Но вот
какая-то смутная, необъяснимая тревога охватила старика, вытеснила все его
повседневные маленькие заботы. Эта тревога молнией вошла в голову старика,
стала стучать в виски, с настойчивостью дятла, добирающегося до личинки
короеда. Только заметили односельчане: с тех пор уже не поэт искал встречи
со сказителем, а старый человек шёл к поэту и торопился выложить всё, что
слышал от разных сказителей за свою долгую жизнь. И рассказывал до тех пор,
пока неутомимый молодой человек не сдавался:

-- Аткычх, передохнём.
И вот стоит поэт перед стариком, высокий, обветренный, как и все
нивхи, с живыми, на редкость большими глазами, окаймлёнными чёрными
ресницами. Брови -- вразлёт, как ястребиные крылья, тонкие, цвета клюквы,
губы. Худощавое лицо живо откликалось на окружающее.

-- Работайте, работайте, -- мягко сказал поэт. Чувствовалось, что он
смущён, пришёл и помешал людям. -- Мы с Латуном просто хотели посмотреть,
как вы работаете.

Изгин обрадовался молодым людям: им тоже интересно, что говорит старый
человек.
-- Присаживайтесь, нгафкка, -- обратился Изгин к поэту. -- И ты
присаживайся, бригадир, -- сказал Латуну.
-- Раз уж сошлись вместе профессор, поэт и сказитель, надо говорить о
том, что всем интересно, -- сказал Изгин, лукаво прищурив и без того узкие
глаза.
"Сейчас что-нибудь расскажет", -- будто неожиданной приятной находке
обрадовался поэт.
-- Вы, конечно, слышали, что среднее течение нашего залива называется
Харнги-ру. Но не знаете, откуда взялось это название. -- Старик обвёл
собеседников испытующим взглядом.

Когда Изгин сказал, что среднее течение залива Чайво у пролива носит
название Харнги-ру, профессор удивлённо глянул на старика. Смотрел с
нескрываемым любопытством. Совсем как подросток, которого посвящают в тайны
охоты. А потом на его блеклые от старости глаза опустилось сомнение.

Харнги-ру Харнги-ру Пожалуй, никто в посёлке не задумывается над
тем, почему среднее течение у пролива называтся Харнги-ру. Называется так, и
всё. И никому нет дела до происхождения этого названия.

Харнги-ру -- Озеро гагары. На заливе -- и вдруг озеро! Разве может быть
такое?
Очень давно юному Изгину дед (память о нём добрая) рассказал, откуда
взялось это странное и загадочное название.

Длинный, сплошь покрытый кедровым стлаником и низкорослым ольшаником
остров, что лежит посредине залива Чайво, некогда был намного шире, чем
сейчас. А на том острове -- озеро.

Как-то гагары пролетали над заливом и нашли этот остров с озером. Озеро
удобное: залив под боком, за пищей далеко лететь не надо.
И поселились гагары на этом озере. Свили гнёзда. Кормят детёнышей живой
рыбой. Очень обильно кормят: рыба рядом, сама лезет в клюв.
Детёныши растут сытые, ленивые. Лежат себе в тёплых гнёздах и только
раскрывают рты, чтобы принять рыбу от родителей. Ни летать не хотят, ни
ходить. Так отлежали ноги, что и по сей день не разгибаются. Потому гагары и
не умеют ходить по твёрдому. А ведь другая птица и по воздуху летит, и по
земле ходит.

Развелось гагар в озере больше, чем комаров в тайге. Они пожрали всю
мелкую рыбу в заливе. Старые рыбы забеспокоились -- их роду приходит конец.
Обратились они со своим горем к хозяину моря Тол-ызнгу.

Приплыл Тол-ызнг к острову. Говорит гагарам:
-- Птицы вы, птицы! Вы наделены крыльями -- расстояния вам нипочём. Вы
наделены умением плавать на воде и под водой -- шторма вам не страшны. Пищу
добыть вам ничего не стоит. Поселитесь снова в отдалённых озёрах.
А гагары тянут шею, чтобы через прибрежные бугры увидеть Тол-ызнга. И
вытянулась шея у гагар длинная-длинная.
Тол-ызнг снова обращается к гагарам:
-- Птицы вы, птицы!..
А гагары издеваются над ним:
-- А-а, а, а-а!
Знают, что Тол-ызнг не достанет их. Он только в море хозяин. Через берег
он не страшен гагарам.
Разгневался Тол-ызнг. Поднял в море страшную бурю. Волны набросились на
берег острова, ударили в склоны побережных бугров. И вскоре разрушили узкий
перешеек, что отделял озеро от залива.
Ещё дед Изгина видел маленькую бухточку, врезанную в остров, -- всё, что
осталось от озера.
А теперь и бухты нет -- прямой, круто обрывающийся к волнам берег.
Гагары разлетелись кто куда.
А море продолжает гневаться и по сей день -- всё рушит и рушит берега

Изгин умолк. Но будто видел: над обрывом в молчаливом крике нависли
крючковатые, как пальцы стариков, оголённые корни. Им не за что ухватиться.
И валятся, валятся в море деревья и кусты.

Исчезло озеро Харнги-ру. Исчезло много прибрежных дюн. Всё рушится. Всё
исчезает. Исчезнувшее забывается. Ничто не вечно. Вечно только время.
Изгину взгрустнулось от этих невесёлых мыслей. Он шевельнул ногой. По
склону дюны побежала струйка песка. И вот уже ручей низвергается вниз, к
воде. Волны подхватывают песок, и течение выносит его в залив. Пройдёт
немного лет, и не станет дюны, на которой сидит Изгин. Да и сам Изгин скоро
умрёт.

Грустно и печально старику. Но тут взглянул на собеседника,
встрепенулся: профессор и поэт торопливо записывали в тетради его слова,
слова старого охотника и сказителя. Цепочка за цепочкой легли волны на
чистые листы. Вечные волны.

И старик подумал: вечна и жизнь. Она живёт, передаваясь из поколения в
поколение.
Через полмесяца поэт уехал домой в областной город. С наступлением
перелёта птиц в сторону полудня уехал и профессор.
И остался старый сказитель один. Наедине со своими мыслями и
настроением
Прошлое лето было большой радостью в одинокой, ничем не приметной жизни
Изгина. Он лелеял надежду на его повторение. Но не приезжал ни профессор, ни
поэт. Говорили, что поэт уехал в Москву. Надолго.

Теперь Изгин целыми днями чинил лодку и сети, это занятие стало его
повседневной радостью. Хоть старый Изгин, но он остался охотником и рыбаком.
За свою долгую жизнь он хорошо изучил нрав залива.

Кто лучше всех в селении определяет течение? А оно изменчивое. Некоторые
бригадиры прямо на рулевых вёслах делают маленькие царапины -- отмечают дни
большой и малой воды. А Изгина увези хоть куда, продержи его там сколько
угодно времени, вернётся к родному заливу, взглянет на его лицо и скажет:
сегодня третий день большой одинарной воды, через неделю будет двойная вода.
А знать воду ой как надо! В большую воду за сутки один длинный прилив и
такой же длинный отлив. А в двойную -- косы не успевают обнажиться, как тут
же вновь заливаются приливной волной. На восточном побережье Сахалина
рыбачут в двойную воду два раза, в большую -- один. В переходный период
между двумя водами первый отлив еле намечается. Но при расторопности можно
сделать замёт. Иногда во время подходов сельди и в толчок притоняют большие
уловы. Но кое-кто по неопытности "зевает" этот миг.

Как-то вышел Изгин на берег, взглянул на залив и заметил: через полчаса
вода слегка отхлынет. Но никто и не собирался на рыбалку. Изгин торопливо
направился к Латуну, бригадиру молодёжной бригады. Застал у него многих
рыбаков. Собрались у бригадира и с самым беспечным видом о чём-то говорят.
Латун гостеприимно поднялся навстречу старику и предложил стул. Старик
прошёл мимо высокого неудобного стула, сел у стены на пол, накрест подогнув
под себя ноги, хитро прищурив щёлки-глазки, сказал:

-- Уже май месяц, а медведь всё ещё спит в берлоге. А осенью он
удивится: "Что-то произошло в природе -- лето на месяц стало короче".
Молодые рыбаки поняли намёк.
-- Что вы говорите, дедушка! Толчок будет завтра, -- уверенно сказал
Латун.
-- У человека есть слабость: когда он разучится делать своё дело,
начинает поучать других. -- Это сказал Залгин, редкий среди нивхов грубиян,
не признающий разницы ни в возрасте, ни в положении. Товарищи не любили его
за это, но держали в бригаде: работал как нартовая собака.

Вокруг раздалось: "Ш-ш-ш-ш". Это на Залгина. А Изгин надел потрёпанную
оленью шапку и гордо вышел. Через час молодые рыбаки стояли на берегу --
тянул слабый отлив. Рыбки, резвясь, выпрыгивали из воды и, сверкнув жирными
брюшками, возвращались в родную стихию. Рыбаки оживлённо говорили о чём-то,
резко жестикулировали. Всё это Изгин видел из окна своего дома. А поздно
вечером, когда рыбаки вернулись с рыбалки, использовав только один отлив,
мимо прошёл старик Изгин. Он шагал с независимым видом: руки заложены за
спину, голова запрокинута, будто старая шапка вдруг настолько отяжелела, что
оттягивала её назад.

-- Дедушка, -- донёсся до него виноватый голос Залгина.
Изгин даже не обернулся.
-- Дедушка, а дедушка! -- слышится глухой, хриплый голос.
Это обращается уже бригадир. Ну что ж. Ему можно ответить.
Молодые рыбаки окружили старика.
-- Дедушка, бригада просит извинить Залгина. -- Это сказал бригадир.
-- И ещё, дедушка, я уже третий сезон бригадиром, а нет-нет да и ошибусь
с этим проклятым течением. Научите меня совсем не ошибаться.

Изгин внимательно посмотрел на Латуна, потом перевёл суровый взгляд на
Залгина, стоявшего с опущенной головой. Видно, здорово ему досталось от
друзей. Старик глубоко и спокойно вздохнул. Примирение состоялось. Кто
теперь посмеет сказать, что Изгин никому не нужен! Человек -- он всегда
людям нужен. Пусть он будет инвалидом или глубоким старцем -- он нужен
людям.

Напротив дома Изгина -- тонь. Её так и называют -- Изгинская. Когда
здесь мечут невод, старик выходит из своего жилища, становится около
питчика, который с помощью деревянного кола регулирует замёт и натяжение
невода, и вслух даёт оценку замету. А увидев, как прибрежной струёй выносит
начало невода, кричит:

-- Смотрите, люди! Бригадир выставил пузо! Видно, слишком много рыбы
вошло в невод. Видно, не под силу бригаде притонить его. И бригадир, жалеючи
людей, загородил рыбе вход в невод!

Питчик пробежками пытается исправить оплошность бригадира, но замёт,
считай, пропал.

Изгина недолюбливали за его острый язык и старческую настырность. Но он
относился к той категории людей, которые всегда бывают правы. И потому его
уважали. Колхозное начальство считалось с его мнением, но решило, что будет
лучше, если держаться от него подальше: уж очень откровенно говорит Изгин о
самых неприятных вещах в работе и поведении членов правления и председателя
колхоза. Рядовые же колхозники поддерживали его -- пусть говорит.

Но с годами боевой дух старика истощался. А последнюю зиму он пережил с
трудом. Почти не вставал с постели. Мучил старый, как он сам, недуг --
ревматизм. А тут ещё заболел воспалением лёгких и чуть не ушёл в Млых-во --
селение усопших. Поднялся только весной. Летом мало общался с сородичами.
Лишь изредка спрашивал: не слышно, приедет ли нынче поэт?

По селению уже не ходили его остроты. Не докучал бригадирам своими
замечаниями
-- Угомонился, -- говорили одни.
-- Как бы нынче не того -- шептали другие.


Вот уже третий год колхоз застраивается новыми домами. Посеревшие от
времени старые избы были возведены ещё руками Изгина и его сверстников. Они
отслужили своё, и колхоз построил новый посёлок чуть выше прежнего. Старые
же дома разобрали на нё -- амбары для хранения юколы.

Нынче летом последние семьи въехали в новые дома. Изгин же ни в какую не
соглашался покинуть своё старое жильё. Его дом теперь стоял оторванно от
пахнущих смолой коттеджей. Колхоз слегка починил жилище старика. На этом от
него отстали.

Последнее лето Изгин отдавался своим давним желаниям. А эти желания, как
больные птицы, не улетали далеко. В мае он ждал наступления июня -- месяца
хода горбуши. В июне с нетерпением ожидал хода кеты, который бывает в конце
августа. Он заготовил много юколы и всё роздал сородичам. Односельчане
удивлялись его беспечности: себе-то не оставил
И опять по селу пополз шёпот:
-- Пожалуй, нынче он того


С особым нетерпением старик ждал наступления зимы. Бывает такое.
Справится человек со своими насущными делами и однажды ловит себя на мысли:
дела поменьше и не очень важные закончены, а главное, большое ещё далеко
впереди. Сделать бы его сейчас, да нельзя -- не время. Остаётся одно --
мучить себя изнурительным ожиданием.

Изгин уже давно закончил приготовления к зиме. И теперь скучал от нечего
делать и ругал себя за его непоспешность. Старик открывал дверь. Та выводила
скрипучую песню, которая вползала в его душу и тяжёлой печалью растекалась в
ней. Открывалась дверь и вместе со светом в глаза лезли старые, никому не
нужные лодки. Их даже на дрова никто не порубит. Пропитанные насквозь солью,
они способны только тлеть, испуская едкий дым.

А ведь когда-то и их водили пузатые и деловитые мотодоры. Наполненные
живой сельдью, они важно подходили к приплоткам, где их радостно встречали
сортировщицы и шумная ребятня. Когда-то и с ними заигрывали волны,
плескались вокруг них и играючи прикасались к ним щёчками.

А теперь они, никому не нужные, забытые, лежат на берегу. Лишь ветер
навещает их, пролезает сквозь щели, равнодушно гудит в пробоинах и улетает
по своим, только ему известным делам. Да дождь, видя их беспомощность,
злорадно пляшет по открытым днищам. Старику жалко их, и его глаза
покрываются голубовато-белесой плёнкой грусти. Старик старается не глядеть
на лодки, у порога звучно сморкается и мучительно думает: чем бы сегодня
заняться?

Потоптавшись минуту в нерешительности, не спеша поворачивается и, сутуло
пригнувшись, влезает в низкую дверь. Медленно проходит в наполненную
сумраком комнату. И начинает переставлять прочные сиденья -- чурки от
лиственницы -- от стены к нарам, потом от нар переносит в угол, где грудится
всякий хлам: дырявый брезентовый дождевик, заплатанная ватная телогрейка,
грязное бельё. Валко ступает в сторону, примеривается, снова хватает чурку,
несёт в передний угол и ставит к свежевыскобленному пыршу -- обеденному
столу на коротких, с рукоятку ножа, ножках.

Эта странная для постороннего глаза привычка появилась у него давно,
когда Изгин вошёл в рыболовецкую артель и закрепился на месте.
До времени пускания корня Изгин прожил как и все нивхи: год у него был
строго разбит на сезоны. Когда солнце при своём заходе делает самый длинный
в году шаг -- это сезон лова горбуши. Многотысячные стаи лосося идут из моря
в реки на нерест. И человек выезжает на облюбованное ещё предками урочище и
заготовляет нежную юколу.

Когда деревья и травы остановят свой буйный рост и, отдав земле своё
наследство, устало отдыхают, из моря прёт старший брат лососей -- кета. И
человек срывается за косяком рыбы в новые места.

Но вот пришли холода. По утрам гулко гремит подмёрзшая земля, уверенно и
обильно падает первый, уже "настоящий" зимний снег, которому суждено
растаять весной последним. Бодрящий воздух, мягкое поскрипывание ещё не
схваченного морозом снега тревожат сердце. Человек чувствует, как он
наливается новой силой. Притихает на какое-то мгновение. Потом вдруг
заволнуется, заспешит. И переезжает всей семьёй с оголённого побережья моря
в тул-во -- зимнее стойбище, -- где под защитой тайги не страшен никакой
буран. Зима долгая-долгая. Но вот солнце стронулось с самого короткого дня.
Месяца через два мужчины заканчивают сезон охоты на соболя и вскоре
переезжают в кэт-во -- в летнее стойбище -- и открывают сезон охоты на
морского зверя во льдах.

Каждый переезд -- это новые места, новые дела, новые радости. И так из
года в год в течение многих лет.

Когда организовалась рыболовецкая артель, пришёл конец такой жизни.
Изгина мучила тоска по вольным переездам. Каждодневная многолетняя работа в
колхозе приглушила эту тоску. В последние годы вновь заговорил властный зов
тайги. Но старость и болезни держали старика в четырёх стенах тёмного
приземистого дома.

И заметили люди: у старика появилась странность. Ни с того ни с сего
Изгин переставлял в доме нехитрую мебель. Высокий русский стол, обшитый
потрескавшейся, выщербленной клеёнкой, переносил от окна к глухой стене,
низкий стол -- пырш -- перетаскивал к нарам, менял местами толстые
чурбаки -- сиденья.

Не знали люди, что после таких перестановок в доме убийственная тоска по
странствиям хоть ненадолго, но заглушалась: перестановка мебели создавала
иллюзию смены мест, переездов.

В нынешнюю весну перестановки так участились, что замученный длинноногий
стол стал жалобно скрипеть. И чтобы не расшатать его окончательно и как-то
отвадить себя от этой неодолимой потребности, старик прибил большими
гвоздями ножки стола к полу.

Шли дни. Долгожданная осень медленно, но вступала в свои права.
Нгаски-ршыхн -- Чересхребтовый ветер, дующий с материка, -- стал настойчивым
и до дерзости властным. Он взбеленил залив, который долго и упорно бил в
берег гривастыми волнами, будто зная, что отсюда ему суждено застывать.

Как-то утром привычно пропела дверь, вместе со светом в глаза ударили
силуэты лодок, но за ними старик не увидел живого плеска воды. Как глаза
мертвеца, холодно мерцала тусклая полоса. Старик облегчённо вздохнул:
скоро


А пока он решил заняться промыслом нерп. Осенью нерпы не уходят в
море -- в заливе достаточно пищи. Они просасывают тонкий лёд и дышат через
отдушины. Иногда выходят на лёд. Тогда их видно на ледяной пустыне за много
километров.

Ещё несколько дней стужи, и по заливу можно ехать. Изгин заточил лёгкий
гарпун, подтянул на нарте ремни, обрубком лесины подпёр дверь, чтобы
бродячие собаки не проникли в дом, и первым в селении открыл сезон дороги.
Откормленные собаки рванули и понесли Изгина к острову Лежбище. По целине
ещё не сбитого ветрами снега чётко обозначились две узкие полоски -- след
Изгиновой нарты. Попарно привязанные к потягу собаки мчали легко. Над
заливом взлетала длинная песня полозьев. Впереди упряжки, соединённый с
потягом длинной постромкой, резво бежал передовик Кенграй. Он знал, куда его
направил хозяин. Каждую осень Кенграй ведёт упряжку на остров. Там его и всю
упряжку ждет свежее мясо нерпы. Старик не командует собаками -- передовик
отлично знает дорогу.

Вдруг Кенграй резко бросился в сторону. Упряжка с визгом пошла за ним.
Изгин не остановил нарту, а только слегка притормозил. Кенграй, тыча носом,
стал разгребать чуть приметный бугор. Под тонким снегом оказалась чёрная
вода.

Отдушина! Обрадованный старик не по возрасту ловко спрыгнул с нарты и
отметил её веткой ольхи, прихваченной на всякий случай. Нерпа этой отдушины
по нивхским обычаям уже имела хозяина. Теперь если кто-нибудь добудет её,
обязательно отдаст хозяину отдушины.


Покосившаяся бревенчатая изба, припорошенная свежим снегом, дохнула
на хозяина холодным сумраком. Изгин внёс меховую постель, юколу для себя и
собак, кастрюлю и остальные вещи. Затопил железную печку сухими
прошлогодними дровами, что аккуратно сложены у стены.

Изгин проснулся с мыслью: не проспал ли? Было темно и холодно --
избушка остыла за ночь. Маленькое окно -- будто грязный листок бумаги:
начинался рассвет. Старик приподнялся на локтях, старость больно отдалась в
позвоночнике. Кряхтя, поднялся и разжёг печь.

Позавтракал юколой и вышел. Солнца ещё не было, но даль хорошо
проглядывалась. Старик от радости вздрогнул -- на белой, как простыня,
поверхности залива чернели три крупные точки. Это нерпы. Сегодня первый день
охоты по замёрзшему заливу. Старик надел белый маскировочный халат, взял
изящный гарпун и малокалиберную пятизарядку и спустился на лёд.

Изгин долго целился. Нерпа взмахнула ластами, красиво изогнулась и
ушла в отдушину, будто пронзила лёд. Капли крови на снегу говорили о лёгком
ранении.
-- Эх, хе-хе-е-е -- только и сказал Изгин.
Вторую нерпу, маленькую, взял. Третья не подпустила на выстрел. Неудача
не огорчила охотника. Чего хорошего ждать, когда он не соблюдает даже самых
простых обычаев. Ведь перед охотой надо было задобрить хозяина моря
Тол-ызнга. Старик отругал себя за поспешность.

Вернувшись в избу, Изгин вытащил из мешка кулёчек с рисовой крупой,
которую прихватил не для того, чтобы после охоты баловать себя душистой
кашей или наваристым бульоном, а специально для жертвоприношений, отсыпал
горсть крупы, выложил из пачки несколько папирос, что предназначены для той
же цели, так как Изгин не приучил себя к курению, и не поленился сходить за
целый километр к отдушине.

-- Будь благожелателен ко мне, дряхлому старику. Угостил бы тебя, да
нечем: беден я, -- сказал, мягким движением бросая в воду приношения.

Изгин больше месяца не ел свеженины. Потому, не откладывая надолго,
ловко разделал нерпу, закусил сладкой печёнкой, сварил и съел нежную требуху
с кровью. Голову нерпы обсосал и закопал под обрывом -- пусть другие нерпы
не думают, что Изгин дурно обращается с их сородичами.

В последующие два дня старик добыл только одну нерпу.
"Ничего, -- успокоил он себя, -- только начало охоты".
Как-то, поднимаясь с залива на берег, Изгин заметил: под обрывом в снегу
мелькнул рыжий хвост. Неужто лиса? Чего она подошла прямо к избе, ведь
собаки рядом? Лиса вынырнула из снега -- в зубах голова нерпы. Это была
молодая, совсем светлая лиса. Она тонко тявкнула на человека и, дразня
собак, помчалась прибрежными буграми.

Следы лис стали попадаться часто. Но старик не обращал на них
внимания -- мех ещё недостаточно вылинял. Да и охота на этих прекрасных
ходоков -- большая трата сил. А старик уже не может долго стоять на лыжах.

В пятое утро вышел Изгин из своей избушки да так и замер: семь нерп
лежало на ледяном панцире залива. К первой подкрался близко, но она успела
уйти в отдушину. Другие нерпы лежали в отдалении и не могли заметить
человека в белом халате. Старик решил подождать: если у нерпы нет второй
отдушины, она через несколько минут высунет нос, чтобы вдохнуть воздух.

Так и есть. Вода запузырилась, забулькала, и показался буроватый усатый
нос. Изгин с силой вонзил в него гарпун. Нерпа рванула и сдёрнула наконечник
гарпуна с древка, но ремень, связывающий их, не дал ей уйти. Ремень
натянулся, зазвенел тетивой тугого лука, с него бусинками брызнула вода.
Нерпа вырывалась, но жало наконечника с открылками прочно засело в слое жира
под кожей. Изгин с трудом подтянул нерпу, коротко и хлёстко ударил палкой по
голове, вытащил на лёд.

Ко второй подкрался близко и тут увидел: она без головы. А следующая
нерпа была с разодранным горлом. Это мог сделать только Он. Да, да, Он. Это
его работа. Старик обрадовался тому, что у его друга клыки ещё сильны.

Он, конечно, знает, что Изгин одряхлел и очень нуждается в его помощи.
Он явился ночью. Как всегда, мастерски подкрался к нерпам и ударами клыков
умертвил их. Это Он приготовил подарок своему давнишнему другу. Сам же,
должно быть, сейчас отдыхает в буграх острова.

Полдня Изгин занимался тем, что свозил дар друга к избушке и варил пищу
себе и собакам

После крепкого чая он обычно ложился отдыхать. Сегодня же после встречи
со старым другом ему не лежалось. А он-то думал, что больше не увидит его,
вышел на залив, нашёл след. Старик узнает его среди тысячи лисьих следов. Он
крупный, как у ездовой собаки. Старик пригнулся над ним -- когти
притупились, почти не обозначались на снегу. Да, стар. Эта зима -- последняя
зима старого друга. Такова воля природы. Изгин лишь ускорит его конец. Чего
ему зря мучиться?

Они впервые встретились восемь лет назад. Как-то днём Изгин рассматривал
в бинокль поверхность залива и вдруг заметил: от Лесистого мыса к лежбищу
движется чёрная точка. Вскоре он узнал, что это длиннохвостая собака.
Наверно, сука, решил Изгин. Собака пробежала мимо него в нескольких шагах. И
только тогда Изгин распознал в ней чёрно-бурого лисовина. Схватил ружьё, но
зверь скрылся за ропаком. А спустя минуту старик уже радовался, что не убил
дорогую лису.


В далёкие времена Изгиновой юности каждый род нивхов имел свои охотничьи
угодья. У отцов Изгина было большое урочище за Лесистым мысом. Летом и
осенью там собирали ягоду и орехи, зимой охотились на соболя. Но главным его
богатством, считались чёрно-бурые лисы. Отцы Изгина выкапывали из нор лисят
и держали в посёлке. Тогда чуть не у каждого дома можно было видеть
маленькие хатки. Тонкий лай лис перемешивался с грубым лаем нартовых собак.
И этот хор можно было услышать почти во всех нивхских селениях. На племя
оставляли несколько пар лучших чернобурок. Чувствуя покровительство
человека, звери не уходили из урочища. Со временем нивхи перестали держать
лис. И никто уже не интересовался норами, расположенными далеко от селения.

С некоторых пор охотники стали замечать, что помеси чёрнобурых и рыжих
лис -- крестовок и сиводушек -- стало больше. А потом у промысловиков
появились дальнобойные ружья, охотники преследовали дорогих зверей и выбили
почти всех. Бывали зимы, когда чернобурок не встречал ни один охотник с
побережья. Вот как мало их стало!

Когда Изгин впервые увидел лисовина, у охотника появилось такое чувство,
какое появляется при встрече единственного брата после долгой, полной
неизвестности разлуки. Наверно, это потомок чернобурок Лесистого мыса.
Где-то глубоко в душе шевельнулось придавленное толстым слоем времени
чувство -- чувство хозяина и покровителя. Первая мысль была: как бы лисовин
ненароком не нарвался на чей-нибудь выстрел.

В течение зимы Изгин и лисовин встречались несколько раз. Человек
отгонял зверя от косы, по которой ходили охотники. Лисовин уходил спать в
сторону Лесистого мыса. Его переход на залив и косу лежал через остров
Лежбище. При каждой встрече радость заполняла душу Изгина, и он разговаривал
с лисовином как с родным. А тот, отбежав немного, садился, рассматривал
человека и, оглядываясь, медленно уходил.

Лисовин перестал бояться Изгина. И не надо, умница! Знай своё дело --
размножайся.

Несколько раз лисовин попадал в облаву охотников, но перепрыгивал флажки
и уходил, дразня стрелков богатым пушистым хвостом. Он крупный и сильный. О
нём в селениях ходили легенды и поверья: будто это не лиса, а дух,
обернувшийся в дорогую лису, показывается людям, чтобы напомнить о себе.


В феврале во время гона лисовин водит целую стаю самок. Другие самцы
боятся его -- уж очень сильны челюсти у чёрно-бурого, а удар широкой грудью
может любого сшибить с ног. А в следующую зиму охотники добывали крестовок и
сиводушек. И никто не знал, что надо благодарить не всевышнего, а Изгина,
Изгин же от этой доброй тайны испытывал неописуемую радость.

С годами спина лисовина всё больше и больше седела. И уже на шестую зиму
она сплошь заискрилась серебром, и шкура лисовина стала дороже, чем шкура
самого тёмного соболя.


Лисовин -- прекрасный охотник. За утро с ходу убивал не одну заспавшуюся
нерпу. Он без труда мог зарезать оленя-нялака [Олень-нялак -- молодой
олень-двухлеток.]. Его добычу подбирал вместе с лисами и Изгин. И усердно
благодарил прекрасного охотника. И ещё старательнее следил, чтобы лисовин не
ходил на косу.


В прошлую зиму Изгин видел своего старого друга. Тогда Изгину стало не
по себе -- лисовин утратил гибкость, позвоночник его огрубел, шаг потерял
изящную размашистость, задние лапы не ложились во вмятины от передних;
великолепный чок -- округлый единый след от передней и задней лап -- был
потерян, и след получался размазанный. Изгину стало больно от мысли, что и
его друга настигла безжалостная старость. Теперь Изгина беспокоила другая
мысль: лисовин подохнет где-нибудь в тайге и никто так и не оценит
редкостную шкуру.


В прошлом году во время гона состоялась их последняя встреча. А лисовин
был один. Наверно, он уже не самец, с болью подумал старик, но не стал
стрелять -- шкура линяла.

Вскоре охотник слёг и только к лету встал с постели.
В эту осень один из охотников на позднюю утку рассказывал, что видел
молодую бурую лису. Хотя она не успела надеть "выходную" шубку, можно
полагать, что это крестовка. Неужели это потомок лисовина? Неужели он ещё
может продолжать свой дорогой род? Чувство, похожее на надежду, вселилось в
душу Изгина и стало тревожить и звать в дорогу. Но силы

Старика всё лето мучила мысль: станет ли он на охотничью тропу? Кое-кто
в селении поговаривал, что старик отправил на пенсию своё охотничье сердце.
Но больнее всего было самому признаться в этом. "Я ещё покажу, на что
способен!" -- вдруг рассердившись, сказал он себе.


Тяжелогружёная нарта с трудом дотащилась до посёлка.
Изгин остановил нарту у своего дома, закрепил её остолом, начальный
конец потяга с передовиком Кенграем привязал к колышку и, отодвинув обрубок
лесины, толкнул дверь. Он замер от неожиданности -- в стороне, у стены
лежала большая мёрзлая нерпа. Старик понял: это нерпа из отмеченной
отдушины. Нивхи строго соблюдают добрые обычаи.

То ли продуло по дороге, то ли остыл во время ожидания нерп у отдушины,
но стоило попасть в тепло, как заныли все суставы. Ночью то и дело
просыпался от боли в позвоночнике и потом долго не мог уснуть.

Теперь старик целыми днями лежал на оленьих шкурах поверх низкой полати
и смотрел на огненный живой глаз-кружок в дверце постоянно горящей печки.
Тут забуранило на неделю, и Изгин радовался: не надо подниматься с постели.
Его навещали родственники, друзья-старики. Приносили гостинцы: мягкую юколу
из тайменя и свежий топлёный жир нерпы. При посетителях он старался
держаться бодрее.

Прошёл буран.
Но старик не поднялся. Он пролежал до большого февральского бурана и
встал лишь тогда, когда над миром установилась морозная, тихая до звона в
ушах, солнечная погода.

Изгин торопился -- неизвестно, что будет через несколько дней. Может
быть, его снова повалит болезнь. А пока чувствует себя вполне сносно. Скорей
в тайгу! Но у него нет широких лыж. Изгин попросил их у старика Тугуна,
который уже два сезона не становился на лыжи, но хранит охотничьи
принадлежности -- память о былой славе.

-- Зачем тебе мои лыжи? -- едва веря в услышанное, спросил Тугун.
-- Похожу по тайге, -- тихо ответил Изгин.
-- Ты же не оправился после болезни, -- сказал Тугун, а сам подумал:
старость -- такая болезнь, от которой не оправляются.
-- Я хорошо чувствую себя. Дай лыжи. Я похожу по тайге, -- голос Изгина
дрожал. Было похоже, что это его последнее желание.


Лесистый мыс за спиной.
Звериный инстинкт подсказывал: нужно идти гуськом. Но мешал потяг --
прочная, сплетённая из тонких верёвок бечёвка, к которой попарно привязаны
собаки. И собаки тонули в рыхлом снегу на глубину своего роста.

Со стороны казалось бы: по снегу скользит цепочка стройных острых ушей,
а за ними -- полчеловека Тяжелее всех Кенграю: ему пробивать дорогу.
А каюр спешил: надо успеть засветло добраться до каменистых россыпей.
-- Та-та!
Собаки дружнее налегают, постромки упруго гудят. Но через несколько
минут упряжка снова сдаёт. Из груди, сдавленной широким ремнем --
хомутом, -- с тяжёлым свистом вырывается воздух. Языки провисли на добрую
ладонь.
Собаки на ходу беспрестанно хватают снег.

Вот упряжка совсем встала. Собаки виновато оглядываются на хозяина, их
верные глаза говорят: сейчас мы снова пойдём, дай только немного
передохнуть.
-- Та-та!
Упряжка пошла. Медленно и трудно, огибая лома -- нагромождения
поваленного леса, -- обходя придавленные невзгодами суковатые деревья.
Иногда какой-нибудь пёс падал под лежалый ствол, исчезал в снегу с головой.
И каюр останавливал нарту: пока пёс выкарабкается из рыхлого снега, совсем
выбьется из сил.

День на исходе. А до россыпей ещё далеко. Охотник в этих местах впервые.
Но идёт верно, по приметам, подсказанным отцом, когда Изгин был в возрасте
посвящения в охотники: кончится марь, пойдут отроги, что на расстоянии двух
дней быстрой ходьбы, после понижения переходят в отвесные горы. До гор не
доходить. Идти долиной маленькой речки. Слева и справа долина прорезается
несколькими расщелинами. Выше она сужается. На расстоянии полутора дней
ходьбы отроги, что идут по правую руку, обрываются, и поперёк твоему ходу
поднимается круглая сопка с обвалившимися склонами. В этих россыпях раньше
было обиталище чернобурок. За сопку лисы не заходят -- там поперечная
расщелина покрывается глубоким снегом. В неё ветры не проникают, и снег всю
зиму лежит рыхлый. Звери не любят эту расщелину.

Лисы отвоевали долину речушки, берущей начало у основания Округлой
сопки. И жируют в ней и летом, и зимой. Благо в долине много пищи: кедровых
орехов, ягод, мышей, боровой дичи -- глухарей и рябчиков. В речушку большими
косяками входит летом горбуша, а осенью -- кета. Рыба мечет икру. А после,
дохлую, её выносит течением на песчаные мели.
-- Та-та!
Собаки идут шагом. Уже не свист вырывается из их сильной груди -- слышен
хрип, как будто на горле собак сомкнулись челюсти медведя.
Охотник становится на широкие лыжи и выходит вперёд. За ним упряжка с
пустой нартой.

Справа показался распадок, заросший густым невысоким ельником. Возможно,
лет пятьдесят назад здесь был пожар, и деревья не успели вытянуться.
Уже сумрак незаметно опустился на тайгу. И под кронами пихты и ели
сгустились тени. А отроги тянутся, тянутся, и конца им не видно.

-- Порш! -- тихо и как-то безразлично, будто покорившись непреодолимости
пути, говорит каюр.
Собаки тут же залегли. Их бока вздымаются часто-часто, как маленькие
кузнечные мехи. Собаки жадно глотают снег.
-- Вам очень жарко. Замучил я вас, -- как бы извиняясь, говорит каюр.
Те в ответ благодарно виляют обрубками хвостов.

Каюр не стал привязывать нарту к дереву -- уставшая упряжка без причины
не сойдёт с места, -- закрепил одним остолом.
Огляделся. Тёмные тучи набросили на землю мглистую тень. У горизонта
морозно алела узкая, как лезвие охотничьего ножа, полоска. Тихо. Погода
вроде бы не изменится.

Редкие прямоствольные лиственницы вынесли оголённые ветки до самого
неба. На сучьях снег -- будто кто-то невидимой рукой разложил по толстым
ветвям ломти тюленьего сала. Тайга отрешённо и спокойно бормочет свои вечные
слова. Похоже, что великой тайге совершенно безразлично, кто вошёл в неё:
зверь ли, птица ли, человек.

Сумрак сгущался.
Изгин поводил плечами и походил поясницей, изгоняя озноб, овладевший им.
Когда руки немного отошли, схватил топор и пошёл выбирать сухое дерево. У
старика строго-настрого заведено -- в любых условиях не отказывать себе на
ночь в горячем чае.

Нарубил сухих сучьев, повалил две нетолстые сухостойные лиственницы,
перетаскал к нарте. Для растопки содрал с деревьев рыжую бороду -- лохматый
лишайник бородач.

Через несколько минут затрещал сухой бездымный костёр. Старик туго набил
снегом обгорелый чайник и подвесил его над костром.

Нужно ещё накормить собак. Изгин отрезал кусок сала величиной с
пол-ладони и, подцепив кончиком ножа, точно бросил ближайшему псу --
высоконогому Аунгу. Тот на лету поймал предназначенную ему порцию. Второй
кусок перелетел через голову Аунга и угодил в пасть жадному вислоухому
Мирлу. Через несколько минут вся упряжка закусила мороженым салом, после
чего принялась грызть мясистую юколу.

Вскоре поспел кипяток. Старик опустил щепоть чая в поллитровую
алюминиевую кружку, достал из мешка варёного мяса, немного хлеба и стал
жевать в задумчивости.

Горящие угли тонко запели. Дух огня напоминал о себе. Изгин отломил
кусок хлеба и юколы, бросил в костёр: вот тебе, добрый дух. Сделай, чтобы
больному старому охотнику сопутствовала удача. Чух!

Когда старик закончил свою нехитрую трапезу, уже совсем стемнело. В небе
кое-где бледно мерцали высвеченные костром звёзды.

Пора спать. Обложил костёр с двух сторон лесинами, наладил нодью --
долгий таёжный огонь. Нодья будет тлеть всю ночь.
Рядом с лесиной выбил ногами яму в снегу. Положил на дно оленью шкуру и
лёг спиной к костру, мысленно попросив хозяина тайги всех благополучий в
трудной дороге таёжного охотника. Выбрал удобную позу, натянул на голову
большой меховой воротник от оленьей дохи и глухо позвал:
-- К'а!
Собаки в упряжке привычно подошли к своему хозяину и тесно залегли
вокруг него.
В эту ночь старику снился молодой поэт
Едва развиднелось, а старик уже был на ногах.
Высокие слоистые облака обложили всё небо. Сквозь них слабо сочился
скупой свет нового дня.

Было тихо, будто закрыли все ворота, откуда мог вырваться ветер и,
радуясь своему освобождению, пронестись по свету.
Нодья почти вся сгорела -- остались одни обугленные концы сушняка.
Человек собрал сучья, нарубил тонкого сухостоя. И второй раз в этой огромной
дикой местности запылал маленький костерок.

Налетела стая таёжных бродяг -- мрачных остроклювых кедровок. Они
расселись на ближайших деревьях и резким картавым криком нагло вопрошали:
чем бы поживиться?

Прилетели две маленькие черноголовые синицы. Сели на пенёк, уставились
бусинками глаз на невидаль -- костёр, о чем-то между собой затенькали.
Погреться прилетели. Так подсаживайтесь к огню. Всем тепла хватит. Но
синички повертели чёрными головками, невесомо вспорхнули на высокую пихту и
стали прыгать с ветки на ветку, внимательно и зорко всматриваясь между
хвоинками -- пташки вылетели на завтрак.

Горячий чай выгнал остатки стужи, которая, воспользовавшись сном
старика, закралась под самое сердце.
Изгин решил не мучить собак -- лес стал гуще, снег глубокий и рыхлый.
Растянул упряжку на всю длину потяга, чтобы собаки не запутались в
постромках, дал им мороженой наваги и немного сала (кто знает, сколько ему
бродить по тайге) и стал на лыжи.

Кенграй и Мирл оторвались от корма: ты что, уходишь без нас?
Охотник оглянулся: уже вся упряжка недоуменно смотрела ему вслед. Старик
налёг на лыжную палку и быстрее заскользил между деревьями.
Рассыпающийся целинный снег мягко ложится под лёгкие охотничьи лыжи,
обшитые камусом -- мехом из оленьих лапок.

Лес поредел. И вскоре деревья раздвинулись.
Изгин пересёк чистую низину, углубился в ольшаник. Охотник не
сомневался, что идёт по переходу лисовина. И действительно, между кустами,
где снег не переметает, он наткнулся на тропу. И старое, уставшее от
пережитого сердце вновь сообщило о себе: застучало радостно и взволнованно.



Последний, трёхдневной давности, след уходил в сторону тайги. Лисовин
делал частые галсы в сопки. Но основная тропа вела в верховья речки.
На повороте от речушки Изгин вдруг наткнулся на лыжню. Она уперлась в
след лисовина, дала несколько лучей в сторону, оборвалась: человек вернулся
своим следом. Судя по всему -- здесь побывал опытный охотник. Только
намётанный глаз Изгина мог заметить места ставки капканов. Их четыре.
Человек был здесь позавчера. Надо обойти чужие капканы, нельзя мешать
другому охотнику. Это закон тайги.

Но вдруг старик рассердился. Ведь чёрно-бурый лисовин принадлежит ему,
Изгину. А тут кто-то другой покушается на его драгоценность. Но мог ли кто
знать, что ты оберегаешь лисовина уже много лет, что дорогая шкура при
желании уже давно составила бы венец твоей охотничьей славы? Тот, кто
поставил капканы, конечно, не знал о намерениях Изгина. Получается, что
Изгину нужно не мешать тому охотиться. От такой мысли стало совсем плохо.
-- У-у-у, -- злится старик. Он ненавидит охотников, которые, поставив
капканы, сидят дома и пьют чай. Ловись, зверь, ловись. Впрочем, чего я
мучаюсь, -- обрадовался Изгин. -- Ты лови себе капканами, а я похожу по
тайге, -- мирно и окончательно договорился старик с отсутствующим
соперником.

Потянул слабый ветер. На полянах взметнулись струйки сухого снега и
змейками поползли к опушке, исчезли там в кустах. А в лесу -- тихо. Лишь
лиственницы таинственно шушукаются своими верхушками.

Слева появился узкий, как щель, оголенный распадок. Лишь кое-где на его
крутых склонах зацепился кустарник, теперь утопленный в снегу до ветвей.
Затем справа отроги заметно понизились. Скоро!

Утром небо было светло-серым, сейчас оно стало мглистым. "Успею
обернуться", -- успокоил себя старик.
А вон впереди за двумя излучинами долины -- сопка.
Ещё немного, и начнутся бугры и россыпи -- дом лисовина.
Подходя к ним, Изгин нашёл сегодняшние следы. Лисовин мышковал на пойме
и вернулся к каменистым россыпям.

Тяжело переступая, старик поднялся на первый бугор. Оглянулся по
сторонам -- не видно лисовина.
Дорога утомила старика, хотелось сесть, привалиться к дереву и
расслабить ноги. Изгину стало жаль своих верных ног, так долго служивших
ему. Пора им на покой. А он заставил их так много трудиться. Но надо ещё
осмотреть другие бугры. Да поспешая -- погода что-то не нравится.
Изгин чуть не вспугнул того, кого так долго искал. На снегу под
нависшими ветвями ольхи чётко обозначился чёрный круг. От волнения старик
чуть не присел. Сердце колотилось так гулко, что казалось, лисовин слышит
его удары. "Он, конечно, знает, что я здесь, -- думает Изгин, -- он не
уйдёт. Он позволит мне взять его шкуру".

Метрах в двадцати от лисовина топорщится куст кедрового стланика.
Отличное укрытие! Подход удобный. Изгин стал подкрадываться. Нагнувшись до
ломоты в спине, он медленно и мягко переступал широкими лыжами. Мех, которым
обшиты лыжи, смягчал шелест, рыхлый снег скрадывает звуки движения. Лисовин,
не шевелясь, дважды поднимал уши, прядал ими. Изгин останавливался и
старался не дышать. Наконец вплотную подошёл к кусту и неслышно положил
ствол ружья на ветку. Не нужно спешить. Нужно сперва успокоить сердце.
Лисовин хорошо виден. Отдохну и тогда буду стрелять. Но тут в старике
что-то поднялось и запротестовало. Нет, он не будет стрелять в спящего
лисовина, который щедро дарил ему нерп и оленей. Стрелять в спящего зверя
нехорошо. И притом Изгин так соскучился по другу, что ему непреоборимо
захотелось увидеть его во всей красоте. Хотелось поднять его, посмотреть
живого в невиданной шкуре и тогда уже

Рядом с лисовином -- несколько чашеобразных вмятин: видно, это его
любимое место отдыха. Нет, в спящего зверя Изгин не будет стрелять.
Как бы угадав желание человека, лисовин поднял голову, невозмутимо
зевнул. Озираясь вокруг, потянул воздух. Встал на толстые лапы и
встряхнулся. По всей спине, от головы до хвоста, пробежала серебристая
пересыпь. Изгину даже явственно послышался звон -- будто рассыпались
серебряные деньги.

Лисовин сейчас будет купаться в снегу. Так и есть, он вытянул морду,
подогнул передние лапы, оттолкнулся задними и проехался на брюхе. Затем
перевернулся на спину, перекатился с боку на бок, встал и встряхнулся.



На лисовине очень дорогая шкура. Такую шкуру Изгин за свою долгую жизнь
впервые видел. Вот она. Уже в руках Изгина. Такая добыча! -- мечта охотников
всего света.

Перед тем как нажать на спусковой крючок, Изгин ещё раз внимательно
оглядел друга. Он стар. Уже не нужен природе. Всё равно умрёт где-то в
тайге, и его съедят другие звери, и бесценная шкура так и не найдёт своего
ценителя.

Изгин убедил себя, что убиение столь дорогого зверя оправданно. Пусть
послужит своему другу и покровителю последний раз.
Изгину стало немного неловко, когда он поймал себя на мысли -- о нём
напишут в районной газете. Может, сфотографируют. А что? Пусть пропишут в
газете! Пусть все узнают, что лучший охотник -- это Изгин. На закате жизни
Изгина посетит большая охотничья слава.

Старик снял с правой руки мягкую рукавицу из нерпичьей кожи, приник к
прицелу и плавно положил палец на холодный спусковой крючок. Глубоко
вздохнул, медленно выдохнул, задержал дыхание. Мушка направлена точно в
голову зверя. Сейчас выстрел громко известит миру о неслыханном успехе
старого охотника Изгина.

И вдруг -- будто пламя из охотничьего ружья. Изгин вздрогнул и поднял
голову. Красная молодая лисица вылетела из-за куста, играючи прилегла перед
красавцем лисовином. Гибко и упруго заходила всем телом. Виляя хвостом,
обошла лисовина вокруг. Изогнувшись, рыбой взметнулась перед его носом.
Лисовин, как бы отбиваясь от нахлынувшей напасти, поднял переднюю лапу. Его
толстый пушистый хвост заходил кругами. Это был свадебный танец.
"Ты ещё можешь!" -- изумился охотник. Его руки вяло опустились.



Лиса, извиваясь в страстном танце, звала лисовина. Лисовин принял вызов.
Резвясь, они скрылись вдали.
"Пусть поживёт до следующей зимы", -- спокойно подумал Изгин. Но тут же
испугался своей дерзости.

Он повернулся как-то неловко. Резкая боль пронзила поясницу и взлетела
по слине. "Что это?" -- почему-то безразлично подумал старик.
Но одна мысль стала тревожно и настойчиво стучать в виски: там, на
тропе, капканы! Там, на тропе, капканы!!

Старик несколько раз жадно схватил ртом морозный воздух, собрал все
остатки сил и, убедившись, что может идти, двинулся своей лыжнёй назад.
Началась позёмка. Ноги подкашиваются. Суставы скрипят, будто снег в
мороз.

Вот и место ставки. Теперь невозможно найти капканы: замело. И старик
стал наугад протыкать снег. Он устал от ходьбы, ожесточился и ошалело тыкал
палкой. Как сквозь полусон услышал лязг металла. Сломал палку на месте
прихвата челюстей капкана -- сил не осталось разжать их. "Что ты
делаешь!" -- кричит кто-то. "Нельзя так", -- отвечает помрачневшее сознание.
А руки продолжают делать своё.

Ещё два раза слышал Изгин лязг металла. Четвёртый капкан так и не нашёл.
Как же быть? Тогда к нему пришла спасительная мысль -- нужно оставить запах
человека. Ни один зверь даже близко не подойдёт! И старик помочился на куст
ольхи.
Усталость валила с ног.

Но тут старик забыл об усталости -- его осенила пугливая мысль. Если бы
кто-нибудь был рядом, то заметил бы: старик весь преобразился. Он медленно
повёл головою вокруг, посмотрел сперва на неясный след лисовина, потом
взглянул в сторону сопки, куда скрылись лисы, и неожиданно отчётливо сказал
вслух: "Я ещё вернусь сюда". Но от этой дерзости его передёрнуло.

И опять вспухла голова. И опять туман застлал глаза. И опять одолела
страшная усталось, будто он только что завершил большой, отнявший у него все
силы труд.
Но надо идти. Ветер настойчиво толкает в спину.

С неба валит крупный снег. Снежинки кружатся перед глазами, слегка
завихриваются. Снег пушистый-пушистый. Мягко ложится на плечи, шапку и лицо.
О-о, как много снегу!

Тонут широкие лыжи. Старик переступает с таким трудом, будто не снег
налипает на лыжи -- свинец. Изгин жадно хватает воздух пересохшим ртом. Но
воздух будто лишился живительной силы. Старик весь мокрый. А дорога ещё
длинная-длинная

И видит: высоко выпрыгивая из снега и с головой проваливаясь в нём,
скачет навстречу зверь. Скачет трудно, из последних сил. Скачет так, будто
перед ним быстроногая добыча, которую он настигнет следующим прыжком. Старик
обрадованно остановился, узнав в скачущем звере Кенграя. Умный пёс,
по-видимому, забеспокоился в долгом ожидании хозяина. Снялся с ошейника и
пошёл по заметённому следу.

Кенграй в прыжке обдал хозяина комьями снега и, радостно повизгивая,
завертелся у его ног. У старика же не осталось сил поласкать верного друга.
Собака нетерпеливо порывается вперёд, останавливается, поджидает
хозяина, возвращается к нему. Кенграй недоуменно, не мигая, смотрит на
хозяина. Что-то смутное и тревожное овладевает собакой, и Кенграй жалостливо
скулит. Сквозь наплывший на глаза мутный туман Изгин благодарно смотрит на
собаку

-- Идём, Кенграй, идём, -- с усилием говорит старик...


Отредактировано Дмитрич (25/01/15 10:42 AM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000366 - 26/01/15 03:48 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Самоделкин5 Оффлайн


Зарегистрирован: 30/12/10
Сообщения: 5812
Откуда: п. Новый
Спасибо Дмитрич, познакомил с отличным писателем. Построение сюжетной линии рассказа сразу показывает что автор хороший писатель, к герою рассказа сразу проникаемся глубокой симпатией и переживаем за него по ходу повествования. Очень глубокое знание природы, некоторые моменты просто поражают.
Читал рассказ на работе, рядом были коллеги , почти все рыбаки, все на море рыбачат потому ка живем на побережье считай. Обратил внимание на фразу "среднее течение залива". Потом были интереснейшие рассуждения про приливы и отливы:- зачитал мужикам эти выдержки,- все в полном недоумении, никто не знает ни про среднее течение ни о особенностях приливов. Не встречается подобная информация нигде, потому и живем дурачками.
Еще в 85 году я имел очень хорошие шансы утонуть в холодной воде когда решил окунуться принципа ради в открытом море и попал в обратное течение. Тогда я выбрался из последних сил, и долгое время не мог понять что произошло, откуда взялась та сила что тянула меня от берега. И нигде мне не попадалась информация об этом. А тут в рассказе сушествование этого течения как аксиома, обсуждается не его существование а название.
Хотел обратится к тебе за содействием в приобретении его книг, но с легкостью нашел сайт где они в свободном доступе для скачивания. Еще раз большое спасибо, и пожелания крепкого здоровья Владимиру Михайловичу.

Вверх
#1000367 - 26/01/15 12:01 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Самоделкин5]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Спасибо Дмитрич, познакомил с отличным писателем...
Хотел обратится к тебе за содействием в приобретении его книг, но с легкостью нашел сайт где они в свободном доступе для скачивания. Еще раз большое спасибо, и пожелания крепкого здоровья Владимиру Михайловичу.




На Здоровье... ;-)
С Санги как встречусь, передам и твои пожелания...
Кому "лень" искать в сети информацию и повести В.М.Санги могут кое-что найти у меня на странице...
По согласованию с ним я публикую его произведения с 2010 года... "ПОЧЕМУ НА ЗЕМЛЕ ЛЮДЕЙ МАЛО..."

http://aborigen.rybolov.de/interesnoe_rjadom/pochemu_na_zemle_ljudejj_malo

Один из самых моих писателей...
Есть его книги дома (даже 2 привез с Сахалина в Германию)...

Удачи!





_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000368 - 29/01/15 01:28 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Предлагаю охотникам и просто любителям Природы познакомиться с одним из повествований В.Санги о промысловой охоте... Мне очень нравится эта повесть "Ложный гон"... Самому приходилось несколько лет на Сахалине заниматься этим интересным делом: было иногда трудно, даже опасно порой, но очень интересно... Проваливался в полыньи далеко от "жилухи", мерзнул глубокой осенью, когда приходилось ночевать в тайге, "купался" в ледяных речках при переходах, много чего было... Каждый таежник отлично знает таежные "прелести" соболевки...

Итак...

Владимир САНГИ

ЛОЖНЫЙ ГОН

"Предки зовут..."

Маленькие медвежьи глаза Мирла злобно сверкнули. На могучем загривке предостерегающе вздыбилась жесткая шерсть. Низко наклонив округлую медвежью голову, он зарычал, обнажая острые клыки. Необычная обстановка нервировала собаку.

Будто гром ударил рядом, и все вокруг заходило упругой дрожью.

Мирл попятился, трусливо прижался к Нехану, жалобно взвизгнул, будто над ними занесли палку, и бросился под сиденье. Только два зеленых огонька по-волчьи мерцали в сумраке.

Кенграй же прижал уши, нервно замигал припухлыми, мягкими веками и доверительно положил удлиненную лисью морду на колени Пларгуна. В глазах собаки было удивление: что происходит?..

Пларгун ласково почесал пса за ухом. Мелкая дрожь пробежала по вылинявшей спине Кенграя.

Мотор надсадно взревел. Вскоре рев перешел в напряженный вой. Вертолет оторвался от земли и криво взмыл. Пларгуна точно вдавило в жесткое сиденье. Казалось, кто-то невидимой рукой схватил сердце юноши и потянул вниз. Плоская земля вдруг накренилась, стала на ребро и покатилась навстречу. Пларгун, опасаясь упасть, крепко вцепился в жесткие края сиденья.

Лучка не по возрасту проворно соскочил на верткий, как лодка-долбленка, пол, распластался на нем, пытаясь обхватить его руками. Он боялся, что этот ненадежный пол вывернется из-под него и сбросит его в пустоту.

Только Нехан не волновался. Широко расставив ноги, он сидел прочно.

Нехан глянул на распластавшегося старика и весь затрясся в хохоте. Пларгун слышал сквозь гул мотора: будто грохотал о камни осенний прибой. Юноша позавидовал силе легких знаменитого охотника. С такими легкими не страшны никакие переходы, никакие перевалы. А Нехан, запрокинув голову, трясся всем своим крупным телом, и казалось: это он могучим хохотом растряс машину.

Вертолет, описав над полем полукруг, выровнялся и, набирая высоту, пошел ровно, без срывов.

Старик вначале встал на четвереньки, потом медленно поднялся и, убедившись, что машина надежно держит его в воздухе, сел на сиденье, конфузливо улыбаясь. Оправляя жиденькую бородку, он повертел головой в разные стороны.

А Нехан все хохотал. Мясистые, наплывшие друг на друга веки совсем сомкнулись, и из узких щелей по щекам катились слезы. Он вытирал их пухлой ладонью.

Пларгун отвернулся. В круглом окошке неслась навстречу темная бесконечная тайга, местами разреженная бурыми проплешинами -- марями с четко вырезанными на них окнами -- озерами.

Пларгун увидел: в бесконечной тайге с сопками, реками и озерами проложены узкие светлые полоски. Это трассы, прорубленные геофизиками и лесниками. Когда они только успели сделать это?.. А вон на сопках и возвышениях желтые пятна, с высоты напоминающие куропачьи лунки. Они разбросаны на многие десятки километров. Это ищут нефть.

Слева, отсеченный от моря длинной бугристой косой, покрытой кустами ольшаника, открылся залив Нга-Биль со множеством островов, темнеющих густыми рощами приземистой лиственницы. Серое, местами покрытое туманом море уходило далеко влево и обрывалось где-то за изогнутым белесым горизонтом. Длинные извивающиеся волны зарождались прямо из темной пучины, вздымались, обрастая белой гривой, и выбрасывались на пологий песчаный берег, далеко выкатывая живую пенную кайму.

-- Смотри! Смотри! -- закричал старик Лучка, уже совсем оправившийся от испуга. -- Вон, внизу, слева! Речка идет от озера в залив! И поселок у озера!.. И река и поселок называются Къ'атланг-и.

Пларгун утвердительно закивал головой: да, да, он знает эти места. Как-то вместе с одноклассниками он приезжал на экскурсию на нефтепромысел Хатагли.

-- Къ'атланг-и... Къ'атланг-и, -- повторил старик. -- Нгафкка, а ты знаешь, откуда это название пошло?

Гул мотора, больно сверливший уши, стал тише.

-- Эта река называется Къ'атланг-и. А русские на своих картах написали Хатагли. Потому что их ухо плохо слышит нивхскую речь.

Старик еще раз взглянул на узкую, извивающуюся речку, тускло блеснувшую щеками-заводями.

-- Река как река, -- сказал старик. -- Но вода в ней совсем негодная. Где-то в нее нефть втекает. Вода в реке, как наваристый чай, густая и очень вонючая. Таймень, что из залива в реку уходит, керосином пахнет. За цвет и запах так реку и назвали: Къ'атланг-и -- терпкая, значит. Вон на берегу залива большие, как дома, красные баки. Видишь? В эти баки японцы нефть качали, здесь была японская концессия. Давно это было, до войны. Весь залив нефтью испоганили. Им-то что заботиться о заливе, об этой земле. Знали: временно они здесь. Им нефть была нужна... Но вот пришли наши. Но и наши не очень-то берегут залив... Залив-то Нга-Биль называется -- Место крупных зверей. На косах были лежбища нерп и сивучей. Много рыбы в заливе водилось. Л где рыба и зверь есть, там человек поселится. На побережье много стойбищ было... Испоганили залив. Зверя отпугнули, рыбу керосином заразили. Только одно название и осталось Нга-Биль...

Нехан сидел напротив и тоже смотрел в окно, задумавшись. Пларгун украдкой с восхищением поглядывал на него.

Если бы не Нехан, Пларгун болтался бы сейчас в поселке, слонялся по берегам остывших тусклых озер в поисках запоздалых уток... Октябрь -- межсезонное время. Рыбаки уже заканчивали осеннюю путину, повытаскивали на берег лодки и мотоботы, ждали, когда станет лед, чтобы выйти на подледный лов наваги...

Своего отца Пларгун не помнил. Когда ему было три года, отец ушел промышлять нерпу во льды Охотского моря и не вернулся.

Пларгун рано научился обращаться с луком -- подарком дяди Мазгуна, за лето добывал несколько сотен пушистых, полосатых бурундуков. Дядя Мазгун радостно говорил: растет охотник, достойный отца!..

Когда Пларгуну исполнилось двенадцать лет, дядя подарил ему настоящее ружье -- одностволку двадцатого калибра.

В начале лета дядя Мазгун чинил лодку-долбленку. Над бугристым берегом низко пролетали краснозобые гагары и глухо кричали: "Га-га-га!", "Нгах-ваки!", "Нгах-ваки!" А на прибрежной отмели шумели суетливые кулики: "Чир-р-р! Чир-р-р!"

Дядя Мазгун вслушивался в привычный гомон птиц и строгал дощечку для сиденья. Вдруг совсем рядом бухнуло. Дядя Мазгун вскинул голову и увидел: гагара, сложив крылья, со свистом камнем упала в воду и осталась на воде, бездыханно покачиваясь. На дюне стоял Пларгун. Он переломил ружье и по-взрослому спокойно продул ствол. Сизый дым медленно поплыл над охотником.

-- Ох! -- удивленно воскликнул дядя...

Когда Пларгуну исполнилось пятнадцать лет, дядя Мазгун подарил ему новенькую двух весельную лодку-долбленку.

-- Теперь ты взрослый; единственный мужчина в доме. Ты должен быть настоящим кормильцем семьи, -- сказал он. -- Матери одной трудно. Да и рыбы совсем не стало в заливе.

-- Нет! -- отчаянно закричала мать.

Пларгун удивился: мать посмела повысить голос на мужчину? И не просто на мужчину -- на мужчину родственника.

-- Нет! -- повторила мать. -- Мой сын не бросит школу! Пусть хоть он не тянет лямку рыбака! И мне не так уж трудно: сын живет в интернате.

Дядя Мазгун будто не слышал слов женщины. Он обратился к Пларгуну:

-- Ну, сколько тебе можно учиться! Восемь классов -- это много. В нашем колхозе кто с таким образованием? Да к чему тебе большое образование? Все равно директором рыбзавода не станешь. Будешь учителем. Пошлют тебя на лесоучасток, где нет нивхов. И будешь работать в маленькой школе. Уйдешь от сородичей, от родных, от охоты и рыбы. Какой же будешь нивх? Да и какие заработки у учителя? Чтобы получать такие деньги, можно вовсе не учиться. Рыбаки в иные годы больше получают. А ведь не кончали институтов. Ты же охотник!..

...Да, конечно, соблазнительно иметь собственную лодку... Удачно выбрав хорошее течение, попутный ветер, выйдешь на воду у своего поселка на охоту и вернешься в низко сидящей лодке, нагруженной тяжелой добычей!.. И охотника встретят степенные, сдерживающие радость мужчины и старухи. А молодые женщины и девушки будут стоять на прибрежных дюнах, не смея спуститься к воде!.. Соблазнительно...

Нынче весной Пларгун окончил школу.

Признаться, он еще не решил, в какой институт поступать. Кое-кто из выпускников учится в педагогическом институте в городе на Неве. Говорят, Ленинград -- самый красивый город в мире. Учиться там -- высшее счастье... Конечно, можно стать и педагогом. Или пойти в медицинский, в рыбный... Но юношу больше привлекает профессия, связанная с природой, -- географ или егерь, например...

Еще в седьмом классе в руки Пларгуну попал многотомный красочно иллюстрированный Брем. Он так увлекся, что не расставался с ним ни днем, ни ночью, пока не прочитал, а прочитав, вновь и вновь возвращался к нему... В мечтах Пларгун оказывался во всех уголках земного шара: охотился с индейцами, разукрашенными перьями орлов-кондоров. Преследовал ягуаров в густых, сумрачных и сырых лесах Амазонки; на болотистых берегах тропических рек ловил страшных аллигаторов; его душила в железных кольцах восьмиметровая анаконда; его лодку где-то в безбрежии океана таранила громадная меч-рыба. Сильный и смелый, Пларгун предотвращал нападение льва в Африке или преследовал леопарда-людоеда в дебрях индийской реки Ганг...

Вертолет ровно гудел. Скоро впереди отвесной стеной встал Нга-Бильский хребет. Прошли вдоль него, огибая отроги.

Внизу в тайге, как белые нитки, случайно оброненные на зимнюю медвежью шерсть, сверкнули извилистые истоки рек и ключи. Справа хребет кончался полого. Но за ним, несколько в отдалении, выступил другой. С обожженными ветрами и морозом скалистыми склонами, он круто повернул влево, обрываясь в море. Сверху казалось, что какое-то фантастически громадное животное наполовину вылезло из моря, на мгновение замерло, раздумывая, что ему дальше делать...

Если бы не Нехан, неудачно началась бы трудовая жизнь Пларгуна. Поэтому так велика была радость юноши, когда он встретился с Неханом и тот решил взять его в свою бригаду.

В поселке Тул-во Нехан появился три года назад, летом. Сильный, как медведь, общительный и веселый, он быстро стал своим человеком. Его приняли мотористом на пузатый беспалубный рыболовный бот.

До Нехана мотодорой командовал Накюн. Парень явно не ладил с упрямой и кичливой "дорой", как рыбаки уважительно называли бот. Часто в ожидании, когда подойдет за ними мотодора, рыбаки скучающе зевали или играли в "дурака". А Накюн, молодой моторист, взлохмаченный и весь черный от сажи, совал в цилиндр зажженный факел из пакли и остервенело крутил ручку завода. Говорят, очень скромный, он быстро научился ругаться по-русски и не стеснялся при старших демонстрировать свои познания в этой области.

Бригада, как правило, выезжала на тонь, когда другие рыбаки уже успевали метнуть невод, и их "доры" бойко тащили через залив рыбницы с трепещущей живой сельдью.

С появлением нового моториста "дору" будто подменили: она стала покладистой и безотказной, как выкормленная собачья упряжка у хорошего хозяина.

Бригада единодушно назначила мотористу повышенный пай. А подходы сельди были дружные, и Нехан прилично зарабатывал.

Никто точно не знал, откуда Нехан родом. Ходили слухи, будто он с западного побережья. Кто-то, может быть даже сам Нехан, сказал, что он из рода Ршанги-вонг, который в прошлом населял отдаленные урочища побережья. В наши дни этот род разъехался по всему побережью и группами или поодиночке влился в селения других родов. Жители поселка Тул-во не помнят, чтобы Нехан соединил свой родовой огонь с огнем какого-нибудь местного рода. В наше время, когда старые обычаи забываются, на это мало кто обращал внимание. Лишь некоторые старики, ревностно хранящие старину, иногда намекали: в поселке живет безродный...

В позапрошлое лето рыба подошла к побережью жидкими косяками. И никаких прогнозов на зиму не было. Нехан бросил рыбалку и вместе со стариком Лучкой и охотником Тахуном соболевал где-то у подножия Нга-Бильских гор. Вот тогда-то о нем и узнал весь район.

В самом начале охотничьего сезона Тахун вдруг вернулся в Тул-во. Объяснил: старая болезнь -- ревматизм -- вновь ударила в ноги. Тахун стал промышлять лис на косе. Односельчане только пожимали плечами: на лису ходит, а на соболя не мог. А ведь на лису нужно тратить не меньше сил, чем на соболя.

Заведующий заготовительным пунктом молодой парень Миша Сычев набросился на Тахуна: "Дезертир! Испугался тайги! А план? Вдвоем не возьмут плана!"

Односельчане осуждающе смотрели на охотника: бросил в тайге товарищей... Такого еще не было на побережье. А может быть, не договаривает что-то?..

В конце зимы старик Лучка и Нехан вернулись из тайги. Они подтвердили, что Тахун после месяца охоты начал жаловаться на больные ноги. Да и дров не успел завезти домой, семья осталась без огня. И они отпустили его. Но это не помешало им перевыполнить план еще на пятьсот рублей! И Миша Сычев ликовал!

На страницах районной газеты появился улыбающийся Нехан, руководитель охотничьего звена.

А Нехан из вырученных больших денег подарил Тахуну добротную двустволку. На этот факт люди особого внимания не обратили: у нивхов в обычае делать подарки.

Нынешнее лето было опять безрыбное. И Нехан устроился буровым рабочим в нефтеразведку где-то на север побережья.

В конце сентября он появился в Тул-во и стал сколачивать звено охотников-промысловиков. К нему снова пошел старик Лучка. Третьего найти было трудно: все мужчины готовились к зимней путине, к экспедиции на другие заливы. И Нехан решил взять Пларгуна.

-- На... на... наш... рай-а-а-йон д-д-дали лицензию на... на четыреста соболей и... и... и сорок пя-я-ять выдр, -- до ломоты в скулах заикался Миша Сычев. Всем известно, что Миша заика, но сегодня он нервничал и заикался, как никогда.

Высокий, сутуловато-изогнутый, будто готовая к прыжку рысь, он настороженно всматривался сквозь табачный дым в лица охотников. Он прекрасно знал, что сейчас спокойный ход районного слета охотников нарушится.

Вон во втором ряду возле стенки сидит человек в одежде из оленьего меха. На нем облезлая доха и шапка, похожая на капюшон с обрезанным верхом. Жухлая, с трещинами, обветренная кожа, раскосые вопрошающие глаза. Это старый орок-оленевод из северного поселка Валово. Сейчас у оленеводов горячая пора -- они в тайге, с оленьими стадами, и на слет послали старого Мускана, от которого в тайге мало проку. Сычев на секунду задержал взгляд на его лице... Спокойно попыхивает трубкой... Смирный старик. На горло не будет наступать. Он и языка-то русского не знает... Ему достаточно и десяти соболей. Другим пастухам дам по пять штук. Когда таежники пастухи спохватятся, отвечу: скажите спасибо, что оставил вам по пять соболей, вас на слете не было...

Вон, в центре, наклонившись вперед, сидит Ржаев, работник зверофермы. Он приезжий, но давно живет на побережье. Лицо обожжено морозом, исхлестано ветром и дождями. Если бы не серые, потускневшие от возраста глаза и светлые взлохмаченно-вьющиеся с сединой на висках волосы, его трудно было бы отличить от местных жителей -- нивхов. Летом он работает на звероферме, зимой соболюет. Ржаев напряженно застыл. Он весь -- внимание. Давно потухшая папироса повисла, прицепившись к выпяченной нижней губе. Тяжелый пепел не обломится, не осыплется. Ожидающе прищуренные глаза уставились на Сычева. Горлохват... От него не отделаешься и пятнадцатью соболями... сволочь... Вчера пришел с бутылкой "капитана" ["Капитан" -- коньяк "Четыре звездочки" (жаргон).] и с пьяного взял слово: двадцать пять соболей! А утром откуда-то вытащил бутылку спирта. У-у-у... -- гудит голова.

За клубами дыма видна серая макушка чьей-то головы. А-а, это старик Лучка. Сидит, безучастный, в дальнем углу, чтобы не мешать людям, когда им вздумается выйти или войти.

А это еще кто такой в четвертом ряду? Совсем еще мальчишка. С молчаливым восхищением смотрит на промысловиков. А-а, это парень Нехана. Нехан вчера говорил о нем -- возьмет в подручные. Тоже мне, охотник нашелся.

Лица... лица... Обожженные грубые лица... десять соболей... двенадцать... десять...

За длинным столом, наспех сколоченным из досок и по крытым линялым сукном, -- президиум: Нехан, русоволосый Горячев -- начальник таежной метеостанции -- и еще несколько человек.

Нехан приехал за четыре дня до открытия слета. Все дни он пропадал у Сычева. Вечерами в доме Сычева раздавались громкие голоса и песни. Подпевал Сычев. В это время он не заикался... Нехан просил семьдесят пять на троих.

Лица... Лица... Обожженные лица... десять... двенадцать... десять...

Пларгун впервые на слете охотников. Вокруг -- знаменитые промысловики, соболятники, медвежатники, добытчики лисиц и нерп. Юноша с восхищением оглядывает их.

Утром выступал представитель райисполкома. Он поздравил охотников с открытием сезона. Сказал, что труд охотников так же почетен, как труд зимовщиков Антарктиды. Потом наградил передовиков прошлого года ценными подарками. Нехан и Лучка получили красивые Почетные грамоты и золотые наручные часы с центральной секундной стрелкой.

После обеденного перерыва представитель райисполкома отсутствовал. Кое-кто, отметившись, ушел по своим делам, и только к концу слета, когда решался самый главный вопрос, явились все.

Дым под потолком. Дым в груди. Дым в глазах.

Пларгун не курит. И ему хочется откашляться.

-- Все-все... всего четыреста со-болей, -- повторил Миша Сычев, молодой "пушник". Так коротко называют охотники начальника заготовительного пункта.

Пушник говорил, что нынче план на соболя срезали на сто пятьдесят штук, а план по сдаче пушнины увеличили на несколько тысяч рублей. Значит, план нужно выполнять в основном за счет цветной пушнины: лисицы, норки, ондатры, белки.

На звероферме летом был большой падеж. Значит, на норку мало надежды. Остается лисица.

А лису, как всем известно, добывать труднее всего. Нужно иметь неутомимые ноги, чтобы перехватить скорого и чуткого зверя.

И пушник предлагает: промысловикам, чьи участки находятся в тайге, план таков -- соболь и лиса один на один; охотникам с морского побережья, где лисы больше, а соболя мало, -- один на два. Значит, таежнику Ржаеву план: двадцать соболей и двадцать лис.

-- Врешь! -- взрывается Ржаев. Папироска дернулась кверху. Пепел обломился, рассыпался по колену. Но Ржаев не заметил этого. Его округлые росомашьи глаза уставились на сутулого пушника. -- Врешь! Я таежник. Зимой лиса у меня. Где я ее изловлю? Не надо мне лисы. Замените ондатрой!

Пушник выдерживает нападение Ржаева. Тут пушника поддерживают:

-- Ондатру ты и без плана поймаешь.

-- Ондатра -- дармовые деньги, -- это из президиума бросает реплику Нехан.

-- Дармовые? -- защищается Ржаев. -- Да что ты в ондатре понимаешь? Ты живую-то ондатру видел?!

Нехан, житель побережья, действительно мало понимает в ондатре, которую только десять лет назад выпустили на обширные болота. Ондатра привилась и размножилась по таежным озерам, старицам и болотам. Вот уже третий год, как разрешили на нее промысел.

-- А я где возьму лису? -- вмешивается в разговор метеоролог Горячев.

Тут поднялся Нехан.

-- Вот что, товарищи, -- сказал он медленно, чеканя каждое слово. -- Все вы знаете, что соболя не так много в нашей тайге. Было время, когда он почти совсем исчез. Но теперь соболь развелся, и на него отпускают лимит.

-- Это мы знаем и без тебя! -- выкрикнул Ржаев.

-- Тихо! -- Нехан поднял руку. -- Так вот, на одном соболе план не выполнишь. Нужно добывать лису, ондатру, белку, нерпу. Конечно, никому неохота бегать за лисой. Чтобы выполнить план по соболю и цветной пушнине, я предлагаю следующее.

Наступила тишина.

-- Предлагаю всем создать звенья из трех человек. Хватит охотиться по старинке, время охотников-одиночек давно прошло.

"Как он здорово говорит! Совсем как школьный учитель", -- подумал Пларгун.

-- Что это даст? -- спросил Ржаев.

-- Зачем это? -- раздается из левого угла.

-- А затем, -- говорит Нехан, -- что план Сычева ни одному из нас не по плечу. Приморцу при десяти соболях нужно добыть двадцать лис! А это невозможно. Что он, ракета, что ли, чтобы летать с моря в тайгу и обратно! А если организовать звенья, получится так: двое уходят в тайгу на осеновку [Осеновка -- охота по осени.], берут ондатру и до глубокого снега ловят соболя. А третий с лета разбрасывает на косах приваду и всю осень ловит приваженную лису. Зимой двое подключаются к нему. А весной все трое уходят во льды бить нерпу.

Гул прокатывается по залу. Табачное облако закружилось, завихрилось, прорвалось в нескольких местах.

-- Ловко придумал!

-- Голова.

-- Хе, до него, наверно, одни дураки были.

Ржаев лукаво прищурил глаза.

-- А кто и в какие звенья пойдет, а? -- с издевкой спросил он. -- Неужели Горячев, который живет в тайге на своей метеостанции, опускает в прорубь градусник, получает зарплату и подрабатывает на соболе, пойдет ко мне? Или я пойду к нему? Или кто другой пойдет к третьему? Два медведя в одной берлоге не живут...

-- А вот я организовал звено! -- перекричал гул Нехан.

В зале притихли.

-- Вот мое звено: старик Лучка, молодой охотник Пларгун и я!

К вечеру все присутствовавшие на слете охотники подписали договора. В договоре Нехана стояло семьдесят пять соболей...

Перед отлетом Нехан и Миша Сычев долго сидели над крупномасштабной картой, выбирали промысловые участки. Сошлись на бассейне горной реки Ламги. Оттуда в тридцатых годах нивхские роды ушли на север, в рыболовецкие колхозы. С тех пор этот район посещали только охотники, да и то изредка: уж очень далек он и труднодоступен. В сорока километрах к северу от этого места за перевалом находится маленькое стойбище Миях-во. В нем живет род Такквонгун: несколько мужчин, несколько женщин и их дети. Было известно, что род Такквонгун в тридцатых годах тоже покидал свое побережье. Он целиком вошел в первый нивхский земледельческий колхоз, образовавшийся в долине реки Мымги. Но спустя некоторое время этот род по какой-то причине снова вернулся на опустевшее побережье.

И вот вертолет оставил на крутом берегу таежной реки Ламги трех человек. С ними две собаки, брезентовая палатка-времянка, три жестяные печки, охотничье снаряжение и провизии на три месяца. В основном рассчитывали на подножный корм.

Как только вертолет улетел, старик вошел в чащу, походил там минут двадцать и, вернувшись, сказал:

-- Нынче урожайный год. Орех есть -- мышь есть, мышь есть -- соболь, лиса есть.

Места для промысла были выбраны заранее. Нехан облавливает сопки, распадки и ключи по среднему течению Ламги. Его промысловую избушку решили срубить в двенадцати километрах от берега моря. Зимой лисы уходят на побережье из тайги, где им трудно передвигаться по рыхлому снегу. И Нехану будет удобнее охотиться на них, одновременно промышляя соболя.

Зимовье Лучки разобьют южнее, в двенадцати километрах от Нехана, у места слияния трех ключей. А избушку Пларгуна -- в глубине тайги у повернутого к югу притока Ламги.

Таким образом, зимовья располагаются треугольником, с тем, чтобы путики смыкались где-то в середине треугольника в пределах пятнадцати километров от каждой избушки.

Этот план предложил Нехан. Сказал, что в тайге всякое может случиться. Охотник, проверяя капканы, проходит по своему кругу. В точке смыкания путиков видит следы своих товарищей. Если там нет свежих следов кого-нибудь из троих -- надо идти к нему: может, нужна человеку помощь.

На третье утро Пларгун проснулся совсем разбитый: все тело ныло, болела каждая мышца. Хотелось лежать не шевелясь. Но раздался властный голос:

-- Ты что, отсыпаться в тайгу приехал?

У Нехана удивительная способность: он в любом случае умел повелевать, говорил так, чтобы и мысли не было поступить иначе, ослушаться его. Пларгун не обижался на окрики. В самом деле времени в обрез: начались заморозки, скоро выпадет снег, а избушка еще не готова. Своей очереди дожидаются еще два сруба.

Первый день охотники с утра до вечера валили лес на сопке, резали его на равные кругляши. На второй день сплавляли их по реке к полянке, окруженной вековым лесом.

Юноша резкими, короткими ударами топора очищал кругляши от сучьев, от коры, "разделывал" бревно. Топор не всегда подчинялся еще нетвердым рукам. Иногда лезвие проходило чуть левее или правее сучка, топор отлетал в сторону. Тогда в воздухе раздавался звон непослушного инструмента, в лицо стреляло осколками крепкого, как кость, сучка. Лицо Пларгуна было в царапинах. Саднило ладони. Старый Лучка посоветовал работать в рукавицах, и это спасло руки от кровянистых мозолей.

Пларгун ошкуривал бревна, а старшие вооружились плотничьими топорами. И полетели во все стороны смолистые щепки. Крикливые кедровки окружили становище и с любопытством оглядывали людей. Вокруг суетились наглые сойки. Они так и высматривали, чем бы поживиться. Ночью к стану подходили сторожкие лисы, обнюхивали его и, уловив запах людей и собак, спешили убраться восвояси. Но к стану подходила не только безобидная тварь...

Пларгун заставил себя подняться. Когда он вышел из палатки, первое, на что обратил внимание, -- Мирл и Кенграй лежали неподалеку от дымного костра. Их бока запаленно вздымались -- собаки дышали надсадно и часто. Что произошло? Почему собаки не на привязи? И чем они взволнованы? Наверно, опять подрались -- они не терпят друг друга.

Старик гремел у реки кастрюлей и чайником. А Нехан сидел спиной к палатке и, согнувшись, что-то делал. "Заряжает", -- подумал Пларгун.

-- Гуси сели на болото, -- сказал Нехан.

Пларгун достал несколько патронов с дробью на рябчика и перезарядил их гусиной дробью.

-- Ты тоже идешь? -- не глядя, спросил Нехан.

-- Да.

-- Собаки где-то пропадали. Долго их не было.

-- А где болото? -- спросил Пларгун. Нехан не ответил.

Пларгун закинул на плечо одностволку и молча пошел следом.

Нехан шел сквозь чащу с такой уверенностью, будто перед ним расстилалась прямая тропа.

Вскоре лес поредел, и перед глазами Пларгуна предстала обширная марь. На мари то здесь, то там возвышались бурые бугры. Они сплошь заросли брусникой. Кое-где пробивалась бледная зелень корявого кедрового стланика.

Из-за дерева Нехан внимательно осматривал марь. Над марью -- плотная пелена тумана. Казалось, бугры повисли в воздухе.

Пларгун глянул вправо и не поверил своим глазам: на бугре, повисшем в воздухе, стояли три медведя. Точно такие, каких он видел в какой-то книге с иллюстрациями. Но вот самый крупный валко переступил. Пларгун молча схватил Нехана за руку. Нехан перевел взгляд вправо и не подал вида, что заметил зверей. Только черные узкие глаза его сверкали жадно и хищно. Правая рука чуть приподнялась, и ладонь сказала: тихо.

Нехан взял в левую руку четыре патрона и отступил назад. Повернулся и, прикрываясь деревьями, сторожким, быстрым шагом ушел вправо. Только раз он обернулся и кивком головы сказал Пларгуну: "Стой здесь".

"Что он задумал? Ведь у него патроны с дробью! -- заволновался юноша. -- И, кажется, ножа не взял".

Нехан шел неслышно, будто тень. Вот он промелькнул в том месте, где деревья стояли не очень плотно. Потом, пригнувшись к земле, появился на оголенном мысу против бугра, где были медведи, и остановился у чахлого березового кустарника. Дальше нельзя -- голая марь. До бугра далеко. Медведи вне выстрела. Да и что сделается с медведем, если даже пальнуть в него дробью на расстоянии десяти шагов. Пларгуна совсем смутило легкомысленное поведение знаменитого охотника. Хоть бы не стрелял. Хоть бы отступил. Пларгун чувствовал, как дрожат ноги. Увидев, что Нехан поднял ружье и прицелился, хотел крикнуть. Но из ружья Нехана вырвался шлейф дыма, и через мгновение до юноши докатился гулкий грохот.

Пларгун вздрогнул, точно выстрелили в него. Медведица, рывшая бурундучью нору, подпрыгнула, будто ее ужалили. Со всего размаху влепила оплеуху ни в чем не повинному пестуну. Многопудовый пестун несколько раз перевернулся в воздухе и шлепнулся в марь, на всю тайгу завопив дурным голосом. Медведица встряхнулась, потянула ноздрями и, не уловив ничего опасного, занялась снова норой. Видно, ее зацепила всего одна дробина.

"Уйди, уйди, пока еще можно уйти", -- умолял в душе Пларгун. Но охотник снова поднял ружье, прицелился и выстрелил. Медведица впрыгнула на вершину бугра, оглянулась и с устрашающим рыком помчалась по мари на Нехана. Казалось, никакая сила не остановит ее, огромную, всесокрушающую. В один миг медведица пролетела через марь, в два прыжка оказалась на мысу. Тут на мгновение ее остановил новый выстрел. Но только на мгновение. Еще три прыжка, и она настигла охотника.

Следующий выстрел поймал ее в прыжке. Медведица мотнула головой и дико взревела, но не остановилась, подалась вся вперед. Еще прыжок. Последний прыжок. Пларгун в ужасе закрыл глаза. Тут он услышал еще один выстрел. Когда открыл глаза, медведица грузно рухнула -- охотник едва сумел отскочить в сторону. Пларгун сломя голову помчался к мысу.

Глаза Нехана сверкали. Было видно, какого громадного усилия потребовала от него эта схватка. Медведица лежала со снесенным черепом: выстрел дробью в упор, когда дробинки идут плотно, как единая свинцовая пуля, страшен. У разбитой головы зверя валялись четыре стреляных гильзы. Юноша поднял их -- они были еще горячие и пахли порохом. Пларгун удивился не тому, что Нехан дробью убил громадную медведицу: где-то в душе он верил, что знаменитый охотник способен на невозможное, удивило его другое -- человек в какой-то миг сумел трижды переломить ружье, заменить пустые гильзы заряженными и выстрелить по мчащемуся зверю три раза. Это невероятно. Хотя Пларгун своими собственными глазами видел это минуту назад... Нехан перезаряжал только правый ствол. А левый держал на крайний случай. Последний прыжок медведицы, когда она уже разинула клыкастую пасть, еще не был крайним случаем -- левый ствол так и остался неиспользованным. Что же тогда является крайним случаем для этого человека?

-- Куда девались медвежата? -- спросил Нехан.

-- Я смотрел только на медведицу, -- признался Пларгун.

-- Ничего, далеко не уйдут. Мы их поймаем. Нужно только собак привести. Они мигом нагонят, -- спокойно, будто звери уже добыты, сказал Нехан.

Он схватил медведицу за плечи, сильным рывком перевернул зверя на брюхо и вытянул лапы. Медведица приняла позу человека, который, распростерши руки, забылся глубоким сном...

Высокое подслеповатое солнце разогнало туман, а Лучка все строгал и строгал черемуху. Острым ножом снимал с дерева тонкие длинные стружки. Они свивались упругими кольцами, образуя пышный венчик. Чтобы венчик не распался, старик связывал стружки лыком. Затем высоко поднимал дерево и встряхивал. Стружки выбрасывали длинные языки, шелестели, вновь свивались кольцами и умолкали.

Пока старик выстругивал священные стружки -- нау, Нехан и Пларгун успели отлить в формочке штук двадцать тяжелых круглых пуль.

Закончив строгать нау, старик с трудом выпрямился, утомленно кряхтя, поднялся на кривые затекшие ноги и медленно пошел в чащу.

"Долго он еще будет возиться? Только теряем время!" -- недовольство черной тенью скользнуло по широкому лицу Нехана. Но тут же он уступил: "Ладно. Медведица -- первая добыча. Хотя бы поэтому нужно соблюсти древний обычай. Да и обижать старика не хочется. Пусть потешится". Так думал знаменитый охотник. Сам-то он давно не верит в святость ритуалов. Но иногда нет-нет да закрадется в его душу сомнение...

-- Твой свинец давно сгорел! -- ни с того ни с сего разозлился Нехан.

Пларгун схватил банку и вытащил из костра: в капле жидкого, как ртуть, свинца плавал твердый кусок. Юноша недоуменно глядел на Нехана, так и не поняв, почему тот, обычно сдержанный и спокойный, вдруг рассердился.

Вскоре вернулся старик с полной кружкой крупной таежной брусники. Ягодным соком обмазал кончики священных стружек и сказал:

-- Хала! Идемте к месту, где удача нас навестила.

Старик сказал "нас". Если в тайге кого-либо одного обходит своим вниманием Курнг -- всевышний, удачи не жди. А тут большая удача. И не важно, кто добыл зверя. Считай: удача пала на всех троих.

Нехан проводил старика и юношу к месту, где он убил зверя. Собаки со злобным азартом подскочили к медведице, вцепились в гачи [Гачи -- длинная шерсть на звериных ягодицах.] и стали их рвать, захлебываясь яростью.

-- Ну и храбрецы на мертвого зверя! -- сказал Нехан и разбросал собак ударами ноги. Трое охотников схватили медведицу за передние лапы и за загривок и, подражая голосу зверя, с криком "хук" дружными рывками поволокли его вокруг вековой лиственницы против хода солнца.

Тяжела добыча, и охотники с трудом совершили с нею четыре положенных круга. Отдышавшись, Нехан закинул за спину двустволку и скрылся в чаще. За ним побежали псы.

Старик обвязал сплетенными стружками морду медведицы чуть пониже глаз, второе кольцо приладил вокруг головы позади ушей, соединил оба кольца посередине лба и украсил голову султанчиком из стружек, предварительно обмазав их соком брусники. На медведицу надели символический намордник. Если в звере есть хоть немного злого духа, он укрощен.

Затем перевернули зверя на спину...

Пларгун впервые свежевал медведя. До этого он только иногда ел вареное медвежье мясо из чугунного котла на медвежьих праздниках, которые созывались в честь удачи какого-нибудь охотника. А "праздников домашнего зверя" Пларгун вообще никогда не видел. Такие праздники приходятся на конец февраля -- начало марта. В это время Пларгун учился. А школа-интернат находится в районном центре. Праздники домашнего медведя проходят куда более пышно и торжественно. Еще бы: медвежат вылавливают, когда им всего несколько месяцев, откармливают несколько лет до возраста половой зрелости.

Пларгун свежевал медведя впервые. Точнее, помогал свежевать. Самое сложное, оказалось, "раздеть" лапы. Но старик ловко расправился с двумя задними лапами. Оттягивая кожу, чтобы старику удобнее работалось, Пларгун внимательно следил за его действиями. Потом Пларгун вытащил свой нож, звякнул по лезвию ножом старика и склонился над левой передней лапой.

Нож непослушно натыкался на многочисленные упругие жилы, вонзался в толстую мозолистую подошву, скрежетал по костям, где, как полагал Пларгун, должен быть мягкий хрящ сустава.

Когда наконец Пларгун высвободил последний палец лапы и стал снимать с ноги "чулок", он почувствовал, что на него смотрит Лучка. Пларгун не поднял головы. Только по разгоряченному лицу текли струйки пота. Быстрее заходил ножом. Но спешка не привела к хорошему -- на коже оставались куски сала. Приходилось вновь и вновь возвращаться к ним.

Но вот с лапой покончено. Юноша распрямил гудящую спину и осмотрел свою работу. С многочисленными кровянистыми порезами лапа выглядела так, будто ее изжевали собаки. Три другие лапы слепили ровной белизной. Пока Пларгун "раздевал" лапу, Лучка успел разделаться и с брюшной частью.

У потухшего костра сидел Нехан и спокойно пил чай. Даже не подумаешь, что он прошел большой путь по тайге, да еще с тяжелыми шкурами молодых медведей за плечами.

Кенграй подошел к хозяину, вяло виляя хвостом, и низко опустил голову с прижатыми ушами.

"Почему ты так унижаешься? Что с тобой?" -- глазами спросил Пларгун. Собака словно поняла хозяина -- не поворачивая головы, бросила на Нехана настороженный взгляд.

Помимо шкур Нехан принес еще и медвежью желчь. Сказал, что настиг пестунов далеко. Надо взять мясо. Остальное пойдет на приваду для соболей и лис. А желчь зачем? Стоило ли...

-- Ты останешься. Растянешь шкуры, вот тебе... как оно называется... образец, -- сказал Нехан, показав на висящую перед палаткой на гнутых растяжках шкуру медведицы. -- И еще сваришь желчь. Только не перевари. Лучше вари на печке, а не на костре. Надо варить на спокойном огне.

Еще вчера старик между делом поставил полог -- на случай дождя, чтобы было где готовить пищу.

Старшие, закинув за плечи пустые рюкзаки, удалились. Кенграй остался лежать, удобно положив голову на лапы. Только глазами их проводил.

Соорудить растяжки из молоденьких стройных лиственниц -- дело не трудное. А вот натянуть на них сырую "живую" шкуру -- куда сложней. Пларгун только к полудню справился с этой работой и сразу же принялся варить желчь. Юноша перевязывал проточные канальцы и чувствовал, как они, тонкие и скользкие, никак не хотели подчиняться его неуверенным пальцам. Он боялся, как бы ненароком не прорвать нежный мешочек желчного пузыря.

Сухо потрескивая, топилась жестяная печка. Пларгун поставил на ее большую эмалированную кастрюлю с водой и, подождав, когда она нагреется, бросил три желчных пузыря.

Печка гудела. Искры, вылетев из трубы с горячим дымом, вспыхивали, тускнели и оседали на траву, на полог...

Спокойно лежавший Кенграй встрепенулся и сел. Большие острые уши вскинулись, быстро заходили в разные стороны, сблизились. Пес суетливо повел носом, шумно и глубоко втягивая воздух. Пларгун понял: кто-то посторонний подошел к стану. Его спина покрылась мурашками. Что будет, если это медведь? А вдруг не просто медведь, а шатун? Наверно, почуял мясо и, голодный и злой, пришел на запах. Эта предательская коптилка разносит дух мяса на всю тайгу.

А может, не один? А два. Или три? Озираясь, Пларгун потянулся за ружьем. Трясущейся рукой нащупал пулевой патрон, вложил в ствол. Ружье невесомо взлетело к плечу. И только теперь молодой охотник почувствовал: до чего ружье хрупко и ненадежно!

Вдруг что-то толкнуло в грудь. Пларгун, внимательно смотревший вправо, в кусты, резко откинулся. Никого... а-а, это сильно вздрогнуло сердце. О, как оно стучит!

Кенграй вкочил и бросился было в чащу, но Пларгун остановил его:

-- Порш!

Ветер с той стороны, куда бросился пес. Значит, тот, кто в лесу, не должен чуять их... А вдруг он из-за деревьев наблюдает за мятущимся человеком.

Кенграй сорвался и размашистым карьером понесся в чащу. Через секунду там раздался треск, будто кто-то разом сбил все сухие сучья в тайге. Между деревьев мелькнуло что-то бурое и серое и, как само спасение, -- рога! Олени! Юноша облегченно и радостно вздохнул. Исчезла неизвестность, а с ней и страх. Пларгун со всех ног бросился вслед за Кенграем.

Олени -- это прекрасно! Оленем он откроет охотничий сезон! И не только сезон. Этой прекрасной добычей он начнет свой путь охотника-промысловика!..

Он бежал, ничего не видя перед собой, инстинктивно сторонясь деревьев, в кровь царапая лицо и руки. Спотыкался, падал и вновь поднимался. Его лихорадило. Что это: обыкновенный охотничий азарт? Тщеславие молодого охотника? Или проснулась доселе дремавшая жажда добычи?..

Он бежал, задыхаясь, хватая ртом холодный воздух. И вдруг остановился, будто натолкнулся на невидимую стену. Вокруг ни звука. Куда девались олени? Где Кенграй?

-- Кен... Кен... -- И наконец из горла вырвался не крик, а скорее -- стон, переходящий в хрип:

-- Кен-гра-а-ай-и-ии.

В голове пронеслась мысль: я один в лесу... Пларгун вновь впал в такое состояние, когда ноги перестают подчиняться. Глаза прикованы к валежинам и кустам, будто там обязательно кто-то затаился... И тут Пларгун понял: он боится тайги. Да, да, боится!..

-- Кенграй!..

Где же собака? Куда подевалось все зверье?

Ну хоть бы какой зверь или птица выскочили вон из-за той колодины. А какой зверь?

Какой? Ноги повели в сторону. Что за зверь?.. Вон какая горбатая тень от него. Приготовился к прыжку... Ноги несут в сторону... Глаза прикованы к тени. Пларгун бросается назад, но сильный удар в темя чуть не сбивает его с ног. "Медведь!" -- мелькает в помутневшем сознании...

Пларгун, шатаясь, оборачивается -- ружье стволом упирается в узловатый наплыв лиственницы... Юноша еще не совсем понимает, что с ним случилось. Прошло еще некоторое время, когда он почувствовал: воротник у левого плеча мокрый. Ощупывает. На руках -- кровь. Пальцы побежали выше -- по щеке, шее. Что-то теплое и мягкое. В ладони -- темный сгусток крови. Он застонал, когда пальцы коснулись черепа. Опухоль в пол-кулака. Мягкая, как живая: бум-бум-бум. Она отвечает на удары сердца. А череп как? Если пробит?.. Надо перевязать голову. Пларгун сбрасывает ватную куртку, срывает рубаху. Разрывает рубаху на широкие ленты. Выщипывает из куртки вату. Перевязывает голову. Надо возвращаться к лагерю. Надо...

-- Ав! Ав! -- чуть слышно.

Снова:

-- Ав! Ав!

Да это же Кенграй! Далеко. Посадил зверя... Иначе бы с чего ему так яростно лаять? И будто не было страха и сильного ушиба -- напрямик на голос! Через завалы, кусты. Только слышно, как трещит одежда. И все громче и больнее стучит в голове: бум!.. бум!.. бум!..

Крупный олень-самец стоял, низко опустив ветвистые стройные рога. Перед ним носился Кенграй. Собака пыталась наскочить сбоку, но хор вовремя наставлял рога. Несколько раз сам бросался на пса, пытаясь поддеть его рогами. Но Кенграй успевал вывернуться.

Пларгун залюбовался оленем. Сразу видно, что дикий олень отличается от домашнего. Домашний более приземист, очертания его спокойные, нрав вялый. А этот высок, стройные сухие ноги "в чулках" ровной белизны, холка взбугренная, и на ней зверовато дыбится серая шерсть. Могучая грудь. Голова изящная. Рога удивительно симметричные, пышные. Нрав крутой. А шерсть будто причесанная. Могучий красавец отвлек врага на себя, дав возможность уйти самкам.

Услышав хозяина, Кенграй с новой яростью Оросился на хора. Олень сдвинул сухие ноги, пружинисто оттолкнулся и скакнул навстречу.

Пларгун вскинул ружье. Надо ударить чуть ниже передней лопатки. Олень мотнул головой, и тут же раздался выстрел. Хор вздрогнул, но не упал -- пошел прямо. Кенграй отпрыгнул в сторону, чтобы не попасть под острые, как топор, копыта. Пларгун полез в карман, но не нащупал патронов. Полез в другой -- тоже пусто. Отчаянью его не было предела, он вспомнил, что, зарядив ружье пулевым патроном, забыл прихватить еще. А олень уже уходил.

-- Ту! Ту! -- прокричал Пларгун, натравливая пса, и сам пустился следом.

Кенграй легко нагнал хора и, не останавливаясь, прыгнул сбоку, схватив за шею. Даже его могучие клыки не смогли удержаться на горле хора, защищенного густой длинной шерстью -- "бородой". Олень повернул в сторону -- по спине текла кровь. Высоковато ударил. Кенграй кашлянул совсем по-человечьи, тряхнул головой, чтобы освободить пасть от набившейся шерсти. И тут же вцепился оленю в бок и так рванул, что ослабевший от ран хор споткнулся и упал, неловко подвернув переднюю ногу. Озверевший Кенграй вскочил на холку оленю, зажал в смертельные тиски шею, придавил голову к земле. Охотник мигом оказался рядом, выхватил нож и, глубоко всадив в нижнюю часть шеи, перерезал горло. Кровь фонтаном брызнула во все стороны. Пларгун стоял над своей жертвой в исступлении, будто хор был повинен в том, что Пларгун боится тайги, как беззащитный ребенок...

А кровь лилась. Кровью испачканы руки, одежда, лицо. В крови собака. В крови -- трава и кусты...

-- Кенграй, наверно, уйхлад [Уйхлад -- совершивший грех.], -- таинственно сказал Нехан, набивая рюкзак мясом. -- Пес очень подозрительно вел себя. Как будто меня не было рядом: воет и глаза устремлены в сторону горы Нга-Биль.

-- Хы... Туда медведи зимовать уходят. Там их берлоги. Говорят, там Пал-Ызнг живет, -- сказал старик, разрезая тушу на большие куски.

-- Я и думаю: не поселился ли в собаке чужой дух, -- сказал Нехан, пристально глядя на старика.

-- Собака -- зверь человека. Медведь -- зверь Пал-Ызнга, его собака. У каждого зверя -- свой хозяин, свой дух, -- медленно и негромко проговорил старик.

-- Я и говорю, собака очень странно вела себя. Очень странно. Так обычно собаки не ведут себя. Эта собака наверняка уйхлад. Она может навлечь на нас грех...

...Они шли, согнувшись под тяжестью ноши. Нехан исподлобья глядел на Лучку: крепок еще старик. Сподручно с ним в тайге. Не докучлив, все время чем-то занят. Отлично знает законы тайги... И большой умелец -- замечательно мастерит легкие охотничьи лыжи. И если б не он, так быстро не поставили бы сруб...

А шкуры, ох какой умелой руки требуют они! Чуть не так и, уже мех может пойти не первым сортом. Только на сортности иные теряют сотни и сотни. Хорош старик. Чудо-старик...

"Нынче пошли люди, -- неспешно думал старик, -- к жизни совсем не приспособленные. Парню восемнадцатый год, а он еще и тайги не видел. В его возрасте я четырех человек кормил. Обеих жен и двух мальчиков. Старшего брата черная смерть забрала..." -- Старик вовсе не был настроен на воспоминания. Но разве воспоминания приходят и уходят по велению?..

"Осталась жена брата Халкук с двумя малышами. Ее, по обычаю, я и забрал к себе. Зачем бы я ее другому человеку отдал! Халкук сдружилась очень с моей женой Ангук. Они никогда не ссорились. Во всех домашних делах помогали друг другу. Хорошие жены. Дружно жили. Очень жалел, когда умерла маленькая Ангук. Умерла, когда хотела подарить сына... Мои сыновья на фронт ушли. Хорошие были парни. Зачем обоих взяли? Хоть бы одного оставили... Они добычливыми ловцами были. Оба не вернулись...

А теперь что? Стрелять-то по зверю не каждый умеет. Тяжело, ох тяжело будет Пларгуну. И что такое с его собакой случилось? Почему она уйхлад стала? Да разве узнаешь почему? Может, хозяин чем-то нагрешил, а может, сам пес пошел против закона тайги, или его к себе злой дух зовет. Хороший пес. Но что поделаешь? Воля не наша..."

-- Кровь нужна, жертва нужна, -- сказал Нехан.

Они подходили к стану. Старик ускорил шаги. Тревога передалась и Нехану. Внезапно тайга кончилась, они вышли на поляну. Где же полог? На месте полога -- пустота. Стоит одинокая потухшая печь, а на ней обгорелая кастрюля...

-- Полог сгорел, -- спокойно сказал Нехан, рассматривая обрывки брезента.

-- У нас второго нет, -- озадаченно сказал старик. -- Да где же Пларгун?.. -- Нехан снял крышку, заглянул в кастрюлю и -- весь побелел. В следующее мгновение лицо его налилось кровью.

-- Что наделал! Что наделал! -- в гневе прошептал Нехан. -- Три желчи сжег! Ограбил меня, подлец!

Лучка слышал от людей, что медвежью желчь ценят дороже золота.

-- Сопляк! Молокосос! Тайги захотелось?! Соболя захотелось?! Я тебе покажу соболя! Я тебе покажу тайгу!..

...Молокосос -- вот ты кто. А еще тайги захотел. Настоящей тайги. С оленями, соболями, медведями. С зимовкой в избушке среди дикой тайги... Молокосос! Ты же боишься тайги! Для тебя тайга -- враг. Потому что ты ее не знаешь. Ты боишься тайги. Да, да, боишься! Хотел за жестокостью спрятать свое малодушие. Живодер -- вот ты кто!

-- А-а-а... Голова... О, как она гудит. А череп цел? Хоть бы череп был цел. А там как-нибудь выживем. Куда я иду? Правильно ли иду? Где Кенграй? А-а, вот он! Впереди. Он идет уверенно. Верно ведет, правильно.

...Мирл нервничал. Ругань вызывала в нем желание пустить в ход надежные свои клыки. И, как только он почуял в лесу движение, вскочил и, еще не зная, кто там, понесся к кустам, низко, по-медвежьи, опустив голову. Навстречу выскочил Кенграй. Но перестраиваться было уже поздно. Да и Кенграй понял намерение Мирла. А Кенграй, опытный боец, участвовавший во многих смертельных собачьих поединках, привык сам нападать. Он помчался аллюром.

Мирл, словно раздумывая, несколько сдержал прыть. Кенграй принял это за неуверенность. Инстинкт подсказывал: наступил момент вцепиться в горло. Мирл отлично знал: стоит чуть повернуться боком, мощный удар сшибет его с ног. И он грудью встретил Кенграя. Псы сшиблись, вздыбились. Совсем как люди, обхватили друг друга сильными лапами и наносили удары клыками.

Пларгун выбежал на яростный, захлебывающийся рык. У нивхских каюров и охотников существует своеобразный этикет: когда люто дерутся псы разных хозяев, подоспевший хозяин сильно избивает свою собаку, деликатно отстраняя чужого пса. Озверевших собак можно растащить только с помощью палки.

Пларгун прикладом отбросил Кенграя. Не успел Кенграй прийти в себя от ошеломившего его удара, как Мирл повис на его загривке. Теперь нужно было убрать Мирла, и юноша ударил его по плечу. По спине нельзя: можно повредить позвоночник. Юноше с трудом удалось разнять разъяренных псов.

-- Болван! -- вскочил Нехан, когда Пларгун подошел к костру. -- Ты что, первый день на свете живешь: не знаешь, что ружьем бить собак нельзя!

И, поймав на себе удивленный взгляд юноши, пробурчал:

-- Для тебя же стараюсь. -- И посмотрел на старика.

-- Грех, сын, собаку ружьем наказывать, -- сказал старик. -- Грех. Звери и птицы откажутся подставлять этому ружью удобное место.

Пларгун молча подсел к низкому столику -- пыршу и стал закусывать остывшим мясом и юколой.

-- Собрались сниматься? -- спросил он, не глядя ни на кого.

-- Почему ты решил, что мы собрались сниматься? -- вопросом ответил старик.

-- Полог-то зачем сняли?

-- Сам сжег и еще спрашивает, -- сдерживая злобу, сказал Нехан.

Пларгун недоуменно взглянул на то место, где стоял полог, и увидел обгорелые лоскуты брезента, остывшую печь и черную от сажи кастрюлю. Без слов было понятно, что полог сгорел от искры.

Пларгун закусил губу. Искра могла упасть и на жилую палатку. А там -- зимняя одежда, спальные мешки, охотничье снаряжение... От тяжести вины стало невмоготу. Пларгун громадным усилием подавил вырывающееся рыданье.

Смотреть в глаза старшим было невыносимо, он уставился застывшим взглядом на противоположный берег реки.

Его о чем-то спрашивали. Голоса доносились откуда-то издалека, приглушенные, невнятные, как из-под земли. Пларгун ничего не понимал.

Он очнулся, когда к его плечам прикоснулись руки старика.

-- Спрашиваю тебя: что случилось с головой?

Пларгун непонимающе взглянул на старика.

-- Что с головой случилось, спрашиваю.

Только теперь Пларгун почувствовал, как болит голова...

Старик легонько прикоснулся к голове, снял повязку, внимательно осмотрел ушибленное место.

Большая ссадина. Может, серьезно. Волосы остричь надо, рану йодом облить надо. Повязку хорошую сделать надо. У нас же есть походная аптечка.

Подошел Нехан. Участливо поцокал.

-- Да-а, серьезное это дело.

Пока старик накладывал повязку, Нехан молча смотрел на потухший костер и о чем-то думал.

Йод мучительно жег. В голове стучало. Слезы выступили на глазах.

-- У него очень серьезная рана, -- сказал Нехан так, будто Пларгуна здесь не было.

-- Она скоро затянется, -- предположил Лучка.

-- Я считаю, что Пларгуна нужно везти в больницу, -- ни на кого не глядя, продолжал Нехан.

-- Как его повезешь отсюда? На чем?

Пларгуну хотелось заснуть, положить голову на что-нибудь мягкое, теплое. Разговор старших совсем не интересовал его, будто говорили не о нем. И смысл разговора не доходил до сознания.

-- Километрах в сорока отсюда есть стойбище рода Так-квонгун -- таежных охотников. Там помогут. Где на лодках, где пешком. Нашему другу надо в больницу.

-- А дойдет ли пешком? -- усомнился старик. -- Ведь это далеко. Нужно идти через перевал.

Не найдя решения, Лучка отрешенно попыхивал трубкой.

И тут старшие увидели, как юноша медленно обернулся к ним. Лицо его, до этого безразличное ко всему, стало осмысленным.

-- Что вы говорите?..

Старшие молчали. Нехан глянул на Лучку, как бы прося поддержки.

-- Слушай, нгафкка, -- сказал он. -- Мы еще не знаем, к чему приведет твоя ссадина. Может случиться осложнение. И мы со стариком ничего лучшего не нашли, как отправить тебя в поселок. Тебе необходимо в больницу, к врачам.

Пларгун молчал. В тоне Нехана -- явно подчеркнутое участие. А может быть, это только казалось?.. Спокойно и уважительно, как подобает говорить со старшими, Пларгун ответил:

-- Я очень огорчен, что своим нелепым поступком причинил вам столько хлопот. Но вряд ли вы будете спокойны, если в таком состоянии я пойду через тайгу в сопки. Череп, к счастью, не поврежден. Ссадина залита йодом. А йод -- сильное лекарство. Давайте подождем немного. Если будет хуже, я приму ваше мудрое предложение.

Пларгун сам удивился себе. Как это он сумел сказать все так хорошо и складно?

Нехан нетерпеливо повел плечами и сказал мягко:

-- Нгафкка, ждать никак нельзя. Я же сказал, может быть осложнение. Тогда врачам будет трудно. Ведь повреждена голова, а не что иное! -- Нехан многозначительно постукал пальцами по виску.

Мудрость юноши только проклюнулась мокрым птенчиком и умерла тут же под строгим взглядом Нехана. И ничего он не нашел лучшего, как сказать:

-- Все-таки надо подождать. Я думаю, все будет хорошо...

-- Я старший здесь! Я начальник! -- закричал вдруг Нехан. -- И отвечаю за всех! Я требую не возражать мне.

Старик пристально, с прищуром, взглянул на разошедшегося Нехана.

-- На пострадавшего человека грех кричать, нгафкка...

Прошло еще два дня. Ссадина затягивалась. Голова прояснилась, освободившись от тупой и нудной боли. Никто не возвращался к разговору об уходе Пларгуна в поселок.

За это время Нехан и Лучка справились с избушкой. Звеньевой отстранил Пларгуна от работ -- тому нужен покой. Юноша трудно переживал вынужденную бездеятельность. И нет-нет да подсоблял в чем-нибудь.

Было решено -- не задерживаясь, перекинуться к Трем ключам и в два-три дня поставить избушку для Лучки. Но Нехан вновь завалил медведицу, и это задержало переброску на юг.

К тому же Лучка настаивал, чтобы ритуал проводов медведицы к Пал-Ызнгу был соблюден до конца. У тайги свои законы, утверждал старик. Они от человека не зависят. Надо эти законы соблюдать. Нельзя гневить Пал-Ызнга. А то он болезни и неудачу на людей напустит.

Все сознавали, что время торопит, но Нехан понял: возражать нельзя. Старик не простит неуважения к обычаям.

Игрищ не было, да и не могло быть: людей-то всего трое. Зрелищная часть праздника начисто исключалась. Из-за отсутствия нгарков -- представителей рода ымхи -- ритуал сократился до крайнего минимума. Оставалось только изоб-бразить финал -- проводы медведя к хозяину гор. Для этого требовались жертва и гостинцы.

Гостинцами могут быть клубни саранки, крупа и обязательно мос -- своеобразное блюдо, приготовленное из ягод и студня из вареной рыбьей кожи. Мос -- пища богов. А в качестве жертвы приносят обычно собаку.

Увешанный всевозможными гостинцами, сопровождаемый собакой, медведь, а точнее -- душа медведя, отдавшая свою плоть людям, идет к Пал-Ызнгу -- богу охоты и тайги -- и передает ему просьбы людей. А просьб у людей много: чтобы охотнику способствовала удача, чтобы голод не посещал селения, чтобы никто в роду не болел.

Нехан попытался было предложить отдать Кенграя в жертву. Тем более Кенграй -- уйхлад. Старик, внимательно слушавший Нехана, вовлеченный в сложную игру обычаев, упорно молчал, потом недовольно крякнул, всем видом выражая несогласие.

И мос не стали варить -- дело это хлопотливое. Да и не взяли с собой юколу тайменя, толстая кожа которого идет на студень. Жертва символическая: немного юколы, горсть крупы, несколько пачек махорки, папирос (хорошо, хоть старик курит) и спичек, несколько кусков сахару.

Старик сколотил "дом" -- ящик с двускатной крышей, положил в него кости и головы медведей и вознес его на настил лиственницы. Нехан помог поставить у "дома" прунг -- священные молодые елки, украшенные священными стружками -- нау. Все предметы, имевшие какое-либо отношение к святому зверю, должны лежать в одном месте, которое отныне становится священным. У этого священного места нивх обращается со своими нуждами к Пал-Ызнгу. Но и здесь допустили нарушение. На священное место отнесли только символическую жертву: "гостинцы", испачканный кровью медведя еловый лапник, который подкладывали под мясо, импровизированные носилки, головешки от костра. Никто, конечно, и не намеревался пустить в ход рюкзаки, посуду и другую утварь, тоже имевшие какое-то отношение к медведю...

На все это ушел еще один день... Только с рассветом нового дня с набитыми рюкзаками пошли они по распадкам в сторону полудня, к Трем ключам.

Было решено не отвлекаться на охоту, чтобы сразу приступить к постройке избушки для Лучки.

Три ключа -- это падь, место слияния трех ключей, которые, извиваясь, врезались в темнохвойные сопки. Сопки богаты брусникой. По обеим берегам ключей -- мари, красные от клюквы. Отличное охотничье угодье!

Сруб рубили буквально от зари до зари. К исходу второго дня избушку накрыли крышей из жердей и корья, насыпали поверх земли. Ночевали у нодьи -- долгого таежного огня...

Крикливое воронье хищно кружилось над деревьями. Подгоняемые тревогой люди выскочили на поляну. Собаки с азартом и визгом помчались к противоположной опушке леса. Что-то темное мелькнуло за деревьями.

Стан был разгромлен и разграблен. Тут каждый лесной житель в меру своих возможностей приложил лапы и зубы. Наибольший вред принесли, конечно, росомахи. Сильные и наглые, они разворочали лабаз с копченой медвежатиной, сожрали и растащили большую часть запасов. Они проникли в избушку, расшатали крышу, изгрызли дверь. Даже коптилка и потухший очаг не были обойдены их вниманием: от коптильни осталась бесформенная куча жердей, а к очагу росомахи обращались после сытной трапезы -- он стал у них удобным отхожим местом.

Собаки мигом нагнали зверя и яростно лаяли: зверь взят. Услышав приближение людей, псы осмелели.

Кенграй хваткой в заднюю ногу отвлек росомаху, и Мирл в точном броске сомкнул свои могучие челюсти на горле хищника.

Подбежали люди. Нехан сверкнул глазами.

-- Так, так его. Рвите. Рвите его...

-- Хватит! -- крикнул старик и отогнал рассвирепевших псов.

Затем, изловчившись, ударил росомаху ножом.

Весь день до вечера они шли через тайгу по узкой долине Ламги к ее истоку.

Нехан только помог донести вещи, ему нужно было починить покалеченное зимовье. В тот же вечер он ушел и обещал прийти через два дня.

Охотничье угодье юного охотника -- верховье реки Ламги, там, где в реку впадает небольшой приток. Хвост Ящерицы. Повернутый к югу приток тонок и извилист. Он действительно похож на струящийся хвост ящерицы.

Охотники недолго выбирали место для сруба. После короткого совета остановились на высоком спокойном возвышении, устланном ковром ягельника.

И вот на таежном возвышении, может быть впервые за все века существования, вспыхнул костер.

Вскоре люди легли под кустом кедрового стланика. Их спины всю ночь ласкало тепло огня.

Земля перестала отдавать душистой прелью. Лишь в полуденное безветрие земные запахи оттаивали и, еле уловимые, парили в остывшем воздухе. С ветвей уже давно слетала листва.

В щелях узких распадков густо теснились ели. Оголенная лиственница заняла просторные склоны сопок. Березы, невыносимо белые на мрачном осеннем фоне, кокетливо выглядывают то тут, то там из сумрачных ельников.

Под кедровыми кустарниками, что облепили наветренные склоны сопок, на лишайниковых проталинах в лиственничном редколесье краснела брусника.

Пларгун, вспотевший от напряженной работы, стоял над речкой, которая мчала свои холодные струи вниз по узкому дну распадка.

Берег реки был усеян трупами лососей, дряблыми после нереста. На перекатах плескались, преодолевая сильное течение, сотни больших рыбин, еще не успевших отдать мелководным плесам свое потомство. Когда-то они еще дойдут до своих нерестилищ!..

-- О-хо-хо-о-о! -- тревожа таежную тишину, чуть слышно доносится снизу.

Через секунду, усиленный крутыми склонами сопок, повторяется человеческий крик. А сзади раздается приглушенный грохочущий звук, мало похожий на крик человека. Это человеку ответили горы, крутосклонные и зубчатые, с высоким перевалом в северной части.

Пларгун подсунул под лиственничный обрубок заостренный конец ваги из каменной березы, рванул ее вверх. Обрубок сперва медленно, потом все быстрее и быстрее покатился по галечному склону, криво подскочил на камнях, звучно и тяжело шлепнулся в воду и высоко плеснул брызгами.

Поддел вагой второй обрубок. Спрыгнул с обрыва, обвязал веревкой оба бревнышка, обмотал другим концом бечевки левую руку и оттолкнул ногой спаренные бревна. Течение бойко подхватило их и понесло.

Пларгун, в длинных резиновых сапогах, шел сзади, удерживая и уводя бревна в сторону от цепких коряг.

На излучинах бревна непослушно выскакивали на мели или, подхваченные завихрившейся струей, рвались, как собаки в упряжке, к середине реки. И юноша с трудом сдерживал их, направляя по прибрежной струе.

Идти по галечному дну легко. Течение подталкивало сзади, и достаточно было оторвать ногу от дна, как струи сами несли ее вперед.

Пларгун шел крупным шагом, вслушиваясь, как упругие холодные струи бьют по ногам. Казалось, силы горной реки вливаются в молодое тело.

http://publ.lib.ru/ARCHIVES/S/SANGI_Vladimir_Mihaylovich/_Sangi_V._M..html

Продолжение следует...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000369 - 03/02/15 12:15 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Первая пороша

Деревья будто покинули тайгу -- их совсем не слышно. Еще днем светило солнце. К вечеру белесая синева осеннего неба потускнела. Откуда ни возьмись, появились тучи. Нет, ты не заметишь, чтобы их принесло откуда-нибудь. Они появляюся будто из глубин космоса. Не видно и не слышно, как тени, опускаются ниже, ниже, густеют, медленно проявляются и вот уже толпятся над твоей головой, тяжелые, плотные и неподвижные. Нет ни малейшего ветра. Земля, обложенная облаками, приглушает звуки. Все притихло в ожидании чего-то нового, важного.

Свеча горит ровно, слабо освещая короткую чурку, на которой она стоит, стол, вытесанный топором из нескольких листвяжных поленьев, положенных одно к другому и приколоченных к двум толстым чурбакам. Свет мягко играет на маленьком черном квадрате окна, выделяет круглые, небрежно ошкуренные венцы. Между ними неровно выпячиваются сплющенные желтовато-серые слои мха, используемого в тайге вместо пакли. В двух шагах от двери, в которую можно войти только пригнувшись, горит сдвинутая к углу жестяная печка. Горит спокойно, бесшумно. Свет от нее и от свечки упирается в низкий потолок, сложенный, как и стены, из листвяжного долготья. В дальнем от двери углу грудятся темные мешки, набитые продуктами: мукой, крупами, макаронами, сахаром, солью. На стене -- ружье, патронташ и охотничий нож в чехле из толстой кожи сивуча [Сивуч -- (морской лев) -- крупный вид тюленя.]. На чехле вырезан нивхский орнамент. Над печкой у самого потолка висят две пары широких лыж, вытесанные стариком из сколотой пихты. Старик выгнул их с помощью деревянных распорок. Обещал через неделю принести нерпичий мех и обшить им лыжи.

Пларгун лежит в теплом лыжном костюме, заложив за голову сцепленные руки, а в голове вяло ворочаются ленивые мысли. Под спиной приятно ощущается мягкость спального мешка и оленьей шкуры.

В избушке не просто тепло -- жарко. Но раздеваться не хочется. И скоро все равно нужно будет одеваться: дрова догорят, и тепло постепенно уйдет. Юноша ждет, когда накопится уголь, чтобы закрыть трубу. Кенграй развалился на боку у двери и дремлет. Ему, сытому и довольному жизнью, нынче очень спится. Он разлегся сразу же, как наелся наваристой похлебки из свежей оленины. Разлегся и позевывает, вытягивая розовый язык и умиротворенно поскуливая.

Признаться, трудно представить, что ты оказался один на один с тайгой, с ее законами, которые ты плохо, очень плохо знаешь, с ее ночами, полными неизвестности и страха.

Теперь ты один, как на маленьком островке среди пустынного океана. Когда-то Пларгун читал увлекательную книгу о Робинзоне. Сейчас он сам, как Робинзон. У того хоть был Пятница, его раб и друг. Правда, с Пларгуном его друг Кенграй. Только неизвестно еще, кто из нас Пятница, думает юноша.

Утром Пларгун вышел из своей избушки, не зная, за что взяться, с чего начать свой первый день самостоятельного охотника-промысловика. О, как он ждал этого дня! И вот он наступил. Наступил как-то сразу -- с уходом из его промысловой избушки старика Лучки. "Пусть добрые духи тебя не покидают. Не разгневай их. Пусть будет удача тебе!" -- сказал старик. Его сутуловатая сухая спина еще некоторое время мелькала между ветвями, пока тайга не поглотила его. Ушел, оставив в душе смятение и неуверенность.

Пларгун долго сидел на пне от молодой лиственницы, которая еще несколько дней назад шумела ветвями, а теперь стала венцами избушки. Его взгляд безотчетно следил за черным муравьем с рыжеватым брюшком. Луч скупого осеннего солнца чуть-чуть прогрел маленькое зябкое тельце, и муравей, на миг очнувшись от сна, стремился успеть что-то сделать. Он куда-то тащил бурую высохшую хвоинку кедрового стланика. Тащил, не зная куда. А может быть, знал, для чего ему понадобилась эта хвоинка

Из гущи леса раздался резкий взволнованный крик сойки. В ту же секунду, приглушенный расстоянием, донесся сухой треск, будто под большой тяжестью сломался толстый сук. Что это могло быть?

Треск. Еще треск. Волнение пробежало по всему телу. Первая мысль: к избушке идет громадный медведь. Это под его тяжестью хрустят сухие сучья. Наверно, его привлекли запахи мяса. Хотелось вбежать в избушку и там уже, как в крепости, принимать осаду зверя.

Вновь заверещала сойка. В ее голосе слышались не тревога, скорее любопытство. Через секунду ей ответила вторая сойка. Из глубины леса поспешила напомнить о себе третья. Низко над избушкой, торопясь, пролетели в сторону звуков две голубокрылые лесные птицы.

Пларгун взял на поводок забеспокоившегося Кенграя и, пересиливая волнение и неуверенность, медленно пошел через поляну.

Теперь соек собралось множество. Они кричали азартно и часто. Казалось, идет какое-то представление, а сойки -- лесные зрители -- отзываются темпераментно и бурно.

Кенграй нетерпеливо взвизгнул, сильно потянул поводок. Пларгун, увлекаемый могучим псом, пошел быстрее. Пес, по-видимому, уже знал, кто находится в лесу: его чуткий заостренный нос заходил ходуном и вмиг повлажнел.

У колодины Пларгун остановил пса, Кенграй недоуменно глянул на хозяина: "Что ты?"

Пларгун оттянул пса в сторону, обошел колодину: все норовишь напрямик. Тебе колодины и выворотни -- ничего. Ты бы, конечно, с маху взял их и запутал поводок. А тут вдруг насядет на нас медведь, и я отбивайся один Я хоть и молод, но не обладаю звериной прытью.

Впереди посветлело. Оттуда раздавались сап и возня. Медведь? Что он делает? Возится с выворотнем, чтобы из-под него достать бурундука или какого-то другого зверька? Кенграй вздыбился, рванулся и протащил охотника на несколько шагов вперед.

То, что увидел Пларгун, сразу уняло волнение, вызвало только любопытство.

Охотник осадил пса. Кенграй, разгоряченно дыша, прилег на землю.

На поляне, голова к голове, застыли два огромных хора. Они уперлись раскидистыми рогами и, тяжело пыхтя, напирали друг на друга. Сначала они напоминали неуклюжих борцов, которые силятся столкнуть друг друга со светлой полянки.

Но вот олени разошлись. Головы опущены низко, глаза, налитые кровью, навыкате.

Слева хор -- с мощным кустом рогов, широкий в костях, приземистый, плотный, даже несколько полноват для вольных дикарей. Под его серой шкурой ходят бугры мышц. Высокую холку венчает широкая кисть седой шерсти.

Справа -- бурый хор на высоких сухих ногах, будто одетых в белые чулки. У него более редкий куст рогов, но отростки длинные и острые. Шея стройная, длинная. Грудь вся обтянута буграми мышц.

Бурый нетерпеливо вытанцовывает боевой танец. Но серый собрался в один миг. Под богатой длинношерстной шкурой пробежала волна мышц, все четыре ноги сошлись в одну точку, и в следующее мгновение серый, будто выброшенный пружиной, бросился на противника. Бурый принял нападение точно на рога. Раздался треск. Кто-то из соперников хрипло взревел. Мощный удар отбросил громадные тела друг от друга. На какое-то мгновение задние ноги бурого подломились. Это скорее почувствовал, нежели увидел серый -- испытанный боец. Не давая опомниться противнику, он нагнул голову и кинулся на бурого. Но бурый, быстро оправившись от удара, ушел в сторону, и толстяк грузно проскочил рядом. Бурый по ходу успел дважды всадить свои рога в бок толстяку. Олени развернулись и вновь сошлись.

"Вот безмозглые твари, -- подумал Пларгун. -- Кажется, взрослые, а дерутся, как дети".

Кенграй порывался вмешаться в драку исполинов, но рука хозяина лежала на его шее: не шевелись!

Длинные ветвистые рога противников мудрено переплелись между собой, и теперь оленям ничего не оставалось, как пытаться любой ценой отцепиться. Но и в таком положении они, уловив миг, наседали друг на друга. Толстяк надавил. Под мощным напором согнулась длинная шея бурого, его опушенные короткой шерстью губы задевали о мерзлую землю. Из ссадины выступила кровь. Запах крови ударил в чуткие ноздри старого бойца. И он, победно, рявкнув, пошел напролом. Бурый, отступая, ловко бросил свое тело в сторону.

Толстяк ожидал яростного сопротивления, но никак не предполагал такого хода. Он споткнулся, припал на передние колени. Шея как-то неловко подвернулась. И тут молодого хора будто подменили. Словно где-то внутри его могучего тела сохранялся неизрасходованный запас сил. Оттолкнувшись ногами, он взлетел в воздух и всей массой обрушился на замешкавшегося противника. Острые рога глубоко вонзились в упругий бок старого хора. Тот как-то странно рявкнул, обмяк и в следующее мгновение рухнул на землю. Бурый еще раза два поддал его рогами и отошел в сторону, тотчас забыв о противнике, который мучительно пытался встать на ноги. Победитель, высоко подняв голову, повел окровавленными рогами, чутко вслушался во что-то и внимательно уставился в кусты.

"Что там? -- подумал охотник. -- Еще соперник? Хватит и одной жертвы!"

Пларгун хотел было прогнать с поляны самоуверенного хора, но заметил: там, куда так пристально смотрел победитель, кусты зашевелились. И через секунду оттуда вышла молодая стройная самочка.

Маленькие пышные рожки подчеркивали ее элегантность. Она шла, явно играя такими стройными ножками, поводя аккуратной головкой на длинной шее, кротко и кокетливо глядя на победителя. А он, страстно всхрапывая, поджидал, когда самочка подойдет к нему.

Какой-то внутренний протест овладел всем существом юноши. Он с презрением смотрел на самку, из-за которой произошла кровавая драма. С ненавистью и с восхищением -- на могучего хора У кого силы больше -- тот и хозяин. Победитель получает все, побежденный -- ничего И если он не повержен насмерть, то ему уготовлено жалкое существование. А то вовсе съедят его другие, более мелкие звери

Самка даже не взглянула на поверженного богатыря. Она, ласкаясь, потерла рожками грудь могучего красавца, ее куцый белый хвостик нервно и страстно задергался.

Поверженный богатырь мучительно силился подняться

Вокруг торжествующе и хищно закричали красивые птицы сойки -- маленькие лесные разбойники.


В тайге действуют законы тайги. Они, точно тысячи духов, притаились и внимательно следят за каждым шагом юноши, рискнувшего войти в их владения. Притаились, выжидая, когда назреет время, чтобы встать поперек его дороги и зловеще захохотать: "А вот и мы! Попробуй-ка, одолей нас!.."

Пларгун, оставшись один, растерялся, не знал за что взяться. Дел оказалось множество. Он хватался за все и тут же бросал. В первый день руки просто-напросто опустились.

Пларгун свалил в кастрюлю пшенную крупу и подстреленного рано утром рябчика и пытался сварить суп. Получилась бурда. Крупа так и не проварилась, и ее вместе с бульоном пришлось отдать Кенграю. Но и тот, выхлебав наваристый бульон, как истинная нивхская собака, брезгливо отвернулся от растительной части варева.

Чтобы хоть как-то занять день, Пларгун нарубил сухостойной лиственницы, снес к избушке, сложил небольшими штабелями. Дрова всегда нужны, все равно когда-то надо потратить на них время

Печка, чуть потрескивая, ровно гудит. В душе -- смятение.

В поселке ребята сейчас собрались в клубе. Накюн, конечно, неважный моторист, но парень хороший. И баянист хороший. Сам научился играть. Помнится, за участие в районном смотре художественной самодеятельности клубу вручили баян. Какая это была радость! А до этого все крутили старую радиолу, которая в последнее время стала хрипеть и странно подвывать. Сколько раз обращались к председателю с просьбой купить баян, но тот возмущался: на ремонт квартир нет денег, а тут подавай им баян! Но все-таки добились ребята своего: председатель уступил. И тут оказалось, что баяна нет ни в одном магазине района. Обращались в торгующие организации, в управление культуры -- везде ответ: мы не фабрика музыкальных инструментов

И вот, когда в один из тоскливых осенних вечеров ребята и девчата собрались в своем старом клубе и скучающе рассматривали на стене пожелтевшие плакаты, вбежал Накюн.

-- Друзья! -- воскликнул он. -- Ведь есть на свете "Союзпосылторг"!

-- Ура-а-а! -- закричали ребята.

-- Качать его! -- И подбросили Накюна, так что бедный моторист не рад был своей находчивости.

Говорят, авиаписьмо идет из областного центра в Москву всего два-три дня. Возможно, люди, которые пишут в Москву и оттуда получают ответы, говорят правду. Ребята подсчитали, что на переписку с "Союзпосылторгом" понадобится всего-навсего две-три недели, не больше. На пересылку денег телеграфом, на получение этих денег в Москве, на упаковку посылки, отправку, на время пути уйдет дней двенадцать. В общем, к Октябрьским праздникам, если не раньше, баян будет в колхозе.

Дни потянулись томительно и длинно, хотя осенние дни коротки, как миг. Вот уже застыли лужи. Вот и болото у поселка замерзло. Вот и озеро за болотом покрылось льдом, и ребятишки, забывая об обеде, целыми днями катаются там -- кто на резиновой подошве, кто на самодельных салазках, а кто и на коньках.

Вот по заливу поплыло "сало" -- шуга. На смерзшихся комках молодого льда -- нерпы. У молодежи появилось новое занятие -- охота на нерпу.

Незаметно подошли праздники, и тут вспомнили о баяне. Даже ходили на почту: не затерялось ли там письмо из Москвы. Почтарь Будюк, угрюмый и сильный украинец средних лет, приехавший на побережье по вербовке, воспринял их визит как оскорбление почтенной огранизации -- советской связи. Он обругал их и выпроводил за дверь.

Глубокой зимой пришел наконец из Москвы пакет с прейскурантом.

Чего только не было в том прейскуранте! Там было все, от карандашей до лодочных моторов. Последние так заинтересовали рыбаков, что баян отошел на задний план

Наступили сроки смотра-конкурса. И председатель, посадив в тракторную будку бригаду рыбаков в двадцать человек, сказал трактористу:

-- Насчет первенства -- не знаю, но чтобы всех привез обратно в целости и сохранности.

Плохо ли, хорошо ли выступали рыбаки, никто в колхозе не знает. Об их выступлении не писала даже районная газета. Сами артисты, как подобает истинным талантам, тоже не рекламировали себя, скромно помалкивали.

Тракторист выполнил наказ председателя. На другой день к вечеру привез обратно не только рыбаков, но и баян -- привез за активное участие в районном смотре художественной самодеятельности!

Однако танцев в тот вечер не было. Накюн, известный во всем поселке гармонист, без которого не проходит ни одна свадьба или вечеринка, лихо взял в руки призовой баян, удобно расселся на услужливо предложенный кем-то стул и, чувствуя себя в этот миг самой важной персоной, если не на всей планете, то, во всяком случае, в поселке, взял аккорд и растянул мехи. Получился какой-то нестройный звук. Пальцы побежали было по клавишам, но вдруг споткнулись. Накюн, обветренный до цвета лиственничной коры, покраснел и стал похож на перезрелую клюкву.

-- Испорченный, -- сказал кто-то.

-- Дурак, расстроенный, -- солидно поправил другой.

Тогда заведующий клубом разрешил Накюну взять баян домой -- пусть переквалифицируется из гармониста в баяниста.

Прошло всего каких-нибудь полгода, и на вечере, посвященном Первомаю, Накюн появился с баяном.

Мнение присутствующих было единодушно, музыкант совершил большой подвиг. Он играл на баяне не хуже, чем на гармошке!

Кто-то даже сказал: если Накюн будет расти такими темпами, то будет играть не хуже баяниста из районного Дома культуры.

Сейчас молодежь собралась в клубе и танцует. Кто не умеет танцевать, столпились на маленькой сцене и играют в бильярд.

Пларгун чаще всего проводил вечера здесь, ловко вгонял в лузы металлические шары, проигрывал и снова занимал очередь, украдкой поглядывая в зал: кто танцует с Нигвит?

Нигвит, маленькая и круглолицая, выделялась необычайной бойкостью. После выступления на смотре художественной самодеятельности она отрезала свои черные косы и ходила с какой-то мудреной прической. Ее голова теперь напоминала осеннюю болотную кочку: будто кто повыдергал волосы, а жалкие остатки топорщились в разные стороны, как обожженная холодным ветром жесткая болотная трава.

-- В райцентре давно уже никто не носит косы, -- сказала Нигвит подругам.

Темным сентябрьским вечером Пларгун шел прибрежными буграми, торопился в клуб. Вдруг под песчаной дюной послышалась возня. Пларгун поначалу подумал, что это шумит приливное течение. Вслушался. Казалось, кто-то силится поднять что-то неподатливое. Услышал и глухой прерывающийся шепот. Это говорил Накюн. Только он мог говорить так быстро, заглатывая слова.

-- Нет! -- полушепотом ответил женский голос.

Снова шепот. И снова шелест.

-- Нет! -- отчаянно сказал тот же голос.

Пларгун, устыдившись, быстро зашагал в сторону клуба.

Сзади послышались торопливые шаги.

-- А, это ты, Пларгун? -- будто обрадовавшись неожиданной встрече, сказала Нигвит.

Она засеменила рядом. Пларгун смотрел под ноги, точно боялся споткнуться, неловко переступая, чувствуя, как дрожат колени.

До самого клуба Пларгун так и не нашелся, что сказать.

Следом за ними появился Накюн. Подошел к бильярдистам и безучастно уставился на шары, будто видел их впервые. Его попросили сыграть на баяне. Он долго отказывался, потом уступил. Играл вначале вяло, потом разошелся.

Маленькая Нигвит поднялась на сцену и подошла к Пларгуну:

-- Идем, потанцуем!

Пларгун не помнит, как они ушли из клуба. Все произошло как в полусне.

Они шли по прибойной полосе песчаного берега. Бугры молчаливо подняли головы, настороженно и чутко вслушиваясь в ночь. На их склонах кое-где цеплялся узловатый кедровый стланик. Легкий ночной ветер притаился в этих кустах и перешептывался с буграми. Справа у самых ног, мерцая и фосфоресцируя, клокочет черная вода. Она дышит холодом и сыростью. Невысокие волны длинными светящимися складками накатываются на берег, выплескивая брызги и пену, шелестят галькой, морской травой и журча откатываются.

Была холодная ночь. Но молодые шли медленно, прижавшись друг к другу. Нет, они не сговаривались, куда идти. Ноги сами несли их от поселка в ночь.

И вот теперь один в таежной избушке за много-много километров от человеческого жилья Пларгун вспомнил тот вечер.

В поселке сейчас танцуют. Кто танцует с Нигвит? Думает ли она обо мне? А мы вместе учились в школе. Только Нигвит была классом старше. И жили через улицу, а вот случилось же -- будто встретились впервые

Не тебя ли выискивал я среди других девушек? Не на тебя ли поглядывал я украдкой, когда ты, вся облепленная мерцающей чешуей, озорно смеешься после хорошего улова?

Даже чайки, услышав твой звонкий голос, шумно срываются с дальней косы и долго кружатся над заливом, радуясь своим сильным крыльям и легкому парению

С кем ты танцуешь, Нигвит?

Его отвлекла от воспоминаний необычная тишина. Вслушался: дрова уже перестали гореть. Надо сохранить тепло, пока оно не вылетело в трубу. Поднялся. Нет, тишина слишком необычна. Мягкая тишина Что происходит?

Кенграй мигом вскочил и, радостно повизгивая, нетерпеливо уставился на дверь.

Пларгун натянул нерпичьи торбаза и, не застегивая шнурков, толкнул дверь.

Что это?

Снег!

Падает густыми хлопьями, медленно, торжественно, сознавая всю свою важность. Не зря так сладко зевал Кенграй!

Темные ели будто накинули на плечи белые вязаные шали. Земля притихла под свежим теплым одеяньем. Только кое-где в белом лесу чернеют выворотни.

Тихо, совсем тихо. Лишь слышен бесконечный, волнующий, как хорошая музыка, шелест падающего снега.

Кенграй ошалело понесся вокруг избушки, остановился, вспахал носом мягкий снег, шумно и отрывисто принюхался к своему же следу


Старик налегке уходил от юноши, но в душе уносил тревогу. Под самое сердце закралось сомнение: сможет ли этот совсем еще неопытный мальчик выстоять против одиночества? Правильно ли поступили они, взрослые, взвалив на его неокрепшие плечи эту неимоверную тяжесть? Не лучше ли было бы оставить мальчика с кем-нибудь из них?

В первый день, когда юноша уходил на речку за водой, Лучка высказал свои сомнения Нехану. Тот, еле сдерживая гнев, ответил:

-- План дали большой. Надо охватить побольше угодий. И тайга -- не курорт, чтобы, объевшись жирного мяса, валяться на шкуре. Никто гробиться за него не будет.

Потом уже тише, не сводя прищуренных глаз со старика:

-- Мы и вдвоем бы взяли план

Пларгун еще совсем мальчишка. А Нехан тяжелый человек. Разве так добрые люди поступают? Какой же нивх на его месте принял бы такое решение? Да, Пларгун -- совсем мальчишка. Правда, в его возрасте я уже был посвящен в основные тайны охоты и кормил семью и стариков Сегодня люди взрослеют позднее, нежели в мое время. Молодые, пока возьмут на свои плечи заботу о продолжении рода, уж очень долго готовятся: учатся в школе, потом еще где-то. Сегодняшняя жизнь -- совсем не такая, какая была в годы моей молодости. В ней много сложностей. Молодые люди умеют разбираться в этой жизни и распутывают ее сложности, как охотник распутывает следы хитрющей лисы.

Но ведь много людей не понимают жизни тайги. Для них тайга -- это такая сложность, какой является для меня их жизнь Вот, к примеру, случай. По годам мне давно полагается пенсия, но я до прошлого года не ходил просить ее: слава богу, ноги еще держат меня, глаза, правда, стали видеть слабее, но еще могу направить мушку на убойное место зверя. Но слышал я, что другие почтенные люди, у которых наступает пенсионное время, идут к властям. Их встречают с распростертыми объятиями и тут же вручают пенсию. И они каждый месяц получают эту пенсию, хотя и не работают. Некоторые из них еще довольно крепки. Но раз наступил пенсионный возраст -- подавай им пенсию.

Я сперва стеснялся просить пенсию. Последние годы охотился на нерпу. От нерпы, правда, никаких заработков, но кормиться ею можно. Небольшая пенсия могла бы быть подмогой. Ведь нерпа не всегда бывает. Да и на одном мясе не проживешь. Вот и набрался духу. Да и сородичи подбивали меня на это. "Чего ты, говорят, отказываешься от денег. Что они лишние, что ли?" Рассмешили. Да у меня никаких денег не было. Откуда им взяться?..

Вот и я пошел за пенсией. Пришел к председателю колхоза. Они меняются часто, председатели. Этот председатель недавно в колхозе, второй год. Его прислали из области на место прежнего, которого почему-то убрали.

Председатель обрадовался моему приходу, будто я ему приятель какой, по которому он сильно соскучился.

-- О-хо-хо! -- воскликнул он, раскрыв широкие объятия. -- Кто пришел! Проходи, Лучка, садись! -- Взял меня под руку и посадил на стул у большого стола. А стол у него покрыт свежим красным сукном. Раньше, у других председателей, скатерть была одна и та же, потертая, с порезами и залитая чернилами. А этот сразу купил новую скатерть. Стоит, улыбается. Загорелый, только вернулся из отпуска. Отдыхал у Черного моря. Интересно, почему-то дальнее море называют "черным"? Может быть, потому что люди там обугливаются от сильного солнца? Далеко то море. Но рыбаки ездят туда отдыхать. А чего не ездить, когда поездка им дается бесплатно, колхоз платит? Правда, далеко не все нивхи ездят туда. Года два назад побывал там рыбак Лиргун. Вернулся похудевший в конец и черный, как будто его все время держали над очагом.

"Жарко, -- сказал он. -- Кое-как выжил до конца срока. Нивху лучше не ездить туда!"

А этот улыбается. Радость так и брызжет из него.

-- Ну, чем могу быть полезен тебе?

-- Пришел за пенсией, -- сказал я.

-- За какой пенсией? -- удивился председатель.

-- Ты что, не видишь, что я стар?

-- Вижу, вижу. Но ты не рыбак. Колхоз наш рыболовецкий.

-- Ну и что же, что не рыбак. Я старый человек. Есть такой закон: старому человеку полагается пенсия.

-- Есть такой закон, -- соглашается председатель. -- Но нужен стаж работы для пенсии.

-- Чего нужно?

Кое-как понял, что такое "стаж".

-- А я что, бездельничал, по-твоему? Я всю жизнь охотничал и рыбачил.

-- Но ты же сейчас не рыбак, -- спокойно говорит председатель.

-- Я сейчас старый человек, -- говорю я.

Потом вспомнил, что несколько лет рыбачил в бригаде.

-- Я рыбачил в колхозе. Все старики подтвердят это.

-- Сколько ты рыбачил? -- опять спокойно спрашивает председатель. Он уже перестал улыбаться.

-- С перерывами -- около десяти лет.

-- Мало! -- коротко сказал председатель.

Сказал, будто отрезал.

-- Но я всю жизнь охотничал и рыбачил! -- в отчаяния кричу я. А в сердце такое чувство, как будто качусь вниз по мокрой глинистой круче и не за что зацепиться, а впереди клокочет ледяная вода.

Председатель молчит.

-- Что, разве охота -- не работа? -- кричу я.

-- Работа, -- отвечает председатель.

-- Ну, так давай пенсию!

-- Не могу, -- спокойно, очень спокойно говорит председатель. Мне уже кажется, что этот сытый человек издевается надо мной.

-- Давай пенсию! -- требую я.

-- Пойми, Лучка, колхоз тебе пенсию не может дать, потому что у тебя нет стажа работы в колхозе. Да ты давно уже и не колхозник. Ты охотник. Охотишься на "Заготпушнину", а не на колхоз. -- Очень длинно отвечает председатель.

-- Что же мне делать? -- совсем убито спрашиваю.

-- Не знаю, чем помочь. -- Потом, подумав, добавляет: -- Иди в сельсовет. Там скажут, что делать.

Пошел в сельсовет. Председатель там женщина, уже в возрасте. Все в поселке знают: она добрая женщина. Она-то даст пенсию.

-- Пенсия? -- спросила она. -- Надо обратиться в колхоз.

Маленькая надежда, которая толкнула меня подняться по крутой лестнице сельсовета, погасла тут же, как только вошел в сельсовет.

Поехал я через неделю в район, обратился к пушнику. Он меня уважает -- я же, считай, всю жизнь сдаю пушнину.

-- Да ты что, в уме ли? Где ты видел, чтобы "Заготпункт" выдавал пенсию охотникам? У нас есть штатные работники, им полагается пенсия. А ты хоть и охотник-промысловик, но охотишься по договору только на период охотничьего сезона.

Вот и все. Я не знаю, как убедить людей, что я -- промысловый охотник, работаю всю жизнь: зимой охочусь на пушного зверя, весной и осенью -- на нерпу. Летом, конечно, ни один охотник не охотится -- не сезон. Летом я рыбачу, заготовляю юколу, чтобы зимой кормить себя и упряжку собак. Пушник посоветовал обратиться в райсобес. Там могут дать пособие по старости. Но мне пособие не нужно -- я не нищий. Я всю жизнь трудился. Мне нужна заслуженная помощь, а не подачка!

И вот по совету людей я обращаюсь к прокурору. Есть такая должность со странным названием "про-ку-рор". Точно не знаю, чем он занимается. Но, говорят, он помогает обиженным людям находить справедливость.

Ожидал увидеть старого мудреца. Ведь, чтобы восстанавливать справедливость, много надо знать, много мудрости иметь. А он оказался совсем молодой. Даже бороды и усоз не носит. Ну, думаю, разве он сможет что-нибудь сделать, когда люди почтенного возраста ничем не помогли мне. А он внимательно выслушал, что-то записал для себя, спросил, где я живу, кто у нас руководитель, и отпустил, попросив дней через десять снова к нему обратиться. Но мне так и не удалось зайти еще раз к этому человеку: уехал в тайгу. Весной обязательно зайду к нему.

Очень сложный и запутанный мир

Хорошо в тайге. Все здесь родное, близкое и понятное. Ни к кому не надо обращаться: ни к председателю, ни к прокурору. Здесь я сам и председатель, и прокурор. Извини меня, Пал-Ызнг, за подобные мысли. Будь благожелателен ко мне и пошли в мои ловушки зверя. Хорошего зверя. Мне с тобой быть наедине всю зиму. А потом мне нужно будет возвращаться в селение. Помоги, пока я у тебя дома. Помоги и двум моим товарищам, чтобы удача не обошла их. Особенно будь внимателен к мальчику. И если он допустит непочтительность к тебе, не очень гневайся -- он с детства оторван от тайги и плохо разбирается в ее обычаях.

Нехан не подошел ни через два дня, ни через три. И не избушка задержала его. Опытный таежник, он знал, что наступило жесткое время, когда дни -- да, да, дни! -- решают успех промысла.

В несколько часов Нехан справился с небольшими повреждениями сруба. Амбар почти не тронул, только подтесал топором пазы и -- венцы осели, плотно прижались один к другому. Подогнал крышу.

Уже стоял некрепкий морозец. Он схватил землю, оледенил травы, и те звенели, будто из жести.

На другой день чуть свет Нехан отправился исследовать свой участок, чтобы подготовить его к облову. С карабином за плечами и маленьким топориком в сумке-крошне он прошел распадком, который обрывается у реки в ста шагах ниже избушки за грядой невысокого увала. В нескольких местах потревожил выводки рябчиков, видел глухаря на сопке. На песчаных берегах ключа нашел отпечаток перепончатых лап с острыми когтями -- следы выдры. Ключ образует неширокие заводи. В одной из них метнулась стая мелкой разномастной рыбешки. Тальниковые берега -- прекрасные места для куропатки и зайца

На изгибах ручья Нехан срубил нетолстые сухие обомшелые лиственницы и перекинул их с одного берега на другой. Этими мостками обязательно воспользуются соболи.

Нехан шел не спеша, примечая поперечные распадки, лес на склонах, мысы и уступы, лома -- • битые поваленные деревья и каменистые россыпи.

К ночи Нехан оказался у крутого хребта-водораздела с зубчато-неровным гольцом на вершине, к югу от которого начались владения старика Лучки. Переночевал у костра под елью. Утром перевалил седлообразную сопку и пошел на запад.

Два часа спустя он уже шел поймой неширокой долины, образованной звонким ключом. И здесь Нехан перекинул через ручьи мостки. Найдя дуплистое дерево, прорубил в нем "окна", в которые через некоторое время поставит ловушки. Чтобы дерево на срезе не отпугивало зверя своей свежестью, втирал в места, которых касалось лезвие топора, хвою, лишайник, торф.

У одной сопки на ягоде вспугнул медведицу с двумя медвежатами нынешнего помета. Мирл понесся наперерез медведям, но куда там -- разве догонишь медведицу, когда она спасает детенышей!

Поздно вечером, усталый и голодный, охотник вышел к реке Ламги и спустился берегом к стану.

Весь следующий день Нехан потратил на подготовку капканов: счищал с них смазку, спиливал, выпрямлял или слегка подгибал насторожки, ругая при этом тех, кто создал такие неуклюжие самоловы. Потом долго и терпеливо вываривал ловушки в ведре, куда бросил вместе с капканами и ветки кедрового стланика, чтобы убить запах металла. После этой процедуры крючковатым суком выуживал их из ведра, нанизывал на вываренную в том же ведре мягкую проволоку и вывешивал на сук дерева -- пусть продует таежным ветром.

Ночью шел небольшой сухой снежок. Он даже не задержался на ветках деревьев -- его сдуло ветром, и он не дошел до земли -- застрял на сухих листьях травы и на ягеле.

При снеге и небольшом морозе средний по силе ветер становится промозглым. И это сигнал медведям: наступает время ложиться в берлогу. Медведи не боятся легких морозов, для этого они тепло одеты. Не морозы гонят медведя в берлогу -- снег. Глубокий снег для медведя -- все равно что путы на ногах, далеко не уйдешь. К тому же для него нет в тайге страшнее врага, чем его сородич. Более сильный зверь отыскивает своего собрата по следу, оставленному на мелком снегу, догоняет, давит его и пожирает. Вот почему медведи спешат залечь в берлогу еще по чернотропу. Застигнутые врасплох первым снегом, они осторожно пробираются к логову, стараясь ступать по бесснежным местам.

Нагулявшие сало медведи уходят с побережья по узким долинам рек к истокам, где у подножия гор в непролазной чащобе выкопают себе уютные берлоги. Небо заботливо накроет их теплым одеялом из мягкого снега. И всю морозную зиму над берлогой будет виться легкий парок -- свидетельство мира и спокойствия

Нехан был уверен, что сегодня на переходах он перехватит не одного медведя.

Когда старик Лучка по дороге к своему стану завернул к Нехану, чтобы дать ногам отдохнуть и обговорить ближайшие планы, он к своему изумлению увидел: на распорках висело весемь медвежьих шкур разных размеров -- от пушистого маленького лончака до громадных шкур с седой шерстью.

Идет снег.

Он медленно опускается на седые поредевшие волосы, на раслабленные плечи, мягким пухом ложится на брови и ресницы, приятно холодит уши, тает на лбу. Капли трепетно дрожат, срываются и неслышно исчезают в шерсти потертой оленьей дошки.

Лучка стоит неподвижно, будто всевышняя сила сковала его навечно. О чем он думает?.. Может быть, он думает о том, что жизнь его на закате и перед ним осталось уже совсем немного зорь?..

А может быть, он вспомнил свое детство, которое прошло в отдаленном стойбище у подножия обрывающихся к морю скал, окутанных туманом, продуваемых промозглыми ветрами?..

Может быть, вспомнил день, когда по берегу реки прибежал взлохмаченный, оборванный старший брат и, не доходя до жилища, дико прокричал:

-- Курнг прогневан! Черная смерть опустилась на землю! Черная смерть!

А когда отец и мать уложили скудные вещи в долбленку и тащили к лодке упирающихся собак, старший брат вдруг схватился за живот, страшно выкатил помутневшие глаза и упал будто подрубленный.

А может быть, вспомнил, как однажды отец после голодной зимы собрал всю накопленную за два года пушнину и увез в большое селение, что вдали от побережья, но вернулся почти без припасов. То было время холодной затяжной весны Уж который раз отец возвращался из лесу без радующего тяжелого груза за спиной, смотрел отсутствующим взглядом, напивался с горя и пел долгую, заунывную, переходящую в надрывный плач песню. Дети забивались в темный угол, испуганно таращили глаза и тесно жались друг к другу, пытаясь хоть немного обогреться.

После одной из таких попоек отец уснул. Уснул и не проснулся. Родовой шаман сказал, что отец взял на свою душу не нивхский грех и тем прогневал Курнга.

Вскоре Лучка стал добытчиком. Потом он отделил от родового очага свою долю огня: женился.

Спустя еще несколько лет в мире произошли перемены. Время помчалось с быстротой нарты, запряженной сильной, откормленной упряжкой, -- даже не успеваешь осмотреть, какие мимо тебя проносятся берега. Несколько десятков лет -- это много

И это "много" пролетело незаметно, в напряжении, в заботах, в постоянном стремлении к чему-нибудь нужному

И теперь, когда старик задумывается над своей жизнью, он ловит себя на таком ощущении, будто в отяжелевшей его голове бьется маленькая живинка: а жизнь-то прошла!

Идет снег. Еще один снег

Охотники еще раньше сговорились: при первом сколько-нибудь значительном снеге, когда уже можно будет различать следы, всем троим собраться у Нехана на совет. И на следующий день после ночного снегопада Пларгун и Лучка почти одновременно появились у Нехана.

Нехан встречал гостей приветливо, как подобает уважающему себя нивху. Заслышав скрип снега, он выходил из избушки и, радушно улыбаясь, шел навстречу гостю с протянутой рукой.

-- А-а, пришел, -- говорит он. -- А я жду. Уже сварил свежей оленины.

Нехан держался уверенно, и окружающие должны принимать его поступки как должное. Но эти покровительственная интонация и уверенность, сильное рукопожатие не очень понравились старику Лучке. По нивхским обычаям, Нехан должен бы скромно, без шума, с почтительной предупредительностью встретить старшего. И вовсе не надо хватать руку и трясти ее так, будто необходимо вытрясти из нее костный мозг.

С Неханом Пларгун чувствовал себя как-то скованно. Дни, проведенные вместе со стариком, были блаженной свободой. Лучше быть в тайге наедине с собакой, чем бесконечно ощущать на своих плечах тяжелую, властную руку, от которой невозможно освободиться. Поэтому шумная встреча порадовала юношу. Сегодня Нехана будто подменили. Он стал вдруг таким внимательным, разговорчивым, радушным.


Хозяин избушки подцепил дымящееся мясо чефром -- длинной заостренной щепкой, похожей на вертел, и один за другим выложил прямо на низкий столик большие сочные куски жирной оленины. Избушка наполнилась аппетитным запахом мяса. Нехан вытащил из-под нар початую бутылку спирта и, как бы извиняясь, сказал:

-- Вчера так продрог, что вынужден был раскупорить бутылку. Иначе хрипел бы сейчас на кровати.

Как-то трудно было представить себе этого могучего человека, поваленным недугом.

-- Хорошо, что был спирт. Ведь не интересно свалиться от болезни, когда охота только началась, -- сказал Пларгун с нарочитой грубоватостью и поймал себя: сказал совсем не то, что было на уме. Откуда эта фальшь? Что творится со мной: то дал себе вольность не поверить в искренность поступков знаменитого охотника, то позволил себе сказать совсем не то, что вертелось на языке?..

Нехан вышел к лабазу и принес холодной соленой кеты -- на закуску.

Старик нарезал свежеиспеченной лепешки, а Пларгун подложил в огонь мелко наколотые поленья и поставил на раскалившуюся докрасна печку медный чайник с водой.

-- Ну, нгафккхуна, за начало! -- Нехан поднял кружку чистого спирта.

Пларгун поднял полкружки разведенного спирта, Лучка -- столько же.

Сказав короткий тост, Нехан уже поднес было кружку к мясистым, округло раздвинувшимся губам, но его остановил старик. Он вдохновенно произнес:

-- Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за соболем -- нет, мы не за соболем пришли. Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за выдрой -- нет, мы не за выдрой пришли. Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за лисой -- нет, мы не за лисой пришли. Пусть никто не думает, что мы пришли в тайгу за глухарем -- нет, мы не за глухарем пришли. Пусть все население тайги знает, что мы не за ними пришли. Верно, нгафкка? -- обратился старик к Нехану.

-- Верно! Верно! -- торжественно подтвердил Нехан.

Пларгун с раскрытым ртом слушал длинную и странную речь старика.

Сперва Пларгун принял ее, как начало удачной шутки. Но чем дальше говорил старик, тем больше сомневался Пларгун в своей догадке. И когда старик с пафосом, обратился к нему: "Верно, Нгафкка?" -- он чуть слышно, с покорностью ответил:

-- Верно! Верно!

-- Слышите, вы? -- Старик повернулся к правой стене. -- Слышите, вы? -- Старик повернулся к задней стене. -- Слышите, вы? -- Старик повернулся к левой стене. -- Слышите, вы? -- Старик обернулся к двери. -- Все вы слышали, что мы, трое людей, пришли в тайгу вовсе не за вашими дорогими шкурами. Носите их сами. Не бойтесь нас! И выходите все! Выходите из своих нор, из своих логовищ, из своих дупел и расщелин, из-под валежин и коряг. Выходите все!

Занимайтесь своими делами. Бегайте по тайге, по сопкам! Оставляйте больше следов! Больше! Больше! Больше!

Старик вошел в экстаз. Он уже не кричал -- хрипел. Он дышал часто и тяжело, желтая пена каймой обложила потрескавшиеся губы, вспучилась по углам рта. Узкие глаза округлились и отрешенно уставились, застыли на мгновение. Потом старик очнулся и вернулся в бренный мир из того неведомого для других мира, в котором пребывал. Он вспомнил о кружке со спиртом, поспешно обхватил ее дрожащими руками, поднес ко рту и опрокинул. И Нехан привычно, одним духом проглотил целую кружку спирта гольем.

-- Ты что? -- повелительно гаркнул Нехан на замешкавшегося Пларгуна. И юноша, не в силах противиться, поспешно выпил.

Жидкость обжигающей струей вошла в него, горячим пламенем растеклась в теле, ударила в голову.

-- Закусывай, друг, закусывай, -- уже мягче сказал Нехан и сунул в руку Пларгуну кусок холодной соленой кеты.

После длинной дороги по морозному воздуху и выпитого спирта аппетит у всех был зверский. Дымящиеся куски оленины исчезли со стола один за другим.

Юноша усиленно двигал челюстями, разламывая крепкими зубами неподатливые волокна плохо проваренного мяса, а в помутневшем мозгу билась одна и та же мысль: в чем суть длинной и странной речи старика? И пришел ответ: да это же ритуал первобытных людей! Язычники наивно полагали, что подобными заявлениями можно скрыть свои истинные намерения, обмануть Пал-Ызнга -- хозяина гор и тайги -- и вместе с ним всех зверей и птиц. И обманутые звери становятся добычей ловких охотников.

Первобытный ритуал и космические полеты!..

-- Ха-ха-ха-ха-ха! -- не выдержал Пларгун.

От смеха изо рта вывалились непрожеванные куски. Пларгун схватился за живот и перегнулся пополам.

-- Пьян, -- сказал Лучка.

-- Слабак, -- брезгливо сказал Нехан.

Пларгун проснулся от душераздирающего визга собаки. Сбросив с себя оленью доху, он мигом открыл низкую дверь и услышал безудержный мат на смешанном нивхско-русском языке. Перепрыгивая через порог, он все равно больно задел головой притолоку.

Нехан отвел назад ногу и со всей силой пнул в живот пытавшегося подняться Кенграя. Кенграй спиной ударился о толстый столб лабаза. Мирл злобно набросился на своего недруга. У злых собак есть особенность -- они никогда не упускают случая, набрасываются на избиваемого сородича, загрызают его до смерти. Заметив Пларгуна, Нехан отшвырнул ногой Мирла и не в бок, а в безопасное место -- в мясистую ляжку.

-- Сволочи! Воры! Грабители! -- ругался Нехан в сильнейшем гневе. Потом сокрушенно нагнулся над ящиком со сливочным маслом. Вернее, над пустым ящиком из-под сливочного масла.

-- Сволочи, сожрали все масло! -- Нехан замахнулся, чтобы снова ударить собак.

-- Стой! -- вне себя от возмущения крикнул Пларгун.

Кенграй истошно выл, извивался в страшных муках.

Пларгун подскочил к своему другу, попытался поднять его. Но едва притронулся к спине, Кенграй завыл еще пуще, будто снова его ударили. Было ясно, что Кенграй получил тяжелые увечья.

-- Три дня назад росомахи проникли на чердак, разорвали мешки с мукой и солью, все смешали с корьем и землей. А сейчас наши же собаки ограбили своих хозяев! -- не унимался Нехан.

Пларгун стоял спиной к нему. Весь его вид выражал протест. Смысл сказанного Неханом не доходил до его сознания.

Лучка оперся об угол избушки. Руки его были безвольно опущены. Уж он-то знал всю меру обрушившейся на их головы беды.


Люди завтракали вяло. После вчерашней попойки всех охватила апатия. От Нехана несло перегаром. "Неужели еще от вчерашнего?" -- неприязненно подумал Пларгун.

В отличие от гостей хозяин избушки энергично заворочал челюстями, уминая розовые куски душистой кетовой юколы, и заел ее медвежьим салом. После юколы он приступил к оленине. И все это запил кружкой густого терпкого чая.

Пларгун вышел посмотреть собаку.

Кенграй лежал на древесном мусоре у штабелька колотых дров и осторожно вылизывал языком ушибленный бок. Завидев хозяина, пес виновато прижал уши, слегка зажмурил умные глаза и, нагнув голову, чуть осклабился. Опушенные редкими длинными усами губы нервно задергались. Пес тонко повизгивал. Пларгун легонько опустил ладонь на голову собаки и нежно провел по шерсти. Кенграй положил голову на бок и лизнул руку хозяина.

-- Ну, походи, походи, -- попросил Пларгун.

Узнать меру увечья можно, когда заставишь собаку пройти. Пларгун отошел на несколько шагов, присел на корточки, протянул руку с раскрытой ладонью, ласково позвал:

-- Кенгра-ай, Кенгра-ай.

Кенграй поднялся. Жалобно повизгивая и занося зад в сторону, приковылял к хозяину. Было очевидно, что увечья серьезные. Надо полагать, что ушиблен позвоночник и повреждены ребра. У нивхов запрещено бить собаку по позвоночнику и в бок -- это может привести к непоправимым последствиям. Когда необходимо наказать собаку, ее бьют чаще всего по шее и по голове. При несильном ударе голова более безопасна, чем хрупкий позвоночник.

"Нехан -- опытный охотник. Он должен знать, как обращаться с собаками", -- с горечью думал Пларгун.

Нехан вышел за дровами. Наложил на левую руку столько поленьев, сколько в связке на спине мог унести Пларгун, легко поднялся, открыл правой рукой дверь и, обернувшись, сказал:

-- Зайди на совет.

Лучка полулежал в углу на скатанной постели, дымил новой трубкой, вырезанной на днях из плотного березового корня.

-- Ну что, кажется, главное для начала сделали, -- как-то слишком спокойно, обыденно сказал Нехан. -- Избушки построены -- есть где зимовать. Теперь наступила пора охоты. Соболь уже полностью переоделся в зимнюю шубку, мех крепкий. -- Сидя на полу, он достал из-под нар скомканный темный рюкзак, вытащил округлую темно-коричневую шкуру с нежной, шелковистой шерстью, встряхнул ее и подул на мех. Длинная ость заискрилась, обнажив густой голубоватый пух -- подшерсток.

-- Три дня назад он сам вышел на меня в распадке. Вскочил на дерево и стал преспокойно посматривать оттуда. Наверно, хотел отдать мне свою дорогую шкурку, -- явно адресуясь к старику, сказал Нехан. -- И чтобы не обидеть Курнга, я снял этого зверя для пробы, -- спокойно, будто шел разговор о чем-то несущественном, закончил Нехан.

-- Хы! -- изумился старик. Вытащил изо рта трубку, положил прямо на пол, протянул руку. Встряхнул привычным движением шкурку, пронаблюдал, как лег мех, провел по нему пальцами.

-- Вот это "проба"! -- уважительно сказал старик и передал шкурку Пларгуну.

Пларгун никогда не охотился на соболя, но много раз видел шкурки, но такие темные, как эта, встречал редко.

Нехан бросил шкурку в рюкзак и продолжал прерванный разговор:

-- Соболь сменил мех полностью. Пора.

Нехан не говорил, как охотиться. В начале охотничьего сезона, когда снегу мало и зверь бегает, где ему угодно, ловушки -- дело второстепенное. Тут нужно промышлять ружьем. Об этом знает всякий охотник. И Пларгун вновь в мыслях вернулся ко вчерашнему. Как же ему быть без собаки?! Кенграй сильно покалечен и не скоро поправится.

-- Когда пойдете осматривать свои участки, наткнетесь на седлообразную сопку, что стоит примерно на одинаковом расстоянии от наших трех избушек. Сопка небольшая, ее легко обойти за полтора часа. Она изрезана распадками. В сторону полудня, если идти от этой сопки, возвышается невысокий, но длинный хребет с гольцом на одной вершине. Хребет расколот в нескольких местах поперечными впадинами. Седлообразная сопка полого опускается в ту же сторону и упирается в одну из его впадин. Думаю, у стыка сопки с хребтом и будет место встречи наших путиков. Путики пробьет каждый, когда сочтет нужным. Увал-хребет уходит от побережья в глубь тайги. Он и будет границей наших участков. А седлообразная сопка разделит наши с тобой участки, -- Нехан кивнул на Пларгуна. -- Вот, кажется, и все.

Нехан умолк. На его широком, мясистом лице играли темные тени. Он повернулся к собеседникам спиной, нагнул голову так, что побагровела шея, и сказал, придав голосу озабоченность:

-- Вы уже знаете, что продовольствие растаскали воры-росомахи, а масло сожрали собаки. Я наскреб немного муки и соли. Килограммов на десять муки и горсти по четыре соли на брата -- вот и все, что удалось наскрести. Это от силы месяца на полтора. А дальше не знаю, как быть. Придется жить на одном мясе.

Установилось тягостное молчание. Сухие дрова живо потрескивали в печке, в окно цедило блеклым светом осеннего дня.

-- Что будем делать?

Этот вопрос ввел Пларгуна в такое состояние, будто его подвесили на чем-то непрочном и подняли в воздух. Чем дальше тянулось молчание, тем, казалось, его поднимают выше.

-- Может быть, кто-то из нас вернется в селение за продовольствием? -- Нехан ни на кого не смотрел. Он настороженно потупил голову и ждал, когда ему ответят.

Идти сквозь тайгу сотни колометров через заснеженные хребты и непроходимую чащобу -- это почти самоубийство. К тому же ясно, старому Лучке это непосильно -- он отпадает. Оставались Нехан и Пларгун.

-- Что будем делать?

Пларгун почувствовал, как в его висок впился цепкий взгляд. Пларгун даже перестал дышать.

Нехан обернулся к Лучке, но тот угрюмо молчал.

-- Э-э, -- прервал затянувшееся молчание старик. Нехан резко обернулся. Его требовательный взгляд спрашивал: а ну, что ты скажешь? -- Э-э, дело ведь такое, совсем даже не безнадежное. Разве когда-нибудь люди умирали, когда вокруг бегает столько мяса, а у людей в руках оружие? Да и продовольствия какой-то запас есть. Не-ет, мы не в безнадежном положении. А идти кому-то в селение -- вот это дело почти безнадежное. Когда он еще дойдет до него! Да и реки еще не все стали. Только в древности могли нивхи сюда на собаках проникать. Но каким путем они ездили?

Нехан нервно и нетерпеливо слушал старика.

Пларгун облегченно перевел дыхание.

Кенграй плелся позади. Он тяжело прихрамывал, жалобно скулил, взвизгивал.

Они шли по своему следу вдоль реки. На поворотах Пларгун останавливался, поджидая собаку. Кенграй подходил медленно, преданно смотря на хозяина умными карими глазами, в них была мольба: не бросай меня.

Но вот за одним из поворотов человек не дождался своей собаки.

-- Ке-е-е-нгра-ай!

Собака не появлялась.

-- Кенгра-ай! Кенгра-ай!

Собака не появлялась.

Пларгун сбросил тяжелый мешок и помчался назад.

Он нашел пса у трухлявой заснеженной колоды. Кенграй, обессилев, лежал под сгнившим деревом. По-видимому, он пытался перелезть через толстый ствол -- на стволе был сбит снег, -- но силы покинули собаку.

Голова безжизненно лежала на лапах, пасть беззвучно раскрывалась, источая густую слюну; изредка сквозь неслышный стон пробивался визг.

-- Кенграй! -- позвал Пларгун, подбегая.

Пес попытался подняться, но ноги его подломились, и он упал.

Пларгун опустился на колени.

Сперва раздался всхлип. Потом еще. Еще. Окружающие деревья и кусты впервые услышали, как плачет человек.

Он шел, пошатываясь, будто находился в глубоком опьянении. Рубаха промокла насквозь и прилипла к горячему телу. Промокли и ватная телогрейка и теплые брюки. Все тело налилось жаром. Жар пробивался через одежду и клубился тяжелым паром.

Спина ныла, ноги мелко дрожали, натруженно гудели. День на исходе

Уже вечер окутал мир Ноги требуют отдыха Уже звезды пробились в темно-густом небе Каждый стук сердца отдается в ногах. Потом все онемело: и ноги, и согнутый торс, и спина, и руки. Притупились чувства Только бы не упасть. Надо идти, идти, идти. Упадешь -- больше не встанешь. Никогда. "Идти идти идти" -- упорно стучит в замирающем сознании.

Он еще помнил, как уложил ношу, как отодвинул лесину, которой подпирал дверь

Лучка подобрался под самую ель, громадную, раскидистую. Дерево своими лапищами коснулось старика.

Ночью ему снился предок, большой и суровый. Лучка хотел было подойти к нему, но предок отошел от него. Лучка сделал еще несколько шагов -- предок отошел от него на столько же.

"Чем я тебя прогневал, отец? Почему ты холоден ко мне? Иду ли я в тайгу, в сопки, выхожу ли я в море, во льды -- всегда обращаюсь к твоему образу, а через тебя к еще более древним предкам. Попаду ли я в беду или какая трудность встретится мне -- всегда обращаюсь к твоему имени. Так почему ты обижаешь меня?"

А предок сказал глухо как из-под земли:

" Я знаю, что произошло у вас. Мне больно слышать, как оскверняют люди законы тайги. Человек, прежде чем войти в тайгу, должен оставить плохие мысли. Мне казалось, что ты достаточно мудр, чтобы в священной тайге всегда царили мир и добро. Как ты это мог, старый человек?.."

Лучка стоял у ног предка -- маленький и смятенный. Он воздел руку кверху, но предок исчез, словно дым.

"Разве я не делал все, чтобы мы принесли в тайгу мир и согласие? Да, я старый человек, должен был сделать все, чтобы предупредить ссору. Я должен был своими советами направлять умы людей. Но я не в силах сделать это. Нехан утвержден нашим бригадиром самим районным начальством. Разве он послушается меня? Извини, тайга, людей, что они позволили переступить обычаи предков. Извини. И сделай все, чтобы нам хорошо было. Чух!" -- широким движением Лучка рассыпал горсть рисовой крупы, взятой с собой специально для жертвоприношений. Разложил у основания дерева несколько папирос.

Затем старый человек подошел к огромной лиственнице и обратился к пей с просьбой не гневаться на людей. И еще попросил благополучия. В той лиственнице наверху есть дупло. Оно прикрыто толстым многоветвистым суком. Дупло -- дом соболя. Лучка видел его однажды на рассвете. Он черной молнией мелькнул вверх по обомшелому столу и юркнул в дупло. Только и заметил старик -- соболь отменной черноты, вороной. У охотников этот самый дорогой сорт называется головкой.

Лучка обрадовался, будто соболь обещал ему удачу. И каждый день, проходя мимо дерева, высматривал только ему заметные приметы, следы соболя Нет, он не будет преследовать его. Пусть себе живет рядом со стариком. Соболь, как талисман, как наговор могущественного шамана Потом старик крадучись отходил в сторону и шел по своим делам. Соболь рядом -- значит есть надежда на удачу. Старик дал соболю имя -- Пал-нга [Пал-нга -- Горный зверь.]. Этим старик выделил его среди других соболей и приблизил к Пал-Ызнгу.

И на этот раз он тихонько подкрался к дереву и увидел свежие следы зверька. Лучка вздохнул обегченно и, надеясь, что все обойдется, ушел в избу.

В это время на соседнем участке Нехан спешил разбросать приваду и ругал погоду самой отборной бранью.

К вечеру разыгрался первый в этом году буран.

Пларгун мгновенно открыл глаза и некоторое время соображал, где он. Потом вспомнил о собаке. Где же Кенграй?

Хотел было встать, но по телу будто молния прошла и в глазах помутилось. Он тихо застонал. И тут почувствовал на своем лице что-то мягкое, теплое. А Кенграй продолжал лизать своего друга и спасителя. Живы! Но как смог он осилить неимоверный груз -- тяжелый рюкзак и собаку?..

Пларгун не помнит, как он забрался в спальный мешок. Теперь, когда проснулся, почувствовал: лежит очень неудобно. Отлежал бок и руку. Надо вставать.

Большого усилия стоило преодолеть боль в разбитом теле.

Первым делом надо затопить печку, а то избушка так настыла, что в ней стоит колотун, от которого мигом околеешь.

Пларгун толкнул дверь. Но тут в него будто дунули сразу сто чертей, захватило дыхание, в лицо вонзился мелкий колючий снег. Дверь больно ударила по голове, отбросила его назад, захлопнулась. Был сильный буран. Когда он только успел разыграться? Сколько же я спал?..

Желание выйти на улицу как рукой сняло. Он плотно прикрыл дверь, вернулся к нарам. Сел. Руки безвольно повисли. Хотелось забраться в мешок, закрыться с головой, обогреться дыханием.

Род Койвонгун произошел от дерева кой-лиственницы. Раньше на земле не было никакой жизни. Да и земли никакой не было. Было только одно огромное море.

На море жила одна-единственная птица, маленькая утка -- чирок. Утка летала по небу, плавала в море. Одна на все небо и на все море. Но не могла она жить одна. Старея и чувствуя приближение смерти, она решила оставить после себя жизнь. Но куда положить яйца? Они не могут лежать на воде.

Как-то в тихий солнечный день утка спокойно сидела на море и чистила перья, смазывая их жиром. С груди слетело перо и медленно поплыло по морю. Такое бывало и раньше. Но на сей раз утка погналась за пером, положила под себя и стала ощипывать с груди перья, сбивать из них круглое гнездо.

Снесла яйца. Из яиц проклюнулись маленькие желтенькие утята. Мать выкормила их. А дети, став взрослыми, тоже повыщипывали из своих грудок перья. Образовалось много гнезд. Их соединили вместе -- получился остров. Утки снесли яйца. И многочисленные дети сделали то же самое.

С тех пор прошло много времени. И тот остров вырос в огромную землю. На этой земле появилась всякая живность: травы и насекомые, птицы и звери, деревья и люди Люди появились позже. Сперва выросло дерево кой-лиственницы. На солнце и вольном воздухе оно поднялось до самого неба. Сильное дерево держало на своих ветвях сотни птиц и зверей с их гнездами, кормило их своими семенами. На земле развелось живности неисчислимое множество. Но в дереве было много силы, и она пробилась сквозь толстую кору и смолою стала стекать на землю. Только коснулась смола земли, из нее появился человек. Люди других родов появились от других предков. Есть нивхи, которые пошли от орлов. Но род Койвонгун, веткой которого является Лучка, произошел от лиственницы

А чирки, они осенью улетают в сторону полудня, весной возвращаются обратно. Вы думаете, почему они делают далекие перелеты? Они ищут конец земли, но земля стала настолько огромной, что ей ни конца ни края не видно. А чирки и по сей день выщипывают свои перья. Им все мало. Хотят, чтобы земля росла и живность на ней умножалась.

Три дня продолжался буран. К вечеру третьего дня небо посветлело, образовав в нескольких местах голубые окна. Края туч подернулись розовой морозной каймой.

Две вороны, преодолевая слабеющие порывы ветра, косо прочертили небо, сели на сук ближайшей лиственницы, с голодным любопытством наклонили хищные головы и прокричали:

-- Ка-ак? Ка-ак?

После случая у Нехана Пларгуна все угнетало. Было больно за Кенграя, больно, что Кенграй стал виновником ссоры. Только непонятно, как ящик с маслом оказался на земле? Он же был в лабазе, а лабаз на высоких столбах. Собаки не могли сами стащить ящик. Тут что-то неясно. Может быть, Нехан спустил ящик для чего-нибудь, а поднять забыл?.. Да, тут дело неясное. А Нехан страшен в гневе. Пларгун радовался, что теперь он далеко от этого человека.

Кенграй уже мог ходить, даже пытался преследовать рябчиков в прибрежном ельнике. Он увлекся и неосторожно зацепил за сухой сук, взвизгнул от боли, заскулил протяжно; еще долго боль будет давать о себе знать

Когда неверный свет раннего утра просочился в маленькое окошко, Пларгун проснулся, как от толчка. Спросонья никак не мог понять, что его разбудило.

Непонимающе посмотрел вокруг. Взгляд упал на патронташ, на ружье, приставленное к стене, -- резко хлопнул по голове: ведь собрался же с утра выйти на охоту и боялся проспать!

Кенграя оставил в избушке -- ему нельзя, он еще не поправился.

Тайга молчала. Лишь маленькие и легкие как пушинка синички копошились на нижних ветках старых елей, ворошили космы провисших черных лишайников, внимательно всматривались блестящими круглыми глазенками в трещины коры, отщипывали от нее чешую и, уколов тишину тонким писком, перелетали на следующее дерево.

На чистом снегу аккуратные крестики -- следы рябчиков. От дерева к дереву словно два ряда бисера. У основания дерева в сугробике дырка, будто снег пронзили прутом. Это следы мыши.

А вот белка размашисто чиркнула по пороше и взлетела на ель. Пларгун осторожно обошел дерево, внимательно всматриваясь в тени между ветвями. Если белка на дереве, она должна дать о себе знать: шелуха ли упадет от еловой шишки, ветка ли покачнется или снег посыплется сверху. А может быть, она притаилась? Пларгун всматривался до рези в глазах, но никаких признаков белки не обнаружил.

Он отломил сухой сук и ударил им по стволу ели. Всмотрелся. Прислушался. Дерево молчало. Охотник забросил палку и углубился в чащу.

Следы зайцев и лис попадались часто. Но разве настигнешь этих быстроногих тварей! Их можно взять на лежке или когда они случайно нарвутся на выстрел. Но где она, лежка?

Потом Пларгун увидел свежие следы оленей. "Хорошо бы свалить одного -- для привады", -- подумал он.

Олени то шли гуськом, то рассыпались. Местами снег взрыхлен, истоптан. Охотник прочитал по следам: самцы то и дело сходились и упорно бились.

Стадо не могло уйти далеко. И действительно, через полчаса быстрой ходьбы Пларгун нагнал его на замерзшей мари.

Два молодых хора беспокоили стадо. Третий, высокий, могучий хор набрасывался на соперников, отгоняя их от важенок. Пларгун вдруг узнал в стройном хоре того бурого самца, который еще до снегопада выиграл на лесной поляне жестокий бой у стареющего великана. И юноша обрадовался встрече со старым знакомым.

Теперь хор-владыка обзавелся гаремом. В тайге сильный владеет всем. От него идет жизнестойкое потомство. И этот закон тайги вполне оправдан.

Юноша заметил в стаде облезлого тощего хора с побитыми рогами. Он внимательно следил за могучим хором и, когда тот, преследуя соперников, покидал стадо, норовил отбить самочку.

Бурому нелегко биться сразу с несколькими соперниками.

Тощий старый самец выбрал удобный миг, выскочил из-за деревьев, кинулся к стаду и стал нагло распоряжаться в нем. Пларгун быстро поднял ружье. Выстрел разбросал стадо. Самки шарахнулись к деревьям и исчезли в чаще. А бурый хор выскочил на марь, грозно оглянулся кругом и грациозно поскакал вслед за самками. Пларгун некоторое время соображал: почему он выстрелил именно в старого самца? И нашел ответ: старый самец портит стадо. Молодой охотник только помог навести порядок

Он углубился в ельник, местами разреженный березой и кустами кедрового стланика. И тут наткнулся на округлые парные следы. Соболь!

Мягкие вмятины округлой формы пролегли от дерева к дереву, от куста к кусту. Соболь никогда не идет шагом. Он скачет, оставляя парные следы. С удивительной точностью, ноготь в ноготь, ставит он задние лапки в следы передних. И никогда не оставляет "бороды". Его побежка [Побежка -- цепь следов мелкого зверя.] изящна и аккуратна.

Пларгун отломил прут, коснулся им следа. Прут мягко прошел в снег -- след свежий, мороз еще не успел прихватить.

В нескольких местах на снегу обозначились мелкие парные следы. Встретившись с побежкой соболя, они обрывались, уходили под снег. Это следы маленького, но алчного хищника -- ласки. Соболь не любит соседства с этим злобным зверьком и всегда старается изгнать его из своих владений.

Четкий соболий след повел от кустов к лежащему дереву. И по снегу, что пластом прикрыл его, протянулась цепочка.

Сердце молодого охотника забилось взволнованно. Участилось дыхание. Глаза азартно проследили за направлением побежки. Цепочка оборвалась у валежины.

Ноги сами потащили к валежине. Соболь обошел валежину вокруг и, не найдя здесь ничего интересного, проскакал дальше.

Зверек не мог уйти далеко. Наверно, он где-то поблизости Пларгун в азарте помчался по следу. Ему казалось, где-нибудь рядом зверек выскочит из кустов или из-под колодины и, спасая свою шкуру, взлетит на дерево. А там Пларгун умеет стрелять.


Он бежал уже полчаса. А след вел дальше и дальше, петляя и кружа, не оставля без внимания ни одного поваленного дерева, ни одного дупла, ныряя в лома -- нагромождения мертвого леса, заскакивая на гнилые пни. Потом ходил спокойными размеренными скачками. А дальше этот след пересек следы другого соболя, проскакал по нему немного. Пларгун остановился в нерешительности, он еще не умел различать следы одинаковых зверей.

Тогда молодой охотник решил: надо при пересечении выбрать поздний след и идти по нему. Так и сделал

Кажется, уже за полдень. А следу не видно конца. Пора бы возвращаться назад Но тут вышел он к следам человека. Кто мог здесь ходить? След овальный с ровным обмином. Тоже, значит, в торбазах. Неужели вышел на участок Нехана?

Через час или больше опять наткнулся на человеческий след. Пларгун внимательно осмотрел его. Человек преследовал соболя.

Да это же мои следы!...


Отредактировано Дмитрич (03/02/15 12:36 PM)

Вверх
#1000370 - 05/02/15 03:40 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Он бежал уже полчаса. А след вел дальше и дальше, петляя и кружа, не оставля без внимания ни одного поваленного дерева, ни одного дупла, ныряя в лома -- нагромождения мертвого леса, заскакивая на гнилые пни. Потом ходил спокойными размеренными скачками. А дальше этот след пересек следы другого соболя, проскакал по нему немного. Пларгун остановился в нерешительности, он еще не умел различать следы одинаковых зверей.

Тогда молодой охотник решил: надо при пересечении выбрать поздний след и идти по нему. Так и сделал...

Кажется, уже за полдень. А следу не видно конца. Пора бы возвращаться назад Но тут вышел он к следам человека. Кто мог здесь ходить? След овальный с ровным обмином. Тоже, значит, в торбазах. Неужели вышел на участок Нехана?

Через час или больше опять наткнулся на человеческий след. Пларгун внимательно осмотрел его. Человек преследовал соболя. "Да это же мои следы! -- холодом ударило в сердце. -- Неужели заблудился?!" В голове теснились лихорадочные мысли. "Что делать? Что делать?" -- стучало в висках. "Заблудился, заблудился!" -- злорадствовал невидимый бес.

Пларгун глянул на небо. Оно прикрыто высокими спокойными облаками: погода не изменится. Это хорошо. Очевидно, все-таки лучше идти от места пересечения навстречу пересекаемому следу Неизвестно, как далеко сейчас находится Пларгун от избушки. В любом случае путь от пересекаемого следа короче. "Пожалуй, засветло дойду до избушки", -- решил он. И, приняв разумное решение, пошел быстрым, широким шагом. Теперь время решало все.

Слева в отдалении открылась сопка с частым ельником на пологих склонах. Охотнику показалось -- он ее видел раньше. От нее до избушки около часа ходьбы. А не пойти ли к ней напрямик? К тому же уставшие ноги просили пощады. Но след тянул к себе, держал цепко. Юноша боялся, что, уйдя от следа, больше не найдет его в темноте. Тогда нужно будет переночевать в тайге.

А небо темнело на глазах. Может, уйти от следа и срезать путь напрямик через сопку?

В лощинах скопилось много свежего снегу. Снег прикрыл все, и ноги часто проваливались в ямы. Мягкие торбаза, отлично приспособленные для ходьбы по ровному и по твердому, плохо предохраняли от ушибов, ноги саднило от ударов об острые сучьи и камни.

Когда Пларгун взобрался на сопку, на небе уже зажглись звезды. Они, высвеченные потухающей зарей, мерцали, мелкие и слабые. Охотник осмотрелся с вершины сопки. Перед ним тайга, тайга. Бескрайняя тайга, окутанная синей тенью.

В каком же направлении избушка? Он вглядывался в темнеющие дали, но перед ним были только деревья. И ему стало страшно. Возвращаться к следу было бессмысленно: ночь застанет на полпути и тогда

Надо срочно собрать дрова для ночного костра...

Пларгун спешил. Но как назло, поваленные бурей деревья были так громадны, что соорудить из них костер -- безумие. Пларгун вытащил из рюкзака маленький топорик и стал срубать сучья.

Сухие сучья тверды, как металл, а топорик слишком мал, чтобы с маху перерубить их. Он годен разве только для городских охотников-любителей, которые и тайги-то не видели, и костра-то настоящего не разводили...

Топор отскакивал от сучьев, как от стальной пружины, больно отдавая в руку. Пларгуну стоило больших усилий нарубить сучьев для костра.

Ногами он разгреб снег у искари -- вывороченного корня громадной ели, разложил дрова. Ножом насек щепок, настругал стружек от сухой ветки пихты. Пихта, хотя и дает тепла меньше, чем лиственница, но легче схватывается огнем. Смолистую пихту, как и бересту, используют в тайге для растопки.

Маленькое пламя от спички охватило свившиеся узором стружки, вспыхнуло, перешло на щепки, пробежало по ним, точно чуткие пальцы слепого, и, убедившись в их способности гореть, подожгло. Вскоре огонь, треща и разгораясь, схватил снизу бестолково сложенный сушняк.

Пламя от костра высветило из темноты ближайшие деревья, отдаленные же отбросило в черный провал. Мир сузился предельно, до размеров охватываемого светом костра.

Костер весело трещал, пламя гудело, будто ветер в трубе. На душе стало веселей. Врешь, не возьмешь меня! Гори, костер! Гори!

И он горел. Горел быстро, не экономично, потому что сложен был неумело. Приходилось возиться с валежинами, рубить мелкий сухостой. На это уходили силы.

Натаскав дров, Пларгун сел поужинать. Достал из рюкзака смерзшийся кусок оленины и небольшой ломоть хлеба. Никогда в жизни не ел он чего-либо вкуснее.

Только съев последний кусок мяса, почувствовал, как нужен горячий чай. Пларгун полагал, что уйдет недалеко, и не взял с собой чайник.

"Идешь на день -- бери на три дня!" -- кто-то мудро сказал. В следующий раз без чайника и шагу не сделаю. А сейчас придется заесть снегом.

Пларгун прислонился к нагретой искари, как к теплому щиту. Тело разомлело от жары. Голова налилась тяжестью и клонится, клонится к груди. Уставшие от напряжения мышцы блаженно расслабились, приятная истома растеклась по всему телу. Веки стали тяжелые-тяжелые, будто налились свинцом.

Не засыпать!

Пларгун пытается открыть глаза. Но все усилия напрасны. А в голове стучит: не спать! не спать! Пларгун пальцами пытается раздвинуть сомкнувшиеся веки. Пальцы будто одеревенели: неповоротливы и непослушны. Наконец ему удается разомкнуть веки. И видно: перед ним струится и пляшет ярко-красное пламя, будто льется свежая кровь-костер.

Гори, костер! Гори!

А голова падает падает

-- Ну, так когда же придет хозяин?

Кенграй еще днем начал проявлять беспокойство: вставал, нервно ходил от стены к стене, садился, внимательно всматривался в дверь, вслушивался.

Теперь беспокойство овладело им настолько, что он уже не находил себе места в избушке.

-- Ну так когда, говорю, придет хозяин?

Кенграй в ответ взвизгнул, нетерпеливо заходил передними лапами, опять уставился на дверь.

-- Вот кончу обшивать лыжи, затопим печь и горячим чаем встретим хозяина.

Время шло. Уж вечер опустился на тайгу, а хозяина все нет и нет. Теперь волнение собаки передалось старику. Шутливый тон сменился беспокойством:

-- Хы, однако, уже ночь!

Они шли по следу. Полная луна поливала обильным светом ночной мир. Каждое дерево, каждый куст, каждая ветка и каждая вмятина на снегу резко выделены и оттенены.

Старик запыхался. Кенграю было еще тяжелее. Через несколько шагов он останавливался, взвизгивал от боли, но, собравшись с силами, продолжал упорно уводить в ночь. "Далеко ушагал. Как он сейчас там? -- беспокоился старик. -- Может быть, выстрелить в воздух? Авось откликнется", -- старик стаскивает с плеча ружье

Кенграй поднял голову, навострил уши, помчался к валежине, перевалился через лиственницу.

Старик обошел искарь кругом и увидел его. Он сидел, привалившись к искари, подогнув ноги, сиротливо обхватив себя руками спереди. Голова безжизненно склонилась к груди. Легкий ветер тихонько пошевеливал выбившуюся из-под ватной стеганки кисть шарфа.

Перед ним -- груда пепла и не сгоревшие концы сушняка. Старик снял рукавицу, тронул пепел. От прикосновения пепел вспучился. Его неслышно подхватил ветер, снес в сторону. Пепел был чуть теплым. Холод волной окатил старое, видавшее всякие беды сердце. Кровь отхлынула от лица, мороз ожег спину.

Лучка подошел к юноше. Не веря возникшей у него страшной мысли, притронулся к спине. Затем крепче схватил за плечо, дернул.

Пларгун, не меняя позы, повалился на бок. Ударился о мерзлую землю, шевельнул ногами, вытягивая их. Потом открыл глаза. Заиндевелые ресницы недоуменно захлопали.

-- Нгафкка, вы замерзли.

-- Что? -- Пларгун не понял, что происходит вокруг. Облокотился и попытался встать, но зашатался и упал.

Старика будто подменили. Острый топор, перерубая сучья и сушняк, зазвенел на всю тайгу.

Вспыхнул большой языкастый костер, обдал жаром. Лучка набил чайник снегом, поставил к огню.

Пларгун немного отошел. Встал, но не смог разогнуть окоченевшие ноги и спину. Так и ходил, согнувшись в три погибели.

-- Походи еще! -- скомандовал старик, когда Пларгун присел на обрубок сушняка.

Чайник тонко запел. Старик бросил в него еще ком снега. Вскоре крышка подпрыгнула, из-под нее клубами вырвался пар.

Старик налил кружку горячего чая, и дал ему немного остыть, чтобы Пларгун не обжегся.

Пока юноша отогревался чаем, старик перенес костер в сторону, на горячий пепел накидал елового лапника и скомандовал:

-- Ложись.

Снял свою доху, накрыл юношу, сверху завалил лапником.

-- Будет очень жарко. Терпи.

Старик подсел к костру, не спеша заварил себе чай. У него незыблемый закон: в тайге ни при каких обстоятельствах не отказывать себе на ночь в горячем чае.

-- Жарко! -- раздалось из-под груды лапника.

-- Терпи!

Старик вытащил кусок вареного мяса, подержал его над огнем, опалил слегка.

-- Жарко!

-- Терпи.

Старик поел. Медленно, наслаждаясь, потянул из кружки чай, потом подошел к груде лапника, скомандовал:

-- Переворачивайся па другой бок!

Поправил доху и еловые ветви, вернулся к костру, налил полную кружку чаю.

-- Мечтал о шашлыке из медвежатины, а сам превратился в шашлык, -- глухо донеслось из-под груды лапника.

Пларгун ожидал, что после злополучного ночлега в тайге с ним будет плохо. Но -- обошлось.

Когда к концу второго дня старик заявил, что утром уходит, Пларгуном овладела паника. Со стариком, добрым, всемогущим стариком, и уютней, и теплей, и чувствуешь себя человеком. А тут вновь закралось сомнение в своих возможностях, и опять он ощутил бессилие и свое ничтожество

-- Ваш участок рядом с моим. И, должно быть, скуден зверем. А у меня участок -- вся тайга! Зверя хватит не только на двоих, -- быстро, будто боясь не успеть, проговорил Пларгун.

Старик ответил пристальным, суровым взглядом.

В эту ночь юноша допоздна не мог заснуть. И хотя Лучка не шевелился, Пларгун уловил: он тоже не спит

Лучка уходил утром. Он ни разу не оглянулся. Пларгун стоял долго, прислонившись к двери, и растерянно мял шапку, которую почему-то не надел, хотя было ветрено и морозно

В последние дни он все чаще и чаще возвращался в мыслях к дому Там тепло сейчас. Пусть даже и не ловится рыба, но там тепло. И ничто не страшит тебя. Хорошо ребятам -- они вечерами в клубе. Нигвит Как ты? Скучаешь ли по мне?.. Пларгуну очень хотелось, чтобы ей не хватало его Дядя Мазгун Если бы ты знал, как нелегко мне стать тем, кем ты хочешь меня видеть

Может быть, зря я уехал так далеко от дома? Ведь есть же участки неподалеку от поселка. Я бы через каждые десять дней наведывался домой Домой Наверно, мать вся извелась, тоскуя. Зря я мучаю и мать и себя. Ведь есть же охотничьи участки неподалеку от поселка. Правда, небогатые. А мать каждый день с утра выходит на залив и под пронизывающим до костей ветром долбит тяжелой пешней толстый лед Сорокаградусный мороз тяжелая пешня неподатливый лед А рыба? А рыбы нет. Ее нет уже много лет. На побережье ее всю выловили. Говорят, и в океане ее мало стало И мать с тупым ожесточением долбит на заливе лед.

Нет, мать, я привезу соболей. Да, да привезу. Я обязательно привезу соболей!

Уходя, старик вручил Пларгуну отличнейшие охотничьи лыжи, обшитые мехом, и проговорил торжественно, как при исполнении ритуала:

-- Пусть творение рук старого человека поможет молодому человеку в его первых шагах на трудной тропе охоты! Удачно идти!

Старик ушел и унес с собой хорошую погоду. Из-за дальних хребтов налетел ветер, завихрил снег, сдул с открытых мест, завалил распадки, трещины, бочаги.

Потом явились тучи, чем-то напоминающие большие темные машины, которые доводилось видеть Пларгуну. Подошли тяжело груженные тучи-самосвалы и разом сбросили свой груз на тайгу.

Когда установилась погода, Пларгун стал на лыжи. Легкие, послушные, они мягко скользят по рыхлому снегу. Он взял с собой Кенграя. За три недели пес оправился от ушибов и теперь охотно шел в тайгу.

Пларгун согнулся под тяжестью рюкзака, заполненного олениной на приваду. В руках -- ружье. Палку решил не брать. Пларгун хороший лыжник, а на подъемах мех на лыжах хорошо сцепляется со снегом, не скользит назад. Так что палка просто не нужна.

Охотник прошел вверх по берегу реки, дошел до первого распадка, склоны которого густо облеплены ельником, прошел по ключу в сторону истока. Распадок у устья неширок. Пойма покрыта ивой, березой, ольхой. Выше распадок сужается клином. Здесь местность очень привлекательна: склоны распадков покрыты старым ельником. В чаще Пларгун нашел две пересекающиеся колоды и бросил около них приваду.

Свежих следов мало. Но соболь должен подойти к приманкам, и охотник разбрасывал приваду у каменистых россыпей, на обвалившихся склонах бугров, у мшистых валежин и у нагромождений поваленного леса. Все заприваженные места отметил затесами на деревьях.

Скоро распадок вклинился в невысокое светлое лиственничное плато. Кенграй, до этого рыскавший поблизости, принюхивался к старым следам, вдруг сорвался -- только снежная пыль взмыла за ним и медленно, искрясь, оседала, запорашивая его же следы.

Соболь! Соболь! Наконец-то!
Охотник помчался по пологому склону вверх на плато. Он часто семенил, подминая под собою снег и радуясь совершенству охотничьих лыж; они даже на самых крутых склонах нисколько не отдавали, позволяя быстро взбираться на возвышенные места. Он мчался вверх, не глядя ни по сторонам, ни под ноги. Он знал, что собака нагоняет дорогого зверя, и тому ничего не останется, как спасаться на дереве. Зверь на дереве -- верная мишень. К нему можно открыто подойти совсем близко. Даже немного полюбоваться им.

Пларгун мчался, вслушиваясь, не залаял ли пес. Спешил быстро одолеть подъем. И уже на самом верху склона задел ногою за толстый сук от валежины, споткнулся и, неловко балансируя, опрокинулся на спину.

Лыжи, сдав назад, глубоко ушли в снег.

Пларгун лежал в мягком удобном снежном ложе.

Хотел было подтянуть ноги, но их будто взяли в тиски: лыжи прочно вошли в снег. Попытался облокотиться, но снег предательски разверзся, и рука провалилась на всю длину. Попытался сесть без помощи рук, но мешала одежда и тяжелый рюкзак. Надо скинуть рюкзак. Действуя руками и чуть поворачиваясь влево и вправо, сбросил лямки. Освободившись от груза, вновь попытался встать. Но стоило ему напрячься, как снег под спиной осел. Теперь молодой охотник лежал в вырезанном по форме его тела глубоком снежном ложе. "Снежный гроб", -- мелькнуло в голове, и Пларгун вздрогнул. Панический, нечеловеческий вопль огласил тайгу.

Потом он слышал лай Кенграя. Заливистый, азартный. Загнал все-таки на дерево. Цепко держит.

-- Кен-гра-а-а-ай!

Лай Кенграя далекий, зовущий. Перекатывается, гулко дробясь о стволы лиственницы.

-- Кен-гра-а-а-ай!

Зря, совсем зря не взял лыжную палку. Круг на палке сплетен из лозы ивы. Он хорошо держит палку на снегу, не топит. Старик -- мастер, каких не часто встретишь. Зря, совсем зря не взял палку А небо, оно серое Черт возьми, где же Кенграй?

-- Кен-гра-а-ай!

Уже совсем негромко раздается лай. Охрип бедняга. Не дождется меня.

Вскоре где-то совсем рядом заскрипел снег. И в то же мгновение Пларгун почувствовал на лице горячее прерывистое дыхание.

-- Кенграй, друг мой. Ну, что же это такое, а? Почему мне так не везет?

Кенграй, нетерпеливо повизгивая, суетливо бегал вокруг. Ему было непонятно, почему хозяин ничего не делает, когда соболь сидит на дереве.

-- Кенграй! -- простонал Пларгун.

То ли голос подсказал псу, что человек находится в беде, то ли сам понял это, но подскочил к хозяину, схватил зубами за плечо, стал тянуть. Тянул сильно, бестолково.

Пларгун выпростал из снега руки, повернул пса головой вверх, по склону, взял его за складку кожи на загривке.

-- Та-та!

Могучая лайка сильно дернула, и Пларгун сел. Помогая себе движениями корпуса и опираясь на собаку, подтянулся вперед, встал на ноги. Резкими рывками вытащил лыжи. Поднял рюкзак и, еще не веря своему спасению, вдруг рванул наверх. Он помчался быстро, будто за ним гналась смертельная опасность.

Увидев человека, соболь кинулся еще выше, винтом обежал макушку дерева, пытаясь найти безопасное место.

Соболь сидел на самом верху лиственницы у основания сдвоенного сука. Темно-коричневый на спине и чуть светлее на брюшке. Спина изящно изогнута, хвост молодым месяцем лежит на суку, ветер чуть слышно теребит его конец. Какой красавец!

Пларгун скинул с плеча ружье, переломил его, чтобы зарядить патроном с дробью средних размеров. И тут увидел, что ствол ружья забит тугой снежной пробкой. Поднес его ко рту, чтобы продуть. Но как ни тужился, пробка оказалась сильнее его легких.

Пришлось вырезать тонкий прут, и только тогда пробка поддалась, раскрошилась и высыпалась серебристой пылью.

Спокойно прицелился, нажал на гашетку. Соболя подбросило в воздух вместе со щепками, отколотыми от ветвей, Кенграй подскочил, на лету поймал зверька, несколько раз стиснул его зубами и подал хозяину.

Первый соболь!

Снег падал день и ночь. Падал медленно, крупными хлопьями. Лег на ветках и лапнике толстыми пластами, будто кто аккуратно, чтобы не сорвались, разложил их как можно больше. Ветви провисли под тяжестью, деревья притихли, покорные и безропотные.

Молодые гибкие березы не выдержали груза, смиренно приникли головами к земле, образовав то тут, то там причудливые арки.

Серое небо без движения. И все -- в молчаливом ожидании. Только слышалось через короткие промежутки будто кто-то устало вздыхал тяжело:

-- Пфых!

Пларгун прислушался. Где-то он уже слышал подобные звуки. Да, вспомнил! Это было на море, когда он выходил с дядей охотиться на нерпу во льдах. Огромное бурое животное плавало в чистой ото льда воде, выгнув спину, уходило на дно, через минуту-другую показывалось на том же месте. Сперва слышалось натруженное "пфых!". Потом показывалось само животное. Это сивуч пасся на подводных колониях морских моллюсков. Но то было в море

Пларгун стоял молча, прислушиваясь. На голову с дерева свалился огромный пласт снега. Обсыпал с головы до ног, облепил лицо -- дышать стало трудно, проник за шиворот, промчался леденящей струей по горячей спине под одеждой.

Пларгун хотел было обломить ветвь ели, чтобы сбить с себя снег, но только прикоснулся к дереву, как по голове и плечам ударил целый залп.

Снег таял на лице, на руках, на спине. Промокла ватная куртка, промокли теплые стеганые брюки.

А вокруг только и слышится плюханье комьев: пфых! пфых!.. Ветви, сбросив тяжелый груз, как крылья взмывают кверху, раскачиваются, радуются своей легкости.

Вот огромный ком сорвался с высокой ели, угодил в сугроб, захоронивший вершину березки. И береза, вырванная из западни, распрямилась упругой пружиной, взмыла вершиной в небо, удивленно и испуганно оглянулась кругом -- еще не верит в свое освобождение.

Лыжню завалило, и Пларгун шел по памяти, ориентируясь по редким зарубкам на деревьях. Снег был настолько рыхлый, что даже широкие охотничьи лыжи проваливались глубоко. Пларгун добрался только до первой привады, что у искривленной старой ели. Поверхность свежего снега изрешечена упавшими с деревьев комьями. Иногда охотник принимал мелкие лунки за долгожданные следы соболя

В первый день после обильного снегопада ни один лесной обитатель не спускался на снег. Сидит в своем гнезде на дереве. Просыпающаяся тайга с ее извечными шорохами, звуками зовет зверя, но рыхлый снег страшит его: в рыхлом снегу даже самые сильные беспомощны.

Все зверье знает: через день снег осядет, ночью мороз схватит его, образуется наст, пусть непрочный, но достаточный, чтобы удержать их на осторожном ходу.

Сперва покинут свои гнезда те, кто не успел перед снегопадом наесться настолько, чтобы спокойно проспать ненастье. В голод и самые теплые гнезда покажутся холодными. Сегодня, а может быть, и завтра, следов не будет.

И Пларгун повернул назад.

А увидев, как Кенграй с головой проваливается в снег, как ему трудно достается каждый шаг, молодой охотник понял, что упустил самое добычливое время охоты с лайкой по малоснежью. И в душе, вскипая, поднялось смешанное чувство досады, ярости, бессилия, обиды на Нехана

Эй, человек!

После обильного снегопада снова пришлось пробивать лыжню. Целинный снег был рыхлый и глубокий, и охотник проваливался по колено. Вскоре Пларгун почувствовал, что занесенный след твердо прощупывается под слоем свежего снега. И молодой охотник двинулся медленно и осторожно, как слепой, нащупывая палкой тропу. А пройдя еще несколько шагов, убедился, что занесенный след легко уловить лыжами: они не глубоко уходят в снег, если точно ложатся на невидимую лыжню. И, наоборот, тут же проваливаются, стоит соскочить с нее. Через какую-то сотню шагов Пларгун, приспособившись, уже точно знал, легла ли лыжа всей своей поверхностью на след, или только половиной, или четвертью.

Соболь побывал у большинства приманок, долго кружил вокруг, чуть притрагивался к мясу.

Молодой охотник ставил капканы, как учил старик Лучка: сначала подрезал снег под след подхода деревянной лопаточкой, что соединена с верхним концом лыжной палки, просовывал руку с ножом в образовавшуюся под следом пустоту, осторожно срезал оставшийся слой рыхлого снега, и, когда твердый смерзшийся наст на следу станет настолько тонким, что сквозь него можно будет видеть, как тенью движется темное лезвие ножа, -- считай, след обработан. Теперь надо осторожно, чтобы не разрушить пленку снежного навеса, просунуть под него настороженный капкан. Затем свежим снегом присыпать ямку под следом, натрусить кухты и, убедившись, что капкан отлично замаскирован, заякорить его незаметно. Второй капкан ставить под след ухода.

На протяжении путика юноша насторожил около восьмидесяти капканов.

Два дня ожидания показались вечностью. Думалось, времени достаточно, чтобы соболь облюбовал приманку, пошел смело.

Пларгун две ночи видел сны: чуть не во всех капканах сидели соболи, один темнее другого. И, подгоняемый нетерпением, он отправился осматривать ловушки.

Ещё за несколько шагов до первого капкана заметил: он сработал. Пларгун увидел голубоватый нежный мех, чуть припорошенный переновой -- переметенным снежком. И он не подошел -- подлетел к добыче, порывисто схватил ее. И тут как-то весь погас: руки опустились, ноги ослабли. В капкане оказался не соболь, а лесная воровка сойка, которая всегда сует свой нос туда, куда ее не просят Пларгун разжал челюсти капкана, брезгливо отбросил сойку, будто это была не птица, а смерзшийся ком грязи.

-- Ка-ак? Ка-ак? -- раздается над головой, и черная тень проскользнула по валежине.

Ворона села на макушку ели и, любопытствуя, наклонила голову.

Черная ворона черная кошка пересекла дорогу Нет, Пларгун никогда не был суеверным. Но все-таки неприятно, когда имеешь дело с вороной. Ворона -- верный признак несчастья. Она спутница кровавых драм Она пожирает трупы, выклевывает глаза У нее всегда дурные намерения. Я ей нужен мертвый. Чтобы выклевать мои глаза Черт возьми, откуда у меня такие дурацкие мысли?

-- Ка-ак? Ка-ак?

Какого черта тебе надо? И голос у тебя противный Черная птица черная кошка Накликает беду Или неудачу.

-- Ка-ак? Ка...

Но ворона не успела сказать свое злорадное "как?". Пларгун никогда еще не стрелял с таким мгновенным "навскидку". Приклад не успел даже прикоснуться к плечу, а ворона уже билась у ног. Кончилась твоя разбойничья жизнь. Теперь послужишь охотнику приманкой для соболя.

У подъема на плато, там, где несколько дней назад Пларгун чуть не остался в снежном гробу, он наткнулся на стаю рябчиков. Они не боялись человека. Выстрелом он сбил сразу двух. Один упал замертво, а второй споро помчался прочь, волоча подбитое крыло. И Пларгун нагнал его, придавил палкой. И тут его осенила мысль: использовать на приваду живого рябчика! Соболь -- большой охотник до рябчиков. Зверек, услышав живую птицу, забудет об осторожности.

Пларгун снял ближайший капкан. Нашел старую ель с норой под корневищем, накинул петлю на лапку рябчика, привязал нитку к корневищу. Рябчик юркнул в нору. Сиди себе в норе. Только смотри не замерзни.

Капкан поставил на ходу к норе, но на таком расстоянии, чтобы птица в него не угодила. Хорошо стоит ловушка с отменной приманкой, ветер идет снизу по распадку, и запах птицы выносит на сивер -- на темно-хвойный лес, что занимает склоны возвышения.

Было еще темно, когда Пларгун проснулся. Наскоро позавтракал засохшими кусками лепешки, размочив их в кружке горячего чая, заел консервированной уткой.

Едва деревья зарешетились на фоне белеющего неба, Пларгун ступил на лыжню.

У двух колодин пришлось подумать еще над одной задачей. Соболь подходил к приваде. Подходил близко. И в каком-то шаге хорошо замаскированного капкана шарахнулся назад и понесся своим следом что есть сил.

В чем дело?

Предположить, что он почуял запах железа, трудно. Ведь капканы выварены стариком Лучкой. К тому же соболь подходил и раньше и не бросался от привады сломя голову, а спокойно обходил кругом, неуверенно топтался на месте и уходил. Это обычная осторожность зверя. А тут шарахнулся, будто его стегнули прутом.

Ответ не заставил долго ждать. Соболь вышел на жировку еще в потемках. Сразу поймал чуть слышный запах замерзшего мяса и поскакал своим старым следом. Теперь он шел уверенно, потому что и места хорошо знакомы, и мясо, откуда-то взявшееся, лежало там же, никем не тронутое. Соболь мчался широкими прыжками. Спешил. Голод подгонял его. И когда подскочил к колодам, вдруг наткнулся на что-то черное, огромное, страшное, притаившееся в темной щели под перекрещенными деревьями. Соболь, насмерть перепуганный, рванулся назад, оставляя на снегу кровавые испражнения.

Черная ворона в темноте может напугать не только соболя -- самого беса оставит заикой. "Ты и здесь сыграла со мной злую шутку!" -- расстроился Пларгун. Но вскоре понял, что дохлая ворона ни при чем. Ведь он сам подстрелил ее и бросил у капкана с привадой. Пларгун схватил замерзшую ворону и закинул на дерево. Но и тут ворона осталась вороной: от резкого броска едва не вывихнулось плечо. Рука после этого долго болела

Юноша отправился к следующему капкану.

Еще издали услышал лягз металла. Кто-то попал в ловушку. Жестоко обманутый в своих ожиданиях и замученный неудачами, Пларгун не допускал и мысли о соболе. Никак, несчастный рябчик дотянулся-таки до капкана и угодил лапкой и теперь от боли не находит себе места. Греми, греми. Сегодня ты пойдешь в суп. Это будет очень кстати, а то мяса осталось всего на несколько дней

Но кто бы это мог быть?

Из норы выглянул шустрый зверек. Он испуганно уставился круглыми глазками, повел изящной головкой, показав темные плечи. И, загремев металлом, мгновенно исчез в провале под корневищем.

Пларгун суматошным движением вдруг задрожавших пальцев оттянул лыжные крепления, сбросил лыжи -- без них ловчее под деревом, где твердо и снегу мало.

Хотя знал, что капкан прочно заякорен, бросился к норе и упал на нее, накрыв животом выход: всякое бывает. Случается, добыча выскальзывает буквально из рук. Чтобы ловчее схватить соболя, сбросил меховые рукавицы и запустил руку в длинную нору. Не успел он дотронуться до мягкой, шелковистой шерсти, как почувствовал острую боль в руке. Больших усилий стоило, чтобы не взвыть. Онемевшими пальцами Пларгун нащупал шею зверька, схватил ее крепко и вытащил соболя вместе с капканом. Левой рукой сжал челюсти с боков. Соболь не отпускал руку. В маленьких, точно бусинки, глазах зверька не было испуга. Была ярость, смертельная ярость. И ненависть. Охотник что есть силы сжал челюсти зверя, даже пальцы побелели. Челюсти хрустнули, сдали, освободили руку.

Пларгун отсосал из раны кровь, палкой сшиб с березы желтый гриб-чагу -- раскрошил его, спалил и рану присыпал грибным пеплом. Затем обмотал руку лоскутом от нижней рубашки.

Покончив с рукой, вспомнил о рябчике, которого намеревался отправить в котел. Но рябчика что-то не было видно. Запустив руку в нору, нащупал маленький кусочек с перьями. Оказывается, соболь, уже в капкане, притерпевшись к ужасной боли, все же решил позавтракать.

Молодой охотник погладил нежный дорогой мех: "Я подарил тебе живого вкусного рябчика, а ты мне -- свою шкурку. Так что мы квиты".

Проходя путиком, Пларгун переставил несколько ловушек -- ветра не слышно, но на неразреженных местах появилась перенова. По-видимому, ночью все-таки дует.

И еще отметил молодой охотник: соболь, выйдя на охоту, не оставляет без внимания ни одной валежины, ни одной колоды. Обязательно завернет, проскочит по ним. И охотник перенес приваду и часть ловушек к колодам.

Спустившись с плато к ключу, что идет от увала мимо сопки, проверил ловушки на выдру. Велика была радость, когда в одной из них оказалась добыча: длинный, как охотничьи лыжи, коротконогий усатый зверь.

Нехан растопил печь, вытащил из мешка сверток со свинцовыми слитками. Потом развернул старую, мятую газету, в которую был завернут свинец, бросил слитки в плоскую банку из-под рыбных консервов. Подхватил банку щипцами и просунул в печь.

В ожидании, пока расплавится свинец, охотник разгладил газету и равнодушно скользнул по ней глазами. Внимание его привлек снимок. На нем был изображен небольшой человечек в иностранной военной форме. Он бесстрашно позировал рядом с громадным тигром. Нехан подивился смелости этого человека. "Наверно, какой-нибудь дрессировщик", -- подумал он. Но опытный глаз охотника тут же обнаружил подвох: тигр не тигр, а чучело тигра!

-- Так любой дурак может, -- сказал он, оглядывая обманувшего его человека в военной форме. И подумал: "А еще, наверно, какой-нибудь начальник. Не солидно, друг мой, не солидно".

Нехан поднял газету, чтобы узнать, что это за человек. С трудом прочитал стершиеся строки. Звали его Кхань. "Кхань -- Нехан, Кхань -- Нехан", -- невинно скаламбурил Нехан, уловив созвучие имен. Но кто такой Кхань? Подпись под снимком гласила: Кхань -- южновьетнамский генерал, один из тех, кто правил страной после многочисленных переворотов.

-- Ничтожество! Ничтожество! Ты не только тигра -- паршивого шакала боишься! И такое ничтожество правит страной! Да я бы одной рукой задавил тебя!

Нехан почувствовал себя жестоко обворованным.

-- Да ты по сравнению со мной пигмей! Я медведей, как зайцев, травлю! Медведей!.. Пигмей несчастный Мне бы мне бы Я бы тоже мог быть королем или императором! Только у нас дальше председателя колхоза мне не пойти.

Расстроенный Нехан скомкал газету и бросил в печь. Пламя подхватило бумагу -- вскоре печь загудела напряженно и ровно.

Через несколько минут Нехан забыл о ничтожном человеке. Припав на одно колено, он просунул обмотанную тряпкой руку со щипцами в печь, откинувшись на длину руки и закрыв левой ладонью лицо от нестерпимого жара, нащупал щипцами закраину мятой банки, расшевелил пышащие жаром угли, чтобы не сбить их на пол, вытащил банку, аккуратно наклонил ее над формочкой и отлил точно порцию свинца. Нехан готовил пули. Тяжелые пули. На его оголенных плечах плясало пламя. По горячему лицу, по вздувшейся от жары и усердия шее стекал пот, пропитывая грязную, линялую майку неопределенного цвета.

Как-то незаметно для самого себя Нехан стал мурлыкать сымпровизированную тут же мелодию. У охотника в последние дни хорошее настроение -- для этого достаточно причин: заприваженные еще до снегопада соболи облюбовали его участок и сейчас что ни день есть добыча -- будь то соболь или горностай, выдра или лиса.

Умело организованная удачная охота радовала очень. Удачная?.. Что такое удача? Ну, кто скажет, что такое удача? Допустим, рыбак, желая сварить уху, наткнулся на большой косяк рыбы или старатель на заброшенном участке нашел самородок И говорит: удача Нехан усмехнулся. Это не удача -- а случайность. Надо не ждать случайной удачи, а делать ее своими собственными руками! Да, да, своими! Надо быть хозяином своей судьбы

Покинув долину Мымги, он спустился на побережье к рыбакам. И сразу отметил: добродушные, непосредственные, они до сих пор не научились строить свою несложную жизнь. Объединившись в рыболовецкие артели, прибрежные нивхи отказались от охоты на пушного зверя. Многие, особенно кто помоложе, уже потеряли навыки, накопленные их предками-охотниками. Странные люди: зимой и летом черпают неводом пустой залив, а в тайгу идти не хотят, или никто их не надоумит. Странные Ну, бог с ними. Меньше шататься будет в тайге неудачников. Пусть уж лучше черпают свой оскудевший залив. А то появился в тайге один Тоже мне охотничек. Упрям, черт. Ну, ничего. Мы еще посмотрим!.. Надо быть хозяином своей судьбы У меня будут хорошие деньги. Будут! И слава. И тогда

Нехан вспомнил последний разговор с женой.

-- Ты все-таки уходишь? -- Она стояла у занавешенного окна в ночной сорочке. Длинные густые пряди падали на плечи. Скупой свет предосеннего утра слабо проникал в комнату, и все казалось серым. Жена стояла к нему спиной, слегка запрокинув голову. Нет, она не плакала. И в голосе -- суровая сдержанность. И она говорила, будто не спрашивала, а сообщала о свершившемся.

-- Я не знаю, что меня ждет. -- Нехан повернулся в постели. Жена молчала.

-- Я не знаю

-- Не надо, -- прервала жена.

-- Я буду помогать.

-- Не надо, -- сказала она.

-- Я помогу воспитать дочь.

-- Не надо.

На рассвете, когда проснулось маленькое село в долине Мымги, Нехана в нем уже не было...


Продолжение следует…
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000371 - 05/02/15 08:07 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Самоделкин5]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Спасибо Дмитрич, познакомил с отличным писателем. Не встречается подобная информация нигде, потому и живем дурачками...
Еще в 85 году я имел очень хорошие шансы утонуть в холодной воде когда решил окунуться принципа ради в открытом море и попал в обратное течение. Тогда я выбрался из последних сил, и долгое время не мог понять что произошло, откуда взялась та сила что тянула меня от берега. И нигде мне не попадалась информация об этом...





Володя, как говорят, Это твой ангел "позаботился"...
Я без юмора говорю об ЭТОМ... Вполне серьезно...
Были сюжеты в Жизни, когда я не понимал, каким образом я оставался жив...
Ну, три-четыре раза Это точно было (не сентиментальный "сопли") можешь мне поверить...
У моего сына тоже это было пару раз... Сейчас анализирую : - Почему Это произошло?...
Сам не верю ни в Бога ни в "чертв"... Тфу,Тфу,Тфу... 3 раза...

Обратное течение иногда возникает просто от "отжимного" ветра...

Один раз шли по берегу на юге, приехали за икрой... "Затарились" по 20 литров у бойцов (отдельная история...) Никогда не имел проблем с этими "яйцами", мне 3-литровки на семью всегда хватало...
Мы были вдвоем с мои другом Василием (подполковник, бывший МС по лыжам как и я, "могучь, вонючь, волосат..." и т.д.)

Шли вдоль берега, на воде утки... Мой кореш стрельнул, пара "кувыркнулась" и затихла. Василий раздевается, ну крутой погранец... У меня хватило ума подвязать его капроновым тросиком за пояс...

Доплыл мой кореш, уток забрал... Вроде плывет, а стоит на месте... Никак дальше...
Побултыхался от пару минут, орет... Вытащил я его... Ты бы видел его... Он ничего не успел понять...

В прошлом году, к сожалению он "откинулся"...

Вот такие пироги... :-(
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000372 - 15/02/15 04:35 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Григорич Оффлайн


Зарегистрирован: 28/09/08
Сообщения: 30
Откуда: Благовещенск
В ответ на:

Продолжение следует…



Дмитрич, продолжение очень хочется...

Вверх
#1000373 - 16/02/15 01:59 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Григорич]
Vladimirov Оффлайн
ветеран

Зарегистрирован: 29/02/08
Сообщения: 2414
Откуда: Уссурийск
В ответ на:

В ответ на:

Продолжение следует…



Дмитрич, продолжение очень хочется...



Скачивай, и читай любую повесть Владимира Санги.
http://publ.lib.ru/ARCHIVES/S/SANGI_Vladimir_Mihaylovich/_Sangi_V.M..html#001

Вверх
#1000374 - 16/02/15 08:39 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Vladimirov]
Vitalich Оффлайн
ветеран

Зарегистрирован: 26/01/07
Сообщения: 2642
Откуда: г.Владивосток
Интересно написано. Продолжение читал. Но , ИМХО, эта ветка все-таки для отчетов членов клуба в литературной форме. Книги-рассказы профессиональных авторов как бы в других ветках уместнее выглдят.

Вверх
#1000375 - 16/02/15 09:43 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Vitalich]
Vladimirov Оффлайн
ветеран

Зарегистрирован: 29/02/08
Сообщения: 2414
Откуда: Уссурийск
В ответ на:

Но , ИМХО, эта ветка все-таки для отчетов членов клуба в литературной форме. Книги-рассказы профессиональных авторов как бы в других ветках уместнее выглдят.



А об этом и название ветки говорит:-"Литературные ОТЧЁТЫ.
Не знаю, зачем Дмитрич сюда повести писателей тискает.
Хотя, думаю, это не критично, читать-то - интересно!

Вверх
#1000376 - 23/02/15 02:41 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Vitalich]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Интересно написано. Продолжение читал. Но , ИМХО, эта ветка все-таки для отчетов членов клуба в литературной форме. Книги-рассказы профессиональных авторов как бы в других ветках уместнее выглдят.





Парни нет проблем...
Я сам не Лермонтов-Кумач и не считаю свои отчеты "литературными"...
Предполагаю, что публикация профи-материалов кому-ть ,поможет в построении своих отчетов...
Если кого-то ЭТО раздражает, я могу прекратить...
Обратитесь к Модератору, пусть он перенесет (или совсем удалит) материалы...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000377 - 08/04/15 08:50 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Григорич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Дмитрич, продолжение очень хочется...




Вл. Мих. Санги 18 марта исполнилось 80 лет...
Его пригласило ЮНЕСКО на празднование этой даты в Париж...
В штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже 18 марта с его участием состоялось заседание круглого стола...

Сегодня юбилей отмечает известный писатель, основатель нивхской литературы, создатель нивхского алфавита, автор учебников для нивхских школ, издатель русских классиков в переводе на нивхский язык.

Именем Санги названа звезда в созвездии рыбы, я ему тоже небольшой подарок подарил...



Еще одним подарком для Владимира Санги станет презентация 20 марта в московской гостинице «Националь» его оцифрованного сборника «Эпос сахалинских нивхов», которому писатель посвятил ему 40 лет жизни, и новой книги, куда вошли произведения в трех литературных жанрах: сказка «Мудрая нерпа», легенда «Приключение двух братьев» и отрывок из поэмы «Рожденный ЫХмифом».

Кроме того, в начале апреля состоялась премьера спектакля «Песнь Ых мифа. Одиночество богов» в Сахалинском театре кукол по мотивам нивхского эпоса, который записал Владимир Санги у сказительницы Хыткук в 1974 году во время своей первой научной экспедиции. Также снимается документальный фильм о писателе сахалинской телекомпанией «Акватория», который представят на суд зрителей в октябре этого года.

Вл. Мих. обещал мне подарить сборник «Эпос сахалинских нивхов»...

Продолжение...

Пларгун, натянув шкурки на распялки, соскребал остатки жира и разговаривал с собакой:

-- Что ты облизываешься? Голоден? Думаешь, я не хочу есть? Я тоже хочу. Только у тебя есть что есть, а у меня все на исходе. Муки осталось на неделю, мясо кончилось, консервы тоже на исходе. Скоро кончится соль. И сахару-то осталось на неделю-две. Что я буду делать? Тебе-то что, ты будешь есть соболей Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы. Вот закончу со шкурками и сварю тебе двойной суп из соболя и выдры. Какая собака пробовала подобное блюдо? Ну, скажи! А выдра, видишь, какая жирная. Отменный будет суп.

Кенграй стоял рядом, внимательно следил за движениями хозяина.

-- Можно подумать, что ты проходишь курсы по первичной обработке шкур. Смотри, смотри. Хорошо бы, если б у нас с тобой было разделение труда: я бы ловил соболей, а ты -- снимал с них шкурки. В этом деле главное -- не скатать шерсть, не сбить ости, -- поучал Пларгун, вспоминая наставления старого Лучки.

-- Ну что, идет?

Но собака не сказала ни нет, ни да. Она выжидающе уставилась на дверь.

-- Что это?

Пларгун приоткрыл дверь. Донесся морозный скрип снега, потом появился человек в ватной телогрейке и оленьей шапке. Человек легко скользнул по охотничьей лыжне.

Это был Нехан.

Почему он шел по путику, а не напрямик вдоль реки?

Нехан, разгоряченный дорогой, подкатил к избушке и, встретив недоуменный взгляд хозяина, сказал, будто оправдываясь:

-- Я ходил по своему кругу и, чтобы не делать большого обхода, прошел твоим. У меня к тебе дело

Выждав минуту, добавил:

-- Хорошие места у тебя, богатые зверем. Ну, как дела?

А сам глянул на Кенграя, который выскочил было навстречу, но вдруг остановился, повернулся и отошел в сторону.

Нехан втиснулся в дверь, сел на листвяжный чурбак. Глянул на распяленные шкурки и поднялся, пощупал мех.

-- Охо! Вот это добыча! Соболь и выдра в один день! Здорово! Здорово!

В голосе Нехана звучала фальшь, восхищение какое-то не настоящее. А может быть, просто показалось? Ведь Пларгун мало знает этого человека.

Пока варили чай, шел разговор.

-- Значит, тайга не очень скупа? -- переспросил Нехан.

-- Как сказать, щедра ли она ко мне. Наверное, я сам такой неловкий на удачу -- всего два соболя и одна выдра.

-- Что ты говоришь? -- удивился Нехан.

-- Я пропустил малоснежье.

-- Как так?

-- Кенграй Он долго болел после вашего удара.

-- А-а-а-а Черт возьми. Они, гады, сожрали все масло. Оставили нас ни с чем. Я, может быть, малость погорячился тогда. На моем месте всякий поступил бы так. Нельзя же допускать, чтобы из-за собак мы все подохли с голоду.

Лицо не лицо, а тугой мешок с кровью, надвинулось, нависло над юношей. Маленькие, запрятанные под толстыми веками глаза так и сверлили Пларгуна.

-- Ты упустил не только первоснежье. Ты упустил все. Охоты больше не будет! Настали большие снега. Теперь и собака не поможет. Соболь сыт и не пойдет на приманку. Ты все потерял. Плана тебе никогда не взять! Тем более съестных припасов ни у кого не осталось. Я-то еще как-нибудь продержусь на мясе. А ты? Ты и десяти дней не протянешь. Я рос в другое время, когда нивхи ели мясо и рыбу. А ты рос на русской пище -- на хлебе и овощах. Ты отвык от пищи предков. Ты не протянешь и десяти дней!

Нехан говорил жарким полушепотом, будто вводил юношу в самое сокровенное.

-- И мяса-то у тебя нет. Олени ушли в малоснежные сопки. А глухари еще не спустились с хребтов. Как ты будешь жить? Как?

Юноша угрюмо молчал. Его самого преследовал этот вопрос.

-- Вот что! -- Нехан наседал на юношу, как медведь на растерявшегося оленя. -- Тебе надо подумать о своем положении. И серьезно подумать, что тебе делать!..

-- Карр! -- скрипуче вмешалась в разговор ворона.

Затем донесся радостный лай Кенграя. Через секунду зарычали собаки.

-- Это старик с Мирлом, -- сказал Нехан, обрывая тяжелый разговор. -- Я забыл тебе сказать, что завтра идем будить медведя. Я уже давно заприметил берлогу. Но выжидал, чтобы хозяин облежался, крепко заснул


Собаки шли сзади по умятой лыжне.

Нехан вел прямо, будто через реку, лес и сопки видел цель. Пробивали лыжню споро, по очереди. В полдень охотники подошли к подножию отвесной сопки.

Собак взяли на сворки. Нехан дал последние указания. Договорились, что медведя тревожат с двух сторон Лучка и Пларгун. Нехан станет напротив лаза и, как только появится медвежья голова, будет стрелять.

-- А теперь -- осторожно и тихо, -- сказал Нехан и вышел вперед. Пларгун и Лучка пошли следом, придерживая псов.

Вошли в сивер -- гущу леса на склоне сопки. Нагромождения сухих деревьев изрядно мешали. Даже широкие лыжи утопали глубоко. Пларгун чувствовал, как ноги начали мелко дрожать. Сердце стучало громко и часто. Вокруг -- напряженная тишина. Пларгун уже заметил, что следы зверей стали встречаться реже, а вскоре совсем исчезли.

Через несколько шагов Нехан остановился и показал рукой вперед. Метрах в двадцати от них за вывороченной с корнем елью -- чуть приметный бугор, какой, на первый взгляд, в тайге можно встретить на каждом шагу. Пларгун затаил дыхание. Вгляделся. Над бугром струится чуть заметный пар. На ветвях ели и кустах, нависших над бугром, -- густая бахрома куржака. Почему собаки безразличны к берлоге? И, заметив, в каком направлении сносит пар, понял: Нехан подвел так, чтобы ветер шел от берлоги не на них, а в сторону. Иначе бы собаки преждевременно подняли лай.

Нехан отвел охотников с собаками обратно по лыжне на расстояние, чтобы шумом не потревожить зверя.

Срубить две молодые лиственничные лесины, связать из них залом в виде крестовины, накинуть на концы веревочные петли -- дело пятнадцати минут.

У Нехана два ружья. Он придерживает собак. Лучка и Пларгун понесли крестовину к берлоге. Несли осторожно, внимательно всматриваясь под ноги, чтобы не наступить на сук или, что еще хуже, не зацепиться за него. Лучка шел чуть впереди. Старый охотник не раз обкладывал берлоги и знал, что делать. Очень осторожно подкрались к челу, или лазу, как называют охотники вход в берлогу, положили на него тяжелую крестовину. Концы крестовины привязали к крепким кустам. Потом вооружились жердями.

Охотники утоптали снег, чтобы удобней было действовать. По знаку старика Нехан отцепил сворки. Собаки поначалу не поняли, что от них требуют.

-- Кха! -- позвал старик.

Собаки подбежали к охотникам, вертя пушистыми хвостами, но вдруг отпрянули назад. В глазах вспыхнул огонь страха и злобы: в ноздри терпко ударил близкий дух медведя. На загривках вздыбилась шерсть. Собаки яростно набросились на чело берлоги.

Охотники взломали чело, затолкали жерди в берлогу и стали с силой тыкать ими в разных направлениях. Пларгун почувствовал, как его жердина попала во что-то мягкое, и тотчас же из-под земли раздался такой рев, что юноша чуть было не упал. Крестовина вскинулась, но веревки крепко держали ее концы. Громадная бурая голова уперлась в крестовину. Маленькие, налитые кровью глаза обозначились из темноты, заходили из стороны в сторону.

Собаки залились отчаянным лаем. Медведь снова исчез в черном провале, накрест перечеркнутом заломом. Лучка энергично сунул в пустоту жердиной. И тут же его рвануло вперед с такой силой, что старик, не удержавшись на ногах, упал на бок, но не отпустил жерди.

Пларгун в оцепенении смотрел на происходящее.

-- Пихай! Чего стоишь! -- заорал Нехан.

Пларгун пришел в себя, понял, чего от него требуют, и с силой пропустил жердину в чело. Медведь пронзительно рявкнул, схватил ее зубами и рванул на себя. Потом снова набросился на залом. Собаки отскочили. Медведь вцепился в крестовину и могучими рывками силился втянуть ее в берлогу. Нехан прицелился. Но не стрелял. "Почему не стреляет?" -- подумал Лучка, но увидев, с какой быстротой мелькает медведь за крестовиной, решил: трудно выделить голову.

Наконец раздался выстрел. От крестовины отлетела щепка. Медведь исчез, но в следующее мгновение вновь навалился на залом. Раздался второй выстрел. Опять слетела щепка от крестовины. Нехан схватил второе ружье. Но тут под напором медведя разрушилась часть "неба" -- крыши берлоги, и разъяренная голова высунулась наружу. К тому же пробитая пулями крестовина выгнулась под мощным напором и грозила вот-вот разлететься на части.

Пларгун отскочил в сторону. Отскочили и собаки, визжа и скуля.

Нехан целился, долго целился. Надо стрелять. Стреляй же!

Медведь повернулся боком, выпростал лапы со страшными когтями.

Стреляй!

Медведь плечами выставил еще часть "неба".

Стреляй же!

Медведь, подгребая лапами, вылез наполовину.

Стреляй!

Медведь рванул, крестовина разлетелась на две половины, и медведя будто выбросило сверхсильной пружиной.

Стреляй!

Медведь на мгновение замешкался, на кого броситься: на человека в оленьей дохе, который так настойчиво досаждал ему колючей жердью, или на человека слева, который больно его ударил.

-- Стреля-я-яй!!!

Собаки подскочили сзади и в слепом азарте вцепились в гачи. Медведь резко обернулся. Собаки, взвизгнув, отпрыгнули к Пларгуну. "Вот сейчас насядет на меня!.." В глухой панике Пларгун сорвался с места, но увяз в снегу по пояс. Чувствуя приближение смерти, он вобрал в себя голову и закрыл ее руками.

-- А-а-а-а-а!

Пларгун не видел, как собаки схватили зверя, уже приготовившегося к прыжку на беззащитную жертву.

-- Стреляй! -- вне себя закричал старик.

Зверь обернулся назад, взмахнул лапой, пытаясь схватить собак, но те ловко увернулись от его растопыренных когтей.

Тогда медведь бросился за стариком и в два прыжка настиг его.

Пларгун не видел развязки, а она наступила мгновенно. Старик, как подкошенный, упал навзничь. Но не успел еще медведь после прыжка опуститься на лапы, как запутался в своих же внутренностях: рука старого таежника сработала точно и четко.

Кенграй вцепился медведю в ухо, Мирл -- в горло.

Медведь, собравшись с силами, медленно поднялся над обагренным кровью снегом, поднял на себя вцепившихся намертво собак и обхватившего его ногами старика. Одна рука старика крепко держалась за богатую шерсть медведя, а другая с ножом нащупывала сердце. Еще секунда, и зверь рухнул, подмяв под себя маленькое тело старого человека.

Когда Пларгун, еще не веря в спасение, оглянулся, старик с трудом вылезал из-под медведя. А зверь силился поднять голову.

Нехан, будто только что вспомнив, вскинул ружье.

-- Уж не надо, -- старик сделал останавливающий жест и посмотрел на Нехана так пристально, точно увидел его впервые.

Собаки оставили зверя, повернули к берлоге. Мирл с остервенелым лаем исчез в ней, вслед за Мирлом в берлоге оказался Кенграй. Послышалась возня, раздались неимоверные вопли, и вскоре собаки вытащили отчаянно сопротивлявшегося медвежонка ростом побольше собак, шире и толще их.

Нехан снял телогрейку, повесил ее на сук и, закатав рукава теплого шерстяного свитера, сделал надрез на коже над челюстью медведя.

Освежевать медведицу -- дело не быстрое.

По обычаю, хозяином медведя является не тот, кто убил его, а тот, кто нашел берлогу И хотя в этом случае хозяин не имел какого-нибудь особого преимущества, так как мяса взял каждый столько, сколько мог унести, шкуру и желчь забрал Нехан.

Во время разделки туши, когда ножи притупились, Нехан попросил Пларгуна:

-- Достань брусок из кармана телогрейки.

Пларгун смыл снегом кровь с рук, выпрямил натруженную спину, шагнул к дереву, на котором висела телогрейка, потянулся к карману, нащупал камень. В кармане, кроме бруска, были еще какие-то крошки. Сперва юноша уловил терпкий запах табака и уже потом рассмотрел на ладони зеленовато-бурую пыль махорки. Махорка? Ведь Нехан не курит. Откуда она у него? И для чего?

Нехан оглянулся на замешкавшегося Пларгуна.

-- Ты что там? -- в его голосе была настороженность.

-- Махорка -- сказал Пларгун.

-- Так это для жертвоприношений! -- быстро сказал Нехан, удивив юношу: он-то знал, что Нехан плевал на предрассудки.

Кенграй ел хорошо, зато его хозяину мясо надоело до невозможности. Он всячески изощрялся в своих скудных кулинарных навыках: мясо шло в виде шашлыка или печеное, в вареном виде или с бульоном. Но все-таки наступило такое время, когда один вид мяса стал вызывать тошноту. К тому же десны стали медленно, но заметно припухать.

Зубы ныли тупой болью. Недомогание, одиночество и бесконечные, непрекращающиеся неудачи терзали молодого человека.

Уже несколько недель соболь отказывался идти в ловушки. Каждое утро чуть свет поднимался юноша, не спеша готовил завтрак, без всякого желания ел кусочки мяса, запивал кипятком и становился на лыжи.

Каждый раз он уходил по лыжне с пугливой надеждой на успех. Но ловушки встречали охотника с раскрытой пастью: они сами изголодались по добыче. Иногда в них оказывались воровки-сойки. Юноша отметил: оказывается, у сойки хорошо развито обоняние. Иначе как бы она нашла занесенное снегом мясо? У молодого охотника совсем пропала надежда на успех.

Может быть, надо было попросить Нехана взять на себя часть плана? Ему ведь ничего не стоит выловить не двадцать пять соболей, а, скажем, сорок. По всему было видно, что завышенный план не удовлетворил знаменитого охотника. Нехан все время сердился. Даже несмышленому мальчику было бы заметно: присутствие в тайге Пларгуна раздражает Нехана. Почему он так недружелюбно относится к новичку? Чем тот не угодил знаменитому охотнику?

Другой, внутренний, голос возражал: "Отдать ему часть плана? Да ты, друг мой, совсем потерял веру в себя! Ты что, приехал в тайгу на экскурсию? Хе-хе, отказаться от плана Хорош охотник, который не умеет наладить отношения с тайгой. А ты думал над тем, чего добивается Нехан? Подумай!"

"А чего он добивается? -- раздраженно спросил первый голос. -- Что ты мелешь? Думай над тем, что говоришь!"


Вялость и апатия одолели совсем. Теперь Пларгун топил печь один раз в день, кормил собаку мерзлым мясом и ложился спать в настывший спальный мешок. Обходил ловушки сперва через день, потом через два. И уставал. Страшно уставал. Обход ловушек теперь ему стоил больших усилий.

Как-то Пларгун вышел из своей остывшей избушки собрать сучьев на растопку и услышал громкое, зовущее:

-- Эй!

По тайге, затухая, пробежало эхо.

Пларгун не поверил своим ушам.

-- Эй! -- послышалось опять. -- Человек! -- отчетливо и ясно выкрикнул тот же голос.

Пларгун медленно, точно выходя из оцепенения, обернулся.


Тайга глушит звуки

Тяжело переступая короткими широкими лыжами, человек поднимался на крутой заснеженный берег. Было видно: он пришел издалека через тайгу и набрел на одинокую избушку, как на спасение.

Одет он был в короткую, удобно сшитую доху из собачьих шкур и оленью островерхую шапку, отороченную заячьим пухом. На ногах -- длинные оленьи торбаза, расшитые округлыми нивхскими узорами. За плечами -- ружье. Уже потом Пларгун разглядел -- это не какой-нибудь там дробовик, а новый пятизарядный карабин.

Несмотря на усталость, он подходил широким скользящим шагом, отталкиваясь палкой в правой руке, взмахивая левой, как крылом. Отличный ходок!

-- Человек! -- переводя дыхание, глухим голосом обратился незнакомец, и клубы пара на миг закрыли его лицо.

Юноша смотрел изумленно, еще не очень веря своим глазам. Кенграй с любопытством вертелся вокруг, всем своим видом показывая дружелюбие.

Наконец человек отдышался, опершись грудью о палку, воткнутую между концами лыж. Потом привычным движением сбросил лыжи, скинул с себя карабин и прислонил к стене. Лицо незнакомца было совсем юное, нежное, разгоряченное длительной дорогой. Ростом он был на голову ниже Пларгуна.

Человек рывком снял шапку. И Пларгун увидел: перед ним стоит девушка, нивхская девушка! Откуда? Как?..

-- Хы! -- изумился Пларгун. Но спохватился и сказал, стараясь сдержать волнение: -- Входите!

Он толкнул дверь и отступил, пропуская вперед гостью.

Она села на низкий листвяжный чурбак, подперла голову обеими руками и молча уставилась на хозяина. Она смотрела пристально и жадно, будто никогда не видела человека.

Пларгун смутился. Надо угостить девушку чаем. Таков обычай: сперва накорми гостя с дороги, а расспросы -- потом.

За все время, пока юноша неумело и торопливо копошился у печки, гостья не изменила позы, не произнесла ни слова. Только смотрела на него пугливо-дикими прекрасными глазами и изредка тяжело вздыхала.

-- Садитесь к столу, -- сказал Пларгун, выложив из кастрюли дымящуюся оленину и наливая в кружку кипяток.

Девушка не ответила на приглашение.

-- Садитесь, -- повторил юноша и взглянул на гостью.

Вдруг руки девушки подломились, голова ее упала на грудь. Раздался безудержный плач, громкий, захлебывающийся.

Пларгун засуетился, не зная, чем помочь.

Прошло немало времени, пока девушка успокоилась.

-- Я знала, что найду вас Я Я долго шла -- Девушка говорила торопливо, сбивчиво. Черные глаза ее блестели в полумраке.

-- У вас другой мир. Маленькой я однажды видела его. А младший брат совсем не был там Вот этот карабин оттуда.

Пларгун внимательно слушал девушку, но смысл ее несвязной речи слабо доходил до него.

-- Раньше мои сородичи жили в вашем мире. Но потом вернулись в тайгу, в родное стойбище. Я просила увезти меня к людям, но старший брат отца запретил уходить в другой мир. Только отцу разрешает ездить туда, чтобы сдать пушнину.

Девушка устала. Она говорила уже шепотом. Вскоре ее глаза сомкнулись, плечи расслабленно опустились. И когда Пларгун прикоснулся к ней, она уже спала.

Юноша осторожно поднял девушку на руки, перенес к нарам, положил на оленью шкуру и накрыл дохой.


Наступила ночь. Полная луна выкатилась на небо, остановилась, оглядывая уснувшую тайгу круглым ярким глазом.

Мягкий лунный свет играл на лице девушки, серебрил густые волосы, выделял обнаженную шею.

Пларгун лежал рядом в мешке, ощущал ее горячее тепло, слышал легкое, как у младенца, посапывание и неотрывно смотрел на лицо, прекрасное в своей невинности и безмятежности.

Иногда он силился думать о делах, которые ждут его впереди, но тут же забывал обо всем. Перед глазами, точно из тумана, выплывало юное лицо спящей девушки. Она приближалась, открывала глаза, смотрела пугливо-ожидающе, о чем-то настойчиво прося. А то вдруг превращалась в Нигвит

А потом кто-то заслонил окно, и серебристый свет луны тотчас погас. Послышалось нетерпеливое поскрипывание снега. Кто бы это мог быть? Эй, тайга! Теперь ты уж ничем не удивишь меня! Кто там еще толчется и не решается зайти? Заходи!

А лицо девушки прекрасно. Оно спокойно. Вот оно уплывает в тумане и вновь возвращается. Раскачивается слегка. Глаза открыты и смотрят перед собой.

-- Это он! -- сказали бледные, плотно сомкнутые губы.

-- Конечно, он, -- беззвучно отвечает Пларгун.

-- Это он!

-- Ну и пусть "он".

И тут Пларгун приподнимается:

-- Кто "он"?..

-- Он шел за мной. Я кормила его сперва мясом из крошней, потом стреляла глухарей. Он всю дорогу шел за мной. Ночью подходил прямо к костру. Я так боялась! Он не должен съесть меня, пока я не увижу человека из другого мира. Теперь он пришел сюда и требует жертвы. Дайте ему что-нибудь. Дайте!..

Уже несколько зим стоит он над нашим стойбищем. Приходит с первым большим снегом. И всю зиму держит нас в страхе. Мы отдаем ему свою добычу: рыбу, птицу, оленей. Уходит лишь тогда, когда первая трава покроет землю. Но за зиму так обирает нас, что мы еле дотягиваем до лета

С ним совсем не сладишь. Он не знает смерти. Если даже направишь на него ружье, он не умрет. Он просто отдаст шкуру и мясо, а сам станет еще более лютым.

В первый год старейший встретил его пулей. Он тогда еще не знал, что имеет дело со злым духом. Злой дух отбил пулю, и та улетела в небо. И старик, чтобы не вызвать гнев Пал-Ызнга, запретил трогать духа в обличье медведя. С тех пор мы каждую зиму приносим ему жертву

Нынче он появился рано и помешал нам в охоте. Мы не успели сделать запасов на зиму. И хотя еще не испытываем голода, знаем -- недолго ждать, когда начнем делить съестные припасы на дни. А дней у зимы впереди много-много, а заготовленного мяса совсем мало. Пришлось бы делить припасы на такие малые куски, что они не смогли бы в лютые морозы поддержать силы.

И отец не стал ждать, когда наступят эти страшные дни. Он нарушил запрет старейшего. И поплатился двумя собаками. Дух преследовал его до самой двери нашего жилища.

Видно, мало жертв мы приносили ему.

Старейший рода говорит: мы ушли от злого человека, посягнувшего на жизнь и честь рода Такквонгун. Мы ушли от него в свое стойбище. Закрылись от него горами и тайгой. И прожили тут много благополучных мирных лет. Но злой дух явился к нам. И нет от него никакого спасения.

Я знала: где-то рядом с нами есть человек из другого мира. Мне о нем сообщил дух Ночного Покоя -- дух Сна. Я его видела по ночам и слышала его зов

Я знала: где-то за хребтами -- другой мир, прекрасный мир. Каждую зиму отец уходил туда с мехами и возвращался с богатым грузом. Я так хотела побывать в том мире, но не смела заговорить об этом.

И вот теперь с осени меня навещает дух Ночного Покоя и шепчет, что в нашей тайге появился человек из другого мира. Я порывалась пойти к нему, но злой дух держал нас в стойбище. Он съел все наши скудные запасы.

Он не хотел щадить нас. Он хотел, чтобы род Такквонгун весь ушел в Млы-во -- селение Вечного Покоя. Съестные припасы скудели и скудели. Мы потеряли осеннюю охоту.

Скоро наступит ложный гон. Злой дух не пустит нас в тайгу, мы останемся без мехов.

И вот я сказала отцу, что отведу злого духа от нашего стойбища. Не знаю, что подействовало на стариков: отсутствие тропы, на которой люди нашли бы спасение, или страх омрачил их мудрые умы, но они молчаливо согласились со мной. Помню их глаза -- полные скорби. И еще в них теплилась слабая вера. Я молила добрых духов помочь мне в пути. А желание видеть человека из прекрасного мира придавало силы и заглушало страх.

Я набила полные крошни копченой олениной -- последние остатки наших запасов. Отец на всякий случай сунул мне в руку карабин. Только отошла от стойбища, злой дух уже шел по моему следу. Я шла быстро. Глубокий снег мешал ему догнать меня. Только к концу дня он приблизился ко мне. Тогда я бросила ему пять оленьих ребер. Ночь застала меня на склонах хребта. Я развела костер. Всю ночь не спала. И он не спал. Ходил вокруг костра. Иногда его громадная тень появлялась у ближайших деревьев.

Утром он получил еще полребра. Пока ел оленину, я успела уйти довольно далеко. На хребте добрые духи помогли мне добыть глухарей, и я оставила их у лыжни. На северном лесистом склоне хребта снегу навалено много. Мои приношения наконец задобрили духа, и он отстал. Добрые духи пожалели меня и позволили подойти к оленьему стаду. Жирный хор подставил убойное место. И я принесла свою добычу в жертву злому духу. Два дня не слышала его и не видела.

Я верила,'что увижу человека из другого мира. И не обманулась. Я нашла вас. Нашла. Но злой дух и здесь нагнал меня. Он не хочет слышать мольбу людей рода Такквонгун. Наш род ушел от человека с плохим сердцем. Тот человек, однако, давно в Млы-во, но оставил на этой земле свой дух, злой дух

Пларгун слушал девушку в странном забытьи. Голос ее то слышался явственно, то затихал. И эта ночь казалась дурным сном.

Веки невыносимо отяжелели и слипаются, слипаются Голова, будто налитая свинцом, тяжело падает на грудь.

-- Дочь тайги, чье имя ты назвала? -- хотел он спросить или спросил, но собственного голоса он не слышал.


Род Такквонгун покинул урочище последним.

Уже давно ходила пугающая весть: роды собирают вместе и из них организуют какие-то артели. Знающие люди утверждали: артель, колхоз -- это новый укрупненный вид рода. "Какой же это будет род, когда произойдет смешение крови разных родов?" -- спрашивали недоуменно старики.

Род Такквонгун удален от других селений, и старейший рода Ковзгун, тогда еще крепкий и добычливый мужчина, уговорил своего младшего брата Вилгуна и других сородичей пока воздержаться от объединения.

Несколько раз приходил и уходил сезон дороги, после того как другие роды ушли через хребет, а люди Такквонгун продолжали жить своей жизнью. Мужчины по многу дней пропадали в тайге, преследуя соболей и оленей. Подростки обучались мудреным способам ловли зверя. Женщины выделывали шкуры, шили из них одежду и варили корм для многочисленных ездовых собак.

И вот зимой, когда лютый месяц Орла был на исходе, к стойбищу подъехала нарта дальней дороги -- в упряжке тринадцать заиндевевших собак.

Оба приехавших были одеты в белые тулупы и меховые шапки. В каюре Вилгун признал нивха. Нивх был молод, лет двадцати, крупный телом.

-- Как люди Такквонгун поживают? -- спросил он густым, как у медведя, голосом и протянул продрогшую руку. Вилгун почувствовал сильное рукопожатие и удивился поведению человека: какой же уважающий себя гость сразу кидается на хозяев с вопросами? Будто впереди нет времени для обстоятельной беседы.

-- Ковзгун в стойбище? -- опять спросил приезжий человек и этим совсем обескуражил хозяина, приветливо встретившего далеких гостей. В его вопросе -- нетерпение и озабоченность. С чего это?

Когда второй гость снял тулуп, Вилгуп определил -- милиционер. Он был одет в форменный китель, перепоясан широким ремнем, на котором висела кобура с наганом.

И только после чая приезжий представился. Родом он с западного побережья. Но сейчас он живет в селении Кор-во, где организован нивхский колхоз. Зовут его Нехан. А приезжал он сюда по делу: власти хотят видеть старейшего рода. Нет, нет, ничего тут плохого пет. Просто хотят побеседовать с мудрым человеком.

Конечно, плохо, что род Такквонгун отказывается жить новой жизнью. Жители Кор-во зовут людей Такквонгун и ожидают их приезда не позднее конца месяца Орла. К сожалению, не удастся погостить долго. С рассветом нового дня они покинут стойбище. С ними поедет Ковзгун.

Ковзгун уехал. Вилгун остался за старшего. На стойбище опустилась тревога. С каждым днем она нарастала, как снежный ком, который катится по склону горного хребта.

Уже прошел месяц Орла, а Ковзгуна все нет и нет. Тогда Вилгун решил повести свой род в долину Мымги, в селение Кор-во. Его успокаивала мысль: в Кор-во съехались многие роды. Если бы им там жилось плохо, они бы разъехались по своим урочищам. И повел свой род на трех собачьих и на четырех оленьих упряжках.

Дорога была трудная -- через два высоких, крутых, заснеженных перевала.

Ковзгуна в селении не оказалось. Одни говорили: Ковзгуна, как мудрого старейшего рода, увезли в областной город для разговора и вскоре он вернется большим начальником.

Другие предполагали совсем обратное -- Ковзгуна посадили в глубокую темную яму, которая называется "тюрьма". За что посадили -- никто не знал.

Через несколько лет Нехан стал председателем колхоза. До него колхозники занимались охотой и рыбной ловлей. Новый председатель начал с невероятных новшеств -- потомственных охотников и рыболовов превратил в земледельцев.

О первом нивхском земледельческом колхозе много шумели в газетах и по радио, а фотография необыкновенного председателя появлялась частенько на страницах газет. Кое-кто из этого колхоза был участником Всероссийской сельскохо- зяйственной выставки и награжден серебряной медалью. Но, как выяснилось, медали не могли прокормить бывших охотников и рыболовов, а скудная северная земля давала мало картофеля, -- рыба и мясо, привычная пища нивхов.

И жители долины Мымги постепенно стали покидать родные места, переезжать на побережье в рыболовецкие колхозы.

Затем в Кор-во вернулся Ковзгун, постаревший, ссутулившийся и подавленный. Он будто поклялся не говорить о том, что с ним было за эти годы. Только в первый же день один на один встретился с Неханом.

А через неделю запряг собак и на двух нартах уехал куда-то со своей семьей. По последнему весеннему насту, когда Нехан готовился к полевым работам, вслед за старейшим подался и Вилгун с семьей

Говорят, Нехан руководил колхозом лет десять, пока не довел хозяйство до разорения. Потом его все-таки сняли с высокого поста. Он куда-то исчез, бросив жену и дочку. Одни утверждали, что его перевели руководителем рыболовецкого колхоза, другие предполагали -- угодил в тюрьму, третьи слышали, что он умер

Он, конечно, умер. Иначе откуда было взяться злому духу? Это дух Нехана. Нехан ушел в селение Вечного Покоя, а дух его остался. И преследует род Такквонгун


Пларгун напрягает волю из последних сил. Перед глазами, то проваливаясь в небытие, то всплывая из тумана, раскачивается круглое, как луна, лицо девушки. Лунный свет то затухает, то вновь бьет в маленькое окно, расплывается по грязному полу. А в окне мерцают голодные хищные глаза

-- Дух бродит. Он преследует род Такквонгун!..

-- Я его убью!

-- Грех поднимать на него руку!

-- В твоих руках прекрасное оружие. Из него не глухарей надо стрелять. Я убью его.

-- Грех так говорить!

-- Убью

Потом Пларгун почувствовал, как в легкие ударил морозный воздух, услышал рык Кенграя и увидел огромного, размером с дом, черного духа. Дух глянул на юношу ожидающе. И не спеша, вперевалку, пошел навстречу.

Пларгун не слышал выстрела. Только почувствовал сильный толчок в плечо. Потом и зверь, и девушка, и тайга со снегом и луной провалились в бездну


Бывает с человеком такое, когда он в состоянии полусна ясно слышит вокруг себя все. Пларгун слышал шаги девушки. Слышал звон посуды. Но это происходило будто во сне. Во сне? Да, да, это был сон. Сон? Нет. Это было в действительности. А что было?

Пларгун мучительно силится выйти из этого состояния. Но не удается. И снова и снова он проваливается куда-то в пропасть.

-- Тебе совсем плохо

Это сказано наяву. Девушка? А ты разве не приснилась?

Пларгун попытался шевельнуть рукой. Но рука отяжелела настолько, что не сдвинуть ее с места. Отяжелели и ноги, и голова. Хоть бы крикнуть. А-а-а-а-а Кажется, удалось крикнуть.

-- Да, с тобой совсем плохо, -- тот же грудной голос, и в нем -- чувство сострадания и беспокойства.

В ноздри ударил терпкий запах хвои, и во рту стало горько. Что это?

Потом опять провал.

Пробуждение происходило медленно и долго. Сон и недуг нехотя отпускали его.

-- Теперь будет лучше. А мне надо идти.

-- Куда ты?

-- Мне надо идти. Надо

Глаза до боли слепит. Пларгун долго жмурится, пока глаза не привыкают к свету.

Засыпал -- была ночь. Сколько проспал?

Первое, что он почувствовал, когда проснулся, -- во рту горький привкус и ощущение, будто набил оскомину.

На чурбаке у печки сидит Лучка и задумчиво смотрит на огонь. Лучка? Пларгун заморгал, не веря своим глазам. Кто же с ним разговаривал?

-- Как ты здесь, аткыхч? -- обрадовался юноша.

-- Теперь тебе станет лучше. -- Старик улыбнулся уголками глаз. -- Хорошо, что девушка появилась вовремя. У тебя плохая болезнь -- цинга. Ее напустил злой дух.

-- Как ты здесь? -- нетерпеливо переспросил Пларгун.

-- Как здесь, как здесь, -- передразнил Лучка.

Потом объяснил:

-- А так, что два раза ходил по своему кругу, а твоего следа не видел у места встречи. Вот и пошел посмотреть, что с тобой случилось. Подхожу к твоему дому, смотрю -- из трубы дым идет. Ну, думаю, жив парень, но почему он не проверяет ловушки? Неужели обленился? Иду, а сам смотрю себе под ноги и у порога чуть не умер от разрыва сердца: медведь лежит под дверью. Странно: дым в трубе и медведь у порога.

-- Какой медведь? -- не понял Пларгун.

-- Как "какой"? -- в свою очередь не понял старик.

-- Какой, спрашиваю, медведь у порога?

И теперь Пларгун начал мучительно припоминать, что произошло в ту ночь.

-- Где девушка?

-- Она готовится в дорогу.

-- Я хочу видеть ее.

Старик открыл дверь, высунул голову.

-- Она ушла.

-- Как ушла?

-- Уже ушла. Она очень спешила. Это она отходила тебя напитком из кедрового стланика и шиповника. А теперь ушла. Она очень спешила в стойбище.

Пларгун в отчаянии застонал.

-- Она двое суток не отходила от твоей постели. Я только вчера пришел.

Помолчал. Потом опять заговорил:

-- Да, я же не рассказал, что дальше было. Значит, чуть не умер от страха. Неужели, думаю, мой друг сидит под караулом? Надо, решаю, освободить его от такого плена. Вскинул ружье, а медведь как лежал, так и лежит. Взял палку да и бросил в него. Палка в голову угодила. По звуку понял -- голова у зверя мерзлая. Только тут заметил: на снегу пятна густой убойной крови. Подумал: "Плохо нам будет -- медведь у избушки неспроста, где-то не поладили с Пал-Ызнгом". Потом стал прощупывать его -- чуть пальцы себе не отбил: в нем одни кости. Бедный, от него отказался могучий бог Пал-Ызнг. И он превратился в злого духа. Я знаю, он уже несколько зим преследует стойбище рода Такквонгун.

Пларгун облокотился, спустил ноги на пол. Шатаясь, прошел к двери и открыл ее. Старик вышел за ним.

-- Это не злой дух, -- сказал Пларгун. -- Это медвежий выродок -- шатун, которого приняли за злого духа. Никакого духа нет. Все это выдумка самих людей Такквонгун. Выдумали себе злого духа и кормят его много лет вместо того, чтобы хорошенько влепить в него пулю. Темные люди эти Такквонгун. -- Пларгун почувствовал, что говорит раздраженно, но не мог сладить с собой. -- Посмотри на этого владыку тайги. У него передняя левая лапа кривая. Человек перебил ее, и она срослась криво. Покалеченный, он не мог догнать оленей. Вот и явился к своему мучителю -- человеку, объел его, да от души поиздевался над ним.

Старик слушал в молчании. Сейчас Пларгун ему не нравился. Старик с укоризной посмотрел на дерзкого молодого человека.

-- Нет никакого злого духа! Нет вообще никаких духов! -- почти кричал Пларгун, тяжело дыша.

-- А чем объяснить твою неудачу? -- медленно, отчеканивая каждое слово, сказал старик, пронзительно глядя в глаза Пларгуну. -- Нехану осталось совсем немного до плана. Я, худо ли, хорошо ли, взял восемь соболей. А ты -- всего два. Так чем же объяснить твою неудачу? А время -- идет!

-- Просто я никчемный охотник! -- сказал наконец Пларгун. В его охрипшем голосе была подавленность.

-- Врешь! -- Старик сейчас очень напоминал пригнувшуюся для прыжка старую облезлую росомаху. -- Врешь! Я видел, капканы твои поставлены правильно. А соболь обходит их на расстоянии десяти -- пятнадцати прыжков. Вот теперь и подумай!

Потом быстро отошел, повернулся в сторону деревьев, согнулся.

До Пларгуна донеслось всего несколько слов. Старик молил Пал-Ызнга простить молодого человека, не смышленного в таежных делах, в обычаях предков, и его, старого человека, вышедшего из ума и принявшего участие в столь непристойном разговоре

Слабость валила с ног. Пларгун вошел в избушку, выпил из чайника целебный напиток и лег на нары. Старик в угрюмом молчании сел на чурку. Но тут же вскочил и вышел. Принес потрепанную охотничью сумку, достал мясо, нарезал большими кусками и бросил в кастрюлю с растопленным снегом. То ли от усердия, то ли еще от чего, старик сопел шумно, с присвистом. В ожидании, когда сварится мясо, он сидел на чурке в позе уснувшего филина.

"Зря все-таки я обидел старика, -- мучился Пларгун. -- Он тут ни при чем". Но чей-то беспристрастный голос спросил: "А ты подумай хорошенько. Разве не старик своим невежеством вселял в тебя сомнения и сковывал волю? Этого тебе мало? А разве не он вместе с Неханом чуть было не отправили твою собаку в жертву духам? И этого мало? А разве не он"

-- Хватит! -- заорал Пларгун, вяло переворачиваясь на другой бок.

Лучка недоуменно вскинул седую голову. Потом неторопливо снял с печи кастрюлю, заостренной палкой подцепил кусок мяса и выложил его на стол. Отлил бульон в миску. Затем снова нагнулся к своей сумке, вытащил вяленый кусок кеты, бросил Кенграю, следившему с неотступной жадностью за всеми его движениями.

Не сказав ни слова, толкнул дверь и исчез за морозным облаком, что плотными клубами вкатилось в натопленную, избушку. Через минуту послышался скрип утоптанного снега -- звуки лыж.

"Ушел", -- с тревогой подумал Пларгун.

К вечеру недомогание несколько прошло, и Пларгун почувствовал себя лучше. Поужинал. Накормил Кенграя. И когда уже засыпал, услышал выстрел. Он, казалось, раздался над ухом.

Кенграй вскочил, его уши заострились, заходили в разные стороны, ловя звуки.

Раздался скрип снега, кто-то быстро подходил. Открылась дверь, в темную избушку ворвались клубы морозного воздуха, закрыли проем в двери, оставив узкую щель наверху, через которую виднелись освещенные луной ветви.

-- Вставай! Иди со мной! -- голос старика прерывался от одышки. Старик загремел чайником и снова исчез в густых клубах морозного облака.

Пларгун накинул .доху, надел шапку и, выйдя следом, замер.

Шагах в двадцати от избушки, запрокинув точеную голову с великолепными пышными рогами, судорожно бился дикий олень.

Уже потом, в избушке, после того как добычу освежевали, старик объяснил: зная, что в глубокий снег олени не любят делать переходы, он пошел по следу девушки, которая рассказала, что в четверти дня ходьбы отсюда пасется стадо оленей. Глубокий снег тяжело преодолевать тонконогому оленю. Поэтому его нетрудно нагнать на лыжах. И старик отбил хора и пригнал его к избушке, как домашнюю скотину

Старик выхватил нож, пригнулся и точным движением вскрыл вену на шее оленя. Кровь хлесткой струей ударила в подставленный чайник.

-- Пей! -- приказал старик.

Пларгун упал на колени, подрезал струю сложенными лодочкой ладонями и припал иссохшими губами к горячей крови.

Он пил долго и жадно: истощенный организм, замученный цингой, требовал немедленной помощи

Держался некрепкий мороз, к которому легко притерпеться. Если находишься в движении, даже становится жарко, хотя на тебе только ватная телогрейка.

Ловушки давно ждут хозяина. А за эти дни Пларгун заметно окреп.

Оба охотника ушли вместе по лыжне Пларгуна. У хребта с вершиной-гольцом старик сойдет на свою лыжню.

Когда стали на лыжи, Лучка кивнул на медвежью тушу.

-- Что ты будешь делать с ним?

-- Да ничего. Оставлю мышам.

-- Будет корм -- будут мыши. Будут мыши -- будут соболи, -- сказал старик.

Охотники двигались легко -- впереди Пларгун, за ним -- старик.

Накатанная лыжня сверкала под сильным солнцем, вела по распадкам и по взгоркам.

Пларгун обратил внимание на то, что сучья и колоды, ранее спрятанные под толстым слоем снега, теперь чернеют тут и там, будто кто сдул с них снег.

Следы соболей испещрили тайгу вдоль и поперек. Вся лесная живность воспользовалась затишьем, спешила пополнить свои запасы. Мыши и те вышли из-под снега и прострочили сугробы мелкими убористыми стежками.

У первой ставки охотники остановились изумленные: капкан черным крестом выделялся на снегу. Лучка досадливо покачал головой: кто же так маскирует капкан -- он весь на виду.

-- Просто-напросто снег испарился сверху.

-- Что ты сказал? -- переспросил Лучка.

-- Снег, говорю, испарился сверху, над капканом.

Старик нерешительно покачал головой.

Через минуту-другую открытие заставило их задуматься. На снегу рядом с капканом и оголившейся, источенной мышами привадой будто кто-то насыпал мелкой древесной трухи. Но труха была слишком правильных размеров и странного зеленоватого цвета. Пларгун нагнулся, ногтем выковырял сперва одну крошку, потом вторую. Помял пальцами и понюхал.

Старик внимательно следил за ним.

-- Что это?

Но Пларгун от обиды и ярости уже не слышал старика.

Снег Берлога Куртка Нехана Махорка в кармане Испуганный взгляд Нехана и торопливое: "Это для жертвоприношений!" Подлец, вот как ты приносишь жертвы!

-- Что это? -- переспросил старик.

-- Дух! Злой дух! -- гневно закричал юноша.

Старик наклонился над желтыми крошками, дрожащими крючковатыми пальцами выковырял несколько штук, растер о мозоли на подушечках пальцев и поднес к носу.

Махорочные крошки нашли и у второй ловушки, и у третьей

-- Вот он, злой дух. Злой дух -- человек! А не какой-нибудь там всевышний или еще кто, которого никогда и нигде не было!

Гнев придал юноше силу, он шел широким шагом. Старик едва поспевал за ним.

У стыка Округлой сопки и хребта с гольцом охотники переступили на лыжню Нехана.

Продолжение следует…
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000378 - 15/04/15 07:21 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Мирл лежал под сугробом с подветренной стороны наполовину занесенной снегом избушки и нежился на солнце. Нехан не имел обыкновения держать собаку в избушке -- считал, что домашние запахи притупляют у собаки нюх, и даже в самые лютые бураны не впускал Мирла в дом.

Мирл услышал скрип снега, поднял толстомордую голову, повел обвисшими ушами в белесых шрамах -- память о многочисленных драках с другими собаками, негромко гавкнул.

Нехан приоткрыл дверь, высунул лохматую густочерную голову: по его лыжне не спеша приближались двое.

"С чего они решили навестить меня?" -- подумал он и, накинув на плечи телогрейку, вышел навстречу.

Двое подходили медленно и сурово. Даже не поздоровались. Нехан, привыкший к тому, что его почитали, сразу почувствовал что-то неладное.

Охотники молча сняли лыжи и повесили на сук корявой лиственницы, что стоит у избушки. Туда же повесили котомки и ружья.

Молча вошли в избушку, молча сели на чурбаки.

Нехан сходил в амбар за мясом и юколой. Все время, пока он возился у печи, старик и юноша не произнесли ни слова.

Нехан чувствовал: молчание похоже на предгрозовое затишье. Он еще не знал, что затеяли эти двое, и лихорадочно искал причину, побудившую их явиться к нему вместе. "Наверное, пронюхали о провизии, -- подумал он. -- Но когда они сумели это сделать? Пларгун ни разу не бывал у меня с тех пор, как разошлись по своим участкам. Может быть, Лучка? Но он, кроме избушки, ничего не мог видеть".

Молчание тяготило. Прервать его каким-нибудь пустяковым вопросом? Или непринужденно рассказать о чем-либо смешном? Нет, не надо. Все эти старания будут выглядеть нелепо и лишь подчеркнут возникшую между ними неприязнь. А может, спросить о делах? Ведь я все-таки начальник. И уже хотел было задать вопрос, но вовремя спохватился и промолчал. Он понял, что одно его слово станет той искрой, которой не хватает для взрыва. Нехан выставил на низкий столик нехитрую снедь, налил кипятку в кружки, поставил чайник обратно на раскаленную печь.

Он уже взял себя в руки и терпеливо ждал, когда они сядут к столу. Такой уж обычай: будет разговор приятным или окажется неприятным, а надо накормить людей с дороги.

Первым, не заставляя: себя долго ждать, к столу придвинулся старик, за ним -- Пларгун. Лучка сидел плотно, ссутулившись над краем стола, удобно подтянув под себя сире-щенные кривые ноги. Левой рукой он выхватил дымящийся кусок оленины, прикусил редкими зубами, правую с ножом поднес под мясо и коротким резким движением отрезал кусок у самых губ. Прожевал его и с шумом проглотил.

Он быстро отрезал куски мяса, при этом сверкающее лезвие ножа энергично ходило у самого приплюснутого носа, а глаза довольно щурились, отчего казалось: на его лице вместо глаз остались только две черточки.

Пларгун жевал с угрюмым усердием, машинально глотал, совеем не чувствуя ни вкуса1 мяса, ни запаха чая. Он с испугом заметил, что его решительность тает по мере насыщения желудка. И поэтому опасался, как бы злость не прошла совсем. Надо быстрее закончить затянувшееся чаепитие. А старик даже не думает кончать трапезу. Вот как смачно чавкает. Как будто для того только и прошел трудный путь, чтобы сесть к столу и больше никогда не вставать из-за него.

Пларгун уже отодвинулся к стене. Старик же взял левой рукой новый, большой кусок.

"С таким аппетитом и до ста лет можно дожить", -- сердито думал Пларгун.

Прошло еще много долгих минут, пока наелись и напились чаю.

Старик отодвинулся к стене, сложил дошку валиком и удобно прилег. Он дышал тяжело, совел со сладким присвистом.

Нехан отщепил от полена щепку, разодрал ее ногтем и, причмокивая и чавкая, стал ковырять в зубах.

Все трое знали: молчание не может быть бесконечным. Где-то оно должно прерваться.

-- Погода-то какая стоит, а? Курнг нам благоволит. -- Нехан знал, в какую цель бить. Но старик сытно икнул, ожесточенно почесал давно не мытую голову, негромко сказал:

-- Погода-то стоит хорошая. Да злой дух насыпал нам на приваду отпугивающей трухи.

Пларгун зло уставился на Нехана:

-- Хватит строить из себя невинного оленя! Мы знаем все! Зачем вы это сделали?

-- Что я сделал? Я ничего не делал! -- растерялся Нехан. Признаться, он опасался, что Пларгун обнаружит следы его преступлений. В отношении старика Нехан не волновался нисколько -- тот все объяснит кознями злых духов. А этот сопляк упорно будет доискиваться причин невезения.

Нужно было отвлечь внимание Пларгуна до снегопада, который спрячет все следы. Для этого случая Нехан приберег берлогу. Конечно, он мог один добыть медведя. Но медведь был нужен, чтобы оторвать людей от ловушек хотя бы на несколько дней! А за это время или выпадет снег, или порошей присыплет махорку. На медведя Нехан возлагал и другие надежды Но он бросился не на того, болван.

А сейчас предательское солнце и ветер съели верхний слой снега, и крошки всплыли. Положение такое, что не отвертеться

-- Вы сделали все, чтобы меня преследовали неудачи. Вы покалечили Кенграя и лишили меня охоты по первоснежью. Вы бы, конечно, пристрелили пса, но я бы все равно нашел следы преступления, как нашел их сейчас. Вы пытались сделать все, чтобы я покинул тайгу. Вы хорошо обдумали свой грязный план. На случай, если я откажусь идти в селение, у вас было готово другое решение -- взять меня измором. А потом еще стали давить на мою душу, на мое самолюбие. Знали, что, терпя неудачи, я дойду до отчаяния, и сознание собственного ничтожества выгонит меня из тайги. Вам это едва не удалось. Но не вышло! Не вышло! Вы жестоко просчитались. Это преступление -- последнее!

Нехан весь как кипящая кастрюля с плотно закрытой крышкой. То он грозно распрямлял плечи, вскидывая голову, и порывался что-то сказать, то сгибался, как под непосильной тяжестью.

-- Я знаю, зачем вы хотели меня изгнать. Вы хотели забрать деньги. Все деньги! Теперь ясно: это вы изгнали старика Тахуна из тайги.

-- Врешь, негодяй! Клевещешь на человека. Это тебе даром не пройдет! -- Нехан приподнялся было с чурбана, но, встретив решительный взгляд юноши, не выдержал. Отвернулся.

Лучка, услышав последние слова Пларгуна, в упор взглянул на Нехана. В широко раскрытых глазах старика недоумение, но уже через секунду оно сменилось гневом.

Пларгун перевел дыхание и продолжал:

-- Конечно, вы бы могли поймать не только семьдесят пять, но и сто соболей. Благо, нынче урожайный год. Вы без особого труда взяли бы план со стариком. А старик вам нужен для обработки шкурок. Меня же взяли, чтобы выбить повышенный план. А потом -- изгнать. А план-то остается прежний! И деньги все ваши. И слава. И вы

-- Что ты мелешь, негодяй! Клеветник! Ты ответишь за клевету! Старик Лучка свидетель

-- Да, старик Лучка свидетель. Но свидетель ваших преступлений!

Старик сидел молча, на его побледневшем лице играли тени необычных сомнений.

-- А теперь открывайте лабаз и чердак!

Нахан не шевелился. Он злобно и тупо смотрел под ноги.

-- Открывайте!

Нехан взорвался:

-- Кто ты такой? Кто? Сопляк! Мразь!

Пларгун уже не смотрел на Нехана, будто того и не было.

-- Идемте, -- сказал он. И по тону было ясно, к кому он обращался.

Старик Лучка, крайне удрученный резким оборотом дела, медленно привстал, секунду покачался на отсиженных ногах, в которых легонько покалывало, и, щекоча, забегали сотни мелких мурашек.

Как и ожидал Пларгун, в лабазе нашли куль муки, пол-ящика масла, кислую капусту в стеклянных банках, сахар в мешке, консервы и чай. Но продуктов оказалось намного меньше, чем могло бы быть. Очевидно, часть продовольствия Нехан предусмотрительно снес куда-нибудь в чащу или уничтожил. Оставил ровно столько, сколько потребуется ему одному до весны.

После осмотра лабаза Пларгун хотел было подняться на чердак, но его остановил Нехан. Устрашающе сощурив глаза и отведя руку с ножом назад, он прошептал:

-- Убью!


До бурана Пларгун поймал одного соболя.

Но сильный четырехдневный снегопад, который занес избушку по крышу, прервал охоту. Все эти дни и ночи охотники почти не спали. Чуть ли не через каждый час они поднимались с нар, на которых дремали, налегали плечом на дверь, отталкивали нарождающийся сугроб, выметали выход.

Старик Лучка лежал с открытыми глазами на сложенной оленьей постели, молча курил трубку. Иногда вытаскивал из-под кровати тяжелый плоский ящик с охотничьим снаряжением, долго рылся в нем, гремя металлом, наконец находил трехгранный мелкосетчатый напильник и ожесточенно садился точить ножи или пилу

После бурана Пларгун еще раз переставил ловушки и поймал двух соболей. Один соболь темный с дымчатым подшерстком.

К этому времени дни заметно удлинились и солнце уже не спешило скатиться за стену высоких хребтов.

Пларгун заметил вскоре, что соболи перестали интересоваться привадой. Они не то чтобы специально обходили приманки, а будто потеряли нюх и, проходя рядом с привадой, не останавливались, а шли своей дорогой дальше. И еще заметил молодой охотник: соболь пошел по тайге широко и часто -- приглядываясь к побежке другого соболя. Создавалось впечатление, что зверьков больше не интересовали ни мыши, ни рябчики, ни другая живность.

Пал-нга терпеливо пережидал непогоду в своем теплом гнезде. Высокое старое дерево покачивалось и скрипело.

Пал-нга чутко прислушивался к шуму бурана и при каждом скрипе дерева вздрагивал. Обычно соболь спокойно пережидал непогоду: в гнезде тепло и запасенной пищи хватало на несколько дней. Но этот буран он пережидал в каком-то томительном нетерпении. Он даже не притронулся к мыши, которую поймал накануне ненастья и воткул в щель рядом с дуплом.

Пал-нга еще задолго до прекращения бурана почувствовал его конец. Обычно после снегопада соболь не спешил покидать гнездо -- снег рыхлый, не держит.

Но теперь, едва стих ветер и прекратился снегопад, он осторожно осмотрелся вокруг и быстро спустился по испещренной трещинами и желобками коре.

Сначала он не знал, в каком направлении идти, и минуту топтался на месте, пробуя снег. Снег мягкий, рыхлый. Пал-нга широко распустил густо опушенные жесткой остью лапки и легонько прыгнул на сугроб.

Скок. Еще скок. Ноги сами понесли к густому ельнику в сторону хребта с гольцом на вершине. Соболь скакал широко, не останавливаясь ни у валежины, ни у коряг и колод, под которые раньше он непременно бы заглянул.

Вскоре он наткнулся на след другого соболя. Прежде бы он не обратил на него внимания, но сейчас этот след всколыхнул сердце, притянул к себе.

Соболь помчался по следу. Не сделал он и сотню прыжков, как заметил: по следу, опередив его, проскакал еще один соболь. Теперь Пал-нга мчался по двойному следу. А этот след перевалил хребет и повел в сторону сопки, густо поросшей ельником

Как только прекратился буран, старик стал на лыжи и, подгоняемый радостным предчувствием, покатил к старой ели.

Так и есть, Пал-нга покинул дупло раньше, чем снег осел. Старик прошел его торопливой побежкой и вскоре убедился в своем предположении: Пал-нга искал другую побежку. Началась долгожданная пора в длинной зимней охоте -- ложный гон!

В конце зимы соболи будто теряют разум, забывают об осторожности. И пища уже не так их занимает, как прежде. Они всецело подчинены древнему и самому сильному зову -- продлению рода. Самцы неустанно и с непреодолимым упорством рыщут по обширной тайге -- ищут себе подружку. Чаще по следу одной самки идут два-три, а то и больше самцов. Они протаптывают тропы в самых тесных чащах и логах.

А самка всячески уходит от самцов: сейчас не время течки.

У соболей течка бывает летом. А к концу зимы, когда солнце уверенно идет к весне, в тайге повсюду заметно наметившееся пробуждение: почки, еще скованные прозрачным ледяным панцирем, сверкают необыкновенным блеском и будто даже заметно припухают, вороны, сойки и кедровки перебираются в более северные края. И соболь чувствует приближение весны. И у него просыпается потребность к гону. Но это не истинный гон. Это, как говорят охотники, "ложный" гон, во время которого соболи забывают об осторожности и легко становятся добычей охотников.

Сейчас Пларгун не может объяснить, чем вызывается у соболей ложный гон. Когда-нибудь он найдет ответ и на этот вопрос.

А пока он ловил обезумевших соболей. Бывали случаи, когда соболь, наскочив на лыжню, охотно шел ею. Пларгун обнаружил эту особенность соболей в самый разгар ложного гона и воспользовался им: ставил капканы не только на тропах, но подрезал прямо под свою лыжню и таким образом поймал несколько самцов.

Он научился выделять среди многих следов округлый изящный след самки. И зная, что запоздалые самцы обязательно помчатся за нею, подрезал под ее след.


Пларгун занимался шкурами, когда за дверью раздалось рычанье Кенграя. Он приоткрыл дверь, высунул голову: к избушке устало подходил человек в легкой дохе. Это был Нехан. Как и подобает хозяину, Пларгун вышел встретить его.

Нехан подкатил к избушке, шумно отдышался, смахнул рукавицей серебристый куржак с бороды и шапки, поздоровался негромко. Чувствовалось, что он настроен миролюбиво.

-- Как дела? -- спросил Нехан, входя в низкую дверь. И, заметив связку шкурок, сам себе ответил: -- Ничего дела, ничего.

Потом доброжелательным тоном добавил:

-- Не надо держать шкурки на свету. Лучше заверни во что-нибудь цветное. Или повесь в темное место.

Что ему надо?!

-- Последний буран чуть не похоронил меня заживо, -- говорил Нехан за чаем. -- Если бы не Мирл, стала бы мне гробом собственная избушка. Проснулся ночью по нужде, толкнул дверь, а она -- ни туда ни сюда, будто кто пригвоздил ее большими гвоздями к косяку. Я толкать ее плечом, а она только поскрипывает. И топора нет, чтобы прорубить в ней отверстие. Вечером, после колки дров, вогнал его в стену, чтобы не занесло порошей. Слышу, снаружи на уровне головы повизгивает собака. Мирл мой дорогой! Я рвусь к нему, а он -- ко мне. Слышу -- визг ближе, слышней, и через минуту он стал царапаться в дверь. Я наклонился к полу и снизу зову его: "Мирл! Мирл, друг мой!" А он нетерпеливо повизгивает и роет сверху вниз. Я налегаю на дверь, шевелю ее, а пес мой сильней роет. Так и спас меня мой верный друг.

В голосе Нехана -- умиление. Оно совсем не шло этому жестокому человеку.

-- Вот что, мой друг, -- сказал он уже серьезно, без всякого перехода.

Пларгун насторожился. Кажется, сейчас Нехан выложит цель своего визита.

-- У тебя сколько соболей?

-- Я еще не взял плана, -- ответил Пларгун.

-- Я спрашиваю, сколько у тебя соболей?

-- Мм вот с этим будет шестнадцать, -- Пларгун головой показал на сырую, вывернутую мездрой шкуру, которую еще не успел натянуть на распялку.

-- Вот что, Пларгун. -- Голос Нехана был тверд и решителен. -- Скоро конец сезона. Тебе, сам понимаешь, не взять плана. Но главное -- не к чему: я поймал больше положенного. И все мои соболи черные.

"Врешь, хитрец, -- сообразил Пларгун. -- Ты, конечно, поймал гораздо больше, чем говоришь. Светлые шкурки спрятал, отобрал только черные, но и тех оказалось гораздо больше, чем требовал план. Браконьер"

-- Я это сделал специально, чтобы помочь тебе. Предвидел трудности. А мне это особого труда не составляет. Значит, поступим так: я отдаю своих соболей в счет твоего плана, а деньги пополам. Идет?

Пларгун медленно (ох, как медленно!) поднимал голову.

-- Нет!

И по тому, как он произнес, было ясно: его не переломишь. Но Нехан попробовал.

-- Слушай, не валяй дурака. Мои девять черных соболей дадут в три раза больше денег, чем твои девять рыжих. Ты получишь в полтора раза больше! Подумай!

-- Нет! -- повторил Пларгун.

Нехан выдержал его взгляд. Тяжелые веки Нехана на мгновение вскинулись, и округлившиеся глаза полыхнули злобой. Он привстал, шагнул на полусогнутых ногах. Руки отставлены в сторону, растопыренные сильные пальцы напоминают когти медведя.

-- Ты что -- хочешь, чтобы я сел в тюрьму?

Нехан устрашающе пригнулся, отчего еще больше напомнил вздыбившегося медведя. Ярость желтой пеной выступила на губах.

-- Ты что ты что -- Нехан задыхался. Он уже вплотную подошел к юноше, но тот стоял, не шелохнувшись. Пларгун услышал тяжелое звериное дыхание.

-- Последний раз спрашиваю: возьмешь соболей?

-- Нет!

Нехан засуетился в глухой панике.

-- Хочешь посадить хочешь посадить ы-ы-ы-ы, -- Нехан хотел еще что-то сказать, но голос дрогнул, сорвался. Толстые губы провисли, лицо передернулось, и в тот же миг тайгу всполошил пронзительный душераздирающий крик:

-- А-а-а-а!

Как будто из-под ног Нехана выбили опору -- он грохнулся на пол. Нехан намертво вцепился зубами в свою руку и с диким воплем покатился по земляному полу.

Кенграй недоуменно глянул на странное существо и вопрошающе уставился на хозяина.

Пларгун накинул на себя дошку, открыл дверь. Вместе с ним выскочил Кенграй.

Легкий морозец покалывал разгоряченные щеки.

Юноша долго стоял не шевелясь. От него шел прозрачный пар, сквозь который преломлялись деревья, сопки, заходящее солнце, наступающий сумрак.

Солнце скатывалось за горы. На небе пробились крупные звезды и изумленно смотрели на человека, который, забывшись, одиноко стоял посреди громадной сумрачной тайги.

Пларгун опомнился лишь тогда, когда его стало знобить.

Он вернулся в избушку.

Нехан угрюмо сидел на нарах.

Когда Пларгун сбросил дошку и подсел к потухающей печи, тот жалостливо попросил:

-- Ну, будь человеком.

Эти слова подействовали так, будто в душу Пларгуна бросили раскаленных углей.

Он хотел сказать в ответ: был ли ты, Нехан, человеком, когда много лет назад надругался над Ковзгуном, а вместе с ним -- над всем родом Такквонгун?! Был ли ты человеком, когда в погоне за личной славой и благополучием разорил целый колхоз? Был ли человеком в те годы, когда жил где-то вдали от побережья -- ведь никто не знает, чем ты там занимался. А сегодня кто ты, Нехан? Кто?

Пларгун хотел было сказать все это Нехану, но сдержался. Только подумал с досадой: "Человек всю жизнь лез из кожи вон -- во имя чего? Во имя себя, своего живота! Но только ли это? Нет, во имя того, чтобы стать над людьми. Над людьми! При этом не брезговал никакими средствами Да может ли когда-нибудь случиться, чтобы у людей такого сорта заговорила совесть? Без совести им удобней. И легче добиться своего".

Пларгун соорудил себе постель на полу, а Нехана положил на свое место -- на нары.

Пларгун лежал, отвернувшись к стене, и долго не мог уснуть. Далеко за полночь, когда луна щедро обливала землю голубоватым светом, Нехан оторвал голову от подушки. Но его предупредил спокойный и совсем не сонный голос Пларгуна:

-- Хватит сторожить друг друга. Нам к людям возвращаться!

Утром Нехан уходил. Но, исчезнув за деревьями, он так же поспешно вернулся. "Что-то забыл или что-то хочет сказать?"

Нехан подошел к Пларгуну:

-- Что ты с ним будешь делать?

-- С кем? -- не понял Пларгун.

-- С ним. -- Нехан постучал лыжной палкой по запорошенной снегом хребтине шатуна.

-- Ничего, -- небрежно ответил Пларгун. -- Пусть лежит себе. Будет отличный корм для мышей, соболей, лис.

Нехан торопливо скинул лыжи, сбросил доху, попросил топор. Подошел к огромной застывшей туше, сильно замахнулся и, сверкнув широким лезвием топора, с силой опустил его под хребет медведя. Ему потребовалось минуты три, чтобы вырубить в медвежьем боку просторное окно, отделить с кусками печени объемистый желчный пузырь и сердце шатуна. Нехан заботливо завернул их в тряпку, положил в походную сумку и через минуту скрылся в чаще.


Последние дни Пларгун занимался готовыми шкурками -- очищал мездру от прожилок жира, спиртом вытравливал смолу на мехах, мягчил шкурки, осторожно разминая их руками.

В связке оказалось двадцать шесть шкурок.

До окончания охотничьего сезона было еще недели полторы-две. Это видно по луне, которая пошла на ущерб. Охотники договорились сойтись у Нехана в первый день после новолуния. У Пларгуна оставалось достаточно времени, и он не спеша перетаскивал к Нехану охотничье имущество.

По всему было видно: Нехан еще не собрался к отъезду. Снял он ловушки или нет, Пларгун не знал. Но их не было в коридоре, где торчат толстые гвозди, предназначенные для того, чтобы вешать на них тяжелые связки капканов. Их не было и в избушке, в одном из углов которой беспорядочно грудится куча одежды и мятых вещмешков. Может быть, они в лабазе? Но зачем они там, когда пора уже связывать их и укладывать в вещмешки?

Нехан встретил Пларгуна с холодной сдержанностью и всем видом показал -- тот его стесняет. И у Пларгуна не было никакого желания оставаться у Нехана. Он быстро подкрепился с дороги, сразу стал на лыжи и, свистнув Кенграя, бросил через плечо обрадованному Нехану:

-- Пойду к старику, помогу в сборах.

Уже ночью Пларгун перевалил хребет. Он не торопился и шел с прохладцей. Лыжня старика хорошо видна между деревьями, от которых в тайге сплошная густая синь с желтовато-серебристыми прогалинами лунных пятен. Накатанная, она отблескивала, как лезвие ножа, от яркой, но уже на ущербе, луны.

В полночь, откуда ни возьмись, посыпала изморозь. Пларгун переживал восемнадцатую зиму. Изморозей на его веку было сколько угодно, а вот такой тонкой и нежной не видел. Небо, насколько хватал глаз, было чистым, безоблачным. Откуда же взялась изморозь? Будто родилась от мороза и щедрой луны.

Изморозь не скрывала ни звезд, ни луны. Только делала их матовыми, чуть расплывчатыми.

Каждая кристалинка, прежде чем упасть Пларгуну на ресницы или нос, десятки раз перевернется в воздухе, сверкнет гранеными боками, будто хвастаясь: вот какая я красивая.

Кенграй трусил впереди, не отвлекаясь, задумавшись о чем-то своем. Изредка он останавливался, поджидая хозяина, И тогда вытягивал отточенную лисью морду, тоскливо смотрел на луну, будто мучительно вспоминая что-то далекое, древнее. Может быть, вспоминал то отдаленное время, когда его предок, умирая от голода, подполз к пещере полудикого существа, который поделился с ним обглоданной костью, и в благодарность собака вывела это существо из логова и помогла ему стать человеком?..


Пларгун не поверил своим глазам -- дверка избы старика была приперта колом. Давно ли ушел Лучка? Пларгун сбил в сторону кол, дернул на себя дверную деревянную скобу. Избушка дохнула настоем из теплоты и жилых запахов: ушел сегодня. Чтобы проверить свою догадку, юноша коснулся ладонями печки -- она уже остыла: ушел рано.

Юноша зажег спичку и при ее неверном мерцании поискал свечку. Кривой и короткий огарок притулился в углу, правее занесенного снегом окошка. Второй спичкой зажег огарок, полез в ящик под нарами, порылся в нем, гремя металлом и деревом, нашел прохладный и мягкий на ощупь длинный стержень воска.

Старик появился, когда Пларгун уже растапливал печь.

-- Не ожидал, что придешь так рано, -- сказал Лучка в дверях. Потом сутуло прошел мимо Пларгуна, сел на пол у стены, устало прислонился к ней.

-- Ух-ух-у-у-у, -- перевел он дыхание.

Печка загудела. Пламя охватило поленья, и избушка наполнилась сухим треском.

-- Взял, говоришь, план Молодежь пошла непочтительная: что она со стариками делает! -- сказал Лучка с наигранной горечью.

Пларгун знал: это нужно принимать как комплимент. Он почувствовал, как к лицу приливает кровь. Хорошо, что сидит у печки, можно подумать: лицо покраснело от жары. А возможно, старик и не заметил в таком полумраке его смущения.

Пларгун еще не знал, что даже по затылку очень легко узнать, смущается человек или нет.

-- Думаешь, я припозднился случайно? Думаешь, я где-то блуждал? Не-ет, не блуждал. Соболя совсем не стало. Всех выловили. На моем участке осталось всего три следа. Вот и подался в сторону полудня. Хожу туда часто. Уж месяц, как я там брожу. Но и там соболя мало. Наверно, еще осенью весь перебрался в заприваженные участки. Совсем мало осталось. Совсем мало. Мне еще нужно взять двух соболей. Да разве возьмешь, когда он кончился! -- Старик пристально посмотрел на юношу. -- Совсем зря не согласился с Неханом, когда в середине предлагал мне двенадцать соболей. Черные они, пушистые, -- старик горестно сокрушался, а сам не спускал с юноши внимательно изучающих глаз.

Юноша порывисто обернулся. В его глазах -- ярость. И этим было сказано все. Значит, и у него побывал Нехан, понял старик. И, конечно же, получил отказ. Этот мальчик еще доберется до Нехана И старик отвернулся. Отвернулся, чтобы скрыть удовлетворение. Очевидно, он забыл, что и по затылку можно судить о состоянии души человеческой. А возможно, надеялся, что по молодости своей Пларгун еще не научился по внешним признакам отгадывать истинные чувства.


Старик посапывал тихо и мирно. А юноша все лежал с открытыми глазами, хотя и устал с дороги. Его тревожили новые мысли. Сколько трудностей преодолел он за эту зиму! Сколько опасностей осталось позади!..

А как бы обернулась охота, если бы они приехали в "неурожайный" год? Они бы обловили участок начисто, и все же не взяли бы плана. А соболь был бы выведен

Еще несколько дней назад он не размышлял об этом. А теперь и старик сказал: "Совсем мало осталось. Совсем мало" Во все века человек только брал от природы. И мало возвращал.

"Кем ты будеш-ш-шь?" -- Откуда-то взялось странное существо. Глаза черные, маленькие, злобные. Усики редкие, черные. А клыки длинные, хищно загнутые, острые.

"Кем ты бу-деш-ш-шь?"

Существо отплывает, поворачивается боком. Показывается изящная головка, гибкая белая спинка, белый хвостик Ласка. Злобная хищница Она шипит еще некоторое время, потом уходит короткими прыжками Пларгун засыпает.

Утром Пларгун неожиданно сказал:

-- Я схожу в стойбище рода Такквонгун.

Старик, чистивший одностволку, медленно поднял голову:

-- Зачем?

-- Надо посмотреть, как они там живут. Ведь они почти не связаны с остальным миром. Живут, как медведи в берлоге, и никуда не выезжают.

-- Хе, а зачем им выезжать? У них там есть все: и мясо, и рыба, и пушнина. А раз пушнина -- есть ружья, одежда. Что еще надо человеку? А стариков кормит род. И не надо им мучиться о пенсии.

-- Много, очень много надо человеку. Вы даже представить себе не можете, как много надо человеку!

Пларгун умолк, задумавшись о своем. Потом сказал:

-- У них еще и дети есть. Как же им без школы?

-- Гм-м-м, -- протянул старик. -- Значит, пойдешь родителей агитировать, чтобы они детей в интернат отпустили? Ух-ух-у-у, как давно я этого не видел. Давно, в те годы, когда мне было немногим больше, чем тебе, по поселкам ездили девушки-учительницы агитировать в школу. Однажды зимой поехал я в соседнее стойбище. Вышел на залив, смотрю: что-то чернеет впереди на снегу. Думал, нерпа. Даже гарпун приготовил. Подъехал -- человек. Русская женщина. Сидит прямо на снегу, подогнув под себя полу тулупа.

-- Чего ты здесь? -- спрашиваю ее по-нивхски. Она что-то хочет сказать, а язык -- как палка. И не шевельнется. Сильно озябла.

-- Садись, -- говорю. А сам рукой приглашаю. Она ни с места -- до того продрогла. Поднял ее, посадил на нарту и поехал назад. Оказалось, в соседнем стойбище, чтобы отвязаться от нее, сказали, что недалеко через залив есть большое селение, где много детей. Темнота, что они знали тогда? Кто-то пустил слух, что детей забирают от родителей, чтобы где-то вдалеке обучить их военному делу, а потом послать на войну А девушка та послушалась их и пошла через залив. Да разве в овчинном-то тулупе далеко ушагаешь? Бедняга, совсем из сил выбилась, села отдохнуть. Так бы и не встала, если бы я не ехал мимо

Пларгун молча слушал, потом объяснил:

-- Да я не агитировать. Просто поговорю с людьми. Они и сами понимают: без образования сегодня нельзя. Скоро и я поеду учиться в город. Вот здесь, в тайге, научился добывать зверей, а там научусь разводить этих зверей. Ведь соболя осталось мало. И меня научат разводить соболей

Старик с недоверием посмотрел на него. Пларгун смутился.

-- В общем, я поговорю с людьми.

-- Но ведь скоро за нами вертолет прилетит! Ты можешь не успеть обернуться!

-- Не надо меня ждать. Я вернусь на собаках с первым настом Кар-Лонга -- месяца Грачей. Только вот о чем думаю: смогу ли я дойти до стойбища?

-- Дойдешь, нгафкка. Местность не сложная. Пойдешь по тайге, все время видя по левую сторону хребет. И девушка была давненько. После нее уже десять раз переметало порошу, набило на ее следах снегу, обнажило их.

Пларгун надел лыжи.

-- А Кенграя оставишь? -- спросил старик, тоже надевая лыжи. Он решил проводить юношу до перевала.

-- Нет, заберу. Я его потом впрягу в упряжку.


Всю дорогу до перевала оба молчали. Старик жалел, что охотничий сезон подходит к концу. Скоро за ними придет адова коробка с вертящейся головой на тонкой шее. Кто только умудрился выдумать ее? Самолет -- это еще куда ни шло: у него хоть крылья есть. А этот на чем только держится в воздухе? И голова так вертится, так вертится, что тонкая шея когда-нибудь обязательно оборвется Кто только выдумал ее?

Но вот старик подумал о приятном. Он вспомнил все подробности этой, возможно последней в его жизни, охоты. Вспомнил, как юноша впервые вошел в тайгу, и сколько было у него нелепых случаев. И как его угораздило спалить полог, когда варил медвежью желчь?.. А теперь юноша -- не юноша, а муж!

Старик ругал сегодняшних людей за то, что они забыли старые обычаи. А сколько среди них нужных и прекрасных! Забыли их, забыли. Потом старик удовлетворенно улыбнулся, вспомнив, как он легко справился с медведем у берлоги. Чего тогда Нехан не стрелял? Если бы не собаки, с Пларгуном случилась бы беда. Ай-я-яй, как могло случиться, что Нехан растерялся У него было два ружья А здорово все-таки я одолел громадного медведя! Такое даже в старину не каждому удальцу удавалось

Потом старик снова вспомнил: сезон охоты подходит к концу. И уже совсем испортилось настроение, когда подумал о том, что нужно будет вновь ходить ко всяким людям, унижаться перед ними, выколачивая несчастную пенсию

На перевале старик долго тряс руку Пларгуну. Потом потрепал Кенграя за уши.

Пларгун помахал рукой и, оттолкнувшись, быстро скатился вниз по другую сторону перевала. Уже далеко внизу обернулся: маленькая фигурка старика стояла неподвижно на перевале

Пларгун шел широким шагом. Кругом было много лисьих следов. Мелкие стежки горностая испещрили сугробы. Кусты кедрового стланика высунули из-под снега игольчатые лапы, в которых держали кедровые шишки -- корм для всякой таежной дичи, начиная от мышей и кедровок, кончая медведем и лисой

Пларгун и сам не заметил, как у него наладилось ритмичное дыхание, как размеренно и широко ступают окрепшие ноги. Он шел шагом дальней дороги....

_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000379 - 03/05/15 05:15 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Вопрос: ПРОДОЛЖАТЬ публикации?

Или устали? ;-)

Это не "кокетство", если кого-то раздражает = я ПРЕКРАЩАЮ...
Не собираюсь проводить "опрос"...
Мне достаточно несколько комментариев заинтересованных форумчан...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000380 - 08/05/15 02:17 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
МИХВИК Оффлайн


Зарегистрирован: 17/02/15
Сообщения: 11
Откуда: Лесозаводск
Жду продолжения! Спасибо за публикации.

Вверх
#1000381 - 08/05/15 09:06 PM Re: С тайгой наедине... [Re: МИХВИК]
Sea Dog Оффлайн


Зарегистрирован: 31/03/14
Сообщения: 830
Откуда: Большой Камень
Набери в любом поисковике "Владимир Санги" и читай...
_________________________
Не будь на то Господня воля,
мы б не узнали алкоголя,
а,значит, пьянство не порок,
а высшей благости урок.

Вверх
#1000382 - 23/06/15 10:24 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Sea Dog]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Набери в любом поисковике "Владимир Санги" и читай...




Был в гостях этой весной у В.М.Санги...

Влад. Мих. подарил мне свое последнее произведение : "Эпос сахалинских нивхов"

Интересная книга (на нивхском и русском языках)



В этом году В.Санги исполнилось 80 лет,он надеетя, что с приходом нового губернатора что-то изменится на Сахалине (отношение к малым Народам Севера). Я сильно в этом сомневаюсь (прежнего Губера посадили) и его помощников тоже...

Желаю В.Санги Здоровья и достижения всех его ЦЕЛЕЙ в ЖИЗНИ!!!
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1000383 - 29/06/15 06:40 PM Re: С тайгой наедине... [Re: МИХВИК]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
В ответ на:

Жду продолжения! Спасибо за публикации.




СЛУЧАЙНЫЙ ТРОФЕЙ

Мы весело сидели за хорошо накрытым столом, справляя день рождения одного моего не самого близкого знакомого, не рыбака, не охотника, обыкновенного кооператора с которым у меня тогда были какие-то дела. Да и все остальные не имели к рыбалке никакого отношения, их интересы распространялись на торговлю и деньги.
Когда на стол, подали какую-то крупную рыбу, красиво уложенную на металлическом подносе и украшенную овощами, разговор сам по себе переключился на рыбалку. Я по обыкновению, стал рассказывать о сказочных реках западных склонов Верхоянского хребта, кто-то внимательно слушал, кто-то нет, как вдруг виновник торжества – Иван, говорит:
- А не слабо тебе Анатольевич нас туда свозить всей компанией, находящейся сейчас за этим столом?
- Да нет проблем, но девушки? Там медведи, гнус, сыро – отвечаю я.
Тут все разом загалдели:
- Хотим!
- Да мы этих медведей сами загрызем!
- Летим прямо сейчас!
Короче алкоголь уже всех разогрел до такой степени, что большинству уже и море покалено.
- Хорошо – говорю – послезавтра и летим. Только девушек прошу одеться соответствующим образом и прихватить с собой теплую одежду. А мальчикам найти палатки и спальники, потому, как у меня на всех экипировки не хватит. Съестных припасов предлагаю взять на два дня, водки желательно поменьше, хлеба побольше.

В понедельник, запланировав вылет вертолета на утро следующего дня, звоню Ивану.
- Все готово, вертолет в плане, вылет завтра в десять часов ровно.
- Куда ….. вылет?
- На горную речку вылет, по вашей просьбе, на природу дикую любоваться. С ночевкой в палатках в обнимку с медведями, как и пожелали.
- Да? Не шутишь? Наверное, мы здорово перебрали, раз до такого додумались…
- Короче, уважаемый, всех обзванивай, закупайте все, что нужно и завтра в девять утра жду у проходной на аэродром. Машины ваши загоним на наш грузовой склад. Все уже закрутилось, так что отмены вылета не будет. Да, насчет оплаты рейса можешь не спешить, заплатите после, по фактическому времени полета.
- А сколько стоит час полета?
- Семьсот сорок рублей. Два рейса, сначала завести, потом вывести обойдутся вам примерно в две тысячи шестьсот рублей, в общем, не дороже, чем вы в ресторанах оставляете.
Не знаю, как уж он народ собирал, но к назначенному времени собралось одиннадцать человек при двух палатках, без снастей и лодок, но за то с двумя карабинами.
- Зачем оружие взяли? – спрашиваю.
- Так сам же говорил про медведей….
Загрузились быстро, колеса от земли оторвали строго по плану.
Большинство на вертолете до этого не летали – зажались, притихли, когда машина стала рычать, дрожать, качаться, дергаться и свистеть.
- А вы налейте, – кричу - веселее станет!
Налили наши пассажиры, выпили, повторили и оживились. Кто из девчонок в кабину к пилотам лезет, кто-то в иллюминаторы таращится – летим!

Вот остался позади скучный пейзаж лиственничного леса, разноцветных озер, извилистых таежных речек, показалась красавица Лена с ее огромными песчаными косами, рукавами проток и корабликами с расходящимися от них усами волн. На правой ее стороне уже другая природа. Прямо от берега горбятся невысокие сопки, между которых извиваются сбегающие с гор реки. Потом сопки становятся выше, а тайга реже. На их склонах появляется кедровый стланик. Все зачарованно смотрят, девушки что-то спрашивают у молодого бортмеханика, а тот гордый их вниманием, с удовольствием о чем-то рассказывает, кивая на иллюминатор.

Горная река – цель нашего путешествия, неожиданно появившаяся под брюхом вертолета пронесшегося над очередной горой. Железная стрекоза с правым креном устремляется вниз к большому плесу. На высоте пятнадцати метров командир ставит вертушку боком и медленно летит над рекой, в которой я различаю несколько крупных рыбин. Командир оборачивается, я показываю ему пальцем вниз и киваю головой. Садимся. Описав круг, вертолет зависает в десяти сантиметрах над галечной косой, бортмеханик спрыгивает, тыкает ломиком в грунт и показывает - «можно». Мягкое касание и мы в тайге.

Высадились мы на острове, который отделяла от крутого коренного берега сухая сейчас протока. Река, катящаяся с крутых гор, здесь, перед последним препятствием, отделяющим ее от равнины, образовала обширный плес. С одного берега плес был ограничен скалами с бесчисленными расщелинами, трещинами и гротами, а с другого – ровной галечной косой, унылое серое однообразие которой было нарушено только кустами тальника да белесыми стволами выброшенных на нее паводком деревьев. Дальше, за косой, стеной вставала северная тайга, жавшаяся к берегам реки своими елями и лиственницами, рябинами и ольховниками.

- Мужики ставим палатки – командую я, видя, сколько коробок спиртного разгрузили из вертолета и, понимая, что если это не сделать сейчас, то потом будет невозможно.
Увлекшись обустройством лагеря, соорудили стол из камней, пней и прочего доступного материала в изобилии разбросанного вокруг самой матушкой природой.
Запылал костер.
Вдруг из-за ближних деревьев раздался крик кооператора Петра:
- О! Смотрите! Медведь! Сюда, сюда!
Все вскакивают, бросаются на крик. Петро стоит, расставив ноги и, тычет пальцем в землю.
- Где медведь?
- Где он?
- Вот – тычет пальцем Петр себе под ноги.
Все сгрудились над следом косолапого прошедшего тут несколько часов назад. Девушки заволновались, вцепились в куртки своих кавалеров.
- Ничего страшного – объясняю. - Мы ему даром не нужны, сейчас август, он сыт ягодой и на человека ни за что не нападает.
- А если?
- «Если» может быть, только если вы его трогать станете, орать тут на всю тайгу, деревья ломать, кусты, шататься по лесу без дела, вот тогда он может и обидится, но, скорее всего, уйдет и связываться с нами придурками, не станет.
Успокоившиеся «туристы» переместилась к костру жарить шашлыки, а я решил пробежаться вокруг лагеря посмотреть, что да как.

Не успел вступить в прибрежный лес, как набрел на куст смородины лежачей или маховки, приземистый кустик, которой, был усыпан на половину поспевшими ягодами. Я сорвал с ветки несколько уже потемневших ягод, бросил в рот. В другом кусте что-то шевельнулось, я присмотрелся – небольшая птичка с лазоревым пятном, окруженным ржавчатой и черной двойной оторочкой на горле и зобе, смотрела на меня крупными глазками. Я ни как не мог вспомнить название этой коричневато-бурой сверху, с беловатой грудью и брюшком птички и только когда рассмотрел над ее глазом светлую бровь, вспомнил – варакуша! Осторожная, ловко прячущаяся таежная птичка.

Выйдя к коренному берегу, дошел до темного распадка, из которого тянуло холодом и сыростью, над головой между кронами елей нависала густая просинь. Подумалось о том, что совсем скоро осень.
Вот и река. Бурливая, беспокойная бьется и кипит в водоворотах, хлещет волной о скалистые пороги. Течение прибивает к берегам бурые комья пены, оно, то нанизывает их на коряжины и залитые водой прибрежные камни, то рвет в мелкие клочья - стихия. Дальше, за порогами на плесе река тихая и спокойная, как озеро, а на берегу гуляет кулик-дутыш, красуясь белыми крапинами на бурой груди. Его назвали дутышем за то, что он, весной, ухаживая за самкой, кричит: "дуу... дуу-у".
«Однако пора спиннинг снаряжать» - решил я, разглядывая плес, и решительно пошел в сторону лагеря.

За столом уже веселье, но главное все на месте, не разбрелись. Следы медведя подействовали на туристов лучше всякой агитации.
Перекусив шашлычка, стал собираться на рыбалку.
- Анатольевич, возьми меня с собой – попросил тезка. Николай, имел геологическое студенческое прошлое, которое наложило определенный след – тайгу он любил.
- Ну, пошли…. Я смотрю, ты к алкоголю вовсе равнодушен?
- Не люблю – коротко ответил он.
- И я, не люблю.
Николай забросил за спину карабин, натянул кепку почти на уши, доложил:
- Готов.
- А сапоги?
- Нет сапог. Да я и в кроссовках не промокну.
- Ну-ну…. Ладно пошли.
Для первого заброса выбрал свал воды с плеса на перекат. Именно в таких местах охотится хозяин якутских горных рек - таймень. Самодельная блесна плюхнулась не долетев до средины реки. Лучи сверкающего солнца через прозрачную толщу воды проникали до самого дна, и там, в зеленоватой глубине, искрились всеми цветами радуги на колеблющейся блесне. Какая-то пташка монотонно высвистывала одну и ту же мелодию. Николай курил сидя на огромном валуне. Второй заброс был не удачным, образовалась «борода». Минут пять распутывал толстую леску, сматывая ее обратно на катушку. Еще заброс. На этот раз блесна упали точно в струю, и сильное течение быстро отнесло блесну в перекат – пусто. Бросаю чуть подальше в плес, где течение лениво собирается в мощный поток. Успел сделать лишь пять вращений ручкой, как блесну снова подхватило и понесло, но уже против течения.

- Есть – крикнул я и тут же рядом появился Николай.
Кто-то сильный тащил блесну от переката в глубину плеса и даже не думал останавливаться. От неожиданности я не успел, как следует ухватиться за ручку катушки, и она быстро вращаясь, не давала мне ее остановить. Тогда я машинально прижал крутящуюся катушку к животу. Короткие ручки зацепились за складки куртки, наматывая материю на катушку, и та остановилась. Попытка остановить сползающую леску удалась, но сильная рыбина только замедлила движение. Леска натягивалась и натягивалась и, наконец, ослабла, где-то лопнув. Чертыхаясь и в то же время улыбаясь, смотал леску, обнаружив, что обрыв произошел на узле.

Блесен у меня было всего три, потому, что я даже не рассчитывал на рыбалку с такой компанией. И вот одну блесну я уже потерял. Дрожащими от волнения руками, отмахиваясь от назойливых, прилипчивых, жгучих и злых комаров, привязал длинную светлую блесну, посмотрел в глаза Николаю, дающему мне какие-то советы, размахнулся посильнее и послал ее в то же место чуть выше свала в перекат. Оборот, другой, третий, скрипит не смазанная катушка и вдруг, мощный толчок, а на поверхности плеса, всего в двадцати метрах, мелькнул красный плавник. По ощущениям таймень был явно не такой громадный, как первый, но и маленьким его назвать было нельзя, леску с катушки он сматывал уверенно. В какой-то момент мне удалось остановить его и даже подтянуть метров на пять, но рыбина удвоила усилие и, мне пришлось стравливать леску. Попытки тайменя силой решить спор были солидными, леска звенела, как тетива лука. Минут семь удача улыбалась то мне, то ему. Наконец, хозяин реки начал уставать, и я подвел его метров на двадцать берегу. Николай, видя, что я не могу подвести тайменя ближе, решил по нему стрелять. Как только над водой показывался плавник, раздавался выстрел. То ли стрелял Николай не важно, то ли мишень была такая сложная, но из десятка выпущенных пуль ни одна цель не нашла. Между тем расстояние между нами уменьшалось, уже можно было разглядеть, что таймень был большой. Сухо грохнул очередной выстрел пуля взметнула фонтанчик воды рядом с плавником и упрямая рыбина стала заваливаться на бок, ослабляя с каждой секундой сопротивление.

Мы вдвоем вытащили тайменя на берег, прыгали вокруг в диком танце и орали от счастья. Потом сидели на камне, курили, поглядывая на улов. Минуты шли и отходя от возбуждения мне все больше становилось жалко эту красивую рыбину. Я что-то отвечал Николаю, а сам думал: «Вот жил этот замечательный таймень в глубоком месте под скалой уже долгое время. Днем, когда солнечные лучи заливали галечную отмель, он лежал как бревно-топляк в самом глубоком месте, а к вечеру выходил на разбой. Он предпочитал ловить рыб, которых было много в этом месте на закате и восходе солнца. Как выпущенная из лука стрела мчался за высмотренным сигом или хариусом и едва настигнув, хватал, зажимал в зубастых челюстях как в клещах. Иногда он, наверное, охотился на мелководье где разгонял воду пружинистыми ударами своего мощного хвоста так сильно, что испуганные сиги выскакивали из воды чтобы скрыться от своего преследователя. Но уйти от стремительного хозяина реки было невозможно, он легко мог поймать их на лету. А бывало, на мелководье он подстерегал молодых ленков, еще не опытных, взрослых, крупных ленков он, вероятно, избегал, так как они были такими же хищниками, как и он сам. Так в глубине под скалой таймень жил долгое время в безмятежном покое. Но вот здесь, под скалой появился я со спиннингом и...
- Анатольевич, ау! – Услышал я и очнулся.
Несли мы его в лагерь вдвоем, ухватив за жабры. «Туристы» уже были навеселе, кое- кто даже купался в ледяной воде, но когда мы попали в поле их видимости, все повернули к нам головы и наблюдали, не понимая, что мы тащим. Наконец вскочил один, за ним другой и все с криками и визгом кинулись нам на встречу. Все плясали, кричали и радовались, как первобытные люди. Нам сразу налили водки, требуя обмыть дорогой трофей. Кто-то предложил взвесить рыбину, но весов не было. Тогда самый сообразительный предложил взять длинную палку, на один конец подвесить тайменя, а на другую двадцати литровую канистру из под пива наполнив её водой. Так и сделали - таймень перетягивал. Предложили к канистре добавить ведро с водой. Подняли – таймень оказался легче. Начали отливать из ведра и поднимать, пока не установилось равновесие. В итоге получилась канистра и полведра, против тайменя. Немного посидев за столом, мы опять ушли рыбачить, «туристы» же решили готовить из тайменя кто, что умеет. В этот день, до темноты, я поймал еще трех тайменей весом до четырех килограмм, которые были отпущены в родную стихию.

Поздно вечером пошел дождь.
Утром я проснулся от близкого журчания воды и сразу понял - потоп. Дождь в горах быстро наполняет реку, и вода прибывает на глазах. Выбравшись из палатки, убедился в правильности предположения, река вспухла, до палаток осталось метров десять, а было сто! Пришлось всех поднимать, и как бы тяжело не было, после вчерашнего, начали перетаскиваться на самое высокое место острова, имеющее площадку для посадки вертолета.

Темные тучи то поднимались к вершинам гор, то спускались на тайгу, и тогда начинал лить проливной дождь. Косые струи воды с силой били по веткам, шлепали по стволам
столетних елей и лиственниц. Бурные потоки бешено неслись по склонам гор, пенились и бурлили, падали с высоты скал, клубились грязной пеной в ручьях и пропадали в мутной реке. Иногда тучи плыли так низко, что казалось, вот-вот они упадут грозной силой на землю и придавят и лес, и горы, и реку, и весь наш хрупкий палаточный лагерь.

К полудню доели все, что было и убедились, что продуктов взяли мало, а пережить здесь может быть придется не только предстоящую ночь, ведь в такую погоду не летают даже вертолеты. Попытка добыть рыбу не удалась, вода была мутной. К плесу просто невозможно было подойти, по реке несло таежный мусор и деревья. «Туристы» протрезвели и заскучали. Вечером рано разбрелись по палаткам, а утром уже по крохам собирали оставшиеся продукты. Сигареты то же закончились. Вода в реке не убывала, а небо по-прежнему закрывали тучи, хотя дождь идти перестал. То одному, то другому мерещился звук летящего вертолета.
- Чтоб оно провалилось! – Сидя у костра сказал Петр.
- Кто? – Спросил Иван.
- Да небо это…. Вместе с проклятым островом…..
- Зря ты Петя так – сказал я тихо. - Наши древние предки считали Землю и Небо двумя живыми существами, даже супружеской парой, чья любовь и породила все живое на свете. У них Земля была свидетельницей торжественных клятв; при этом ее касались ладонью, а то вынимали кусок дерна и возлагали себе на голову, мистическим образом делая ложь невозможной. Не зря до сих пор говорят клянущемуся: «Ешь землю».

- Фигня все это – буркнул в ответ Петр.
- Да нет, не фигня. Древние-то были мудрее нас. Это теперь все достается легко, а у них жизнь была тяжелая. Вот мы сейчас сидим у костра, смотрим на него, и думаем: «Огонь как огонь», а в древние времена огонь был центром того мира, в котором проходила жизнь человека, да и после смерти его тело ожидал погребальный костер. Огонь отгонял от них прочь тьму, холод и хищных зверей, впрочем, и от нас тоже.

Вы вот над якутами смеетесь за то, что они Огонь кормят лепешками, а ведь и русские во время еды угощали Огонь первым и лучшим кусочком. Опять же нечистая сила не смела приближаться к Огню, а сам Огонь мог очистить любую скверну.
- Нечистой силы не бывает… - сказал кто-то.
- Пусть не бывает, зато есть приметы, которые выработались за тысячи лет наблюдений.
- Какие?
- А вот если в момент рождения ребенка Огонь неожиданно угасал, то в этом видели верный признак рождения будущего злодея.

Все опять примолкли.
Ожидание. Кто-то задумывался над тем, что это такое? Вот-вот и я не задумывался, а между тем любое ожидание - это иллюзия, это претензия на то, что знаешь что-то про будущее со сто процентной вероятностью. В действительности же, мы можем лишь предположить какие-либо варианты будущих событий с некоторой долей вероятности и какой-то погрешностью. Но наши желания заставляют нас цепляться за "предпочитаемые варианты" и создавать ожидания. Так желания создают страдания. Вот и у нас кое-кто стал нервничать, раздражаться. Тогда одна девушка сказала:
- Я читала у Дюма, что ждать невозможно лишь тогда, когда ничего не делаешь. Может, займемся чем-нибудь?
- Правильно – подхватил идею Иван. – Предлагаю провести соревнования по стрельбе из карабина.
Все оживились, наставили на камни банки, начали стрелять по десять выстрелов каждый. Как мужчины не старались, победила девушка Инна, поразившая цель четыре раза. У остальных максимум – два попадания, что ж карабин, не дробовик. Ближе к вечеру, когда уже настроились пережить в тайге еще ночь, а утром идти за ягодой, над тайгой появился знакомый и так ожидаемый звук.
- Летит! Летит! – Кричали девчонки.

Я еще ни разу не видел, чтобы так лихо снимали лагерь. Пока он долетел до нас – убрали все палатки. Голодные, но счастливые, залезли в вертолет наперебой, рассказывая бортмеханнику о приключениях. Вертолет набрал высоту, в иллюминаторах, кроме облаков, ничего не было видно, все задремали.

Много раз и до этого случая и после я рыбачил на горных реках с одной единственной целью – поймать громадного тайменя, но больше чем этого, случайного, так и не поймал.

Н.Решетников...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1051636 - 12/10/15 09:25 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля

Рассказ старого рыбака


Вечер, берег, костер, река Лепестке мчащаяся сквозь дремуче-косматую тайгу, всю в пятнах рыжего лиственничника. На берегу трое.

Николай принес воды. Поправил над огнищем таган, повесил чайник. Присаживаясь на выбеленную водой и солнцем коряжину, посмотрел на молчаливых своих товарищей, чуть заметно улыбнулся, спросил:
- А что, раньше таймени крупнее были?
Знал Николай, что нужно сделать, что бы вечер у костра был интересным, всего лишь сказать одному из стариков: «Расскажи Палыч про старину», или другому: «А Леписке, Викторович, лучше, чем Подкаменная Тунгуска?». Спартак Павлович с Константином Викторовичем старинные друзья. Один вырос на Лене, и всю жизнь мотала его авиационная судьба по просторам Якутии. Родина второго - Новосибирск, он геолог и истоптал за свои пятьдесят восемь добрую половину всей Сибири. Стоит одному рассказать какую-нибудь историю, другой тут же расскажет что-нибудь еще интереснее. И так, перебивая друг друга, они могут рассказывать часов по пяти к ряду.

Вот и сейчас, две пары не похожих глаз одновременно уставились на него и два очень не похожих лица как-то неуловимо изменились.
- Я слышал, что и двести килограмм не предел был.. – продолжил Николай.
- Ну, про двести, не знаю, а вот полтораста сам ловил – первым откликается Викторович.
Спартак качает головой, усмехается:
- И где ты такого ловил?
- На Подкаменной Тунгуске.
Спартак хватается за живот, который содрогается от смеха, лицо багровеет.
- Чего орешь, как козел во время гона? – Кричит Викторович, бледнея.

Внешне друзья очень разные. Спартак большой, толстый, крупная голова украшена, хотя и седыми, но кудрями. Нос картошкой на левой щеке бородавка. Викторович напротив, невысок, поджар, лыс, голова маленькая, нос крючком.
- Да врешь ты все! Откуда в этой Тунгуске таким тайменям взяться? – вытирая глаза от слез говорит Спартак.
- Сам-то ты, хрен старый, и такого не ловил!
Нужно отметить, что Спартак на самом деле был старше Викторовича на четыре года, потому частенько именовался другом не иначе как старым хреном.
- Ловил, ловил, - говорит Спартак, - но не об этом речь. Колька спрашивает, какие раньше таймени были, а не каких мы с тобой ловили. А я вот своими глазами видел рыбину поболи двух центнеров, да еще и убийцу..

- Ну да?! – Делает недоверчивое лицо Николай.
- Ну-ну.. – бормочет Викторович – сейчас набрешет.
- И было это в одна тысяча девятьсот сорок пятом году. Как раз меня в армию должны были забрать вместе с Вадиком Необутовым.
- Во дает! Ты же не служил в армии! – восклицает Викторович.
- Я же не говорю, что служил. Я говорю, должны были забрать. – Спокойно отвечает Спартак, поворачивается к Николаю и продолжает. – Тогда в устье Тумары рыбы много всякой было, и таймень, конечно. Наш участок рыбалки был по границе острова Ходжох, что в устье Алдана, до острова Ары, что повыше Батамая. По Лене и Алдану ходили на дощаниках, скрипя веслами на всю округу.
- Дощаник, это как баркас?
- Нет, полегче будет. На Лене тогда их называли – илимка. Такая плоскодонка с прямыми боками из трех набоев, острым носом и прямой кормой. А вот в быстрые реки заходили, конечно, на ветках*. Я это к чему говорю-то. К тому, что на ветке приходилось рыбу из сетей выбирать. А сети такие, что и не знаешь, что в них попасть может.

- И что за сети такие волшебные у вас были? – с ехидцей спрашивает Викторович.
- Не волшебные, а двустенные – ряжные. Частик с ячеей на пятьдесят, а ряж на триста и нить такая, что ни одна рыбина не порвет. Война хоть и закончилась, а план по рыбе не снижали, велено было ловить все подряд, вот мы и плюхались там с утра до ночи. Нас трое молодых было и один дедок, вроде наставника по-нынешнему. Сети дед чинил, рыбу солил, готовил нам. А мы по сетям, и все на веслах да на шестах. Ладони у меня как подошва у сапога были и мышцы на руках как у тяжелоатлета.
- Ага, Жаботинский засушенный! – не преминул вставить Викторович.
- Был среди нас Юра Морозов, он на годик помладше нас был, но парень крепкий и серьезный, в общем как все молодые ребята того времени. Он как раз в тот день проверял сети в устье Тумары. Как там все на самом деле было, никто не видел, конечно. Но, восстановить событие можно было, по уликам, как теперь говорят. А улики были такие: огромный таймень в сети, пойманная ниже устья Алдана Юрина лодка и труп Юры, найденный на берегу в полукилометре от обитаемой избушки.

- Труп на берегу, тогда, причем тут таймень? – заинтересовался рассказом Викторович.
Спартак начал рассказ, а перед Николаем вставала как живая картина: по быстрой реке, вдоль самого берега, преодолевая течение, плывет на юркой лодчонке молодой здоровый парень. Вот он проплывает над подтопленными наплавами сети, разворачивается, кладет весло поперек лодки и, наклонившись к самой воде, подхватывает шнур. Крепкая рука чувствует сильные рывки рыбины. Он не спешит, не радуется добычи, это его работа, тяжелая работа. Перебирая руками по поплавочному шнуру, медленно подкрадывается к рыбине. Вот она! Зацепившись за толстую ряжную нить губами, рыбина изредка дергает огромной головой. «Такого мне не поднять - думает рыбак, - и оглушить нечем… ни ружья, ни багра, одни руки. Может завести вокруг него свободный конец сети и как неводом вытащить на берег? Так и сделаем!»

Рыбак направляет лодку вдоль сети и оказывается прямо над тайменем. Таймень будто услышав мысли человека, заворочался, повел хвостом, изогнулся и метнул свое упругое тело вперед. Красный как лопата хвост мелькнул над водой и ударил в борт лодчонки. Рыбаку повезло, лодка перевернулась ниже сети, и он не угодил в страшную паутину. В воде Юра разглядел устало двигающиеся жаберные крышки, темно-серебренную чешую и крапины пятен на боку хозяина северных рек. Через мгновение он вынырнул, судорожно глотнул воздух, заработал руками и ногами, направляя наливающееся с каждым мгновением тяжестью тело к ближайшему берегу. В свете солнца вспыхивают брызги близкого переката. Кипит речная коловерть. Но рыбаку не страшно – не впервой! Июль не октябрь, и искупаться можно. Вот коснулся ногами дна, попытался встать, но бурный поток сбивает, несет. Тогда он поворачивается на правый бок, спиной к течению, пытается нащупать дно, и не достает.

Гребок, другой, третий.. Резкая боль вонзилась под правое подреберье, неожиданно, предательски, там, где её не ждали. Вопросы проламывались в сознание: «Что это? Почему меня не несет? Кто меня держит? Зачем?» Вода переливалась через тело, захлёбываясь шарил человек взглядом в пузырящейся воде и ничего не видел кроме темного пятна. Руки сами потянулись к правому боку и наткнулись на твердое, гладкое, круглое, скользкое, что вошло в него с такой болью.

«Топляк! – мелькнула догадка, - Замытый топляк! И меня насадило на него как кусок мяса на рожон!»
Хотел закричать, но ужас выдавил из легких весь воздух. Руки сами сделали то, что должен был им подсказать разум. Старательно зажимая глубокую рану, откуда медленно сочилась густая, черная кровь, свободной рукой Юра подгребал, помогая течению вынести его на берег.

На берегу тело казалось бесконечно тяжелым, в ушах шумело. Человек упал на теплые камни и закрыл глаза. Когда наступила тишина, молодой рыбак открыл глаза. Над ним был голубой мир, просторный и загадочный, огромный и холодный. Юра с трудом, превозмогая боль, перевернулся на левый бок, приподнялся, опершись на одну руку, и увидел под собой лужу крови.

«Ох как болит, – подумал он - пропаду тут и не узнает мама как это случилось. Нет уж, нужно попробовать добраться до людей»
Затаив боль, рыбак попытался подняться и встать на ноги, но крепкие ноги так ослабли, что не удержали его. Он ткнулся грудью в гальку и задышал часто, с присвистом. Сердце выстукивало с перебоями и все глуше и глуше. Лежа неподвижно он думал: «До жилья далеко.. Сколько же шагов? Тысяча, полторы. Ноги не идут, поползу… а там лекарства, спирт, наконец, который может и силы хоть на время восстановить».

Собрав силы, пополз. Он производил судорожные движения и толкал своё тело вперед, подобно гусенице. Следом за ним, на мелкой гальке, оставалась, точно пропаханная борозда.
Юра полз, делая частые остановки, припадая всем телом к земле, тыкаясь в камни головой, теряя каплю за каплей источник жизни – кровь.

Внутри все горело. Но ползти к воде значило удлинить путь. Стремясь унять странный огонь, пылавший внутри, он пытался глубоко дышать прохладным речным воздухом. Но чувствовал, силы совсем покидают его. И все-таки, он всё полз и полз, движимый вперед не столько мышцами тела, обмякшими, потерявшими упругость и силу, отказывающимися повиноваться, сколько последним напряжением воли.
И расстояние постепенно сокращалось. Рыбак видел мыс, на котором стоял домик скрытый густым ельником.

Ему оставалось метров триста, когда он уткнулся головой в холодный скользкий валун. Пытаясь обползти его, уперся рукой в шершавый бок, дрожащими коленями оттолкнулся от гальки, слыша нарастающий стук молотков в висках и видя перед глазами пляшущие разноцветные огоньки, приподнялся со стоном, и вдруг, острая резкая боль полоснула грудь. На какое-то время он увидел мыс и затуманенную даль, но потом все слилось в глазах. Он сильно вдохнул в себя всей грудью прохладный воздух тайги и закричал:

- Люди-и-и! – но крик его, слабый короткий, как вздох, оказался не слышным.
Он лежал лицом к небу и был уже равнодушен к уходящей из его тела вместе с кровью жизни. Невыносимо острая некоторое время назад боль в груди перешла в тупо колющую, потом в ноющую и наконец стихла. Юра почувствовал что-то вроде облегчения. Тело его начало наливаться приятно-слабой истомой. Но в глазах, глубоко запавших и окруженных чернотой, еще слабеньким огоньком светилась жизнь.
Ему чудилось детство, и печальная улыбка застывала на лице, веки смежились, будто наваливался сон. Прошло еще сколько-то времени, и жизнь его погасла вместе с короткой вечерней зарей.

Огонь костра темнил все вокруг. Чем ярче полыхал огонь, тем, казалось, ближе придвигалась к костру ночь и обступала сидящих вокруг людей. И одновременно все выше и выше поднимался черный купол неба. Огонь лизал, жадно огладывал сухие палки, зло шипел, фыркал, с треском выбрасывая из костра снопы искр.

- Ты откуда Колька сосновую дровину притащил? – спрашивает Спартак, Ишь какую искру даёт, того и гляди штаны прожжет.
- А?! – встрепенулся Николай, понимая, что рассказывать о молодом рыбаке Спартак давно перестал. Он с трудом сообразил, о чем его спросил Палыч, и ответил. - А как разберешь-то, листвяшка, береза или сосна. Все водой выбелено и отполировано.
Костер разгорался все ярче, все жарче, как бы вызывая на поединок осенние холода. Но понадобилось бы слишком много огня, чтобы, хоть на четверть градуса повысить температуру. Холод отступал лишь на какие-нибудь три метра от костра, а дальше властвовал лишь он один - холод верхоянья.

- И да сохранит нас господь от дел, ведущих к сожалению и огорчению. – Тихо проговорил Викторович, подхватил с тагана чайник, предложил – Может по маленькой?
Спартак и Николай протянули ему свои кружки.
- А вот у нас на Подкаменной Тунгуске такой случай был….

* В е т к а - русское название, применяемое к небольшому челноку, долбленому или сшитому из трех досок; восточнее Енисея применяется к обоим этим типам, в Северо-Восточной Сибири - обычно к сшитому челноку.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1057773 - 03/11/15 06:19 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Дмитрич
Дмитрич, продолжение очень хочется...


Был этой осенью в Сибири...
Удалось побывать с друзьями на Обском и Красноярском водохранилищах... ИМХО, было круто...



СПБ Друзьям! Хорошо отдохнул, пообщались на Природе, похлебали ушицы и т.д.



К Великому сожалению не смог принять участие в этом Празднике мой друг и тезка Николай Решетников из-за своей постоянной занятости... Николаю я подарил сборник "Особенности ДВ рыбалки", который подготовил (с общей помощью) И.Ольховский... С Игорем мы "разошлись" в некоторых взглядах по поводу дальнейших моих публикаций ... Поэтому моих рассказов и фото не будет в последующих выпусках, который "задумал" наш Уваж. Коллега...



Предлагаю Вашему вниманию еще один из замечательных повествований Н.Решетникова...

[img]http://image.fhserv.ru/fishingsib/2015-0...g?hash=34bc7438[/img]

Фото этой осени...

С тайгой наедине

Мы все всегда удивляемся и восхищаемся людьми, совершившими смелые и отчаянные поступки: «Ах, какой он молодец, покорил Эверест!» или: «Слышал? Мужик на воздушном шаре вокруг земли облетел!». Такие возгласы я слышал с юности и часто думал, смогу ли я сделать что-то такое, что многим другим будет не под силу. Читая тогда роман Даниеля Дефо «Робинзон Крузо», я ставил себя на место этого несчастного матроса и думал, что не смог бы прожить в одиночестве и года.

Но время шло. Я взрослел. Мир вокруг менялся. И однажды…

Глава 1

«Если ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер», — подумал я, опуская ноги с дивана на пушистый ковер. В горле першило, в ушах шумело. Настроение отвратительное. Красный столбик термометра, вынутого из подмышки, замер на отметке 38,5. Значит, живой. Но живу, глядя по вечерам в телевизор или читая книги, чьей-то чужой жизнью, а на работе — чужими желаниями, потому что все решает тот, кто покупает, а не тот, кто продает.
— Это раньше я работал, а сейчас зарабатываю, — ворчал я, натягивая старые синие тренировочные штаны сорок восьмого размера с белыми лампасами по бокам.
Я обвел взглядом квартиру, и настроение испортилось окончательно. Интересно, почему я раньше не замечал всей этой базарщины. Я же сам придумывал и дизайн, и обстановку, а получилось черт-те что.
Чайник издал противный шипящий звук и автоматически отключился.
Кто тебе не дает жить так, как ты хочешь? Брось все и сделай что-нибудь безумное! Безумное?.. Безумное. Да безумной была вся моя жизнь, потому что безумно было тратить время на сон, на работу, на еду, наконец, когда так мало отведено времени на саму жизнь. Ну, загнул. А что такое «сама жизнь»? Как не крути, а жизнь — это и есть работа, сон, еда, семья. Мрачно-то как все. Нет, ну есть же в жизни и светлые моменты. Любовь там, например, я не знаю, хобби!
На дверце холодильника висела записка: «Разогрей котлеты, салат в красном контейнере».
Шум в ушах усилился.
Любовь! Когда это было и было ли вообще?
Чай с лимоном обжигал губы, но я делал глоток за глотком, мечтая лишь об одном — скорее избавиться от простуды.
А может рискнуть, встряхнуть себя?
Бесцельно обводя взглядом комнату, я задержался на красочном переплете «Робинзона Крузо».
Ну, скажем, прожить бы год в каком-нибудь медвежьем углу. В тайге, например. Одному, без электричества, как этот матрос.
Я подошел к окну. За ним на всех частотах ревел огромный город, шум его проникал даже через двухкамерный стеклопакет. Мегаполис, как большое серое чудовище, лежавшее на сотнях квадратных километров, шевелился толпами людей и потоками машин, дышал испарениями канализационных люков, дымом заводов и выхлопами автомобилей.

Пришедшая раз мысль не давала покоя. В тайне от жены я даже составил список необходимых вещей для задуманной экспедиции. В марте, окончательно одурев от безделья на работе, я понял, что сбегу в тайгу чего бы мне это не стоило. Только вот куда именно. И тут помог случай. В руки попалась книжка Григория Федосеева «Смерть меня подождет», и я вдруг вспомнил речку Маю и понял, что это как раз то, что мне нужно.



Через друзей и знакомых начал искать контакты для организации вертолетной заброски на один из приглянувшихся мне притоков Маи, петлявшей между высоких гор, поросших вековой тайгой. Судя по карте, ближе, чем за двести километров от выбранного мной места, человеческого жилья не было, что делало эксперимент совсем уж чистым. Через месяц я имел четкий план и договоренность с одним из руководителей базы авиационной охраны лесов от пожаров, которого все звали Петровичем, о времени заброски.
Свой небольшой бизнес я оставил молодому заместителю, объявив коллективу, что уезжаю в Англию на годичную учебу.
Оставалось провести последние, самые тяжелые переговоры — с женой. Однако, на удивление, они прошли с минимальными последствиями для нашего взаимного психического состояния. Надо сказать, что жена моя, прожив со мной к тому времени двадцать пять лет, давно усвоила, что спорить со мной бесполезно. Поэтому, поворчав для виду, она, в конце концов, согласилась.
И вот пятого августа одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года я сошел с теплохода в конечной точке его маршрута и уже через два часа снял комнатку на окраине районного центра. В тот же день я позвонил Петровичу и сообщил ему, где остановился. На следующий день я начал переносить под навес во дворе хозяйского дома свой скарб, привезенный с пристани. На окраине поселка я нашел столярную мастерскую, где заказал маленькие оконный и дверной блоки, а также двадцать строганных двухметровых досок. В одном гараже удалось купить для бензопилы столитровую бочку бензина и десятилитровую канистру автола.
Сколько нужно было ждать попутного вертолета, я не знал. Все зависело от лесных пожаров. С Петровичем мы договорились, что если в течение пятнадцати дней такая возможность не появится, я начну искать другой вариант заброски.
На четвертый день после моего приезда под навесом лежала уже целая куча необходимых для зимовки вещей, но я все покупал и покупал попадавшиеся мне на глаза продукты, инструменты, инвентарь. Я никак не мог решить, какое жилье построить. Выкопать землянку, конечно, легче, чем срубить избушку, но под землю раньше срока забираться не хотелось.
Вечером пятого дня к дому подкатил старенький уазик, из которого вышел коренастый мужичок в летной кожаной куртке.
— Могу ли я видеть товарища Ситникова, — приятным баритоном спросил он, глядя на меня, заколачивающего очередной ящик с провизией.
— Это я. А вы, вероятно, Петрович?
— Так точно, он самый, — и он привычным движением погладил свои седеющие усы.
— А меня зовут Анатольевич, — протянув руку, представился я.
— Я смотрю, у вас все готово, — оглядывая мой «багаж», спросил Петрович.
— Да, готов хоть сейчас грузиться.
— Сейчас не нужно, а вот завтра к десяти часам за вами приедет ГАЗ-66 с парой мужичков.
— Тогда давайте сразу рассчитаемся за услугу.
— Рассчитываться будем завтра. Я лечу с вами, поэтому времени для этого у нас будет достаточно. А сейчас запишите мне ваши паспортные данные для списка пассажиров. Да, сколько будет весить ваш груз?
— Ну, не больше тонны.
— Ладушки. Поеду я, а то моя половина баню затеяла топить, а дрова колоть не любит.
Петрович еще раз оценивающе взглянул на кучу моего бутара, потом на меня и вышел со двора.
Приготовленный хозяйкой ужин я съел, даже не почувствовав вкуса. Рассчитавшись за постой, лег в кровать, но сон не шел. В голову приходили разные мысли. Все же еще можно было отменить. Там будет не просто тяжело, а очень тяжело и опасно. А у меня даже аппендикс на месте. Представляю, что будет, если, не дай бог... А ногу сломаю, например, или медведь заломает? Но… как я могу теперь отказаться.
Чем дольше я думал об этом, тем больше убеждался, что не могу пойти на попятную, не могу вернуться домой. Жена бы, конечно, обрадовалась. Но как бы потом, спустя некоторое время, стала думать обо мне. Нет, надо ехать.



С высоты птичьего полета тайга казалась редкой, расстояние между озерами и реками незначительным, но это впечатление обманчиво. Попадая под кроны деревьев, в окружении бурных рек и топких болот, понимаешь всю бесконечность дикого таежного царства.
За два часа преодолев почти пятьсот километров над заповедной тайгой, я выбрал подходящий, на первый взгляд, пятачок земли, по всем понятиям пригодный для жизни. Сделав еще один контрольный круг, вертолет осторожно опустился в «колодец» между высоченными елями и за считанные минуты весь мой скарб был выброшен на поляну.
— Петрович, сообщи в МЧС мои координаты. Скажи, мол, нашли мужика в тайге, но он уезжать не захотел, что продукты у него есть. А я тебя буду ждать в августе следующего года, так же с пятого по пятнадцатое, а потом сам начну выбираться. Если раньше августа выйду, сообщу обязательно. Ну, прощай и спасибо тебе! — прокричал я.
— Если выходить будешь, плыви вниз по реке. Через восемьдесят километров она уже судоходная, можно встретить моторную лодку. А еще через сто сорок верст поселок будет небольшой, там люди пока живут. Они помогут, если что, — прокричал в ответ Петрович.
Он крепко пожал мою руку, и дверь в вертолет с шумом задвинулась, отделив меня от мира людей на несколько долгих месяцев.
Странно, но тоска из души улетела вместе с удалившимся шумом вертолетных двигателей.



Глава 2

Я поднялся с мешков, на которых лежал во время взлета вертолета и огляделся. Вокруг, сколько доставал взгляд, зеленела тайга. Казалось, она не имела ни конца, ни края. В основном тайга была хвойная — из елей и лиственниц. Полянки с невысокой травой и немногочисленными поздними цветами, с порослью низких и высоких кустарников сменялись болтами и озерами, по берегам заросшими буйной растительностью. Я стоял на краю невысокого утеса, под которым река образовала тихий плес, начинавшийся и заканчивавшийся порогами. Верхний порог шумел метрах в трехстах справа, а нижний всего в пятидесяти слева. С горушек, по распадкам, стекали ручьи, впадая в реку. Правый берег был высокий и скалистый, а левый — низкий и болотистый, он представлял всхолмленную равнину, уходившую далеко во все стороны.
Осенний ветерок уже давно пытался разогнать серые тучи, висевшие, как черное крыло громадной птицы, по всему небосводу. Ему удалось разорвать их на тысячи клочков, которые теперь стремительно уносились далеко на северо-восток. Небо все больше и больше прояснялось, давая свободу бледной синеве.
Я отошел от края площадки. Успею еще насмотреться. Сейчас нужно поставить палатку, перетаскать под деревья весь скарб и укрыть его на первое время от дождя и грызунов.
С непривычки работа показалась тяжелой. Я с трудом перетащил мешок муки, который затем надо было еще поднять в будущий лабаз. Вот бы где пригодилась сила и рост, какими родители наградили моих младших братьев, но, увы, не меня. Я был таким, каким был: ростом сто семьдесят три и семьдесят весом.
Закончив с устройством временного склада, я распаковал ящик с оружием, собрал свое любимое ружье с несоответствующим калибру названием «Север», набил патронами двадцатого калибра патронташ, калибра 5,6 миллиметра подсумок и повесил все это на суку ближайшего дерева. После короткого отдыха вытащил палатку и довольно легко установил ее. Из самого необходимого оставалось достать топор, лопату, ведро и котелок. Все ящики открывать не было смысла, пока можно обойтись тем, что есть. Кстати о «есть». Вот именно, хотелось есть! Пришлось вспоминать, куда я засунул собранный утром пакет с едой на первый случай. Вспомнил — в темной коробке, куда сложил все последние покупки. Устроившись на ящике, я первым делом налил из своего английского термоса ароматный чай и впился зубами в бутерброд из мягкого хлеба, сыра и колбасы.
— Запоминай, брат, вкус колбаски. Долго ты теперь ее не увидишь, — пробормотал я и подумал, что слишком рано начал разговаривать сам с собой.
Полный нервного напряжения и физического труда день катился к закату. Солнце зашло, и на весь край опустился вечерний сумрак. Высоко над головой, между остатками облаков, горели тысячи звезд, а где-то далеко над потемневшими лесами из глубоких просторов вселенной поднимался серебряный диск луны. Тишина, постепенно наполнявшая все вокруг, нарушалась лишь однообразным гудением комаров.
Я забрался в палатку и долго не мог улечься, ворочаясь с боку на бок. В конце концов, я не заметил, как заснул. Но сон в палатке чуток, стоило появиться новому звуку, и я моментально просыпался. Это был не страх, вернее, не только он, а что-то внутри, весь мой организм, каждая его клетка, перестраивалась, программировалась на иной способ существования. Древняя генетическая память подсказывала, что тайга не знает жалости, не прощает ошибок и легкомыслия. Доля страха тоже была, но как элемент безопасности, обостряющий чувство самосохранения. В борьбе с таежным страхом лучший помощник — знания. Что значит городской житель со своими знаниями ботаники или географии, пусть даже самыми глубокими, против опытного охотника с многолетним опытом общения с тайгой! У городского жителя уйма ложных представлений о диких зверях, а настоящий охотник точно знает, что ни медведь, ни волк, ни рысь не станут охотиться на человека. Звери сами боятся его и всячески избегают. В лесу многие страхи — от непонятных шорохов, птичьих криков, упавшего сучка или скрипа дерева — напрасны. Достаточно знать эти звуки, и тогда будешь спать спокойно.
Промучившись несколько часов, я выбрался из палатки. Ночь медленно уходила в глубины вечности. На востоке появилось слабое сияние, которое становилось все яснее и отчетливее, пока, наконец, не брызнули первые солнечные лучи. Как золотые стрелы разлетелись они по всему краю, пронизали кроны деревьев, а оттуда перескочили вниз в кусты.
— А вот и хозяин здешних мест. Привет, сосед, — обратился я к бурундуку, замершему на трухлявой коряге.
На меня с интересом смотрели его глазки-бусинки. «Сить, сить», — пропищал он мне в ответ.

— Давай дружить, полосатый. Меня Анатольевич зовут, а тебя как?
«Сить, сить», — не меняя интонации, пропищал бурундук.
— Ну Сить, так Сить. Пошли, Сить, за водой.
Подхватив ведро, я решил спуститься по крутому склону к воде. Река мне очень понравилась, особенно плес. Внимательно изучив окрестности и обнаружив не так много подходящего для строительства леса, я решил лабаз не строить, а положить продукты на крыше будущей избушки. В первые дни заготовки бревен, я понял, как мне будет тяжело одному построить даже маленькую избушку. После нехитрых расчетов выходило, что нужно спилить тридцать одну лесину, обрубить с каждой ветки, а потом распилить на шестьдесят два бревна длиной 3,5 и 2,5 метра. Ну, и перенести все на мой утес.



В первый день я успел заготовить только четыре бревна, притом это были ближайшие к строительной площадке лесины, которые упали прямо на нее. Значит, на заготовку леса понадобится не меньше пятнадцати дней.

Неделю я не отвлекался ни на что, все время занимаясь заготовкой бревен. Ел три раза в день горячую пищу, заваривая утром содержимое разноцветных пакетов типа «Роллтон» и «Галина Бланка». В обед варил кашу, заправляя ее банкой тушенки. Вечером сил хватало только на то, чтобы доесть обеденную кашу, забраться в спальный мешок и мгновенно заснуть. Никакие ночные звуки больше не тревожили меня, я спал как убитый. На восьмой день запас готовых бревен достиг тридцати пяти штук, то есть больше половины необходимого количества. Руки мои вполне привыкли к бензопиле и топору, и дальше работа должна была спориться быстрее. Поэтому я решил взять выходной и сходить на рыбалку.
Рыбалка! И не правда, что без труда не выловишь и рыбку из пруда. Глупая поговорка. Рыбалка — это сплошной отдых и удовольствие. После пилы и топора спиннинг казался легким, как пушинка.
Через час я понял, что в холодной, чистой и богатой кормом реке рыбы много, и свежая уха будет у меня всегда.



За следующие полторы недели, невзирая на трехдневный дождь, я закончил заготовку бревен и даже срубил первый нижний венец избушки. Холодный, моросящий дождь отобрал у меня все же некоторое время, так как из-за него пришлось перекладывать съестные припасы в новое укрытие. Для этого я накачал резиновую лодку, и сложил в нее муку, крупу, сухари, чай, укрыв все непромокаемым тентом. В результате разрешились сразу две проблемы — защиты продуктов от сырости и грызунов.
Мой приятель Сить как мог помогал мне на новом месте. Он то сидел где-нибудь на ветке или бревне, наблюдая за моей работой, то бегал по щепкам и что-то подбирал. Иногда я разговаривал с ним, и, похоже, он меня слушал.
Однажды, снимая кору с очередного бревна, я оступился и, падая, неудачно ухватился за бревно. Боль в тот же момент пронзила ладонь у основания большого пальца. Там засела громадная, сантиметровая заноза. Я достал аптечку, уселся на бревно. Разглядывая рану, заметил, что щепа вошла в ладонь почти там же, где был старый шрам.
— Вот видишь, Сить, опять проколол то же место.
Бурундук подбежал ближе, уселся на бревно и вопросительно уставился на меня.
— Хочешь, чтобы рассказал, как это было?
«Сить, сить!»
— Чужую закидушку проверял без разрешения. За это, видно, Создатель меня и наказал. Вогнал, понимаешь, в ладонь рыболовный крючок.
Я вынул занозу, обработал рану и забинтовал руку.
«Сить, сить!», — пропищал мой друг, задрал хвостик и убежал.



Следующие двадцать дней я строил избушку. Руки и спина болели, но останавливаться я не мог — осень уже дышала утренними холодами. Строил я по всем правилам, причерчивая бревна для выборки продольного паза. Тщательно рубил продольный паз, не один раз примеряя бревно к бревну, добиваясь плотного примыкания. Винтовым буравом — напырьей, сверлил через два бревна отверстия под куксы, забивал ее в нижнее бревно, а сверху клал следующее, проколачивая его по всей длине колотушкой. На подложенную тонким слоем паклю бревна ложились плотно и надежно. Одно плохо — времени на это уходило очень много. Поговорка «Плотник — первый на селе работник» ко мне явно не подходила.
Я постоянно думал над тем, как упростить технологию, но что-либо умнее того, что уже было придумано много веков назад нашими предками, изобрести не получалось. В конце концов, с шестого венца я стал менее тщательно выбирать паз, применяя для пропилов бензопилу, а грубость пазов решил компенсировать паклей, благо ее у меня был целый тюк. Дело пошло значительно быстрее. Это был четвертый в моей жизни сруб, и я надеялся, что не последний.
Как бы я не был занят, но все же заметил, что в этом месте было много птиц. Я уже видел красавца беркута. Когда он, покружившись на своих длинных крыльях над моей поляной, уселся на сухое дерево, я даже успел его хорошенько разглядеть. Он был довольно крупный, с темно-бурым опереньем и узкими заостренными перьями на затылке. Широко расставив ярко-желтые ноги и повернув синевато-бурый клюв в мою сторону, он с интересом разглядывал то ли меня, то ли бурундука. В другой раз шоколадно-бурая с белыми крапинами ястребиная сова среди дня уселась недалеко от меня на уступе скалы. На небольшой круглой голове ее выделялся желто-бурый клюв и небольшие, в сравнении с северной совой, глаза. Сова минуту бестолково крутила головой, потом сорвалась с места и скрылась между стволами деревьев.
Восьмого сентября я решил в очередной раз сходить на рыбалку. Вооружившись спиннингом, перекинув через плечо сумку со снастями и прицепив на пояс охотничий нож, я отправился вверх по реке в надежде найти не обловленную мною яму, где можно было поймать крупного ленка или тайменя.



Эх, и почему я не взял пару мешков картошки, ведь места в вертолете было предостаточно! Наварил бы после рыбалки рассыпчатой картошечки и с соленым ленком все это бы скушал. Но, видно, я скучаю по дому.
Впереди показался небольшой, но глубокий плес. Я забрел в воду, начал рыбачить. Крупная вращавшаяся блесна при выходе из воды весело звенела, солнечные блики плясали на довольно урчавшем перекате. От всего веяло миром и теплом.
Вдруг краем глаза я заметил какое-то движение на противоположном берегу, повернул голову и увидел метрах в трехстах выше по течению медведя, стоявшего на границе галечного берега и леса. Не отрывая от него взгляда, я медленно вышел из воды на берег. «Интересно, успею добежать до зимовья, если он решит переплыть реку», — подумал я. А медведь, как будто подслушав мои мысли, не спеша, направился в мою сторону. Хотелось кинуться со всех ног к зимовью, но я знал, что убегать нельзя. Тогда я громко запел: «Выйду на улицу, гляну на село, девки гуляют и мне весело!» и при этом размахивал спиннингом над головой и медленно шел в сторону зимовья. Косолапый сначала остановился, потом развернулся и стал медленно уходить в тайгу. У самой кромки леса он приподнялся на задние лапы, еще раз посмотрел в мою сторону, опустился на четвереньки и исчез среди деревьев. Я выдохнул. Без ружья больше ходить не буду.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/Maya2012__M2.jpg[/img]

Шестнадцатого сентября были готовы потолочные балки. Надо было идти в лес на заготовку жердей для потолка. Но сначала я отправился на разведку поискать мох для крыши.
Прошло больше месяца моего пребывания в тайге. За все это время я ни разу не заходил дальше, чем двести метров вглубь окружающего полянку леса. Памятуя о недавней встрече с хозяином тайги, я прихватил ружье и решил углубиться в тайгу на пару километров.
Вступив в лес без бензопилы, я увидел, как много я ему навредил: верхушки спиленных деревьев валялись где попало. Придется все это перепилить на дрова. Все равно нужно заготавливать дрова на зиму, а эти сырые за милую душу сгорят за компанию с сухими.
Осторожно двигаясь вдоль распадка, я очутился под сплошным зеленым сводом крон старых елей. В этот момент я забыл о хозяйственных заботах и стал только охотником. Осторожно крался от дерева к дереву, следил, чтобы все время быть скрытым за могучими стволами, чтобы под ногами вдруг не хрустнула ветка. Так добрался до ручья. Перейдя его, попал в небольшую сухую долинку, покрытую сухой травой и редким кустарником. По всему здесь должны были водиться зайцы.
Выпорхнула сойка. То, что это сойка, догадаться было легко по общей рыжеватой окраске, ярко-голубым и черным полоскам на плечах, черным усам и заметному широкому хохолку.
Я медленно и осторожно пробирался между кустов, обращая при этом особое внимание на многочисленные коряги.
Заяц, выскочивший почти из-под ног, заставил меня вздрогнуть от неожиданности, но через мгновение его уши были уже на мушке. Звук выстрела в первобытной тайге казался оглушительным. Заяц упал, но еще секунд пять продолжал дергать задними лапами. Ну вот, я и окропил эту землю первой кровью. Прости меня, Господи, не ради потехи, токмо пищи для.
Пройдя вверх по распадку примерно с километр, я развернулся и свободно, пренебрегая осторожностью и не обходя сухие ветки, с треском ломавшиеся у меня под ногами, зашагал обратно. Вдруг я увидел нечто похожее на тропу, а еще через несколько метров заметил лосинный помет, что меня очень обрадовало.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/Maya2012_isba20.jpg[/img]

Вечером у костра, помешивая бурлящее варево деревянной ложкой, я впервые за это время очень остро почувствовал тоску по дому. Вот прожил вместе с Любашей двадцать пять лет, а целый месяц как будто и не скучал о ней. Я посмотрел в сторону, где за сотни верст находился мой дом. Мне вдруг захотелось угостить ее зайчатиной, посидеть рядом, сказать что-нибудь или хотя бы просто увидеть. Сердце мое сжалось, к горлу подкатил ком. Почти не слыша своего голоса, я запел:

«Что так сердце, что так сердце растревожено?
Словно ветром тронуло струну.
О любви немало песен сложено,
Я спою тебе, спою еще одну».


В этот вечер, взволнованный думами о доме, я еще долго не мог уснуть.

Глава 3

Через одиннадцать дней я закончил строительство дома и теперь, вдыхая запах свежих бревен, с удовольствием оглядывал свое новое жилище. Прямо напротив дверей установил буржуйку, обложив ее с трех сторон камнями, принесенными с берега. Слева от печки высокие нары, за ними в углу стол. Справа от входа на стене семь полок, а за ними возле печи — бидон для воды. Прямо над ним маленькое окно.
Наверное, вот также любовались своим первым домом мой прадед и дед по материнской линии, когда пришли из России на дикие берега Онона. Были они казаками, поэтому главным условием для устройства новой жизни было наличие просторных лугов или степи. Деда моего Трофима женили на гуранке, взяв с невестой богатое приданое лошадьми и баранами. Они обосновались в деревне Чирон Шилкинского района. Дед был работящий, но неуживчивый, за что получил прозвище «Ерошка». Ни войны, ни революции не помешали им народить троих девок, построить большой дом с широким двором и развести целую отару баранов. Однако, работящих тогда власть не жаловала, и деда в 1931-м году как злостного кулака, не желавшего жить в нищете, расстреляли за околицей родной деревни. Его семье сказали, что дед осужден на десять лет без права переписки. Его жена Зоя, моя бабушка, осталась с тремя девочками на руках без дома, земли и работы. Помню, баба Зоя сильно ругалась и плевала на телевизор, когда шел фильм «Поднятая целина». Мы ее не понимали, отец сердился.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/Maya2012-130.jpg[/img]

Еще день ушел на ревизию и раскладку скарба по местам. На нижнюю полку пошли свечи, спички и газовая зажигалка с баллончиком, на следующую — боеприпасы. Третью заняли рыболовные снасти, батарейки к фонарикам, компас и часть пачек с чаем. На четвертой я расставил посуду и продукты, на пятой — туалетные принадлежности и часть продуктов. На шестой, самой удобной — две коробки с лекарствами, бинтами, перцовыми пластырями, мазями. На верхнюю я сложил белье. Под полки, на земляной пол составил двадцать банок со сгущенным молоком и сорок шесть консервных банок с тушенкой. Еще тридцать шесть банок тушенки были расставлены по углам под нарами и столом. В головах, на стене повесил два фонарика и оружие. Под потолком, в проволочных петлях — спиннинг, а в капроновых сетках — лук и чеснок. Под нарами, на жердях, накрытых куском брезента, спрятал бумажные мешки с гречневой и рисовой крупой и два бумажных мешка с сухарями. Туда же составил всю обувь. Под стол пошел куль с мукой. На столе, вдоль стен примостились десять бутылок с растительным маслом и электронные часы. Святое — армейскую фляжку со спиртом и бутылку «Джонни Уокера» — поставил в самом укромном углу.
Снаружи на стены избушки я развесил капканы, проволоку для петель на зайцев, три петли из тонких стальных тросов на крупного зверя и веревки. Охотничьи лыжи и две лопаты поставил возле входа. Весь плотницкий инструмент сложил в ящик у стены. Там же составил все пустые ящики и бочку с бензином. Лодку уложил обратно в мешок и отправил под крышу. В трех метрах от двери устроил площадку для дров, где в самой толстой чурке торчал топор.
Избушка моя стояла, приткнувшись дальним, левым от входа углом к подковообразному скальному выступу, поросшему кустами. Он закрывал ее от посторонних взглядов с верхней части реки. Недалеко от правого дальнего угла росла старая ель в окружении двух невысоких сестриц. Этот лесок скрывал избушку с нижней части реки. Перед входом была почти ровная поляна размером примерно двадцать на двадцать метров, а за ней начиналась тайга, немного прореженная мной на ближних подступах к зимовью.
Вот так было устроено мое нехитрое хозяйство.
В ближайшие мои планы входило чередовать рыбалку и охоту с заготовкой дров на зиму. Простая и ясная цель.
Между тем, в птичьем пении давно исчезли радостные мелодии лета, и даже комары совсем пропали. Вечерами и поутру становилось все холоднее. В это время появлялись хлопья холодного белого тумана, которые расползались во все стороны пока, наконец, не наполняли все распадки. Листья деревьев и кустов стали желтыми и красными. И когда ветер начинал дуть сильнее, он срывал их с ветвей и уносил с собой. Солнце почти не грело, все чаще и дольше прячась за серые тучи. Холодная мгла покрывала землю, и по нескольку дней подряд шли дожди. Лишь на короткое время становилось ясно, а затем опять наступали пасмурные, мглистые дни с дождем и ветром. На охоту приходилось надевать теплую, непромокаемую одежду.
Строительство из жердей изгороди с узким проходом посредине в прямом смысле нельзя было назвать охотой. Я строил их в тех местах, где обнаруживал звериные тропы, и надеялся с наступлением холодов поставить петли на сохатого. Первая изгородь находилась в полутора километрах от зимовья и перегораживала узкую часть небольшого распадка, лежавшего между двух крутых горушек. Вторую, длинной метров сорок, я построил на тропе, которую нашел в первую свою охоту, она находилась всего метрах в шестистах от зимовья.
В моем лесу было довольно много рябчиков, косачей и глухарей. Легче всего было добыть рябчиков, которые не улетали далеко и всегда подставлялись под выстрел.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/rabshik_nabil2.jpg[/img]

На вращавшиеся блесны с лепестками первого и второго номера исключительно хорошо ловился хариус. На более крупные приманки на плесе я поймал два приличных ленка и небольшого тайменя. Поняв, что рыба начала скатываться вниз в зимовальные ямы, я поставил на плесе сеть. И запас малосольной рыбы стал прирастать каждый день.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/Maja_2012-Lenok_0.jpg[/img]

В общем, голодным я не был, потому что ехал сюда не голодать, а испытать себя одиночеством и тяжелым трудом. Трудиться приходилось много и каждый день. Дрова заготавливались медленно и тяжело. Сваливая бензопилой сухостой, я распиливал его на небольшие бревна, и по два относил к зимовью. Вечером все распиливал на чурки. КПД был низок, поэтому я решил, что буду оставлять чурки там, где напилю, а зимой изготовлю сани и буду их возить, разнообразя этим занятием скучное зимнее время. Остатки деревьев, сваленных при строительстве зимовья, я все же перепилил на дрова и стаскал на свою поляну. Ветки сложил в восемь больших куч. Их я планировал использовать как двора на следующее лето, а пока под этими кучами смогут найти убежище мыши, за которыми в свое время придет соболь, а уж его попробую поймать я.
Однажды возле своих веток я увидел сыча мохноногого. Этот серовато-бурый с белыми пестринами лесной разбойник раздирал желтым клювом какого-то грызуна. Увидев меня, он тут же улетел, прихватив добычу.
Вечерами на меня нападали воспоминания. В этой тайге из глубин памяти всплывало то, о чем я, казалось, давно и навсегда забыл. Один раз я закрыл глаза и передо мной возник остров, где отец косил сено на корм нашей пегой корове. Картинка ожила, и я увидел себя, сидящего на носу лодки, отца с веслом напротив, а за его спиной, на корме, нашу собаку. Отец ловко работает веслом, и ветка (маленькая лодка) быстро несется по зеркальной глади. Капли летят с весла после каждого гребка то с одной, то с другой стороны лодки. А некоторые долетают до моих ног, и я инстинктивно поджимаю их под себя. Подплывая к острову, спугнули чирка, и он с шумом солидной птицы неожиданно вылетел из затопленного куста. Вот отец кладет весло поперек лодки, и она, проплыв по инерции несколько метров, утыкается в обрывистый берег. Запустив весло в воду, отец ловко приподнимает затопленный шнур, одним концом привязанный за корягу. На другом конце шнура сеть с берестяными наплавами. Положив весло обратно в лодку, отец, перебирая сеть, стал двигаться вдоль нее, приподнимая над водой и обирая зацепившийся мусор. Вдруг из воды показывается изрядно запутавшаяся в крупной ячее пятнистая рыбина. «Это щука. Из нее мама готовит котлеты, а бабушка фарширует ее по праздникам. Помнишь, когда елку наряжали, ты ел рыбку и нашел в ней нитку?», — говорит отец и ловко снимает с зубов и жабр тонкие нити. Щука плюхается прямо к моим ногам. Потом было два огромных, полосатых горбача и еще одна щука. Окуни были живые, они как-то лениво открывали рот и иногда изгибались на дне лодки. «Это окунь. Когда будешь брать их в руки, будь осторожен — они колючие. Если уколешься, рука долго болеть будет. Сейчас приплывем на покос, разведем с тобой костер и поджарим их на костре. Договорились?» Я был на седьмом небе от счастья. Сеть закончилась, и отец, зажав в зубах конец шнура, с силой выгреб от берега, выровняв ее положение в воде. Сеть исчезла в темной воде, отец опять положил весло и закурил папиросу. Между тем, лодку медленно несет течением вдоль берега. Берег обрывистый, в воду свисают длинные оголенные корни деревьев. Местами в реке лежат целые стволы, в ветках которых тихонько журчит вода. В зеленой траве, по кромке обрыва, виднеются синие и белые цветы, а воздух наполнен удивительно приятными звуками летнего дня. В конце острова, где протока соединяется с основным руслом, отец поддевает веслом еще один шнур. Сеть стоит на течении. Отцу пришлось одновременно выпутывать из сети рыбу и держать лодку. После проверки этой сети у моих ног на брюхе лежала большая рыбина с темно-серой спиной и глазами стального цвета. Рта у рыбы не было. Я спрашиваю отца, как же она ест. Тогда он поднимает рыбину и показывает ее с живота. Рот был, он постоянно открывался, как будто рыбина что-то говорила. Еще были усы и большие плавники, похожие на крылья. «Это хатыс. Мама испечет из него вкусный пирог, — говорит отец. — Ты же любишь пироги?»
Потом мы плыли вдоль другого берега. Доплыв до канавы, соединявшей реку с небольшим озерцом, пристали к берегу. Отец вытащил лодку на берег, рыбу сложил в мешок, и мы пошли по прямой, как натянутая нить, тропе и вскоре вышли на поляну к шалашу. Отец предложил забраться в него и отдохнуть. Долго меня уговаривать не пришлось, через минуту я уже спал на душистом сене с чувством удивительной защищенности, которое внушало присутствие отца, отбивавшего на чурке косу.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/Mamka-2015-17.jpg[/img]

Проснулся я от стука, но он не был похож на стук из сна. Стучало что-то снаружи. Я сунул ноги в кроссовки, накинул куртку и вышел в ночь. Луна медленно перекатывалась над далекими лесами, а ее серебряный свет заливал все вокруг. Я стоял неподвижно, слушал тишину и заворожено смотрел на неповторимо красивую мозаику света и черных теней. Показалось. Скорее всего, это была обычная возня мышей или удары птиц клювом о стену зимовья. И я вернулся в тепло своего убежища.

Глава 4

Утром меня приветствовал легкий морозец, который пронизывал все тело и неприятно щипал и жег кожу. Пропитанная водой земля затвердела, как моя мозолистая ладонь, а ветки деревьев покрылись искрящимся инеем. Зима предупреждала о своем близком приходе. По заведенному порядку каждое утро я спускался к реке за водой. У края площадки меня что-то остановило. Я оглянулся. Что-то неуловимо изменилось на другом берегу. Но что? И тут взгляд выхватил среди зеленых, серых и бурых цветов пятно белого цвета.
На самой высокой сосне, одиноко стоявшей среди низкорослых лиственниц, примерно в трехстах метрах от берега висело что-то похожее на парашют. Бинокля у меня не было, поэтому разглядеть, что там висело, я не мог. Если это человек, в смысле шпион, — тут я даже рассмеялся, — то сам придет к зимовью. А если спутник там или еще что-то, то осмотрю потом, когда замерзнет река. Спешить было некуда, но ствол теперь лучше держать всегда под рукой.
В этот день я снял с реки сеть, закончив заготовку рыбы. Тогда же исчез мой друг Сить. Хотелось верить, что он залег в спячку в своей уютной хатке, а не погиб в когтях хищной птицы.

Однажды к утру пошел снег. Всюду стояла тягостная тишина, как будто предвещала что-то страшное. Среди этой тишины со свинцово-серого неба все гуще и гуще одна за другой начали падать снежинки, пока, наконец, белый занавес не скрыл ближайшие деревья. Поднялся ветер и яростно закружил снег, беспомощно метавшийся над тайгой. Ветер проникал в лес и бешено бился о стены зимовья. Всюду слышался свист и гул, сливавшиеся в одну дикую песню. Буран продолжался два дня. Ветер бушевал в тайге так, будто своим натиском хотел уничтожить все живое. Но в моем зимовье было тепло и сухо. Впрочем, и лесные обитатели тоже прятались в своих укрытиях и не очень-то боялись ненастья.
Под завывание ветра я решил написать историю своей жизни и взялся за карандаш.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/Winter00.jpg[/img]

Снежный вихрь неистово носился над краем. Под его бешеным натиском качались даже столетние ели-великаны. К шуму ветра примешивался треск ломавшихся сухих ветвей, иногда раздавался оглушительный звук падавших стволов. В местах, защищенных от ветра, снег накапливался в большие сугробы. В мглистых сумерках он превращался в белесую пелену, где терялась граница между небом и землей, между светом и тьмой. Нельзя было даже думать об охоте или заготовке дров.
На третий день буран утих. Прекратился сильный ветер, а с ним и шум деревьев. Перестал падать снег, тучи исчезли, и небосвод засветился ярким холодным светом. Я выбрался из зимовья и стал осматриваться. Все вокруг было занесено снегом. Исчезли все неровности. Река почти сомкнула льдом берега, и вид всего русла изменился. Склоны и овраги также приобрели иной облик; все небольшие камни и коряги исчезли под снежными сугробами.
После плотного завтрака я решил сходить на охоту. Перекинул через плечо две петли из тросов, взял свое любимое оружие и встал на лыжи. Первые сотни шагов дались с трудом, мышцы не хотели вспоминать, как я делал это много лет назад. С севера дул легкий ветерок, небо было ясным, лишь где-то на горизонте вырастала пелена серых туч. Я медленно спускался по склону оврага к построенной изгороди. Извивавшаяся долина оврага, белая, однообразная, печальная и немая, тянулась в бесконечную даль.
Следов нигде не было видно. Тайга казалась пустой и безжизненной. А что, собственно, я хотел увидеть? Следы медведя? Так он залег, в лесу наступило беззаконие. Закон тайга, прокурор медведь. Закон весь белый стоит, а прокурор спать завалился и ничего его не интересует. В лесу без медведя, настоящего хозяина тайги, скучно. А ведь он спит где-то рядом, тайга ведь строго поделена между взрослыми медведями и не один ее участок не остается без хозяина. Я не видел следов на этой стороне реки, потому что пока строил зимовье, не отходил от него далеко, а сам хозяин не очень любит показываться на глаза. Уверен, что, кроме медведя, которого я видел на той стороне, все это время за мной внимательно наблюдал, оценивая степень моей опасности, и другой, живущий на этом берегу. Когда я уйду отсюда, он обязательно придет к зимовью, все проверит, обнюхает. Если что-то не понравится, сломает, а понравится — съест. Такой уж у них, медведей, характер.
Добравшись до изгороди, я тщательно натер о дерево трос, потом привязал к громадной лесине один его конец и насторожил петлю в расчете на лося. Немного постоял, осматривая свою работу, и направился к другой загородке.
Я шел вдоль распадка вверх, любовался непорочной белизной снега и похожими на игрушечные еловыми шишками. Иногда останавливался и прислушивался, не раздастся ли какой-нибудь звук. Но лес оставался немым.
Через два часа в узком проходе изгороди была поставлена и вторая петля. Пока я занимался петлями, небо опять затянулось, ветер усилился. Нужно было быстрее возвращаться. Сумрак начинал медленно охватывать лес, но я знал, что вернусь до темноты и начинающейся метели.

Очередная непогода заперла меня в зимовье на двое суток. Благополучно переждав ее, я сходил и проверил петли. Присыпанная снегом борозда в снегу, оставленная в прошлый раз моими лыжами, была хорошо заметна. Через месяц тут будет настоящая лыжня. Назову ее «дорога жизни».
Хорошо в лесу. Чисто. В лучах яркого солнца воздух вокруг вспыхивает миллионами крошечных снежинок-бриллиантов, слетающих с деревьев от порывов ветра. Где-то поскрипывает дерево.
Ни в первой, ни во второй петлях добычи не оказалось. Зато я видел в распадке много свежих заячьих следов. Следы были беспорядочные, явных троп зайцы пока не натоптали. Возвращаясь обратно, возле самой поляны подстрелил рябчика и еще трех видел. В кронах деревьев были видны следы присутствия белок. В лесу стало веселее.
Вечером я занялся изготовлением петель на зайцев. От проволоки, называвшейся у авиаторов контровкой, отрубил куски длиной полтора метра, на одном конце сделал ушко, тщательно заделав концы, в ушко просунул другой конец и свернул готовую петлю в кольцо диаметром двадцать сантиметров. Пятнадцать таких колец шнурком привязал к патронташу. На патронташ же навязал пятнадцать красных капроновых шнурка.
Весь следующий день я посвятил переноске из леса заготовленных дров. Вскорости нужно было приступать к изготовлению саней, тем более, что подходящую древесину я уже подготовил. Дрова таскал на спине связками по три-четыре чурки. Вечером устроил баню, а потом чистый, сытый и довольный сел за дневник.

Глава 5

В лосинных петлях опять было пусто. В окрестностях я еще ни разу не видел следов оленей или лосей. Либо они куда-то ушли, либо попрятались в каких-то одним им ведомых местах.
Я брел по самому дну распадка и устанавливал свои петли. Настоящих троп еще не было, поэтому ставил там, где заяц пробежал дважды по своему следу, или там, где он мог пробежать. Чтобы попавшихся зайцев кто-нибудь не съел, петлю я привязывал к макушке гибкого небольшого деревца, наклонял его к земле и ветками привязывал к кустам. Секрет прост: когда в настроенную таким образом петлю попадает заяц и начинает метаться в ней, деревце распрямляется и поднимает добычу высоко над землей. И заяц цел, и искать легко. Чтобы найти пустую петлю, я привязывал над ней кусочки красного шнура.
Мой путь часто преграждали заносы, в которых увязали даже широкие охотничьи лыжи. Один раз я запнулся о большое дерево, покрытое снегом. Упал лицом в снег. Это было мне уроком. Травмпункта по близости нет.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/Winter3.jpg[/img]

К вечеру поставил все петли и повернул к зимовью. Когда до избушки оставалось метров четыреста, я неожиданно увидел перед собой лису. Я остановился за высокой елью и стал следить за ней. Палец уже лежал на курке, пуля в верхнем стволе с нетерпением ждала возможности найти свою жертву. Лиса медленно пробиралась по снегу, волоча за собой хвост как ненужную тяжесть, мешавшую ходьбе. Временами она останавливалась, как будто принюхивалась, нет ли чего-нибудь съестного. Мне показалось, что она идет именно к зимовью. Всюду был только снег, ветер гнал лишь чистый морозный воздух, который не приносил запаха желанной добычи. Видимо, у лисы тоже была неудачная охота. Она медленно двинулась параллельно моему маршруту, перелезла через низкий кустарник, прошла под ветками низкой ели и шаг за шагом подходила к месту, где я мог видеть ее уже отчетливо. Лиса двигалась тихо, как тень, я старался быть еще тише. Но все же она меня учуяла, резко повернулась, прыгнула в сторону и хотела исчезнуть за деревом. Однако быстро бежать она не могла. Она сделала прыжок, потом другой, и в этот момент я нажал на курок. Лиса метнулась в сторону и исчезла. Я промахнулся.
Мне определенно не везло. Может, леший на меня обиделся за что-то? Я громко сказал вслух:
— Леший! Я знаю, что ты самый главный из всех лесных духов. Знаю, что ты самый добрый. Помоги мне добыть мяса. Много мне не нужно, только на еду. И вы, помощники лешего, добрые духи, соблюдающие порядок в этом лесу, помогите тоже!
Прокричал и сам испугался — вдруг духи на самом деле есть. Не успел я об этом подумать, как между двумя елями увидел силуэт мужика в кепке, куртке и галифе. Быстро отвел от него взгляд, огляделся вокруг и снова посмотрел в ту сторону. Но теперь там стояло обыкновенное сухое дерево. Господи, и померещится же!

День за днем я ходил на охоту, носил к зимовью дрова и мастерил маленькие нарты. На следующий день был, как говаривал наш замполит, светлый праздник — седьмое ноября. Я уже три месяца жил в тайге, оставалось всего ничего — три раза по столько же. Физически я окреп, но отсутствие собеседника сказывалось на моем настроении. И я до сих пор не добыл «настоящего» мяса.
Иногда, возвращаясь с охоты с пустыми руками, печальный и промерзший, я думал, что, наверное, все же какой-то злой дух этих мест прогоняет зверей из распадка. Для чего был нужен прошлый охотничий опыт, если я не могу добыть обыкновенного оленя. Казалось, я делал все, что в моих силах, но результата нет. Нужно обязательно его задобрить и угостить. Ясно, что просить надо лешего, живущего, по слухам, в лесной чащобе. Только он умеет обернуться в человека, дерево или медведя. Иногда он кричит и пугает людей, но меня он пока не пугал. Леший — звериный пастух, ему подчиняются все звери в лесу. Он охраняет лес и лесных зверей. Хотя надежнее было бы попросить местного духа, а не русского.
И вот как-то вечером вышел я из зимовья, положил на чурку сухарик, вареное крылышко рябчика, плеснул на снег несколько капель спирта и прошептал:
— Байанай, ты начальник над всеми деревьями и зверями! Я обещаю, что больше без твоего разрешения в лес заходить не буду. Прошу тебя, не морочь голову сохатым, не сбивай их с тропы с петлями.
Входя в зимовье, я услышал, как в лесу кто-то прокричал.

Прошло одиннадцать дней. Я в очередной раз пошел по своему охотничьему маршруту от петли к петле, проверяя и поправляя их. Ни в одной не было добычи. Я был растерян, недоволен и чувствовал себя несчастным. Столько труда и усилий было затрачено на строительство изгородей, сколько надежд на них возлагалось, и все оказалось напрасно. Я решил дойти по распадку до самой реки и по берегу вернуться в зимовье. Идти вниз было легко, и я даже отвлекся от невеселых мыслей. День был пасмурный, но без снегопада. Чем ближе я подходил к реке, тем больше расширялась панорама противоположного берега.
И вдруг на том берегу я увидел сохатого. Я замер. Это был взрослый сохатый, сильный, тяжелый, стройный и гибкий, словом, самое красивое и быстрое животное в этом лесу. Его гордо поднятая голова на сильной шее с длинной гривой была украшена великолепными рогами, кверху расширявшимися в виде лопат. Они венчали его голову как царская корона.
Меня скрывал густой куст. Я опустится на одно колено и прицелится. Было далековато. Ну, почему я взял калибр пять и шесть, а не семь шестьдесят два! Мал калибр, пока буду перезаряжать дробовой патрон на жакан, лось уйдет. Дробь во втором стволе не в счет. Задержав дыхание, я плавно нажал на курок. Бык мотнул головой, не отрывая задних ног от земли, передними сделал шаг вправо и как бы присел. Потом мощно оттолкнулся и побежал через реку в мою сторону. Я уже перезаряжал ружье, вставляя дрожащими пальцами пулевой патрон и снова целясь в грудь набиравшего скорость зверя. Теперь я выстрелил сначала пулей из нарезного ствола, потом жаканом. Бык, похоже, не заметив меня, пробежал в каких-нибудь двадцати метрах и скрылся в ельнике. Я успокоился, перезарядил ружье и вышел на его след. Крови я не увидел, но почему-то был уверен, что и на этот раз не промахнулся. Может, от отчаяния, а может, для успокоения решил идти по следам столько, сколько позволит светлое время.
Увидел я его сразу, как только вошел в ельник. Бык стоял чуть боком ко мне, метрах в восьмидесяти. Держа ружье на изготовку, я медленно шел прямо на него. Через десять шагов опять опустился на одно колено, прицелился выше центра его бока и выстрелил. Я видел, что опять попал, но бык медленно пошел дальше. Я выстрелил еще раз, но он как ни в чем не бывало шел вперед. Я ступал за ним. Так мы прошли метров триста. Вдруг бык качнулся и присел на задние ноги. Не доходя до него несколько метров, я еще раз поднял ружье и выстрелил ему в голову пулей двадцатого калибра…
Мне предстоял тяжелый труд по разделке туши и переноске мяса, поэтому я быстрым шагом направился в зимовье. Сложив в рюкзак веревку, топор, котелок, сухари, соль, фонарь и сухие лучины, вернулся в распадок. Разложив неподалеку от туши костер, я утоптал вокруг снег и принялся за работу.
Свежевать сохатого мне приходилось и раньше, но никогда одному. До чего же он был тяжел! Чтобы задрать его ногу, пришлось привязать к ней веревку, перекинуть веревку через ветку ближайшего дерева и тянуть. Добившись нужного положения ноги, привязать другой конец к стволу и работать дальше. Рубить мясо пришлось на куски не больше тридцати килограмм, иначе я их просто не унес бы.
На разделку туши при свете костра с перерывами на ужин и отдых ушло четыре часа. Чтобы мясо не смерзлось, я уложил его в снег, укрыл лапником и засыпал снегом. Затем взвалил на плечи рюкзак с самыми вкусными кусками и, еле-еле передвигая ноги, побрел домой.
На следующий день рядом со спрятанным мясом я обнаружил лисьи следы. Наверное, возле потрохов побывала моя старая знакомая, счастливо избежавшая пули.
Целый день я перетаскивал мясо, которого теперь у меня было в достатке. На другой день я пошел затягивать установленные в загородках петли. К моей радости, они были пусты. На обратном пути я думал о том, как странно устроен человек. Еще недавно я чуть не плакал, глядя на пустые ловушки, а теперь был рад этому безмерно.
Вечером, сытый и довольный, я снова взял в руки карандаш.

Глава 6

Убедившись, что река покрылась крепким льдом, я решил сходить к высокой сосне, на противоположный берег, где однажды увидел парашют. Правда, сразу после бури он исчез, но была надежда, что его просто снесло с кроны ветром.
Я впервые шел по этому берегу, отмечая про себя его недостатки и достоинства. Дойдя до сосны, я обнаружил, что это был метеорологический зонд. Оболочка была разорвана и не представляла интереса, по крайней мере, в настоящее время. Осмотрев контейнер — пластиковую коробку, в которой находилась какая-то электронная аппаратура, повертев его минуту в руках, решил, что и он мне не к чему. Я забрал только длинные капроновые стропы. Прочная вещь всегда пригодится.
Мой утес с того берега смотрелся великолепно. Любой человек, соберись он ставить зимовье, срубил бы его именно там. Я стал разглядывать сторону склона, на которой еще ни разу не был. Старые, разрушенные скалы, которые разделяли два склона, поднимались в небо голыми макушками. Серые, печальные и мертвые в унылом молчании стояли они меж елей, как притихшие, окаменевшие свидетели исчезнувших в глубоком и бесконечном море забвения веков. Раньше, для того чтобы попасть на тот склон от зимовья, мне нужно было, пусть не очень высоко, но подниматься на эти крутые горы. Но теперь, когда река замерзла, было достаточно обойти утес по льду.
Возвращаясь к зимовью, я заметил стайку куропаток, перелетавших с места на место и скрывшихся в прибрежных кустах, как раз на том месте, где я стрелял в сохатого. Я решил подстрелить парочку и быстрым шагом направился вслед за ними. Но куропаток я не нашел, зато набрел на след росомахи. Росомаха — санитар леса, поэтому она и оказалась рядом с останками лося. И лисичку мою, наверное, отогнала она, ведь росомаха намного превосходит лису в ловкости и хитрости.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/Winter6.jpg[/img]

Теперь я ходил на охоту не ради добычи, мне было интересно наблюдать за тайгой и ее обитателями. В полной тишине я спокойно бродил на лыжах между елями, заботливо укрытыми снежными шапками. Это только кажется, что тайга зимой вымирает, но стоит внимательно приглядеться и почти всюду можно заметить жизнь. Вот справа мелькнула тень, это черный дятел перелетел с одного дерева на другое. Он резко повернул свою массивную голову с ярко-красной шапкой и уставился на меня своими черно-желтыми глазами. Этот дятел называется желна. Нетерпеливо потоптавшись серыми лапками, покачав мощным клювом, недовольно, громко и гортанно прокричал «фрю-фрю-фрю» и, расправив полуметровые крылья, он перелетел на следующее дерево. Возле этого дерева на снегу много мелкого мусора, значит, на нем часто бывает белка. В нескольких метрах замечаю над землей шарообразное строение. Это гайно — беличье убежище, устланное внутри мхом, лишайниками и пухом птиц. В этом уютном домике белка отдыхает и выводит бельчат.
Ноги сами несут по лесу, ни усталости тебе, ни печальных мыслей. Зеленый цвет зимой не в диковинку не только в кронах деревьев. У самой земли на пне лишайник тоже зеленый, как будто и не зима вовсе. Хорошо в лесу! Вдруг слышу: «Кле-кле-кле!». Ищу глазами нарушителя тишины. Вон он, серовато-малиновая окраска, на темных крыльях две белые полосы. Это клест, который зимует тут, наверное, потому что нынче хороший урожай семян ели. Иначе летал бы сейчас где-нибудь в Саянах.
Проходив так почти полдня, я вернулся к зимовью и сразу захотел есть.
Растопив печь, нарезал большими кусками мясо, сложил его на старую чугунную сковороду, найденную перед экспедицией в гараже, налил немного речной водички и поставил на буржуйку. Пока готовилось мясо, завел тесто из муки, соли и воды. Накатал из теста тонкие лепешки и испек их прямо на печи. Двадцать минут, и ужин готов.

[img]http://aborigen.rybolov.de/img/Poroscha.jpg[/img]

Наступила оттепель, я решил сходить вниз по реке посмотреть, что там. Сложил в рюкзак топорик, сухари, отварное мясо на два дня, котелок, чай, банку сгущенки, аптечку, фонарик, сухие портянки, свитер и спички. К рюкзаку приторочил оленью шкуру и спальный мешок.
По берегам рек жизнь всегда веселее, чем в глубокой тайге. Прибрежные кусты дают надежный приют зайцам, а высокие каменные берега — горностаям и соболям. Лось и олень также предпочитают прокладывать свои тропы вдоль рек и ручьев. А уж волки, те и подавно живут в чистом пространстве. Прятаться днем по зарослям кустов и в завалах под крутыми берегами им тоже удобней, а в тайге рыхлый и глубокий снег мешает их охоте.
Через три часа бодрой ходьбы мне показалось, что вдали мелькнул какой-то зверь, но разглядеть что-либо за долю секунды было невозможно. Был кто-то или нет, можно было понять только по оставленному следу. Увидев на снегу свежие следы, я сначала подумал о собаке и даже начал искать глазами следы от лыж. И вдруг понял — волки! Их было несколько, хоть и бежали они, как всегда, трусцой друг за другом, ставя лапы, точно след в след. Возможно, я спугнул их с дневной лежки, но проверять догадку желания не было. Я взял «Север» на всякий случай в руку. Удивительно, что они вообще тут делают. Они, конечно, бродяги, но зимой волки в основном там, где люди, скот и открытые пространства. Следов оленей я еще не встречал, а прокормиться куропатками, тетеревами и зайцами стае было бы трудно. Я отношусь к волкам с уважением. Считается, что волки психически высоко развиты. Пары их верны друг другу до самой смерти. Если волчица погибает, то оставшийся в живых волк не создает новую семью, он присоединяется к другой семье и принимает участие в воспитании и выкармливании чужих волчат в качестве дядюшки.
Через некоторое время я набрел на следы волчьей трапезы. Кровь, моча, куски шерсти и больше ничего. На наледи, где, судя по шерсти, нашел свой конец северный олень, не осталось даже копыт и рогов.
Я подошел к повороту реки. «Ка-а! Ка-а!» послышалось над тайгой, потом громкий шум крыльев, и со снега взлетел черный ворон. Птица уселась на сухое дерево и замерла в ожидании, пока я не удалюсь подальше. «Крук-кркук!» донеслось мне в след, и ворон полетел туда, откуда до этого взлетел. Я поежился — не накаркал бы чего.
Быстро смеркалось, нужно было искать подходящее для ночлега место, как говорится, и кров, и дом. Вскоре оно было найдено. Это был небольшой, всего полметра глубиной грот, образовавшийся в обрывистом берегу. Рядом с гротом из-под снежного сугроба торчали сухие деревья и палки, принесенные сюда, очевидно, весенним потоком. Перед входом в грот я утоптал снег и натаскал дров, чтобы хватило до рассвета. Темнело. Перекусив и немного посидев у огня, я решил лечь спать. Передвинув костер поближе к гроту, уставший от длинного перехода, я закрыл глаза, и память перенесла меня то ли во сне, то ли в полузабытьи в весну семьдесят пятого года.

В тот год мы охотились с отцом неподалеку от озера Дюке. Вокруг километров на сто пятьдесят ни одного поселка. Тайга. Единственный признак цивилизации — вертолеты, изредка пролетавшие над горизонтом, вдоль строившейся ветки газопровода. Приехали мы тогда ловить знаменитых кобяйских карасей. Рыбалкой это назвать было трудно, скорее, скоростная заготовка рыбы. Одну единственную двадцати пятиметровую сеть опустили в воду между оторвавшимся от дна льдом и залитым водой кочкарником. Через полчаса набили два мешка карасями. Пока завязывали, укладывали мешки между кочек и укрывали мокрым мхом, в сеть еще попала рыба. Уложили еще два мешка. Одну сеть поставили в речку до утра на чебака, толстого, жирного обитателя таежных рек.
Однажды, дело было к вечеру. Сварили мы уху по-якутски, съели ее с удовольствием и, чтобы себя чем-то занять, решили поохотиться на уток. Небольшое озеро размером с футбольное поле, возле которого располагался наш лагерь, блестело в лучах заходящего солнца, как зеркало. Стоял полный штиль, какой часто бывает перед сменой дня и ночи. Время было такое, когда дневные обитатели тайги уже прячутся в свои норы и гнезда, а ночных обитателей еще пугает почти дневной свет. Относительно светло было почти всю ночь, но наступало время, когда серая мгла белых ночей становилась густой, как туман.
Основная утка уже прошла. Летали небольшие стайки селезней, довольных, что освободились от опеки ревнивых уток, уже сидевших на гнездах.
И вот сижу я в скрадке, постреливаю. Слышу, из-за моей спины заходит на посадку стая уток. Отец крикнул: «Не стреляй! Мородок!» Но я бы и сам не стал стрелять. Такое трепетное отношение к этой птице в нашей семье сложилось из-за того, что когда-то она якобы спасла мне жизнь. Легенда гласила, что года в три я серьезно заболел, ничего не ел, в общем, положение было отчаянное. Однажды бабушка сварила бульон из этой небольшой уточки, а так как птица эта жирная, то бульон был очень питательным и буквально поднял меня на ноги. С тех пор отец перестал стрелять мородков, а когда мы подросли, и нам запретил. Но, думаю, дело не в этом. В старые добрые времена чирка-клоктуна (так он официально называется) было очень много. Но эта красивейшая птица, к своему несчастью, улетала зимовать в Китай. Мало того, любила жить на рисовых полях. В результате попала под жернова культурной революции, была признана вредителем рисовых полей и, как и воробей, была почти полностью уничтожена.
На озерце повеселело! Клоктуны устроили настоящий концерт. Утка — очень веселая, говорливая и подвижная птица. Мы просто залюбовались их возней на мелководье. Но в разгар их веселья раздался глухой грохот, утки сорвались с места и умчались прочь. Нам тоже пришлось вылезти из скрадков, потому что следом за грохотом со дна поднялся лед, превративший озеро в каток.
Заварили чай, сидим, беседуем. Слышу, лай. Откуда в тайге взяться собаке? Прислушались — точно лай. Встал я, взял ружьишко и отошел от костра метров десять, чтобы лучше было видно. Вижу, между деревьями замелькало светлое пятно, и на полянку выбежала белая лайка. Замелькало другое пятно, потом появилась якутская низкорослая лошадка с седоком. Двигались они явно к нашему костру. Я вышел из-за дерева и ждал, когда они приблизятся. Собака и лошадь были обычные, зато внешность мужика говорила о том, что сегодня нам спать не придется. На его обезображенной роже (иначе не назовешь) нос и часть правой скулы свернута в левую сторону, наверное, от какого-то сильного удара. На правой стороне лба размером с пятак пульсировала кожа, что говорило об отсутствии в этом месте черепной кости. Между старыми шрамами торчала недельная щетина непонятного цвета. Но самыми страшными были глаза. Пустые, холодные, маленькие, шарившие взглядом по нашему столу.
— Давно за мной кнокаешь? — спросил гость.
Однажды, возвращаясь со школы по замерзшему озеру, я провалился под лед. Раскинув руки, я полетел в холодную, черную бездну. На мне было пальто, которое не дало бы выплыть, душа сжалась в крошечный, как зернышко, комочек, а тело обдало жаром. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью, и что-то сковало всю мою волю. Потом я понял, что это и был тот обыкновенный страх перед реальной опасностью. Теперь, когда взгляд гостя встретился с моим, я ощутил то же чувство, что и тогда.
— Ты бы поздоровался сначала, — прикуривая сигарету, спокойно сказал мой отец.
Только услышав сквозь ватную глухоту голос отца, я вышел из оцепенения.
— Фраера, значит?
Гость слез с лошади и бесцеремонно уселся на бревно рядом с костром. Отец продолжал курить с невозмутимым видом. По крайней мере, внешне.
— Слушай, земляк. Ты говори, что надо, и иди дальше. Спешишь, наверное, — сказал я и многозначительно покачал стволом ТОЗа. Мой страх начал превращаться в незнакомую мне агрессивность.
— Мандра, рассыпуха есть? — не обращая внимания на мой жест, спросил гость.
— Что?
— Не ботаешь, знаца, по фени? Ну, бухалово или кайф. Киляю уже неделю, налей!
— Нет у нас водки, — спокойно и тихо проговорил отец.
— Не заикаешься, фраер? — опять непонятно спросил бродяга.
— Ты, клоун, говорить по-человечески будешь? — еще раз покачал я стволом.
— Дуру убери. Пакши-то у тебя как у бобра, блезир опять же, а бухалова нет, значит? — нахально ухмыльнулся гость.
Поняв, что водки ему не нальют, мужик стал выпрашивать заварку для чифира. Отец почему-то дал ему горсть грузинского. Тот достал свой котелок, зачерпнул из ближайшей лужи воды и поставил в костер. Отец потихоньку стал спрашивать, кто он и откуда. Выяснилось, что зовут его Захар, кличка Форшмак. Сидел всю жизнь, если это можно назвать жизнью. В свое время окончил восемь классов, работал на железной дороге. Женился. Однажды придя с работы, застал у жены любовника. Не задумываясь, убил обоих. Сел. В лагере за любую обиду мстил, поэтому все его не любили и много раз пытались убить. Выживал и опять мстил. Один раз бежал и скрывался почти два года. Грабил, воровал. Попался случайно во время дебоша в ресторане. Посадили. Опять бежал, но нагнали. Вот тогда прикладами и разворотили лицо, пробили череп...


Отредактировано Дмитрич (03/11/15 06:31 PM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1057775 - 03/11/15 06:53 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Поняв, что водки ему не нальют, мужик стал выпрашивать заварку для чифира. Отец почему-то дал ему горсть грузинского. Тот достал свой котелок, зачерпнул из ближайшей лужи воды и поставил в костер. Отец потихоньку стал спрашивать, кто он и откуда. Выяснилось, что зовут его Захар, кличка Форшмак. Сидел всю жизнь, если это можно назвать жизнью. В свое время окончил восемь классов, работал на железной дороге. Женился. Однажды придя с работы, застал у жены любовника. Не задумываясь, убил обоих. Сел. В лагере за любую обиду мстил, поэтому все его не любили и много раз пытались убить. Выживал и опять мстил. Один раз бежал и скрывался почти два года. Грабил, воровал. Попался случайно во время дебоша в ресторане. Посадили. Опять бежал, но нагнали. Вот тогда прикладами и разворотили лицо, пробили череп. Но выжил. Год назад освободили и отправили на вечное поселение. А в тайге оказался, потому что искал новые покосы. Что было правдой, а что ложью, кто разберет? Душа у человека темная, как августовская ночь в тайге.
Перед сном я убрал топор и все ножи, сложил все это в палатку и сам с ружьем забрался туда же. Засыпая, слышал все новые и новые «приключения» нашего гостя. Под утро меня разбудил отец. Теперь он устроился спать, а я уселся с ружьем у костра. Гость наш спал тут же, у костра, на куске какого-то брезента, не обращая внимания на комаров и утренний холод. Его лайка лежала рядом с хозяином и, когда я шевелился, поднимала морду и наблюдала за мной. Утром гость снова стал клянчить водку, но мы повели себя строже, чем накануне и, наверное, поняв, что теперь можно и получить, он уехал. Я вдруг понял, что страх мой был напрасным. При свете дня наш гость выглядел жалким попрошайкой, целиком зависящим от чужой воли, в данном случае от нашей, потому что мы были сильны не только телом, но и духом. К тому же в руках у нас было оружие.

Я был совершенно уверен, что уже не сплю, но лай собаки слышался отчетливо. Опять мерещится? Нет, это уже не сон. Я освободил руки из спального мешка и нащупал ружье. Взглянув на часы, понял, что спал всего двадцать минут. На границе света от костра и тьмы таежной ночи появилась лайка. Я чувствовал, что на грот из темноты кто-то смотрит, но не решается показаться. Я окликнул его и удивился своему хриплому голосу.
Гость, по виду якут-охотник, появился совсем не оттуда, откуда я его ждал. Он молча снял короткие охотничьи лыжи:
— Дорооба, однако, — улыбнулся гость.
Я выбрался из спальника и встал на ноги.
— Привет! Замерз?
— Не, жарко совсем… А ты кто? Охотник?
— Анатольевич я, и не охотник, а… турист, одним словом.
— Совсем шутник, однако, — засмеялся гость. — А я Прокопий Илларионов. Это мои охотничьи угодья много-много лет уже. Вот!
— Ну, садись. Гостем будешь.
Лайка осталась на почтительном расстоянии от огня. Гость присел на лесину.
— Ты не врешь, что не охотник? — разглядывая меня, спросил Прокопий.
Я понял, что для него это самый важный вопрос.
— Я же тебе говорю, турист.
Гость недоверчиво посмотрел мне в глаза.
— И не беглый? Геолог, да? Э, геолог, геолог!
Гость довольно улыбался, а я решил его больше не разочаровывать.
— Конечно, геолог. Вот оставили меня очень важный прибор охранять, который в земле установлен. Но ты про это никому не говори, хорошо?
— Э, понимаю, однако. А ты, однако, живешь-то где? Зимовья близко тут нет.
— Есть, уже. Осенью зимовье срубили. Там оно, — махнул я рукой. — Ты голодный, наверное, а?
— Э, есть маленько, чайку бы хорошо… Где, говоришь, зимовье?
— Там, вверх по реке.
— Э, плохое там место, однако. Нельзя туда ходить.
— Откуда знаешь, что плохое? Ты же там не живешь.
— Э, мне отец говорил, а ему дед.
Я зачерпнул котелком снег и поставил на огонь. Достал сухари, кусок отварной сохатины, вскрыл ножом банку со сгущенным молоком. Гость тем временем рассказывал, как он увидел на реке следы от моих лыж и, решив, что на его участок зашел посторонний промысловик, решил догнать обидчика и разобраться. Я также узнал, что его зимовье находится в двух днях ходьбы вниз по реке, и что Прокопий тут капканы не ставит, а забрел так далеко, потому что преследовал «шибко хорошего» соболя.
Допив чай, Прокопий снова как-то недоверчиво на меня посмотрел.
— Э, геологи — это плохо. Все ломают, тайгу не жалеют. Ты знаешь, что все в тайге на одном волоске держится?
— Как это — «на волоске»?
— Совсем просто. Одно сломай и все следом упадет. Много брать у тайги нельзя.
— Это ваши законы такие неписаные, да?
— Зачем закон? Так всегда было.
— Прокопий, а что, например, нельзя? Расскажи, я буду знать, что можно, а что нет.
— Рыбу и зверя ловить нельзя больше, чем надо. Нельзя разрешать детям играть тушками добытой дичи и рыбы. Случайно подстрелил несъедобную дичь — должен съесть в наказание. Не съешь — буулуоба. Проклянет, значит.
— А кто несъедобный-то? Тут ядовитых зверей, рыб и птиц нет совсем.
— Зачем ядовитый! Есть такие звери и птицы, которых совсем нельзя убивать для еды.
— Ну, какие, например?
— Жуки, змеи, ящерицы, лягушки. Гоголи, гагары, кукушки, жаворонки, соловьи и все птицы, кроме боровых и тех, что в воде плавают. Рысь нельзя убивать.
— Ну, русские тоже их не едят.
— Собак еще нельзя, волков, лис.
Я хотел ножом поправить в костре головешку, но Прокопий отвел мою руку в сторону.
— Ножом нельзя ворошить угли, — назидательно произнес он. — И плевать в огонь нельзя. А геологи плюют.
— А кто накажет, бог? У вас бог есть?
— Наказать есть кому, было бы за что. А бог не только у вас есть, у якутов тоже. Зовут Юрюн Аар Тойон. У нашего рода тоже есть предок Хомпоруун Хотой. Отец орлов, по-вашему.
— Прямо как у индейцев. А Байанай, он тогда кто?
— Бай-Байанай — дух-хозяина леса, покровитель охотников.
Прокопий что-то пошептал и бросил в костер крошки сухаря. Я спросил:
— А чучуна это хозяин гор?
— Нет, Хайа-иччитэ — дух-хозяин гор, а чучуна — это, по-вашему, снежный человек.
— Я, Прокопий, рыбак. Как зовут духа рек, не скажешь?
— Куех Боллох, однако, его зовут.
— Если ты всех духов знаешь, то они тебе помогают соболя добывать, да? Много добываешь-то?
— Да нет. С конца октября до конца февраля всего ловить можно. Вот шкурок двадцать добуду.
— Всего? А я думал сто.
— Какой сто? Соболя мало осталось, а скоро совсем не будет.
— А ловишь-то чем? Или стреляешь?
— Ставлю капканы на «жердочку» или «в хатку». Как где. Если снег позволяет, с лайкой за ним бегаю, как сейчас. Только вот слух худой стал, а в тайге первое дело — уши, глаза — второе.
Мы проговорили у костра несколько часов на самые разные темы, даже о политике. Утром при расставании Прокопий обещал как-нибудь заглянуть ко мне в гости.

Глава 7


Встреча с человеком подействовала на меня плохо. Я стал сильнее чувствовать нехватку общения с себе подобными. Были дни, когда я даже не выходил на воздух, валяясь, весь день на нарах.
Между тем, до нового одна тысяча девятьсот девяносто девятого года оставалась всего неделя. Однажды я задумчиво, без всякой цели, просто для того, чтобы убить время брел вдоль распадка. Вдруг почти из-под ног со страшным шумом вылетела громадная птица. Почти не целясь, я выстрелил и — о чудо! — попал. Это был каменный глухарь весом килограмма три. У него был черный клюв, а черные рулевые перья были без белых пятен, как это бывает у обыкновенного глухаря.



В мелких бытовых заботах прошло еще три дня. Затем я снова вышел к реке. За очередной излучиной открылся пейзаж, где-то мной уже виденный: невысокая скала над рекой, а на ней сломанное дерево. Почему-то подумалось о том, что в городах и селах люди сейчас наряжают елки, в их домах пахнет мандаринами. Как всегда, по телевизору будут показывать «Иронию судьбы, или С легким паром»… А передо мной сплошные, поросшие хмурыми елями холмы, горы и перевалы лежат под толстым снежным покрывалом. Может, и эти хмурые места прячут какие-нибудь тайны, да вот только холодный снег надежнее медведя прячет тайны тайги. Только птицы с высоты своего полета видят и знают все, что сейчас происходит в этой заснеженной тайге. Но и их немного. Из съедобных птиц я видел лишь несколько белых куропаток, а из хищных — белую сову да ворона.
На берегу снег был сыпучим. Ходить по нему тяжелее, чем по льду, зато интереснее. Весь день можно «читать» по следам о том, что происходит в тайге. Вот полевка оставила крошечные следы возле пучка сухой травы, торчащей неопрятной метелкой из-под снега. Куропатки натоптали тропинки между низкорослых кустиков голубицы. Почему-то им это место сильно понравилось, следы есть и свежие, и старые. А вон старый, запорошенный след лося, переходившего в этом месте реку. Следы его ведут в ближайший береговой ельник. Две лунки в снегу с легкими бороздками по краям оставлены крыльями тетерева. Эта осторожная птица с лету ныряет в снег, пробирается под ним на метр или полтора и спокойно спит там, а, почувствовав опасность, вылетает прямо из-под снега, как ракета из шахты подводной лодки.
На западном склоне следы зверей встречались чаще. Уже три часа я поднимался вверх по склону и рассчитывал, достигнув примерно середины подъема, повернуть в сторону утеса. Солнце уже начало опускаться по бледно-синему небосводу. Оно еще испускало поток золотых лучей на эту сторону склона, на белоснежный ковер, на бесконечные леса, которые выросли здесь вопреки суровой природе северного края. Я заметил соболиный след, первый за всю зиму. След убегал в сторону утеса, и меня это более чем устраивало.
Через полтора часа я оказался возле утеса, но с противоположной от зимовья стороны. По моим расчетам, зимовье должно было быть прямо над моей головой, но подняться туда с этого края было невозможно. Между тем, соболиный след исчезал в расщелине метрах в четырех от подножья утеса. Сняв лыжи, я осторожно поднялся вверх и обнаружил, что соболь забрался в узкое маленькое отверстие между двумя камнями. Ощупав их, я убедился, что один из них можно сдвинуть и посмотреть, куда соболь мог спрятаться. Камень скатился вниз, и передо мной открылся небольшой лаз в пещеру. К сожалению, лаз был настолько мал, а внутри так темно, что рассмотреть что-либо было невозможно. Хорошо, что в рюкзаке на всякий случай я всегда носил фонарик.



Вдруг мелькнула мысль о берлоге. Я тут же отпрянул от лаза. Косолапые роют берлоги на склонах. Но из лаза не пахнет. Да и шумлю я здесь давно. Да нет, не может там быть никакого медведя, я же тут и зимовье строил, и стрелял. Я снова подобрался к лазу с фонариком. В следующий момент я уже кубарем катился вниз, больно ударив о камень левую руку.
Что это было? Я ясно видел ствол винтовки, направленный прямо на меня. Невероятно. Наверное, я начинаю сходить с ума. То леший привидится, то винтовка в пещере. Пойду я лучше отсюда, завтра посмотрю, что там за нечистая сила.

Вечером в зимовье браться за карандаш не хотелось, перед глазами стоял проклятый ствол. Но я все же написал несколько строк. Спал плохо. Постоянно чудился то стук, то шелест.

На следующий день чуть рассвело, я собрал рюкзак и пошел к пещере. Я прихватил с собой топор, большой фонарь, веревку, свечу и еду на весь день. Взял также три капкана в надежде поймать соболя. Через час, оставив рюкзак с лыжами внизу, держа в одной руке ружье, в другой — большой фонарь, я осторожно заглядывал в лаз. Нет, с ума я не сошел. Винтовка действительно была. Она лежала на камне, а ее дуло было направлено прямо на меня. Справа от камня лежало истлевшее тело человека и еще что-то просматривалось за камнем.
Камень, который я столкнул накануне, был, вероятно, отколовшейся верхней частью более крупного, которым привалили вход в пещеру изнутри. Упершись ногами в этот камень, я без особого труда втолкнул его внутрь, затем спустился вниз за рюкзаком и только потом пролез в пещеру, которая оказалась маленькой и невысокой.
Встать в полный рост было невозможно. От входа до задней ее стены было не более трех метров, в ширину примерно столько же. В пещере было совершенно сухо. Посредине лежал плоский камень, на котором лежала винтовка, вернее, берданка. Дневного света для тщательного осмотра пещеры было недостаточно, пришлось включить фонарь.
То, что раньше было человеком, представляло теперь мумию, одетую в суконную куртку. Голова была склонена чуть вперед и набок. Слева лежала черная когда-то, а теперь серая, шапка. Под курткой виднелся полуистлевший свитер, суконные штаны. Я перевел луч фонаря к дальней стене, за камень, и подумал, что под истлевшим одеялом, наверное, тоже покоится чье-то тело. Два трупа за один день было многовато. Стоило забираться к черту на кулички, чтобы получить эти проблемы. Теперь нужно сообщать, давать показания, оправдываться, что это не ты их лет пятьдесят назад убил и спрятал в этой пещере...
Я выключил фонарь, сел на камень, покрытый, как и все здесь, толстым слоем пыли и задумался. По крайней мере, нужно все осмотреть и узнать, кто эти люди. Для этого нужно дотрагиваться до мумий. Вот ужас! Документы или что там может быть еще, наверняка, лежат в карманах. Если, конечно, не сгнили. Ясно, что они тут лежат не один десяток лет, поэтому кроме нечистой силы бояться мне нечего. С этими мыслями я включил фонарь и осторожно распахнул обе полы куртки, но никаких внутренних карманов не нашел, зато в правом боковом лежал кисет без табака. Во внешних карманах обнаружились четыре латунных патрона и небольшой нож. Карманы штанов были вроде пусты. Я уже решил закончить осмотр, но тут заметил под рукой мумии котелок. Осветив его, я увидел, что он чем-то заполнен. Осторожно отодвинув руку мумии, я потянул на себя котелок и удивился, насколько он был тяжел. Еще раз внимательно осмотрев все вокруг, я перебрался к мумии, лежавшей у стены. Даже мысль о том, что нужно поднять то, чем она была укрыта, приводила меня в ужас. Но я уже переступил грань, нарушив покой этих несчастных. Отступать было некуда. Почти зажмурившись, я потянул на себя тряпку и через мгновение с облегчением выдохнул. Там лежали солдатский сидор, куртка из овчины, лоток для промывания золота, кайло, лопата, кружка и небольшой котелок, из которого торчала ложка. Иллюзию объема под тряпкой, оказавшейся чем-то вроде одеяла, составляли камни, между которых лежал этот скарб. Создавалось впечатление, что человек, уходя ненадолго, накрыл все это то ли от пыли, то ли по привычке.
Получалось, что ничего интересного, кроме берданки, в этом склепе не было. Котелок. Лоток. А вдруг тут золото! Я повернулся и взял котелок… Он был полон небольших самородков и золотого песка. Стоило мне немного потереть их, как они начали матово поблескивать.
Вот это да! Мало мне трупа, так еще и это. Теперь мне точно хана.
Я положил котелок в рюкзак, взял берданку и направился к своему зимовью



Если раньше я просто ходил по тайге, приглядываясь к следам, любуясь природой, слушая то стук дятла, то скрип сухостоя, то теперь поймал себя на том, что постоянно озираюсь. Я боялся не зверя, а того, что меня может увидеть человек, подойти и спросить, что я это несу. Никто, конечно, не мог мне повстречаться, но тревога поселилась в моем сердце надолго, а может быть, и навсегда.
Придя в зимовье, я впервые запер дверь изнутри и не повесил «Север» на гвоздь, а положил на нары. Растопив печь и поставив на нее сковороду с мясом, я дрожащими от волнения руками высыпал содержимое котелка в эмалированную миску. Золота оказалось примерно два килограмма. Несмотря на то, что я на своем веку успел насмотреться на него, оно все равно притягивало к себе взгляд. Я думал про него и даже боялся предположить сумму своей находки.
Перед тем, как лечь спать, я спрятал золото в самый дальний угол под нарами.
Свеча догорала, огонек дрожал от едва уловимого движения воздуха, и все вокруг в одночасье стало для меня враждебным. Золото что-то резко изменило во мне. Я вдруг понял, какую глупость совершил, затеяв эту авантюру с походом в тайгу. Каким же надо быть эгоистом, чтобы так поступить! Это не мне тяжело, а родным невыносимо жить без известий обо мне…
В тот вечер в мою седую голову пришла не одна такая мысль. В конце концов, промучившись до утра, я решил при первом удобном случае добраться до ближайшего человеческого жилья и вернуться домой раньше запланированного срока, а золото спрятать вне зимовья.
На другой день я снес его к скале недалеко от дома и засунул в расщелину.
Неожиданное богатство всегда оборачивается для человека большими бедами. Но главная его беда — это потеря внутреннего спокойствия и душевного равновесия. Я постоянно думал о том, как без риска сбыть это проклятое золото. Я плохо спал, плохо ел, перестал ходить на охоту.

Глава 8

Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не мой новый знакомый.
Он пришел утром. Меня разбудил лай его собаки.
— Э, привет, однако, — снимая лыжи, громко поздоровался Прокопий. — Шибко хороший зимовье поставили.
— Привет, Прокопий, проходи.
Гость зашел и остановился в дверях. На маленьком окошечке давно намерз толстый слой льда, поэтому в зимовье стоял полумрак. Прокопий оглядел стены, цокнул языком:
— Богато, однако, живешь, Анатолич.
— Да, уж. Чем богаты, тем и рады. Садись на чурку. Табуреток у меня нет, как видишь. И раздевайся. У меня тепло.
Пока Прокопий скидывал с себя шубейку, я подкинул в печь дров, поставил чайник и подогрел противень с остатками жареного мяса. Убрав все лишнее со стола, достал сухари и вторую кружку.
— Э, Анатолич, Новый год скоро, а ты чай пить собрался. Водки нет что ли?
— Не пью я, Прокопий. Совсем не пью.
Узкие глаза моего гостя округлились.
— Не врешь?
— Не вру.
— Я три дня шел, думал, мы с тобой хорошо Новый год встретим, выпьем.
Мой гость очень расстроился и чуть не плакал. Я его понимал. Но все же нельзя было давать ему водку. Северные народы пить не умеют, даже небольшое возлияние заканчивается у них, как правило, дракой и больницей.
— Не расстраивайся. Я очень рад тебя видеть. Мы и чаем Новый год хорошо встретим. Согласен? Я вот тут знаешь, что подумал…
— Что? — оживился Прокопий.
— Я тебе это зимовье решил подарить и все, что в нем есть.
У Прокопия глаза стали совсем круглые.
— И с пилой?
— И с пилой. Только ты мне тоже должен помочь.
— Чем?
— Я из тайги хочу выйти.
— Когда?
— А хоть сегодня.
— Э-э-э… Я только в феврале уходить буду. Пойдешь в феврале?
Я поставил на стол сковороду с мясом и разлил по кружкам чай.
— В феврале? Пойду. Расскажи, как ты обычно выходишь.
Проведя весь день в неспешной беседе с Прокопием и готовя праздничный ужин, я убедился, что он дядька серьезный, и, когда он вышел по нужде на улицу, достал заветную бутылку виски. За три минуты до полуночи я демонстративно выплеснул из наших кружек остатки чая и свернул пробку с бутылки. Ни разу я еще не видел такого счастливого лица, какое было у моего гостя, когда он смотрел, как в кружки льется золотистая жидкость.
— Ну, брат Прокопий, с Новым годом!
— С Новым годом, Анатолич! Ох, и хитрый ты, однако, мужик!
Мы оба рассмеялись и, выпив, вышли на улицу. Подняв вверх стволы, мы встретили наступавший новый год праздничным салютом.
— Ура!!!
— Ура!!!
Прокопий не возражал, когда я, налив еще по сто грамм, убрал со стола бутылку.

— Давно ваш род живет в этих местах?
— Ты о моей семье или обо всех якутах?
— Ну, о якутах я знаю. Легенду о том, как они появились тут среди эвенков.
— Ты, наверное, неправильную легенду знаешь.
— Так вроде у всех народов по одной легенде.
— Ну, тогда расскажи ты, а я потом скажу.
— Ладно, слушай.

Жил некогда далеко на юге князек небольшой — тойон, шибко воинственный по имени Онохой. Не давал этот самый Онохой покоя соседям. То скот угонит, то девку украдет. Короче, веселый был парень. Надоело соседям терпеть его, объединились они и решили его убить, а скот его и семью забрать. Но Онохой прознал о том, собрал свое имущество, людей, скот, жен и детей и потихоньку двинулся на восток. Шел долго, пока не попал на реку, которая текла на север. А враги от него не отставали. Река эта была наша Лена. Онохой построил плоты, поместил на них людей, скот, имущество и поплыл. А сзади пустил плоты с соломенными чучелами. Тут подоспели враги и пустили стрелы по последним плотам, не причинив вреда людям, а поразив только чучела. А Онохой, плывя без отдыха, добрался до Почтенной горы — Табагинского мыса. Тут Онохой и его люди и остановились. Построили дома, загоны для скота и стали жить. Однажды, охотясь-промышляя над рекою, увидели охотники плывущие щепки и стружки дерева, рубленного топором или строганного ножом. Доложили об этом Онохою. Испугался Онохой: «Ох, беда, дети, беда! Должно быть, враги опять догоняют!». Выбрал самых ловких и послал их на юг, наказав им: «Осторожно подкрадитесь и все узнайте». Пошли охотники вверх по течению. У самого подножия Табагинского мыса видят, горит огонь, над огнем висит огромный котел, недалеко лежит огромный топор, а около него нож величины невиданной. Человека нет, а только на песке большущий след ноги. Спрятались в кустах, смотрят. Слышат, лес трещит, идет с горы человек невообразимо высокий. Испугались они и убежали. Прибежали обратно, рассказали, что видели. «Э! — сказал старик Онохой. — Нужно посмотреть, что это такое!» Собрал людей и отправился туда сам. Пришел и видит, сидит человек и ест. Камень поставил перед собой, будто стол, а на нем котел, чашка, ложка и нож. Все огромное, сам он тоже огромный. Видят, что он один. Подошли ближе, но осторожно-осторожно. «Кто ты такой?» — спрашивает великана Онохой. — «А ты кто?» — «Я Онохой!» — «А я Эллей!» — «Зачем сюда пришел?» — «Восемьдесять амбаров сломал, девяносто человек убил! Хотели меня поймать, наказать. Вот и убегаю!» Обрадовался Онохой, думает: «Совсем как я!». Говорит: «Хочешь, будем друзьями?». Эллей согласился, подали они друг другу руки и пошли вместе в дом Онохоя. Там гуляли, ели, пили, боролись. Понравился Эллей старику, принял он его в дом. Живут, промышляют. Полюбил его старик сильно, сделал начальником, любимым сыном.
Было у Онохоя две дочери. Старшая дочь Растрепанная Коса — некрасивая, черная, на которую никто смотреть не хотел. Там, где она малую нужду справит, трава потом никогда не росла. А младшая Нурулдан, не ломавшая на ходу зеленой травы, была красавица. Ей и пальцем пошевелить не давали, только холили за ней и лелеяли. Она сама не мылась и не одевалась, а мыли и одевали ее другие. Она никогда не работала и никуда не ходила. Одним словом, имя ей Солнце-девушка.
Решил Онохой отдать в жены Эллею свою младшую, любимую дочь-красавицу шелковистую Нурулдан. Но Эллей сказал Онохою: «Не возьму я вашей девки! Не хочу ее! А если, правда, хочешь вознаградить меня, так отдай мне Растрепанную Косу». Услышав это, рассердился старик: «Вот дурак! Мы тебе даем самое лучшее, что есть, а ты просишь то, на что никто смотреть не хочет! Хорошо, возьми ее себе и уходи вон! Пусть не видят тебя мои глаза!» А в приданое дал ему дойную кобылу с жеребенком, полосатую корову с теленком из самых что ни на есть худых и прогнал прочь со двора.
Поблагодарил Эллей, поклонился и, взявши, что дали, ушел на север.
Пришел Элей с женой туда, где над рекой места ровные, гладкие, а среди них стоят три лиственницы. Место им понравилось, решили остаться. Набрал Эллей березовой коры, поставил палки, связал их вверху, обшил корой, украшенной узорами, зубцами да вырезками, получилась ураса, жилой дом. Потом устроил для коров маленький хлев, для кобылы — некрытый загон, выкопал яму для молока. Основался, огородился, живут.
Ушел Эллей от Онохоя в начале весны, а в конце лета, около последнего Спаса, захотелось тойону узнать про зятя и дочку и послал он своих людей отыскать их. Нашли, подползли осторожно и увидели: стоит, точно серебряная, белая берестяная ураса, украшенная узорами, зубцами... Кругом все прибрано, чисто: хлев, загон, изгороди. Во дворе вдоль изгороди стоят зеленые елки, ровно улица. В самом углу стоит большое, красивое берестяное ведро под кумыс — хологос. Тогда у Эллея еще не было кожи оленя, чтобы сшить настоящий кумысный мешок симир. Перед ведром, повернувшись лицом к югу, стоит на коленях Эллей, держит в руках большую ложку с теплым маслом и поет. Поет он и просил Белую Мать-госпожу оградить от напастей детей и скот и помочь во всем на новом месте. Окончив песню, Эллей подбросил вверх ложку масла. Затем отдал ложку жене, приказал отнести ее домой и положить не кое-как, а повернуть вверх углублением. Жена исполнила приказание. Тогда Эллей взял большой деревянный чорон с кумысом и, встав опять на одно колено, а на другом держа сосуд, снова запел, поднимая бокал с кумысом к небу. Неизвестно откуда появились тогда три белых лебедя и, троекратно покружившись над Эллеем, спустились и стали пить кумыс из бокала. Обрадовался Эллей, уселся с женой под чечиром, пил кумыс, разговаривал и веселился.
Увидели все это спрятавшиеся в кустах люди Онохоя, и очень все им понравилось. Возвратились они и рассказали все старику Онохою, восхваляя красоту, чистоту и порядок в хозяйстве Эллея. Но Онохой встревожился: «Как же это так? Что же это такое?». Взял он людей, жену и дочь. Впереди приказал гнать скот на пищу и подарки. Раньше якуты никуда не ходили без скота из пищи. Приехали. А Эллей ушел на промысел, дома только жена. Гости все осматривают, все пробуют и удивляются, как все хорошо и прочно сделано. Вошли в дом. Спрашивает старик Растрепанную Косу: «Как живете? Муж тебя любит?» — «Живем помаленьку. Муж меня учит, а я слушаюсь!» Похвалил ее отец, погладил по голове. Сидят, разговаривают. Пришел Эллей, принес много добычи и всю отдал старику с поклоном. Еще больше обрадовался старик, говорит: «Видели мои люди и рассказали мне, как ты поставил в ряд зеленые елки, как ты пел, масло и кумыс вверх бросал и как прилетели три лебедя и выпили его. Ты мне все это покажи, а я тебя не забуду, отблагодарю».
Согласился Эллей, поставил ведро с кумысом, встал на колени с бокалом в руках. Сзади встали на колени все остальные. Эллей пел, просил, и слетели с неба три белых лебедя и выпили напиток. Сильно обрадовался Эллей, а Онохой и его люди удивились. Потом сели под чечир, пили кумыс, разговаривали, веселились три дня. И был тогда первый ысыах! Уезжая, старик стал звать Эллея к себе, но тот не согласился. Тогда он отдал зятю скот, приведенный с собою, и половину людей. Затем благословил и сказал: «Пусть твой скот размножается, пусть люди твои плодятся!».
Вот от Эллея и Растрепанной Косы и пошли все основные якутские роды.

Прокопий внимательно слушал и смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Откуда ты это знаешь?
— Читал. Ты думаешь, если я русский, то хуже тебя историю своей родины знаю?
— И вот так все запомнил, да?
— Да я и теперь тебе читал. Видишь, на столе лежит бумага, — рассмеялся я.
— Ох, и хитрый ты, Анатолич, мужик! Ох, и хитрый!
— А если разобраться, то земля эта совсем не якутская.
— А чья?!
— Тут до якутов эвенки жили. А здесь, где мы с тобой сидим, тем более.
— И что у них тоже есть своя легенда?
— Конечно! Вот слушай.

В древности край этот был пустынный. Эвенки тогда жили на Амуре. После какой- то неудачной войны с соседями перешли через Становой хребет и, выйдя на верховья Алдана, стали спускаться по нему вниз. Некоторая часть осталась жить на Алдане, а другая ушла на Татту. Через какое-то время на Лену пришли якуты и стали просачиваться на Татту. Эвенкам не понравилось такое соседство, и предок всех эвенков, которого звали Бырпай Оросин и который жил на самом большом озере Токо, пошел опять в верховьях Алдана искать новые места для жизни. Родичам велел идти следом и сказал им: «Если найду хорошие места, поставлю метку». Метку Оросин поставил — воткнул высокую палку, на которой прикрепил поперек птичье крыло. Крыло вначале показывало в сторону Хатаргана, но подул ветер и повернул перо вдоль берега Алдана. Родные подумали, что Оросин пошел дальше, и двинулись следом за ним. Остановились они только где-то на территории Баягантайского улуса, где их назвали Кес Аллан — бродячие алданцы. А Оросин с Хатаргана до Жуды стал родоначальником эжанского рода.

— Вот так, друг Прокопий.
— Э… Это еще не известно, кто первый тут жил. И какая это легенда? Так себе. Наша легенда красивая, большая. А эти… Что совсем не знают, как живут, да? Ветер подул, крыло повернул, и они пошли туда, куда крыло показало.
— Кстати, могу тебя обрадовать. Ты говорил, что к роду орла принадлежишь, да?
— Конечно.
— Так вот, у якутов и эвенков этих мест орлиное перо, подобранное при особых обстоятельствах, считалось талисманом. Если они угощали голодного орла свежатиной, и он терял перо, то эвенки считали, что царь птиц отблагодарил за угощение. Перо подбирали и хранили. Похоже, ты прав насчет своего рода.
Мы еще долго говорили с Прокопием на разные интересные темы. Он провел у меня в гостях еще день. За это время мы договорились, что он придет за мной седьмого февраля, и мы отправимся в поселок.

Глава 9

Почему я решил уйти? Может, хотел поскорее вынести золото и обменять его на деньги. Может, хотел сдать его государству и получить двадцать пять процентов в качестве вознаграждения. А может, я на самом деле понял, что поступил с родными жестоко. Как бы то ни было, в тайге, преподнесшей мне такой «подарок», оставаться я больше не хотел.
Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, я решил сжечь все восемь куч сучьев и веток, оставшихся после постройки зимовья. Почему сжечь? Потому что не хотелось оставлять мусор на ставшем мне за пять месяцев почти родным месте. На это у меня ушло два дня. Ветки хоть и не просохли осенью, но, очищенные сверху от снега и облитые разведенным бензином, горели хорошо.
На противоположной стороне реки я был только раз, когда ходил к парашюту. Теперь, стоя на утесе, я с интересом разглядывал лес напротив. Справа, километрах в трех, сквозь негустую тайгу виднелась длинная, безлесная полоска. Это могло быть озеро или старица. Постояв еще немного, я отправился снимать заячьи петли. Шел, не таясь, как турист, уверенный, что не встречу ни хищников, ни их жертв. В одну из петель попал заяц. Остальные были пусты, вероятно, из-за того, что стояла не сильно морозная погода, и зайцы не желали бегать. Закончив эту работу, я пошел к зимовью напрямик через горушку, а не по распадку, как ходил обычно. Немного поднявшись по склону, я заметил свежий соболиный след. Соболь мне не был нужен, но охотничий инстинкт заставил пойти по следу. Зверек, как и я, просто решил перевалить гору, чтобы очутится на каменных россыпях с другой ее стороны. Без собаки взять его в таком месте было невозможно, поэтому я спустился почти на дно распадка и, повернув вправо, пошел в сторону зимовья.



Вскоре я увидел колышек, прикрепленный к пеньку. Сделано это была явно человеком, но очень давно. На некотором расстоянии на старом дереве торчал другой колышек. Скорее всего, это были метки, чтобы не потерять дорогу. Примерно через шестьсот метров на краю поляны я увидел очень старый сруб-лабаз. Опять соболь меня куда-то завел. Верно, сам леший меня водит — как соболиный след, так обязательно к могиле. Ошибиться я не мог, так эвенки хоронили своих покойников. В лесу делали сруб-лабаз, покрывали корой, заворачивали в бересту умершего и оставляли там вместе со всеми его вещами. А вешки, которые я находил, были ничем иным, как предупреждающими знаками для живых, чтобы не ходили в этом направлении. Ну, а если кто все же шел, то того ждали несчастье и горе.
Обойдя лабаз с испорченным настроением, я побрел к зимовью. Что за место! Ехал в дикий край, а попал в «историю». Неужели во всей тайге не найти места, где не было бы могил, охотников, беглых и таких вот ненормальных, как я сам?! Как теперь с золотом? Золото... Золото…

Встав еще до рассвета и позавтракав остатками ужина, я отправился за реку. Я шел на охоту, соблюдая тишину, от дерева к дереву, от куста к кусту, внимательно вглядываясь в окружающий меня лес. Вокруг стариц и озер обычно есть болотца, вокруг которых растут заросли ерника — любимого места косуль. Убивать красивое животное я не собирался, а вот увидеть, подтвердить свое предположение хотел. Выйдя к намеченной цели, я понял, что это не старица, а таежное озеро, только узкое и длинное. Сразу заметил на льду несколько хаток ондатры. Хатки не были разорены, значит, ондатру здесь никто не беспокоил. Следов косуль не было. Нужно было выйти к реке напрямую и уже вдоль нее возвращаться в зимовье.
По дороге вспугнул глухаря. После моего выстрела птица тяжело рухнула в кусты и побежала. Я пустился за ней. Перезарядил ружье и выстрелил еще раз. В который раз убедился, что двадцатый калибр мал для более или менее крупной дичи.



Вечером я устроил себе помывку. Жарче обычного натопил печь, нагрел ведро воды. Закончив, выпил последние сто грамм виски, оглядел зимовье и решил, что оставлять в зимовье столько вещей нельзя. Мало ли кто может забрести сюда до прихода Прокопия. Все могут растащить или, того хуже, испортить какие-нибудь шальные туристы.
Пять дней я переносил в грот все, что мне уже было не нужно: лодку, бензопилу, почти все продукты, канистру с остатками масла, лишнюю посуду, капканы, петли. Все укладывалось вдоль дальней стены грота.
Но что делать с мумией? Я так и не выяснил, кто это был и отчего умер. Ясно было одно: человек мыл золото, которого по этим рекам было очень много. Говорили, что когда строили первую телеграфную линию в этих краях, то золото находили в каждой яме, вырытой под телеграфные столбы.
Возвращаясь из грота, я заметил на той стороне реки что-то новое и решил посмотреть. Любопытство до добра не доводит: возвращаясь обратно через перекат, я снял лыжи, потому что снега на наледи не было, и через несколько шагов провалился сначала одной, потом другой ногой под ледяную корку, в промоину между льдом и настом. Вода попала в унты и насквозь промочила штаны и белье. Выбрался я легко, но пока дошел до зимовья, мокрая одежда покрылась ледяной коркой.
К утру поднялась температура. Я заболел. Болеть в тайге самое неприятное занятие. Пришлось пить лекарства, наклеивать на грудь перцовый пластырь, греть ноги в горячей воде. Простуда просто так отступать не собиралась. Чтобы куда-нибудь выйти не могло быть и речи, и надо было как-то себя занять. Я решил наготовить еды на весь предстоящий поход из тайги. Варил большие, самые вкусные куски мяса, потом обжаривал их на сковороде и складывал в пакеты. Всего получилось килограммов пять душистого от пряностей, мягкого лосинного мяса. Но что бы я ни делал, в голове моей роились мысли о проклятом золоте. Если днем я еще как-то отвлекался, то по ночам меня терзали сомнения. Если я скрою всю эту кучу золота и даже обменяю его на деньги, то все равно рано или поздно все это всплывет. А если все обойдется, и никто никогда не узнает об этом золоте, забуду ли я то, что взял его из могилы... Но в то же время я представлял, как куплю то-то, потом то-то. Я буквально сходил с ума. Через неделю я понял, что если так будет продолжаться, то раздвоение личности мне гарантировано. Все признаки налицо. Я уже терялся между собственным реальным и виртуальным образами, а это уже серьезная угроза психического сдвига. Из литературы я знал, что раздвоение личности базируется на мире иллюзий. Говорят, мир иллюзий — прекрасный мир... Но этот мир уводит человека в такие дебри подсознания, что некоторые там просто теряются. Кстати, бывает так, что эти дебри уже далеко не подсознательны, а глубоко надуманы... Человеку кажется, что если бы он был… или если бы с ним произошло... или если бы мир был... и прочие «если бы», то конкретно у него все сложилось бы так, как он грезит в самых прекрасных снах. А, может, и наяву... Тут и кроется ловушка.
Я не знал что делать.



Китайская мудрость гласит: «Если ты задаешь вопрос, значит, уже знаешь половину ответа». Я постарался убедить себя в том, что деньги и богатство никогда не были главными ценностями в жизни русского человека. Об этом все русские пословицы. Ну, например, «Не в деньгах счастье», «Не имей сто рублей, а имей сто друзей», «Беда деньгу родит», «Деньгами душу не выкупишь». Или: «Пусти душу в ад, будешь богат», «Грехов много, да и денег вволю», «Лучше жить бедняком, чем разбогатеть с грехом».
Мало-помалу я выздоровел. До прихода Прокопия оставалось десять дней. Десять тяжелых дней ожидания чего-то, что, возможно, решит мои проблемы. До этого я каждый день ходил на охоту, чтобы вымотавшись за день, не мучится бессонницей ночью. За эти дни я обошел все вокруг и смело мог сказать, что теперь знал всех белок в округе в лицо. А уж где живут куропатки, кормятся рябчики и косачи, мог найти с завязанными глазами. Как только я снял петли, зайцы забегали более активно. То есть, как бы я не маскировал петли и не натирал хвоей, зверьки их чувствовали.

И вот наступил день «X». С утра я уложил походный рюкзак и приторочил к нему спиннинги, которые не мог бросить. Просушил всю необходимую мне одежду, приготовил обед и стал ждать. Но седьмого февраля Прокопий не появился. Всю ночь я думал, почему он не пришел. Может, заболел?
На следующий день в десять утра я отчетливо услышал звук мотора. Накинув куртку, я выбежал из зимовья. Звук доносился с реки. Я осторожно вышел на утес и увидел снегоход с нартами, быстро передвигавшийся вдоль берега в моем направлении.
— Прокопий! Ты!
— Привет, Анатолич! Не ждал, однако?
Мы пожали друг другу руки.
— А «Буран» откуда?
— А ты думаешь, если мы в лесу живем, то не знаем, что такое техника? Он у меня уже пять лет. Скоро менять буду, совсем старый, однако, как моя старуха, — и Прокопий весело рассмеялся.
— А я на лыжах собрался…
— А давай, иди пешком, а я рядом на «Буране», — опять рассмеялся гость.
— Ох, и хитрый ты мужик, Прокопий! Ох, и хитрый.
Зайдя в зимовье, Прокопий растерялся.
— А где?..
— Да все рядом. Спрятал в тайник. Сейчас пойдем, я тебе все покажу.
Мы поели и, прихватив остальные пожитки, пошли к гроту.
— Ты покойников не боишься? — спросил я.
— Да нет. А что?
— В гроте этом я нашел мужика, давно-давно там умершего.
— Э, таких в тайге много находят. Не страшно.
— Может, похороним его?
— Не. Потом сам уберу. Весной, в марте, приеду сюда.
— Ну, как скажешь.
Мы подошли к склону, поднялись, и я предложил Прокопию заглянуть в лаз.
— Оксе, — только и сказал мой гость.
Лаз заложили камнями, присыпали снегом и пошли обратно.
— Осталось только мясо на лед вытащить, чтоб его звери съели.
— Зачем звери! Давай загрузим в мою нарту и домой увезем.
Загрузили. Осмотрели в последний раз зимовье и поехали. Я несколько раз оглядывался на свой утес, пока он не исчез за поворотом реки. Прокопий, конечно, приврал по поводу трех дней пути. Дорога заняла максимум пятнадцать часов ходу на лыжах.



Ночь провели в его зимовье, которое сильно отличалось от моего удобствами. Еще до рассвета мы уложили его пожитки в нарты и тронулись в путь. Лайка сначала бежала за снегоходом, но потом предпочла нарты. Через двадцать часов мы выехали на лед большой реки, на берегу которой приютилась деревня Прокопия. А на следующий день на машине по зимнику я уже ехал в районный центр, откуда через день улетел в Якутск.

Тринадцатого февраля в четырнадцать часов двенадцать минут я повернул ключ в дверях своей квартиры. С огромным удовольствием принял ванну, побрился, сбегал в магазин за цветами и к пяти часам вечера подошел к проходной предприятия, где работала моя жена. Вскоре она вышла.
— Девушка, можно с вами познакомиться? — сказал я, подойдя к ней.

Читатель вправе спросить, куда девалось золото???

— верьте, хотите — нет, а золото я высыпал в прорубь, прямо напротив моего зимовья. Себе взял небольшой самородок в качестве сувенира, на память о моем шестимесячном самовольном заточении в далекой, но такой прекрасной тайге.

Н.Решетников Нвсб

PS. Эту одиссею я "сдобрил" несколькими своими фото...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1063924 - 21/11/15 05:44 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
ВРЕМЕНА СТАРОДАВНИЕ

Начало ночи. Темная, как спелая голубица, вода на тихих плесах Кюндюдея была неподвижна. Подмытые половодьем деревья, готовые вот-вот упасть, нагнувшись, тянулись по одному берегу. По другому берегу бледнела галечная коса. Золотыми паучками мельтешили в отражениях звезды. Слышно было ворчание далекого переката.

- Вот отсюда и начнем лучить, тут первый холодный родник. Здесь должна держаться крупная рыба. Таймень – не карась, он любит свежую воду.

Спартак соединил два красных проводка и, на палке-светильнике, закрепленным на носу лодки вспыхнула маленькая фара. Я встал на ноги и потихоньку начал отталкиваться тонким шестом. Лодка покачивалась, и в отражение света прыгали по воде. На глубине полутора метров в освещенном кругу были отчетливо видны камни, затонувшие листья, сучки. Спартаку приходилось щурить глаза, чтобы не проглядеть рыбу.

Светлый круг луча наплыл на небольшого тайменя. Рыба не понимала, что на неё набежало. Однако она тихонько пошевелила плавником. Ослепленный таймень не видел, как взметнулась в руке Спартака острога. Хорошо наточенные зубцы с хрустом вошли в спину рыбины. Замутилась вода, задрожало в руках Спартака острожище.
В брызгах я и не заметил, как Спартак перекинул тайменя через борт.

- Силища! – прошептал он, вырывая из спины трезубец.
Я хотел ответить, но он уже снова высматривал рыбу.
В полутьме я заметил движущуюся молочную тень и в это же мгновение Спартак метнул в нее трезубую острогу. Луч осветил в глубине знакомые пестрины.
- Щука! – вскрикнул я.
Качнулась лодка и Спартак вытащил рассеченную острогой щуку.
- Ага, сардон – подтвердил он.

Небо в звездах. По ковшу Большой Медведицы отыскал я Полярную звезду и Малую Медведицу, треугольник Кассиопеи…
- Уснул?! – возвращает меня на землю Спартак.

Яркий в ночи свет скользил по воде.
- Тут родники кругом – сказал Спартак и тут же коротко взмахнул острогой.

Слизоспиный, с сытым брюхом ленивый налим упал к моим ногам.
- Налим! Откуда? – изумился я.
- А место здесь такое – граница. Снизу из Лены щука и налим доходят за вкусными хариусами и сигами, а сверху таймени да ленки за тем же спускаются. Это последний такой плес на реке, ниже только Ленская рыба, выше только Кюндюдейская.

С высокой осины, рыжеперым турухтаном, в полосе луча упал в воду скоробленный холодом осенний лист.

Тишина. Кажется время остановилось. Где-то оно быстрокрылым ястребом летит, а здесь, запутавшись в ловушке меж горных громад, медленно кружит, не зная исхода.

Спартак заколол подряд трех налимов.
- Все, ниже только они и будут попадаться. Греби Колька вверх.
Я развернул лодку и оттолкнулся, чувствуя, что течение все же на плесе есть.

Под нависшим над рекой деревом Спартак наколол на острогу еще одну пучеглазую щуку.
Таймени не попадались, Спартак все мрачнее смотрел в темную воду.

- Однако, пора кончать – сказал он и перевернул острогу жалом вверх.
Я положил шест, взялся за весла.
Спартак тоже сел.
- Ты Колька греби, а я петь буду, как раньше говорили – языком шевелить – не веслом веселить! И он запел:

На поле танки грохота-а-ли,
Солдаты шли в последний бо-о-ой,
А молодого команди-и-ира
Несли с пробитой головой...


Лодка уткнулась в берег. На гальке белел засохший утиный помет. Только выбрались из лодки, на средине реки сплавилась крупная рыба. Спартак шел к почти затухшему костру на скрюченных пальцах под жабры, с раскрытыми ртами висели четыре налима.

Я принес остальную рыбу, подбросил в костер сушняку и занялся тайменем. Разрезал ножом вдоль спины и развернул в розовый лист. Порезал на четыре части и насадив их на тальниковые прутики воткнул над костром. Через пять минут, с подгорелой рыбьей шкуры стекал в огонь рыбий жир. Мясо чуточку подпалилось, отстало от костей.

«Больше сушить не нужно - подумал я – еда самый раз».

Прошла короткая, для меня молодого, ночь. Думал, проснулся первым, но Спартак уже перебирал на берегу сеть. Вечером он обещал показать, как ловить тайменя сплавной сетью, с ней он и возился. Сеть была обычной за исключением кибасьев*, они были согнуты в кружки из ошкуренных еловых сучков в которые мастер вплел отборную гальку. Такие кибасья не проваливаются в ячею, не путают сеть, в воде стоят только на ребре, камнем вниз, и главное не стучат о каменное дно.

Спартак увидел мою заинтересованность кибасьями:
- На таком грузе сеть живая. Ткнется в нее таймень, она качнется, сдаст, и рыба не порвет нить.

Я отошел к кромке воды. Хорошо! С маленького откоса снялся кулик-перевозчик и с криком: «дэкали-дэкали» над самой водой перелетел на другую косу. В ту же сторону просвистела крыльями каменушка.

Поплыли вниз по течению. Мимо проплывали тальники, ольховники, рябина. Плыло небо, и мы плыли рядом со своим тусклым близнецом-отражением. Приятно сидеть посреди лодки на сухом упругом сиденье. Под водой проплывают разноцветные камни. Низко над руслом несутся навстречу каменушки. Увидели лодку и взмыли круто вверх, выронив перышко.
- Мы же ночью сюда плавали – заметил я.
- Сюда конечно, к холодным ключам. Именно тут мы и проведем сеть. Я же говорил вчера, что таймень на летний пристой, на ключах холодных концентрируется.
Я потихоньку подгребал, Спартак стравил сеть и она увлекаемая деревянным «карабликом» дугой перекрыла больше двух третей плеса. Спартак что-то говорил.

«Что ж языком шевелить – не веслом веселить» - вспомнил я его вчерашнюю поговорку и улыбнулся.

Вдруг часть тетивы с березовыми поплавками унырнула в воду. Спартак осторожно стал выбирать и ловко накидывать на березовую рогатульку сеть. Сквозь чистую воду я видел пестрины подтаскиваемой рыбины. Из воды высунулась клином широкая, зубастая голова.

- Сардон! – удивился я. – А где же таймени?
Щука от моего возгласа взбунтовалась.
- Бей Палыч, уйдет!
- Куда? – Спартак крепко вдавил пальцы в глаза и вместе с сетью перевалил пестробокое бревешко в лодку. Мокрый шлепок по башке палкой, глоток воздуха – и повяли сильные плавники.

Щурясь на огненный краешек солнца, мы поплыли проверять ставные сети. В кустах веселилась птаха:
-Тю-ти-ти!.. Чим-чим-чим!.. Чи-зит!..
Пел и Спартак:

Под танк ударила болванка,
Прощай, гвардейский экипаж!
Четыре трупа возле танка
Дополнят утренний пейзаж...


Не хотел нам попадаться в это утро хозяин реки, не хотел...

Н.Решетников Нвсб


Отредактировано Дмитрич (21/11/15 06:08 PM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1068247 - 01/12/15 04:29 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Это умапомрачительные, превосходные вещи!

Давно не читал. И сознаюсь зря не читал. Ведь чтение дарит удовольствие.
Спасибо!
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1068338 - 01/12/15 10:23 AM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Это умопомрачительные, превосходные вещи! Давно не читал. И сознаюсь зря не читал. Ведь чтение дарит удовольствие. Спасибо!


На Здоровье... ;-)


Плеск воды речной
Понятен мне, как слово
Из книжки записной
Далекого былого.

М.Зайцев

БЕЗ ТРУДА НЕ ВЫНЕШЬ РЫБКУ ИЗ ПРУДА

Завтра на рыбалку! На Гравский берег!
Рыбачим мы закидушками, а для них нужна наживка, много наживки. Плата наша за рыбалку, за то, что берут с собой взрослые и есть наживка.
Июль.

Притихла в знойной истоме якутская тайга. Где-то попрятались птицы и звери. Вялые листья кустарников висят безжизненно; по коре сосен сползает тягучая смола и беззвучно падает на землю чистыми каплями.
Голову дурманит запах трав.
Жарко!

В воду бы сейчас, а мы на болоте, сдираем грязными руками мох между кочек, рвем его на десятки кусочков, вынимая из тысяч перепутанных волокон извивающихся червяков. Пот заливает глаза, раздеться бы, да только стонет болото гулом мошкары, комариным звоном. Чертит в воздухе замысловатую вязь пучеглазая стрекоза, гоняясь за комарами. Стремительно взмывает в небо и вдруг, повисает, трепеща целлофаном крыльев. Словив комара и отяжелев, опускается стрекоза на низко склонившуюся над кочкой травинку, отдыхает. Только нам отдыхать некогда, много нужно наживки, очень много – литра три, не меньше. Копаем уже часа три, а и половины не насобирали – скудна на дождевого червя якутская, вечномерзлая земля.

- Не накопаем, не возьмут – говорит Мишка. – Нужно другое место искать.
- Нужно – соглашается Вовка, - и червяк тут мелкий совсем, ничего на такого не поймаешь.
- А может, на сугунскую дорогу рванем, а? – предлагает Колька. – Помните в прошлом году нашли там кучу макулатуры кем-то вываленную посредине леса и в ней целый литр набрали. А потом там же еще кучу щепок нашли и там много нарыли.

Все облегченно вздыхают, готовые ехать хоть куда, лишь бы подальше от болота, от этих злых, рыжих комаров.
Выбираясь из болота, топчут подростки желтые цветы. Ярких цветов у болота много, но слабы они запахом, и едва уловимый их аромат совершенно теряется в густом всеобъемлющем духе болотного багула – узколистного вереска. Ползучий кустарник, усеянный зонтиками белоцветной мелкотни, заполнил и горки, и болота, и сухие мшаники, и все прогалы между деревьями, - ему нипочем ни вечная мерзлота, ни тень, ни ярость солнца.
Идут по склону распадка, под ногами похрустывают бледно-желтые кустики оленьего мха. Полые, густоветвистые стебельки его, сросшиеся в сплошной дерновик, свернулись на верхушках, как подпаленная шерсть, в коричневые узелки спор. Идут к мотоциклу – трехколесному любимцу сельской молодежи, безотказному и не прихотливому помощнику во всех делах и потехах.

- А может в устье Мархинки съездим, за вьюнами? – Спрашивает Мишка. – Если хоть два десятка вьюнов поймаем, точно возьмут, а?
Вьюн наживка знатная и годна на всякую рыбу, кроме мелкой, мелкой рыбе вьюн не по зубам. Не откажется закусить вьюном и любой хищник, но главное это любимое лакомство осетров.
Знойно и тяжело дышит истомленный жаждой понурый лес. Все живое прячется в тень или бредет к воде.
- Поехали! – Махнув рукой, соглашается Колька.
- Ура! – Кричит Вовка, вскакивая на заднее сидение.

Перегорала земля в зольную пыль, дымиться под колесами. Все вокруг дороги серо от пыли: деревья, машины, лица и одежда людей.

Вот и река с волнующим запахом здоровой воды, запахом прибрежных трав и донных растений, и не хочется вспоминать болотную лужу ржаво-красную, с радужной пленкой, загадочно затаившуюся между лохматыми кочками.

Еще пыль не улеглась над прибрежной дорогой, а подростки уже огласили речку фырканьем и плеском, криком и фырканьем. Старший о наживке не забывает, кричит выбирающемуся из воды, долговязому, с выцветшими волосами пареньку:
- Мишка, ведро за сидением достань и нам кидай, а сам банку поищи или еще чего для вьюнов….
Плюхается помятое цинковое ведро в воду, поднимая веер брызг.

Добыть вьюна целая проблема, но Колька залазит по пояс в воду, зачерпывает ведром донный ил и спешит на берег. А ил топкий, ноги вязнут, а под илом ледяная стужа мышцы сводит. Вывалил ил на берег, быстро, быстро в шесть рук прощупали весь – нет вьюнов. И снова в воду, оттуда с тяжеленным ведром на берег. Не каждое ведро и донести доводится, падает Колька, не вытянув увязшую ногу из ила. Наконец мелькнула юркая змейка, выскочила из кучи ила и тут же винтом попыталась обратно зарыться. Не успела, схватил ее Мишка, заорал:
- Е-е-е-сть!
Вовка взялся ил со дна поднимать. Колька отдыхает, вдыхая полной грудью теплый загустевший воздух, насыщенный тальниковым духом. Хорошо! Кукушка отсчитывает ему бесчисленные годы жизни.

Мишка успел схватить еще двух, и очень этим доволен. Вьюнов он кладет в трехлитровую стеклянную банку наполненную илом и водой.

Долго еще копаются в донном иле пацаны, устали, голодные и все в грязи, но довольны – четырнадцать вьюнов. Целое богатство!

День отошел. Огромное солнце раскаленным багровым шаром скатилось за синеватую гряду дальнего леса. Закат пламенел. Огненный разлив небес ширился, полыхал огромным незатухающим костром. Потом краски померкли. А когда в густых сумерках утонули заречные дали, мотоцикл подкатил к деревянному дому на краю поселка. Куривший на крыльце мужчина спросил:
- Ну, как?
- Будет рыбалка…. – Ответили от мотоцикла.
- Лады. – Огонек сигареты вспыхнул светлячком и скользнул вниз. - Теперь воды натаскайте матери, чтоб на два дня хватило. Картошки из хранилища принесите и с собой и домой. Ты Вовка сапоги заклей свои рваные, и лодку за одно накачай, посмотри цела ли… Ну, и собирайтесь…..
- Ура!!! – в три голоса рванулось в тишину, и было в этом «ура» все, и восторг и готовность хоть всю ночь таскать в дом воду, и даже снова поехать на болото копать червей.

Николай Решетников Нвсб 2012г.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1068543 - 02/12/15 01:45 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
SEMEныCH Оффлайн


Зарегистрирован: 29/08/13
Сообщения: 2135
Откуда: Владивосток 1ая речка
Публикации достойны уважения .
Удачи в пути & НХНЧ
_________________________
Того , кто не по зубам , едят глазами и сплетнями .

Вверх
#1068785 - 02/12/15 10:48 AM Re: С тайгой наедине... [Re: SEMEныCH]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено SEMEныCH
Публикации достойны уважения .
Удачи в пути & НХНЧ


СПБ, Семеныч!
Я обязательно передам твои слова моим друзьям... ;-)



Это Николай Решетников



Это В.М.Санги
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1073684 - 13/12/15 10:01 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Три судьбы

Миша

В берлоге было сухо и тепло. Рыжие, суглинистые стены выворота и толстый слой дерна между корней громадной лиственницы, которую пытался свалить извечный враг таежных великанов - ветер, надежно защищали чуткий сон медведя. К тому же, главное покрывало зимней тайги, снег, нынче был глубок и плотен.

Медведь лег в берлогу недавно. Он пока еще не облежался на натасканной подстилке изо мха, коры и мелкого лапника, поэтому по-настоящему спал только ночами и немного днем. Утром же и вечером косолапый просыпался и вспоминал прошедшее лето.
Для него лето началось с последних дней апреля, когда он в закатках на грубой шерсти выбрался из берлоги. Рыча и елозя задом по корневищу, избавился от закрывавшей вход пробки из спрессованной шерсти, муравьев, смолы и сухой травы. Шатаясь на трясущихся от долгого бездействия лапах, побрел он по проталинам обходить места, где оставались недоеденные остатки осенних трапез. Кое-где сохранились косточки, которые за зиму не растащили серые разбойники-волки и хитрые росомахи. Бродя по проталинам, щипал он прошлогоднюю травку и шел, шел к извилистой старице, соединявшей большую реку с таежными озерами. Впервые на эту старицу привела его когда-то мать-медведица. Она же защищала его от других медведей, показывала, как и где можно поймать икряных щук, сотнями пробивавшихся к местам нереста. Матерые медведи встретили его, молодого, неприветливо, но он и не претендовал до срока, конечно, на лучшее место. Устроившись рядом со старым, с плешивым черепом и сединой на худой длинной морде медведем, который из-за немощи не осмелился даже огрызнуться, он стал терпеливо ждать.

И вот в один из теплых вечеров зашевелилась залитая холодной талой водой болотная трава. То там, то здесь на воде появлялись воронки от мощных щучьих хвостов. Утолив первый голод, медведи нежились на весеннем солнышке, лениво огрызаясь на соседей. Ярко-голубое небо над тайгой постепенно бледнело, день становился длиннее, а ночь совсем потеряла тьму.
За щукой пошел язь. В узком месте старицы рыба своими телами перекрывала поток воды, образуя живую плотину. Ток воды прекращался, вода начинала подниматься, копилась и однажды, собрав многотонные силы, прорывалась, унося с собой рыбу вперемешку с таежным мусором.

Там он впервые увидел людей. Сначала послышался тревожащий душу звук, потом в небе показался яркий диковинный предмет, который опустился на противоположном берегу мари, где была еще одна старица. Место, где приземлился вертолет, было высокое, и медведь отчетливо разглядел людей, выгружавших бочки, ящики и мешки. Он хотел уйти в тайгу, подальше от этих шумных существ, но матерые медведи никак не реагировали, и он, глядя на них, тоже решил остаться. На следующий день он все же ушел, подгоняемый резким, громким треском выстрелов - люди стреляли уток. Он возвратился на свою территорию, где знал все муравейники и тропы лосей, лис, оленей и росомах. Была на его участке и человеческая берлога, но он еще ни разу не видел там человека.

В тайге становилось все шумнее. Прилетали птицы, вылезали из хаток бурундуки. На укромных, сухих полянах зайцы прыгали друг за другом. Быстро, очень быстро появлялась зеленая, сочная трава. Глухари и косачи первыми отпели свои брачные песни, отодрались, разбросав черные перья по сухим, прогретым солнышком опушкам.

Ступая полной стопой, медведь вразвалку спустился в распадок, где в кустах ольшаника заметил серый шар осиного гнезда. Пасть наполнилась слюной при воспоминании о сотах. Медведь встал на задние лапы, ухватил передними хрупкий домик и потянул. Шар смялся, но осы из него не полетели. Острыми когтями он разорвал покинутое насекомыми гнездо, понюхал его и бросил на землю, недовольно рявкнув и ударив лапой трухлявый пенек, который разлетелся на мелкие щепки. Потом он поднялся на пригорок, уселся и стал принюхиваться к доносившимся из тайги запахам.

Не прошло и двух недель, как тайга оделась в нежную, ароматную листву. Между травами появились первые цветы, а в гнездах - пестрые яйца.

Медведь обошел все свое царство, определив по пахучим и видимым глазом меткам соседей, границу. Он ел все, что попадалось, заметно окреп и все чаще стал принюхиваться к запахам оленей. Однажды, петляя по тайге, он выследил в густом ернике место, где паслись косули, и после долгих наблюдений устроил на границе ерника засаду. Долго ждать не пришлось. Стайка легких, быстроногих животных, постояв немного на пригорке, двинулась в проход между густыми кустами. Как только первое животное поравнялось с упавшим деревом, медведь метнулся к нему и крепкой, широкой лапой с острыми, как бритва, когтями, со страшной силой ударил бедное животное по позвоночнику. Перенеся тушу в укромное место, медведь лег, положил на нее лапы и впился острыми зубами в пах. Съев требуху и все внутренности, он завалил добычу ветками, отошел в ближайший распадок и лег отдыхать. Косули ему хватило на три подхода.

Когда вывелись утята, медведь стал приходить на небольшое озеро, берега которого поросли густой, высокой травой. Сначала он бросался в воду, плескался, фыркал, выгонял из воды утиные выводки, а потом катался по траве, давил тяжелой своей тушей не успевавших убежать утят и ел их.

В июне на границе своего участка медведь унюхал запах, который взбудоражил в нем неведомое до того чувство. Запах этот звал его за собой, тянул, заставлял учащенно биться сердце. И медведь, не в силах удержаться, перешел границу и косолапо побрел по «чудесному» следу. На второй день пути он увидел ту, от которой исходил этот запах. Это была медведица с красивой, как показалось медведю, почти отлинявшей шерстью.

Первые три дня они не отходили друг от друга, забыв в любовной утехе обо всем. На четвертый рядом с ними появился еще один медведь. Пришелец всячески демонстрировал угрозу: оттопыривал нижнюю губу, показывал клыки и широко открывал глаза. Он несколько раз пытался напасть, но что-то удерживало его. У медведицы в эти минуты краснели белки глаз, что выдавало ее недовольство.

Медведь не стал отстаивать свои права на медведицу, что-то подсказывало ему, что нужно уйти. Кроме того, он боялся, что в его отсутствие кто-нибудь займет его такой удобный участок.
Между тем, тайга благоухала запахами цветов и трав. Дни стояли жаркие и ясные. По кромкам болот появилось много лягушек и ящериц, которых медведь ловко ловил, перевернув корягу или обломок ствола. Разворотив мощными лапами трухлявые обломки деревьев, чувствительными губами и языком он выбирал из трухи гусениц и личинок, ел муравьев и траву. Новая, чистая шерсть на медведе переливалась на солнце десятками оттенков, он быстро набирал вес. Когда жевать надоедало, он играл, придумывая себе веселые занятия.

Обилие ягод во второй половине лета сделало медведя на какое-то время добродушным, но к осени он почувствовал, что нужно добывать мясо - жира было нагуляно не достаточно.
Сохатых вокруг было много, но добыть этого опасного зверя медведю было не легко. Длинные ноги не только быстро уносили их от опасности, но и были прекрасным оружием в ближнем бою. И все же однажды молодой сохатый попал в ситуацию, когда бежать ему было некуда, и медведь смело пошел на еще не совсем отросшие, опущенные к земле рога. Два самых крупных зверя якутской тайги с дрожащими от напряжения мышцами впились друг в друга внимательными взглядами. Первым сделал шаг медведь, и сохатый, не выдержав, бросил на него свое мускулистое тело, воткнув рог в левый бок своего врага. Медведь с легкостью балерины отпрыгнул, цепляя передней лапой бок разъяренного быка. От страшного удара хрустнуло подцепленное когтями ребро. Лоскутом слетела с ребер крепкая шкура, из страшной раны брызнула темная кровь. Медведь в этот момент, как хоккеист, зацепившийся клюшкой за своего соперника, в акробатическом прыжке, за долю секунды, умудрился развернуться и кинуться на окровавленный бок по инерции разворачивавшегося влево за своими рогами сохатого. Бык не успел проскочить настолько, чтобы ударить медведя задними ногами. Получив второй удар в круп сразу двумя медвежьими лапами, он свалился.

Медведь не сразу кинулся на него, видя перед собой могучие ноги с острыми копытами. Он выждал, когда сохатый поставил на землю передние ноги, и только тогда с грозным рыком бросился на него и нанес сильный удар сначала по позвоночнику, а когда мимо просвистели в ответном ударе рога, и перед глазами медведя появилось не защищенное горло, он полоснул по нему лапой и тут же отошел. Несмотря на кровь, хлеставшую из страшных ран, сохатый вскочил на ноги, качнулся и снова бросился с опущенными рогами на медведя. Он вложил в этот бросок все свое отчаяние и последние силы. Медведь увернулся от удара и отскочил так, чтобы не дать сохатому отступить. Они без движения стояли друг против друга, не предпринимая попыток к борьбе. Из сохатого вместе с кровью медленно уходила жизнь, а медведь ждал, когда можно будет без риска начать трапезу.
После этого боя медведь почувствовал себя воином и стал регулярно добывать мясо. Северного оленя он брал измором, гоняясь за ним по двадцать километров и изматывая до такого состояния, когда тот с вывалившимся языком просто не мог оказывал серьезного сопротивления. Не бегал он только за косулями, неслышно подкрадываясь и терпеливо выжидая, когда эти чуткие животные подойдут на расстояние броска.

К октябрю медведь сильно разжирел, стал округлым, лоснящимся, тяжелым и довольным. Движения его стали неторопливы, шкура при ходьбе красиво переливалась. Теперь он искал место для зимовки. Белое и пока тонкое покрывало снега легло на посеревшую тайгу. Медведь забрался в заранее подготовленную, удобную берлогу в закоряженных, завалеженных дебрях, не доступных, как ему казалось, для людей, долго перед этим петляя и запутывая следы.

Александр

Закончив мездровать шкурку, Александр выпил кружку горячего чая, развесил в зимовье сырую одежду и с удовольствием растянулся на нарах. Тело хоть и тренированное, но от длительного лыжного перехода ломило. Шестой год он охотился на этом участке, обустраивая его так, чтобы каждый дневной переход заканчивался в удобном зимовье. Это зимовье было крайнее, дальше лежал участок Иннокентия. Когда-то и этот участок достался ему в наследство от старого эвенка, умершего прямо во время промысла. Александр в тот год вернулся из армии, подал заявку и тут же получил его.

Два года армии пролетели как два дня. Служил Александр легко. Он любил оружие и с детства был привычен к его холодной тяжести. Любил парень дальнюю ходьбу, физическую работу, был вынослив и упорен в достижении цели. По пути в часть, сначала в самолете, потом в душном общем вагоне, он не пил, как многие другие, портвейн, поэтому на сборном пункте возле станции Наушки, его заметил майор, который первый отбирал из пополнения бедующих солдат. Майор Красин оказался командиром отдельного разведывательного батальона. Почти все офицеры гвардейской части имели боевой опыт, у многих на парадных мундирах поблескивали медали и ордена. Воинские занятия в батальоне проходили ежедневно и днем, и ночью. Не успели прибыть со стрельб, уходили в поиск. Пробегали кросс и через час по тревоге выдвигались в район для проведения разведки боем. Засады, хождения по азимутам, занятия самбо и операции по задержанию реальных нарушителей границы не давали времени для грусти по дому.

Из армии Александр вернулся крепким мужиком с простыми и понятными планами на ближайшие пять лет. В первую очередь он окончил курсы пожарников-парашютистов и устроился на работу на местную базу авиационной охраны лесов от пожаров. Зимой тайга не горит, поэтому он решил в это время года заниматься охотой, для чего взял участок. Понимая, что всю жизнь прыгать с парашютом на горящую тайгу не получится, поступил на заочное отделение Хабаровского лесотехнического техникума.

Однажды, во время сессии, прогуливаясь вечером по городу, он увидел, как к испуганной девушке грубо приставали двое нетрезвых парней. Заступился за нее. Завязалась драка. У одного из хулиганов был нож. И если бы не солидная подготовка в разведбате (спасибо отцам-командирам), неизвестно чем бы закончилось это заступничество. Таня оказалась студенткой последнего курса Хабаровского учетно-кредитного техникума. Свадьбу сыграли через полтора года. Четыре года совместной жизни пролетели как один день, появились двое сыновей: один, похожий на отца, другой - на мать. Александр работал летнабом , Таня в сбербанке. Купили дом, снегоход, моторную лодку, мотоцикл.

Работа над тайгой помогала и в охоте. Александр купил списанный грузовой парашют и каждую осень сбрасывал на нем прямо к зимовью двухсоткилограммовую бочку с припасами. Так решалась проблема завоза груза, а сам он уже по снегу заезжал на «Буране» на свой участок. Других завозили на вертолете, высчитывая потом деньги за завоз из стоимости сдаваемой пушнины.

Все в их семье складывалось хорошо, но однажды в магазине к Татьяне подошел высокий, стройный мужчина и предложил познакомиться. Таня ответила, что замужем. Мужчина сказал, что это не имеет значения, что она ему давно нравится и он все равно будет добиваться взаимности. С тех пор мужчина несколько раз пытался завязать с ней разговор, то приходя в банк, то встречая ее на улице. Таня рассказала об этом Александру и показала ему странного ухажера. «Не переживай, - сказал Александр. - Я знаю его. Это начальник ВОХР из нашего аэропорта. Мне кажется, он безобидный, а к женщинам пристает, наверное, от скуки, потому что не женат». На том и успокоились.
Через неделю после этого разговора при очередном тренировочном прыжке у Александра не раскрылся основной парашют. Опыт помог справиться с ситуацией, и он благополучно приземлился на запасном парашюте, получив лишь несколько синяков. При расследовании инцидента выяснилось, что была искусственно разрушена сшивка крепления втулки к вытяжному парашюту. Кто мог надрезать сшивку на парашюте Александра в охраняемом помещении, осталось тайной.

Еще через неделю по тихому городку разнеслась весть о том, что в Александра, возвращавшегося с аэродрома на мотоцикле, стреляли из леса. Пуля от мелкашки попала в фару, а это значило, что от смерти Александра отделила какая-то доля секунды. Подарила ему эту долю секунды обыкновенная рытвина на дороге, возле которой он резко притормозил. Милиция, естественно, никого не нашла, да и мотива для покушения просто не было. Решили, что это была шальная пуля, может быть, дети по банкам стреляли.

Осень, как всегда, пришла следом за первым циклоном. Затяжные дожди пропитали тайгу влагой. Похолодало. Пожароопасный сезон закончился.

Александр, закончив все служебные дела, написал заявление на отпуск. Первую неделю копал и сваливал в подпол картошку. За следующую неделю заготовил на зиму рыбу, перевез на противоположный берег Лены «Буран» с нартой во двор к знакомому колхознику и стал собираться на промысел.
За два дня до отбытия Александр встретил в аэропорту, куда приехал по какому-то неотложному делу, начальника ВОХР. Тот подошел к нему сам и сказал, что они теперь соседи по промысловым участкам. Никто не слышал, чтобы Стулий был охотником, поэтому Александр очень удивился.

- А куда делся бывший хозяин? - спросил он.
- Не знаю, - ответил Стулий. - А с тобой мы, может, еще встретимся.

И, не попрощавшись, ушел.
«Странный тип», - подумал Александр.

Аркадий

Стулий налил в кружку с отбитой эмалью спирт и взял грязными после растопки буржуйки пальцами кусок холодного мяса. «Нет, я буду не я, если не достану тебя, везунчик хренов». Спирт обжог не только горло, но и душу. Он сунул в рот еще один кусок и лег на нары.

Он был высок, строен, но бесцветен, как и вся его тридцатитрехлетняя жизнь.

Ему было пять лет, когда отец, не выдержав бесконечных истерик матери, ушел из семьи. С тех пор объектом ее любви стал он - ее единственный сын. В военное училище он поступил, только чтобы сбежать подальше от дома и оказаться в чисто мужской среде. Но служба быстро надоела ему и стала в тягость. Прослужив в должности командира взвода шесть лет, он уволился из армии, искренне считая, что ему просто не везет. Например, когда он не совсем трезвый возвращался с вечеринки по поводу своего представления к званию старшего лейтенанта, он ввязался в драку с патрулем. И так как вина его была очевидна, представление на звание отозвали. В следующий раз, когда освободилась вакансия командира роты и его назначили исполняющим обязанности, он решил не упускать шанс и на ближайших же учениях показать всем, кого они так долго морили взводным. Не проверив готовность к форсированию водной преграды плавающих танков ПТ-76, лейтенант Стулий погнал их в реку Чукой, где один из них утонул прямо посередине реки. Аркашу отправили обратно взводным. Жена Люська к тому времени от него сбежала, потому что поняла - генеральшей ей не быть. Любви у нее к нему, конечно, не было, просто в их городе каждая третья девушка выходила замуж за выпускника местного военного училища. Стулий запил.

В военной форме, без погон, он поехал на БАМ, но очень скоро понял, что там почти как в армии. Нравилась ему только природа, вернее, не природа, а хорошая охота в тайге. Тогда Аркадий решил начать новую жизнь в каком-нибудь таежном райцентре и выбрал О-ск, что на Лене. Добрался он туда на рейсовом Ан-24 и, прогуливаясь по аэропорту, увидел на деревянном одноэтажном здании вывеску штаба М-го отдельного авиаотряда О-ской отдельной авиаэскадрильи.

Смело войдя в штаб, Аркадий зашел в первый же открытый кабинет, где за столом сидел и что-то писал лысоватый мужчина в летной кожаной куртке. Аркадий попросил разрешения войти.
- Войдите, - сказал мужчина. - Слушаю вас.
- Я бывший военный, хочу вот обжиться тут. Работы у вас в аэропорту не найдется?
- Военный? Летчик что ли?
- Нет, общевойсковое училище.
- А почему из армии ушли? Да вы присаживайтесь.
- Так вышло. Ну, не пошла служба.
- А с этим как? - мужчина дотронулся пальцем до горла.
- Я не алкаш.
- Это хорошо. Есть у нас командная, так сказать, должность и как раз по военной части. Начальник ВОХР.
- То есть старший сторож?
- Ну, если нравится так называться, ради бога.
- А, была не была! Согласен.

Так началась новая жизнь Аркадия в О-ке. Комнату для проживания ему выделили не в общежитии (там их просто не было), а в здании ВОХР. Удобно: живешь, где работаешь.
«Ставить» службу ему не пришлось, все уже было налажено до него. Все двигалось по установившемуся раз и, как казалось, навсегда порядку. Караулы несли службу, а авиатехники несли с аэродрома бензин, сливаемый с самолетов Ан-2. Разнообразие вносили только коровы, неизвестно как проникавшие на аэродром и угрожавшие своим тупым поведением безопасности полетов. От скуки Аркадий продолжал выпивать, причем в одиночку. Рыбалка и охота тоже уже не доставляли былого удовольствия.

Однажды зайдя в сбербанк, чтобы положить на сберкнижку часть зарплаты, он увидел молодую женщину, сотрудницу банка. Была она, в общем-то, обыкновенной внешности, Аркадий встречал и красивее, но было в ней что-то такое, чего ему не хватало в этой жизни. В тот же день, выспросив у кассирши, он узнал, что девушку зовут Татьяна, она замужем и имеет двое детей, муж летнаб, свой дом - полная чаша.

И поселилась в душе Аркадия тоска. «Почему некоторым все, а мне ничего? - думал он. - Почему этот летнабишка и дом имеет, и жену хозяйственную, и детей, и все, что только можно придумать в этом забытом богом краю?» Вечерами тоску уже невозможно было залить даже водкой, перед глазами стояла Татьяна.

«Я ее отобью», - решил Стулий и начал искать случай познакомиться. Первая попытка произошла в продовольственном магазине и была неудачной. Все остальные тоже. Татьяна не хотела ни разговаривать, ни, тем более, обращать на него внимания.

«Нужно избавиться от мужа», - подумалось тогда Аркадию и он стал присматриваться к счастливому мужу, отцу семейства. Однажды он подошел к группе парашютистов, укладывавших парашюты перед тренировочными прыжками. В группе укладывал свой парашют и Александр. Стулий очень внимательно наблюдал за тем, как Александр и другие укладывают парашюты, запоминая порядок операций. Тогда же он узнал, что парашютами не меняются, у каждого он был свой. Никто не обратил особого внимания на то, что начальник ВОХР задержался среди парашютистов. Служба, за порядком человек следит.
Парашюты после прыжков сдавались на склад тут же на аэродроме. Охраняли склад, естественно, стрелки ВОХР.

Стулий очень хорошо запомнил парашют летнаба и, открыв ночью охраняемый им самим склад, подрезал нитки на первой попавшейся детали парашюта.

Но Александр остался жив, а Татьяна, заметив его на улице, теперь немедленно переходила на другую сторону.
Тогда Аркадий решил просто застрелить соперника. Засаду устроил по всем правилам. Не то, что когда-то в армии. Все было предусмотрено до мелочей: алиби, дистанция, с которой не промахнешься, ликвидация следов. Аркадий знал, что тозовочная свинцовая пуля деформируется так, что определить, из какой именно мелкашки был произведен выстрел, практически невозможно. И он выстелил, наверняка, с сорока метров. И… промахнулся.

Но не тот человек был Стулий, чтобы простить обиду. Его не интересовало, откуда взялась эта обида. Если она есть, значит, кто-то виноват. И этот кто-то - Александр.
Еще раз покушаться в городке было опасно. Стулий, зная, что Александр занимается промыслом, выяснил, где расположен его участок, и потратил немало усилий и средств, чтобы получить соседний.

И теперь он лежал на нарах и думал: «Если я просто застрелю летнабишку, то все подозрения падут именно на меня. Сопоставят, проверят и наручники обеспечены. Опять же следы. Зима, и без них не обойтись. Эх, хорошо бы сбежавших заключенных. Но те бегают весной, в крайнем случае, летом, а сейчас начало зимы. Туристы тоже закончили свои сплавы и походы, в тайге только промысловики да дикие звери». Ничего не придумав, Аркадий уснул.

На следующий день он решил никуда не ходить. Стал готовить капканы, вспоминая все, чему его учили опытные охотники, но больше думая о том, как угробить соседа. Все сводилось к тому, что это должен быть несчастный случай. Но как его организовать, Стулий пока не знал.
Он стоял возле зимовья, когда услышал отдаленный лай собаки. «Никак сосед в гости пожаловал, - подумал Аркадий. - А я еще ничего не придумал». Он зашел в зимовье, подбросил пару поленьев в железную печь и, борясь с охватившим его желанием взять в руки ружье, поставил чайник.

Он вышел из зимовья, покуривая в рукав, и вгляделся в тайгу, пытаясь разглядеть там человека на лыжах. Но появился человек верхом на лошади, и это был явно не Александр.
- Э, пирибет, однако, - не слезая с низенькой, лохматой якутской лошадки, поздоровался гость.
- Здорово. Ты как тут оказался?
- Посмотреть пришел.
- На что посмотреть?
- Так… на все.
- Ну, заходи. Смотри.
Гость слез с лошаденки, привязал поводья к вкопанному столбу, который Стулий как-то и не замечал раньше, и вошел следом за Аркадием в зимовье.
- Раздевайся, садись. Чай пить будем.
- Э, чай это совсем хорошо. Меня Иннокентий зовут, а тебя?
- Аркадий, - разливая чай по кружкам, представился хозяин. - Значит, это твой участок был, да?
- Однако, мой. Но начальник сказал, что мне поближе к деревне дает и этот забрал совсем.
- И зимовье ты ставил, да?
- Зимовье русский один помогал рубить, теперь его нет уже, давно это было.
- Это видно, что давно. Холодное, старое зимовье.
- Ты мужик молодой, однако, новое себе срубишь.
- А тебе нравится этот участок?
- Привык тут, однако.
- Ну, может быть, я откажусь от него в следующем году, ты и вернешься.
- Правду говоришь, Аркадий?
- Да неважно у меня с промыслом получается. Попробовал вот и думаю, что откажусь на следующий год.
- Не зря я пришел, однако. Хороший ты человек, Аркадий, - громко отхлебнул чай и поставил кружку Иннокентий. - Если, правда, отдашь, я тебе берлогу покажу. Тут недалеко, возле речки, за которой Александр охотится.
- Берлога?
- Хороший, однако, там медведь. Шкура шибко дорогая будет.
- А у этого Александра зимовье далеко отсюда?
- Большое три дня ходу, а маленькое совсем близко отсюда и от берлоги совсем близко. Но он там только ночует и дальше ходит, и так весь сезон. Хороший охотник Александр, никогда Иннокентия не обижал и помогал всегда.
- Покажешь дорогу к Александру?
- Покажу, однако, почему не показать.
- А твой участок далеко?
- Не шибко далеко, два дня ехал, смотрел, капканов не видел. Удивлялся: участок есть, а капканов нет.
- Так я еще только учусь. Поставил пока только треть, но скоро все поставлю. Как только места хорошие найду.
- Зачем искать, пойдем сейчас покажу.
- Ну, пойдем. А завтра с утра берлогу и зимовье Александра покажешь, да?

Утром встали рано. Позавтракали и отправились к «пограничной» речушке. День был пасмурный и теплый. Через два часа пути Иннокентий остановил лошадь:
- Аркадий, вон видишь лиственницу, наполовину сваленную?
- Та, что на склоне?
- Точно. Вот под ней, под выворотом и лежит медведь. Только ты один не ходи, лучше позови Александра, он медведей уже добывал.
- У меня СКС, и сам справлюсь.
- А ты когда-нибудь охотился на медведя?
- Думаю, не страшнее, чем на человека. Я же офицер, меня воевать почти три года учили против танков даже, а ты «медведь».
- Танком человек правит, а медведь - зверь. Что он думает, не я, не ты не знаешь, однако.
- А зимовье Александра где?
- Вон распадок видишь? - Иннокентий показывал рукой на юго-запад.
- Это тот, с клочком ельника?
- Во-во! Он, однако. Зимовье в самом начале распадка, рядом с рекой. Александр приходит туда вдоль реки и уходит утром вверх по распадку. Дальше обходит вон те сопки с той стороны, там опять маленькое зимовье и идет обратно два дня до большого зимовья, между ними еще зимовье.
- Сколько же он их настроил?
- Три до него были, три он срубил, когда еще с отцом своим охотился.
- Ну, Иннокентий, спасибо тебе за науку, за берлогу. А участок я тебе освобожу. Как только выйду из тайги, сразу и откажусь.
- Хорошо, однако. Ну, тогда я пойду. Прощай, друг Аркадий.
Когда Иннокентий скрылся между заснеженных деревьев, Аркадий съел кусок копченой колбасы с черствым хлебом и пошел вдоль речки в сторону зимовья Александра. Всего через час он стоял напротив места, указанного Иннокентием, и разглядывал в бинокль крохотное строение, приткнувшееся к стене векового ельника. Судя по отсутствию дыма, хозяина в зимовье не было, но о том, что он бывал там нынче, говорило многое, в том числе и свеженапиленные дрова.

К своему зимовью Аркадий пошел напрямую, засекая время и считая пары шагов. На обратный путь ушло два часа тридцать шесть минут. «Отлично, - решил он, - построю все маршруты так, чтобы постоянно выходить к наблюдательному пункту».
Решил, сделал. День с утра, другой перед сумерками по две-три минуты наблюдал он за зимовьем. Через две недели, он точно знал, через какое количество дней Александр появляется в этой избушке и сколько проводит там времени. Знать-то знал, но что делать дальше? Не так-то легко осуществить «несчастный случай» в тайге, да еще с опытным охотником. «А что если, - вдруг пришла мысль, - поднять из берлоги медведя, ранить его слегка и оставить гулять на свободе. Раненый-то он людей не любит, злой будет. А тут летнаб с одной мелкашкой. Получится - хорошо, нет - дальше думать будем. Не заломает и ладно, ловушки-то точно разорит. Голод не тетка».

В тайге

«Ох, и хитрый попался соболек, - думал Александр, подходя к зимовью. - Все ловушки обошел. Ну, ничего! Я тебя завтра догоню, не уйти тебе от меня».

Утром Александр проснулся позже, чем обычно. Идти по темну не было смысла. Кроме этого, он знал, что и соболь тоже будет спать, не чувствуя преследования. Печь топить не стал, позавтракал остатками ужина, запил холодным сладким чаем, покормил преданно заглядывавшую в глаза Пулю и, подперев палкой двери, отправился вдоль берега вверх по реке. Капканов он тут не ставил и ходил только однажды вместе с Иннокентием. Теперь того не было, а нового промысловика, он ни разу не видел и не слышал. Может, он и не охотился вовсе?
На утреннем небе ни облачка. Ноги сами бегут туда, куда подсказывает им охотничье чутье и знание повадок маленького хищника. Пуля то исчезала в тайге, то появлялась вновь, то и дело, поглядывая куда-то за речку. Сначала Александр увидел, как впереди, метрах в двухстах от него, дрогнула огромная, старая лиственница, наполовину сваленная ветром. Потом возле ствола появилось облачко дыма, раздался хлопок, и дерево с грохотом повалилось на землю. От неожиданности Александр даже присел.

«Кусок ступени от ракеты, - мелькнуло в голове. - А дым откуда? Взрыв, самый настоящий. Снаряд? Откуда?» Пока все это вертелось в голове, послышался рев зверя и через секунду сухой треск выстрела. Александру из-за кустов и снежной пыли от рухнувшего дерева не видно было, как из берлоги с ревом вылетел огромный медведь. Зверь крутнулся на одном месте, потом прыгнул в сторону, налетев на другое дерево, и замер. В этот момент бедро его обожгла боль. Хоть зверь и был слаб зрением и близорук, как все медведи, он все же увидел того, кто посмел нарушить его покой. Человек стоял тут же, возле дерева. Не раздумывая, ошалевший от взрыва и ранения зверь бросился на врага с такой прытью, какой человек от него никак не ожидал. Напуганный и растерянный человек все же успел вскинуть карабин и выстрелить. Пуля просвистела над головой медведя.

Другая Пуля - лайка Александра, уже неслась к медведю. Следом, скинув на ходу рюкзак, бежал Александр. Когда он выскочил из кустов, Пуля уже добежала до места событий.
Выстрелить еще раз Стулий не успел. Медведь, не сбавляя скорости, в считанные мгновения оказался прямо перед ним. Неосмысленно повинуясь какому-то инстинкту, Стулий метнулся за ствол дерева, и это спасло его от прямолинейной атаки не пришедшего в себя медведя. Зверь проскочил мимо дерева, тормозя, заскользил вниз по склону. Но вместо того, чтобы убежать, развернулся и бросился на человека. Может, животный страх, может, информация из подсознания заставила Аркадия сорвать с головы шапку и бросить в мчавшуюся на него бурую массу мышц, клыков и когтей. Медведь остановился лишь на миг, которого ему хватило, чтобы разорвать в клочья офицерскую шапчонку. И снова его налитые кровью глаза остановились на Стулии. Медведь сделал еще один прыжок, предпоследний. И тут Аркадий вспомнил, что в руках у него оружие и… бросил карабин в медведя. Медведь в недоумении притормозил и взмахом лапы отбросил летевший в него предмет, который все же задел бок зверя и упал в снег. В следующий момент медведь оказался в опасной для человека близости и, воспользовавшись этим, нанес левой лапой удар по ненавистному, воняющему чем-то чужим для его родной тайги существу.

Аркадия отбросило на два метра, боль в правой руке и боку парализовала его волю и без того далеко не железную. Он хотел закрыть глаза и не смотреть в страшную пасть с желтыми клыками и слюной на губе, но глаза не закрывались. Медведь прыгнул к нему, как бы присел, прежде чем навалиться на жертву, и тут на него из-за дерева с рычанием метнулась серая тень. Лайка мужественно впилась клыками в медвежью штанину и успела отскочить, когда тот развернулся. Медведь бросил неопасное для него, вонючее существо, валявшееся перед ним на снегу, и развернулся к собаке.

Собака была опытная, поэтому держалась на расстоянии, но так досаждала косолапому, что он весь сосредоточился только на этом вертком, шумном и злом зверьке, не заметив целившегося в него человека. Медведь почувствовал удар с правой стороны, и следом страшная боль разорвала что-то в его груди. От следующего удара в шею в глазах у него все померкло, и он стал заваливаться набок. Злобный с повизгиванием лай удалялся в темноту, из которой всплывали красные пятна, и вскоре затих. Он увидел мать-медведицу и сосну с красивым оранжевым стволом. От нее исходил аромат смолы, желтой и прозрачной, как молодой мед, а кудрявая крона шумела ровно-ровно. И это было последнее его ведение, последний сон.

Александр вынул из ствола гильзу тридцать второго калибра, дунул в ствол. Больше спешить было некуда, медведь и человек не шевелились. Успокоиться не могла только Пуля, недоверчиво наблюдавшая за все еще вздрагивавшими мышцами зверя.
- Живой? - видя полные ужаса глаза Аркадия, спросил Александр.
- Я… Я... Я не хотел… Я думал… - бормотал Стулий. - Больно руку.
- Посмотрим.

Александр наклонился, осторожно дотронулся до руки и по ее неестественному изгибу понял, что она была сломана. Судя по разодранному бушлату, досталось и ребрам.
- Раны твои так себе, до свадьбы, как говорится, заживут. Идти, я так понимаю, ты тоже сможешь, а мы тебя с Пулей проводим. Лыжи-то где?
- Здесь где-то рядом, - прошептал, приходя в себя Стулий.
Он приподнялся, сморщившись от боли, тупо уставился на медведя и тут его стало трясти. О чем он думал в том момент, неизвестно, но из глаз его потекли слезы.
- Давай пока сверху рукава шину наложим, а то не дойдешь, - предложил Александр, снимая с себя и вытаскивая из кармана все имеющиеся веревочки и ремни.
Когда шина из трех палок была наложена, Александр велел Стулию посидеть, пока он не сходит за рюкзаком.
- А он точно того? - показывая глазами на медведя, тихо спросил Стулий.
- Жаль косолапого, но он точно «того».
- Пуля, стеречь! - скомандовал Александр и ушел.

Хоть весь груз и нес Александр, до зимовья добирались долго. Стулий то и дело морщился и садился на попадавшиеся поваленные лесины и пни. В зимовье Александр растопил печь, снял шину с руки Аркадия, следом бушлат, разрезал свитер и белье. Перелом был закрытый, на ребрах уже начинал расползаться синяк. Открытых ран не было.
- Повезло тебе, парень. Как когтями не зацепил, ума не приложу.
- Не помню ничего. Он как из-под земли выскочил.
- А дерево зачем взорвал?
- Выгнать его из берлоги хотел, думал, напугается меня, не заметит, а я его и убъю…
- Чем подрывал-то?
- Шашка была небольшая и шнура немного…
- Эх, башка два уха! Охотник, мля. Сейчас снова шину наложу, дров тебе принесу на три дня и пойду к себе на базу. Там у меня рация с питанием, сообщу о тебе. Думаю, санрейс пришлют. Нам вдвоем самоходом не добраться.
- Как же я один-то?
- А как до этого один был? Дитя малое что ли? Ходу мне без капканов сутки, так что послезавтра жди вертушку.
- Может, я все же с тобой?
- Водка есть?
- Спирт.
- Ну, вот и лечись, по полкружки с утра и на ночь.

Вертолет прилетел на третий день, перед самым заходом солнца. Экипаж и два стрелка ВОХР, прилетевшие за начальником, быстро скидали все пожитки, загасили угли в печи, и вертолет, окутанный снежным вихрем, быстро набрав высоту, лег курсом на О-ск.

Через два месяца Аркадий Стулий взял расчет и уехал на родину.

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1073762 - 13/12/15 12:40 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
форь Оффлайн


Зарегистрирован: 12/05/08
Сообщения: 6508
Откуда: владивосток
Спасибо, с удовольствием прочитал.
_________________________
Картина Репина приплыли - всю ночь гребли ,а лодку отвязать забыли...

Вверх
#1074384 - 14/12/15 08:11 PM Re: С тайгой наедине... [Re: форь]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено форь
Спасибо, с удовольствием прочитал.



Надеюсь, что кому-то еще было интересно...

Маршрут ««Большая Медведица»

«Надо было лететь самолетом, -
подумал Николай, оглядев купе,
- душно и народу много. Самолет все же лучше, зря я решил
любоваться просторами южной России из окна вагона. Из купе
ничего не увижу - у окна все занято». Вслух же сказал:
- Здравствуйте. Мое место номер… Не могу понять, где это.
- Здравствуйте, - тут же ответила дама средних лет, - ваше
место вот здесь, но я прошу вас, если, конечно, возможно, раз-
меститься на моей верхней полке.
«Началось. Что меня понесло на этот паровоз при бесплат-
ном-то авиабилете, и бронь была на 18.08.1984 г. Разве я не
давал себе зарок после пары поездок на поезде больше к нему
не подходить? Нет, приперся. Сейчас будет как всегда, душно и
шумно». Николай поставил сумку:
- Да, конечно, занимайте, - ответил он и вышел из купе.
За окном медленно проплывали серые московские строе-
ния.
«Если мы будем с такой скоростью до Таганрога добираться,
то и к концу отпуска не доедем, на самолете уже полдороги про-
летел бы, - грустно думал Николай, разглядывая дачные доми-
ки, больше похожие на курятники. - У нас посолиднее строят,
и уж таких почерневших от сырости халуп точно нету. Неужели
Маршрут «Большая Медведица»
все Подмосковье такое - бедное, не ухоженное, а в книгах-то
совсем по-другому. Как там у Пушкина:
Я твой - люблю сей темный сад
С его прохладой и цветами,
Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
Где светлые ручьи в кустарниках шумят.
Везде передо мной подвижные картины:
Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов и нивы полосаты,
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие стада,
Овины дымные и мельницы крилаты;
Везде следы довольства и труда...
Что-то ни овинов, ни мельниц, ни довольства я нигде не
наблюдаю, а ноги между тем уже устали. День ходьбы по Моск-
ве смело можно прировнять к трехдневному переходу по тайге.
Пойду в ресторан, перекушу».
Свободный столик нашелся сразу. Николай заказал бульон с
яйцом, гуляш и бутылку минеральной воды. Выбирать не при-
шлось - других блюд просто не было.
Поморщившись после первой же ложки, вспомнилась Нико-
лаю малюсенькая столовая в селе Кюпцы, что на берегу Алдана.
Зашли они туда с товарищем и не удивились, что дородная по-
вариха встретила их как самых желанных гостей. В огромных та-
релках она подала им наваристый густой борщ, в котором к тому
же было по внушительному куску вареной грудинки. А на второе
в таких же суповых тарелках принесла котлеты размером с ладонь
здорового мужика и полкило картофельного пюре на каждого.
За крайним столиком очень громко разговаривали четыре
кавказца. Рядом мамаша пыталась накормить сына-школьника,
который категорически отказывался кушать гуляш. «Я бы тоже
не стал это есть, но уж больно проголодался», - запивая мине-
ралкой последний кусок, подумал Николай.
В купе между дамой и атлетически сложенным мужчиной
лет двадцати пяти шел оживленный разговор о Царском Селе.
Молодая девушка, вероятно, дочь дамы, листала журнал и в раз-
говор не вмешивалась.
- Вы же знаете, уважаемая Надежда Васильевна, что Екатери-
на Вторая имела репутацию просвещенной царицы и старалась
поддерживать ее во всем. Поэтому она и построила роскошный
дворец с таким же роскошным парком по проекту Растрелли.
- А почему она выбрала именно это место?
- Я думаю, что собирала там грибы или охотилась, вот ей и
понравилось это место.
Николай присел возле входа и стал слушать. Уже через мину-
ту он заметил много неточностей в рассказе молодого человека
и решил поправить его:
- Прошу меня извинить, но вы несколько неверно расска-
зали. Парк и дворец начали строить задолго до Екатерины Вто-
рой, соответственно и место для них нашла не она.
- Да? Очень интересно, - повернулся к Николаю молодой
человек. - Может, поправите?
- Да-да, - подхватила дама, - было бы интересно услышать
вашу версию.
- Не мою версию, а исторический факт. Извините, не пред-
ставился - Николай.
- Очень приятно, а меня зовут Надежда Васильевна.
- Я Александр, - протянул руку молодой человек.
- Нина, - чуть слышно сказала девушка.
- Так вот, - начал Николай, - в составе земель, освобож-
денных в 1702-м году русскими войсками от шведского влады-
чества, была Сарская мыза, расположенная к югу от устья Невы,
в двадцати пяти километрах от будущего Ленинграда. Мыза, как
вы знаете, это поместье шведского феодала. В 1707-м году Сар-
ская мыза была пожалована Петром I Меньшикову, а через три
года передана во владение жене царя - Екатерине Алексеев-
не. Именно Екатерина Первая, а не Вторая, начала превращать
мызу в дворцово-парковый ансамбль.
- И дворец тоже она построила?
- Смотря какой. Первый каменный дворец был построен
именно при ней в период между 1717-м и 1724-м годами по
проекту архитектора Браунштейна. К этому же времени отно-
сится и зарождение парка, разбитого за дворцом садовым масте-
ром Фохтом. Тогда же посадили первые дубы и липы.
- А этот, нынешний, дворец кто построил?
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
- Можно считать, что это была Елизавета Петровна. Сна-
чала она пыталась расширить дворец с помощью нескольких
архитекторов, сменявших друг друга, и только в 1748-м году
строительство возглавил упомянутый вами Растрелли, который
начал капитальную перестройку старого дворца. Он же и довел
работы до завершения в 1756-м году.
А вот к парку Екатерина Вторая действительно приложила
свою руку, многое перепланировав и наполнив его памятника-
ми, свидетельствующими о величии ее царствования. К приме-
ру, победам в русско-турецких войнах были посвящены Башня-
руина, Чесменская, Морейская, Крымская колонны, Кагуль-
ский обелиск, Турецкий киоск и Турецкий каскад.
- А вы в Ленинграде где живете? - спросила, как только
замолчал Николай, Надежда Васильевна.
- Я не живу в Ленинграде.
- Да? А откуда такие подробности о Царском Селе?
- Я же сказал, из истории и пеших экскурсий.
- А сам-то откуда? - спросил Александр.
- С Якутска.
- Из Иркутска? - переспросила Надежда Васильевна.
- Да, из Якутска. Это немного дальше и чуток севернее.
- Ой, наверное, там холодно, - передернула плечиками На-
дежда Васильевна.
- Бывает и холодно.
- И как там люди живут! Страшно, наверное?
- Нормально живут.
- Расскажите нам, Николай, о Якутии… прошу вас.
- Нет там ничего такого, о чем бы вы не знали. Край как
край. Если вы думаете, что там по улицам медведи ходят, то это
неправда. По улицам там машины ездят.
- Но все же…
- Я на такие вопросы обычно отвечаю, что у нас там комары
такого размера, что способны кусок сахара со стола в своих ла-
пах унести, как вертолет. И знаете, верят. Но у меня сегодня нет
настроения сочинять небылицы, поэтому я вам расскажу просто
одну историю из жизни, а вы по ней и составите представление
о тех местах. Согласны?
- Конечно, конечно. Это даже интереснее… Как вы считае-
те, Александр? - и Надежда Васильевна вопросительно устави-
лась на молодого человека.
- Согласен, уважаемая Надежда Васильевна. Истории в до-
роге - всегда хорошо. Давайте, Николай, вашу историю.
Николай оперся спиной о стенку купе и стал пересказывать
попутчикам повесть Григория Федосеева «Злой дух Ямбуя». В
сокращенном варианте на это ушло минут сорок, и за все это
время его никто не перебил. Когда он закончил, еще несколько
секунд все молчали.
Первым заговорил Александр:
- Да, интересный случай… Это вы о себе рассказывали?
- Нет, конечно. Но практически каждый северянин может
рассказать и о себе что-нибудь подобное.
- Какая интересная у вас там жизнь, - вставила Надежда
Васильевна, - тайга, медведи, суровые мужчины… И заработки,
говорят, там сказочные.
- Ага, длинные рубли, - улыбнулся Александр.
- Николай, не скрывайте от нас правды. Рубли там длинные?
- Да все там, как везде. Есть, конечно, бытовые трудности,
связанные с отсутствием разного рода благоустройств. Стареют
на Севере раньше. Питание не такое разнообразное, как в сто-
лице. Но зато чистый воздух, охота, рыбалка и неплохие зара-
ботки.
- Стареют? От чего?
- На кожу влияют резкие перепады температуры. Напри-
мер, на улице минус шестьдесят, а в помещении плюс двадцать.
Опять же воздух очень сухой, витаминов мало. Короче, есть от
чего стареть.
- А театр у вас там есть?
- И не один. Якутск - столичный город и по возрасту стар-
ше Ленинграда. Есть и консерватория, и университет, и Акаде-
мия наук. Правда, во всей Якутии живет всего девятьсот тысяч
человек, но это же хорошо.
- И все же оторванность от цивилизации… - Надежда Ва-
сильевна поправила прическу.
- Не уверен, что северянин видит и знает меньше, чем, ска-
жем, москвич. Вот какому москвичу придет в голову поехать в
отпуск на Дальний Восток, Камчатку или Чукотку?
- Да, уж лучше вы к нам, как говаривал один известный
персонаж, - засмеялся Александр.
- Вот-вот. А северянин в год по два-три раза летает в отпуск,
потому что вынужден вывозить детей на материк, к морю, к
фруктам. Деньги позволяют, льгот всяких полно. Например, я
один раз в год могу бесплатно слетать на самолете в любую точ-
ку СССР. Два раза в пять лет, опять же бесплатно, съездить всей
семьей на смешанном транспорте куда угодно - в Крым там, в
Юрмалу. А с октября по апрель хоть каждый день могу летать
на самолетах нашей авиакомпании за пятьдесят процентов цены
билета. Вот и получается, что мы постоянно летаем и ездим в
разные концы страны. Благо, отпуск - сорок два рабочих дня.
Может разве себе позволить так путешествовать ленинградец
или москвич? Нет, не может. В результате, северянин увидит
за свою жизнь значительно больше любого жителя европейской
части страны.
- А вы, к примеру, где успели побывать в свои… сколько
вам, тридцать? - спросила Надежда Васильевна.
- Тридцать один. Якутия, Колыма и прочая Восточная Си-
бирь не в счет, я там по работе все облетал. Был во Владивос-
токе, Хабаровске, Улан-Удэ, Чите, на Байкале и вокруг него. В
Саянах, на Алтае, Сочи само собой, в Грузии, Питере, Крыму,
Новгороде, Прибалтике, Белоруссии, Монголии. В общем, легче
перечислить, где я не был, чем где я был. Да и в самих городах
мы стараемся увидеть как можно больше, бродя по галереям,
музеям, выставкам. Однажды меня с дочкой даже арестовали
за то, что я вечером забрался с ней на закрытую для публики
территорию Екатерининского дворца, чтобы показать древние
кареты. Правда, когда узнали, что мы из Якутии, отпустили -
что с нас, чукчей, возьмешь. А прилетая с супругой в Москву,
первое, что мы делаем, это покупаем на каждый вечер билеты в
театры и концертные залы. В общей сложности получается, что
мы в музеи, галереи и театры ходим чаще, чем коренные моск-
вичи. Так что, уважаемая Надежда Васильевна, оторванности от
цивилизации мы не ощущаем. Скорее, наоборот.
- Ну не все же такие активные, как вы, Николай.
- Все. Кто по путевкам, кто по делам, кто просто так, но ез-
дят все. Это как ритуал под названием «Где провести отпуск».
- Может, и так. А воспитание детей, кружки там разные,
музыка, танцы? Где там найдешь хорошего учителя?
- И тут не согласен. Северянин знает и умеет много боль-
ше, например, жителя большого города. Телевизор у нас есть.
Между прочим, мы новости раньше Москвы узнаем, так как на
шесть часов раньше их встаем. Книги в библиотеках те же, что и
в Москве, и читают их не меньше темными холодными вечера-
ми. Учителей из бывших ссыльных хватает. Но кроме этого мы
еще умеем делать то, чего не умеет житель большого города.
- Что именно?
- Охотиться, рыбачить, выживать в экстремальных услови-
ях. Согласитесь, что это немало.
- Зато у нас магазины лучше.
- Согласен. Поэтому я перед новогодними праздниками
прилетаю в Москву за подарками. А вот москвич никогда не
решится прилететь за подарками к Новому году в Якутск.
- Сдаюсь, - подняла руки Надежда Васильевна.
Николай встал.
- Пойду покурю и пора укладываться, - Николай достал
пачку «БТ».
- Да-да, - поднялся следом Александр, - я тоже курить, а
вы укладывайтесь.
В тамбуре свистело, гремело и специфически пахло железной
дорогой.
- Я тоже люблю путешествовать, - после первой затяжки
произнес Александр, - бывал в Карелии на Валдае. А уж как
мечтаю попасть в ваши края!
- Так прилетайте, билет стоит недорого.
- Ну, просто так не полетишь. Нужно чтобы кто-то и на
месте встретил, и помог, и посоветовал.
- Прилетайте. Встретим, поможем. У нас туристов полно.
Сплавляются, просто бродят, рыбачат.
- Если не шутите и на самом деле поможете, я бы с удоволь-
ствием воспользовался такой возможностью.
- Не шучу. Записывайте адрес, как надумаете, напишите.
Николай продиктовал адрес, который Александр записал на
сигаретной пачке.
Однажды, возвращаясь с работы, Николай вынул из почто-
вого ящика письмо.
«Из Москвы? Интересно. Фамилия ни о чем не говорит. Мо-
жет, ошиблись? Нет, мне». Николай распечатал конверт:
«Здравствуйте, Николай.
Вы уж и забыли, наверное, попутчика из поезда по имени Алек-
сандр? А я вот все это время жил под впечатлением вашего рас-
сказа о тайге и, наконец, решился написать. Вы обещали помочь,
если я с товарищами прилечу в Якутск, чтобы отправиться на
пару недель по какому-нибудь интересному маршруту с трудно-
стями и приключениями.
Ваше предложение остается в силе? Если да, то мы бы хотели
пройти по совершенно необитаемым местам. Мы - это три ту-
риста. Вернее, два туриста и туристка. Не пугайтесь, мы подго-
товленные ребята и опыт имеем.
Назовите, пожалуйста, такое место, а мы по картам пост-
роим маршрут.
Да, напишите еще о ценах на транспорт и продукты. У вас,
наверное, цены отличаются от столичных?
И еще. Если возможно нанять проводника, было бы совсем хо-
рошо.
Заранее благодарен,
Александр Челядин».
«Придется откликнуться», - с неудовольствием подумал Ни-
колай.
«Здравствуй, Александр.
Если соберетесь к нам, лучшее время - сентябрь. Почему,
объяснять не буду (раз уж вы опытные). Человек, согласившийся
пойти с вами, нашелся. Зовут его Карл Гертер. Российский, вер-
нее наш, северный, немец. Он опытен, но суров и спуску не даст.
Предлагаемый маршрут: пос. Себян-Кюель - р. Саганджа, далее
на один из притоков реки Леписке. По ней, минуя приток Муосун-
ган, через ущелье на приток Буруолах, потом на реку Люнкюби,
восхождение до истока реки Чочума и по ней до поселка Сангар.
Все это восточные склоны Верхоянского хребта.
Авиабилеты из Якутска до Себян-Кюель и от Сангара до
Якутска стоят около 45 рублей. С собой необходимо иметь очень
крепкую обувь и соответствующую климату одежду, оружие. Все
остальное - на ваше усмотрение. Рассчитывайте, что тащить
все придется самим. Сейчас апрель, времени у вас на принятие
решения достаточно.
Пиши.
Николай».

Александр Челядин, Юрий Лукин и Лена Васина склонились
над картой северо-востока России. Территория, превышающая
по площади треть Европы, пестрела протяженными горными
хребтами и нагорьями, прорезаемыми долинами многочислен-
ных рек.
- Вот она, Верхоянская горная система, над правобережьем
великой сибирской реки Лены, - восторженно сказал Алек-
сандр.
- Да, населенных пунктов почти нет, - продолжил разговор
Юрий. - Я узнавал: там, куда нас хочет заслать твой якутский
знакомый, попадаются лишь отдельные оленеводческие хозяйс-
тва, редко разбросанные в предгорьях и у Ленских берегов.
- И я узнавала. Там во всей Якутии на квадратный километр
приходится 0,3 человека и те в основном в городках и промыш-
ленных поселках.
- Вот, смотрите, большая часть поверхности суши в преде-
лах этого региона имеет ярко выраженный уклон в сторону бас-
сейна Северного Ледовитого океана, в который впадает Лена.
Там, куда мы пойдем, преобладают среднегорье с абсолютны-
ми высотами 1000-1500 метров и низкогорье, где вершины не
превышают 1000 метров. В общем, это низкогорные хребты и
гряды. Перепады высот от вершин до подножий склонов здесь
100-400 метров, наибольшие уклоны не превышают 30 граду-
сов. Пройдем?
- В легкую, - бодро ответил Юрий.
- А комары? Звери? Броды? - вмешалась Лена. - А груз на
плечах? Это сколько километров получается?
- Много, но маршрут проходит в основном по долинам.
Вот, смотри. Сюда и сюда, - Александр водил пальцем по кар-
те, - потом сюда и сюда.
- Ты сейчас нарисовал созвездие Большой Медведицы, -
улыбнулся Юрий.
- О! Так и назовем этот маршрут! Маршрут «Большая Мед-
ведица», - захлопала в ладоши Лена.
- Ну, сильна старуха. Звучит.
- А ледянки там есть?
- Наверное. Вернее, нет. Наледи есть, это точно. Наледи
обычно в межгорных впадинах и называются они - тарыны.
- Откуда ты знаешь? - спросил Александр.
- Читала.
- Ну, что еще. Ах, да! Климат там суровый, резко конти-
нентальный. Регион находится в высоких широтах, почти на
полярном круге. Ну что, идем?
Коренастый, смуглый Юрий почесал бровь. Лена, стройная
шатенка со скуластым лицом, отошла от стола и уселась на ди-
ван.
- Давай пару дней подумаем, - предложил Юрий. - Якутия
не Валдай.
- Я согласна.
- Два, так два, - подвел итог Александр. - Об оружии еще
подумать нужно. Тебе.
И он указал пальцем на Юрия.
Ил-62 мягко коснулся бетонной полосы, взревели двигате-
ли, переведенные на реверс, заскрипели тормоза. В динамиках
щелкнуло: «Наш самолет произвел посадку в аэропорту города
Якутск. Температура воздуха в Якутске плюс двенадцать граду-
сов. Экипаж корабля прощается с вами и желает удачи». И через
минуту: «До полной остановки самолета просим всех оставаться
на своих местах».
Бортпроводницы отдергивали шторки в проходах. После
душного салона, воздух столицы алмазного края казался божес-
твенно чистым и прозрачным. Возле старенького здания аэро-
вокзала пассажиров выпустили из тесных автобусов, и они уст-
ремились в узкий проход в металлическом заборе.
Александр сразу узнал Николая.
- Здравствуйте, Николай.
- Привет! Как долетели? Не тяжело шесть часов на пятой
точке?
- Тяжеловато. Здравствуйте, меня Юрой зовут, - протянул
руку молодой человек в джинсах и ярко-красной ветровке.
- Здравствуйте, я Лена.
- Здравствуйте, здравствуйте. Пойдемте к машине, вон туда,
к павильону выдачи багажа. Его в нашем аэропорте не принято
выдавать быстро.
Так оно и вышло, багаж ждали сорок минут.
Загруженная под завязку «Нива», бойко преодолев пятнад-
цать километров, остановилась перед деревянным забором, ук-
рашенным резьбой. На фасаде дома красовались искусно на-
рисованные комары, бабочки и мухи. Окна обрамляли белые
резные наличники.
- Вот здесь вы поживете, пока в горах не распогодится. За-
одно познакомитесь с вашим проводником. Вот, кстати, и он.
Из калитки вышел невысокий, сухощавый тридцатилетний
мужчина, одетый в энцефалитный костюм. Это был Карл Гер-
тер. Никто никогда не признал бы в нем немца. Карл обладал
внешностью и темпераментом кавказского горца.
- Карл, - крепко пожимая руку Александру, представился
он.
- Мадам, - Карл сделал резкий кивок головой и щелкнул
каблуками хромовых сапог.
Юрию он сказал «Привет» и тоже пожал руку.
Вошли во двор. С крыльца навстречу гостям спустилась мо-
лодая стройная женщина, в чертах лица которой легко было
разглядеть сибирскую породу.
- Люба, - представилась она. - Прошу в дом.
Но в дом никто идти не хотел. Все расселись на открытой
террасе, которую хозяин дачи называл чайханой.
Лена прошла чуть дальше по дорожке и увидела такой же
огород, какие бывают на подмосковных дачах.
- Смотри, Саш, тут даже болгарские перцы растут. Помидо-
ры! Ой, арбуз! Саша, смотри!
- Ты что, арбузов никогда не видела? - попытался одернуть
ее Александр.
- Так это же Якутск, Саша. И арбузы.
- Ничего удивительного, - сказала подошедшая к ней
Люба, - у нас сосед вот за этим забором клубнику выращивает.
А огурцы с помидорами всю жизнь тут росли.
Юра же обнаружил среди берез странное сооружение - столб
с огромными рогами северного оленя на вершине, а чуть ниже
- рога какого-то неизвестного животного. Столб был обмотан
толстой веревкой и стоял возле широкого мангала, выложен-
ного из красного кирпича. Рядом с мангалом, на деревянной
площадке, в виде чаши были укреплены четыре лосиных рога.
- Николай, это для чего? - спросил Юра, показывая на
лосиные рога.
- Это для дров, я в них дрова складываю… для мангала. А
это жертвенный столб, - подмигнул он Юрию.
Потом была баня, которая не меньше арбузов удивила гостей
своим дизайном и благоустроенностью.
На ужин Люба подала гостям фаршированных карасей и от-
варную, рассыпчатую картошку.
Утром Карл попросил москвичей показать ему их снаряже-
ние, оружие и обувь, которые те собирались взять на маршрут.
Александр пытался возражать, но Юра и Лена посчитали это
даже полезным и быстро разложили перед Карлом весь свой
скарб. Тот деловито осмотрел все и остался если не довольным,
то вполне удовлетворенным.
В десять утра он предложил провести тренировку - поход
на пятнадцать километров с полной экипировкой и рюкзаками
за спиной, в каждом из которых лежало по двадцать пять кило-
граммов груза. Александр снова попытался возразить, но Карл
настоял на своем.
Маршрут был прост: семь километров по тайге до озера Су-
гун и обратно. Никаких восхождений и переправ на этом мар-
шруте не было.
Карл бодро шел во главе маленького отряда, не сбавляя тем-
па. Время от времени он оглядывался на ребят, после чего обя-
зательно менял направление, то углубляясь в густой ерник, то
спускаясь в закоряженный распадок. Через полтора часа Алек-
сандр предложил устроить привал.
- Ты устал? - спросил Карл.
- Нет, но зачем надрываться, если можно передохнуть.
- Я хочу посмотреть на вашу физическую подготовку, оце-
нить выносливость и вообще способность ходить по тайге. За-
меть, не по горам.
- Хаживали и больше, - заявил Александр, - и никто нас
не экзаменовал.
- Не нравится? Вернись. Дорогу, я думаю, ты запомнил.
Медведей тут нет, одни зайцы.
- Саша, перестань. Разве не интересно пройтись, посмот-
реть. Где мы еще такую красивую природу увидим, - сказала
Елена.
- Точно, старик. Пошли дальше и покажем нашему опыт-
ному другу, что мы не маменькины сыночки, а славные пред-
ставители столицы нашей необъятной родины! - весело подде-
ржал Лену Юрий.
- Как хотите, - почти без эмоций ответил Александр.
Привал устроили только когда дошли до озера.
Берега резко обрывались в темно-синюю воду, в которой от-
ражался осенний лес и еще не пожелтевшая трава. В прозрачной
воде, над черным илистым дном кипела жизнь: гольяны стайка-
ми шныряли между водорослями, разные, порой причудливые
насекомые копошились на поверхности озера и в иле. Вдали от
берега плавали утки.
- Как хорошо! - лежа на спине, сказала Лена. - У нас тако-
го не увидишь. А воздух, ребята, заметили какой?! Пахнет всем
сразу: лесом, водой, солнцем.
- А разве солнце пахнет? - спросил Юра.
- Конечно! Ты закрой глаза, поверни лицо к солнцу и по-
нюхай.
- Потом я пахну, - сказал на это Александр.
- Все-то ты, Челядин, испортить пытаешься, - Лена даже
отвернулась от Александра.
- Как ноги? - спросил Карл. - Не набили?
- Да, нет, Карл, все нормально, - ответил за всех Юрий.
- Мы же на самом деле иногда ходим в такие вот маршруты.
Все путем!
- Вот и отлично… Тогда вперед? Вернее, назад.
- Карл, ну, Карл. Давай еще чуток полежим, так хорошо!
- взмолилась Лена.
- Ну, хорошо. Отдохните минут двадцать и возвращайтесь
на дачу. Дорогу Александр, думаю, найдет, а я схожу к леснику.
Он живет на той стороне озера. Если смогу, то нагоню вас, а
нет, так на даче вечером встретимся.
Карл забросил за спину рюкзак и до того, как кто-то успел
что-то спросить, скрылся в кустах.
- Солдафон, - зло сказал Александр, когда стихли шаги
проводника. - Может, ну его на фиг, этого проводника, сами
пойдем, а?
- Ты что! Неудобно как-то. Сами просили… - ответил
Юрий.
- Чем он тебе плох? - спросила Лена.
- А чем хорош?
- Да хотя бы тем, что нам его Николай порекомендовал.
- Не нравится он мне, - Александр сорвал травинку и стал
ее нервно покусывать. - Молчит, сопит… деревенщина.
- А о чем он должен с нами говорить? Он даже не знает, кем
мы работаем, чем живем. По-моему, он ведет себя тактично, не
задает лишних вопросов и не болтает о чем не попадя, - всту-
пилась за Карла Лена.
- В самом деле, Саша, что ты взъелся? Четверым все легче в
тайге будет. Да и то, что он профи, сразу видно, - Юрий встал
и подал руку Лене. - Ну, что? Двинули?
Карл тем временем, сделав небольшой крюк, вышел на
обратный маршрут группы и стал ждать. Когда через полчаса
москвичи появились, он укрылся за поворотом, подождал,
когда они пройдут мимо него, и скрытно двинулся парал-
лельным маршрутом. Всю дорогу он наблюдал за ними, пы-
таясь понять, на сколько каждый из этих молодых людей
готов к серьезному переходу по далеко не простому марш-
руту. Карл считал, что без него ребята будут вести себя ес-
тественно, ведь им нечего было доказывать друг другу свою
состоятельность. Поэтому он и оставил их одних. Он угадал.
Наблюдения подтвердили, что Юрий был явно готов к мар-
шруту не только физически, но и морально. Лена также вы-
глядела хорошо и, скорее всего, пусть не легко, но маршрут
пройдет. А вот Александр все больше и больше не нравил-
ся Карлу. Внешне сильный, хорошо сложенный Александр
не был вынослив. Он мог легко переносить значительные
кратковременные нагрузки, но монотонный, тяжелый труд
быстро выматывал его. Кроме этого, Карл заметил, что па-
рень привык быть лидером, и его (Карла) активность явно
не нравилась Александру.
Вечером во время ужина Карл сказал:
- В тех суровых местах, куда мы собрались, нам предстоит
тяжелый труд. Сегодня мы прошли примерно половину пути,
который нужно будет преодолевать там ежедневно. Я предлагаю
вам взвесить еще раз свои возможности, и, может быть, кому-
то отказаться от маршрута. Никто вас не упрекнет, все люди
взрослые и все все понимают. Там у нас не будет ни связи, ни
транспорта, и если кто-то сломается, отдуваться придется ос-
тальным.
- Да все будет нормально, Карл, - сказал Юрий.
Александр и Лена промолчали...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1074385 - 14/12/15 08:13 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Маршрут «Большая Медведица»

IV
Старенький трудяга Ан-2, надрывно гудя своим поршневым
мотором, с трудом набирал высоту. Смотреть в иллюминатор,
сидя на откидном сидении, очень не удобно, но все равно все
неотрывно в него смотрят. Так уж устроен человек - нравится
ему смотреть на мир свысока.
Справа осталась долина Туймаада, затянутая дымкой город-
ского смога. Городок-то так себе, сто тысяч, а нате вам - смог.
Через пойму Лены летели долго - огромная река. Острова, пес-
чаные и поросшие зарослями тальника. Протоки, мелкие и глу-
бокие. Корабли, лодки, плоты, шлейф пыли над дорогой, петля-
ющей светлой лентой вдоль берега. Озера с водой всех оттенков
зеленого. Притоки с темной, то синей, то черной водой и тайга
без конца и края.
Перекричать тарахтение двигателя и дребезжание фюзеляжа
тяжело, поэтому все молчали и иногда показывали друг дру-
гу пальцем вниз, мол, «смотри!». От постоянной качки мутило.
Хорошо, что было прохладно. Гигиенические пакеты, выданные
перед взлетом, лежали не востребованные на сидениях.
Сразу за Леной начались предгорья. Красота! Внизу рассти-
лались долины и речки, а впереди громоздились величествен-
ные горы. Котловины и мягкие склоны были покрыты типич-
ной якутской таежной растительностью - лиственницей. Из-за
сурового климата деревья растут редко, чаща сгущается лишь в
узких речных поймах.
- Вам повезло, - закричал командир «лайнера», - по мно-
голетней статистике даже в благоприятное летнее время в этих
местах в среднем бывает два летных дня в месяц. Подлетаем!
Все вглядывались в склоны гор - все те же лиственницы,
камни.
Самолет коснулся грунтовой взлетно-посадочной полосы и,
безбожно громыхая по булыжникам, покатился к стоянке.
К самолету сразу сбежалось много народу. Эвены здорова-
лись с прилетевшими туристами, как будто это их давние друзья
прилетели из отпуска. Каждый норовил помочь.
- Какой доброжелательный народ! - восхищалась Лена.
- Это так. Но в данном случае есть и еще одна причина,
- ответил ей Карл. - Дело в том, что в этот поселок законом
запрещено ввозить спиртное. Вот любители «огненной воды» и
Маршрут «Большая Медведица»
1
Маршрут «Большая Медведица»
вьются возле нас в надежде за шкурку соболя, мясо или просто
деньги, причем большие, разжиться этой отравой. А для них,
эвенов, водка - сущая отрава.
К Карлу подошел улыбчивый, низкорослый, одетый в обыч-
ную городскую одежду эвен:
- Карл, дорогой, каким ветром тебя к нам занесло?! Груз
привез или дела?
- Здравствуй, Афанасий. Вот ребята из Москвы решили
природой вашей полюбоваться, буду их сопровождать.
Афанасий внимательно осмотрел приезжих.
- Ко мне пойдем? - спросил он.
- Нет, мы сразу на маршрут. Времени у ребят немного, а
путь предстоит долгий.
- Куда пойдете? Леваневского искать?
- Через Саганджу и притоки Леписке на Сангары. Там ник-
то не кочует?
- Конечно, нет. Стада сейчас высоко, рано в долины ходить,
тепло совсем. А может, все же погостишь?
- Нет, Афанасий, в следующий раз.
Карл повернулся к топтавшимся возле рюкзаков ребятам и,
показывая рукой в сторону гор, сказал:
- Нам туда… и быстро.
Он первым поднял огромный рюкзак с притороченной к
нему скаткой спального мешка и закинул кавалерийский кара-
бин в брезентовом чехле на плечо.
Москвичи с интересом разглядывали сначала поселок, потом
окружающую его местность. Себян-Кюель по здешним меркам
оказался крупным поселком.
- А говорили, что эвены кочевники. Деревня, дома четы-
рехквартирные и народу полно… Карл, а о каком Леваневском
говорил этот эвен? О том, что пропал при перелете в Америку в
тридцатые годы? - спросил Юрий.
- О том самом. Есть версия, что их самолет упал в озеро
Улахан-Силян-Кюель, оно тут недалеко.
- Может, зайдем на него? - предложила Лена.
- Озеро на противоположной стороне. Да и не нашли его
там.
- А что, искали? - спросил Александр.
- Искали… И я искал.
1
- Карл, ты нам вечером про это расскажешь? - попросила
девушка.
- Посмотрим.
- А про это село ты что-нибудь знаешь?
- Село тут с 1939-го года. До этого времени советской власти
тут не было. Бродила банда братьев Захаровых, которые держа-
ли в страхе все местное население. В сороковые на озеро стали
садиться гидросамолеты, потихоньку приносили цивилизацию.
Правда, эвенам это пошло во вред. Короче, стали они спиваться,
вымирать. И тогда один умный эвен по фамилии Кейметинов
собрал все рода, создал совхоз под названием «Кировский», за-
претил ввозить сюда водку, и началось возрождение села. Рус-
ские давно пытались закрепиться в этих местах. Не из-за пушни-
ны - ее-то как раз собирали без проблем, а из-за серебра.
- Серебро здесь? - удивилась Лена.
- Недалеко есть местечко, Эденбал называется.
- Может, зайдем? - предложила девушка.
- Нет, это на восток от Себяна, а мы идем на север. Так вот,
серебро на речках Тыр и Кандой нашли казаки еще в середине
восемнадцатого века. Через тридцать лет после этого там пос-
троили плавильные печи и попытались наладить производство
свинца и серебра. Но этот край легко свои богатства не отдает,
поэтому все попытки провалились. Даже при Сталине не уда-
лось отладить это дело, хотя следы в виде сторожевых вышек
остались. Я был в этом бывшем лагере, где заключенные добы-
вали руду. Удивился больше всего тому, что колючая проволока
до сих пор смазанная стоит и не ржавеет. Замки на воротах
штольни тоже смазанные. В одном из помещений, наверное,
это был красный уголок, сохранился портрет Сталина. Написан
масляной краской прямо на досках и выглядит так, как будто
его вчера написали.
Юрий покачал головой:
- А сейчас что там?
- Ничего. Разруха и запустение.
- Карл, сколько мы сегодня должны пройти? - спросил
Александр.
- Сколько успеем. Сейчас мы еще немного пройдем вдоль
реки Момыя, и было бы неплохо, если бы дошли до перевала.
Там есть озерцо с таким же названием. Но к озеру мы не пой-
дем, там сейчас наверняка эвены, да и не реально сегодня дойти
Маршрут «Большая Медведица»
20
Маршрут «Большая Медведица»
до перевала - двадцать километров в гору нам не одолеть. Пе-
реночуем в одном симпатичном местечке.
Карл прибавил темп, и все замолчали.
- Мы идем по тропе, - показывая под ноги, заметил Юрий.
- Это звериная?
- Нет, конечно. Стада кочуют, люди ездят на лошадях и оле-
нях, вот и пробили тропы, как поется - по долинам да по взго-
рьям. Рано нам еще со зверями встречаться. Местные ребята хо-
рошие охотники, так что едва ли так близко от поселка удастся
встретить кого-нибудь, - не оборачиваясь, ответил Карл.
День в горах короче, чем на равнинах. Солнце, только что
гревшее правую щеку, очень быстро исчезло за горой и больше
не выглянуло.
- А вот и наша гостиница, - показал Карл на расщелину в
скале-останце высотой метров двадцать. Расщелина была узкой
вверху, но книзу расширялась и углублялась настолько, что в
ней вполне могли разместиться четверо человек.
- Настоящая пещера Алладина, - осматривая каменный
приют, сказала Лена.
- Да уж, только лучше обойтись без разбойников, - улыб-
нулся Юрий и скинул рюкзак с натруженных плеч. - Пойду я
дровишки собирать.
- А я на реку, за водой, - заявила Лена. - Карл, я видела у
вас котелок, не дадите?
- Только осторожнее, камни могут быть скользкие. Не про-
мочите ноги, - подавая ей котелок, сказал Карл.
Александр сидел с закрытыми глазами, опершись спиной на
рюкзак. Его лицо было покрыто потом. Карл внимательно пос-
мотрел на него и, ничего не сказав, пошел помогать Юрию.
Дров собрали немного, но их должно было хватить для того,
чтобы приготовить ужин. Кашеварила неутомимая Лена. Рисо-
вая каша с тушенкой должна была восстановить силы и об-
легчить два из четырех рюкзаков на целых восемьсот граммов.
Юрий тем временем освободил площадку от мелких камушков
и расстелил свой и Ленин спальные мешки.
Александр молча сидел на том же месте. Карл, подсев поб-
лиже к костру, снял чехол с карабина и стал его внимательно
осматривать.
- Карл, так ты нам про самолет Леваневского расскажешь?
- приняв от Юрия вскрытую банку тушенки, спросила Лена.
21
- Расскажу, только сначала вы мне скажите, что вы вообще
об этом случае знаете.
- А почти ничего. Попалась как-то в «Комсомолке» статей-
ка, но я ее так, бегло просмотрел, - ответил Юрий.
- А я вовсе ничего не слышала.
- Понятно. Тогда представьте. Тридцать седьмой год. В мае
большая воздушная экспедиция высадила научный десант, чет-
верку папанинцев, на Северный полюс. Экипаж Валерия Чкало-
ва выполняет трансарктический перелет через полюс в Америку.
Спустя три недели то же совершает экипаж Михаила Громова.
А был тогда в стране еще один ас - Сигизмунд Леваневский,
честолюбивый человек, который тоже хотел стать героем. И он
настоял на еще одном перелете в Америку на четырехмоторном
самолете конструктора Болховитинова, построенном в ЦАГИ.
Самолет имел бортовой номер Н-209. Он создавался как грузо-
пассажирский, развивал скорость около трехсот километров в
час, поднимал почти двенадцать тонн груза, потолок его полета
равнялся шести тысячам метров, а дальность - семи тысячам
километров. Дальность была небольшой, поэтому предполага-
лось лететь через полюс с посадкой на Аляске. До полюса Ле-
ваневский должен был идти трассой двух предыдущих переле-
тов, затем взять правее, пролететь над районом относительной
недоступности, совершить промежуточную посадку на Аляске
и финишировать в Америке. До полюса все шло нормально,
а потом радисты в Москве получили радиограмму: «Отказал
крайний правый мотор, идем в облаках на высоте четыре тыся-
чи шестьсот метров, на стеклах кабины иней». И дальше связь
прекратилась. Самолет долго искали и наши, и американцы.
Поиски затягивались. Надвигалась полярная ночь. Один из ави-
ационных отрядов даже оборудовали специальными фарами для
подсветки льдов. Однако этого света оказалось мало. Самолет
так и не нашли.
И вот уже в наши дни один пилот из Ленска по фамилии По-
пов сообщил, что в 1965-м году на берегу озера Себян-Кюель он
видел доску, на которой была надпись о гибели 13 августа 1937-
го года самолета Н-209. Там также были перечислены фамилии
летчиков, в том числе и Леваневского. Сначала все это казалось
невероятным. Но, с другой стороны, Фербенкс, куда он летел,
и озеро Себян-Кюель находятся на одной и той же широте. То
есть Леваневский теоретически мог заблудиться. Кроме этого
Маршрут «Большая Медведица»
22
Маршрут «Большая Медведица»
нашлись в архивах обрывки радиограмм Леваневского, из кото-
рых можно было предположить, что он разбился на земле, а не
в Ледовитом океане.
- Сказки все это, - вдруг подал голос Александр. - Этот
поляк просто сбежал к американцам вместе с золотом, которое
было на самолете.
Все недоуменно посмотрели на парня.
Лена тем временем убрала от костра котелок с кашей.
- Давайте миски. Саша, ты кушать будешь?
- Позже.
- Ты не прав, Александр. Эта версия отпадает по той прос-
той причине, что Леваневскому нужна была слава, а не деньги.
Он мечтал быть героем, а предатели, как известно, героями не
бывают.
- Рассказывай, Карл, дальше, - беря из рук Лены миску с
кашей, попросил Юрий.
- После всех этих сообщений в Себян прибыл первый по-
исковый отряд, который от местного жителя Захарова услышал
рассказ о том, что незадолго до войны в районе озера Себян-
Кюель упал большой самолет. Один из летчиков остался жив.
Он похоронил своих погибших товарищей, поставил в районе
перешейка между двумя озерами Себян-Кюель знак и пошел
вниз по течению. Вскоре у него кончились патроны, и он вы-
бросил уже ненужный наган. Захаров (кстати, потомок старин-
ных бандитов) утверждал, что нашел этот наган еще в детстве.
А еще через некоторое время труп пилота нашли эвены-олене-
воды.
Доску с надписью якобы видели еще шестнадцать человек.
Были и другие рассказы, например о том, как незадолго до вой-
ны две маленькие девочки нашли в районе реки Сутаня мертво-
го человека. Они показали то место своему отцу, который потом
рассказал своим родным, что на земле ничком лежал мертвый
человек, одетый в меховую куртку. Правая его рука была вытя-
нута и сжимала кинжал, воткнутый в землю. Через плечо был
перекинут длинный гладкий ремень, а на нем висела прямо-
угольная сумка. Он был обут в зимние унты с сильно изрезан-
ными голенищами. Еще одна эвенка рассказала, что до войны,
ранней осенью, ее отец поехал с товарищем на оленях в поселок
Сечен-Кюсль и возле тропы, которая проходила мимо озера,
в районе его перешейка увидели лежащего на спине мертвого
2
человека. Это был не эвен, а здоровый носатый русский. Лицо
его было белое, глаза уже выклевали вороны. Одет он был очень
странно для таежных условий - черный костюм, белая рубашка
и галстук, на ногах ботинки. Документов при нем не было. Эве-
ны испугались и ушли.
Экспедиция нашла тогда на левом берегу, в самом начале
второго озера Себян-Кюель, на высоком заметном бугре, не-
обычный, высокий крест. Крест лежал на земле, потому что у
основания был подкопан медведем. Недалеко от креста нашли
странный полуразвалившийся шалаш, который строил явно не
эвен.
- Да и кресты, я думаю, эвены не ставят, - предположил
Юрий.
- У жителей поселка бытует легенда, согласно которой на
озере был большой шум, что-то упало с неба, и поднялась вы-
сокая волна. Когда волна опустилась и наступила ночь, у озе-
ра появились глаза. Озеро иногда открывает глаза и печально
смотрит в небо...
- Это как? - почти шепотом спросила Лена.
- Не знаю, - ответил Карл. - Еще у одной местной жи-
тельницы нашелся дюралевый бак. Предварительная экспертиза
показала, что это часть бензобака самолета довоенного образца.
Промерила экспедиция и глубины озера. Нашли подводный
холм, который соответствовал размерам самолета, но проверить
тогда этот холм не смогли. Вернулись тремя годами позже и ни-
чего там не нашли. Так что тайна этой катастрофы до сих пор
остается не разгаданной.
- Интересно и страшно, - задумчиво проговорила Лена. -
Исчезли известные люди, большой самолет, а найти не могут.
- Ничего странного, - возразил Юрий. - Ты посмотри вок-
руг - сплошные горы и никого. Лежит сейчас этот самолет где-
нибудь в ущелье, камнями заваленный, стлаником заросший, и
не заметишь ты его, даже если в трех метрах пройдешь. А люди,
как я понял, ходят тут по одним и тем же тропам столетиями и
не пытаются с них сходить.
- Не нашли, значит, в Америке живет, - наконец поднялся
со своего места Александр. - Давай, Лен, твою кашу.
Сумерки постепенно заполнили темно-серой вязкой тенью
сначала щели в скалах, затем распадки и ямы. Наконец, ос-
Маршрут «Большая Медведица»
2
Маршрут «Большая Медведица»
мелев, стали подбираться к догорающему костру. В сумерках
всегда видятся какие-то неясные тени, возникающие то тут, то
там. Что это за тени? Может, воспоминания прошедшего дня,
а может, грядущие события, нарисованные прозрачной краской
мысли.
Александр, лежа в спальном мешке, мысленно представил
путь, который им предстояло пройти, и ужаснулся тому, как
мало и тяжело прошел сегодня. Безотчетная тоска, как холод-
ный воздух Верхоянья, заползла в душу. Ему не спалось.
V
В абсолютном безмолвии черно-белого сна с неясным сю-
жетом Юрий отчетливо услышал треск ломающейся ветки. Он
открыл глаза и удивился, что вокруг все те же сумерки. Карл
сломал еще несколько веток и чиркнул спичкой. Вялый огонек
подрагивал, качался и никак не мог зацепиться за кусочек бе-
ресты. Наконец, почерневшая кора брызнула искоркой, и ого-
нек вспыхнул, ярко осветив лицо Карла.
- Доброе утро, - расстегивая спальный мешок, тихо сказал
Юрий, - а береста откуда?
- Привет. Из рюкзака, вестимо. Если встал, присмотри за
костром, я на ручей спущусь.
Каждое утро Елены начиналось со сладкого ощущения здо-
рового тела и только потом, спустя миг, она ощущала себя -
человека мыслящего. «Какая короткая ночь, - подумала она.
- Не хочу вставать, поваляюсь еще минут пять». Но здоровое
тело не желало оставаться без движения.
- Юрик, привет. Сколько времени?
- Не знаю. Но, наверное, пора вставать, - Юра подкинул в
костер маленькую ветку.
- Саша, пора вставать, - положив руку на спальный мешок
Александра, громко сказала Лена.
- Я не сплю, - отозвался Александр.
- Тогда вставай, пойдем умываться.
«Что за показной оптимизм? Чему она радуется? - думал
Александр. - Неужели им на самом деле нравится здесь? Чах-
лый лес, унылые горы… Зря я все это затеял. Может, пред-
ложить вернуться на аэродром? Нет, посчитают трусом. А я
не трус, просто погорячился, согласившись на этот маршрут».
2
Вслух же он сказал:
- Ну, что ж, умываться, так умываться. С добрым утром
всем.
Карл принес воды и повесил котелок над огнем.
Небо затянуло плотными, свинцовыми облаками, готовыми
пролить на головы путешественников мелкий осенний дождь,
а может, и ударить в лицо колючими холодными снежинками.
Где-то в разгаре бархатный сезон, а здесь осень.
Лена поежилась, но опустила руки в прозрачную ледяную
воду.
«Карл рассказывал, что осень здесь начинается с первыми
заморозками, в первые дни сентября. Сегодня третье и не очень
холодно. Какой прозрачный воздух, дышится легко. Еще он го-
ворил, что только ночью стоят морозы, а днем тепло и безвет-
ренно. Похоже, и днем будет не очень тепло», - думала Лена,
брызгая себе в лицо водой.
- Она еще не закипела, - показал на котелок Юрий, видя,
что Карл всыпал в него заварку и снял с огня.
- В самый раз, - ответил Карл. - Чай варить, это тебе не
самогон гнать. Вода для него должна быть особая. Она у нас
есть. Знаешь, что китайцы воду для чая различают по качеству:
горная вода - высшая, речная - средняя, колодезная - низ-
шая. Как кипятить - тоже целая наука. Например, есть три
стадии кипения воды. Первая - когда вода начинает кипеть и
пузырьки воздуха, образующиеся в первую очередь у стенок со-
суда, поднимаются вверх. Вторая - когда пузырьки бурно под-
нимаются к поверхности. Говорят, вода кипит «белым ключом».
Эта стадия не продолжительна, но ее надо уловить, потому что
именно она оптимальна для заварки чая. Третья стадия - когда
вода бурлит. Для заварки чая такая вода не пригодна, некоторые
считают ее даже вредной. Интересно, что не докипевшая вода
не так отрицательно влияет на качество напитка, как переки-
певшая. И уж совсем не стоит брать воду, кипевшую несколько
раз, или добавлять к ней некипяченую, как вы это делаете в
городах.
- А кто это проверял?
- Время, Юра, оно давно все проверило, - Карл разложил
на четыре кучки сухой паек.
- Юра, а ты знаешь, какой рукой лучше размешивать чай?
- неожиданно спросил Карл.
Маршрут «Большая Медведица»
2
Маршрут «Большая Медведица»
- По-моему, чаю все равно, какой рукой его размешивают.
- Нет, Юра, чай все-таки лучше размешивать ложечкой, - и
Карл засмеялся.
Уже три часа маленькие люди шли среди гигантских гор.
Местами тропы проходили по склонам. Иногда встречались
скалистые обрывы высотой в несколько метров, иногда - ка-
менные осыпи. Наконец путешественники спустились в забо-
лоченную, плоскую долину. Болото было покрыто бурым сухим
мхом и островками кустарника. Кое-где кустилась чозения, на
склонах невысокие тонкие лиственницы.
- Юра, дай-ка мне свое ружьишко и патроны, а карабин возь-
ми. Тут зайцы есть и куропатки, попробую подстрелить. Алек-
сандр, если есть желание поохотиться, можешь пойти со мной.
- Нет, я с ребятами. Боюсь, только помешаю. Мы с Юрой в
следующий раз пойдем. Да, Юра?
В знак согласия Юра кивнул.
- Понятно. Идите по тропе, она здесь отчетливо видна.
Встретимся вон там, за поворотом, - сказал Карл и быстрым
шагом ушел в сторону ручья.
Минут через двадцать товарищи услышали первый выстрел,
а спустя пять минут второй.
- Если не промазал, то будет у нас на обед мясо, - предпо-
ложил Юра.
- Ага, и какава с чаем, - буркнул в ответ Александр.
- Саш, ты что второй день сам не свой? - Лена взяла Алек-
сандра за рукав. - Болеешь?
- Я думал, что здесь тайга, большие реки. А это что? - Алек-
сандр показал на склоны. - Камень вокруг, камень под ногами,
кругом камень!
- Но мы же об этом знали, - вмешался Юрий.
- Что мы знали? Вот такие пейзажи?
- Чем они тебе не нравятся? Где ты еще такое увидишь?
Саня, очнись, такое счастье раз в жизни выпадает, - дернула
Лена его за рукав.
- Ладно, завязали с партсобранием, - отмахнулся Алек-
сандр. - Пошли, тут до этого «поворота» еще топать как до
Пекина босиком.
Лена внимательно осмотрелась. Вокруг почти безлесные, по-
логие склоны гор. Редкие деревья росли среди камней. Мхи.
2
Багульник. Бурая, серая, выцветшая за лето травка. Но сколько
при этом суровых красок и фантастических форм. «Красиво,
- подумала она, - как это может не восхищать».
Подстрелив двух зайцев, Карл забросил ружье на плечо и
быстро пошел к торчавшей впереди скале-останцу. К приходу
группы он освежевал добычу, развел костер и теперь разутый
сидел на камне, о чем-то думая и поглядывая на трехлитровый
котелок, сделанный из жестяной банки из-под сгущенного мо-
лока.
- А-а-а! - заметив костер, закричала Лена и замахала ру-
кой.
- Точно что-то варит, - обрадовался Юрий. - Сейчас за-
кусим горяченьким.
Подойдя к костру, друзья увидели, что впереди начинается
узкий каньон.
- Это приток Тынгкачан, - показал вперед Карл. - Пойдем
по нему до Саганджи, потом вдоль нее, форсируя левые прито-
ки Аллара-кимбе и Абыландя. Километрах в двадцати от Абы-
ланди перевалим на водораздел Леписке, к которой спустимся
по ее притоку Игельте.
- Это сколько всего верст до Леписке получится? - спросил
Александр.
- Не больше шестидесяти.
- Завтра дойдем, - сбрасывая рюкзак, сказал Юрий.
- Верно, а сегодня нужно дойти до того места, откуда мы
повернем на приток Леписке, согласны?
- По крайней мере, попробуем, - сказала Лена.
- Пробовать нужно похлебку из зайчатины, - пошутил
Юра, - а не свои силы.
- Потерпи еще немного, минут через десять будет готово,
- Карл подбросил в костер пару веточек. - Лена, давай по паре
галет, кружки. А ты, Александр, тащи котелок с водой для чая.
В это время над ними стремительно пролетела хищная птица
и уселась на скалу-останец.
- Смотри, Юра, это сокол, - показала на птицу Лена.
- Нет, это чеглик, - сказал Карл. - Он, конечно, из отряда
соколиных, но все же не сокол.
- А как ты его от сокола отличаешь? - спросила Лена.
- Ну, во-первых, размер - сантиметров тридцать, наверное.
Маршрут «Большая Медведица»
2
Маршрут «Большая Медведица»
Во-вторых, окрас - спина черно-сизая, брюшко светлое с тем-
ными пестринами.
- Красивый, - Лена не могла оторвать взгляд от птицы, - и
гордый.
- Тут таких гордых охотников много. Пойдем по рекам, кого
только не увидишь.
Лена вынула блокнот и карандаш, внимательно посмотрела на
чеглика и очень быстро нарисовала птицу, сидящую на скале.
- Однако, - увидев рисунок, удивился Карл.
- Она у нас художница, - похвалил Лену Юрий.
- Карл, а какие еще хищные птицы здесь водятся? - спро-
сила Лена.
- Черный коршун, зимник, полевой лунь, перепелятник и
тетеревятник, канюк, скопа, беркут, конечно, кречет. Если по-
везет, можно увидеть орлана-белохвоста, - загибая пальцы, пе-
речислял Карл. - Так, кто еще… Ах, да! Пустельга, сапсан.
- И ты их всех отличить можешь? - удивилась Лена.
- Не всегда… Все от расстояния зависит.
- А из съедобных птичек кто тут живет? - спросил Юрий.
- Что, прямо всех и перечислять?
- А что их так много?
- Считай. Буду перечислять только водоплавающих и только
съедобных. Так, значит: малый лебедь и лебедь-кликун…
- Ой, Карл. Разве лебедей едят? - нахмурилась Лена.
- Не мешай, Лена, - замахал руками Юрий.
- …гуменник, белолобый гусь, черная казарка, пискулька
- это гуси. Дальше утки: кряква, чирок-клоктун, свистунок и
трескунок, касатка, свиязь, шилохвость, синьга, каменушка,
морянка, красноголовая чернеть, морская и хохлатая чернеть,
гоголь, длинноносый и большой крохали, луток и самая люби-
мая якутская утка - турпан.
Заканчивая перечисление, Карл снял с огня котелок. К кос-
тру с подошел Александр.
Через тридцать минут отряд двинулся в путь. Тынгкачан те-
чет среди гор, словно в каменном желобе. Холодные его воды
бьются о камни, сжимающие его то с одной, то с другой сто-
роны. Чтобы не мочить ноги, путешественникам приходилось
карабкаться вверх.
- Может, напрямик, по воде, - предложил Александр.
2
- Холодная, - возразил Карл, - простынете, а поликлини-
ки здесь нет.
- Не простынем, - поддержал Александра Юра. - Ты, Лен,
как?
- В Карелии бродили, не заболели, может, и тут пронесет.
- Хорошо, этот прижим обойдем, а перед следующим поп-
робуем вброд.
С каждым пройденным километром природа вокруг менялась.
Там, наверху, где они недавно шли, ближе к вершинам зеленели
островки кедрового стланика. Чуть ниже мелкими бурыми пят-
нами ютились кумарники и лишайники. Еще ниже, между осы-
пями, рыжело подмерзшей хвоей лиственничное редколесье.
В короткие минуты привалов Лена вынимала блокнот и ри-
совала.
- Смотри, какая мышка симпатичная, - говорила она Саше,
успевая делать набросок.
- Это лемминговидная полевка, - подсказал Карл.
Между тем, крохотный, неуклюжий зверек с пепельно-серой
шерсткой и небольшим, покрытым длинными волосами хвости-
ком успевал что-то грызть.
Через два часа группа вышла в относительно широкую, ок-
руженную высокими горами долину Саганджи. Дно долины и
подножья гор были густо покрыты редкостойной лиственницей.
По берегам начали встречаться тополя и ивы-чозении.
Остановившись возле громадного валуна, Карл решил остать-
ся здесь на ночевку. Ребята с радостью сняли с натруженных
плеч тяжелые рюкзаки.
- Саша, я пробегусь вокруг, посмотрю, что на ужин мож-
но раздобыть, а вы устраивайте лагерь. Думаю, ночью дождь
пойдет, так что шалаш нужно строить. Короче, командуй. Если
через час не вернусь, готовьте ужин из наших запасов.
- Хорошо. Немного отдышимся и построим.
- Юра, одолжишь еще разок ружьишко?
- Возьми мое, - предложил Саша.
- Не жалко? Дорогое оно у тебя.
- Возьми, попробуешь, как оно в деле, а то я, честно говоря,
и не охотился с ним ни разу.
- Ну, спасибо, - Карл взял в руки новенькую двустволку
двенадцатого калибра, повертел в руках. - Хороша! Ладно, я
скоро!
Маршрут «Большая Медведица»
0
Маршрут «Большая Медведица»
Начав строить шалаш, ребята услышали несколько выстре-
лов.
- Карл опять что-то добыл, - сделала вывод Лена. - Надо
полагать, что действительно скоро придет.
Она отложила свой блокнот и пошла за дровами для костра.
Собрав, по ее мнению, достаточное их количество, она достала
два котелка и отправилась к реке.
«Вода без вкуса, цвета и запаха, - опустив руку в прозрач-
ную, холодную и подвижную воду, вспомнила Лена слова учи-
теля физики. - Какая глупость. Вот она - пахнет свежестью и
снегом. И вкус у всякой воды разный. Эта по вкусу совсем не
такая, что течет из крана в Москве». Уходить от реки не хоте-
лось.
Запахло дымком. Это Юра разжег небольшой костерок.
В прозрачных, ранних сумерках пасмурного дня на поворо-
те реки появилась фигура Карла. Добычей опытного охотника
стали четыре каменушки. Он бросил их аспидно-черные тушки
с пестрыми головками на серую гальку возле костра. Лене стало
их жалко.
Стемнело. Только свет костра, горевшего вблизи валуна, ос-
вещал усталые лица сидевших вокруг него путешественников.
Костер потрескивал сухими сучьями, выбрасывал снопы искр
и с жадностью облизывал горячими языками закопченные бока
котелка.
- Мальчики, - нарушила молчание Лена, - как вы думаете,
мы одни здесь или есть кто-то еще?
- Да кому здесь быть? Разве что медведям, - пошевелив
палкой головешку в костре, ответил Саша.
- А мне кажется, что на меня кто-то смотрит, - тихо ска-
зала Лена.
- Снежный человек, наверное, - засмеялся Юра. - Ты ему
понравилась, и он строит планы, как тебя украсть.
- Дурачок, - бросила Лена в Юру маленьким камушком.
- Карл, а на самом деле снежные люди бывают? Есть же какие-
то местные легенды о них.
- Легенды, конечно, есть. И не легенды тоже. Но лично я
не верю в чудеса.
- А все же…
- Давай, Юра, снимай котелок и разливай по кружкам. Если
после ужина не уснете, что-нибудь расскажу.
1
Впереди была длинная ночь, и все, что оставалось путешес-
твенникам, это сидеть, глядя на огонь, слушать рассказы про-
водника и ждать прихода сна, приносившего покой и дававшего
силы для нового дня.
Карл хотел, чтобы его спутники быстрее уснули, но они пот-
ребовали рассказ о снежном человеке.
- Ладно, слушайте. В этих горах четко разделяют рассказы о
настоящих враждебных и чужих людях и сказочных персонажах.
Настоящие плохие люди, появляющиеся с северо-востока, это
бюлюны, что переводится как «враг». Эвены считают бюлюнов
вовсе не диким племенем, потому что у тех есть луки и копья.
Бюлюны нападают на эвенов и якутов, чтобы угнать оленей или
увести в плен женщин. Вот эти самые бюлюны и порождают
всякие легенды о пропавших женщинах и оленях. Чуть восточ-
нее старые русские называли это племя худыми чукчами, пото-
му что приходили они с Чукотского носа показать перед своими
товарищами удаль, а некоторые разведать пастбища для своих
оленей. Лица у них были красные, темные, как железо. Одева-
лись эти чукчи в сырые шкуры, которые сохли прямо на них.
Переправлялись через реки на каких-то пузырях. Как правило,
встречались они русским далеко от населенных пунктов. К до-
мам чукчи подходили только в ночное время, иногда угоняли
лошадей, воровали юколу и ели ее в сыром виде. Костры не
разводили. Чукчи эти очень быстро бегали и при виде русских
охотников пускались наутек. Старики не припоминают случаев,
чтобы чукча убил человека, а вот русские и якутские охотники
убивали их часто. Было тогда среди охотников поветрие: тот,
кто убил чукчу, не говорил об этом в течение трех лет, а если
расскажет раньше срока, то ему будут сниться кошмарные сны.
На ружье, из которого охотник убил чукчу, он должен был обя-
зательно сделать напильником зарубку. Если не сделает, то у
него якобы появится желание стрелять в каждого.
Дрова в костре почти догорели, Карл взял несколько сучьев
из охапки, уложенной рядом, и положил их в огонь. Пламя жад-
но набросилось на новую пищу, осветив красноватым светом
лица путешественников. Где-то упал камень. Лена вздрогнула.
- О господи, какие страсти ты нам нарассказывал, - тихо
сказала она и пододвинулась поближе к Юре.
- Значит, эти чукчи и есть те снежные люди, о которых вре-
мя от времени говорят? - спросил Юра.
Маршрут «Большая Медведица»
2
Маршрут «Большая Медведица»
- Скорее всего, да. А того, кого русские называют «снежный
человек» тут называют «чучуна». Местные считают его чем-то
волшебным. Рассказывают, что он большой, без крови, с очень
тяжелым запахом, глаза как будто продольные. Появляется не-
заметно, крадучись между кочек. Ворует рыбу, женщин. С че-
ловеком не разговаривает, свистит. Одежда прилегает к телу, и
весь с ног до головы обмотан шкурой.
- Их кто-нибудь убивал? - спросил Саша.
- Я об этом не слышал, - Карл встал. - Не пора ли нам
спать?
Шум реки, потрескивание костра, непроглядная тьма - все
это действовало на опытного таежника убаюкивающе, что не-
льзя было сказать о его спутниках.
Долго еще у костра о чем-то тихо разговаривали Саша, Юра
и Лена.
VI
Весь следующий день путешественники шли вдоль изобилу-
ющего перекатами русла Саганджи. Под ногами хрустела галь-
ка, рядом из воды торчали валуны. Саганджа часто разбегалась
на мелкие рукава, на одном из которых Карл остановился на
привал.
- Лена, ты как-то говорила, что любишь рыбалку?
- Обожаю.
- Пойдешь со мной за хариусами?
- И я, - поднял руку, как школьник, Юра.
- Нет, вы с Сашей лучше костер организуйте, да такой, что-
бы к нашему приходу углей побольше было.
- Слушаюсь, товарищ генерал, - вытянулся Юра, отдав
честь.
- Не генерал, а сержант ВДВ, - вынимая из кармана рюкза-
ка маленькую металлическую коробочку, пробормотал Карл.
В коробочке оказалась леска и крючки, самодельные мушки
и такой же поплавок. Рядом были найдены две тонкие, гибкие
палки подходящей длины, из которых за пару минут Карл смас-
терил удочки.
- Ловить сейчас нужно в затишках за камнями. Осень уже,
поэтому хариус ушел со стремнин, и на сливах порогов его тоже
нет, - Карл показывал Лене перспективные места.
Сам он уже поймал две удивительно красивые рыбины в не-
глубокой яме сразу за сливом.
Лена встала возле заливчика с тихим течением, образовавше-
гося за грядой крупных камней, перегораживавших реку чуть ли
не до середины. После второго заброса удилище в руках Лены
вздрогнуло от резкого удара и согнулось в дугу. Она резко потя-
нула его на себя, и из воды с веером брызг вылетел серебряный
хариус. В воздухе он сорвался с крючка и шлепнулся на берег
прямо у кромки воды.
- А-а-а! - завопила Лена, пытаясь поймать скачущую по
берегу рыбину.
- Ты что кричишь? Распугаешь всю рыбу.
- Он убежать хотел, - оправдывалась Лена, держа в руках
серебряную рыбку.
За тридцать минут, переходя от одной ямке к другой, рыбаки
поймали двенадцать хариусов.
- Ну что, хватит? - спросил Карл Лену.
- Карл, ну давай еще по одной, - взмолилась та.
- А через перевал сама их понесешь? Заканчивай, на Лепис-
ке мы с тобой ленков наловим, а если повезет, то и тайменей.
- Никогда не ловила ни тех, ни других.
- Да откуда они у вас возьмутся. Эта рыба чистые реки лю-
бит, быстрые, а у вас там сплошные болота и грязь.
Если бы Лена с Карлом принесли сорок рыбин, путешест-
венники съели бы и их, до того вкусными оказались печеные на
углях хариусы.
На ночевку остановились с таким расчетом, чтобы утром с
новыми силами перевалить седловину и оказаться на притоке
реки Леписке. На этот раз Карл решил заняться строительством
шалаша, а Александру с Юрой предложил пойти на охоту.
- Ляжем мы спать с пустыми желудками или нет, зависит
теперь от вас, - объявил он.
- Да уж как-нибудь, - переломил ружье и посмотрел в ство-
лы Саша.
Как только охотники скрылись в тайге, Карл приступил к
постройке шалаша, а Лена устроилась на поваленном дереве с
блокнотом на коленях.
Через двадцать минут шалаш был готов. Карл подошел к
Лене и заглянул в блокнот.
- Хорошо рисуешь. Почему художником не стала?
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
- Наверное, наперекор родителям. Они меня то в музыкаль-
ный кружок записывали, то в рисовальный, а я больше любила
с мальчишками в футбол играть.
- И кем же ты теперь работаешь?
- В НИИ одном… Двигатели авиационные разрабатываем.
- Солидно.
- Ничего солидного. Рутина.
- А Саша с Юрой там же?
- Нет. Юра филолог, а Саша работает начальником какого-
то отдела.
- С детства дружите?
- Нет. Мы познакомились во время отпуска в Карелии, в ту-
ристическом лагере три года назад. После этого пару раз вместе
ходили в походы.
- Бродяги, короче. И как вас из дома отпускают?
- А некому нас держать. Не женаты и не замужем.
- Счастлив тот, кто счастлив у себя дома. Так, кажется, ска-
зал Лев Толстой. А вас по земле носит.
- Так и тебя носит.
- Я другое дело. Я вырос в тайге, и это моя работа.
- Карл Гертер и «вырос в тайге» как-то не вяжется.
- Почему? Все обыкновенно. Дед немец с Поволжья. В
тридцать четвертом репрессировали, сослали на Север. Бабушка
с детьми поехала следом. Прижились. Здесь их дети пережени-
лись, своих детей родили, то есть нас. Теперь и мои дети здесь
жить останутся, потому что это их родина.
Помолчали.
- А ты почему не замужем?
- Да вот не встретился такой, как ты.
- А Юра? Хороший парень, по-моему. Надежный.
- У Юры есть зазноба, да только она его не замечает, а он
меня…
- Понятно. Значит, ты здесь, потому что здесь Юра?
- В общем, почти так.
- Ладно, путешественник, разводи костер, а я пробегусь
вдоль берега, пока еще светло, а то охотники наши ни разу еще
не выстрелили.
В костре потрескивали ветки, через некоторое время Лена не
без удовольствия поддалась убаюкивающему, ласковому шуму
реки и теплу огня. Ушли все беспокойные мысли, тело налилось
свинцом. Все в мире потеряло значение. Сознание начало от-
ступать в приятную темноту, и вдруг она увидела себя бегущей
с эстафетной палочкой в руках по дорожке стадиона, сзади ее
нагоняет соперник, он громко топает, приближаясь все ближе
и ближе. Лена пытается бежать еще быстрее, но у нее ничего не
выходит. Отчаявшись, она делает стремительный рывок, осту-
пается и падает на мелкую колючую крошку, ободрав до крови
бедро и локоть. Лена вскрикнула и проснулась одновременно с
сухим звуком выстрела.
Долину заполняли сумерки, из ущелья, по которому бежал
ручей, повеяло холодом и сыростью. Лене стало неуютно и бес-
покойно.
- Ау! Это мы идем, - услышала она голос Юры, - как ко-
рабли на свет маяка. А-у-у!
- Смотритель маяка ждет вас! - закричала она в сумерки.
- А где Карл? - вешая ружье возле входа в шалаш, спросил
Саша.
- Он решил пробежаться по бережку в ту сторону, - махну-
ла рукой Лена.
- А мы никого не видели, - сказал Юра, - все звери разбе-
жались, как узнали, что мы на охоту идем.
- У нас есть из чего приготовить ужин, - успокоила их
Лена. - К тому же я один выстрел слышала. Если это не вы,
значит, стрелял Карл.
Из сгустившихся сумерек, как всегда бесшумно, появился
Карл.
- Вот и человек разумный приближается.
- Разумный, говоришь? - Карл положил рядом с костром
глухаря. - Скажи тогда, Юра, что такое разум?
- В биологическом смысле?
- Пусть будет в биологическом.
Карл сел на камень и принялся ощипывать глухаря, бросая
перья и пух в костер.
- Разум - это обратная связь живого, воли к жизни с про-
тивостоящей средой.
- Значит, в тайге может выжить только разумное существо?
- Почему же. Разум есть у всего живого, только в растении
он приближен к нулю, в звере как бы мерцает, в человеке достиг
своего земного, известного нам максимума. Растение отвечает на
меняющуюся объективность тем, что либо продолжает, либо пе-
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
рестает жить; зверь - более-менее сложными, но в основном еще
закодированными природой инстинктами; человек - отчасти и
инстинктами, но главное - отчетом в самой объективности и
своих целях в ней. Последнее - уже не инстинктивное, а объек-
тивное поведение, не специфическое и типовое, а универсальное
и персонализированное. И это уже не реагирование, а иниции-
рование; не функция, а свобода. Во всем этом жизнь и достигает
своего высшего воплощения, это и называется тем разумом, ко-
торый мы привыкли признавать исключительно за человеком.
- Мудрено, но понятно.
- Есть мнение, что все живое эволюционирует к разуму, а
разум по существу и состоит в непрерывной эволюции: отказы-
ваясь от застывших инстинктов, жизнь вынуждена заменить их
постоянной учебой - обретением и накоплением объективного
опыта. И тогда опыт индивидов становится достоянием вида. У
людей это называется культурой.
- Если, как ты говоришь, «все живое эволюционирует к ра-
зуму», то и животные через определенное время станут разум-
ными. Так?
- Наверное, так.
- Получается, что и сейчас разум есть не только в человеке,
но и в других существах, только он другой. Так?
- Считается, что разум - это способность объективности;
объективность одна и та же, соответственно, и разум один и
тот же - и в человеке, и в звере. На объективности представ-
лений только и может зиждиться их общезначимость, и разум
есть именно то в нашем внутреннем мире, что общезначимо,
способно найти соответствие во внутреннем мире другого. Раз-
личие лишь в силе, степени проявления. Ну, например, заводя
собаку или кошку, каждый вступает в контакт с иными мирами
и не сомневается в такой возможности. В звере разум смутен,
долг человека - прояснять его в себе больше и больше.
- Что же в человеке есть такого, что вывело его на самый
высокий уровень, а животных нет?
- Считается, что язык. Способность присваивать представ-
лениям имена - формализовывать опыт - и так делать его об-
щезначимым, пригодным к накоплению и передаче. Человек -
то же животное, но животное культурное, то есть собирающее
общезначимый опыт, и язык - важнейшее орудие разума в его
освоении общезначимого.
- Слышь, разумное животное, принеси лучше воды, - Лена
протянула Юре котелок.
- Ну вот, и пофилософствовать не дают.
- Есть философия, а есть и философствование. Фило-
софствующий - это человек, который начинает высказывать
свою обывательскую философию как некую истину, - заметил
Саша.
- Не вижу большой разницы между философией и фило-
софствованием, - опаливая глухаря, сказал Карл.
- Не скажи, Карл, своя философия, определенный взгляд
на мир есть, конечно, у каждого человека. Но не все люди яв-
ляются философами. Философ - тот, кто сознательно выбрал
свою философию, сделал разработку этого выбора делом своей
жизни. В остальных же случаях философия лишена этого своего
значения. Она не может стать ориентиром жизни, она сама вы-
растает из жизни. Скажем, обывательская философия вырастает
из жизни обывателя, она не выбирается, а именно прилагается
к ней, к жизни. Вообще все люди мыслят в таких категориях, в
которых они живут. И только для философа становится пробле-
мой жить в тех категориях, в которых он мыслит. Потому что
философию философ не принимает вместе с жизнью, а создает
ее. Или хотя бы продумывает до конца.
- И чем же человек-философ отличается от философствую-
щего человека? А, Саш? - улыбнулась Лена.
- Философствующие - люди скучные и надоедливые.
- Это, может, тебе они кажутся скучными, а другим инте-
ресными, - возразила Лена.
- Что, онтология нескучная наука или гносеология? А мо-
жет, тебе нравилась философская антропология или социальная
философия?
- Я эти науки не изучала.
- Зато я изучал и скажу тебе по секрету, что скука еще та.
- Ничего себе скука, - вмешался в разговор Юрий. - Да
перечисленные тобой функции философии можно назвать зна-
ниями обо всем, поскольку они крутятся вокруг человека, мира,
данного человеку, через человеческое же познание.
- Все. Юра сел на своего любимого конька, - вздохнул
Саша.
Карл разрубил глухаря на четыре части, посолил, насадил
каждую на заостренные прутья и установил возле костра.
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
- Жизнь, разум - все это более или менее понятно. А
смерть? Юр, что в философии говорится о смерти?
- Интересный и, наверное, самый актуальный во все века воп-
рос, - начал Юра. - Эпикур сказал: «Когда мы есть - смерти нет,
когда она придет - нас уже не будет». Стоит ли говорить больше?
- Да, сильно сказано, - поворачивая прутья с кусками глу-
харя, задумчиво произнес Карл.
- Богословы считают, что рождением, жизнью и смертью
управляет Бог. У них предпочтение отдается загробной жизни
- бессмертию души, а жизнь считается лишь подготовкой к
этому и не имеет самостоятельной ценности. Кстати, Кант по-
лагал, что идея Бога и загробная жизнь имеют для человека оп-
ределенную практическую значимость, ибо держат его в рамках
морали и приличия.
- Умный мужик.
- А вот наш Толстой, который, Лев, писал: «Зачем растить,
лелеять детей, зная, что их, в конечном счете, ждет смерть. За-
чем что-то делать, создавать, если все равно умрешь».
- Тоже умный.
- Так что вся философия буквально подчинена мысли о
предопределенности и конечности нашего земного существова-
ния. Грустно.
- Все, хватит философии, пора ужинать, - Лена расставила
на куске тонкого брезента чашки с кашей.
- Еще пару минут, и мясо будет готово. Да, не порадовал ты
нас, Юра, перспективами, - подсаживаясь к «столу», подвел
итог разговору Карл. - Зато эти горы такого еще никогда не
слышали. Видите, притихли - думают.
VII
С трудом переводя дыхание после крутого подъема, насквозь
мокрые от мелкого дождя и пота, путешественники замерли на
верхней площадке. Они молча стояли на леденящем, вперемеж-
ку с водяной пылью ветре, почти задевая головами облака.
Им не хотелось шевелиться и уж тем более снова надевать
тяжелые, холодные рюкзаки на мокрые спины.
Впереди внизу можно было разглядеть корявую тайгу, над
которой громоздились лысые горы со скальными выходами, и
над всем этим - рваные серые облака.
- Там, - показывая вниз, заговорил Карл, - совсем ди-
кие места. Никто, кроме геологов, никогда туда не заходит.
Оленей не пасут, и охотников не бывает. Если вдруг встре-
тится человек, то он, скорее всего, прячется от кого-то. Места
безлюдные, но очень красивые. Так что, Лена, будет тебе что
нарисовать.
Спустившись в долину реки, путешественники попали в на-
стоящие таежные дебри. Вокруг, заняв все пригодные, для того
чтобы зацепиться за почву корнями, места, рос великолепный
по красоте лес. Лиственницы и ели, березы и тополя, зарос-
ли шиповника, жимолости, багульника переплетались ветвями,
стволами и какой-то лианоподобной сухой травой. Это был мир
первозданной природы, мир зверей и птиц.
- Леписке - река сильная и своенравная, - на ходу рас-
сказывал Карл, - она одна пересекает четыре горных хребта,
через которые и нам предстоит перебраться, прежде чем вый-
дем в пойму Лены. Идти будем берегами - в тайге сплошные
валежники и буреломы. Не дай бог попасть в горелый кедровый
стланик, в одних лохмотьях из него выберемся. И еще. Здесь
много хищных зверей: медведей, росомах, волков. Иногда бы-
вают встречи, как говорится, нос к носу. Первое правило - не
паниковать и не пугаться. Звери нас тоже боятся и всегда или
почти всегда уходят с тропы первыми.
- А если не уйдет? - спросил Юра.
- Тогда попроси его, чтобы ушел.
- Смотрите, сколько ягоды! - Лена наклонилась над крас-
ным брусничным ковром. - Вкусная какая!
- Брусники здесь много и голубики.
Вошли в грязную, темную полосу ельника.
- Скоро берег, - сделал вывод Карл. - Там выберем место
для ночлега.
Река встретила путешественников ровным шумом переката
и валунами. Переход выдался тяжелым, все устали, но нужно
было строить шалаш, готовить ужин, сушить обувь.
Стоянку устроили на крохотной полянке над рекой. С трех
сторон густой ельник с мохнатыми ветками, почти достававши-
ми до земли, источал густой запах тайги. За рекой и темным
лесом громоздились голые склоны, по которым скользили тени
уже редких облаков. Последние лучи заходившего солнца вы-
свечивали разноцветные каменные глыбы.
Маршрут «Большая Медведица»
0
Маршрут «Большая Медведица»
- Смотри, Лена, настоящий затерянный мир, - Юра не мог
оторваться от великолепного пейзажа.
- Насмотритесь еще, а сейчас таскайте лучше лапник для
шалаша, - Карл уже рубил жерди для каркаса.
Темнота она везде разная. Здесь ее черный плащ редко прожи-
гает свет костра и никогда - свет фар. Не любит темнота города,
где ей приходится бороться с тысячами огней. Любит она тайгу и
горы, где может укрывать от опасностей одних и пугать других. Но
и один костер среди бескрайней тьмы не дает ей покоя. Темнота
по земле подбирается к нему за спинами сидящих вокруг людей,
бросает свою тень почти к костру, когда в том гаснут языки пламе-
ни и лишь переливаются оранжевым светом догорающие угольки.
Лена смотрела в звездное небо, где среди неподвижных звезд
пролетали в разных направлениях светлячки спутников.
- Сколько их там много.
- Это все шпионские, - пошутил Саша.
- И связи, - добавил Юра.
- А космонавты там есть?
- Мне кажется, они теперь есть там всегда.
- Какой все же мир огромный, и нас оттуда не видать.
- Потому что мы маленькие среди этой природы, и если она,
такая громадная, захочет, то раздавит нас, даже не заметив.
- Скорее, человек раздавит природу, - Карл подбросил в
костер веток. - Я хоть и плохо учился, а помню, что сказал
Энгельс: «Человека встречали леса, а провожали пустыни». Нам
еще повезло, что можем вот так любоваться ею. А что будет
через сто лет!
- Через сто лет на природу будут пускать смотреть за деньги,
- сказал Саша, - а на охоту будут ходить только избранные.
- Да и теперь во многих местах охота - привилегия силь-
ных мира сего. Я читал, что тысячу лет назад князь Олег убил
Свенельда, сына литовского князя, за то, что тот охотился в его
лесах, - сказал Юра.
- И сейчас убивают за угодья, - вздохнул Карл.
- И здесь?
- И здесь. Не именно в этом месте, но вблизи поселков
случается.
- И все же природа сильнее человека, и она ему это уже не
раз доказывала.
1
- И как же, Саша, она ему это доказывала? - спросил
Карл.
- Устраивала такие вселенские катастрофы, из-за чего чело-
веку приходилось все начинать с нуля.
- Это информация из Священного Писания?
- Нет, Лена. Хотя и в Писании об этом много чего есть.
- Саша, расскажи хоть об одном таком событии, - попро-
сил Карл. - Что за вечер у костра да без истории.
- Правда, Саш, расскажи, - Лена придвинулась к Юре.
- Это, конечно, теория, но вполне стройная. Так вот. При-
мерно десять тысяч лет назад на всей планете был довольно
мягкий климат. По берегам нынешнего Северного Ледовитого
океана шумели города ариев. Льдов тогда еще не было, а где те-
перь тундра, были прерии, по которым бродили стада мамонтов,
оленей, диких лошадей и овцебыков. Европа представляла собой
лесостепь, в ней водились и тигры, и слоны. Но однажды неиз-
вестные космические силы сблизили орбиты Земли и Луны, что
привело к пробою оболочки земной коры западнее Шотландских
островов. Последовал разлом коры, вызвавший мощнейшие зем-
летрясения и подъем дна Атлантического океана в этом месте.
Столб вырвавшихся из пролома газов породил сильнейшую удар-
ную волну, которая, сметая все, прокатилась по Европе, Америке
и Африке. Цунами смели все на своем пути на материках и ост-
ровах на десятки километров от береговой линии. Потом поднял-
ся ветер, пошел дождь, быстро перешедший в снег и сильнейший
мороз. Из разлома на высоту в десятки километров поднялся
столб газа и пара, который составлял несколько кубических ки-
лометров. Газы за счет стремительного адиабатного расширения
мгновенно превратили океанскую воду в переохлажденные почти
до абсолютного нуля снеговые облака. Эти облака были перене-
сены струйными течениями воздуха на огромные расстояния и
накрыли собой гигантскую полосу побережья Северного океа-
на и Сибирь, Аляску и Канаду. Полоса переохлажденного снега,
несколько раз обогнувшая земной шар в Северном полушарии,
погубила всех мамонтов и почти всех людей.
Правда, хищники и люди сумели выжить. В мерзлоте уче-
ные находят трупы мамонтов и травоядных животных, но еще
ни разу не находили трупы хищников и людей. Остатки этого
снегопада сейчас заморожены в виде многометрового панци-
ря вечной мерзлоты. Меньше пострадали районы, защищенные
Маршрут «Большая Медведица»
2
Маршрут «Большая Медведица»
горами, именно там остались живые люди, и оттуда началось
возрождение цивилизации.
- Саш, а как же тогда люди не сгорели, не замерзли? - Лена
еще плотнее прижалась к Юре.
- Людей погибло очень много. Предполагается, что в Европе не
осталось почти никого. Очень немногие спаслись в горах Греции,
в Закарпатье. На Русской равнине погибли практически все. Под
защитой вот этих Верхоянских гор спаслись тюрки, жившие племе-
нами вдоль Лены и на Среднесибирском плоскогорье. Пострадали
равнины Китая, но меньше. Не пострадала Индия, защищенная
Гималаями. В Северной Америке погибли все, а в Центральной
и Южной Америке жизнь сохранилась только на Тихоокеанском
побережье, защищенном горными цепями. Именно из спасшихся
здесь остатков древних племен и возникли впоследствии цивили-
зации майя и инков. В Африке жизнь сохранилась лишь в верхнем
течении Нила, где возник известный нам Древний Египет.
- Может, все так и было, но насчет того, что тюрки жили по
берегам Лены, согласиться трудно. Их древние следы обнаруже-
ны далеко от Лены, - возразил Юра.
- Это было так давно, что доказать что-либо невозможно,
но как легенда вполне интересна, - Карл встал, посмотрел на
небо. - Ночью будет холодно, может, нодью соорудим?
- Нодья - это костер такой?
- Да, Лена, костер такой, чтоб не замерзнуть.
- В спальниках и так не замерзнем, - Саша встал к шалашу.
- Как хотите, пойду и я спать.
Ночью, как и предполагал Карл, похолодало. Лене снился
сон, как будто она бредет по пустой Земле, вокруг тысячи ки-
лометров хаоса. Над всем этим висит непроглядное серое небо,
сыпется жуткий, холодный снег. Очень холодно. От снегопада
вокруг ничего не видно. Лена открыла глаза и поняла, что тем-
но, оттого что она с головой забралась в спальный мешок, через
который ее пробирал холод. Она прижалась спиной к Юриному
спальнику и снова заснула.
VIII
На рассвете холод окончательно прогнал сон. Лена выгляну-
ла из спальника и увидела недалеко сидящую птицу величиной
примерно с дрозда. Птица переступала с ноги на ногу, показы-
вая Лене то черное брюшко, то грудку с рыжеватой и белой по-
лосами. Две широкие белые надглазничные полосы сливались
сзади на изящной головке, черный верх которой был похож на
шапочку.
- Это хрустан, - услышала Лена и, повернув голову, заме-
тила Карла, также наблюдавшего за птицей. Он сидел на кор-
точках возле входа в шалаш.
Звук голоса испугал птицу.
- Ты что, никогда не спишь?
- Сплю, но не долго. Завтрак готовить будем или чайком
обойдемся?
- Туман-то какой, - Лена выбралась из мешка. - Дождь,
наверное, будет?
- Наоборот, туман к теплому, солнечному дню.
- Поспать не дадут, - заворчал Юра.
- Вставай уже, - ткнула его в бок Лена, - нас ждут великие
дела.
После завтрака путешественники бодро зашагали вниз по
притоку. Через несколько километров дорогу им преградил при-
жим. Речка пробивала себе путь среди скал десятиметровой вы-
соты. Обойти их можно было, только вскарабкавшись на гору.
В самом крутом месте Карлу пришлось помогать Лене и Саше.
С трудом, рискуя переломать ноги, они преодолели эту скалу
и присели отдохнуть. Восстановив дыхание, двинулись дальше.
Два часа спустя Карл вдруг сделал знак остановиться и прило-
жил палец к губам. Все присели на корточки, вертя головами и
пытаясь разглядеть то, что насторожило Карла. Проводник по-
казал на склон, и только тогда метрах в двухстах ребята увидели
горных баранов. Завидев людей, животные бросились вверх по
склону, но Карл уже сорвал с плеча карабин и выстрелил с ко-
лена. Четыре барана удивительно быстро достигли хребта горы
и скрылись на другой стороне. Один остался лежать на склоне.
- Самка, - подойдя к барану, сказал Карл. - В это время
козлы еще ходят отдельно.
На камнях лежало животное желтовато-коричневой окраски
с полусерповидной формой рогов. Короткая мощная шея и та-
кие же ноги говорили о его силе и ловкости.
- Килограммов шестьдесят будет.
- Жалко… Красивая.
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
- И вкусная, - вынул нож Карл. - Юра, поможешь?
- Конечно.
Карл ловко работал ножом, Юра успевал раскладывать на
камнях куски жирного мяса, а в снятую шкуру - потроха, ноги,
голову.
Лена отвернулась от кровавого зрелища.
- У них отлично развито зрение и очень плохой слух, - го-
ворил Карл. - Мы хоть и шумно шли, но были скрыты скалой.
Вот поэтому они нас так близко и подпустили.
- Карл, давай мясо срежем, а кости не потащим, - предло-
жил Саша.
- Кое-что, конечно, срежем, но самое вкусное на костях,
- возразил Карл. - Мы с Юрой возьмем побольше, а вам с
Леной килограммов по семь-восемь достанется.
В этот день путешественники так и не дошли до Леписке.
Место для ночевки было выбрано возле устья ручья, сбегавшего
по узкому ущелью, густо поросшему кустарником. На илистом
берегу всюду виднелись следы медведей и оленей.
В котелке варилось мясо. Над костром томился шашлык из
печени, источая в прохладный воздух невообразимый аромат.
- Карл, давай уже есть, - в который раз просил Юра, -
умру от спазмов в желудке.
- Сначала бульончик, потом мясо. Можно, наоборот, но бу-
льончик вперед, - бормотал Карл, снимая котелок с огня.
Сначала ели обжигаясь, потом с наслаждением.
- Все, больше не могу, - Юра упал на спину.
- Сейчас еще чуток сварим для завтрашнего обеда.
Карл выбрал четыре увесистых куска, положил их в опустев-
ший котелок, залил водой и повесил его над огнем.
- Бездна, - разглядывая небо, произнес Юра. - Бесконеч-
ность. Карл, ты можешь представить бесконечность?
- Бесконечности не бывает, - уверенно произнес Карл.
- Почему?
- Просто не бывает и все. А почему да отчего, об этом нам
задумываться не стоит. За нас когда-то давно все продумал тот,
кто создал это все.
- Ты имеешь в виду Бога?
- Ну, не знаю, Бог ли это был или еще что или кто, но факт
остается фактом - все это есть, и ты это видишь.
- Упрощаешь, Карл, - вмешался в разговор Саша. - Есть
наука, которая реально может доказать, что все это появилось в
соответствии с физическими законами.
- И что это за наука?
- Разные науки объясняют теорию возникновения и разви-
тия жизни. Есть теория Большого взрыва, в результате которого
якобы появилась Вселенная, есть теория эволюции…
- Дарвина? О том, что человек произошел от обезьяны? -
перебил его Карл. - Только все это смешно и слишком строй-
но, чтобы быть правдой.
- Саш, а есть еще и креационизм, с этим как? - спросила
Лена.
- Религия - опиум для народа.
- Как же тогда русские с этим опиумом восемьсот лет про-
жили и такую державу отстроили? - улыбнулся Карл.
- Пока человек изучает аэродинамику полета птицы, чтобы
применить эти знания в авиации, или устройство глаза, чтобы
применить в оптике, это одно. Но когда вместо взгляда на это
как на совершенство творения Творца ученые берут, скажем,
схожие по типу разновидности глаз одновременно существую-
щих моллюсков, потом выстраивают их в гипотетическую вре-
менную последовательность и выдают за доказательство эволю-
ции, что это как не фальсификация фактов? - вмешался в спор
Юрий.
- Опять философия, - поморщился Саша.
- Наверное, задачи науки и должны ограничиваться изу-
чением творения для его блага, но в реальности философия и
наука неразрывны. Поэтому и преподается эта глупость про
Большой взрыв и поэтому очень многие, познавшие Бога в
детстве и юности, оставляют Его после промывки мозгов про-
фессорами-дарвинистами. Если ты считаешь, что наука должна
быть отделена от неизвестного, недоказуемого и неизучаемого,
как ты смотришь на то, что она на самом деле делает с верой
людей в Творца, став альтернативой этой веры и фундаментом
атеизма?
- Лен, ты считаешь, что нужно ограничиться верой и не
мудрствовать лукаво, как бы ни научно это сегодня звучало?
Ваша Библия учит, что нужно верить Богу на слово и не пола-
гаться на свой разум свой, этот очень сложный кусочек мышеч-
ной ткани. Так? А не кажется ли тебе, что любая попытка убить
двух зайцев враз приведет к конфликту сердца и разума?
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1074387 - 14/12/15 08:16 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Маршрут «Большая Медведица»

- Если креационисты не правы, то только в том, что пы-
таются использовать науку там, где работает только вера. В
остальном - это единственная сила, противостоящая твоему,
Саша, научному атеизму.
- А вот тут и ты, Лена, не права, - сказал Юра. - Самое
печальное в твоей философии примирения Библии и эволюции
- это то, что она никогда не будет приемлема ни для эволю-
ционистов, ни для церкви. Для первых - потому что учитывает
Бога, что для них уже не наука, а религия, а для вторых - по-
тому что исключает буквальное понимание Писания и строится
больше на разуме, чем на вере.
- Ой, ребята, однако и эти горы сегодня спать не будут,
- Карл подбросил в огонь сухих веток. - Никакой фантазии.
То ли дело у северных народов: верхний мир, средний, нижний,
куча плохих и хороших богов, абаасы, душа… Заслушаешься.
- Тоже религия, - Саша бросил в костер маленький каме-
шек, от которого в небо метнулись испуганные искры.
- Называй, как хочешь, но у них все красиво и практично.
Вот ты сейчас бросил камешек в огонь, почему?
- Да так просто.
- Если бы рядом с нами сидел эвен, он посчитал бы тебя ди-
ким и некультурным человеком, потому что они огонь берегут
от осквернения, запрещают бросать в него мусор, шишки, кам-
ни, касаться чем-либо острым, лить в него воду. Эвены считают
огонь живым существом, имеющим душу и даже…
Не договорив, Карл метнулся к шалашу и через секунду с
карабином в руках целился в густые сумерки.
- Выходи! - крикнул он в темноту.
Послышался шорох гальки, и в оранжевом свете костра поя-
вилась сгорбленная фигура давно не стриженного и не бритого
человека. Разбитые кирзовые сапоги, дырявые брезентовые шта-
ны, рваная телогрейка, когда-то черная фуражка и заплечный
мешок дополняли впечатление о нем, как о бродяге. Единствен-
но хорошую вещь он держал в заметно дрожащих руках. Это
была мелкокалиберная винтовка.
- Мир вашему дому, - хриплым голосом давно не разгова-
ривавшего человека сказал он, оглядывая всех настороженным
взглядом.
- Привет, - Карл опустил ствол, - есть хочешь?
- Хлеба… если можно. Давно, знаете, без хлеба обхожусь.
Соскучился.
Лена во все глаза смотрела на гостя.
- У нас только галеты.
Гость бережно положил мелкашку на камень, снял мешок и
сел на предложенное ему Карлом место.
- Меня Алексеем зовут.
Лена налила в свою кружку бульон и протянула ее незнаком-
цу. Карл подал кусок вареной баранины и две галеты.
- Ты откуда здесь взялся, земляк? - Карл впился в гостя
колючим взглядом.
- Унюхал дымок, вот и пришел…
- Откуда пришел?
- Снизу.
- Понятно, что не сверху. Идешь-то откуда и куда или к
кому и от кого?
- Да… Думал, что вы, может, партия экспедиционная, хо-
тел прибиться в попутчики до поселка… Думал, лодки, может,
у вас… Мою-то унесло еще летом, а пешком одному тяжело с
бутаром.
- Так у тебя сидор почти пуст. Или все-таки тяжел?
- Все у меня есть, только ниже, километрах в пяти отсюда.
- И что, ты за пять верст дымок унюхал?
- Унюхал…
- Карл, дай человеку поесть, - прервала допрос Лена.
Алексей благодарно посмотрел на нее и снова спрятал взгляд
в кружку с бульоном. Он пил маленькими глотками, отламывал
от галет кусочки и долго жевал их. Когда гость закончил ужи-
нать, Юра спросил:
- А что ты делаешь в тайге, заблудился?
- Нет. Решил пожить в тайге… Эксперимент то есть.
- А как попал-то сюда?
- Вертолетом попутным, еще весной, с геологами.
- И с весны живешь?
- Да… Вот теперь собрался уходить.
Карл видел, что гость чего-то не договаривает.
- Ну, коль пришел, оставайся. Мы идем в Сангары, хочешь,
присоединяйся, только, понятное дело, налегке. Саша, Юра, да-
вайте поможем гостю шалашик построить.
- А лодки у вас нет?
- Нет.
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
Вчетвером шалаш для гостя соорудили за пятнадцать минут
и все снова уселись вокруг костра.
- Так ты что, Алексей, так вот просто жил в тайге и все?
- спросил Саша.
- Ну да. Рыбачил, охотился…
- А сам-то откуда?
- С Урала я, из Свердловска.
- А что по жизни делаешь?
- Учусь в политехническом…
- И что, удачно рыбачил? - Карл буравил гостя взглядом.
- Кожа да кости. Стреляешь что ли плохо?
- Не очень, - признался Алексей. - Комары, мошка, рабо…
- Алексей осекся и замолчал.
- Ну, договаривай, что замолчал? Если в политехе учишься
и тут бродишь, значит, геолог будущий. Есть три версии того,
что ты здесь делаешь. Если ошибусь, поправишь. Первая - сбе-
жал из экспедиции; вторая - втихаря мыл золотишко; третья
- собирал камушки. Здесь в горах камней всяких полно: гор-
ного хрусталя или как там по-научному, агаты и хромдиопсиды,
так? Или яшму с нефритом искал? Так я тебе их сейчас найти
могу, прямо на этой косе.
Алексей смотрел под ноги и молчал.
- А может, он, как мы, просто путешествовал, - вступилась
за Алексея Лена.
- Ну-ну. На руки его посмотри. Лопату или кирку месяца
три из рук не выпускал.
- Колись, Алексей, где золотишко прячешь? - пошутил
Юра.
Алексей вдруг обернулся, взял свой мешок и, развязав его,
достал грязный полотняный мешочек.
- Вот, - сказал он, - все, что я намыл за все лето. Меня
обманул один геолог, показал на карте место, где якобы очень
много золота. Я поверил и как последний дурак потратил все
деньги, влез в долги и прилетел сюда. Все лето на комарах, го-
лодный бил шурфы, мыл породу и вот… Я отдам вам это золото,
только возьмите меня с собой.
По щекам Алексея текли слезы.
- Да ладно тебе. Убери свои драгоценности, нам они не
нужны, - Юра положил руку на плечо Алексея. - Не пережи-
вай, не бросим.
- Завтра покажешь, где мыл, - сказал Карл. - Хреновый же
ты, земляк, старатель. За целое лето и горсть не намыл. Чудеса!
IX
Пересохшая протока, мокрая галька которой похожая на
шкуру доисторического ящера, петляляет между островом и
скалами. Скользко. Утренний, плотный от сырости воздух пос-
тепенно наполняется звуками тайги. Серенькая, быстрая птаха
на длинных ногах прыгала с камушка на камушек у самой кром-
ки воды. Ее длинный и тонкий клювик ловко выхватывал из
воды какую-то невидимую пищу.
- Фифи рыбачит, - показав на птаху, сказал Карл Лене.
- Фифи? Так ее зовут?
- Ага. Не знаю, почему, но фифи. Наверное, за ее голосок.
- Карл, а сегодня на Леписке рыбачить будем?
- Посмотрим. Дойдем до убежища Алексея, осмотримся…
Что-то мне не все нравится в этой истории, - Карл оглянулся
на отставших Александра и Алексея.
- Поэтому ты всю ночь и приглядывал за ним?
- А ты за мной? - улыбнулся Карл.
- Просто мне было как-то беспокойно. Нарушился что ли
порядок, не знаю как сказать.
- Понятно.
Помолчали.
- Карл, а какая рыба в Леписке водится? - снова обрати-
лась к нему девушка.
- Таймень, ленок, сиг-пыжьян, тугун, щука, конечно, и даже
гольян. Хариус.
- На удочки ловить будем?
- И блесной тоже.
- У нас же спиннинга нет.
- И не нужно, здесь и так можно. Забросил и тяни.
- Я слышала, на Севере таймени крупные бывают, правда?
- Разные попадаются. Раньше и гигантских ловили. Теперь
в основном не больше пятидесяти килограммов. С появлением
вертолетов и экспедиций почти во всех реках рыбу выбили.
- Неужели горстка геологов может целую реку без рыбы ос-
тавить? - спросил подошедший к ним Саша.
- Может. Рыба здесь легко ловится, скоро сам убедишься.
Маршрут «Большая Медведица»
0
Маршрут «Большая Медведица»
- А ты ловил больших тайменей?
- Нет, я не рыбак. Ловлю только по мере необходимости.
- Меня возьмите на рыбалку, - попросил Юра.
Стоило появиться первому солнечному лучу, как все вокруг
изменилось. Воздух стал прозрачным, как хрусталь, вода заблес-
тела на перекатах тысячами огоньков. Не прошло и получаса,
как темная от влаги галька высохла и посветлела. Десятками
птичьих голосов заговорили прибрежные дебри. Красные, ры-
жие, желтые листочки на кустах задвигались, задрожали, зашур-
шали, как будто передавая друг другу какую-то утреннюю но-
вость. Родился новый день.
Все чаще и чаще замечал Карл следы человека, оставленные
на теле девственной природы. Тут срублено тоненькое деревце,
там на сучке висит обрывок шнура, а вот и главный след циви-
лизации - банка.
- Где-то рядом Алексеева база, - сказал Карл. - Наверное,
в устье вон того ручья.
Ничем не примечательный ручей сбегал с гор по довольно
пологой неширокой долине, плотно заросшей тайгой. По ле-
вому, илистому берегу ручья виднелись следы деятельности че-
ловека. На высоком месте стояла брезентовая палатка, рядом с
палаткой навес, под ним стол и лавка. Все построено грубо и
шатко, из тонких жердей.
Карл успел внимательно оглядеть жилище Алексея еще до
его прихода.
- Вот здесь я и жил, - сказал тот, поднимаясь на берег.
- А где второй? - в упор глядя на Алексея, спросил Карл.
- Кто второй? - отступил на шаг Алексей.
- Ну, вас же двое тут было.
- Нет… Я один.
- Слушай, студент, если, конечно, студент. Я по тайге всю
свою сознательную жизнь хожу и кое-что разглядеть еще могу.
Миски две, кружки две, четыре лопаты. Кирки две, топора два,
пила двуручная. Да и тряпья в палатке для одного многовато.
Карл еще грознее посмотрел на Алексея.
- Рассказывай все и не вздумай врать, иначе…
Москвичи смотрели то на одного, то на другого и молчали.
- Саша, забери у него тозовку на всякий случай. Ну!
Саша протянул руку Алексею и тот покорно передал ему ору-
жие.
1
- Садись и рассказывай. А вы что встали, как истуканы?!
Отдыхайте, нам еще топать почитай весь день.
Все расселись.
Алексей с опущенной головой чуть слышно начал рассказ:
- Я на самом деле учусь. Мне на самом деле один знако-
мый геолог показал эту вот точку на карте и заверил, что золота
тут не меряно. Однажды в кабаке, случайно, я познакомился
с мужиком, который рассказал о том, что деньги зарабатывает
старательством. Мужик попал в нашу компанию с одной сту-
денткой, за которой, наверное, ухаживал. Он говорил, что нет
проблем продать золото, лишь бы оно было. В общем, встре-
чались мы еще пару раз, и однажды я проболтался, что знаю
фартовое место. Он меня расспросил подробно и предложил
съездить сюда. По его рассказам все выглядело легко и просто,
и я согласился.
Дома родителям сказал, что еду на практику. Продал фото-
аппарат «Зенит», еще кое-что - деньги нужны были на билет.
Палатку взял у знакомого. Лодку резиновую купили на всякий
случай. Инструмент должен был найти Женя, так звали прияте-
ля. Потом я узнал, что часть инструмента он просто наворовал
по дачным участкам уже в Якутске. Женя, мужик компанейс-
кий, быстро договорился с начальником геологической партии,
кажется, СНИИГИМС называется, и мы оказались здесь.
Комаров тьма. Отрыли два шурфа, их тут же и затопило. Про-
бы показали, что золота мало, но мыть все же начали. Кайло,
лопата, ведро, лоток - каждый день одно и то же. Женя быстро
понял, что золота здесь кот наплакал и сильно изменился. Рас-
сказал, что сидел пять лет. Он то пугал меня, то становился лас-
ковым, что было еще страшнее. Однажды решили устроить баню.
Из палатки все убрали, накалили камней, нагрели воды, залезли,
паримся. И тут я с ужасом вижу, что он смотрит на меня как на
бабу, и все у него уже готово для этого. Еле я вырвался из палат-
ки. Вечером он мне сказал, что раз я его сюда заманил, а золота
нет, то я должен задницей за это рассчитываться, иначе он меня
просто прирежет и зароет в тайге. Я решил сбежать. Ночью по-
тихоньку выбрался из палатки, мешок с лодкой на плечо и бегом
вниз по берегу. Метров триста отбежал и начал лодку накачивать.
Как он подкрался, я даже не заметил. Появился в пяти метрах
от меня, в руках тозовка. «Далеко собрался?» - спрашивает. Я
сказал, что решил уйти, а он мне: «Уйдешь сейчас, только на тот
Маршрут «Большая Медведица»
2
Маршрут «Большая Медведица»
свет. Но сначала должок отдашь, петушок ты мой». Потом резко
ударил меня прикладом в живот, и я сложился пополам. Дышать
нечем. А он мне ремень на штанах ножом перерезал и давай с
меня их стягивать. Не помню, как нащупал камень, и по башке
ему ударил. Вроде не сильно, но он сразу свалился. Встал я, то-
зовку схватил и думаю, что пристрелю его, скотину, если еще раз
сунется. Оттащил лодку подальше от него и опять качаю. А он
лежит, не шевелится. Минут десять прошло, а он лежит. Страш-
но мне стало, решил посмотреть, что с ним. Подошел осторожно,
тозовку наготове держу, наклонился над ним. И тут он мне по
ногам пнул, да так ловко, что я назад и завалился. Кинулся он на
меня, шипит «сука», лицо страшное и в руках нож.
Алексей сжал виски ладонями.
- И что?
- Выстрелил я… Умирал он долго, часа, наверное, два. И
все это время плакал и резал ножом лодку. Плакал и резал, а я
не знал, что делать. Я до этого никогда не видел умирающего
человека и даже никого не хоронил. Мне было страшно.
Все долго молчали.
- Где он? - нарушил молчание Карл.
- Там, - махнул Алексей рукой. - Я его на высоком берегу,
между елей похоронил и с тех пор ни разу туда не ходил.
- Помогите ему собраться, - обернулся Карл к своим спут-
никам, - и идите вниз, а я посмотрю, что там к чему.
Могилу Карл нашел быстро, звери ее не разрыли. Судя по
количеству земли и камней, она была достаточно глубокая. Он
натаскал камней и выложил пирамидку. Потом содрал с бли-
жайшей ели кусок коры и вырезал ножом: «Евгений. Лето 1985
г.». Спустившись на берег, Карл сел на камень, снял сапоги и
стал ждать. О чем он думал в тот момент? О трагедии, которая
произошла в этой тайге, или о том, что в далекой Америке Рей-
ган предложил программу «звездных войн». А может, о том, что
избранный молодой генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачев
начал антиалкогольную компанию вместо того, чтобы подумать
о том, чем накормить людей.
До вечера путешественники шли почти молча. Только иногда
Карл давал какие-то советы или команды. На ночлег останови-
лись на каменистой косе возле огромного завала из принесен-
ных сюда деревьев, ветвей и таежного мусора.
Шалаш решили не ставить, обойтись нодьей, благо, что дров
было предостаточно.
Алексей глубоко вздохнул.
- Что вздыхаешь, ответ держать боишься? Ничему не на-
учился человек хоть и живет на земле тысячи лет. Золото, зо-
лото. А кому оно счастье принесло? Никому. Прав был Петр
Первый, когда сказал: «Торговля золотом - дело исконно воров-
ское, потому жалованье положить им мизерное да вешать по
одному в год, дабы другим неповадно было». Ничего с тех пор
не изменилось.
- Кто-то все же разбогател? - спросил Саша.
- Не знаю таких. Даже исторический персонаж Никифор
Сюткин, который нашел самородок весом тридцать шесть ки-
лограммов, и тот спился и помер нищим.
- Ты и о золотоискателях истории знаешь? - заинтересова-
лась Лена.
- Да какие они золотоискатели! Их всю жизнь хищниками
называли. А там, где они находили золото, начинались беспо-
рядки. Местных девиц легкого поведения купали в шампанс-
ком. Один золотопромышленник даже визитные карточки свои
делал из чистого золота. А уж кутежи, карты, драки, оргии, это
как закон. Однажды они в Забайкалье даже собственную Жел-
тугинскую республику основали. В поселке, выросшем вокруг
богатых месторождений на реке Желтуга, отменили обычные
деньги. Основной валютой стал золотой песок, которым рассчи-
тывались в лавках, ресторанах, гостиницах. Хищники объявили
о независимости своей «республики» от Российского государс-
тва, избрали своего президента, горного инженера Карла Фоссе,
составили собственный «Свод законов Желтугинских вольных
приисков» и даже создали небольшую армию. Слава богу, долго
они там не продержались, в 1886-м году царь отправил туда ка-
заков. Уцелевшим пришлось бежать в тайгу, где они и разбой-
ничали потом.
Разговор в этот вечер не получался, каждый думал о чем-то
своем. Спать легли рано.
X
Александр проснулся от звука упавшего на камни котелка.
Серое небо предвещало дождь. Жаркий вечером костер сейчас
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
чуть дымил головешками. Юра наклонился над одной из них и
старательно раздувал тлевший где-то внутри огонек. Наконец,
огонек, как чертик, выскочил наружу, бросился на сухой мусор,
подложенный ему Юрой, и побежал по его поверхности, выки-
дывая над собой тонкую, прозрачную струйку дыма.
От реки шел Алексей с котелками в руках.
Карл ножом заострял палки. Рядом, на камне лежало наре-
занное кусками мясо.
Лена еще спала или просто лежала, с головой забравшись в
спальный мешок.
- Юра, сегодня нужно посмотреть, где можно переправиться
через Леписке. Чем дальше, тем река будет полноводнее, а нам
нужно на ту сторону. Наверное, придется брести, если не най-
дем дерева или завала над водой. Если все же пойдем по броду,
нужно будет натянуть страховочную веревку.
- Я перейду без страховки и привяжу конец, - отозвался
Юра.
- Это полдела… Вода холодная.
- Вода, - Алексей поставил котелки на камни.
- Что «вода»? Ставь на костер и кипяти, - Карл покачал го-
ловой. - Раз уж ты с нами, считай себя полноправным членом
команды, со всеми правами и обязанностями.
- Холодная - это не страшно. Как только форсируем, обу-
емся и быстрым шагом километров пять. Прогреемся так, что
пар пойдет, - насаживая куски мяса на приготовленные Кар-
лом палки, сказал Юра.
Саша выбрался из спального мешка.
- Привет!
- Привет, спящая красавица, - Юра установил над костром
первую палку с мясом.
Карл только кивнул Александру.
- Здрасти, - тихо поздоровался Алексей.
Лене опять приснился тот же сон, который она видела, сидя
у костра. Проснулась она от гулкого и частого стука своего сер-
дца.
Переправляться пришлось вброд. Скользкие камни, между
которых легко было сломать ногу, ледяная, сбивающая с ног
сильным течением вода, тяжелые рюкзаки - все это было пре-
одолено с минимальным ущербом: парой царапин и неприят-
ными ощущениями.
Через пять километров путешественники опять подошли к
водной преграде и направились вверх, вдоль притока для поиска
переправы.
- Смотри, Юра! На этом склоне кедровый стланик совсем
низко, - Карл показал на склон по левую руку.
- Это значит, что там можно набрать кедровых орехов?
- Это значит, что там их может собирать медведь.
- Карл, мы сегодня много прошли, переправились, давай
тормознем здесь на часок. Никогда шишек таких не пробовали,
- попросила Лена.
- Соглашайся, Карл, - поддержал Лену Юра.
- Ну, хорошо. Вон там, на площадке, оставим рюкзаки и
поднимемся. Только не разбегаться далеко.
Алексей решил остаться у рюкзаков.
Девушка полезла по склону первая, Александр за ней. Карл и
Юра задержались на площадке, рассматривая карту. Когда они
свернули ее, Лена уже скрылась за первым пушистым остров-
ком буро-зеленых иголок. Александр почти дошел до зарослей
и остановился передохнуть.
Лена шла от одного кустообразного, стелившегося, а затем
восходившего раскидистыми ветвями, дерева к другому, гладя
молодые побеги, покрытые густыми бурыми волосками.
- Шишки, - прошептала она, разглядывая овальные, свет-
ло-бурые комочки.
Справа за кустом послышался шорох.
- Саша, это ты?
Лена шагнула за куст и замерла: метрах в пяти, между двух
кедров, огромный медведь вытянул нос в ее сторону и нюхал
воздух. Какая-либо мимика на его лохматой морде отсутство-
вала, уши были неподвижны, глаза смотрели в одну точку. Го-
рячая волна с головы до ног прокатилась по телу Лены, в ушах
появился пульсирующий, в унисон с ударами сердца шум. Рот
ее открылся и из него послышался тонкий писк, переросший
в визг. В следующий момент она бросилась вниз по склону и
услышала сзади топот погнавшегося за ней зверя. «Со мной это
уже происходило недавно, я бежала и слышала за собой шаги
догонявшего... Сон! Я упала… Это сон», - промелькнуло в ее
голове, когда она выскочила из стланика и мимо Александра
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
бросилась вниз. Шаг, еще шаг, прыжок через камень… Боль
пронзила подвернувшуюся ногу. Лена, пролетев полтора метра,
больно упала на острый камень, скатилась с него и, обхватив
голову руками, поджав ноги к груди, замерла. «И это было, боль
в ноге и руке. Это сон, мне все снится», - Лена даже ущипнула
себя за ухо.
Александр, услышав визг, медленно снял с плеча ружье. В
этот момент из-за куста стланика выбежала Лена, а следом за
ней огромный лохматый медведь. Косолапый бежал не спеша,
как будто хотел посмотреть, куда побежит существо, которое с
визгом убегало от него. Увидев еще одного человека, зверь при-
остановился. Он наверняка бы развернулся, если бы этот второй
не стал убегать. Александру показалось, что медведь переклю-
чил внимание на него и теперь готовится к броску. «Зачем мне
это надо, я не герой», - почему-то подумал Александр, бросил
ружье и изо всех сил побежал вниз.
Инстинкт толкнул медведя двинуться вслед за убегавшим
существом. Он не был голоден, не хотел охотиться, просто от
него убегали, значит, он должен догонять. Не обратив никакого
внимания на лежавшую девушку, медведь лениво засеменил за
стремительно мчавшимся Александром. Пробежав метров пят-
надцать, зверь остановился, понюхал воздух, развернулся и не
спеша отправился обратно, к зарослям стланика.
Карл был готов стрелять, но ему мешала фигура Александ-
ра. В прорези прицела Александр попадал чаще медведя, и это
спасло последнего. Когда медведь остановился, Карл понял, что
тот уйдет, и опустил карабин.
- Стреляй, Карл, - шептал Юра. - Задерет Ленку. Стреляй,
Карл…
- Вперед! - скомандовал Карл и первый бросился к Лене.
Юра бежал за ним, Алексей стоял на месте.
Перед зарослями медведь остановился. Он видел, что люди
ведут себя как-то странно: один лежит, другой бежит вниз,
двое карабкаются вверх, еще один стоит на месте. Все преды-
дущие встречи с людьми убедили его в том, что человек осто-
рожное и коварное существо, умеющее убивать на большом
расстоянии. Что-то было не так, и это что-то заставило его
поскорее скрыться.
- Ты как? - тронув Лену за плечо, спросил Карл.
- Лен, это я, - пытался убрать с головы Ленину руку Юра.
- Убежал медведь, слышишь, Лена!
Лена лежали в той же позе, ее била мелкая дрожь.
- Юра, неси коньяк, - приказал Карл.
- Где я его возьму? - удивился Юра.
- У Саши во фляжке. Быстро давай! И аптечку прихвати.
Карл осторожно разжал Ленины руки и приложил свою ла-
донь к ее щеке. Лена открыла глаза.
- Все-все, успокойся уже. Нет никакого медведя, только я
и ты.
Он ощупал ее руку.
- Не больно?
- Немного.
- Здесь? - Карл осторожно потрогал плечо, на котором кур-
тка была разорвана о камни. - А так? - Карл двумя руками
согнул и разогнул Ленину руку.
- Нет, так нормально.
- Ясно. Ушибла и кожу содрала.
- Нога, - Лена показала на левую ногу и застонала.
Карл попытался ощупать ее ногу, но она вскрикнула.
- Бедро…
Карл помог ей лечь на спину.
- Штаны нужно снять или разрезать одну штанину. Осмот-
реть нужно, что там у тебя.
Карл расшнуровал Ленины ботинки, она распустила ремень
и непослушными пальцами пыталась расстегнуть пуговицу.
- А-а-а… - опять застонала она, когда Карл потянул с левой
ноги ботинок. - Больно.
- Ничего, до свадьбы заживет, - подбодрил ее Карл, а сам
подумал, что ногу Лена, скорее всего, сломала.
За спиной показался Юра.
- Вот, коньяк, - протянул он Карлу фляжку.
- Ты не мне, ей дай глотнуть.
Карл ощупал бедро. Место ушиба уже припухло. «Если пе-
релом, то кость почти не сдвинулась, - думал он. - Может,
трещина, но и с ней она идти не сможет. Черт!»
- Что там? - спросил Юра.
- Сломала, однако, - ответил Карл. - Так что иди, Юра,
ищи шины. Будем ногу ее фиксировать, а там поглядим… Да!
Этим внизу скажи, пусть носилки делают и потом сюда подни-
маются.
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
- Карл, я полежу маленько и сама пойду. Юра, не нужно
носилки, - приподнялась на локти Лена.
- Лежи уже, - Карл придержал ее за плечо. - Если перелом
и сдвинешь кость, повредишь там сосуд какой. Что будет? То-
то! До людей отсюда сто пятьдесят верст, а до травматологии все
триста. Так что лежи и не трепыхайся.
Алексей проявил недюжинные способности при изготовле-
нии носилок. Они получились легкие и удобные.
- Нести будем все четверо, - сказал Карл. - Так легче, чем
по двое, и быстрее. Но прежде чем пойдем, ты, Юра, бери Алек-
сея и вверх по притоку на поиски удобного места для переправы.
А мы пока обед приготовим. Война войной, а обед по распорядку.
Я так думаю, сегодня дойдем до Леписке, завтра пройдем вдоль
нее сколько сможем и, если вода позволит, начнем строить плот.
А может, обойдемся без плота. К тому времени будет ясно.
Дождь так и не пошел, хотя серые облака плотно закрывали
солнце.
«Вот и закончилась романтика, - думал Юра, в очередной
раз меняясь руками с Алексеем. - По камням, через завалы с
носилками в руках и рюкзаками будем идти месяц. А снег мо-
жет выпасть и завтра. Может, и к лучшему, соорудим волоку-
шу. Нет, Лене больно будет трястись. Нужно идти. А Сашка-то
струсил, удрал от медведя и Ленку бросил. Дела…»
Тяжело давались четырем мужчинам таежные километры.
Рюкзаки и носилки давили к земле. Мерно шагая, они уже ни-
чего не видели, кроме клочка земли у себя под ногами.
«Маленькая, а тяжелая какая, - думал Алексей. - Может,
зря я все рассказал и пошел с ними зря. Эти москвичи, может,
и промолчат, а Карл расскажет. И тогда тюрьма. Уйти ночью…
Они только и знают, как меня зовут. Страна большая, кто меня
найдет. Найдут. Сюда летел, паспортные данные в перевозках
списали. Не так-то много здесь таких, как я, бывает. Найдут.
Надо терпеть».
Идти только по берегу путникам не удавалось, частые кру-
тые спуски и подъемы отнимали много сил. В ушах постоянно
шумело то ли от рева воды, то ли от пульсации крови в голове.
Погода стояла плохая, было пасмурно.
«Почему я побежал? - в который раз думал Александр. -
Ведь знал, что бегать от медведей нельзя. Позор… Немец на
меня даже не смотрит… А, пошли они все. Пусть думают, что
хотят. Сейчас главное выбраться отсюда. Ленка, сука, подвела,
падать не научилась. Тяжелая… Нет, в эту Якутию я больше не
ногой, пусть здесь ссыльные немцы живут и мартышки узкогла-
зые. Дойти бы только, и домой, в Москву».
Идти было скользко. Карл смотрел на бурный поток и думал,
что с Леной им на плоту не сплавится.
На ночевку остановились возле устья ручья, сбегавшего с гор
по узкому ущелью. Все смертельно устали, но необходимость
установить шалаш в такую погоду заставила работать еще пол-
часа. Развели костер.
Карл разложил на две кучки оставшееся мясо. «Это сейчас, а
это на завтра», - закладывая куски в котелок, решил он.
- Ну, что приуныли?
Юра оторвал взгляд от костра:
- Да нормально все, устали малость.
- Усталость - это не беда. Усталость пройдет, - Карл сел
поближе к товарищам. - Я вот что думаю. Нужно попытаться
сделать плот, и кому-то двоим сплавиться вниз до кордона, что
в устье реки.
- Почему двоим?
- Для всех, Юра, нам плота не собрать. Нет у нас ни скоб,
ни инструментов. Два топорика и двадцать метров веревки -
вот и все, чем мы располагаем. А о Лене ты подумал? Как она
в ледяной воде лежать будет? На перекатах мы на плоте нырять
будем как на подводной лодке. Нет, друг мой Юра, двоим нуж-
но плыть за вертушкой.
Помолчали.
- Я плыть не могу, - продолжил Карл. - Не могу оставить в
тайге вас одних. Значит, плыть придется кому-то из вас троих.
- Я смогу, - сказал Саша, - а с собой возьму Алексея.
Карл посмотрел на встрепенувшегося при упоминании свое-
го имени парня:
- Согласен?
- Да, - кивнул головой Алексей.
- Вот и ладушки. Завтра с утра строим плот и…- Карл пе-
ресел к Лене. - Ты как?
- Нормально… Ребята, вы простите меня… Я не знаю, как
так получилось…
Маршрут «Большая Медведица»
0
Маршрут «Большая Медведица»
- Да брось ты, - повернулся к ней Юра, - и не такие, как
мы, от медведей бегали.
- Верно. Не казни себя, в тайге всякое бывает. Как нога? -
Карл осторожно ощупал еще сильнее опухшее бедро девушки.
- Ты знаешь, что здесь, в этих вот горах, есть место под назва-
нием «Плот Ноя». Говорят, что там находится окаменевший Ноев
ковчег. А это значит, что места эти святые, с очень сильной энер-
гетикой, и вроде бы находятся под открытым космосом. В общем,
идет подпитка оттуда, - Карл ткнул пальцем в черное небо.
- Это ты, чтобы меня успокоить? - тихо спросила Лена.
- Не нужно, я и так не боюсь. По крайней мере, пока Юра и
ты рядом.
XI
С утра по небу ходили отдельные тучи, между которыми не-
надолго выглядывало солнце.
Как только проснулся Алексей, Карл спросил его:
- Весла от лодки остались?
- Да.
- Вот что, Леша. Ты, брат, сходи-ка в свой лагерь, тут неда-
леко, и принеси эти весла и что там у тебя еще есть непромока-
емого. Да, и возьми мой карабин на всякий случай.
Алексей почти собрался, когда Карл опять подошел к нему:
- А лопаты сможешь принести?
- Зачем лопаты? - удивился Алексей.
- А из чего рули для плота делать? То-то! Лучшего у нас нет.
Чуть не забыл! Гвозди, что лопаты крепят к черенкам, не забудь.
Если проволока какая есть, тоже тащи.
Карл немного подумал и, повернувшись к Александру, спро-
сил:
- Саша, может, ты сходишь с Алексеем? Вдвоем безопаснее
и нести легче будет.
- Хорошо, я помогу.
Во время пути путешественникам казалось, что все вокруг
завалено сухими стволами деревьев, а теперь, когда понадоби-
лись бревна для плота, нужного леса рядом не оказалось.
Бревна приходилось искать по всему берегу, долго рубить
небольшими походными топорами и нести к воде.
1
- Ничего, - говорил Карл Юре, - плот можно сделать и без
гвоздей. Главное, чтобы он был достаточно крепким и надежным.
Восемь пятиметровых бревен уложили вряд на четыре сырые
ошкуренные жерди. В четырех местах поперек прорубили углуб-
ления, в которые вложили такие же, как внизу, жерди, торчав-
шие с боков на тридцать сантиметров. Примерили. Жерди четко
легли в пазы. Тогда бревна перевернули так, чтобы нижние жер-
ди плотно вошли в эти пазы. Сверху вырубили такие же пазы и
сделали то же самое.
- Важнейшее свойство плота - гибкость, поэтому будем вя-
зать капроновыми веревками крест на крест.
- Может, наоборот, все сделать жестко? - спросил Юра.
- Нет, плот не должен быть жестким. Его хоть раз, да стук-
нет о камни или скалу. Если плот будет гибкий, то при ударе уг-
лом о препятствие каркас примет форму ромба и смягчит удар.
Одни вязки ослабнут, другие вытянутся. В результате произой-
дет амортизация удара, и плот будет буквально отскакивать от
препятствий. Жесткий же плот от удара развалится на бревныш-
ки, и придется им строить новый. А из чего? Им и так трудно
будет, даже очень трудно.
Верхние и нижние жерди вязали между собой, пропуская
веревки между бревнами. По бокам жерди стянули ремнями,
снятыми с ружей.
- Теперь соорудим подгребницы, одну спереди, другую сза-
ди. Для этого нам нужны две похожих на треногу коряги, вот
таких, - Карл палкой начертил на камне тройные рогатины.
- Идем искать.
Подходящего материала не нашли.
- Тогда ищи стволы толщиной с руку, и чтоб разветвлялись
или имели толстый сук. Будем делать из рогатин.
Не менее двух часов потратили они на это важнейшее для
плота сооружение. Все получилось крепко и надежно.
- А теперь последнее и самое трудное. Два рулевых весла.
Делаем для них жерди и ждем Алексея с лопатами.
Короток осенний день в Верхоянских горах. Недалеко от све-
жих щепок, белевших вокруг плота, горел костер, на котором
варилась шурпа из остатков бараньего мяса. Лена на сделанных
Карлом костылях училась ходить по гальке. Юра сидел у костра.
Карл ушел на встречу Алексею и Саше.
Маршрут «Большая Медведица»
2
Маршрут «Большая Медведица»
Ветер сбил с лиственниц их хрупкий рыжий наряд, и лес
сплошь окрасился в зеленые и бурые цвета. Лишь над прозрач-
ной студеной водой еще трепетали где бордовые, где медные
листья кустарников. Осень. Воздух чист и прозрачен.
Лена подошла к костру:
- Я с этими костылями смогу не только до Лены дойти, но и
до Якутска. Только вот обмотаю тряпками эти сучки...
- По ровному, может, и дойдешь, а по горам? - вздохнул
Юра.
- Приспособлюсь и по горам.
- Ты лучше скажи, как нога. Опухоль не спала?
- Нормально. Ваши ремни с брюк лечат лучше докторов.
- Как ты думаешь, Лен, может, мне поплыть вместо Саши?
- Нет, я с ним не останусь. Помоги мне сесть.
Юра поднялся и подставил плечо. Они сели.
- Почему? Карл же еще останется…
- Я не знаю, но пусть лучше плывут они.
Рассекая воздух тонкими крыльями, над рекой пронеслась
небольшая стайка уток. Провожая их взглядом, Юра сказал:
- Вечер всех заставляет подтягиваться к кормовым местам, а
наши что-то задерживаются.
- Легок на помине, - показывая рукой вверх по реке, тихо
сказала Лена.
Юра оглянулся и тоже увидел две фигуры, пересекавшие су-
хую протоку.
- Их двое. А где же Карл?
- Охотится, наверное.
Карл не пошел навстречу парням, он шел вниз, разглядывая
быстрый поток и оценивая возможность прохода плота по этой
неспокойной реке. До наступления темноты он успел пройти
километра четыре и не обнаружил опасных для сплава мест.
Река постоянно делилась на протоки, опасных прижимов и по-
рогов не было.
Возвращаясь, почти в темноте Карл разглядел трех перехо-
дивших реку оленей. Расстояние для надежного выстрела было
самое подходящее, но он не стал стрелять, решив, что перед
дорогой всем лучше хорошо выспаться.
Вернувшись в лагерь, Карл заметил, что гребные весла были
уже сделаны и установлены на плот. Никто не ужинал, ждали
его. Рассевшись вокруг костра с мисками в руках, все ждали,
что он скажет. Карл не спеша поел и только после этого заго-
ворил:
- Значит, так, - он по очереди посмотрел на Алексея и
Сашу. - По всей Леписке я не ходил. Но точно знаю, что ук-
лон реки на первом участке вашего сплава будет не круче семи
метров на километр. Это много, но не смертельно. Я прошел
сколько мог вниз по реке и ничего страшного не заметил. Если
будете плыть целый день, то весь путь у вас займет дня три, то
есть в день от семидесяти до восьмидесяти километров. Будете
отдыхать по нескольку раз в день, то еще день. Самое непри-
ятное место начнется после Тагындянского хребта. Где-то пос-
ле двухсот тридцатого километра пойдут подряд четыре горных
хребта. Там вам встретятся мощные пороги и опасные прижи-
мы, но и река там полноводнее. У вас будет возможность для
маневра. Вода сейчас небольшая, поэтому течение не будет пре-
вышать двух с половиной метров в секунду, и все камни, пороги
и завалы вам будут видны издалека. В общем, время для сплава
удачное. Когда пройдете это место, попадете на прямой участок
реки, где она пересекает еще два горных хребта, но там долина
шире и порогов тяжелых нет. Как только река резко повернет
на девяносто градусов и потечет на запад, можете считать, что
вы почти прошли, так как останется один Кутургинский хребет
и всего двенадцать километров горной реки. За ним вы уже по-
падете в предгорья, а там средняя скорость течения не больше
полутора метров в секунду. Пороги будут встречаться до самого
устья, но все они совершенно безопасные. В устье, а скорее, еще
раньше вы встретите людей, потому что там егерский кордон.
Смело обращайтесь за помощью, объясните ситуацию и проси-
те, чтобы вас доставили на моторке в Сангары. Там один из вас
должен обратиться в райбольницу и сообщить о переломе ноги
у Лены, а другой - в аэропорт к начальнику отдела перевозок
и попросить организовать санитарный рейс в точку, которую я
сейчас нанесу на карту.
- А если они откажутся выполнить рейс? - спросил Саша.
- Не откажутся, если вы официально заявите в больницу.
Главное, чтобы у вас были с собой паспорта. А если появятся
трудности, идите к командиру эскадрильи Ивану Григорьевичу
и просите помочь от моего имени.
- Понятно.
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
- Мы же на месте стоять не будем и от точки на карте пой-
дем вниз. Поэтому вертушка пусть выходит сначала на эту точ-
ку, а потом идет вниз по реке. Как только мы услышим шум
двигателей, сразу обозначим себя дымом или чем-то ярким.
- А зачем вам идти? Ждите здесь, тогда и искать не нужно
будет, - предложил Алексей.
- Не хочу пугать вас, ребята, но всякое может случиться и с
вами, и с нами. Разобьете плот, например. Как вы пойдете даль-
ше? Пешком. А это уже не три дня. Не сегодня, так завтра снег
упадет, ударит холод. Через десять дней лед уже кое-где будет, а
у нас ни зимней одежды, ни лыж. Так что берегите плот, ребята.
От него наши жизни теперь зависят. Ясно?
- Ясно.
- Понятно.
- А если понятно, то сейчас ложитесь спать, а мы с Юрой
вам в дорогу все соберем и еще раз плот проверим.
XII
Проснулись чуть свет. Стоял негустой туман, похолодало.
- Саша, карту наложи на тело и привяжи, - давал послед-
ние советы Карл. - Продукты мы упаковали в кусок резины,
что вы вчера принесли. Там на двоих на десять дней пути.
- Зачем на десять? - удивился Алексей.
- Потому что на десять. Ружье берите одно, тозовку мы при-
везем. Так. Еще мы вам соорудили якорь из рюкзака с камнями.
Вот он, привязан веревкой. Это для того, чтобы можно было в
экстренной ситуации, сбросив его с плота, затормозить. Бере-
гите его. Это у вас практически единственный тормоз. Часто
будете пользоваться, разорвет о камни и все.
- Понятно.
- Вот один рюкзак кому-то на плечи. В нем все необходимое
на случай, если лишитесь плота и продуктов. Там все упаковано
так, чтобы не промокло. Вот эти спички в резинке положите
каждый себе в карман. Это уже совсем на экстренный случай.
Вся теплая одежда, которую можно взять с собой, подвешена у
заднего руля и упакована так, чтобы не промокла. Но упаковка
так себе, поэтому берегите. Спальники брать не стоит - про-
мокнут и будут только обузой. На стоянках пользуйтесь лапни-
ком, накидками…
- Понятно… Ну что, вперед, - бодрился Саша, ему не тер-
пелось плыть.
Плот столкнули на воду, ребята взялись за рули.
- Ну, с богом! - Карл отпустил увлекаемый течением плот.
- Саша, мы на тебя надеемся, - прокричала Лена.
- Пока, - махал рукой Юра.
Плот, несколько раз задев дном гальку, попал в основную
струю и небыстро устремился по течению. Вскоре туман раз-
делил путешественников на тех, кто оставался ждать в полной
неизвестности, и на тех, кто в эту неизвестность нырнул.
Холодно. Ледяная вода очень скоро промочила кирзовые са-
поги. Ноги сначала мерзли, но потом привыкли. Прошли три
небольших порога и несколько шивер, не заметив, как между
серых, лохматых облаков выглянуло солнце.
Саша, стоя спереди, собирал на себя всю воду с валов.
Он вымок почти до пояса, но плыть ему, орудуя рулем, было
не холодно. После шумного порога, который немного испу-
гал их, прошли несколько несложных шивер, обходя крупные
камни. С каждым часом работали все увереннее - приходил
опыт.
Плот шел хорошо. За полдень, выскочив из-за поворота, пут-
ники не успели выгрести из струи, и плот впервые налетел на
препятствие - наполовину вылез на огромный валун. Корма
стала тонуть, и Алексей, соскочив на камень, оттолкнул ее, едва
успев запрыгнуть обратно. Плот боком сполз с камня и пом-
чался дальше. Все произошло так быстро, что путешественники
поняли, наконец, насколько опасно их плаванье.
После этого приключения они решили пристать к косе, пе-
рекусить и подсушиться. Стоя возле огромного костра и раз-
вешанных вокруг него портянок и штанов, почувствовали, как
сильно промерзли и устали. Однако они решили плыть дальше,
до самых сумерек.
Остаток первого дня прошли нормально, даже миновали по-
рог с сильным прижимом.
Закрепив плот и разведя костер, ребята начали готовиться к
ночевке.
Тем временем навьюченные поклажей Карл и Юра помогали
Лене забраться на коренной берег перед очередным прижимом.
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
Шли медленно, но шли. Через каждые полчаса останавлива-
лись, чтобы Лена смогла отдохнуть.
- Карл, они доплывут? - спросила девушка.
- Конечно. Я заметил, что Саша осторожный человек и сво-
ей жизнью рисковать не станет, а это гарантия того, что он
доплывет. Вот если бы Юра поплыл, он, может быть, и не доб-
рался бы.
- Это почему? - возмущенно спросил тот.
- А рванул бы сломя голову, уставший пер бы. И ночью,
чего доброго, решил бы плыть. А как же! Друзья в беде.
- А что не так?
- Так-то так, но риск не всегда оправдан.
Юра задумался, немного помолчал, но потом решил выска-
заться:
- Мне кажется, что все люди, которые что-то совершили,
рисковали. Например, Колумб. Ведь каждый, кто в своей жизни
что-то сделал, должен был так или иначе рисковать. Народная
мудрость опять же гласит: «Кто не рискует, тот не выигрыва-
ет».
- Есть и другая мудрость: «Кто не рискует, тот ничего не
теряет». В нашем случае важно добиться цели не любой ценой,
а добиться наверняка. Значит, риск должен быть исключен.
- Я считал, что Саша, вызвавшись, проявил смелость.
- А я думаю, Саша решил, что проще быстро добраться
до цивилизации одному, чем тащить на себе груз другого.
Просто он не оценил всей трудности того, что ему предстоя-
ло, взяв за отсчет только время. Пусть он меня простит, если
ошибаюсь.
- А я думаю, что Саша все же внутренне готов к серьезным
делам, к осуществлению новых замыслов, готов идти навстречу
новым приключениям и трудностям. Понимаешь, Карл, в этом
есть красота, развитие, выход за пределы - внутренние и вне-
шние. Понимаешь?
- Понимаю. Но думаю, что после этого путешествия Саша с
вами никуда больше не пойдет, - Карл прижал палец к губам и
приподнял руку, делая знак остановиться.
- Что там? - шепотом спросил Юра.
- Куропатки.
Карл сбросил с плеч рюкзак и карабин.
- Юра, дай-ка свое ружьишко и патронташ.
Он зарядил ружье и скрылся за кустами. Юра подошел к
девушке:
- Лен, почему он так плохо думает о Саше?
- Он думает не плохо, а правильно. Я тоже так думаю, толь-
ко молчу.
- Обоснуй.
- Согласись, что до этого Саша и мы ходили в походы, по-
тому что это модно, многие теперь так делают. Но в тех походах
не нужно было преодолевать собственные физические и психо-
логические ограничения, преодолевать общепринятые мнения,
диктующие, что и когда надо делать. А здесь все по-настоящему
- и жизнь, и смерть. Вспомни Алексея. Герой должен рисковать
и совершать поступки, чтобы делать то, к чему лежит сердце. А
сердце Саши с первого дня не лежало к этому маршруту.
- Может, ты и права…
Раздались два выстрела и через некоторое время еще два.
- Вот все, что добыл, - бросил Карл к рюкзакам четыре
куропатки, - остальные улетели.
- Отличный ужин получится.
- Нет, Лена, обед. На ужин поймаем рыбу, а сейчас разве-
дем костерок, сварим супчик и с новыми силами преодолеем
еще несколько километров.
Вместо подстилки Алексей натаскал к костру сухого мусора
из завала. Ноги обернул сухой одеждой, сапоги оставил сушить-
ся у костра.
Огромные в ночи искры взмывали по замысловатой тра-
ектории к небу, но через несколько метров гасли, падая на
гальку серыми пушинками пепла. «Вот и наша жизнь, как
этот костер, - смотря на огонь, думал Алексей, - зажглась в
общем костре, взлетела одна в неизвестность, погасла и пре-
вратилась в тлен». Он никак не мог забыть глаза Евгения,
резавшего в предсмертной тоске лодку. Наконец, усталость
взяла свое. Отяжелевшие веки опустились, и он провалился
в тяжелый сон, явственно ощущая одним боком жар кост-
ра, другим - холод осенней ночи. Он спал, но слышал все:
треск костра, шум воды и даже стук камней, передвигаемых
водой. Эти звуки вызвали из глубины его памяти картину:
родители, пляж в Гудауте, шум прибоя и такой же стук ка-
мешков. «Откуда этот запах? На пляже нет костра. Ах, да! Это
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
курит отец. Нет, пахнет горелой тряпкой». С трудом открыв
глаза, Алексей увидел на брезентовой накидке черное пятно
с переливавшимися оранжевыми краями. «Вот и прогорела»,
- безразлично подумал он, машинально ладонью стер пятно
ладонью и снова заснул.
Из черноты ночи, как астероид из вселенной, с огромной
скоростью надвигалась скала. Еще миг и она раздавит его
своей холодной, неимоверной массой. Алексей вскрикнул и
проснулся. Первое, что он увидел, были серые предрассвет-
ные сумерки, и почувствовал холод. От костра остались одни
дымные головешки. Алексей сбросил влажную, сплошь за-
сыпанную пеплом накидку. Обулся. Раздул огонь в костре
и поставил на огонь маленький котелок. Он понимал, что
сейчас, в эти минуты, только горячий чай и движение могли
помочь согреться. Пока закипала вода, он таскал от завала
сухие дрова.
Под накидкой зашевелился Александр.
- Чай вскипел, - громко сказал Алексей.
- У-у-у, холодно-то как! - стуча зубами, прохрипел Саша.
- Черт, голос пропал, простыл, наверное.
Он сел, огляделся.
- Какая-то хрень снилась. Всю ночь не спал. Холодно.
- Ничего. Еще ночь, максимум две, и отоспимся в Сангарах,
- подбодрил его Алексей.
- Твои слова да… Ладно, чай-то заварил уже?
Обжигаясь о горячий котелок, по очереди пили чай и грызли
галеты.
- Может, банку тушенки вскроем?
- Давай.
Алексей ножом вскрыл банку и поставил на камень к костру.
Пока мясо разогревалось, уложили одежду. После тушенки оба
немного повеселели.
- Ну что, теперь вперед? - Александр шагнул в сторону
плота.
Над самой поверхностью реки клубился легкий туман.
- Смотри, смотри! - Лена одной рукой схватила Юру за
рукав, а другой показывала на два светившихся шарика, друг за
другом пролетавших над вершинами гор.
- Энэло, - спокойно сказал Карл.
- Да брось! - не отрывая взгляда от шариков, отозвался
Юра.
- Ну, тогда ты объясни, что это такое, - опять спокойно
сказал Карл.
- М-м-м… - Юра растерялся.
- То-то. Здесь часто летают. Понятно, что иногда это ступе-
ни ракет, иногда, наверное, вояки что-то запускают, а иногда,
как вот эти, совершенно необъяснимые штучки.
- Ты раньше такие видел? - спросила Лена.
- Приходилось. Я даже подбирал материалы, вырезал статьи
из газет, из журналов, типа «Техника молодежи».
- И что?
- А ничего. Я же не ученый. Понял только одно, что они
есть, и что иногда могут убить.
- Как это?
- Прочитал об одном случае. На Памире дело было. Кста-
ти все запротоколировано милицией и врачами. Альпинисты
ночевали на высоте четырех тысяч метров в палатке. Ночью
все одновременно проснулись от ощущения, что на них кто-
то смотрит. В палатке, покачиваясь, висели два светящихся
шарика размером с небольшой мячик. Так вот, шарики эти
вдруг начали подлетать то к одному, то к другому альпинисту,
и те после контакта с ними падали без сознания. Когда люди
приходили в себя, шарики снова налетали на них, и те опять
отключались. Так повторялось четыре раза. Потом шарики ис-
чезли. Один из пяти альпинистов спал в спальнике, под ко-
торым лежал прорезиненный коврик. Он оказался мертв. У
всех остальных было по четыре раны размером с диаметр этих
шариков.
- И что дальше было?
- У них была радиостанция. Сообщили, дождались спасате-
лей и в больницу.
Юра и Лена одновременно посмотрели на вершины гор, за
которыми скрылись светившиеся точки.
- Так, хватит пялиться, давайте ушицу хлебать, - Карл снял
с костра котелок. - Эх, запашок!
- Не запашок, а аромат, - поправила Лена.
Ночью кто-то несколько раз трещал ветками на коренном
берегу.
Маршрут «Большая Медведица»
0
Маршрут «Большая Медведица»
XIII
Четыре часа, ни разу не пристав, плот несся все дальше и
дальше вниз. Сплошные плесы и перекаты, проплывавшие
мимо берега, то скалистые, то поросшие тайгой, уже не вызы-
вали эмоций. Все небо заволокло облаками, но дождя не было.
Изредка проглядывало солнце.
Очередной порог показался прямо на повороте реки. Плот,
увлекаемый сливом, на всем ходу влетел на каменную косу и
замер.
- Передохнем, - предложил Александр.
- Давай, - Алексей спрыгнул на берег. - Жрать хочется,
может, перекусим?
- Мусору много, разводи костер…
В маленьком котелке запаривался рис, возле огня грелась
тушенка.
- Слышишь? - Алексей повернул голову в сторону ущелья
с правой стороны реки.
- Что?
- Вертолет… или самолет.
- Глюки что ли начались?
- Ты слушай.
И тут Александр тоже услышал доносившийся из-за гор ха-
рактерный звук авиационных двигателей. Оба соскочили, не
зная, что делать.
- Мусору побольше в костер! - заорал Алексей. - Быст-
рее!
Оба бросились от костра, сгребая в охапку все, что попада-
лось под руки. Звук приближался. Если бы Алексей не успел
убрать котелок и банку, Александр перевернул бы все, бросая
мусор в костер.
Густой, белый дым появился одновременно с точкой на го-
ризонте. Вертолет был далеко впереди. На большой высоте он
пролетел над рекой и скрылся за вершинами гор.
- Не заметил, - простонал Саша.
Алексей еще долго стоял, вглядываясь в горы.
- Ладно, давай обедать…
Алексей шагнул к костру:
- Главное, что они здесь летают. Может, трасса?
- Что толку?
1
И снова перекаты, шиверы, плесы.
- Слева камень, - закричал Саша, и оба начали работать
рулевыми веслами.
- Кажется, вошли в то место, о котором Карл говорил, -
крикнул Саша.
- Какое место?
- Где четыре хребта нужно пересечь сразу. Видишь, горы
сдвигаются впереди?
- Вижу. Ты прав, мы теперь плывем почти на запад…
После небольшого поворота слева показалось устье какого-
то притока, загроможденного стволами деревьев.
- Смотри, лось! - кивнул головой Саша в сторону притока.
- Сохатый, - поправил Алексей.
На косе стоял сохатый. Зверь был такой величины, что его
смело можно было поставить в один ряд с другими животны-
ми, которые замечательны своей массивностью и силой. Ог-
ромную шею украшала небольшая грива, указывая на то, что
это был бык. Темная шерсть казалась черной. Длинная узкая
голова сохатого была украшена роскошными рогами. До того
как он скрылся в тайге, путешественники успели рассмотреть
даже серьгу - нарост под горлом.
- Сколько мяса убежало, - оглянулся Саша.
- Такого просто так не возьмешь - зверь.
Еще поворот, и река устремилась в промытый ею каньон.
Повороты стали редки, русло шире. Путешественники только
помогали воде нести на себе их плот, подгребая перед широки-
ми перекатами.
Крутой порог появился как раз в тот момент, когда Алексей
и Александр поверили, что все уже позади. Неожиданно они
увидели впереди собой сильный прижим к правому берегу и в
центре - камень. Они лихорадочно заработали рулями и смогли
направить плот четко между камнем и стенкой. Плот зашел в
основную струю, которая била в стену, и уже никакие усилия не
помогали выгрести его из струи.
Плот стукнуло задом о скалу, и Александр сначала услышал
всплеск, а потом почувствовал, что сзади на бревнах нет при-
вычного веса. Он оглянулся только тогда, когда плот вынесло
из порога. Алексея на воде не было, не было его и у скалы. Там,
в месте удара, только бурлил ледяной поток, в ярости разбивав-
шийся о плиту.
Маршрут «Большая Медведица»
2
Маршрут «Большая Медведица»
Пока плот несло по плесу, Александр всматривался в реку,
но так никого и не увидел. «Что толку приставать, - думал он,
- раз его нет. Значит, утонул. Пока я буду его искать, потеряю
время. Моей помощи ждут Лена с Юрой, - успокаивал он себя.
- Им я смогу помочь, а этому уже нет. Да и где я его найду.
Если не вынесло, значит, зацепился под водой за топляк. Да
если и найду, куда дену мертвого? С собой? Нет, не реально. Да
ему, может, и лучше вот так - утонуть и все. А то суд, колония.
За убийство лет десять дадут, не меньше». Так думал уносимый
течением Александр.
Юра ворочался в узком спальнике и размышлял о жизни.
«Покой. Но что это за жизнь, когда мы ничего не приобретаем
и ничего не теряем? Покой, уютная жизнь катастрофически ог-
раничивает человека. Это касается и Саши. Он умный парень
и наверняка думает так же. Ведь он, как и я, понимает, чтобы
увидеть, что за горизонтом, нужно подняться на гору. Если есть
какая-то идея, которую можно осуществить, надо попытаться
это сделать, чтобы узнать, какие она даст результаты. Если мы
считаем, что какой-то человек интересен, нужно осмелиться
познакомиться с ним, чтобы проверить это. Допустим, наши
ожидания не оправдаются. Разве мы много потеряем? А если
наоборот - как с Карлом. Нашли друга, у которого многому
научились. Может, и он чему-то научился у нас. Без действия,
без риска, без стремления прилагать усилия во всем, что мы
делаем, ничего нельзя добиться. Ни-че-го. Именно стремление
к новым горизонтам, их преодолению будит в нас внутренние
силы, рождает новый тип личности - человека, не страшаще-
гося встретиться с трудностями. Человека, способного написать
стихи, сочинить музыку, о которых когда-то мечтал, протянуть
руку тому, кого когда-то боялся, пройти путь, казавшийся очень
трудным. Человека, способного что-то делать всегда, в любой
момент своей жизни. Нет, Лена с Карлом не правы».
Он почти заснул. «Черт, нельзя же жертвовать своими наме-
рениями только из-за соглашательства с окружающим миром.
Мы не должны отказываться от своих мечтаний и надежд, надо
пытаться осуществить их здесь и сейчас, прилагая все свои силы
и не обижая, не раня никого при этом. Однако, уважая свобо-
ду других людей, нам всем нужно уважать и свою собственную
свободу, данную нам от природы».
- Лен, ты спишь?
- Сплю.
- А что тебе снится?
- Ты.
Юра посмотрел в темноту и впервые подумал о Лене, как об
интересной женщине.
На следующий день они прошли меньше, чем в предыдущий.
Ночь прошла без происшествий. Утром Карл сказал:
- Если ничего не случилось, то они сегодня доплывут до
кордона. Пока то да се, вертолет можно ждать только завтра.
Так что сегодня не прислушиваемся и идем дальше.
Пальцы, обхватившие тонкий ствол какого-то куста, торчав-
шего прямо из щели на скале, никак не хотели разжиматься.
Водный поток то и дело захлестывал его с головой и тянул в
глубину. Намокшая одежда и сапоги казались свинцовыми. На-
конец, он разжал пальцы, и мощное течение мгновенно понес-
ло его вдоль скалы, вертя и переворачивая, как обрубок бревна.
Он не сопротивлялся, не греб, не кричал, он только пытался не-
много поднять над водой голову и глотнуть воздуха. Наверное,
он плыл на спине, когда почувствовал, что течение ослабло.
Собрав все силы, Алексей перевернулся на бок и метрах в трех
от себя увидел осыпь галечного берега. Рука в это время нащу-
пала скользкое дно. Камни были скользкие, но он выполз на
берег и долго, пока не перестало стучать в голове, неподвижно
лежал на серых камнях. Алексей был уверен, что вот-вот увидит
идущего к нему по берегу Сашу с сухой одеждой в руках. Они
разведут костер, согреются и смогут сегодня проплыть еще пару
десятков километров. Он даже приподнял голову, чтобы пос-
мотреть на Сашу. Но никого не увидел.
«А если разбило плот, и Саша так же, как я, оказался в воде,
- вдруг подумал он. - Нужно искать. Быстрее, пока он не замерз
в ожидании помощи». Алексей поднялся и, пошатываясь, побрел
вдоль берега, оставляя на серой гальке мокрый, темный след. Он
шел все быстрее и быстрее, но нигде не обнаружил и следов кру-
шения плота. «Может, плот унесло? - думал он. - Нас выброси-
ло, а плот уплыл. Тогда его все равно рано или поздно прибьет к
берегу. Плохо, если к противоположному. Но где же Саша?»
Холод стал невыносимым. Заметив большой нанос, Алексей
свернул к нему. Непослушными пальцами из кармана рубашки
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
достал он презерватив, в котором были спрятаны десять спичек
и кусочек коробка.
- Сердитый Карл, ты и это предусмотрел, - шептал он,
поднося огонек к сухому, мелкому мусору внутри наноса. Му-
сор вспыхнул, как порох. Огонь жадно глотал мелкие ветки,
куски коры, сухую траву, а набравшись сил, перекинулся на
стволы деревьев.
Алексей стянул с себя всю одежду, развесил ее на соору-
женную из сухих палок конструкцию и замер у разгоравшего-
ся костра. Жар от огромного костра заставил его отодвинуться.
От сырой одежды валил пар, дымились даже сапоги. Пришлось
отодвинуть одежду подальше от огня. Густой дым поднимался
высоко над рекой. «Теперь Саша увидит дым и ему легче будет
найти меня, - думал, глядя на огонь, Алексей. - Стоп! А по-
чему он не развел костер?» Нехорошее предчувствие холодной
волной прокатилось по телу.
Даже когда одежда высохла, и он надел ее на себя, сил уйти
от огня не было. К Алексею, как после смерти Евгения, вернул-
ся ужас одиночества, мешавший совершить решительный пос-
тупок во имя своего спасения.
С наступлением ночи Алексей разгреб пепел в центре сго-
ревшего наноса и лег на горячие камни. Нанос был большим
- от начала маленького островка на сухом старом русле до его
середины. Деревьев на островке не было, только кусты, которые
сегодня обгорели. Когда становилось холодно, Алексей пере-
ползал ближе к огню и ложился, не обращая внимания на пепел
и сажу.
Первое, что он почувствовал утром, был голод. Именно го-
лод заставил его встать и пойти вниз по реке. Он шел вдоль
воды, не оглядываясь на тлеющий островок. Быстро светало.
Несколько раз над водой пролетали небольшие стайки уток, ко-
торые он провожал голодными глазами. Много раз он видел,
как в реке сплавлялась крупная рыба, но и ее ему нечем было
ловить. Зайти в лес, где еще могли оставаться ягоды, он не ре-
шался - боялся встретиться с медведем. Подумав раз о медведе,
он старался даже тише ступать по гальке, звук от которой раз-
носился по всему берегу.
Наступивший день был пасмурным, но не дождливым. К се-
редине дня Алексей подошел к ручью, в устье которого, в мел-
ководной заводи он увидел целую стайку небольших рыбешек,
жавшихся к прибрежным камням. С минуту он тупо смотрел на
них, но потом встрепенулся и начал быстро раздеваться. Ему
нужна была майка.
Перочинным ножом, всегда носимым им в кармане брюк, он
срезал тонкий ствол ивы и принялся мастерить сачок. Верхние
тоненькие ветки он срезал, оставив только ствол, лямки на май-
ке связал, а на ее подоле проткнул ножом дырочки, в одну из
которых просунул тонкую, гибкую часть ствола, согнул ее и сре-
занными ветками привязал тонкий конец к стволу. Получился
вполне приличный сачок. Попробовав его в стороне от заводи,
Алексей понял, что нужно сделать много-много малюсеньких
дырочек, иначе сачок был больше пригоден для черпания воды.
Когда очередное «испытание» было успешно завершено, он,
стараясь не шуметь, подошел к ручью. Рыбешки были на месте.
Алексей не стал осторожно заводить сачок, а резко сверху опус-
тил его на стайку. Прижав сачок ко дну, помедлил секунды две
и потянул его на себя. В сачке оказалось шесть рыбешек, похо-
жих на гольяна. Голодный человек отрывал рыбешкам головы,
вслед за которыми тянулись тоненькие кишки, и засовывал себе
в рот их еще трепещущие тельца. Мясо имело сладковатый вкус
сырой воды. После того как он съел всех рыбешек, есть захоте-
лось еще больше. С полчаса еще Алексей сидел возле заливчи-
ка, но больше в него не заплыла ни одна рыбка. Алексей встал
и пошел вниз по реке.
Сумерки застали его возле широкого ручья, падавшего в реку
с отвесной скалы. Галечный берег, по которому можно было
пройти между бурным потоком и скалой, был не более метра
шириной, а кое-где и меньше. Задевая плечом мокрые камни,
Алексей осторожно, шаг за шагом, двигался вперед. Распадок
открылся перед ним неожиданно, когда он завернул за очеред-
ной выступ скалы.
Дров вокруг было много, что явилось решающим поводом
обосноваться на ночь именно здесь. Собирая подходящие для
костра палки, Алексей заметил ягоды рябины, казавшиеся в су-
мерках черными. Он нагнул куст, сорвал гроздь и закинул в рот
несколько ягод. Морщась, пожевал и выплюнул. «Лучше жевать
корешки, чем это», - подумал он.
Ночь, холодная и длинная, тянулась бесконечно. Он дремал
сидя возле костра, то и дело вскидывая голову при очередном
звуке, доносившемся из заросшего кустами распадка.
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
«Это судьба, - думал он, - это рок. Эта тайга не хочет
отпускать меня. Это она сделала так, что я убил Женьку и
остался один. Я ждал, что меня захватят на обратном пути
геологи, ведь они обещали в августе залететь, но они не при-
летели, а я боялся уйти от лагеря. Мне казалось, что я спа-
сен, когда пришел Карл, но, видно, рано радовался. Опять
один, без оружия и еды, без теплой одежды, и никто не знает,
где я. Если даже я не умру от голода, то все равно замерзну
- спичек осталось семь штук, это значит семь ночей и все».
Где-то упал камень, он вскинул голову. Светало. Начинался
четвертый день. Голод уже не так мучил, как вчера. Алексей,
преодолев боль в затекших ногах, встал и, не оглядываясь на
догоравший костер, побрел дальше, положив на плечо сде-
ланный им сачок.
Одному управлять плотом стало неудобно. Александр при-
стал к косе, разобрал задний руль и с помощью освободившихся
веревок нарастил длину рулевого весла. Теперь он мог стоять
посредине плота и как-то управлять им.
В этот день он плыл до самых сумерек, чуть
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1074388 - 14/12/15 08:27 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля


Одному управлять плотом стало неудобно. Александр при-
стал к косе, разобрал задний руль и с помощью освободившихся
веревок нарастил длину рулевого весла. Теперь он мог стоять
посредине плота и как-то управлять им.
В этот день он плыл до самых сумерек, чуть не перевернулся
на одном из сливов, в который плохо управляемый плот вошел
боком. Но ему повезло. Ему везло всегда и в школе, и в инсти-
туте, и при распределении на работу. Александр уже не думал об
Алексее, все его мысли и усилия были направлены на то, чтобы
не разбить плот и добраться, наконец, до людей.
Специально место для ночевки он не выбирал. Вечером, в
очередной раз не справившись с мощным течением на повороте
реки, Александр воткнулся в узкий галечный берег и застрял.
«Вот и хорошо, - подумал он, - самое время отдыхать».
Александр закрепил плот на берегу веревками и развел кос-
тер. Дров вокруг оказалось мало, но его это не пугало. Подняв-
шись на коренной берег, он обнаружил много давно упавших
деревьев, ветви которых вполне подходили для костра. Тут же
нашлись вывороченные неведомыми силами пни и коряги, спо-
собные медленно гореть всю ночь.
Он плотно поужинал, не жалея продуктов, снова поднялся
на берег и наломал елового лапника для подстилки. Покончив
с подготовкой спального места, нагрел в котелке воды, умылся,
разулся и повесил сушиться на колышки, закрепленные между
камнями, свои промокшие альпинистские ботинки и две пары
носок, хлопчатобумажные и шерстяные. Ночью он много раз
просыпался, но утром, плотно позавтракав, почувствовал себя
отдохнувшим и бодрым.
Сначала Александр подумал, что далеко впереди, на низком
сером острове стоит какой-то зверь, а когда понял, что это чело-
век, испугался. «Чего это я, - подумал он, - радоваться нужно.
Я никого не убил, ничего не украл. Да это, наверное, те самые
егеря, о которых говорил Карл. Как раз третий день подходит к
концу». Подплыв ближе, Александр разглядел брезентовую па-
латку и две очень длинные деревянные лодки, укрытые в устье
проточки, разрезающей остров на две равные половины. Он су-
дорожно заработал рулем, но плот только вертело. Наконец, он
смог направить его к берегу и через несколько минут бревна
заскрипели на прибрежной гальке.
К нему шел человек с ружьем.
- Здравствуйте, - протянув руку, Александр сделал пару
шагов к незнакомцу, одетому в брезентовый костюм, бродни и
клетчатую темно-серую кепку.
- Привет, - не протягивая руки, ответил тот. - Ты откуда
тут взялся?
- Тут такое дело… - начал Александр.
- Ты кто вообще?
- Саша.
- Что тут делаешь? Один? Или еще кто на такой же фигне
сзади плывет?
- Нас пятеро, вернее, четверо. Мы шли по маршруту, пони-
маете, туристы.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1074389 - 14/12/15 08:28 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля

Маршрут «Большая Медведица»

- Нас пятеро, вернее, четверо. Мы шли по маршруту, пони-
маете, туристы. В общем, одна ногу сломала. Вот нас, меня то
есть, отправили в Сангары за помощью.
- Понятно. И что, далеко твои друзья?
- Третий день плыву…
- Однако.
- Не подскажете, сколько еще до кордона?
- Завтра доплывешь, если сейчас отправишься.
- А может, вы сможете меня туда на лодке подбросить?
- Сейчас все бросим и подбросим...
- Я бы заплатил.
- Слушай, парень, я на твои гроши столько рыбы и мяса
на зиму не куплю, сколько сам добуду. Хотя… ружьишко у тебя
вроде неплохое. Дай-ка посмотреть.
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
Александр отвязал от рюкзака ружье и протянул его незна-
комцу.
- Кто же вот так, первому встречному оружие отдает? - взяв
ружье и ухмыляясь, сказал человек и, переломив стволы, пос-
мотрел в них.
- Короче, ты мне эту пушку, а я тебя до кордона с ветерком.
Согласен?
Александр был готов отдать и больше, лишь бы быстрее вы-
браться из этой жуткой, холодной тайги.
- Согласен.
- Ну, тогда пошли на табор, чайку попьем, покалякаем, пока
наши с сетей не вернутся.
Возле палатки стояло с десяток деревянных бочонков. Над
потухшим костром висел закопченный казан и чайник. На сто-
ле, сделанном из листа фанеры и четырех чурок, отпиленных от
плавника, стояли четыре кружки. На обрывке размокшей газеты
лежали куски вареного мяса. Саша прочитал название - «Со-
циалистическая Якутия».
- Меня Серегой зовут, - сказал новый знакомый, поджигая
бересту в костре. - Сейчас чаек закипит, перекусим чем бог
послал. Из палатки он достал хлеб и масло. Из ведра, стоявшего
возле бочек, зачерпнул миской икру.
- И что, так тебя одного и отправили на плотике? - спро-
сил Сергей, ставя миску на стол.
- Нет, нас двое было. Но вчера плот врезался в скалу, и мы
оказались в воде. Когда я вынырнул, товарища уже не было.
Долго искал его, ходил вдоль берега, но напрасно. Когда замерз
совсем, пошел вниз. Хорошо, что плот затащило на косу, где
я его и нашел. Обсушился у костра, еще раз обошел берег, но
Алексея не нашел. Ночь у костра просидел и утром поплыл.
- Речка эта еще та. Скажи спасибо, тебе повезло. А друга
твоего теперь едва ли найдут. Даже если вынесет куда, все равно
медведь или росомаха сожрет, а то и волки. Их тут тьма. Вчера
стаю видел, когда на сетях сидел.
Через час, когда день начал гаснуть в сумерках, выползавших из
всех расщелин тайги, показались двое товарищей Сергея. Они та-
щили за собой на бечеве оранжевую резиновую лодку. Сергей, как
только заметил их, побежал на встречу и взялся за бечеву вместо
одного из товарищей. Пришедшие, вероятно, уже проинформи-
рованные Сергеем, с интересом рассматривали Александра и ни о
чем его не расспрашивали. Выпив по кружке чая, все трое взялись
разделывать и солить привезенную рыбу. При этом они рассказы-
вали Сергею, в какую из сетей попала та или иная рыбина.
Четвертый, самый старший по возрасту, появился из густых
сумерек, подойдя к табору со стороны тайги.
- Привет, - обратился он к Александру и вопросительно
посмотрел на остальных.
- Туристы, Петрович, в беду попали. Ногу один сломал, а
этого отправили в Сангары за помощью… Просит помочь, под-
бросить до кордона, - доложил Сергей.
- Там тебя и сгребут, на кордоне-то, - пробурчал в ответ
Петрович.
- А я с километр до них не дойду, - ответил Сергей.
- Ну-ну.
- У него, Петрович, товарищ по пути сюда утонул. Как не
помочь.
- Понятно. Сниматься, короче теперь нужно. Ментяры те-
перь припрутся, искать будут, пока лед не встанет.
Александр молчал.
Между тем, в казане с побелевшими глазами всплыли головы
ленков и тайменей.
- Мишка, зараза, не видишь? Уха готова, - ткнул пальцем
Петрович в сторону костра.
Тот, кого назвали Мишкой, снял казан с костра и поднес к
столу. Сергей принес из палатки хлеб и бутылку водки.
Водку Петрович разлил поровну на пятерых. Молча выпили
и принялись за уху.
- Ладно, - дохлебав юшку, сказал Петрович, - отвезешь его
до Витальки, а там пусть они сами решают, как дальше быть.
- Хорошо, - ответил повеселевший Сергей. - Может, еще
по одной?
- Тащи, - разрешил Петрович.
В этот холодный вечер долго еще сидели браконьеры возле
костра, расспрашивая Александра сначала об их походе по горам,
потом о Москве, о похоронах Брежнева, о рыбалке и охоте.
XIV
- Я высажу тебя здесь, - прокричал Сергей, причаливая
к берегу, - за поворотом реки увидишь кордон, вернее, тебя
Маршрут «Большая Медведица»
0
Маршрут «Большая Медведица»
сначала почувствуют собаки, залают, может, и набросятся. Ты
возьми дубину и иди дальше, поменьше на них внимания об-
ращай. Люди услышат собак и сами выйдут. Короче, пока. Да,
чуть не забыл, про нас ни гу-гу, понял?
- Понял. Я добро помню, - прокричал Александр, а сам
подумал, что за такую плату, как ружье, этот браконьер мог бы
его и до Сангар довезти.
Все произошло, как сказал Сергей, - собаки, люди, рас-
спросы.
На старой, видавшей виды лодке, вез его в Сангары егерь
Костя. Он привычно сидел возле мотора, даже не ежась от хо-
лодного ветра и брызг, вылетавших из-под моторки, прыгавшей
по крутым Ленским волнам.
Сангарский аэропорт располагался на очень высоком, кру-
том мысе, вечно продуваемом ветрами. Пилоты называли этот
грунтовый аэродром авианосцем.
- Слышь, друг, - выскочив на берег, обратился Костя к не-
знакомцу, вынимавшему из люльки мотоцикла канистры с бен-
зином, - подбрось парня до аэропорта. Срочно ему нужно, в
тайге несчастье приключилось с двумя людьми, помощи ждут.
Мужик окинул оценивающим взглядом Сашу, потом спро-
сил Костю:
- Ты Терехова Сашки сын что ли?
- Ага.
- Так вроде в армию тебя забрали?
- Пришел уже.
- А-а-а… - протянул тот и кивнул Александру на мотоцикл.
- Садись.
В аэропорту Александр расспросил, где можно найти коман-
дира эскадрильи Ивана Григорьевича и направился прямо к
нему в кабинет.
Иван Григорьевич, слушая его, подкручивал то один, то дру-
гой ус.
- Карту покажи, - прервал он рассказ Александра.
- Сейчас, - Александр начал раздеваться.
- Ты чего?
- Она у меня к телу привязана, чтобы не потерять.
Пока Александр доставал карту, Иван Григорьевич набрал
номер на телефоне:
1
- Токарев, зайди-ка ко мне… срочно.
В кабинет, скрипя новенькой кожаной курткой, вошел То-
карев:
- Разрешите?
- Заходи. Тут дело такое. Турист в тайге ногу сломал. Нужно
санрейс выполнить. Что у нас на базе есть?
- Ничего, все в разлете.
- А когда будут?
- Сегодня не успеем. Двести семьдесят пятая на СНРЭ ра-
ботает, четыреста девятая в Маган ушла с УРСОм.
- Понятно, что на завтра?
- Все опять в плане с утра.
- Так. Пиши план на завтра, на утро, по АСР вот на эту
точку, - показал он на карту, - и ниже. Короче, забирай этого
гостя, он тебе все расскажет. А вы, молодой человек, как закон-
чите с командиром, идите в наш профилакторий, я распоря-
жусь, чтобы вас поселили.
- Спасибо, Иван Григорьевич, - поблагодарил Александр.
- Не мне спасибо скажи, а Гертеру.
По дороге из штаба в профилакторий Александр купил бутылку
коньяка и закуску. Когда он поднимался по деревянным, скрипучим
ступенькам профилактория, к нему навстречу вышла женщина.
- Здравствуйте, - поздоровался с ней Александр, - меня
Иван Григорьевич отправил.
- Челядин?
- Да.
- Пойдемте.
В комнате стояли четыре застеленных армейскими одеялами
кровати, четыре тумбочки, стол и шесть стульев.
- Вот, располагайтесь. Если захотите чай, кипяток можно
взять у меня. Вы надолго?
- Не знаю. Как получится.
- Понятно.
В профилактории кроме Александра, похоже, никого не
было. Тишину нарушал только редкий треск деревянных стен.
Александр открыл бутылку, налил полстакана коньку и, не по-
чувствовав вкуса, выпил.
Вечером в дверь постучали.
- Войдите, - лежа на кровати, сказал Александр.
В комнату вошли двое.
Маршрут «Большая Медведица»
2
Маршрут «Большая Медведица»
- Здравствуйте, я командир вертолета, который завтра будет
выполнять аварийно-спасательные работы на Леписке по поис-
ку ваших товарищей. Хотелось бы кое-что уточнить, - сказал
стройный человек с кавказскими чертами лица.
- Вот наша карта, - развернув лист на столе, сказал второй.
- Не могли бы вы поточнее нам показать точку, где вы рас-
стались с группой, и точку, хотя бы примерно, где вы потеряли
вашего товарища.
- Здравствуйте, садитесь, пожалуйста, - вставая с кровати,
предложил Александр. - Я, знаете ли, не очень в картах, а мою
оставил у себя Иван Григорьевич.
- Вот она, - кавказец положил на стол еще одну карту. - С
первой точкой ясно, а вот где искать вашего товарища нам бы
хотелось уточнить.
Александр еще раз, день за днем, рассказал, где они про-
плывали, и было похоже, что экипаж в общих чертах понял, где
нужно проводить поиск.
- Вы полетите с нами? - спросил кавказец.
- Не думаю… Какая от меня польза будет?
- Ну, что ж. Прощайте.
Командир Ми-8 Тимур Арчилович Басаев показывал второ-
му пилоту на узкий левый берег. В гарнитуре послышался его
голос:
- Вон они. Делаем круг и садимся на той косе. Ветер?
- В хвост, метра четыре, - ответил бортмеханик.
- Дима, будем выключаться. Нужно поговорить с Гертером
о поиске четвертого. Я Карла хорошо знаю, думаю, его знание
реки пригодится.
Звук двигателей Карл услышал задолго до того, как вертолет
вылетел из-за поворота реки. Он не стал ничего поджигать или
расстилать на камнях, он сказал Юре:
- Как только появится вертолет, побегай по кромке воды в
ту сторону, а я пробегусь в эту. Движение по воде экипаж сразу
заметит. Садиться будет там. Жаль, не успели дойти до косы.
- Значит, наши доплыли, - не скрывал восторга Юра, -
доплыли!
- Лена, не спеши, - остановил Карл, - раз уж летят, зна-
чит, подождут немного.
Вертолет они слышали и ждали, но он все равно вылетел из-
за горы неожиданно. Он с грохотом промчался мимо людей и
начал набирать высоту.
Сердце Лены замерло.
- Карл, - закричала она, - он улетает!
Но Карл спокойно покачал головой и улыбнулся.
Вертолет между тем завалился на левый борт и пошел на
разворот.
- Привет, бродяга, - протягивая руку подошедшему Карлу,
улыбался Тимур.
- Здравствуй, дорогой, - Карл крепко пожал руку. - По-
чему-то чувствовал, что прилетишь именно ты. Раз ты здесь,
значит, наши товарищи доплыли до Сангар?
- Не все…
- Не понял?
- Доплыл один, Александр который. Второго мы с тобой
сейчас искать будем.
И Тимур Арчилович рассказал то, что услышал от Александра.
- Сволочь, - выслушав Тимура, досадовал Карл. - Так и
знал, что душонка у него черная. Ребятам пока ничего не гово-
ри. Хорошо?
Спустя пять минут полета на небольшой высоте Юра про-
кричал Карлу:
- А почему мы так низко над рекой летим?
- Погода плохая, - ответил Карл, - так до Лены и пота-
щимся.
Экипаж внимательно вглядывался в завалы на реке, разгля-
дывал все плесы и излучины.
- Судя по рассказу, он потерял его здесь, - услышал в на-
ушниках бортмеханик. - Смотреть теперь в оба.
- Смотри, командир, - второй пилот кивнул на сгоревший
островок, - живой, однако, парень-то.
Тимур попросил бортмеханика позвать в кабину Карла.
- Смотри, горело совсем недавно. Думаем, это он. Спички
у него были?
- Были.
Через несколько минут полета глазастый второй пилот снова
увидел след от костра в устье небольшого ручья.
Маршрут «Большая Медведица»
Маршрут «Большая Медведица»
- Точно он! - обрадовался Карл и, вернувшись в салон,
прильнул к иллюминатору.
- Человек! - показывая рукой на темную фигуру, прогово-
рил бортмеханик.
Человек на берегу, вероятно, услышавший звук двигателей,
повернулся, увидел вертолет и кинулся бегом по берегу, разма-
хивая над головой палкой с привязанной на ней серой тряп-
кой.
Вертолет начал гасить скорость и снижаться. Бортмеханик
открыл боковую дверь и уселся возле нее.
Поняв, что его заметили, Алексей остановился у кромки
воды и неотрывно смотрел на надвигавшуюся на него боком
ревущую громаду вертолета. В проеме двери он увидел лицо
Карла и незнакомого человека, которые протягивали к нему
руки. Эти сильные руки в одно мгновение втащили его в же-
лезную утробу салона, и дверь за ним мгновенно задвинулась,
разделив мир на прошлое и будущее. По грязным щекам Алек-
сея текли слезы, которые он размазывал грязными же руками.
Он не мог говорить, а только вздрагивал от беззвучного плача
и, смущенный, отворачивался от своих товарищей. Плакала и
Лена.
Эпилог
Александр, с которым никто не хотел разговаривать, улетел
в Москву один.
Юра, Лена и Алексей гостили у Николая еще три дня.
Два года Николай получал от Юры с Леной, которые поже-
нились, поздравительные открытки с приглашениями приехать
в гости. Потом связь прервалась. Об Алексее и Александре он
больше ничего не слышал.
В 1994-м году Николай и его жена Люба возвращались из
Израиля, куда совершили паломничество по святым местам, в
Якутск через Москву. В Москве им предстояло провести целый
выходной день, и они решили съездить в гости к Лукиным. Так-
сист долго искал таинственную улицу Сайкина, расспрашивая
о ней своих коллег на каждом перекрестке, и, наконец, около
двух часов дня остановился у нужного дома.
Подойдя к подъезду и уже взявшись за дверную ручку, Нико-
лай вдруг спросил Любу:
- А может, просто по Москве погуляем? Мы в этом районе
никогда с тобой не были.
- Согласна, - ответила Люба. Она взяла его под руку, и
они, не оглядываясь, пошли по незнакомой, осенней улице.


Н.Решентиков Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1074595 - 15/12/15 08:11 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Супер!!!
Николай Дмитриевич, давай еще. А то на вахте так скучно сидеть....
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1074924 - 16/12/15 04:36 AM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
hiker Оффлайн


Зарегистрирован: 22/09/11
Сообщения: 4712
Откуда: Любимое Приморье
Изначально отправлено super.pepelaz
Супер!!!
Николай Дмитриевич, давай еще. А то на вахте так скучно сидеть....

На вахте нужно вахту стоять smile
_________________________
ты взвешен на весах и найден очень легким

Вверх
#1075169 - 16/12/15 12:56 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Самоделкин5 Оффлайн


Зарегистрирован: 30/12/10
Сообщения: 5812
Откуда: п. Новый
Дмитрич, спасибо за публикацию таких великолепных рассказов. Прочитал все рассказы Решетникова, все хороши, а последний "Большая Медведица" оставил очень сильное впечатление.

Очень хорошо что публикуешь рассказы друзей, иначе я бы никогда не узнал о таких замечательных авторах.

Вверх
#1075266 - 16/12/15 02:24 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Самоделкин5]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Самоделкин5
Дмитрич, спасибо за публикацию таких великолепных рассказов. Прочитал все рассказы Решетникова, все хороши, а последний "Большая Медведица" оставил очень сильное впечатление. Очень хорошо что публикуешь рассказы друзей, иначе я бы никогда не узнал о таких замечательных авторах.


Да незачто... ;-)
Читайте на здоровье...
Н.Решетников мне все свои книги подарил...
Мне тоже его рассказы нравятся, поматался он на Северах...
Хороший мужик...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1077224 - 21/12/15 07:56 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Sea Dog Оффлайн


Зарегистрирован: 31/03/14
Сообщения: 830
Откуда: Большой Камень
Дмитрич, спасибо большое. С творчеством В.Санги знаком давно и очень нравиться, т.к. сам вырос на Сахалине. А вот Н.Решетникова открыл мне ты, за что еще раз спасибо. НХНЧ!
_________________________
Не будь на то Господня воля,
мы б не узнали алкоголя,
а,значит, пьянство не порок,
а высшей благости урок.

Вверх
#1077242 - 21/12/15 09:43 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Sea Dog]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Sea Dog
Дмитрич, спасибо большое. С творчеством В.Санги знаком давно и очень нравиться, т.к. сам вырос на Сахалине. А вот Н.Решетникова открыл мне ты, за что еще раз спасибо. НХНЧ!


Обязательно передам своему тезке, что он пользуется такой популярностью у дальневосточников... ;-)

Всех с Наступающим Новым Годом поздравляю!

А В.М.Санги меня попросил передать свою последнюю книгу о Сахалинском Эпосе самой Меркель... Конечно, сам я не вхож в круг ее "общения", но у него есть люди в Германии, кто это может осуществить... Он рассказывал мне (когда мы встречались на Сахалине), что он со многими государственными деятелями знаком. Это не "утка", Влад. Мих. довольно известная Личность и Уваж. Человек в Мире...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1077368 - 21/12/15 02:17 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Sea Dog Оффлайн


Зарегистрирован: 31/03/14
Сообщения: 830
Откуда: Большой Камень
+1000 В.Санги-это самобытный писатель, который не придумывает сюжет, а пишет ЖИЗНЬ! И пишет очень грамотно и захватываеще.
_________________________
Не будь на то Господня воля,
мы б не узнали алкоголя,
а,значит, пьянство не порок,
а высшей благости урок.

Вверх
#1077468 - 21/12/15 08:28 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Sea Dog]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Sea Dog
+1000 В.Санги-это самобытный писатель, который не придумывает сюжет, а пишет ЖИЗНЬ! И пишет очень грамотно и захватываеще.


Владимир САНГИ

ПОСЛЕДНЯЯ ДАНЬ ОБЫЧАЮ

Дальше говорилось:

"По ночам свои порядки устанавливают медведи. Они прогуливаются по селу, не обращая никакого внимания на лай собак. Нартовые кобели рвутся, чуть не ломают колья. Непривязанные суки с визгом носятся вокруг медведей, а те, не спеша, разваливают хасы и ужинают юколой". В это лето на северном Сахалине, как ни странно, была засуха. Она пала на время цветения ягод -- основной пищи медведей. Во всей огромной сахалинской тайге не было ягоды. И медведи ушли из неё к побережью моря, где могли полакомиться заспавшейся нерпой.

Письмо заканчивалось так: "Вернулась забытая традиция -- молодые люди должны доказать своё мужество в схватке с медведями. Охотиться на медведей стало в нашем селении модно. Девушки дарят улыбки только кавалерам-медвежатникам. Умора" Когда Малун дочитал до этого места, появилась физиономия Закуна: толстые губы выпячены, взгляд сверху вниз,
высокомерный, и голова -- дрын-дрын -- качается, словно незрелая кедровая шишка на тонкой ветке. Это обычная манера Закуна, когда он чему-нибудь даёт свою оценку.

Когда-то они были одноклассниками.. Закун мастерски пользовался
шпаргалками, подглядывал в учебники или выставлял свои большие уши, стараясь
поймать подсказку. Его друзья были такие же лодыри. Они помогали друг другу,
когда писали контрольные. Он бросил школу с седьмого класса: "Просвещайтесь!
Забивайте свои головы науками. Нивху нужно уметь охотиться, а не тратить
время на пустое дело -- учебу. Я как-нибудь найду себе место: земля большая
и солнце большое". И голова дрын-дрын, как кедровая шишка. Откуда у него эта
манера?

Когда Малун вернулся из Ленинграда, Закун работал заведующим магазином.
Крупная фигура на селе. Все здороваются с ним за руку. У него уверенный,
громкий голос. Окружающие встречают его шутки, пусть даже плоские, дружным
смехом. И в разговоре последнее слово за ним.

Закун умело пользовался некогда бытовавшими у нивхов преимуществами в
родственных отношениях. Всё решающее оставалось за ним, как за
представителем рода ахмалк -- тестей. Закун старался одеваться в духе
времени. Но выглядел нелепо. Сочетание широкоплечего пиджака, яловых сапог и
зелёной шляпы вызывало у людей усмешку. Он лез из кожи вон, чтобы быть
первым парнем на селе.

Малуну всегда неловко общество Закуна. Не совсем осознанное в детстве
чувство с годами перешло в открытую неприязнь. Грубая самоуверенность и
надменность -- вот чем подавлял Закун окружающих. Они были для него тем же,
что сила и клыки для кобеля, делавшие его хозяином на собачьей свадьбе.

"Умора. Тоже выдумали моду. Медведь -- это же наимирнейшая тварь и
трус" Малун на минуту задумался. Ещё совсем недавно нивхи говорили о
медведе только почтительно. "Мок -- добрый" -- вот как называли его взрослые
при детях, утверждая этим посредничество медведя между землянами и
таинственным всемогущим, от которого якобы зависит благополучие людей.

Когда Малун рассказывал об этом своим ленинградским друзьям, те,
расширив глаза так, что в них вмещалось всё небо, восклицали:
-- Да ты откуда взялся? Ты же первобытный!

Потом уже серьёзно просили рассказать о нивхах, их обычаях и нравах.
Малун чувствовал внимание окружающих. Это вливало в него, обычно несколько
робкого, уверенность, и он со знанием дела и с интересными подробностями
рассказывал о своём народе. Русские ребята особенно любили слушать его
рассказы о медвежьих праздниках и нивхские песни. Песни покоряли своей
проникновенностью и глубокой лиричностью. Друзья просили дать подстрочники,
записывали ритмику и переводили на русский.

Ленинград Ленинград Как быстро прошли пять лет! Первые робкие шаги
по непривычно твёрдым асфальтированным улицам города лекции по
древнеславянскому и современному русскому языкам Теоретические основы
нивхского языка спортивные лагеря и соревнования удивлённые глаза
перед картинами в Эрмитаже на первом курсе и глубокое понимание идеи и
замыслов художников -- через несколько лет Потом будто остановка
стремительного бега времени: диплом Как вы быстро прошли, пять лет!
"До-мой! До-мой! До-мой!" -- стучали в быстром и чётком ритме колёса
экспресса. "Ж-ж-ж-ж-ду-у-ут!" -- гудели мощные моторы ТУ-114.

Ноглики Оно звучит на русском таинственно.
Это слово как кусок айсберга.

Ноглики Ноглики Когда-то, несколько веков назад, предок Малуна
перевалил Сахалин с запада на восток через хребет. Он вышел к истоку
безымянной реки, срубил тополь и выдолбил из него лодку. Долго спускался он
по большой реке. Но вот пахнуло солоноватой свежестью. Стало быть, до моря
близко. И тут уставший путешественник увидел, что его вынесло к высокому
лесистому берегу, прорезанному притоком. Он повернул к устью спокойной реки,
привязал лодку к нависшим ветвям ивняка и, измученный жаждой, прильнул к
воде. Но тут же отпрянул -- в чуткие ноздри ударил терпкий запах. И только
теперь нивх заметил -- вода в реке загрязнена маслянистой жидкостью. И
назвал первооткрыватель эту речку Ноглын-нгиги, что на русском означает --
Пахучая река.

Ноглики Ноглики Здесь Малун окончил школу, здесь посадил первое
в своей жизни дерево.

Уезжал Малун из маленького серого селения. А вернулся и с трудом узнал
его. Встреча обрадовала обоих. Малун стал одним из первых учителей своего
племени, а Ноглики раздалось вширь втрое, оттеснило тайгу на отдалённые
сопки и вытянулось к небу: появились целые кварталы двухэтажных домов.
Вокруг посёлка поднялись эклипсы -- качалки нефти. Они с равнодушным
спокойствием встречают нового человека, безразлично кланяясь ему железной
головой.

В несколько корпусов новые здания интерната. Спокойная уверенность
готовой к приёму детей школы Всё это сулило хорошее начало работы. Малун
с радостью повторял, что вот он уже учитель и скоро будет обучать детей
своего племени. До нового учебного года оставалось немногим менее месяца.

"И трус" -- в устах Закуна это звучало фальшиво. Он сам недалеко
ушёл от стариков, опутанных предрассудками.

"Медведя убить легче, чем собаку: он большой, в полдома. В него и с
закрытыми глазами попадёшь. Приезжай. Поохотимся на славу. Тебя приглашает
твой ахмалк. Я уже сказал об этом сородичам".

Хвастун, нахал и болтун! Понятно, почему он так усердно приглашает.
Чувствует, хитрец, что подчёркнутое внимание окружающих -- маска. Он хочет
поднять себя в глазах односельчан. Он всегда был честолюбив. И в качестве
жертвы выбрал, конечно, его, Малуна, представителя рода зятей. Ох, этот
обычай! Он гадко переползает через пороги веков и десятилетий. Ахмалк
Нужен он Малуну!

Малун всего полмесяца назад побывал в Тул-во. Прямо с самолёта на катер.
На плаще ещё серела ленинградская пыль, а он возбуждённо ходил по песчаной
косе Тул-во, где, казалось, недавно вместе с другими пацанами и визгливой
сворой собак бегал по кустам за бурундуками. Сородичи радостно и по-нивхски
гостеприимно встретили молодого учителя. Малун долго говорил со старым
У-Тером -- Обгорелым Сучком, который сомневался, посылать ли сына в школу.
Его сын Серёжа остался в третьем классе на второй год. Серёжу в школе
называли переростком. Может быть, ему и не стоит продолжать учёбу? Ведь
охотнику нужны твёрдая рука и точный глаз. У сына У-Тера всё это, как у
всякого нивха, есть.

Односельчане ожидали учителя с нетерпением. Рыбаки просили совета, как
жить дальше -- в заливе из года в год становится меньше рыбы.

Надо объединиться с другими колхозами, приобретать флот и выйти в
море -- другого выхода нет. И Малун говорит об этом на правлении колхоза.
Или рассказывает о том, что творится в стране и за рубежом. Для старшего
поколения нивхов, которое не читает газет и не понимает радио, он был и
газета и радио. Малун запомнил тёплый приём сородичей. И ещё запомнил
холодный взгляд в затылок.

На этот раз Закун прямо на берегу, даже не дав Малуну выйти из лодки,
сказал громко, чтобы все слышали:
-- Вот и приехал к нам медвежатник! Смелости тоже учили в институте?
Что и как ответить на эту бестактность, Малун не знал. Потому
разозлился, но не подал виду.

Широкая чугунная сковорода тяжело прокатывается по кускам свинца.
Дробный стук разносится далеко окрест.
-- Будто мелем кости, -- сказал Малун.
-- Эй! Не говори так! -- вдруг запальчиво крикнул Закун. -- Ты же
собрался на охоту, а не на игру какую-нибудь. Уйкра [Уйкра -- грех.]. -- Но
потом спохватился и, оправдываясь, сказал: -- Охотничий обычай так велит.

Малун отметил про себя, что, поменяйся они ролями, Закун использовал бы
этот случай для бесконечных насмешек при людях.

Дул тлани-ла -- олений ветер. Он идет с океана, сырой и холодный.
Даже в августе при этом ветре только ватная куртка с обливкой из брезента
может спасти от озноба. Комары и мошки стынут и становятся вялыми. Оленям
благодать -- гнус их не беспокоит, они большими стадами совершают перебежки
в поисках лучших ягельников. Вот и назвали этот ветер "оленьим".
Закун зябко поёжился и поднял капюшон.

Между дюнами стыло поблескивали озёра. Осока на их берегах звенела,
будто жестяные пластинки. Охотники прошли несколько рядов дюн и вышли к
мелким зарослям кедрового стланика. Между кустами виднелись следы оленей, но
медвежьих не видно. Можно подумать, что медведи ушли с косы. Закун так и
сказал:
-- Медведи ушли в тайгу.
-- Не может быть, -- ответил Малун. -- В тайге нет ягоды.
Уже давало знать о себе расстояние, пройденное по сыпучим пескам и
кустарникам.
-- Медведя бить легко. Он большой, -- опять начал Закун. -- Бьёт тот,
кто ближе к нему и кому удобнее. Лучше бей ты, а я буду добивать. Это по
нашим обычаям.
"А шкуру заберёшь ты "по нашим обычаям", -- разозлился Малун, но ничего
не сказал.

Прошли ещё километра четыре и повернули к заливу. Малун отвлёкся. Его
сейчас больше занимали мысли о начале учебного года. "Серёжа будет учиться!
Очевидно, прошлогодний учитель двойками и упрёками отбил у Серёжи желание
учиться. Я найду подход к Серёже и его отцу. Он будет учиться. Все будут
учиться. Дурацкое слово "переросток". Кто его выдумал? Сейчас нивхи поняли
значение образования. Не то что во времена недавнего прошлого, когда
родители забирали детей из школы, едва подходило время осенней охоты.
Обгорелые сучки -- единицы. Жизнь -- это дерево. А дерево растёт вершиной.
Старые сучья остаются под новыми, сгнивают и опадают. От этого дерево
становится стройнее".

Вдруг Закун крепко схватил руку Малуна: охотники шли по ещё тёплым
отпечаткам больших лап.

Это было исключительное лето -- лето без дождя. Такого давно не было на
Сахалине. Медведи, голодные и злые, бродили близ селений. Непрерывающееся
утробное урчание и сосущая боль в желудке заставляла их бродить целыми
сутками.

Медведица была старая. Огромная и сильная, она долго дралась с
другими медведями, пока не стала хозяйкой большого урочища, богатого ягодой,
муравейниками и дичью. Возвышенные места сплошь заросли длинноветвистой
таёжной брусникой, низкие сырые берега реки поросли голубицей и малинником.
А осенью в реку входит кета. По утрам медведица выходила на реку и на
перекатах ловила рыбу. Она ловко подхватывала цепкими когтями больших и
упругих рыбин и бросала на берег. А там её детёныши, маленькие и пушистые,
прокусывали рыбам голову.

Поздно осенью медведица со своими детёнышами поднималась вверх по долине
реки и ложилась в берлогу у подножия горы. Так было каждый год. Нынче же
лето подходило к концу, а семейство медведицы ещё не накопило жиру, чтобы
думать о берлоге. Медведица остервенело преследовала бурундуков, разоряла их
гнёзда глубоко в земле и поедала все их запасы. Но рытьё бурундучьих нор
утомительно и только ещё больше истощало медведицу. Иногда ей удавалось
поймать обессилевшую от голода куропатку. Тогда медвежата дрались из-за
каждого пёрышка.

Она оставляла детёнышей у суковатого дерева, а сама уходила на охоту.
Однажды она вернулась с охоты и не нашла старшего медвежонка. Голод вынес
его из кустов, и он обалдело понёсся куда глаза глядят -- авось где-нибудь
да наткнётся на пищу. Мать с другим медвежонком долго шла по следу глупого
пестуна. Но на болоте потеряла его. Несколько ночей и дней она тонко и
протяжно кричала, звала сына, но тот не объявлялся. Может быть, он нашёл
пищу и сейчас быстро накапливает жир. А может Беспокойство не покидало
мать.

Уже листья, трепетно дрожа, срывались с ветвей и нехотя ложились на
землю. Уже начались нудные осенние дожди, способные вызвать только досаду. А
медведи всё рыскали в поисках пищи.

Медведица долго не решалась идти через залив на косу. В давние
времена она бывала там. И знала тамошние ягодные места. Но страшно идти
туда -- там люди. Когда медведица вспомнила людей, у неё заныла правая
лопатка. Туда в позапрошлом году ударил человек чем-то горячим. Рана долго
не заживала. Боль напоминает о встрече на косе, пугает её. Но она хорошо
помнит тамошние ягодные места. Скоро время ложиться в берлогу на долгую
зиму. Надо за оставшееся время накопить жиру. На косу! На косу! И медведица,
тяжело опустив голову, будто собралась разбить невидимую преграду своим
твёрдым лбом, решительно вышла на высокий берег залива.


-- Нигде нет ягоды, а на косе её много. Почему так? -- спросил Закун. --
Ведь и здесь не было дождей.
-- Это объяснить легко. Когда идёшь в густой туман, вся одежда
промокает. Не так ли?
-- Так, так, -- поспешно ответил Закун.
-- Растительность косы получает от морских туманов достаточно влаги,
чтобы нормально расти.
-- Гм-м-м, -- промычал Закун.

Следы на ягельнике пропадали. Но глаза врождённых следопытов вели по
следу точно -- кое-где медведь когтями ковырнул лишайник, кое-где на сучьях
трепыхалась побуревшая шерсть. След с бугров повёл на травянистую низину,
поросшую по краям ольховником. Медведи проложили в нём тропу.

У охотников участилось дыхание. Стали резко и порывисто оглядываться по
сторонам. Кусты загустели, и они пошли, пригибаясь. По краям тропы жухлая
трава ровно подстрижена. Это медведи ели её. А в стороне от тропы в
некоторых местах трава примята. Здесь медведи спали. Малун, что шёл впереди,
чуть не наступил на свежий помёт медведя, бордовый от брусники. Куча. Ещё
куча. Это уборная медведей. Значит, медведи постоянно обитают в этом месте.
Где-то сидит медведь и поджидает преследователей.

От этой мысли по спине Закуна пробежали мурашки.
Тропа раздвоилась.
-- Иди по левой, -- тихо сказал Малун.
Закун сделал два шага и повернул за Малуном.
-- Ты чего?
-- Ы-г-г. -- Закун хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова.
Его волнение передалось и Малуну. Чёрт дёрнул идти на эту дурацкую охоту.
Это не охота, а сплошная пытка. Ты не знаешь, что тебя ждет через секунду.
Но делать нечего. Надо идти дальше.

Конечно, он мог бы вернуться домой без добычи. Ведь медведь -- не утка
весенняя, которую можно настрелять десятками. Охотники на медведя чаще всего
возвращаются без добычи. И никто не говорит, что они плохие охотники. Можно
вернуться и без добычи. Но тут Малун поймал себя на том, что дал своей воле
слабину. Нет, вперёд! Искать встречи с медведем! Что-то всё время сковывало
его волю, и она требовала раскрепощения. Что-то из взаимоотношений с Закуном
угнетало Малуна, и ему казалось, что именно сегодня он должен освободиться
от этого тяжёлого груза. Что-то большее, чем добыча, чем медведь, настойчиво
толкало его вперёд по следу, до страха свежему.

Справа открылась кочкарная поляна. Дальше залив напоминал о себе бликами
от заходящего солнца. Слева продолжался чёрный ольховник. Метрах в тридцати
он обрывался, и там начинались голые дюны. Охотники шли по свежим отпечаткам
огромных лап.

Медведица тоскливо глядела на своего маленького и пушистого детёныша,
нервно тянула ноздрями, поднималась с лёжки, пыталась бежать. Но куда? Она
ещё в детстве усвоила закон: не показывай себя врагу, выжидай сколько можно.
Внезапность -- вот залог успеха. Она уже давно видела тех страшных врагов,
которые шли убивать её детёныша. Она бы сама напала на врагов, но боялась --
их двое. А враги идут прямо на неё. О, нет! Она не покажет себя. И медведица
поднялась и тихо пошла в обход.

-- Ы-г-г-г, -- затрясся Закун, будто его голого бросили в прорубь.
Дрожащей рукой он показал под ноги. На человеческих следах чётко
обозначались когти медведя.
-- Дьявол! Пожиратель охотников! -- взвизгнул Закун. Он, бледный,
суетился долго и зряшно.

"Вот оно твоё лицо", -- с презрением подумал Малун. Он с удовлетворением
заметил, что волнуется гораздо меньше, чем его нахальный и самоуверенный
напарник. А Закун уже потерял власть над собой. Им полностью овладели страх
и суеверия.

Малун повернулся и пошёл навстречу следу. Закун, сбиваясь, глухо умолял:
-- Уйдём, пока ничего не случилось. Уйдём подобру-поздорову. Это не
медведь. Это сам дьявол.
-- Молчи! -- вдруг разозлился Малун. Он впервые поднял голос на этого
почтенного представителя рода тестей и этим нарушил старый обычай.
Медведица выскочила неожиданно и резко, будто взрыв. Малун только
подумал: "Когда же кончится?" Выскочила медведица, за ней медвежонок, потом
огромный медведь. Но медведь не выскакивал. Это кусты стланика сдались под
напором медведей и отпрянули назад.

Медведица галопом уходила от людей. Казалось, вся округа трясётся от её
тяжёлого бега. Рядом подвижным шаром катился медвежонок. Он то и дело
исчезал в траве. Быстрей! Быстрей! Надо успеть увести детёныша от страшных
врагов.

"Уйдёт!" -- озадаченно подумал Малун. С уходом медведицы будет потеряно
больше чем день, потраченный на утомительную охоту. Ведь весь посёлок знает,
что учитель вышел на охоту. Не потерял ли он за долгие годы учёбы в русском
городе охотничьи навыки, которые привили ему сородичи ещё в детстве? А
главное, этот проклятый груз. Не дать уйти!

А медведица уже пересекала кочкарник. Малун взял упреждение и быстро
нажал на гашетку. Медведица перекатилась через голову. Пуля прошила грудную
клетку -- низковато.

Зверь в мгновение ока поднялся на дыбы и с пеной в пасти бросился на
врагов. Быстрей! Быстрей! Привычно ударить лапой, сломать хребет и рвать,
рвать врага! Боль в груди довела медведицу до бешенства.

Закун дико прокричал: "Дьявол! Дьявол! Чур, не меня!" -- и исчез где-то
за спиной Малуна. Вместе с ним вдруг исчезла всё время давившая Малуна
тяжесть. Он вздохнул необыкновенно легко, будто сорвал с себя цепи.

У Закуна расчёт был прост: пока медведица расправится с Малуном, он
успеет унести свою шкуру. Малун это понял. "Надо бы перезарядить ружьё", --
лихорадочно подумал учитель, но увидел, с какой скоростью приближается
зверь: не успеть. В двустволке только один патрон. Один выстрел должен
решить, чья жизнь через секунду оборвётся. Возможно, острота ситуации, когда
не остаётся никаких путей к спасению жизни, кроме открытого боя, и заставила
Малуна не потерять самообладания. Точно и только насмерть. Чем ближе, тем
точнее. Учитель собрал все силы и волю, чтобы в последнюю секунду не сделать
какой-нибудь оплошности. Чем ближе, тем точнее. На сотую долю секунды он
залюбовался потрясающим зрелищем: огромная квадратная голова втянута в
широкие, крутые плечи, лапы с длинными растопыренными когтями выброшены
далеко вперёд. Жёлтые клыки. Жёлтая пена в пасти. И какая всесокрушающая
уверенность в нападающей медведице! Медведица не бежит, а летит.

Прыжок. Ещё прыжок, и она встанет на задние лапы, мелькнёт передняя
лапа, и в ноздри брызнет вкусный запах крови.
Но тут рядом с собой она увидела своего детёныша.

Куда? Враг слишком страшен, чтобы детёныш находился рядом. Остро и властно заговорил инстинкт материнства, заглушив инстинкт самосохранения. Медведица резко остановилась, повернулась к детёнышу и дала ему оплеуху. Этой доли секунды оказалось достаточно, чтобы Малун выстрелил. Пуля прошла под ключицу, прорвала сердце и ударила в землю. Медведица рухнула, в последний раз недоуменно и грустно взглянув на крепко стоявшего человека. Малун машинально перезарядил ружьё. Только теперь он почувствовал неимоверную усталость. Хотелось развалиться на мхах, закрыть глаза и лежать долго-долго.

За спиной хрустнула ветка. "Ещё!" -- ударило в воспалённый мозг. Малун резко обернулся -- с высокой лиственницы спускался Закун. Он подходил медленно, будто шёл на казнь. На его лице -- виноватость и покорность.

Первое желание было -- дать пощёчину. "К чему?" -- уже спокойно подумал Малун и, повернувшись к нему спиной, устало сел на оскаленную, но уже ничем не угрожающую ему голову зверя.

Медведица оказалась крупной.

Хозяином добычи, как ожидалось, должен быть Закун, представитель рода ахмалк -- тестей. Но Малун разрезал медведицу на множество кусков и, это видели все, не спросясь Закуна, роздал односельчанам. Люди благодарили охотника. Говорили, что он настоящий нивх -- он не забывает народные обычаи. Благодарили охотника и непонимающе шептались между собой

А шкура Она на другой же день висела, прибитая к стене дома Закуна с полуденной стороны. Так велит обычай.

Мужчины пригласили Малуна на новую охоту.
Охота была назначена на утро следующего дня. Малун всю ночь не спал. Ворочался с боку на бок, сбил всё бельё. Его замучил непонятный доселе пот. Каждый раз, когда он, измученный, впадал в полудрему, на него неслась разъярённая медведица. Огромная голова втянута в широкие, круто налитые мышцами плечи, лапы с длинными растопыренными когтями выброшены далеко вперёд. Жёлтые клыки. Жёлтая пена.

Утром, в назначенный час, охотники зашли за Малуном. Но он не пошёл с ними. Сказал: срочно нужен в школе.

В тот же день Малун покинул Тул-во.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1077548 - 22/12/15 03:40 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
BAS Оффлайн
бывалый

Зарегистрирован: 21/12/15
Сообщения: 147
Откуда: Артем Россия
Дмитрич, всегда с нетерпением жду, когда выложите очередной рассказ. Спасибо огромное, жду подолжение... cool
_________________________
Comforser SF 3000

Вверх
#1078202 - 23/12/15 12:10 PM Re: С тайгой наедине... [Re: BAS]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено BAS
Дмитрич, всегда с нетерпением жду, когда выложите очередной рассказ. Спасибо огромное, жду продолжение... cool


Кабарга

Привет тебе, приют свободы и покоя,
Родного севера неприхотливый лес!
Ты полон свежести и все в тебе живое,
И столько у тебя загадок и чудес!


В. Рождественский
1
Кое-кто говорит, что кухонные разговоры — плебейские разговоры,
их невозможно уважать, потому что ведутся они в недостойном
пространстве кухни, месте, где работает прислуга. Другое дело
столовая. Там собираются гости, которые ведут себя достойно
и беседуют совсем иначе, чем на кухне. Может, и так. Только у
кого в Стране Советов были эти самые столовые и прислуга. В
нашем городке я таких семей не встречал. Зато я как заворожен-
ный слушал разговоры моих дядьев — страстных охотников и
рыбаков, которые собирались поговорить на нашей кухне, где в
печке трещали лиственничные дрова, пахло жареной картошкой
и дымом папирос.
Прошло время, исчезла страна, называвшаяся СССР, многое
изменилось за стенами старого дома, а в той кухне так же, как и
двадцать лет назад, сидели дети прежних охотников и говорили
те же слова, спорили о том же и даже жестикулировали так же,
как их отцы. А я слушал.
— Могу поспорить, что в твоем списке нет еще одного трофея, — сказал Саша.
— Интересно, кого это у меня нет? — вопросительно поднял
бровь Михаил. — Нет, Сашуля, такого зверя или птицы, съедоб-
ной естественно, которых бы я не добыл. Все, что в нашей тайге
водится, у меня в коллекции есть. За исключением, конечно,
белого медведя.
— Нет, не все. Про медведя белого я и не говорю, я его тоже
не убивал и даже не видел…
— А я видел и мог бы убить, но не стал.
— Знаю, это когда ты был на острове Врангеля.
— Вот-вот. Так кого же еще я не добыл, а?
— А кабарга?
— А… Ну, это не в счет, потому что близко от нас она не
водится.
— Как это не водится? В Якутии водится?
— Водится.
— Ну вот! А ты ее не добывал еще ни разу, так?
— Не добывал, так добуду.
— Вот тогда и будешь говорить, что всех добывал, а пока
давай еще по одной, — и Саша разлил по рюмкам остатки про-
зрачного напитка.
Они выпили, Саша, занюхав корочкой хлеба выпитую водку,
продолжил:
— Добыть кабарожку — это, брат, не так просто. Ну, если,
конечно, по-честному, с ружьишком. Петлей-то или в силок ее
поймать легко, а вот скрасть это уметь надо.
— Не труднее, наверное, чем чубука завалить, — подцепив на
вилку квашеной капусты, парировал Михаил.
— Да потруднее будет.
— Ну что ж, придется попробовать, раз уж без этой самой
кабарги мой список трофеев ты считаешь не полным.
— Попробуй, попробуй.
— И попробую. Вот осенью и поеду.
— А куда, если не секрет?
— Ясно куда — в горы. Она же в горах водится, вот и поеду
на родину нашу, а там по Мае с Пашкой на моторе поднимусь
и к Спиридону на постой.
— Я бы тоже с тобой рванул, да участок не бросишь.
— А ты брось. Ты же ни разу на родине отцов не бывал, а?
— Не бывал.
— Ну, так поехали.

— Нет, не могу я осенью.
— Как хочешь. А пристройку-то к дому срубил? — перевел
разговор на другую тему Михаил.
— Лес еще той весной наловил во время паводка, теперь вы-
леживается. Ему же года три лежать, сушиться нужно, чтоб не
вело потом.
— Это правильно. А как рубить собрался, по-старому?
— Да не знаю пока. Хотелось бы в обло срубить, а может, и
в квадрат буду, чтоб пространство выиграть.
— Дядя Володя в обло ловко рубил, я у него, помню, учился,
когда мне лет девятнадцать было. Ох, и ругал он меня!
— За что?
— Да за все. То топор не так держу, то шкант не такой длины
сделал. Ворчал, ворчал, а сам-то добряк был.
— Да, они все хорошие мужики были. Давай, брат, помянем
их.
— Давай…
Все лето не выходил из головы Михаила разговор с братом и
никак он не хотел смириться с тем, что Александр кабаргу до-
бывал, а он нет, хотя был старше его на целый год и считал себя
не менее умелым и удачливым охотником. В результате этих дум
Михаил оказался в небольшом таежном поселке в предгорьях
Джугжура, где жил друг его отца, старый охотник Спиридон,
или, как его называли в поселке — Спиря.
Узнав причину приезда Михаила, Спиридон сказал:
— Кабарга — очень осторожный и скрытный зверь, и у нас
давно никто специально на нее не охотится. Место я тебе, ко-
нечно, покажу, где ее встретить можно, но охоться один. Если
уж у тебя ничего не получится, тогда поставим на нее ловушку.
— Получится, — твердо сказал Михаил.
— Ну-ну. А зачем тебе, собственно, нужна кабарожка? Может,
струя ее нужна? Так мы ее и в поселке найдем у охотников.
— Нет, мне кабарга нужна как трофей.
— Чего-чего?
— Просто хочу добыть и все.
— И стоило из-за этого за семьсот верст тащиться, у нее даже
мясо не вкусное. Трофей! Делать тебе нечего, — ворчал Спири-
дон, выставляя на стол соленую рыбу, грибочки, холодное мясо
и ржаной хлеб.
— Это дело принципа.
— Кого?
— Принципа.
— А-а-а, — Спиридон повернулся в сторону печи, возле которой
топталась его жена Надежда Захаровна. — Мать! Долго ты
еще возиться будешь?
— Ты что, старый, разбухтелся? — спокойно ответила она.
— Скоро сжарится.
Михаил тем временем открыл свою огромную брезентовую
сумку и начал выкладывать на стол и деревянную лавку банки
и пакеты.
— Это, Спиридон Карпович, тебе, — подавая блестящую
стальную фляжку, сказал Михаил. — Удобно носить в кармане
и из горлышка отхлебывать.
— Ну, спасибо, — вертя в натруженных, жилистых руках
изящную вещицу улыбнулся Спиридон.
— А это вам, Надежда Захаровна, супруга моя Марина в подарок отправила.
— Ах-ах, красотища-то, какая! Вот спасибо, — разглядывая
два больших махровых полотенца, ахала Захаровна, успевая при
этом поглядывать и на сковороду на печи.
На следующий день Михаил с тяжелым рюкзаком на плечах
бодро шагал за Спиридоном по темной, населенной диким зверьем,
бездорожной, комариной тайге. Какой бы глухой не была
эта тайга, она не казалась охотникам мрачной и враждебной,
потому что оба хорошо ее знали и любили особенной, охотничьей любовью.
— Слышь, Мишка, кабарожка-то кормится лишайниками,
теми, что на деревьях растут. Вот как эти, — показывал на дерево Спиридон.
— Ты это учти.
— Учту.
— А такие лишайники знаешь, где растут?
И сам же ответил:
— В хвойной тайге, где темно, сыро и солнышка мало. Вот
там и приглядывайся, может, и углядишь.
— Понял, — односложно ответил Михаил, любуясь янтарными
стволами сосен и суровой красотой сентябрьской тайги.
— Понял, — передразнил Спиридон. — А как мох-то этот
называется, знаешь?
— Мох как мох.

0

— Э нет, в народе его бородачом зовут, а за что? А за то, что
он с деревьев свисает длинными прядями — бородами. Понял?
— Понял.
— Сейчас-то кабарожке и безо мха еды хватает, потому как
она и травку ест. Правда, не всякую, а только ту, что пряная.
И брусничку любит. Ты это учти.
— Учту.
Молча прошли еще километр.
— Слышь, Мишка. Кабарожка-то шибко осторожный и хитрый зверек.
Если она учует, что ты за ней идешь, начнет следы
путать почище зайца.
— Знаю.
— Ничего ты не знаешь. Она, как амба, фокусы показывает,
по своим следам возвращается. Вот ты идешь по следу, идешь,
и вдруг он пропал. Ты как опытный охотник осмотрел все справа
и слева, а его и там нет. Это потому что она, точно ступая в
старый свой след, вернулась назад и в укромном месте сиганула
за камень какой или корягу. Понял?
— Понял.
— Ничего ты не понял. Она так может за день десять раз сделать,
и хрен ты ее найдешь, — насупился Спиридон.
Прошли еще километр.
— Слышь, Мишака. Кабарожка-то кормится ночами, знаешь?
— Знаю.
— Но утром часто задерживается, часиков так до девяти. Вот
в это время, в смысле от восхода солнца и до девяти, и высматривай,
пока она на лежку не устроилась. А то с лежки-то ее без
собаки тебе не поднять ни за что.
— Хорошо.
— Что хорошо?
— Понял, говорю.
Час шли молча. Временами почти из-под ног вылетали глу-
хари и тетерева, но Спиридон даже не поднимал головы, чтобы
проводить взглядом улетавших птиц.
— Может, стрельнем одну на ужин? — спросил Михаил пос-
ле очередного вылетевшего из-за куста глухаря.
— Тащить его до вечера ты будешь? — не оборачиваясь, бросил Спиридон.
Михаил понял, что сказал глупость. На самом деле, зачем
убивать заранее, если это можно сделать на месте.
1
Из захламленной тайги вышли на край неширокого распад-
ка, по дну которого бежал ручей.
— Передохнем? — не дожидаясь ответа, остановился Спиридон
у плоского, поросшего с одной стороны мхом, валуна.
Жуя хлеб с салом, Спиридон время от времени посматривал
на Михаила оценивающим взглядом.
— Забыл тебе вот еще что сказать, — неожиданно заговорил
он. — Кабарга ходит по одним и тем же маршрутам, потому у
нее есть тропы. Тропы эти узенькие и почти ничем не отлича-
ются от заячьих. Отличить можно только по помету. Ясно дело,
что ты его в глаза не видел. Так вот, он похож на кедровые
орешки. Понял?
— Понял, — запив обед водой из ручья, сказал Михаил.
— Да, вот еще что. Там, где она постоянно живет, отхожих
мест у нее немного, потому как помет свой она оставляет только
в строго определенных местах. Найдешь такое место с кучками
«орешков», считай, что и кабаргу нашел.
Спиридон минуту помолчал и продолжил:
— Она и спит-то, как заяц, днем где-нибудь под кустиком
или корягой в одном из нескольких своих логовищ. Потому пов-
нимательнее смотри под коряжки разные. Спит-то она крепко.
По крайней мере, в первой половине дня. Хотя и пуглива до
необычайности.
— Хорошо, Карпыч, спасибо тебе за советы, теперь-то я точ-
но ее найду.
— Эх, молодо-зелено, — Спиридон поднялся с валуна, заки-
нул на плечо ружьишко. — Как говорят хохлы, не говори «гоп»,
пока не перепрыгнешь.
— Так русские говорят…
— Да? А я думал хохлы.
Преодолев за оставшуюся половину дня пологий подъем по
длинному распадку, заканчивавшемуся, по рассказам Спиридо-
на, расщелиной в горе, вышли охотники на большую поляну.
— Вот тут можешь идти впереди с ружьем в руках, — сказал
Спиридон, отступив в сторону и пропуская вперед Михаила.
— Что убьешь, то и есть будем.
— Пришли уже?
— Почти. На том конце остановимся, переночуем, и я утречком
обратно. Не заблудишься теперь, однако?
— Обижаешь, Карпыч.

2

— Да это я так, — улыбнулся старый охотник.
Когда через полчаса Михаил вышел на край поляны, там,
возле трех елей, уже запускал в темнеющее небо яркие искры
небольшой костерок. Спиридон, ломавший еловый лапник и
складывавший его в кучу, завидев Михаила, присел на эту кучу
и закурил.
— Ну, что добыл? Четыре раза стрелял.
— Куропаток вот, — снимая рюкзак, сказал Михаил, хотя
мог и не говорить, потому что все четыре куропатки болтались
на боку, притороченные к патронташу.
— Куропаток здесь много, оттого и соболь держится в этих
местах стабильно.
— Ты охотишься тут?
— Нет, этот участок не мой… До промысла еще далеко, так
что никто сюда сейчас не придет. Народ рыбой пока занят, ягодой,
грибами. У нас же как, не потопаешь — не полопаешь.
В тайге живем.
— Живут в городах, а в тайге выживают, — прикуривая, сказал Михаил.
— Может, и так. Только в городе, по-моему, еще хуже.
— Это почему?
— Суета…
— А ты когда в городе-то последний раз был?
— А я там всего-то три раза и был за всю жизнь, — засмеялся
Спиридон. — Мне и райцентра хватает.
— Понятно. Ну, что начну я, однако, куриц теребить, а то
жрать уже хочется.
— Давай, а я пока балаган устрою. Старый стал, на земле
спать не могу.
Не успел Михаил оттеребить вторую куропатку, а Спиридон
уже заканчивал устраивать нехитрое свое жилище.
— Город, город, — бормотал он. — Вот и сын зовет в город.
Говорит, что если не понравится в квартире жить, домик за городом купит.
— А где сын-то живет?
— В Красноярске.
— В квартире жить понравится. Не нужно печь топить, дрова
заготавливать, воду носить и даже баню топить. Все есть в квар-
тире — и свет, и тепло. Живи себе, радуйся.
— А что тогда делать? Сидеть, сложа руки?
— Ну, хобби заведешь.
— Кого? Это любовницу что ли?
Михаил рассмеялся
— Нет, хобби — это увлечение какое-нибудь. Ну, марки, на-
пример, собирают, пачки от сигарет…
— А зачем мне пачки от сигарет?
— Я говорю, например.
— И что все в городе что-то собирают?
— Нет, конечно. Много и других занятий. В городе и театр
есть, и библиотеки, читай, сколько влезет. Телевизор опять же.
Магазины разные…
— Ну, хорошо. Ты вот говоришь, в городе хорошо, а сам в
тайгу бежишь.
— Так я же на время в тайгу, а не жить.
— Но все же бежишь?
— Бегу.
— Нравится, значит, в тайге?
— Конечно, но только не жить же постоянно.
— Странные вы, городские. Нравится в лесу, а жить в нем
не хотите. Я в толк взять не могу, как, родившись здесь, можно
жить в другом месте. Вот возьми это дерево, — Спиридон кивнул
на огромную ель. — Если его сейчас выкопать и пересадить
за сотни километров отсюда, оно же не приживется, засохнет.
Оно же здесь выросло, каждым своим корешком, даже самым
малым, с землей этой связано, питается водой этой, кормится
тем, что на землю эту падает. Каждая веточка на своем месте
солнышко видит. А оторви его от этой земли — умрет.
— Если с корнями выкопать, не умрет.
— С корнями, говоришь? Если с корнями, то, может, и не
умрет, только все корни не сохранишь, да и те, что сохранишь,
все одно повредишь. И у человека так же. Раз переехал, оставил
часть корней, второй переехал, еще часть потерял, а на пятый
так и вовсе все растерял.
— Хм, — Михаил подбросил в костерок ветку и принялся
опаливать над огнем тушки.
— Человек, Карпыч, наверное, иначе устроен.
— Нет, Мишка. Все в мире устроено по одним порядкам. Вот
тайга наша. Здесь же все друг с другом тысячами невидимых нитей
связано и все друг от друга зависит. Нет здесь ничего лишнего
— ни комара, ни камня, ни кустика, ни травинки. Все здесь

друг другу жизнь дает, и каждый, даже умирая, приносит своей
смертью пользу этому миру. Так и у людей было, только они все
это решили изменить, не ведая, как все потом обернется.
— Почему не ведая? Просвещенное человечество прекрасно
знает, что со временем уничтожит своей деятельностью планету,
но изменить этого уже не может, потому что привыкло ездить
на машинах, жить в благоустроенных домах, вкусно и много
кушать, тепло одеваться и так далее.
— И что, на всей земле так люди живут?
— Наверное. Брат мой Колька поездил по миру, говорит, что
природа самая красивая у нас, а вот живут люди лучше, чем мы,
во многих странах. Кстати, уже есть страны, где природу начали
беречь и даже пытаются восстанавливать.
— Я не шибко грамотный, но скажу тебе одно — нельзя спасти
всю природу, спасая ее в каком-то одном месте. Все в мире
связано, так же как в этом лесу.
— Согласен. Что, куропаток варить будем или как?
— Как хочешь.
— Тогда сварю.
Принеся в котелке воды из ручья, Михаил застал Спиридона
задумчиво глядящим на пламя костра.
— Спиридон Карпыч, может, выпьем по чарке?
— Давай, Мишка… Я вспомнил, что тебе еще о кабарге не
рассказал.
— Да уж кажется все.
— Нет, — твердо сказал Спиридон. — Забыл старый сказать,
что кроха эта шибко крепка на пулю. Попадешь в живот и хрен
ты ее догонишь. Уйдет и так спрячется, что не найдешь и толь-
ко зря погубишь. Потому стреляй только по самым убойным
местам.
— Вот за это спасибо. Я думал, что она как косуля — бах и
лежит.
— У меня случай был, когда ее всю картечью посек, аж ребро
торчало. А она после этого еще и в россыпи ушла, и не нашел
бы я ее, кабы не собака.
— Карпыч, ты как насчет китайской лапши? Добавим в бульончик куропачий?
— Бросай, попробую с удовольствием.
— Да, много ты мне про кабарожек рассказал. А вот что-ни-
будь народное про нее у тебя есть?
— Что народное?
— Ну, легенда там, как, например, про хитрость лис или мудрость сов.
— А, сказки любишь?
— Про зверей люблю.
— Тогда наливай еще по одной.
Крякнув после выпитой водки, Спиридон тихим голосом,
как будто боясь, что его кто-нибудь услышит за ближайшим
деревом, начал рассказывать:
— Вот в таком же лесу, как наш, на берегу такой же реки, как
наша Мая, жили дед да баба, такие же, как я и моя старуха. Де-
тей у них не было, потому что выросли и уехали кто куда. Была
у них только одна корова. Дед веселый был, выпьет немного
и ночами сказки бабке рассказывает или песни поет. Бабка в
это время шкурки звериные выделывает, да деда слушает. И
такие эти сказки интересные были, что с высоких камней чут-
кая кабарга прибегала их слушать. Один раз кабарга и днем не
удержалась. Спустилась к избушке. А во дворе чашка с молоком
стояла. Кабарга половину чашки и выпила. Вернулась старуха
домой и говорит: «Шестьдесят лет в этом лесу живу, а воров не
видывала». Кабарга услышала и от стыда ушла жить на скалы.
Но молоко ей так понравилось, что она стала ходить к избушке
и каждый день украдкой пить его. Рассердились старики, чашку
высоко над землей на колья повесили. Наутро прибежала кабар-
га, а чашка-то высоко. Стукнула кабарга копытами по колыш-
кам, чашка покачнулась, да и выплеснулось молоко кабарге на
спину. Сколько о камни не терлась, по земле не каталась, белые
пятна не стирались. Стыдясь этой отметины, кабарга и теперь
к серым камням жмется, прячется от всех. И только по ночам
выходит она еду поискать. Стыдно ей днем зверям показывать-
ся. Еще воровкой обзовут. Вот так до сих пор она и прячется,
особенно от людей.
— Сказка ложь, да в ней намек, — прикуривая от ветки из
костра, сказал Михаил. — Значит, и на самом деле эта козочка
шибко неуловимая, раз сказку такую про нее сочинили.
— Человека она не любит, это точно. Потому и селится в самых
непролазных, скалистых местах, обычно вдоль обрывистых
берегов небольших рек и ручьев.
— Значит, не зря ты меня сюда приволок. Место-то точно
такое.

— Заметил?
— Встречал тут ее, да?
— Не раз…
— Ну, Карпыч, спасибо.
— Да ладно. Давай уже похлебку-то, выкипит скоро.
Среди бескрайних бореальных таежных лесов, раскинув-
шихся на громадных просторах от Енисея до Тихого океана,
одиноко мерцает огонек небольшого костерка, рядом с
которым спят два охотника. А вокруг в угрюмых чащах, за-
валенных упавшими деревьями, бродят ее обитатели: росо-
махи, медведи, волки. Ночь — время хищников. Но одно бе-
зобидное, хоть и саблезубое, существо тенью скользит среди
темных кедров и до черноты густых зарослей пихт и елей.
Это кабарга. Одни в этих местах называют ее андой, другие
— мекчеке. Мир анды — это тайга, где мхи и лишайники
забираются высоко на деревья и причудливо одевают их, то
сплошь покрывая стволы, то свешиваясь с ветвей бахромой,
делая их еще более непривлекательными для глаз человека.
Но вот наступает утро, первые лучи солнца освещают верши-
ны гор, потом их склоны и луга. Яркие цвета таволги, ши-
повника, а во влажных местах — черемухи, рябины и ивы,
постепенно вытесняют мрачные краски ночи. Пройдет час, и
луговые травы: пижма, кровохлебка, купена, чина, горошек,
горечавка, володушка золотистая, ветреница, купальница ази-
атская, тысячелистник, щавель, костяника, земляника, вене-
рин башмачок, лилия кудреватая, красоднев малый, иван-чай
узколистный, борщевик, дельфиниум, чемерица — все напол-
нят воздух сотнями легких ароматов. И тайга уже не кажется
мрачной и враждебной.
Проснувшись, Спиридон оглядел далекие скалы, тянувшиеся
цепью остроконечных вершин, могучий лес, подходивший к са-
мому берегу ручья. Встал, бесшумно придвинулся к костру, но
брякнул котелком.
— Карпыч, ты?
— Леший это.
— Похож, — выглянув из своего шалаша, сонно улыбнулся
Михаил. — Уходишь уже?
— Без чая я по тайге не ходок.
— Сейчас сообразим.
В чай Михаил бросил несколько листиков мяты, сорванной
тут же на берегу ручья. Пили молча, а когда закончили, Спири-
дон, укладывая свою кружку в заплечный мешок, сказал:
— Ну, я пойду, однако. Ты, Мишка, лучше здесь и оставай-
ся, а то не любит кабарга лишнего шума. Тут ходить недалеко,
так что лучше прогуляться, чем насторожить зверька и впустую
потратить время.
— Хорошо, так и сделаю.
— Ну… — Спиридон протянул мозолистую ладонь с крючко-
ватыми пальцами.
— Пока, — крепко сжал его руку Михаил. — Спасибо, что
проводил.
Через три минуты мелькавшая среди кустов спина старого
охотника исчезла окончательно и, как показалось Михаилу, в
воздухе повисла необыкновенная тишина.
2
В первый день Михаил обследовал оба берега ручья в надежде
разглядеть на сыром грунте следы кабарожки. Следы, конечно,
попадались, но то были следы лосей и даже когтистой росомахи.
К вечеру, пройдя изрядное расстояние, он убедился, что седой
Джугджур умеет прятать от людей не только золотые самородки
и желтый песок, но и детей своих младших — зверей. Михаил
понимал, что благодаря чрезвычайной пугливости маленький
олень вряд ли позволит охотнику подойти к нему на расстояние
выстрела. Но он ожидал обнаружить хотя бы приметы, по которым
было бы ясно, что саблезубый зверек где-то рядом. Увы, и
эти его надежды в первый день охоты не оправдались. По опыту
он знал, что фауна предгорной зоны тайги сильно отличается от
тайги большой, что здесь чаще можно встретить росомаху, рысь
и лося, чем волка, медведя или косулю. Но сегодня он видел
только зайца-беляка, бурундука, да разного вида полевок,
юркавших между камней. Зато птиц в этом месте хватало. Только
за день видел он глухаря, рябчиков, дятлов, сову, кукшу и кед-
ровку. Чтобы не беспокоить обитателей этого края, ни зайца,
ни птиц стрелять он не стал, решив поужинать чем-нибудь из
запасов, принесенных с собой.
Вечером у костра Михаил думал о том, что земля вдоль ручья
похожа на чернозем и совсем не такая, как в долине Туймаа-
да. Да и скалы, которые он видел, были, судя по всему, очень
древними, потому что были сложены из плитняка. Все это оз-
начало, что ледники места эти не затронули и, скорее всего, под
ногами нет вечной мерзлоты. На это указывали и особенности
ландшафта, ничего общего не имевшего с северными районами,
выровненными последним оледенением. Да и климат здешний
отличался приятной мягкостью, вызванной, вероятно, относи-
тельной близостью Охотского моря. «Что ж, день прошел не
зря», — решил Михаил и улегся на ароматную хвойную под-
стилку шалаша.
На следующий день, встав задолго до рассвета, вооружив-
шись биноклем и плотнее обычного обмотав ноги портянками,
Михаил пошел вверх по ручью, к тому месту, где накануне видел
кустарники, зелеными островками разбросанные среди камен-
ных россыпей. Подойдя к ним, он стал тихонько передвигать-
ся вдоль скал, не забывая осматривать окрестности. Ничего в
этот момент не могло ускользнуть от его внимательных глаз, но,
поднимаясь все выше и выше по хребту, он ни разу не заметил
кабарги. Когда солнце поднялось высоко над горами, Михаил
сел на камень, чтобы перекусить и выпить из фляги холодного
чая. Забрался он высоко и далеко вправо уклонился от того мес-
та, где находился его шалаш. С полчаса охотник разглядывал в
бинокль окрестности, но ничего похожего на кабаргу не увидел.
Ему уже стали приходить мысли о том, что старый Спиридон
привел его совсем не туда, куда было нужно, но потом решил не
думать об этом, а поискать еще два-три дня.
Посидев на солнышке некоторое время, он решил спустить-
ся вниз напрямик, прямо к шалашу и обследовать по пути
часть густого леса, врезавшегося острым клином в каменную
россыпь. Вниз шел медленно, глядя в основном вдаль, и когда
рядом, чуть слева что-то неуловимо изменилось, он не был
готов стрелять. Кабарга, вероятно, еще на рассвете устроив-
шись на лежку, поднялась на пару секунд из своего убежища
на прогреваемой солнцем террасе. Навострив уши, она смотрела
вниз, пытаясь увидеть источник шума. Но стоило Михаилу
сделать движение рукой, скидывающей с плеча ружье,
как олень стремглав бросился по камням, забирая вверх по
диагонали от охотника. Кабарга, петляя, пулей пролетела по
камням и исчезла, оставив после себя только затихающий звук
копытцев о камни.
Михаил плюнул с досады. «Сам виноват. Успокоился, пове-
рил, что ее тут нет, ружье на плечо повесил», — ругал он сам
себя. — Если устал ружье в руках таскать, так вовсе не ходи в
лес, охотничек».
Понимая, что второго оленя здесь ему не дождаться, он, уже
не таясь, пошел вниз, решив попытать счастье в лесу.
Лес оказался сильно захламленным, мрачным, прямо как в
рассказах Спиридона. Это обстоятельство взбодрило охотни-
ка. Он осторожно шел от дерева к дереву, зорко приглядыва-
ясь к подозрительным предметам. Пропетляв с час в лесу, он
снова вышел к его краю и обнаружил, наконец, то, что искал,
— тропу. Очень узкая тропка, как туннель, прорезала кусты в
направлении россыпи. Пройдя по ней метров тридцать, Михаил
убедился в правильности своих предположений. Судя по поме-
ту, тропа была кабарожья. В том месте, где тропка выбегала к
россыпи, он подыскал подходящее для засады место и отметил
его, воткнув между камнями палку с привязанным на нее белым
носовым платком. Вырисовывалось два варианта предстоящей
охоты. Первый — «с подхода» на склонах и второй — из засады
на этой вот тропе. «Что ж, за ночь и решим, как завтра будем
действовать. Главное теперь ясно, кабарга здесь есть».
Михаил решил идти к шалашу через лес в надежде подстре-
лить что-нибудь к ужину. Продираясь через чащу, он понял, что
поступил так зря, и резко изменил направление, чтобы выйти
к ручью, туда, где накануне видел рябчиков и глухаря. Уже был
слышен шум ручья, когда он набрел на громадный куст охты
— северного винограда. Матово-синяя, с налетом белой пыль-
цы ягода крупными гроздями свисала с ветвей. Опустившись
на колени, Михаил наклонил к себе самую толстую ветвь и с
удовольствием начал есть спелую ягоду.
В кронах деревьев ровно шелестел ветер, где-то пропищал бу-
рундук. За густым кустом кто-то чихнул. Михаил прислушался.
Тишина. Он решил, что ему показалось, но звук вдруг повторил-
ся. Теперь это было похоже на тихий кашель. Охотник тихонько
сунул ствол ружья в куст и медленно начал раздвигать им ветви.
Секунда, и на него из образовавшейся в кусте «форточки» ус-
тавились черные на огромной, заросшей бурой шерстью морде
звериные глаза. Страха не было, рука сама опять медленно при-
тянула ствол обратно — «форточка» бесшумно закрылась. Ми-
хаил, сжав зубы до звона в ушах, большим пальцем передвигал

100

вперед предохранитель, всем своим существом почему-то желая
не услышать металлического щелчка. Щелчка не последовало. За
кустом было тихо. Очень-очень медленно он встал с колен и, не
спуская глаз с куста, затаив дыхание, начал отступать назад…
Только перепрыгнув через ручей, он остановился и вытер с
лица пот, неизвестно когда выступивший. «Ну и денек! —
оглядывая прибрежные кусты на той стороне ручья, подумал он.
— Не удивлюсь, если еще чучуну встречу. Нет, пора к костру. К
черту рябчиков! Хотя… Может, наоборот, пострелять? Мишка
от выстрелов должен уйти, если не дебил, конечно. Какой-то
он мне заторможенный попался. Ягод нажрался, гад, и кайфует.
Ну, все. Раз не напал сразу, значит и не нападет». И Михаил
уверенно зашагал вдоль ручья.
Неожиданно вылетевший глухарь заставил вздрогнуть, но от-
работанным до автоматизма движением охотник взметнул ствол
вверх, замер на мгновение, и тут же с невероятным грохотом
раздался выстрел. «Ах-ах-ах!» понеслось по тайге. «Ух-ух-ух!»
отозвалось с гор. Сразу откуда-то вылетело несколько разных
птичек, где-то с шумом упала сухая ветка, в кустах бил крылья-
ми упавший глухарь.
Ложась спать, Михаил решил, что ночью сядет в засаду на
тропе, а если не получится, тогда уж и вскарабкается на гору.
Сытый и спокойный, прижимая к боку надежный ТОЗ, он
заснул быстро и крепко.
Палка с платком нашлись быстро, благо ночи стояли лунные
и безоблачные. Из распадка тянуло прохладой. Михаил подумал,
что и это ему на руку, не унюхает его кабарга, потому что идти
будет вверх. Устроившись среди камней, он замер. Ночь все
не хотела уступать свои права, утро «задерживалось», хотелось
спать. Наконец, небо начало сереть, отчего у земли стало еще
темнее. «Странный эффект», — подумал Михаил, наблюдая, как
постепенно из размытых пятен начинали вырисовываться отдельные
камни. Почти под бедром пискнула полевка, в воздухе
беззвучно промелькнула то ли летучая мышь, то ли какая-то
птица. Мелкие звезды начали исчезать одна за другой. «Сейчас
на реке самый клев», — почему-то подумал Михаил и тут же
понял почему. Внизу, над распадком начал подниматься туман.
А звезды все гасли и гасли. Вот сзади небо уже совсем посветлело,
и камни уже не черные, а привычно серые. Подул едва
101
ощутимый, легкий ветерок — предвестник скорого восхода солнца.
Михаил пошевелил затекшей ногой и, переложив ружье,
поднес к глазам бинокль. Что-то было не так. Он тут же отложил
бинокль в сторону: «Нечего там смотреть, а тридцать метров до
тропы я так уже хорошо просматриваю». Какая-то сила вдруг
заставила его взять в руки ружье и еще пристальнее вглядеться
в кромку кустов. Через мгновение обостренный слух уловил еле
слышное шипение. В кустах что-то происходило. Еще миг, из
кустов стремглав вылетела она и резко остановилась. Да, это
была она! Задняя часть немного выше передней, коренастого
телосложения, со стройными конечностями, довольно длинной
шеей и закругленной мордочкой. Длинные, с половину головы
уши нервно вздрагивали.
Палец уже был готов нажать на курок, когда следом за кабаргой
из кустов выскочил еще один зверь, явно ее преследовавший.
Оба бросились к россыпи, а охотник вдруг, подмигнув
олененку, резко перевел прицел на хищника и почти мгновенно
нажал сначала на один, потом на другой курок.
Свирепый зверь в дикой предсмертной злобе царапал когтями
и постепенно затихал. Эхо давно унеслось куда-то
вверх, вслед за маленьким оленем, а на затихшей росомахе легкий
ветерок шевелил длинную шерсть.
«Вот и все, — вставая из засады, подумал Михаил. — Не
будет у меня желанного трофея, и опять меня будет доставать
Сашка. Ну и пусть. Что-то не дало убить это маленькое чудо,
значит, так и должно было случиться».
Росомашью шкуру Михаил подарил Спиридону, присовоку-
пив к ней двадцать патронов и наручные часы «Сейко».
Спиридон в долгу не остался и загрузил в отплывавшую с Михаилом
лодку тридцатикилограммовую тубу с солеными хариусами.

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1078922 - 24/12/15 03:01 PM Re: С тайгой наедине... [Re: hiker]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Ни к ЧАМУ это....
Свое я отстоял с лихвой)))
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1078926 - 24/12/15 03:03 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Дмитрич, спасибо.
Но как один мультперсонаж говорит маловато будет! Ишшо хочу))) пожалуйста...
Порою ка я тырнэт....поищу Санги.


Отредактировано super.pepelaz (24/12/15 03:04 PM)
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1078943 - 24/12/15 03:23 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Дмитрич, спасибо.
Но как один мультперсонаж говорит маловато будет! Ишшо хочу))) пожалуйста... Порою ка я тырнэт....поищу Санги.


Привет!

В.М.Санги наедешь легко...
Но Н.Решетникова к сожалению пока нет (кроме как у меня)...
Он очень большой скромняга... Я восполняю этот пробел....
Следи за событиями... ;-)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1080258 - 27/12/15 09:27 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Дмитрич
Он очень большой скромняга... Я восполняю этот пробел....


Якутский Лох
1
Так уж устроен человек — не может жить без сказки. Причем
время и прогресс не могут избавить его от этой привычки, ско-
рее, наоборот. Если раньше человек верил в лешего, якобы мо-
рочащего его в лесу, то теперь в сказках для взрослых появились
НЛО и чудовища типа Лох-Несского. Причем всегда найдутся
люди, на вид вполне вменяемые, которые поклянутся, что стал-
кивались с нечто подобным, как говорится, нос к носу.
Летом 1984-го года в моем рабочем кабинете появились двое.
Прежде чем пойдет речь об их приключениях, необходимо с
ними познакомиться.
Итак, Александр. Двадцать восемь лет. Кабинетный работ-
ник одного из геологических управлений. Фигура увлекающа-
яся, способная, поддавшись душевному порыву, совершить
необдуманный поступок. Внешность удивительно соответству-
ет характеру: брюнет с правильными чертами лица, резким из-
ломом бровей и дрожащими при эмоциональном возбуждении
ноздрями. При невысоком, метр семьдесят, росте у Александра
были широкие плечи и развитая мускулатура.
Другой, невысокий, худощавый парень, был одет в кирзовые
сапоги, брезентовую куртку с капюшоном и шляпу с москитной
сеткой. На боку висела полевую сумку, что красноречиво свиде-
тельствовало о его причастности к полевым работам. Первое, что
бросалось в глаза, — роговые очки с толстыми стеклами и изви-
няющаяся улыбка на бритом, бледном лице. Звали его Дмитрий.
11
Маршрут «Большая Медведица»
— Разрешите, Николай Анатольевич.
— Входите, Александр. Если вы вертолет просить, сразу го-
ворю — нет возможности. Видели, целый лагерь возле вокзала?
Все ждут очереди. Пожары у нас, — предвосхищая возможную
просьбу, заговорил я, по-приятельски протягивая руку.
— Да нет, у меня на этот раз личное дело, — Александр бук-
вально упал в кресло напротив стола. — Вот коллеге из Москвы
нужно помочь попасть в одно местечко.
— Личное это запросто. В какое место?
— На озеро Лабынкыр… Как-нибудь… Я заплачу, — пробор-
мотал Дмитрий, поправляя указательным пальцем очки.
— Лабынкыр? Где это?
— Вот, — Дмитрий вынул из полевой сумки карту, подошел
к столу и показал на точку.
— Мы туда не летаем. Вам в Оймякон нужно, а там уже ис-
кать, как до этого озера добираться.
— Да?
— Там что, экспедиция работает?
— Нет. Я сам. Мне нужно туда.
— Как это «сам»?
— Ну, сам хочу побывать.
— С одним рюкзаком и накомарником? — с усмешкой спро-
сил я.
— А что?
— Там, уважаемый, полюс холода. Нет ни гостиниц, ни сто-
ловых, ни туалетов.
— Я это понимаю.
— А если понимаете, на что же тогда рассчитываете?
— На себя.
— Однако, — с нескрываемым любопытством взглянул я на
смельчака. — Есть еще один вариант. Летите в Хандыгу, рейс
через час. Оттуда иногда летают вертолеты в интересующий вас
район. Найдете там командира звена Петра Васильевича, он, я
думаю, поможет.
— Спасибо.
— Подожди, Анатольевич, — вмешался в разговор Александр,
— наш гость погорячился. Ясно, что он не один туда собирается.
Нас будет трое, и все, что нужно, мы, конечно, возьмем. К тебе
потому и пришли, что на рейсовом самолете все не увезешь.
— Так. А что тебе-то там делать, на озере этом? Рыбу ловить?
11
— Да нет, искать там будем Лох… Забыл, как его. Лоха, ко-
роче.
— И давно Лох там потерялся?
— Да, говорят, пару миллионов лет назад, — засмеялся Алек-
сандр
— Извините, — опять заговорил Дмитрий, — Александр имел
в виду доисторического ящера, схожего с Лох-Несским чудови-
щем.
— Так. Вы, мужики, сюда пошутить пришли, да?
— Да какие шутки! Есть сведения, что в этом озере на самом
деле живет какой-то монстр.
— Понятно. Все равно мы туда не летаем.
— Ну, а через Хандыгу?
— Записку напишу Васильевичу, а с ним сами договаривай-
тесь. Устроит?
— Устроит, — согласился Александр.
— Чай будете?
— Конечно, будем. Чай не пил, какая сила? — весело ответил
Александр.
— Думаете, я вам просто так чай предлагаю? Нет, мужики,
вы мне должны про Лоха этого рассказать. Что там за крокодил
такой завелся и откуда информация. Идет?
— Дима, расскажешь?
— Хорошо.
— Вы садитесь, Дмитрий. Как говорится, в ногах правды
нет.
— Итак?
— Есть теория, что в некоторых водоемах нашей планеты
могли сохраниться доисторические животные. Как это могло
произойти, вопрос отдельный, я о нем говорить не буду. А вот о
конкретном существе из озера Лабынкыр я впервые прочитал в
старом номере журнала «Вокруг света». Заинтересовался, нашел
записки из дневника начальника геологической партии Восточ-
но-Сибирского филиала Академии наук СССР Твердохлебова и
техника-радиометриста Башкатова. Эти геологи наблюдали ги-
гантское животное еще в июле 1953-го года в озере Ворота, что
находятся недалеко от Лабынкыра. Я начал собирать материалы
по этой теме и в результате убедился, что рассказанное Твер-
дохлебовым может быть правдой. Вот, чтобы проверить это, я и
хочу попасть на озеро.
Якутский Лох
120
Маршрут «Большая Медведица»
— И как он выглядит, зверь этот?
— Обыкновенно: огромное туловище с четырьмя ластами,
длинная шея с маленькой головой.
— Интересно. Но не понятно, как же он подо льдом может
жить, чем питается и дышит. Это, как я понимаю, не рыба?
— Наверное, впадает в долговременную спячку, как некото-
рые современные земноводные.
— Понятно. Но если он спит, как вы его найдете?
— Взорвем озеро, — выпалил Александр.
Вот так начиналась эта история.
Через неделю компания, к которой присоединился еще
один романтик по имени Виктор, высадилась на берегу озера
Лабынкыр. Местность вокруг озера оказалась более гористой,
чем предполагалось. В долинах просматривались многочис-
ленные озерки, болота и ручьи. Место для лагеря выбрали на
мысе восточного берега, строго напротив центрального остро-
ва. Недалеко было еще одно маленькое озерцо, соединявшееся
с Лабынкыром ручьем. Кругом громоздились сопки, поросшие
у подножия редкими лиственницами. Макушки некоторых со-
пок покрывал стланик, другие серели голыми, безжизненными
камнями. За сопками небосвод подпирали суровые горные вер-
шины. Тихая, гладкая, как лед, вода отражала бледно-голубое
небо. Недалеко от берега летела чайка. Чахлые лиственницы с
редкими, короткими ветвями составляли прозрачный лес. Нуд-
но гудели комары.
— Дима, а озеро-то громадное. Как мы тут твоего Лоха ис-
кать будем? — спросил Александр, вглядываясь в бесконечную
водную гладь.
— Он нас сам найдет, — ответил Дима, шаря в своем безраз-
мерном рюкзаке. — Главное, ему приманку положить.
— Какую приманку? — спросил Виктор. — Сашку?
Все засмеялись.
— Нет, Сашка нам самим пригодится. А вот оленя подстре-
лить не мешало бы.
— Ну, это не проблема, — заявил Александр. — Только как
он эту приманку унюхает, если озеришко это, судя по карте,
длиной четырнадцать километров, а шириной четыре?
— А здесь кто-нибудь живет? — Виктор вынул из ящика то-
пор и попробовал пальцем лезвие.
121
— Откуда? Говорят, осенью приезжают рыбаки, а так мес-
тные это озеро стороной обходят, боятся местного чудовища.
Известно, что ближайший поселок Куйдусун находится к северу
от нас, примерно в ста километрах.
— Ладно. Давайте палатку ставить, лагерь обустраивать и
рыбу ловить, иначе помрем с голоду, — подвел итог Виктор.
На камнях, под которыми невероятной глубины вечная мер-
злота, в простом спальном мешке, брошенном на подстилку, не
поспишь. Пришлось рубить жерди из чахлых лиственниц с лип-
кими, занозистыми стволами. Рады бы лапника елового добыть,
да негде, вокруг только не раз горелые лиственницы, ягель да
кустики голубики. Лишь Виктор, бывший геолог, прихватил с
собой оленью шкуру, способную победить холод любой, даже
вечной мерзлоты.
К вечеру спустили на воду пятисотку — большую надувную
резиновую лодку. Перебрав пару сетей, Александр и Виктор
поплыли искать удобное место для заброски сетей, а Дмитрий
взялся устанавливать на берегу так называемые средства объек-
тивного контроля. У кромки воды он поставил два штатива с
фотокамерами, в воду опустил градусник для измерения темпе-
ратуры, на валун аккуратно поставил портативный магнитофон
с огромным микрофоном. Потом подумал и завернул магнито-
фон в целлофан. Осмотрев все свое хозяйство, вынул блокнот и
сделал в нем первую запись:
«18 августа. Разбили лагерь. В 18.00 установил приборы наблю-
дения. Погода ясная. Много гнуса. Первые впечатления: край очень
суровый. Озеро лежит на месте центрального моренного амфите-
атра на Сордонохском плато. Берега и дно — валунисто-галечные.
Вода пресная и прозрачная. Водорослей нет. Температура воды
у берега + 12 градусов. Следов неизвестного животного пока не
наблюдал».
Закончив фразу, Дмитрий поднял глаза от блокнота и замер.
Прямо напротив него, метрах в ста от берега вода вспенилась,
и от этого места по совершенно гладкой поверхности пошли
круги. Очнувшись, Дмитрий кинулся к штативу с фотокамерой,
но сколько ни всматривался в серую гладь, так больше ничего
и не увидел.
Вернувшиеся через час Виктор с Александром принесли
рыбу. Дмитрий рассматривал ее, пытаясь определить название.
Якутский Лох
122
Маршрут «Большая Медведица»
— Это сом, да?
— Нет, это налимчик.
— А это, наверное, сиг?
— Нет, Дима, это валек.
— Валек? Что это за рыба?
— Хорошая рыба. Напротив устья ручья мы нашли одно мес-
то. Похоже, его там много. Пока вторую сеть ставили, в первую,
видишь, сколько попало. Правда, не крупная, но для еды самое
то.
— Валек — это палка такая для катанья белья, для теста и
вообще механическое название, — не унимался Дмитрий.
— Валек — это рыба семейства сиговых, — объяснил Виктор.
— Если не хочешь его вальком называть, называй сигом, от это-
го вкус не изменится.
Вечер прошел спокойно. А когда горы почернели, превра-
тившись в причудливые силуэты на фоне чуть алого закатного
неба, путешественники после вкусного ужина расселись возле
костра и закурили.
— Дим, расскажи про Лоха еще чего-нибудь, — попросил
Александр.
Дмитрий, как только речь заходила о таинственном живот-
ном, преображался.
— А что именно тебя интересует?
— Ну, я понимаю, что Лох этот не млекопитающее и не рыба.
Так?
— Вероятно.
— Тогда кто? Земноводное?
— Я думаю, что это экологический аналог крокодила.
— За полярным-то кругом, на полюсе холода? Ну, ты даешь.
Вот за этими горушками зафиксирована температура минус 71,2
градуса по Цельсию! — выпалил Александр.
— Знаю я, ты мне об этом пятый раз говоришь. Но есть све-
дения, что в конце мелового периода в Арктике или Антарктике
обитал кулазух — крупное земноводное десятиметровой длины. Во
время полярной ночи он, очевидно, впадал в анабиоз, а в теп-
лое время активно охотился на водных животных и даже на не-
больших динозавров, приходивших на водопой. Уже в те времена
он являлся реликтом, потомком древних земноводных карбона и
перми. Можно предположить, что ареал этого хищного земновод-
ного, простиравшийся на огромных площадях, был впоследствии
12
разорван дрейфом континентов, и его потомки эволюционирова-
ли уже отдельно, но в сходных условиях. В более низких широтах
их постепенно вытеснили крокодилы, а в приполярных районах
они чувствовали себя неплохо, и некоторые особи могли пережить
катаклизмы и оледенения и дотянуть до наших дней в виде изо-
лированных популяций. Строение и метаболизм земноводных как
раз позволяет им существовать в суровых условиях, длительное
время обходиться без пищи, переносить отрицательные темпера-
туры. Вот и живет-поживает этот кулазух и в наши дни.
— Такому крокодилу жрать нужно, знаешь, сколько, — воз-
разил Виктор.
— Так есть же свидетельства, что здесь пропадают олени, со-
баки и даже люди. Многие видели, как это существо утаскивало
под воду оленей. А кулазух питался ракообразными, моллюска-
ми, рыбами и даже мелкими динозаврами. Заметьте, мелкими,
такими по размеру, как, например, олень или медведь.
— Ладно, добуду я тебе приманку и поглядим. Нам-то с Са-
шей тут и без Лоха хорошо. Порыбачим, поохотимся, все не
дома сидеть.
— Точно, — поддержал Саша. — А не пора ли нам вздрем-
нуть?
Как только не выгоняли из палатки комаров, всех выгнать
не удалось. От заунывного их гудения Дмитрий долго не мог
заснуть, а когда тяжелая дрема все же начала побеждать, возле
палатки раздался громкий нечеловеческий смех. Дима вскочил
и растолкал спавшего рядом Виктора.
— Что это? — прошептал он.
— Спи ты, блаженный, это куропатка кричит, — отмахнулся
Виктор.
Новый день не приходит, новый день нарождается. И это
совершенно точно. Если ночь символизирует собой докосми-
ческую и предродовую тьму, хаос, смерть, безумие, разрушение,
возвращение к утробному состоянию мира, то утро — воскресе-
ние и приход Христа, несущего свет в мир.
Вот и Дмитрий, не сомкнувший глаз все темное время суток,
как только забрезжил рассвет, успокоился и уснул. Его можно
было понять — он не бывал в тайге. Практику проходил в Мол-
давии, работал в московском НИИ. Если и выезжал в «поле», то
это была то Владимирская, то Волгоградская области.
Якутский Лох
12
Маршрут «Большая Медведица»
Разбудил его резкий звук выстрела и последовавшая за ним
брань. Дмитрий выбрался из спального мешка, нацепил очки и
выглянул из палатки.
На зеркально гладкой поверхности озера плавала чайка. Воз-
дух как коктейль из ароматов всевозможных растений. Солнеч-
ные лучи осветили верхушки сопок на противоположной сто-
роне озера, приглашая все живое к дневным заботам. А забот
у обитателей тайги много. Скоро, очень скоро именно здесь
наступит самая холодная на всей Земле зима, которую нужно
пережить. А чтобы ее пережить, нужна теплая нора, запас жира
или пищи. Вот и природа устроена так, чтобы летний день в
этих суровых краях был длиннее ночи. «Успевайте! — говорит
она. — Ешьте, стройте, учите детей летать, прыгать, охотиться.
Скоро я вас испытаю».
— Привет, Саша. Ты в кого стрелял? — увидев Александра,
стоящего у воды с карабином в руках, спросил Дмитрий.
— Не знаю, может, щука большая всплывала, а может, еще
какая рыбина. Спинища вот такая, — развел руками Александр.
— Жалко промазал, а то бы у нас на обед котлеты были знат-
ные.
— А Виктор где?
— Он еще на рассвете ушел пробежаться по округе. Ты же
сам просил мяса на приманку, вот он и пошел посмотреть, что
да где бродит.
— Один?
— А что за олешкой нужно гурьбой ходить? Вот если добудет,
тогда и пойдем мясо таскать, да ноги ломать по кочкам и валеж-
никам. Это тебе не Арбат.
Дима ничего не ответил, взял из палатки туалетные прина-
длежности и направился к воде.
Пока он чистил зубы, брился и умывался, Александр раз-
вел костер, поставил чайник и нарезал просолившуюся за ночь
рыбу.
— Дим, попробуй-ка вот этот кусочек валька с черным хле-
бушком.
Дима жевал хлеб с рыбой, смотрел на воду и молчал.
— Дим, ты что сегодня такой тихий?
Дмитрий посмотрел в глаза Александру:
— Саш, как ты научился спать в тайге в палатке и не боять-
ся? Я всю ночь не мог заснуть, все прислушивался. Я что трус?
12
— Почему трус? Фрейда читал, наверное, а?
— Нет, не читал.
— И правильно. Понимаешь, страх — это рациональное
выражение инстинкта самосохранения, нормальная реакция
на восприятие внешней опасности. В формулировке могу,
конечно, ошибиться, но примерно так. Раз ты испытываешь
чувство страха, значит, подвергаешься воздействию факторов,
вызывающих напряженное ожидание угрозы. Какие угрозы
ты ждал? Медведь ли нападет? Лох ли твой на берег выпол-
зет? Чего?
— Не знаю, просто не могу заснуть, прислушиваюсь…
— Запомни, в тайге страх — это отсутствие опыта. У тебя
просто не было времени осмыслить впервые пережитое. Ты же
первую ночь в тайге, так?
— Так.
— Ну, вот. Сегодня будешь спать лучше, завтра еще лучше, а
через неделю и вовсе все страхи пройдут.
— Может, я по натуре трус?
— Да все мы так начинали. И я тоже. Ты чайку покрепче
завари себе, а то днем спать захочешь.
— Саша, нам сегодня с тобой нужно будет на остров спла-
вать, там посмотреть. Вдруг следы какие есть. Ты как?
— Да легко. Сейчас позавтракаем и вперед.
— А Витя?
— Что Витя? Если пустой придет, найдет, чем заняться или
спать завалится. А мы на обратном пути сетешки проверим.
Скрипит лодочная резина. Булькает вода под веслами и у
бортов. Чуть тянет ветерком.
Через каждые двадцать метров Дмитрий опускал до дна леску
с грузилом на конце, чтобы определить глубину. Леска у него
была особая: на каждых десяти метрах — метка, означавшая ту
или иную цифру. Данные он заносил в блокнот. Саша греб и,
чтобы как-то скоротать время, рассказывал Диме всякие охот-
ничьи небылицы.
За пятнадцать метров до острова глубина составляла уже со-
рок метров.
— Интересное сооружение, — сказал Дмитрий. — Как такой
маленький островок появился в самом глубоком месте разлома?
Представляешь, этакий столб из камней. Может, его кто-то вы-
Якутский Лох
12
Маршрут «Большая Медведица»
ложил? В смысле, может, островок искусственного происхож-
дения, а?
— Лох тебе его и выложил. Сейчас на остров встанешь, а он
как зашевелится.
Пристали. У островка обнаружилось две макушки: одна —
каменная, другая — заросшая дикой травой. Небольшой, в не-
сколько метров галечный пляж имел метровую полоску песка, к
которой и устремился Дмитрий в надежде увидеть какие-нибудь
следы. Но кроме фиолетового помета чаек, гнездившихся среди
травы, и камней на второй макушке острова ничего не нашлось.
Дима набрал в пузырек песок с пляжа, обошел остров и предло-
жил возвратиться в лагерь.
— Ты обратил внимание на цвет помета местных чаек? —
спросил он Александра.
— Дерьмо, как дерьмо, — отмахнулся тот.
— Он синего цвета. Значит, в рыбе, которую едят птицы, есть
какой-то необычный минерал. Или они этот минерал еще где-то
находят и употребляют в пищу с какой-то определенной целью.
Александр от души рассмеялся:
— Дима, это же обыкновенная голубика. Ягода. Ею в тайге
все живое питается. Вот в тайгу пойдем, я тебе целые горы по-
кажу «минералов», которые медведи оставляют.
Дмитрий задумался, потом взял свой блокнот и стал писать.
У восточного берега пустое, без растительности дно пестрело
сквозь прозрачную воду разноцветными камнями.
— Дима, садись на весла, а я рыбу из сетей выбирать буду.
— А откуда ты знаешь, что она там есть?
— Смотри, — Саша показал рукой на воду слева от борта.
В прозрачной воде было видно не только запутавшуюся в
сети рыбу, но и тонкие капроновые нити. Светлые березовые
наплава ровной строчкой тянулись к устью ручья.
Александр бросал рыбу прямо на дно лодки.
— Эй, мечтатель, держи лодку прямо, чтобы не сносило в
сторону.
Дмитрий стал немного отгребать.
— Зачем нам столько рыбы? — спросил он.
— Варить, жарить. Лоху твоему на бережок положим. Михал
Потапычу унесем. Глядишь, и придет на запашок. И вообще,
интересно. Смотри, какая рыбка знатная. Это тебе не хек из
московского гастронома. Чистейший продукт, его сырым мож-
12
но есть и не бояться за здоровье. Поплыли теперь вон туда,
— Александр показал на огромный валун.
Далеко над лагерем поднялся сизый дымок.
— О, Виктор вернулся, — показал на дымок Саша. — Давай-
ка я снова на весла сяду, а то ты до вечера грести будешь. Что
вы все в городах такие хилые, не кормят вас что ли?
Дмитрий смотрел в прозрачную воду, думая о словах Алек-
сандра: «Да, тут он прав. Силенками мне с ними не сравнится».
Особенно Дмитрий завидовал Виктору. Этот коренастый, под-
вижный парень с рыжими, кудрявыми волосами и боксерским
носом наверняка нравился женщинам. А его, очкарика, девчон-
ки почти не замечали, хотя он всегда хорошо учился, неплохо
танцевал и знал много стихов.
В следующую минуту Дмитрий мог поклясться, что увидел
тень, быстро проскользнувшую под лодкой. Он даже вздрогнул,
что не ускользнуло от зорких глаз Александра, вопросительно
взглянувшего на него.
— Тень… — Дмитрий показал в воду.
Ничего не говоря, Саша поднял палец вверх, указывая Дмит-
рию, куда нужно смотреть.
От лодки удалялась крупная птица.
— Это ты ее тень видел, — пояснил Саша. — Вода прозрач-
ная, вот и эффект.
Дмитрий смутился.
— Что-то я проголодался, — вглядываясь в берег, сказал
Александр. — Может, Витька что-нибудь нажарил, а?
— На, — Дмитрий достал из нагрудного кармана маленькую
шоколадку и протянул приятелю. — Взял вот на всякий случай.
— Спасибо. Только я этим не наемся. Ты ее сам лучше при-
кончи. А мне бы мясца с килограммчик, да пожирнее.
Дима положил шоколадку обратно в карман.
— Приплывем, сразу налимов на сковороду, они за десять
минут готовы будут, — мечтательно сказал Саша, налегая всеми
силами на весла. — Ты ел когда-нибудь жареных налимов?
— Нет. Но я ел сома, зажаренного в кукурузной муке, — от-
ветил Дима и сразу почувствовал голод.
До берега оставалось метров тридцать. Вместе с запахом дыма
до рыбаков доносился тонкий аромат жареного мяса. Александр
греб как раб на галерах, только его подгонял не кнут, а голод.
Якутский Лох
12
Маршрут «Большая Медведица»
— Ну, как сходил? — выбираясь из лодки, спросил Алек-
сандр Виктора.
— Нормально. Медведей полно, а вот мяса, похоже, не так
много вокруг бродит. Следы есть по ручьям и марям, на озере
сохатый наследил, но на глаза не попался. Завтра поднимусь
повыше, может, барашка скраду.
— Я с тобой пойду, — заявил Александр. — Что там ты такое
вкусное наварил? Воняет…
— Не воняет, а пахнет. Согрешил маленько — кабаргу за-
стрелил.
— Да, нормально. Тут их не меряно. Мы на практике, на
Становом, несколько штук съели, но их там от этого меньше
не стало.
— Дима, ты где? Хватит возиться. Поедим, потом и займешь-
ся своими стекляшками, — позвал к столу Виктор.
За столом Виктор спросил:
— Дим, а как ты ночью собрался фотографировать? Пока
добежишь до штатива, твой Лох сбежать успеет. Может, при-
способу какую придумаем, типа сигнализации?
— Да он ночью и фотать не будет. Темно, — отложив чисто
обглоданную косточку, сыто улыбнулся Саша.
— У меня в одной камере пленка дневная на 65 единиц, а в
другой ночная на 250, плюс вспышка. Так что, все получится.
— Я и говорю, что получится, если добежать успеешь и но-
чью найти свои камеры.
— А что ты предлагаешь?
— Подумать нужно. Сейчас на вечерней зорьке я поплыву со
спиннингом. Пока буду кидать, может, что и придумаю, — Вик-
тор встал из-за стола. — Тебе, Саня, посуду мыть, завтра Диме,
а послезавтра мне.
— А почему с меня начинаем?
— Аномальное это место: все наоборот, — пошутил Виктор.
— Я самый старый, ты, как я понимаю, самый молодой.
— Да ну! На аномальном месте должна чувствоваться маги-
ческая сила, а я здесь что-то ничего такого не замечаю. Все как
на любом другом озере: комары, чайки, рыба, камни, — отки-
нувшись на камень, ответил Александр.
В это время в лесу раздался крик совы.
— Ну вот, помянул магию. Сова днем кричит — к проблемам,
— поднял вверх палец Виктор. — Поплыл я гольца ловить.
12
— Саша, давай я посуду вымою, — предложил Дима, когда
ушел Виктор.
— Ну, если хочешь, так и быть, уступлю эту высокую честь
тебе. А я пойду, однако, дровишек понатаскаю. Через часок-
другой рыбки испечь нужно, я что-то не наелся… А, Дим? Съе-
ли целое парнокопытное и не наелись, — засмеялся Саша.
Из-за гор, напротив лагеря, резанул в последний раз одино-
кое облако солнечный луч и пропал. Розовый закат, покачива-
ясь на воде, медленно превращался в оранжевый, потом в фио-
летовый. Наконец, он почернел и слился с отражением другой
части небосвода, той, откуда шла ночь.
Дмитрий смотрел на пламя костра и размышлял о заворажи-
вающей способности огня. «Смотришь, смотришь и не хочется
отводить взгляда», — думал он, ловя себя на том, что в постоян-
но менявшихся языках пламени видит не огонь, а свой москов-
ский двор, аэропорт Домодедово, Нину.
— Почему именно Нину? — произнес он вслух.
— Дим! Ау! Ты где? — улыбнулся Александр.
— А? Да… Вспомнилось что-то, — встрепенулся Дмитрий.
— Не что-то, а кто-то.
— Так… Знакомая.
— Ну-ну, — Александр разгреб горевшие головешки и поста-
вил на угли закопченный противень.
— Витек вот-вот подгребет, как раз к жаркому из налимчика.
Вкуснейшая рыбка, доложу я тебе. Но только пока свежая.
Над костром, воспользовавшись отсутствием огня, замелька-
ли ночные мотыльки и мошки. Тени расплылись, ночь подкра-
лась к самым спинам людей. Где-то за горой поднимался месяц.
Даль раздвигалась все шире и шире. Казалось, все звуки исчезли
вместе с остатками дня. Вдруг на воде послышались отчетли-
вые, ритмичные всплески. Дмитрий шагнул от костра.
— Виктор, это ты? — прокричал он, всматриваясь в черноту
вечера.
— Нет, это не я, — донеслось из темноты. — Это якутский
Лох.
Лодка мягко уткнулась резиновым носом в каменный берег.
— Поймал? — спросил Александр.
— Сардон только.
— Сардон это кто?
Якутский Лох
1 0
Маршрут «Большая Медведица»
— Щука.
— Понятно.
— Но зато посмотри, какая, — Виктор поднял со дна лодки
громадную, длинною метра полтора рыбину. — Чуть меня из
лодки не выдернула. Думал сначала, что это твой Лох решил у
меня блесну умыкнуть.
Александр перехватил щуку и понес ее к костру, комменти-
руя по дороге, что он сейчас с ней сделает:
— Икру в противень, брюхо испечем, резину на берег Лоха
прикармливать.
— Эх, хорошо, — подойдя к костру и потирая руки, сказал
Виктор. — Рыбы здесь полно. Саня, может по полкружечки, а?
— А где у щуки резина? — глядя, как Саша ловко орудует
ножом, спросил Дмитрий.
— А у такого крокодила везде резина, — засмеялся Саша.
— Филе, по-вашему, понятно?
— А…
На импровизированный стол, вернее, деревянный ящик из-
под китайской тушенки «Великая стена», освещенный двумя
свечами, вскоре был поставлен противень с жареной рыбой. На
костре шипели куски щучьего брюха, лежавшие толстой нечи-
щеной шкурой прямо на углях.
— Ну что, друзья, за успешную рыбалку, — Виктор поднял
кружку.
Металлический звук от столкнувшихся посудин полетел да-
леко-далеко над загадочным озером, и тут же в ответ раздался
громкий всплеск.
— О, наш Лох проснулся, — засмеялся Александр.
После вечернего затишья все вокруг начинало жить особой,
ночной, сказочной жизнью: кусты, деревья и древние леднико-
вые камни под колдовским светом луны наполнились тайнами
и превратились в призраки.
2
Вокруг еще стояла тишина, как это бывает на переломе от
ночи к утру, когда Александр и Виктор, перекусив остатками
ужина с холодным чаем, ушли на охоту. Звезды почти погасли,
тонкие, с редкими ветвями лиственницы, казалось, плыли стой-
мя в прозрачной голубоватой мгле. Под ногами захлюпало, опо-
1 1
вещая охотников о близости озера. Вокруг начали копошиться
дневные птицы. Издавая писк то с одной, то с другой стороны,
они перелетали с места на место. Утро спускалось с вершин гор,
заполняя светом расщелины и долины.
— Сейчас, Сашок, давай разделимся. Иди с той стороны озе-
ра, я пойду с этой. В такое время сохатый бродит неохотно,
потому как покушал уже и отдыхает. В общем, смотри его в
низинах, болотцах и вблизи воды.
— Хорошо, только вода-то здесь кругом.
— Чуть не забыл, — сказал Виктор, вставляя в карабин обой-
му, — матка с телятами любит стоять в редколесье, поэтому
выбирает место на небольших площадках с деревьями, чтобы
вокруг себя все видеть и слышать. А вода им не всякая нравит-
ся, они предпочтут вот тот ручей, чем болото.
Охотники разошлись.
Дмитрий проснулся поздно. Солнце еще не тронуло своими
горячими лучами тонкие стенки палатки, но уже осветило по-
ловину озера.
Умываясь, Дмитрий думал: «Как здесь хорошо дышится!
Прямо чувствуется, как легкие очищаются. Свежий, чистый
воздух. Сердце, иногда дающее о себе знать в Москве, работа-
ет как часы. Отчего это? Отчего так легко и свободно здесь, в
тысячах километрах от столицы. Я ни разу не подумал о чем-то
плохом, все чувства и мысли чисты и добры. Странно. Получа-
ется, что здоровье зависит от мыслей и чувств? Нужно записать
эту мысль».
В этот момент Дмитрий заметил, как на берегу что-то не-
уловимо изменилось. Он внимательно осмотрел каменистый
берег и вдруг понял: исчезла рыба, сваленная на берегу мет-
рах в двадцати от палатки, в качестве приманки для кулазу-
ха. По спине пробежали мурашки. Дмитрий отошел от воды,
постоял. Потом взял в руки топор и направился к тому мес-
ту, где лежала рыба. На камнях, куда они вечером с Сашей
положили останки огромной щуки и двух налимов, осталась
только чешуя. Не было даже слизи и крови, как будто ее кто-
то слизал. Дмитрий огляделся вокруг, но никаких следов не
увидел. Тогда он вернулся к палатке, сел возле костра, открыл
блокнот и стал писать о сделанных за прошедшие сутки на-
блюдениях.
Якутский Лох
1 2
Маршрут «Большая Медведица»
Просидев над записями не меньше часа, Дмитрий обнару-
жил, что костер догорел. Дров рядом не оказалось, и он решил
за ними сходить.
В часто страдавшем от пожаров лесу мертвых деревьев ле-
жало больше, чем стояло живых. На каменистой почве, хоть и
удобренной пеплом, росла лишь реденькая травка, сквозь кото-
рую всюду проглядывали серые камни.
Дмитрий уложил рядом три тонких сухих лиственничных
ствола, просунул под них ремень, потянул на себя и в это мгно-
вение услышал, как за спиной треснула сухая ветка. Резко ог-
лянувшись, он не поверил своим глазам — в двадцати метрах от
него стоял человек. Не отрывая взгляда от пришельца, Дмитрий
нащупал рукоять топора и крепко сжал ее.
Человек шел к нему. Возраст его определить было невоз-
можно из-за густой растительности на лице. В пользу того, что
человек был не молод, говорила седина и сутулая, поджарая
фигура.
— А я все гадал, кого это высадил геликоптер, теперь вижу
— ученых людей.
Дмитрий все еще сидел на корточках возле сушняка, сжимая
в руке топор.
— Рад приветствовать вас на нашем озере, — сказал незнако-
мец, подходя ближе.
— Здравствуйте, — вставая, выдавил из себя Дмитрий.
— Здравствуйте. А вы что, один? — остановившись в двух
метрах от Дмитрия, спросил человек.
— Нет, нас трое. Друзья ушли на охоту.
— Значит, скоро вернутся, — заключил незнакомец. — Зверя
здесь много, добудут легко.
— А вы кто? — осмелев, спросил Дмитрий.
— Я здесь живу, охраняю духа этого озера. А зовут меня
Алямс.
— Алямс? Никогда не слышал такого имени.
— Не мудрено. Вам сколько лет, молодой человек?
— Двадцать девять…
— А мне за восемьдесят. Как видите, за это время кое-что
изменилось. Или нет? — незнакомец присел на пень. — Я видел
палатку на берегу и лодку. Это, надо полагать, ваша?
— Да.
— Я видел еще две сети на озере с рыбой. Тоже ваши?
1
— Наверное.
— Солнце уже высоко, а рыба не выбрана из сетей. Непоря-
док. Я рыбу, конечно, выбрал. Она в лодке.
— Спасибо.
— Надолго к нам?
— На неделю. А вы здесь не один?
— Почему вы так решили?
— Вы сказали «к нам».
— А разве вы не слышали, что в озере живет так называемый
черт?
— Слышал, но в чертей я, извините, не верю.
— Я тоже. Поэтому и говорю, что в озере живет дух, появля-
ющийся в страшном обличии.
— В духов я тоже не верю, а в возможность обитания в этом
озере неизвестного реликтового существа верю.
— Может, мы вернемся к вашей палатке? — предложил
Алямс.
— Конечно. Приглашаю вас в гости.
— Гости у нас редко бывают. Рыбаки только когда лед вста-
нет, охотники зимой, а геологи так и вовсе давно не захажива-
ли.
— А экспедиции бывают? Ну, те, которые черта ищут?
— А как же, бывали. В начале шестидесятых каждый год при-
езжали. Правда, после шестьдесят пятого ни разу не были. Он
же, как только люди приезжают, прячется и выходит только ко
мне.
— Кто, черт?
— Чертом его местные называют, но если вам так нравится,
зовите чертом.
В лагере Дмитрий раздул в костре огонь, поставил чайник.
Он с интересом разглядывал гостя, отметив, что вся одежда его
была явно с чужого плеча. Но этот факт по какой-то причине
не насторожил. Гость правильно строил предложения, выговор
его, пусть отдаленно, но был похож на московский. Возле бе-
рега стояла деревянная лодка с громадными, грубыми веслами,
из чего можно было сделать вывод, что Алямс на самом деле
живет здесь.
— Алямс, а как давно вы здесь живете?
— Почитай лет сорок уже.
— Один?!
Якутский Лох
1
Маршрут «Большая Медведица»
— Одному спокойнее…
— Но что-то вас сюда привело?
— Не что-то, а кто-то. Конвой меня сюда привел рыбу ло-
вить. А потом я так и остался, когда другие померли или ушли.
А мне отсюда уходить нельзя. Если уйду, дух озера сразу умрет.
А я ему обещал, что никуда отсюда не уйду.
— Кому обещали?
— Духу, кому же еще.
— Вы хотите сказать, что видели и даже разговаривали с ним?
— Так я тебе об этом битый час толкую.
Саша хоть и не был опытным, как Виктор, охотником, но по-
нял, что след лосиный. Он также заметил кое-где обглоданные
ветки. Идя по следу, который то и дело исчезал, Саша увидел
впереди Виктора, рассматривавшего что-то на земле. Подойдя к
нему, Саша спросил:
— Что нашел?
— Бык проходил недавно, — шепотом ответил Виктор.
— Откуда ты знаешь, что бык?
— Помет. У быка он продолговатый и разбросан, а у коровы
кучкой лежит. Видишь?
— А, понял. И точно, как шел, так и навалил. Засранец.
— Тише ты, разорался. Он недалеко, скорее всего, выше по
ручью стоит. Вон там, — Виктор показал в правую сторону. —
Сейчас опять разойдемся: ты слева, я справа. Только смотри,
Саня, внимательнее, не стрельни в меня.
— Я что, маленький?
— Хоть раз стрелял сохатого?
— Нет, — честно признался Александр.
— Ладно, пошли.
Александр шел осторожно, держа наготове легкий кавале-
рийский карабин. Через какое-то время он задумался, отвлекся,
а когда прямо перед ним среди редких лиственниц появился
темный силуэт зверя, растерялся. Сердце гулко и часто засту-
чало, мешая сосредоточиться. Справившись, наконец, с охва-
тившим его возбуждением, он поднял ствол, прицелился. Муш-
ка скакала в такт ударам сердца. Александр глубоко вздохнул,
задержал дыхание и, выбрав момент, выстрелил. Не успел он
опомниться, как сохатый сорвался с места и пропал в, казалось
бы, не густой, прозрачной тайге.
1
«Смазал», — подумал Александр, передергивая на ходу за-
твор. Он пошел по следу убежавшего зверя и опять встретился
с Виктором.
— Хорошо попал, — шепнул тот. — Далеко не уйдет.
— Откуда ты знаешь?
— Смотри.
Александр увидел сгусток бурой крови на буром же мхе.
— Запомни, если пуля попала в грудь и задела внутренности,
то кровь из раны идет не сильно, она темного цвета и быстро
запекается. Попал бы ты в живот, кровь была бы почти черная,
вместе с калом и тоже немного. Если бы ты попал в ногу, то
шло бы много красной крови. Усек?
— Усек, — улыбнулся Александр, — пошли тогда быстрее,
догоним.
— Э, нет. Теперь чем дольше мы за ним не пойдем, тем ближе
он ляжет. Если услышит, что мы следом ломимся, уйдет верст за
шесть и таскай потом его оттуда. Давай лучше посидим.
— Так, может, наоборот, пойдем? Он, видишь, в сторону озе-
ра пошел.
— Не в сторону озера, а как раз за марь, левее — между нами
и озером. Подождем минут сорок и пойдем тогда потихоньку.
Я так думаю, он долго не протянет, кровь-то с одной стороны
следа, значит, пуля внутри осталась.
Виктор оказался прав, сохатый лег метров в восьмистах и еле
встал, когда охотники подошли к нему уже на расстояние вы-
стрела. Второй выстрел оказался для него смертельным.
Воздух над озером уже перестал колебаться теплыми струя-
ми, когда на берегу появились две сгорбленные под тяжестью
ноши фигуры.
Первым их увидел Алямс:
— Не ваши ли это товарищи возвращаются?
Дмитрий принес из палатки бинокль.
— Да, это они, — он бросил в костер дров, повесил над огнем
чайник. — Голодные идут, нужно срочно что-то сделать.
— Не торопись. Пока чай пить будут, мясо и приготовится.
— Какое мясо? У нас только рыба соленая есть.
— Так они что-то несут, не камни же.
Охотники издалека заметили перемены в лагере и прибавили
шагу. Вскоре они разглядели и чужую лодку на воде, и темный
силуэт второго человека возле костра.
Якутский Лох
1
Маршрут «Большая Медведица»
— Гости у нас, — заметил Виктор. — Ты карабин-то не раз-
ряжай на всякий случай. Я пять сезонов в поле ходил, знаю, что
в такой глуши гости, как правило, проблемные.
— Лодка-то откуда? Нам же сказали, что здесь никто не жи-
вет.
— Может, кто по Лабынкыру и Туоре поднялся из Индигирки?
— Не реально.
— Тогда придем и все узнаем.
Пот заливал глаза, когда охотники скинули с натруженных
плеч тяжеленные рюкзаки, набитые парным мясом.
— Здравствуйте, — поднялся им навстречу Алямс.
Поздоровались.
— Дима, мы чуток отдохнем, а ты достань вот из этого мешка
деликатесы и на противень.
— А что именно на противень? — разглядывая волосатую
губу, спросил Дима.
— Язык, сердце, печень. Больше все равно ничего не войдет.
Только не мой и пока не соли, я сам потом посолю, — Виктор
стянул с ног резиновые сапоги и с блаженным видом вытянул
ноги.
Саша пристально смотрел на гостя.
— Меня Сашей зовут, а вас?
— Алямс я.
— А это Виктор. На рыбалку сюда приплыли?
— Нет, я здесь живу, на северной оконечности озера.
— Живете? — удивился Александр.
— Люди везде живут. Вы в городе, я на озере. Каждый свое
место знает.
— А если заболеете?
— Я не могу заболеть.
— Это почему?
— Пока я живу здесь, мне ничего не грозит, а если уйду, тог-
да всякое может случиться.
— Слышь, дед, а ты кто? — неожиданно спросил Виктор.
— Что здесь делаешь?
— Я же сказал, живу и охраняю духа озера.
— А, тогда понятно.
Виктор потерял интерес к гостю, решив, что у Алямса не все
в порядке с головой. Он посмотрел, как Дмитрий нарезает на
противень мясо:
1
— Дима, займись лучше своими стекляшками, а мясо я сам
приготовлю.
Саша тоже встал, сходил в палатку и принес оттуда солдатс-
кую фляжку, хлеб и соль.
Алямс тем временем выбросил из своей лодки на берег не-
сколько рыбин.
Дмитрий подошел к Виктору:
— А наша рыба, та, что лежала на берегу, исчезла. Я утром из
палатки вылез, а рыбы нет.
— Птицы, значит, растащили, — спокойно сказал Виктор,
— или звери.
— Но мы же ничего не слышали.
— Сейчас мясо поставлю жарить и посмотрю, кто там хули-
ганил.
Алямс уселся на прежнее место возле костра. Дима подсел к
нему:
— Расскажите об этом духе озера. Раз вы его видели, значит,
знаете, как он выглядит. Так?
— Обычно он выглядит…
— Ну, как же может обычно выглядеть дух или черт? — ус-
мехнулся Александр. — У черта, по крайней мере, рога должны
быть.
— Рожки есть, — ответил Алямс.
— Большие?
— Вот такие примерно, — Алямс показал руками расстояние.
— А голова у него какая? На что похожа? — не унимался
Дмитрий.
— Голова? — Алямс задумался. — На голову ящерицы похо-
жа, только шея длинная, метра два примерно.
— Туловище тогда тоже такое же, как у ящерицы?
— Да, туловище точно как у ящерицы, только хвост короткий
совсем.
— А размер у него какой?
— Метров шесть будет…
— А глаза есть?
— Конечно, есть. Большие, черные и блестящие.
— А где это ты их так хорошо разглядел? — подмигивая Вик-
тору, спросил Александр.
— Это давно случилось. Нас тогда здесь человек шесть жило.
Из лагеря нас сюда на заготовку рыбы пригнали.
Якутский Лох
1
Маршрут «Большая Медведица»
— Из какого лагеря-то, — спросил Саша, — пионерского?
— Понятно, какого. Дальстроевского. Тогда здесь все было
Дальстроевское: и люди, и озера, и лес. Так вот. Я как-то раз с
напарником сети проверял на отмели, что была метрах в двух-
стах от берега, как раз напротив этого места, где мы сидим.
Тут сильный ветер поднялся, лодку нашу волной и перевернуло.
Вода-то в озере ледяная, долго не поплаваешь. Бултыхаюсь я
из последних сил и думаю, что пережил все же всех своих со-
ратников. Представляешь, мне помирать скоро, а я вспоминаю
товарищей своих по борьбе.
— По борьбе с кем? Ты белогвардеец бывший что ли? — уди-
вился Александр.
— Никакой я не белогвардеец, а совсем наоборот, самый на-
стоящий член РСДРП.
— Меньшевик значит?
— Я давно уже никто, — посерьезнел Алямс. — Теперь моя
партия — это я сам и еще тот, кто в этом озере живет. А за свои
политические взгляды я уже отсидел.
— Да не обижайся ты. Интересно же с меньшевиком погово-
рить через шестьдесят лет после того, как их всех разогнали. Ты
лично-то знал кого-нибудь из известных, Рыкова там, Каменева
или Троцкого?
— Рыков и Каменев к нам никакого отношения не имели.
Они большевики. Если бы я попал по делам, начатым в трид-
цать шестом или того хуже, после Февральского пленума ЦК
ВКП(б) тридцать седьмого, то здесь бы не сидел. Тех расстрели-
вали по обвинению в саботаже, вредительстве и шпионаже. А я
попал много раньше за отрицание революционности крестьянс-
ких масс и способность пролетариата установить прочный союз
с крестьянством. Нас сначала осудил пятнадцатый съезд ВКП(б)
двадцать седьмого года, а уж потом разогнали кого куда.
— Понятно.
— Алямс, вы лучше о реликте расскажите, — вмешался в
разговор Дмитрий.
— Про кого?
— Про черта.
— Ну, я и говорю, что когда тонуть стал, он меня подхватил
и за минуту до берега доставил. Выбросил на камни, в глаза
смотрит и говорит: «Теперь ты только здесь жить будешь и мне
служить».
1
— Прямо так человеческим голосом и сказал? — засмеялся
Саша.
— Нет, конечно. Он в глаза мне смотрел, и я его голос как
будто изнутри слышал. Ну, я его тогда тоже глазами спрашиваю:
«Чем я тебе служить-то могу?». А он в ответ: «Дань платить бу-
дешь за свое спасение. Но отныне жить сможешь только здесь.
Уйдешь — умрешь сразу». Сказал и уплыл.
— И часто ты теперь ему дань платишь? — развешивая пор-
тянки, спросил Саша.
— Каждое полнолуние ношу ему на берег рыбу и мясо.
— А что, Алямс, есть где-то такое место, куда он за вашей
данью выходит? — спросил Дима.
— Нет. Он везде находит, где я положу.
В это время к костру вернулся Виктор:
— Медведь приходил, он рыбу и слопал.
— Я видел его, когда к вам плыл. Он недалеко от берега брел,
как раз с вашей стороны. Это Гошка, он между этих сопок жи-
вет, — сказал Алямс.
— Ну вот, значит, я не ошибся, — Виктор подошел к костру
и посмотрел на противень. — Готово. Давайте к столу, а то уже
давно кишка кишке протокол пишет.
— А если вы здесь положите, он тоже заберет? — не унимался
Дмитрий.
— Конечно, — незаметно пододвигаясь к столу, заверил
Алямс.
Александр разлил по кружкам разведенный спирт.
— За знакомство, — поднял кружку Алямс.
— Будь здоров, оппортунист, — пошутил Саша.
Дмитрий и Виктор выпили молча.
Дмитрию очень понравилось жареная печень, он даже за-
был на время о кулазухе. Крепкий напиток постепенно начал
действовать и на Алямса, он снова завел разговор о черте, рас-
сказывая случаи нападения таинственного существа на людей
и животных. Из его рассказов можно было сделать вывод, что
иногда существо выходит на сушу, иногда даже взламывает лед,
чтобы сцапать зазевавшуюся добычу.
— Дима, я, кажется, придумал, как можно фотографировать
тех, кто ворует рыбу, пока нас нет на берегу, — сказал Виктор.
— Нужно привязать к приманке тонкую леску, а на другом кон-
це сделать устройство, нажимающее на спуск. Палочку с кам-
Якутский Лох
1 0
Маршрут «Большая Медведица»
нем, например. Короче, давай прямо сейчас сделаем, и все твои
тайны будут разгаданы в первую же ночь.
— Давай, — согласился Дмитрий. — А Алямс рыбу положит
на берег.
Через тридцать минут устройство было готово. Стоило кому-
нибудь потянуть рыбу, леска натягивалась и выдергивала дере-
вянную «чеку», удерживавшую тонкую палку, короткий сучок
которой был направлен на кнопку спуска фотокамеры. Усилие
нажима обеспечивал камень, привязанный к палке. Штатив с
камерой укрепили грудой камней, дабы исключить падение фо-
токамеры и вспышки после срабатывания устройства. Несколь-
ко испытательных кадров сделали без сбоев.
— Ну вот, теперь можешь спать спокойно. Все, кто попыта-
ется стащить рыбу, оставят на память свое фото, — заключил
Виктор.
Саша с Алямсом все это время говорили об окрестностях
озера, рыбалке, охоте.
Вечер уже сменила ночь, отогнавшая неведомо куда надоед-
ливых мошек. За горами угасла последняя тонюсенькая полоска
заката, а над головами зажигались одна за другой далекие звез-
ды. Наступала пора, когда, глядя на звезды, в голову приходят
разные, казалось бы, отвлеченные мысли.
Вот и Виктор, глядя то на звезды, то на Алямса, думал: «А
старик этот вовсе не чокнутый. Скорее, у него практический
ум в его классической форме. Он в своих поступках опирает-
ся на собственную свободную волю и безусловные принципы.
Свободен он тут совершенно, а принципы его за столько лет
отшельничества тоже стали безусловными, хотя и собственны-
ми. Как там у Канта: “Обладание практическим разумом пре-
вращает человека в свободного субъекта”. Ведь чувствует же он
себя комфортно в этих диких условиях. Почему? Хотя я не прав.
Какая же это свобода, если у него есть страх — страх покинуть
это место. Нет, и у него нет свободной воли. Впрочем, как и у
всех остальных под этими звездами. Мало того, неясно во имя
чего он так живет. Внушил себе, что его дело сторожить этого
Лоха. Вот так, в абсолютном безмолвии и, наверное, в тоске
в течение десятилетий. Возможно ли это без особых причин?
Наверное, нет. А если есть причины его пребывания в этом
месте, то о какой свободной воле можно говорить. Да, темна
душа человеческая. А время-то идет». Виктор еще пристальнее
1 1
посмотрел на Алямса: «Эх, Алямс… Сергей Обломов прямо про
таких, как ты, говорил: “Настанет день — и настанет так скоро,
что даже по памяти тебе не удастся проследить, в какие пески
навсегда истекло твое время, — когда ты сам захочешь уйти от
всего к свободе покоя, не в силах жить нигде, кроме воспоми-
наний о мгновениях, которые, будь они собраны воедино, не
составят вместе и часа”».
Виктор вздохнул.
— Пошел я спать, — сказал он. — И всем советую отдыхать.
Нужно набраться сил. С утра за мясом пойдем. Все. Саша, раз-
мести гостя как-нибудь.
— Не нужно обо мне думать, я буду спать в лодке. А вот гло-
ток спиртика я бы еще сделал.
Еще долго у костра шептались Алямс и Дима.
3
Утром, выбравшись из палатки, Виктор не увидел ни лодки
Алямса, ни его самого.
«Уплыл старый сети проверять, — подумал он, оглядывая бе-
рега и водную гладь озера. — Раз не попрощался и ничего не
попросил, значит, еще вернется».
Приманка была на месте, ничего за ночь вокруг лагеря не
изменилось. Пока разгорался костер, проснулись Александр и
Дима.
Сытые и веселые, с топором за поясом и пустыми рюкзака-
ми за плечами три товарища шли по лиственничному, не раз
горелому лесу.
Сильное дерево лиственница, любит солнце и не может жить
без света. В местах низких, сырых она хотя и живет, но быстро
чахнет и вырождается. Не любит она также мест, которые долго
стоят под снеговою водою или речными разливами. А здесь,
на высоте в тысячу метров над уровнем моря, ей хорошо. Под
ногами то и дело мелькали ягоды. Не велик их выбор в суровых
этих местах, но брусника, костяника и, конечно, голубика тут в
достатке. А еще кедровый стланик. Вот и кормят своими пло-
дами, ягодами да орехами эти растения всех нехищных птиц и
зверушек.
Виктор еще издали заметил, что ветви, которыми он накану-
не укрыл мясо, раскиданы.
Якутский Лох
1 2
Маршрут «Большая Медведица»
— Однако Гоша сюда приходил, — сказал он и скинул с пле-
ча карабин.
— Какой Гоша? — заинтересовался Дмитрий.
— Медведь, — Саша тоже снял сплеча карабин. — Вчера не
слышал что ли, как Алямс называл медведя, который рыбу нашу
спер? Гошей назвал. Теперь ясно, почему он ночью за рыбкой
не приперся — здесь, гад, жировал.
— Тише ты, — Виктор внимательно вглядывался в тайгу. —
Здесь он где-то, рядом.
Дмитрий поправил очки.
— От такого количества мяса он просто так не уйдет, прита-
ился где-то.
Медведь съел самые лучшие куски. Часть туши унес, о чем
свидетельствовал отчетливый след, тянувшийся по мху.
— Ну что, пойдем по следу? — повернувшись к Александру,
спросил Виктор.
— Да ну его, — махнул тот рукой.
— На самом деле, зачем он нам нужен? — поддержал Алек-
сандра Дмитрий. — Пусть живет, тем более, если это знакомый
Алямса.
— Как хотите, — Виктор вынул из-за пояса топор. — Сни-
майте рюкзаки, возьмем что не попорчено и пойдем обратно.
Нам еще сети проверить нужно.
Обратно шли молча, поглядывая по сторонам. Но кроме тай-
ги, на которую наложили отпечаток сильные морозы и резкие
ветры, господствовавшие тут зимой, ничего не необычного они
не увидели. Только искривленные стволы с вершинами, обезоб-
раженными сухими ветками, да бедный подлесок из карликовой
ольхи и багульника составляли окружающий пейзаж.
Выйдя на берег, Александр показал вдаль:
— А вон и лодка Алямса.
— Где? — Дмитрий поправил очки, но лодки не увидел. —
Это бревно, наверное.
— Это, скорее всего, большая стая птиц. Вероятно, уток, —
прищурившись, предположил Виктор.
— О, исчез! — Александр показал рукой в то место, где миг
назад что-то темнелось на воде.
— Точно, утки. Нырнули, вот мы их и не видим, — Виктор
поправил лямки рюкзака. — Пошли быстрее, а то еще сети про-
верять нужно.
1
— Может, это реликт был, а мы прозевали и не сфотогра-
фировали? — Дмитрий вглядывался в водную гладь и ничего не
мог разглядеть.
— Сиди тогда на берегу и карауль своего реликта. Нечего
было за нами увязываться, — обернулся Виктор.
— Точно. Сиди на берегу возле камер и карауль. Заодно ого-
нек в костерке поддерживай и чаек для нас кипяти.
Подплыли к первой сети. Виктор вгляделся в прозрачную
воду и с удивлением отметил, что рыбы в сети не было.
— Да брось, — отозвался Александр, — тут ее не меряно.
Быть не может, чтобы не попалась.
— Смотри сам.
Александр поднял весло и склонился через борт.
— Точно, поплавки вижу, рыбы не вижу. Странно.
— Ладно, подгребай к берегу, сейчас посмотрим.
Сети оказались изорваны в клочья какой-то невероятной си-
лой. В капроновой крепкой дели зияли огромные дыры.
— Не Алямс ли тут потрудился? — Виктор вопросительно
посмотрел на Сашу.
— Не похоже. Все дыры совершенно круглые и размером
снизу доверху. Если бы Алямс ножом резал, то все они были бы
наверху и форму имели бы другую. Эти похожи на такие, кото-
рые огромная рыбина пробивает. Но чтобы капроновую сеть так
пробить, это я впервые вижу.
— Так и в Лоха Диминого поверить можно, — улыбнулся
Виктор. — Ну, ничего, спиннинг есть, будет и рыба. Давай сни-
мать эти лохмотья.
Снова на лагерь опустился вечер. С гор потянуло холодом.
Дима смотрел в звездное небо, усыпанное мириадами звезд:
— Звезды — это молоко Коровы Земун.
— Чего, чего? — Александр протянул руку и потрогал лоб
Дмитрия. — Ты не простудился часом?
Дима мотнул головой:
— Наши далекие предки так считали.
— А ты откуда знаешь об этом? Догадался?
— Нет, я недавно читал древние тексты, вернее, перевод.
Скрипник опубликовал. Так называемая Книга Велеса.
— Предки-то чьи именно? Страна большая, люди в ней раз-
Якутский Лох
1
Маршрут «Большая Медведица»
ные живут. Вот мы в Сибири не поймешь кто. У каждого корен-
ного сибиряка в родне аборигены, каких от Урала до Берингова
пролива десятки наций и народностей. Кого нам-то предками
считать?
— Ты же по паспорту русский, так?
— Так.
— Значит, твои предки были славяне — русы.
— О как! А я слышал, что русами назывались варяги, что с
Рюриком на Ладогу пришли.
— А я считаю, что предки русских пошли от былинного Буса,
и было это больше тридцати тысяч лет назад. После Буса был
Яр, который и увел предков с древней земли ариев. Увел, потому
что землю ту завоевали другие народы, которые были сильнее
наших предков. Потом десять тысяч лет предки жили в лесах,
научились охотиться и рыбачить, строить города и крепости. Но
и там им закрепиться не удалось, так как началось оледенение,
и они ушли, как там говорится, «на полдень». Именно тогда во
главе народа стал Яруна с тремя сыновьями Кием, Шеком и
Хоривом, от которых и произошли впоследствии все славянские
роды, живущие и поныне. Кий вел русов, Щек — чехов, Хорив
— хорватов. Много еще чего было до Рюрика, а дальше все так,
как и написано в учебниках истории.
Дмитрий налил в эмалированную кружку густого чая.
Виктор прикурил сигарету:
— Какая разница, что было тридцать тысяч лет назад. Важ-
но то, что современная русская нация из многих разных наро-
дов сложилась вокруг Московского княжества и сумела собрать
столько земель, что ни Бусу, ни Яру и не снилось. Из твоего
рассказа следует, что Яр был слабак и оставил землю предков
врагам, которые его победили, так?
— Так.
— Потом они сбежали от холода, так?
— Так.
— Не похожи они на русских. Русских победить нельзя ни
оружием, ни тем более холодом.
— Это точно, — поддержал Александр, — живем же мы здесь
и не перемерзли.
— В истории были времена, когда и русские проигрывали,
— возразил Дмитрий.
— Когда это? — удивился Саша.
1
— Монголам, например. Потом полякам… Крымскую войну
проиграли. Японцам в девятьсот пятом. Да мало ли.
— Ерунда все это, — Виктор бросил окурок в костер. — Сам
подумай, как могли монголы кого-то завоевать, если жили в ты-
сячах километрах от Европы. Да и сколько их тогда было, если
сейчас, во времена развитой медицины их во всей Монголии
один миллион человек. Бред все это насчет ига. Похоже, что
придворные историки чей-то заказ исполняли, вот и сочинили
Орду точно так же, как кто-то сочинил про Лоха. Вот если ты
найдешь здесь этого Лоха, тогда я поверю и в то, что темный
маленький народ из забайкальских степей смог завоевать поло-
вину цивилизованного мира, в тысячу раз превышавшего его по
численности.
— Во-во.
— И поляки сроду никого не побеждали. Если ты о смуте,
то там русские бояре все сотворили. Поляки пришли, потому
что их пригласили русские же бояре, и ушли так же быстрень-
ко, как только разобрались между собой те же русские. Россию
никто не делил и не оккупировал с помощью силы, а Польшу,
как хотели, так и делили между собой все крупные европейские
державы. Согласись, что и сейчас Польша не вполне свободна.
Что там еще?
— Крымская война, — подсказал Саша.
— И там страшного для России ничего не произошло. Ведь
не пяди земли родной не отдали, так? А что флот потеряли, так
это только на пользу пошло, потому как он был старый, парус-
ный, и все одно пришлось бы новый строить. А раз территорий
не потеряли, значит, и войну не проиграли. То же и с Японией.
Не мы, в конце концов, потеряли территории, а они. Теперь
канючат их назад, да хрен им кто отдаст эти острова.
— Все не так просто, — попытался возразить Дмитрий.
— Просто. Еще как просто, — перебил его Виктор. — Есть
могучий Советский Союз, который во всем мире называют
сверхдержавой, и этим все сказано. А если когда-нибудь с на-
шей державой что и случится, то не из-за того, что нас кто-то
завоюет, а из-за того, что мы сами этого захотим.
— А что мы можем «захотеть»? — спросил Александр.
— Ну, например, объединиться с какими-нибудь странами в
еще большую державу под каким-то новым названием.
— А с кем бы мы могли объединиться и зачем?
Якутский Лох
1
Маршрут «Большая Медведица»
— Сейчас не знаю и не предполагаю. Но может так случиться,
что появится какая- то мировая глобальная угроза, предотвра-
тить которую не хватит мощи одного государства, тогда, что-
бы избежать гибели всей цивилизации, придется объединяться
двум, а может, и нескольким странам.
— Когда это будет. О-го-го, — подбрасывая в костер ветки,
произнес Саша.
— Пошли, однако, спать.
— Нет, я еще посижу, — достав из полевой сумки блокнот,
сказал Дмитрий.
— А я с удовольствием минут шестьсот покемарю, — подни-
маясь и зевая, заявил Саша.
Вечер — время мыслей. О чем думал Дмитрий и что запи-
сывал в этот вечер в свой блокнот, неизвестно. В палатку он
забрался только через час после того, как от костра ушли его
друзья.
Сначала сквозь сон Дмитрий услышал стук и звон, доносив-
шийся за стенкой палатки. Потом, скорее, почувствовал, как
очень быстро из спальных мешков выскользнули его товарищи.
И, наконец, понял, что что-то сучилось.
Виктор, босой, но с карабином в руках был уже снаружи.
Небо только начало светлеть, но он сразу увидел сваленный
штатив с фотокамерой. Вспышка разбилась.
В спину толкнулся Александр.
— Что там? — прошептал он.
— Кто-то штатив свалил.
Из палатки появился Дмитрий.
Виктор подошел к лежавшему на камнях штативу. Лески,
которая соединяла фотоаппарат с приманкой, выложенной на
берегу для Лоха, не было. Виктор передернул затвор карабина
и пошел к берегу. На месте не было только одного куска мяса,
как раз того, к которому был привязан другой конец лески. Раз-
глядеть в ранних сумерках без фонаря какие-либо следы было
невозможно.
— Ну что там? — послышалось от палатки.
— Ничего. Кто-то за леску зацепился.
— А почему фотик-то упал?
— Не знаю, — ответил Виктор. — Когда я его позавчера на-
страивал, все работало четко.
1
— Я вечером проверял камеру, кое-что подправил… — раз-
дался голос Дмитрия.
— Тогда понятно.
— Слушайте. Кто это мог быть? — растерянно глядел на то-
варищей Дмитрий. — Реликт?
— Да кто угодно, от росомахи до зайца.
— Рассветет, увидим, — Виктор забрался обратно в палатку.
— Пошли досыпать, — хлопнул по плечу Дмитрия Саша.
— Нет, я покараулю.
— Ну, карауль. Вот тебе карабин, стрелять-то умеешь?
— Умею.
— А если еще и завтрак сварганишь, вовсе хорошо будет.
Саша зевая забрался в палатку.
Дмитрий смотрел то на росу — олицетворение иллюзии и
мимолетности, то на темную еще воду — мать всего живого
на планете. Вскоре он замерз и решил разжечь костер. Раз-
дувая угли, он подумал, что сегодня рассветает медленно.
Поднял взгляд к небосклону — все небо было покрыто об-
лаками. Он вдруг почувствовал прохладный, сырой ветерок,
всколыхнувший гладь воды. Чем светлее становилось, тем
отчетливее можно было разглядеть над горами рваные тем-
ные тучи.
Фотокамера, упавшая на камни, разбилась. Дмитрий ак-
куратно сложил упавший штатив и укрепил камнями другой,
придав ему более устойчивое положение. На всякий случай он
нажал на спуск. Аппарат протяжно щелкнул.
Потом он сварил рисовую кашу, добавив в воду сухого мо-
лока.
Из-за пасмурной погоды невозможно было понять, сколько
времени. Поэтому, как только каша сварилась, он подошел к
палатке.
— Ребята. Подъем! Каша готова.
В палатке послышалась возня.
— Ты ошалел что ли, солнце еще не встало.
— А его и не будет — тучи, — спокойно ответил Дмитрий.
— А... Каша-то какая?
— Рисовая.
— Рисовую я люблю, — послышался голос Виктора, — осо-
бенно с палкой колбасы или банкой тушенки.
Из палатки донесся смех.
Якутский Лох
1
Маршрут «Большая Медведица»
— Не догадливый ты тип, Дима. Нет чтобы мясца поджарить
или хотя бы сварить, а ты «каша».
Каша получилась вкусная. Друзья съели все, похвалили
Дмитрия и сели у костра, чтобы решить, что делать днем.
— Послезавтра прилетит вертолет, а мы пока никакого Лоха
не видели, — заговорил Виктор.
— Одного видели. Алямса, — пошутил Саша.
— Ну, таких лохов и в городе хватает.
— Какие будут предложения? — спросил Дима.
— Предложение одно. Заставить его выглянуть, — сказал
Саша.
— Как?
— Мы что, зря приперли сюда толовые шашки? — удивился
Саша.
— Я думал, ты пошутил насчет тротила.
— Никаких шуток, рванем и посмотрим.
— В таком количестве воды он даже ухом не поведет, если
оно у него, конечно, есть, — задумчиво протянул Виктор.
— Попытка не пытка.
— Я лучше по тайге пробегусь, — поднялся Виктор, — нет
здесь никакого Лоха, а возможность побродить по тайге упус-
тить нельзя.
— Иди. А мы с Димой проведем эксперимент. Да?
— А это не опасно?
— Жить тоже опасно, однако ты об этом не задумываешься.
— Дима прав, ты бы оставил эту затею.
— Да что я, первый раз, что ли? Рванем за милую душу.
— Ну, как хочешь.
Двенадцать шашек Александр связал вместе, утяжелив их
увесистым камнем. Метр бикфордова шнура обмотал вокруг
взрывчатки, укрепил все это целлофановым мешком и капро-
новым шпагатом.
— Дима, я отплыву метров на двести от берега и, как только
скину взрывчатку в воду, выстрелю вверх. Ты же стой возле
камеры с биноклем и наблюдай. Если он здесь есть, то должен
высунуться, а ты уж будь добр — успей сфотографировать.
— А если он далеко всплывет? Объектив-то так себе.
— Ничего, что-нибудь да получится.
Начал накрапывать мелкий дождик. Вода в озере потемнела.
1
Саша греб, определяя на глаз расстояние до берега. Наконец, он
решил, что отплыл достаточно далеко, вытащил весла, передер-
нул затвор карабина и достал зажигалку.
Прежде чем поджечь бикфордов шнур, он прикурил сигаре-
ту, мин
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1080360 - 28/12/15 06:48 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
BAS Оффлайн
бывалый

Зарегистрирован: 21/12/15
Сообщения: 147
Откуда: Артем Россия
Замечательное повествование Дмитрич. С нетерпением ждем финал истории... frown
_________________________
Comforser SF 3000

Вверх
#1080626 - 28/12/15 10:23 PM Re: С тайгой наедине... [Re: BAS]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено BAS
Замечательное повествование Дмитрич. С нетерпением ждем финал истории... frown


Саша греб, определяя на глаз расстояние до берега. Наконец, он
решил, что отплыл достаточно далеко, вытащил весла, передер-
нул затвор карабина и достал зажигалку.
Прежде чем поджечь бикфордов шнур, он прикурил сигаре-
ту, минуты три покурил и еще раз щелкнул зажигалкой.
Тяжелый сверток плюхнулся в воду и мгновенно исчез в чер-
ной бездне. Александр поднял ствол карабина к небу и нажал
на курок. Раздался сухой, резкий выстрел, звук которого, пос-
тепенно теряя силу в вязком влажном воздухе, покатился к ка-
менным берегам.
Как бы Александр не был готов к последовательности собы-
тий, взрыв все равно раздался неожиданно. Взрывчатка попа-
ла на подводную банку, где глубина была значительно меньше
расчетной, отчего над озером взметнулся столб воды. К лодке
стремительно приближалась невысокая волна, идеально ровным
кругом расходившаяся от эпицентра взрыва. Александр, спо-
койно наблюдая, развернул лодку носом к набегавшей волне
и вдруг замер с занесенными над водой для очередного гребка
веслами. В том месте волны, которое приближалось к лодке,
вал начал увеличиваться в высоте, превращаясь в зловещий во-
дяной бугор высотою в два метра. Во всех других местах волна
оставалась прежней. Александр попытался отгрести в сторону
от катившейся на него водяной горы, но только усугубил свое
положение, поставив лодку бортом к подошедшей в этот миг
волне. Лодку не подняло на этой, казалось бы, покатой водной
горе, а подкинуло вверх, как будто в ее дно ударило что-то уп-
ругое и в то же время очень массивное.
Александра выбросило из лодки. Тело ожог холод, вода мгно-
венно проникла во все складки одежды и сапоги. Еще под водой
Александр открыл глаза, ему показалось, что под ним, в тем-
но-серой глубине скользнула огромная светлая тень. Всплыв на
поверхность, он увидел лодку метрах в десяти от себя и поплыл
к ней. Но лодка, как будто кем-то подталкиваемая, медленно
поплыла к берегу. Александра охватило беспокойство. Он еще
интенсивнее заработал руками и ногами, пытаясь нагнать лод-
ку, но все было тщетно. Тогда он перевернулся на спину и стал
стягивать сапоги сначала с одной, потом с другой ноги. При
этом он дважды погружался в воду с головой, и каждый раз ему
казалось, что он видит где-то недалеко тени каких-то огромных
существ. Закончив с сапогами, он взглянул на лодку и понял,
Якутский Лох
1 0
Маршрут «Большая Медведица»
что она покачивается на одном месте. Обрадованный Александр
поплыл было к ней, но не успел сделать и трех взмахов руками,
как лодка опять медленно поплыла от него. Александр расте-
рялся. «Что за чертовщина, — думал он. — Мерещится мне
все это что ли». Упорства ему было не занимать, физическая
подготовка позволяла какое-то время бороться с холодной во-
дой, и он решил не смотреть больше в сторону лодки, а плыть
к берегу. «Каких-то сто пятьдесят метров. Разве это расстояние.
Доплыву. Вот только куртку нужно стянуть». Но куртку как буд-
то приклеили к фланелевой рубашке. «Ну и черт с ней, доплыву
и в куртке», — подбирая ровный темп, решил Александр и на-
чал искать глазами Дмитрия. «Вот он, бегает как заполошный,
руками машет, кричит что-то. Ох, и беспомощные эти столич-
ные, одни фантазии в голове. А вот чтоб руками что сделать, ну
никак. А вода-то холодная. Пробирает уже. До берега-то еще
грести да грести».
Вдруг он заметил, как лодка, изменив направление, стала
плыть к нему. «Ветер, наверное, поменялся», — обрадовался
Александр и, повернув к ней, поплыл наперерез. До лодки оста-
валось метров пять, когда она вдруг качнулась и поплыла в сто-
рону. «Все. Больше я на это не куплюсь», — с досадой подумал
Александр и снова поплыл к берегу.
Когда до суши оставалось метров пятнадцать, и окоченев-
ший, обессиленный Александр уже точно знал, что доплывет,
лодка нагнала его и очутилась в полуметре от него, как бы пред-
лагая ухватиться за леера.
— Ну, уж хрен тебе, я и без тебя доплыву, — глядя на лодку,
прошептал одеревеневшими от холода губами Александр. На бе-
регу, прямо перед ним раздевался Дмитрий. «Не лезь», — хотел
прокричать он, но не услышал своего голоса.
Дима помог Александру вылезти на камни и начал его раз-
девать:
— Ну, как же так. Зачем ты из лодки прыгнул? Ты же далеко
от взрыва был. Ну, как же это, а? Сейчас мою сухую одежду
наденешь, и все будет хорошо.
— Ты… водки… лучше… принеси и спальник, — прошептал
Саша, — и лодку… вылови.
— Понял. Я сейчас. Я мигом!
Дима в одних трусах бросился к палатке, откуда уже через
минуту примчался обратно.
1 1
Александр сделал четыре глотка прямо из горлышка.
— Натри мне спину, грудь, ноги и помоги залезть в спаль-
ник.
Дима все сделал, сам дрожа не то от холода, не то от страха
за товарища.
— Лодку лови.
— Как?
— Спиннинг возьми Витькин и лови…
Дима дрожащими руками стал натягивать на себя одежду, так
и не пригодившуюся Александру.
— Стой! Бутылку-то оставь мне.
Время от времени отхлебывая из бутылки, Александр на-
блюдал, как Дима «ловит» лодку. Саша даже повеселел. Силы,
казалось, оставившие его навсегда, возвращались, и ему уже хо-
телось выбраться из спального мешка и помочь Дмитрию. Он
попытался встать, но, то ли от выпитого, то ли от пережитого
стресса, у него закружилась голова. Он закрыл глаза и момен-
тально заснул.
Лодку, которую Дмитрий так и не смог выловить, пригнал
вечером встревоженный взрывом Алямс. Дмитрий рассказал о
происшествии пришедшему с охоты Виктору.
— Так оно и должно было случиться, — покачал головой
Виктор.
Александр проснулся, чувствуя себя вполне здоровым. Бо-
лели только руки и ноги от долгого плаванья, да еще немного
голова. Головную боль Саша отнес к похмелью, которое легко
можно было вылечить тем же, от чего оно и появлялось. Одев-
шись в высушенную Дмитрием одежду, Александр даже помог
приятелям приготовить жареное мясо на ужин. Вдруг он спро-
сил:
— А карабин мой из лодки кто-нибудь принес?
— Не было в лодке ничего, кроме весел, — ответил Алямс.
— Как не было, если я его в лодку положил перед тем, как
меня из нее волной выбросило.
— Я лодку когда заметил и подплыл к ней, в ней ничего не
было.
— Утопил, — подвел итог Виктор. — Привязывать нужно.
— Да когда бы я его привязывал?! Я отгребал подальше да
побыстрее.
Якутский Лох
1 2
Маршрут «Большая Медведица»
— Что ж тогда не отгреб?
— Да отгреб я. Но волна как-то себя повела непонятно. Сна-
чала была нормальная, а метров за пятнадцать до лодки на ней
бугор вырос метра два высотой, причем только перед лодкой.
— Это дух озера был, — сказал Алямс.
— Ну-ну. Был да сплыл. Что ж он тогда Сашку не сожрал,
дух этот твой? Ты же говорил, что он жрет и людей, и зверей.
— Не сожрал, значит, не захотел.
— Все объяснимо, — отложив обглоданную кость, рассуж-
дал Александр. — Там, наверное, очень мелкое место было на
небольшом пятачке. Волна до него дошла и поднялась на этой
подводной кочке.
— Дух это был, — не унимался Алямс. — Скажешь, что не
видел его? — обратился он к Саше.
— Чертей точно не видел… Правда, пару раз показалось, буд-
то тень какая-то мелькнула. Но, я думаю, это тени от туч или
просто со страха, — Саша чему-то улыбнулся. — А вот лодка
точно как живая: то подплывет, то отплывет. Такое впечатление
было, что ее кто-то толкает то ко мне, то от меня.
— А ты когда озеро бомбить поплыл, не накатил случаем?
— спросил Виктор.
— Не, трезвый я был.
— Это дух лодку толкал, он так часто балует с лодками, —
Алямс с каким-то особым почтением посмотрел на воду.
— Ну, а ты, Дима, что видел? Ты же в бинокль должен был
наблюдать.
— Ничего я не видел. Взрыв был. Я даже не видел, как Саша
из лодки вылетел. Я в это время озеро оглядывал. А когда лодка
в поле зрения попала, Саши в ней уже не было. Я бинокль в
сторону отложил, смотрю, он в воде и лодка от него недалеко.
Так они и плыли рядом, лодка и Саша, то ближе, то дальше друг
от друга.
— Вот вам объективное наблюдение ученого человека. Взрыв
видел, Сашу и лодку видел, а ничего необъяснимого или неес-
тественного не углядел. Мораль — никакого Лоха здесь нет. За-
втра рыбачим последний день, солим рыбу на дорожку и домой.
Лишь бы погодка не подвела.
Ветер стих. Лежавшее между гор озеро в сумерках уходивше-
го дня стало еще загадочнее.
1
Виктор точил крючки на блеснах и прислушивался к тому,
что захмелевший Алямс рассказывал Дмитрию.
— Ты, Дима, мой земляк, потому меня понимаешь. Мест-
ные, они же ни во что не верят, ни в Бога, ни в черта. А я сам
видел, как он однажды утащил на глазах у родителей маленького
эвенка.
— Ребенка что ли?
— Ну да, ребеночка. Эвенки иногда на этом берегу оста-
навливаются на ночевку. И в тот раз семья остановилась возле
устья ручья. Пока взрослые ставили палатку, малец подошел к
воде и начал камешки красивые собирать. Увлекся и не заме-
тил, как из озера высунулась огромная голова на длинной шее
и тихо к нему потянулась. А когда эвенки услышали крик, их
ребенок уже был в воде и быстро-быстро удалялся от берега.
— А эвенки духа-то видели?
— Конечно, видели. Он и тащил ребенка. Потом он на глазах
у матери подбросил мальчика вверх, открыл зубастую пасть и
проглотил ребенка.
— И что дальше было?
— Был в той семье умный старик, дед того малого. Вот этот
дед и придумал, как поймать чудовище. Взял он оленью шкуру,
сшил ее наподобие мешка и набил оленьей же шерстью, тряпка-
ми, сухой травой да хвоей. В середину всей этой требухи сунул
тлевшую головешку и окончательно зашил шкуру. Потом этот
мешок привязал к аркану и бросил в озеро. Мешок ветром по-
несло, его чудовище и сожрало, приняв за настоящего оленя.
— И что?
— Через день волны выкинули на берег умершее чудовище.
Эвенки разрезали у него живот, вынули останки ребенка и по-
хоронили возле ручья. Теперь этот ручей называется Ручей ре-
бенка и находится вон там, — Алямс показал рукой в темноту,
и все невольно посмотрели туда.
— А куда девался реликт? Если его на берегу оставили, то он
там, наверное, и лежит? — Дима даже встал.
— Раньше так и лежал на берегу, пока звери не растащили.
Оставалась только огромная челюсть, но и ее Князь потом про-
дал знакомому вертолетчику.
— Какой Князь?
— Еська-князь. Был тут такой. Князем себя называл и эвен-
кам рыбачить на озере не давал.
Якутский Лох
1
Маршрут «Большая Медведица»
— А где он теперь?
— И его дух озера забрал.
— Ты видел, как забрал?
— Нет. Но раз Князь пропал бесследно, значит, его дух за-
брал.
— А как того вертолетчика звали, которому Еська челюсть
продал, не знаешь?
— Нет, зачем он мне. Больше такие геликоптеры сюда не
прилетали. Тот был не такой, какие теперь летают.
— А за сколько челюсть-то продали? — спросил Саша.
— За бутылку спирта…
За разговорами не заметили, как наступила ночь, самая
темная из всех предыдущих. Все вокруг погрузилось в полную
темноту, и только тусклый свет от догоравшего костра освещал
лица четырех человек. В какой-то момент разговор прервался,
и в кромешной темноте повисла глухая тишина. Никаких зву-
ков не было слышно, кроме редкого потрескивания догоравших
головешек. Именно в такой вечер человек понимает, насколько
важен для него в тайге костер, дающий свет, тепло и надежду.
Под утро Дмитрий проснулся оттого, что снаружи на полот-
нище палатки упал яркий свет, как будто от фар автомобиля.
«Что это? — подумал он. — У Алямса не то что фар, фонаря
даже нет. Вертолет? Тогда где звук? Может, я оглох? Господи,
что за место такое». Дмитрий хотел разбудить Александра, но
свет исчез так же быстро, как появился. Подавив страх, Дмит-
рий решил выбраться из палатки и посмотреть, что там проис-
ходит. Но кроме привычного хруста гальки под ногами и тон-
кой светлой полоски на небе он ничего необычного не увидел.
Лодка Алямса покачивалась на прежнем месте и, судя по храпу,
доносившемуся оттуда, сам Алямс спокойно спал.
Дмитрий решил не ложиться. Он раздул огонь в костре, под-
бросил сухих дров и стал смотреть на огонь, думая о том, что
хоть он и не нашел то, что хотел, но увидел совершенно уди-
вительные места и познакомился с интересными людьми, жи-
вущими в этом суровом краю. В его голове уже созрел план
следующей экспедиции на загадочное озеро. Он обязательно
достанет прибор для обнаружения живых предметов под водой
и подводную кинокамеру. Дмитрий слышал о таких приборах,
но в руках не держал. Он подумал о том, что для этих приборов,
1
наверное, нужно будет какое-то электрическое питание, акку-
муляторы, например. И их тоже нужно будет сюда доставить.
Ехать сюда на несколько дней, как сейчас, не стоит. Ехать нуж-
но на все лето, чтобы провести полное обследование водоема.
Получалось, что с собой нужно будет привести целый вертолет
приборов, продуктов, средств передвижения. На веслах много
не наплаваешь.
Дмитрий чувствовал, что озеро это скрывает какую-то тайну.
Но какую? Кулазуха здесь, скорее всего, нет…
И вдруг он услышал сильный всплеск.
«Мистика, — подумал Дмитрий. — Стоит о нем подумать,
как он проявляет себя, но так, что только слышишь или видишь
мгновенно исчезающие следы». Дмитрий поежился от этой мыс-
ли, а может, и от утренней, сырой прохлады.
В лодке Алямса что-то стукнуло и следом раздалось ворчание
самого хозяина:
— Это ты, Дмитрий, полуночничаешь?
— Я, — Дмитрий подбросил в костер новую порцию дров.
— Слышал, как он сигнал подал, что пора сети проверять?
— Кто, он? — Дмитрий сделал вид, что не понял, о ком идет
речь.
— Он — это он, — пробормотал Алямс, подходя к костру.
— У тебя как с чаем? Не оставишь мне несколько пачек?
— Все оставим. Не тащить же обратно. Сахар останется, ту-
шенка, чай, молоко сухое.
— А спиртик?
— Не знаю. Я его не брал. А сколько этого «добра» у ребят,
не знаю.
— А ты их попроси.
— Сам проси.
Алямс подсел к костру, закурил.
— Дима, а какая теперь Москва?
— Москва? — Дима не знал, что ответить. — Обыкновенная.
Большая, шумная.
— А где ты там живешь?
— На Ленинградском проспекте.
— А где это?
— Это если ехать по бывшей Тверской в сторону городского
аэродрома, мимо Белорусского вокзала. Недалеко от стадиона
«Динамо».
Якутский Лох
1
Маршрут «Большая Медведица»
— Раньше там стадиона не было.
— Мне кажется, он там всегда был. А ты почему не возвра-
щаешься домой?
— Домой? А где он дом-то? Я ведь вырос в Киеве, там и
учился. А в Москву попал вместе с товарищами в восемнадца-
том. Углы снимал то там, то сям.
— Так в Киев бы тогда вернулся.
— К кому? Тут у меня он есть, а там что?
Дмитрий с сожалением посмотрел на старика.
— Давай чаю попьем, да поплыву я, — сказал Алямс после
очередного всплеска на воде. — Зовет.
Дмитрий подал кружку:
— Ты на самом деле его видел?
— Видел, конечно…
— А я сегодня свет видел какой-то. Не знаешь что это?
— Сполохи-то? А, так. Они иногда над озером на миг под-
нимаются, как будто из него вылетают, и исчезают в горах. Но
только в конце лета и редко очень.
Алямс встал и, прежде чем уйти, напомнил:
— Если я сегодня не приплыву, не забудь оставить что-ни-
будь на этом месте для меня.
— Не забуду.
— Ну, тогда прощай.
— До свидания.
Пасмурное утро медленно наполняло светом суровый край.
Первые чайки лениво пролетели над головой в направлении ма-
ленького озера. Где-то упало сухое дерево. Из палатки послы-
шалась возня и недовольное бормотание. Прошла минута, полог
откинулся, и оттуда показалось заспанное, заросшее щетиной
лицо Александра.
— О! А ты что тут один сидишь? — уставился он на Дмит-
рия.
— Так. Думаю.
— С утра думать вредно. С утра завтракать нужно. Есть за-
втрак-то?
— Сейчас что-нибудь придумаем.
— Дим, давай, не думая, рис с тушенкой и, главное, поболь-
ше тушенки туда, — попросил Саша и отошел за палатку.
— Привет, Дима, — выполз из палатки Виктор. — Ты с нами
на рыбалку поплывешь?
1
— А втроем на одной лодке не тяжело будет?
— Нормально. Фотик возьмешь, поснимаешь с воды. Смот-
ри, какие живописные берега.
— Хорошо. Я согласен.
— Ну, вот и ладушки.
Пока Дима ходил за водой, у костра появилась птичка. Она
деловито прыгала по «столу», что-то клевала. Дима заметил ее
и остановился.
— Это кукша, — сказал Виктор. — Они живут в самой глухой
тайге и чувствуют себя в ней полными хозяйками. Видишь, как
у себя дома.
Тем временем птичка схватила жирный кусок мяса и, легко
взлетев с ним, скрылась за бугром.
— Сейчас припрячет и снова прилетит. Осень, однако. Запа-
сается.
«И верно осень», — подумал Дима, как-то сразу заметив,
обожженные заморозками ерники и пожелтевшие лиственни-
цы, выставившие на всеобщее обозрение уже частично голые
кривые ветки. Вчерашняя непогода принесла на гольцы первый
снег, из-под которого серыми, гнилыми зубами выглядывали
острые камни.
Рыбачили только там, где хватало якорного шнура, чтобы
зацепиться за дно.
— Видишь, как удобно, — говорил Виктор. — Якорь опустил
и плыви, пока за дно не зацепится. Хочешь или нет, а рыбачить
получится только на банках, что и требовалось доказать.
Якорный шнур оказался длиною всего-то двадцать метров.
Виктор рыбачил спиннингом, Саша в отвес сделанной спе-
циально для этого случая снастью, состоявшей из короткой пал-
ки, лески и тяжелой блесны на конце. Как ни странно, но боль-
ше всего клевало именно на эту экзотическую Сашину снасть.
Виктор вытащит одну рыбину, а Саша три.
В лодке было больше тридцати рыбин, когда Виктор по-
чувствовал сильную поклевку, подсек и понял, что зацепил
очень крупный трофей. Неизвестный пока обитатель глубин
не дергал резко, а упорно и мощно тянул то в одну сторону,
то куда-то в глубину за границу банки. Толстой лески на ка-
тушке было всего сто метров, и Виктор боялся, что этого будет
недостаточно. Он не боялся за крючки и поводок. Не боялся
за металлическое удилище и катушку «Невская». Все это было
Якутский Лох
1
Маршрут «Большая Медведица»
настолько добротным, что могло выдержать и не такие нагруз-
ки.
Между тем, рыбина смотала с катушки почти всю леску и не
оставляла попытки уйти еще дальше и глубже от лодки. Виктор
делал все, чтобы не позволить рыбине забрать всю леску, иначе
та неминуемо порвала бы ее, несмотря на, казалось бы, огром-
ную толщину в один миллиметр. Он был готов в любой момент
подмотать леску, отчего пальцы от неудобной, маленькой ручки
нестерпимо болели. Борьба продолжалась долгих двадцать ми-
нут. Дмитрий держал наготове фотокамеру. Наконец, под лод-
кой, в прозрачной воде мелькнула темная тень. Спиннинг, не
разгибался ни на секунду, создавалось впечатление, что на дру-
гом конце просто весит громадный груз. Прошло еще минуты
три, и у поверхности воды показалась широкая спина. Затем по-
явился кончик коричневого хвоста, описавший замысловатый
узор на воде, вокруг которого закрутилась воронка.
— Сашка, стреляй! Увидит нас — ударит так, что не удер-
жим.
Александр и без команды уже целился в то место, где, по его
мнению, должна была быть голова рыбины. Треснул сухой ка-
рабинный выстрел. От пули и одновременно рванувшейся ры-
бины взметнулись вверх тысячи холодных брызг.
Виктор отпустил ручку катушки, и та с визгом стала раскру-
чиваться, сбрасывая за метнувшейся в глубину рыбиной один
десяток метров лески за другим. Все молча наблюдали за ка-
тушкой в ожидании неминуемого обрыва лески, но последняя
вдруг перестала быстро сматываться и, наконец, вовсе замерла.
Виктор, будто очнувшись, схватился за ручку катушки. Актив-
ного сопротивления он не почувствовал, хотя подтягивать тяже-
ленный груз было нелегко. Александр передернул затвор, гильза
с тихим всплеском упала в воду.
— Ты промазал, так что постарайся сейчас попасть, — мед-
ленно подматывая леску, сказал Виктор. — С трех метров-то уж
постарайся угодить, куда нужно.
— Так вода переламывает изображение, — оправдывался
Саша.
— Глаза у тебя, как у зайца.
В это время рыбина, пытаясь перевернуться, показала метрах
в семи от лодки огромный бок, покрытый темным причудливым
рисунком.
1
— Щука?! — удивился Александр.
— А ты думал, что это Лох Димин попался?
— Я думал таймень.
— Тайменей здесь нет… кажется. А может, и есть.
Рыбина, на мгновение ушедшая в глубину, вдруг всплыла
возле самой лодки, подставляя тем самым под выстрел голову.
Грянул выстрел. Рыбина даже не пошевелилась. Виктор мед-
ленно подтягивал ее к лодке. Когда до нее оставалось не более
метра, показалась верхняя часть ее головы. Ширина пасти впе-
чатляла. Такая рыбина могла спокойно утащить в воду не толь-
ко собаку, но и олененка.
— Вот тебе, Дима, и реликтовое существо. Как думаешь,
сколько этой бабушке лет?
— Ну, не знаю. Может сто?
— Щуки, однако, столько не живут, а вот за полтинник так
это точно, — Виктор, встав одним коленом на дно лодки, под-
хватил щуку за жабру. — Сашок, давай берись с другой стороны,
только осторожно, у нее и там зубы.
Друзья с трудом перевалили через борт огромную рыбину.
— Смотри, Саша, она с тебя ростом.
Дима, все это время щелкал фотокамерой.
Покурили.
— Что, еще рыбачить будем? — спросил Виктор.
— Естественно, — ответил Саша. — Я-то еще такую не поймал.
— И не поймаешь. Такие стаями не плавают.
— Посмотрим, — Александр ловко отрезал от одной из ры-
бин кусок, насадил его на крючок блесны и опустил свою снасть
в воду.
— Ну-ну, — усмехнулся Виктор и тоже забросил блесну.
Минут через десять Александр подсек крупную рыбу и спеш-
но вываживал ее из глубины. Где-то на середине он вдруг ощу-
тил такой рывок, что был вынужден отпустить из рук леску,
чтобы избежать пореза.
— Ни фига себе! Ты видел? — выдохнул он от восторга.
— Хватай леску, а то утащит.
Саша подхватил леску. Ощутив тяжесть на том конце, успо-
коился — не ушла. Он выбирал леску, и с каждой секундой в его
сердце прибавлялось тревоги — сопротивления не было, только
тяжесть. Каково же было удивление всех, когда Саша поднял то,
что было на блесне.
Якутский Лох
1 0
Маршрут «Большая Медведица»
— Е-мое! Вот это да! — Виктор перестал крутить катушку.
— Кто это ее так?
На поверхности воды лежала треть крупной щуки. Какое-то
существо, значительно большее ее самой, откусило от нее две
трети туловища, и сейчас из этого места свисали обрывки рыбь-
их потрохов, сочилась кровь.
— Ужас! Это какую пасть нужно иметь, чтобы одним разом
откусить почти метр? — растеряно бормотал Саша.
— Зато ты поймал то, что хотел, — Виктор, вспомнив о спин-
нинге, начал вращать катушку.
Саша с трудом вытащил из нижней, выступающей вперед
челюсти щуки крючок. Остатки щуки начали медленно опус-
каться.
До вечера друзья поймали немало рыбы, но таких огромных
щук больше не попадалось.
На ужин сварили отменную уху, нажарили мяса.
Сидя у костра, Виктор спросил:
— Что, Дима, понравилось тебе у нас?
— Очень. К тому же сегодняшняя рыбалка убедила меня в
том, что в этом озере есть что искать.
— Искать везде есть что. И в озерах, и в реках, в пещерах и в
горах. Важно точно знать, что ты хочешь найти.
— А ты знаешь, что ищешь?
— Конечно, знаю.
— Что?
— Приключений. Знакомств с новыми местами и людьми,
конечно.
— Еще-то сюда поедешь? — спросил Диму Саша.
— Хотелось бы.
— Если соберешься, я с тобой, — Саша хлопнул Диму по
плечу. — В следующий раз мы его поймаем.
Вертолет набирал высоту над озером.
— Смотри, Дима, Алямс, — показывал Виктор в иллюминатор.
На гладкой поверхности озера плыла одинокая лодка, а ря-
дом с ней из воды торчало что-то похожее на нетолстый ствол
дерева.
— Что это рядом с лодкой?
— Не знаю, — ответил Виктор, — может, дерево с корневищем
плывет, оттого и торчит вертикально. Высоко, не разглядеть.
1 1
«Да никакое это не дерево, — подумал Дмитрий, вглядываясь
в быстро удалявшуюся лодку Алямса и загадочный предмет ря-
дом с ней. — Это он провожает нас».
Эпилог
Тот поводок, сделанный из тоненького стального троса, с
карабином чуть меньше тех, что применяют альпинисты в сво-
ем снаряжении, и который позволил нашим героям подвести к
лодке гигантскую щуку, я выпросил у Виктора. Теперь он хра-
нится в моей коллекции дорогих предметов.
А что касается участников этих приключений…
Почти каждый год с начала девяностых на озеро Лабынкыр
отправляются поисковые экспедиции, которые пока никакого
чудовища не нашли.
Алямс умер там же, на озере, так и не согласившись уехать из
этого сурового, затерянного между гор, таинственного места.
Александр ушел из геологии, заочно окончил институт и стал
работать в аэропорту.
Виктор переехал жить на Дальний Восток, где его следы и
затерялись.
А вода в озере все та же, что и миллион лет назад. В ней все
та же сила, которая создает новую жизнь. В ней, как и тысячи
лет назад, смешиваются различные частицы, и почему бы не
предположить, что в результате этих процессов мог появиться
какой-нибудь необычный организм.

Николай Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1081195 - 30/12/15 12:13 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Classic Онлайн


Зарегистрирован: 09/01/10
Сообщения: 7579
Откуда: Владивосток
отлично. Спасибо, Дмитрич.
_________________________
фанат тенкараПРИМ

Вверх
#1081210 - 30/12/15 12:54 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Вкуснятина экстра класса.
))))
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1081239 - 30/12/15 02:10 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Вкуснятина экстра класса.


Изначально отправлено Classic
отлично. Спасибо, Дмитрич.


«Снайпер»

Почтение и страх перед медведем у большинства народов не позволяли называть
этого зверя его настоящим именем, а только иносказательно: «медведь» (веда-
ющий мед), «топтыгин», «косолапый» — у русских, «черный зверь» — у эвенков,
«горный гиляк» — у нивхов, «старик», «дедушка» — у юкагиров. При этом перво-
начальное название животного — «бер» — в русском языке сохранилось только в
слове берлога (логово бера).


Хорошее время — конец августа. Созревшие ягоды охты и смородины
гроздями свисают с покрытых паутиной кустов. Белые грузди
семейками теснятся под березовой листвой, пряча от посторонних
глаз свои желтовато-кремовые шляпки с
завернутыми вниз, лохматыми краями. По опушкам, полянкам,
старым тропинкам, где солнце хорошо прогревало землю, на-
росли поздние подберезовики с неровно окрашенной, как бы
мраморной шляпкой и розовеющей на изломе мякотью. Сытое
это время. Олени на мшистых полянах едят морошку, птицы
клюют чернику, а медведи, когда созревает охта да голубика,
становятся как глухари — ничего вокруг не слышат и не видят,
только едят, едят и едят.
Лес в это время превращается в бездонную кладовую не толь-
ко для ее обитателей, но и для охочих до дикоросов северян.
1
Даже самый ленивый понимает, что прожить долгую, суровую
зиму без ягод — северных витаминов — невозможно. Они и
приправа к мясу, и соус к рыбе. А что только местные бабы не
умудряются из них делать: варение, желе, соки, кисели, начин-
ки для душистых, сдобных пирогов — всего и не перечислишь.
Как-то в такую вот пору уговорили бабы дядю Володю и друга
его Николая свозить их по ягоды на острова. Не хотели мужики
заниматься ягодой, но есть такое слово — «надо». Согласились.
Днем в тайгу идти было душно, а в предутренний час, по
росе да по прохладе рассветной, когда из распадков выползал
прохладный, лохматый туман — самое время. Вот в такой пред-
рассветный час, когда еще река курилась молочным туманом,
причалили к песчаному берегу две моторные лодки. Не успели
волны достичь берега, как бабы, гремя ведрами, уже выскочили
на берег и наперегонки побежали вглубь острова.
Мужики еще поднимали моторы и привязывали лодки, ког-
да из леса послышался многоголосый дикий визг и звон бро-
шенных ведер.
«Все понятно, — подумал дядя Володя, — набежали на медве-
дя. Никакая другая сила не смогла бы отогнать баб от ягоды».
Дядька зарядил ружьишко жаканами и побежал навстречу ба-
бам. Не успел он зайти в лес, как мимо него, не останавливаясь
и ломая кусты, пробежали испуганные бабы. «Вот оглашенные»,
— успел подумать дядька и тут же метрах в двадцати увидел бе-
гущего на него медведя. Зверь сделал пару прыжков и с ревом
встал перед охотником на задние лапы. Можно было разглядеть
каждый волосок на могучей медвежьей груди. «Ой-ей-ей», —
пролепетал дядька и стал судорожно вспоминать все, что знал о
повадках зверя. Где-то в подсознании промелькнуло давно про-
читанное в старой книге: «Медведь делает стойку только тогда,
когда встречается с незнакомым предметом, и в этот момент
непредсказуем: может убежать, а может и напасть».
«Может, убежит?» Но медведь качнулся в сторону человека.
Охотник понял: нападет. Мгновенно прицелившись туда, где
по его разумению, должно было быть сердце, и даже вроде бы
увидев, как оно пульсирует под толстой шкурой и крепкими
ребрами, дядька нажал на курок.
В утреннем воздухе выстрел прозвучал неестественно громко.
Эхо покатилось по протокам и старицам, поднимая с берегов
испуганных бекасов и плисточек. Медведь рухнул, не успев
сделать и шага. Дядька опустил ружье и только тогда заметил, как
сильно тряслись у него руки. Он наклонился, поднял с земли
бурачок, оброненный одной из баб, и подумал, какой же он
хрупкий…
Спички в руках ломались одна за другой.
— Прикуривай, — раздалось рядом.
Дядька оторвал взгляд от спичечного коробка. Рядом стоял
Николай, в сложенных особым способом ладонях которого до-
горала спичка.
— Завалил? — Николай кивнул головой в сторону медведя.
— Метров пятнадцать всего.
— Да, уж… Что он на баб-то бросился? Бешеный что ли?
— прикуривая, еле выдавил из себя дядя Володя.
Покурили.
— Что, Володя, пойдем, поглядим, — предложил Николай.
— Давай.
Медведь лежал на боку. Дядька стал осматривать зверя.
Ощупав грудь там, куда он только что выстрелил, и не найдя
входного отверстия от пули, охотник похолодел от нехорошего
предчувствия. Он ощупал живот медведя, но и там не нашел
раны. Дядька медленно разогнулся и тихонько стал пятиться от
туши.
— Ты чего? — удивился Николай. — Блох что ли испугался?
Вот так выстрел! Прямо в глаз! Ну, Вовка, ты прямо снайпер.
Как герой войны Охлопков.
— В глаз? В какой глаз? — почти шепотом проговорил дядька.
— В правый. А ты что, в левый целился? — засмеялся Ни-
колай.
«Вот так-так, — подумал дядька, — целился в грудь, а угодил
в глаз… с пятнадцати метров. Это как же меня трясло. А если
бы промазал?».
— Ну что, обдирать надо, — похлопав по шкуре зверя, сказал
Николай. — К лодке надо сходить за ножами, топором, да и
брезент нужен. Сам пойдешь или я?
— Нет, я сам схожу. Ты тут побудь.
Бабы смирно сидели в лодках и испугано поглядывали из-под
низко повязанных белых косынок. «Ишь, притихли, трындычи-
хи, — подумал дядя Володя. — Один только способ успокоить
вас и есть на земле — напугать до смерти». Но вслух сказал:
«Можете бежать, медведь умер».
1
Сидя на носу лодки, дядя Володя правил топор и думал:
«Почему медведь кинулся за бабами, ясно — проснулся инс-
тинкт преследования. Но почему он не убежал, столкнувшись
со мной? Он же видел ружье».
Тут он опять услышал визг. Как потом выяснилось, на одну
ягодницу упала с дерева сухая ветка. Подняв глаза, она увидела
прямо над собой двух медвежат, испугано таращившихся на нее
из-за ствола ели. Вот она с испугу и завизжала.
Когда вокруг дерева собрались люди, медвежата испугались
и тоненько запищали.
«Вот почему медведица кинулась на людей, — подумал дядя
Володя.
— Из-за этих малышей. Сама погибла, глупая, и медвежат погубила. Не выживут они в тайге, погибнут».

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1081291 - 30/12/15 07:00 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
BAS Оффлайн
бывалый

Зарегистрирован: 21/12/15
Сообщения: 147
Откуда: Артем Россия
Как всегда - на высоте. Нравится мне Дмитрича рассказы читать, легко идут.. От души..
_________________________
Comforser SF 3000

Вверх
#1081440 - 31/12/15 11:10 AM Re: С тайгой наедине... [Re: BAS]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено BAS
Как всегда - на высоте. Нравится мне Дмитрича рассказы читать, легко идут.. От души..


Это не мои рассказы, а моих Друзей...
Я до ТАКОГО УРОВНЯ еще не дорос... ;-)

Схватка

Август. За лето окрепли утиные выводки, созрели и налились
овощи в огородах, скошены и убраны травы на лугах.
День стал короче. Скоро, совсем скоро начнется осень.
Сухо, тепло, тихо. Мягко и сладко, нежно и остро пахнет
березовыми листьями, деревенским дымком и бензином, позд-
ними лесными цветами и выветренным сеном.
На чистом небе полная луна только встала над лесом. Поб-
лескивает темное стекло в маленьком оконце баньки, возле ко-
торой, обнявшись, стоят черноволосая девушка с раскосыми
глазами и коренастый юноша.
Девушка, молча и нежно трется маленьким носиком о глад-
кую щеку юноши, тот шепчет:
— Настя, спасибо тебе за подарок. Такой дорогой и красивой
вещи у меня никогда не было. Ты моя луноликая красавица.
Пойдем завтра в клуб на танцы?
Степану (так звали юношу) накануне исполнилось шест-
надцать лет, и Настя, его первая любовь, подарила ему синий,
стеклопластиковый спиннинг, купленный в городе, куда она
недавно летала на рейсовом самолете Ан-2. Спиннинг ей помог
выбрать брат Семен, который после окончания университета
жил в городе. Почему в подарок был выбран именно спиннинг,
а, например, не транзистор, осталось неизвестным.
— Наська! А ну иди домой, — послышался голос из соседне-
го двора.
— Пойду я, Степа, папка ругаться будет, — прошептала де-
вушка. — Завтра увидимся?
1
— Я тебя завтра тут ждать буду, как всегда, — еще крепче
прижал к себе девушку Степан.
— Все, все, пошла я…
От черного зубчатого ельника пахнуло острым запахом хвои.
Начало августовской ночи было торжественно и прекрасно, все
вокруг жило как в сказке: кусты и деревья, темные задворки и
глубокий овраг. Колдовской свет луны наполнял ночь тайнами,
ворожил, тревожил воображение влюбленного юноши.
Дома Степан собрал спиннинг. На старенькую катушку на-
мотал новенькую леску, извлек из обувной коробки невиданную
в этих краях спиннинговую приманку — воблер. Эту диковин-
ную приманку подарил юноше геолог Виктор, которому Степан
помогал во время летних каникул, подрабатывая в геодезичес-
кой партии, проводившей изыскание для большого водовода.
Приготовив снасть к предстоящей рыбалке, он лег и мгновенно
заснул.
Проснулся Степан еще затемно. Наскоро умылся, выпил ста-
кан молока и, жуя на ходу пресную лепешку, направился к реке,
где, привязанная цепью к ржавой бороне, качалась на воде ма-
ленькая деревянная лодка.
На востоке нежно заалела узенькая кромка неба. Все пред-
меты на берегу блестели сыростью — над рекой расстилался
утренний туман. Он еще не был густым и высоким, а только
начинал лохматыми полупрозрачными кусками выползать из
тихих заводей и стариц.
Первые дневные птицы пробовали силу своих голосов, пы-
таясь перекричать одна другую. Молча, без криков пролетели
две чайки. На мелководье мальки дробью рассыпали по воде
крохотные всплески.
Не замечая ничего, методично работая веслом, Степан плыл
к ближайшему плесу и думал о Настеньке. Да-да, именно о Нас-
теньке, а не о красотах природы и не о том, где и кого он будет
ловить.
В это же самое время в прозрачной воде медленно плыл
огромный таймень. Рыбина была голодна, но при этом очень
осторожна. У тайменя вчера тоже был день рождения, ему ис-
полнилось ровно пятьдесят лет с того момента, как он покинул
оболочку икринки в таежной речке Мундуручу. Много всяких
1

приключений случалось с ним за долгую жизнь, но он выжил,
потому что мог отличать металлические блесна от настоящей
рыбы, а тонкие стебли водорослей — от нитей сетей. На теле
тайменя давно заросли рубцы от острых зубов щуки, с кото-
рой он «познакомился» в трехлетнем возрасте, заплыв весной
на заливной луг. Сгнили и остатки сети, из которой он чудом
вырвался десять лет назад, мигрируя по реке Алдан. Много раз
со скрежетом пытались вонзиться в его тело острейшие крючки
самоловов, но всегда его спасала серебристая броня чешуи. Вот
и сегодня он уже дважды встречал на своем пути расставленные
человеком сети и только что проплыл мимо перемета, на крюч-
ках которого качало течением мертвых ельцов и гольянов.
Лодка была узкая и шаткая, стоять в ней было неудобно.
Степан с трудом нашел положение, при котором можно было
забросить воблер на небольшое расстояние. Первые забросы
дались с трудом. Леска путалась, приманка не хотела лететь
дальше пятнадцати метров. С трудом освоив технику заброса,
Степан долго не мог понять, как нужно проводить приманку
в толще воды. Изрядно намучившись и почти отчаявшись, в
какой-то момент он все же почувствовал вибрацию «работаю-
щего» воблера. Постепенно все стало получаться.
Прошел час. Небо порозовело. Туман, так и не набрав силы,
клочьями плыл над рекой, отливающей, точно нефть, темными
струями с хлопьями желтоватой пены. Течением лодку отнесло
к тальникам, где при очередном забросе в сторону берега юноша
почувствовал резкую поклевку. Через десяток секунд возле его
ног, на дне лодки, изгибалась первая пойманная им на спин-
нинг рыба. Это была щука. «Сардон, конечно, не самая лучшая
рыба, — подумал Степан. — Но, как любил говорить Виктор,
лиха беда начало».
Таймень плыл вниз по течению с таким расчетом, чтобы осе-
нью, перед шугой, оказаться в Алдане. До этого момента он
должен съесть много рыбы и мышей, белок и утят, чтобы во
тьме подледной жизни, в зимовальной яме, ему хватило запаса
жира до следующей весны. Сегодня он еще не встретил ничего
интересного и уже хотел было заплыть за огромный валун в
засаду, когда почувствовал метрах в тридцати от себя странное
движение. Огромной рыбине хватило нескольких взмахов мощ-
1
ного хвоста, чтобы преодолеть расстояние в двадцать метров. Но
«звук» исчез. Таймень решил, что опоздал, и медленно развер-
нулся в направлении валуна. В следующую секунду он услышал
сначала всплеск, потом тот самый «звук». Это приближалось к
нему. Таймень замер и через мгновенье увидел в прозрачной
воде странное быстродвижущееся существо. Никогда прежде он
не видел ничего похожего. Это не могло быть блесной, но и на
рыбу это не походило. Что-то непонятным образом против воли
заставило тайменя молниеносным рывком оказаться в считан-
ных сантиметрах от разноцветно мелькающего, вибрирующего
существа. Еще миг… и существо влетело в открытую пасть ры-
бины.
Степан, отплыв на самую средину плеса, снова встал на ноги
и взмахнул спиннингом. Приманка быстро углубилась в толщу
воды и тут же оказалась возле лодки. Он забросил второй раз.
Воблер нырнул в воду, заиграл и за что-то зацепился. Катуш-
ку невозможно было провернуть даже на один оборот. Он уже
успел пожалеть о красивой деревянной рыбке, которую едва ли
еще удастся достать, как вдруг на том конце лески кто-то силь-
ный резко потянул в сторону берега. Степан растерялся. Паль-
цы, соскочившие с маленькой рукоятки катушки, уже не могли
удержать стремительно разматывающуюся леску. Неожиданно
катушка сама остановилась, леска провисла до самой воды.
Юноша бросил спиннинг на дно лодки, схватил правой рукой
толстую леску и начал судорожно наматывать ее на левую руку.
«Вот теперь не уйдет», — подумал Степан и тут же ощутил ры-
вок, от которого чуть не упал в воду.
Можно ли упрекать юношу в отсутствии здравого смысла в
его действиях? Конечно, нет, потому что этот здравый смысл
складывается на основе практического повседневного опыта
человека, соединенного с вниманием к реальным фактам. Ни
того, ни другого у Степана на этот момент не было.
Через секунду леска снова провисла. «Все, сорвалась», — не
чувствуя больше сопротивления, наматывая леску виток за вит-
ком на руку, думал юноша.
Когда острая боль пронзила мозг, таймень понял, что не раз-
гадал очередную человеческую хитрость. Теперь не он охотник,
а тот, кто находится на том конце нити. Сначала опытный тай-

1 0

мень замер, обдумывая, как ему поступить, потом потихонь-
ку потянул к берегу, проверяя, насколько крепка человеческая
снасть. Он знал, что силен. Знал, что нить, на которую человек
привязывает свои приманки, можно оборвать, если как можно
сильнее, а главное, резче дернуть ее. Таймень замер, спустя пару
секунд резко и мощно рванул в том же направлении. Нить ока-
залась крепкая, и он понял, что так просто не освободится. Тог-
да он развернулся и медленно поплыл навстречу своему врагу.
Через прозрачную воду таймень отчетливо разглядел человека,
стоящего в лодке и наматывающего нить себе на руку. До лодки
оставалось метров пять, и таймень, собрав всю свою силу, мет-
нул свое тридцатикилограммовое тело под лодку.
Степан оторвал взгляд от воды, и в этот момент первый луч
солнца, вырвавшись из-за леса, заставил его зажмуриться. Если
бы не этот луч солнца, юноша, может быть, и увидел в прозрач-
ной воде огромную рыбину, стремительно проносящуюся под
лодкой. Но он не увидел. Рывок был такой силы, что упавшего
в воду Степана протащило под лодкой. Вынырнув, он попы-
тался сбросить с руки намотанную леску, но она цеплялась то
за пуговку, накрепко пришитую к рукаву телогрейки, то еще за
что-то. Сильная рыбина опять потянула его под воду. Степан
вспомнил про нож. Он ощупывал пояс и не находил на привыч-
ном месте своего ножа, случайно оставленного дома. Случай!
Как много происходит по милости того, чего бы могло и не
быть. А время шло, нужен был глоток воздуха. Юноша сделал
отчаянную попытку ослабить натянутую как струна леску. Он
почти поверил, что сейчас окажется на поверхности, как вдруг
почувствовал резкий рывок за ногу. Взглянув вниз, юноша по-
нял, что голенище кирзового сапога зацепилось за торчащий
скользкий топляк, крепко накрепко замытый в дно.
Таймень почувствовал, что не может свободно двигаться, и
потянул к валуну. Из последних сил преодолевая сопротивление
человека, барахтающегося на другом конце нити, рыбина за-
плыла за валун, обогнула его и поплыла навстречу своей судьбе.
Еще несколько метров и натяжение нити стало непреодолимым.
Рыбак и рыба оказались рядом. Взгляды их встретились, но не-
надолго.
1 1
Проснувшись, Настя долго не могла понять, что ее тревожит.
«Сон», — вдруг встрепенулась она и пошла к своей старой
бабушке. Бабка ее могла растолковать любой сон, потому что
сохраняла еще в памяти старинные народные предания.
— Бабуля, — приклонив голову на грудь любимой бабушке,
заговорила Настя, — мне приснился сон, будто идет Степка ко
мне по берегу, и вдруг на берег прямо по воздуху выплывает
тень рыбы и останавливается между нами. А потом как будто
мелькнул огонь, и сразу исчезли и тень рыбы, и Степка.
Бабушка погладила Настю по головке и сказала:
— Плохой сон, однако, ты видела внучка. В облике рыб и
огня из нижнего мира приходят абаасы, очень плохие духи. Не
нужно твоему Степке сегодня ходить к реке, не нужно.
Вечером Настя пришла в условленное место, но Степана там
не оказалось. Тогда она пошла к нему домой и узнала, что он
еще не вернулся с рыбалки. Весь вечер ей почему-то хотелось
плакать, а ночью опять приснился страшный сон.
Проснувшись, Настя уже знала, что больше никогда не увидит своего
Степана.

Юношу нашли к вечеру следующего дня по всплывшему
мертвому тайменю. Оба, юноша и таймень, связанные одной
толстой леской, зацепившейся за валун, так и остались рядом...

Спиннинг — подарок Насти, тоже лежал рядом, удерживаемый
той же крепкой леской.


Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1081521 - 31/12/15 01:46 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Самоделкин5 Оффлайн


Зарегистрирован: 30/12/10
Сообщения: 5812
Откуда: п. Новый
С новым годом тебя Дмитрич, всего доброго в наступающем году. Спасибо за рассказы.

Вверх
#1081730 - 01/01/16 11:06 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Самоделкин5]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Самоделкин5
С новым годом тебя Дмитрич, всего доброго в наступающем году. Спасибо за рассказы.


Володя Привет! Тебе тоже всех Благ, хорошего настроения, успехов на охоте и Рыбалке в этом году! Пусть все планы будут реализованы!
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1081732 - 01/01/16 11:10 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Никогда не знаешь, где найдешь,где потеряешь

За бортом самолета ватными горами проплывали облака. Л-410
то трясло, как на грунтовой дороге, то бросало вверх-вниз на
невидимых воздушных трамплинах. Начало июля. Жара. Турбулентность.
Анатолий Васильевич, держа в руках развернутую газету,
после непродолжительного молчания спросил:
— Валера, ты у нас таежник. Что скажешь на это?
— Что там? — повернулся Валера.
— А вот, — тряхнул газетой Анатолий Васильевич. — Где-
то на севере Европы потерпел катастрофу небольшой самолет.
Один мужик остался жив, даже не поцарапался, и две недели
прожил в лесу один. Пишут, что когда его нашли, он так оголо-
дал, что еле двигался. Как ты считаешь, может здоровый мужик,
попав в лес с тем, что у него было с собой в карманах и сумке,
прокормить себя две недели?
— Запросто.
С заднего сидения раздался голос:
— Валера, может, ты нам покажешь, как это возможно. Мы
тебя забросим на остров вертолетом, ты там пару недель прожи-
вешь, а мы посмотрим. Как?
— Да запросто, Палыч. Ты дальше дачи своей не бываешь
нигде, вот и боишься леса, как черт ладана, а мне он не стра-
шен.
1
В разговор вмешался Геннадий:
— Валера, не поддавайся на провокацию. Пусть они сами две
недели на острове поживут.
— Не переживай, Гена, я-то проживу. А вот где они вертушку
найдут, чтобы меня сначала завезти, а потом вывезти с этого
острова.
— А это наша забота, — ответил тот, кого Валера назвал Па-
лычем. — У меня пустая заявка есть с печатями и подписями,
так что проблем не будет. Так как, тезка, рискнешь?
— Ну, если Анатолий Васильевич даст две недели отгула,
рискну, вернее, с удовольствием позагораю.
— Анатолий Васильевич, слышишь?
— Делать вам нечего, — проворчал тот.
— Отгулы он заслужил? Заслужил! Отпусти человека.
— Слушай, Палыч, тебе вечно в голову какие-то глупости
лезут. На что ты парня подбиваешь? Пусть лучше эти две не-
дели на девчонок потратит, а то тридцать лет скоро, а все еще
холостяк. Не серьезно.
— Так он сам сказал, что запросто проживет.
— Раз сказал, значит, проживу!
— Ну, раз так, то давайте запротоколируем, что сейчас у Ва-
лерки с собой есть в карманах и здесь, — похлопал по сумке
Гена. — Вот что у него сейчас есть, то он с собой на остров и
возьмет, так?
— Точно! Ну, Валера, выворачивай карманы и сумочку свою,
— обрадовался Палыч.
— Да, пожалуйста. Мне скрывать нечего.
В карманах оказалось початая пачка сигарет «Opal», зажи-
галка, паспорт, авиабилет, носовой платок, связка из четырех
ключей, авторучка, портмоне со ста пятьюдесятью рублями и
шестьюдесятью копейками.
— Прошу учесть и вот это, — отвернув лацкан пиджака и
показав на иголку с намотанной ниткой, сказал Валера.
— Согласны. Давай теперь сумку.
Все с интересом наблюдали. Палыч стал торжественно вы-
таскивать из сумки предмет за предметом, пока все ее содержи-
мое не оказалось на сидении рядом с ним. Тут были: папка с
документами, несессер с туалетными принадлежностями, в том
числе станок для бритья с несколькими лезвиями, металличес-
кий стаканчик, помазок, расческа, пилка для ногтей, крем для
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1
Маршрут «Большая Медведица»
бритья, мыло в металлической мыльнице, зубная щетка и тюбик
зубной пасты, тапочки, упаковка цитрамона, складной нож с
двумя лезвиями, штопором, шилом, вилкой, зубочисткой и ма-
люсеньким пинцетом. В одном целлофановом пакете нашлась
початая пачка чая и двенадцать кусочков сахара, в другом — три
сушки. Нашлась и книга, на название которой даже не посмот-
рели. На дне сумки валялись несколько канцелярских скрепок.
— Все? — спросил Палыч.
— А вот тут тебе, Палыч, не повезло, — Валера потянул за-
мок молнии и вынул из бокового кармана упакованный моток
рыболовной лески. — Не зря я его, выходит, вчера в Сангарс-
ком сельмаге прикупил!
— Ладно. Договор дороже денег, возьмешь и эту леску, — со-
гласился Палыч.
— Мужики, вы что, серьезно? — начал беспокоиться Анато-
лий Васильевич.
— А то!
— А на что спор-то? — подхватил Гена.
— Точно, Палыч! Я-то ставлю свое здоровье, а ты что? —
улыбнулся Валера.
— Я?
— Ты, ты.
— Ну, а что бы ты хотел?
— Если я проживу там две недели и не попрошусь, чтоб вы
меня вывезли…
— А как ты попросишь? — перебил Валеру молчавший до
этого Иван Алексеевич.
— А возьму с собой аварийную радиостанцию. Дашь, Па-
лыч?
— Дам.
— Так вот. Тогда ты, Палыч, на недельном разборе у коман-
дира встанешь и прокукарекаешь громко три раза.
Все рассмеялись.
— Ну что, Валерий Палыч, согласен? — надеясь, что тот пе-
редумает, спросил Анатолий Васильевич.
— А что он меня убьет что ли? Согласен, конечно.
— Ну и дурак, — проворчал Анатолий Васильевич.
— Так. Теперь остров. Какой остров-то выбираем?
— Любой коренной между Хатырык-Хамо и Промышлен-
ным, — предложил Валера.
1
— Почему?
— Там каждый день вертолеты летают. Кроме того, вы, когда бу-
дете меня завозить и вывозить, сможете порыбачить хоть по часу.
— Точно! Ну что, по рукам?
— По рукам!
Спустя всего четыре дня, 11 июля 1987-го года, в час, ког-
да сильнее всего припекало солнце и по небу плыли обрывки
легких мутно-белых облаков, Валера оказался на необитаемом
острове. Земля размером примерно километр на двести метров
лежал ближе к правому берегу большой реки, отделяемая от
«материка» узкой, тихой протокой. Южная нижняя часть остро-
ва начиналась длинной песчаной косой и мелководьем. Далее,
к северу, простирались невысокие заросли тальника, постепен-
но переходившие в таежные дебри, десятилетиями не знавшие
очистительного действия лесного пожара. В середине острова
лежало небольшое озерцо, над которым летали стрекозы. В воде
иногда звучно плескались гольяны, а на плававших листьях от-
дыхали водные пауки. Северная оконечность острова, постоян-
но подмываемая рекою, была обрывиста. Валера нашел и лес-
ную поляну, где в траве трещали кузнечики.
Обойдя остров и оглядевшись, Валера решил построить ша-
лаш. В тайге выбор места для постройки жилища зависит от
самого ее маленького обитателя — комара, поэтому полупустая
сумка была поставлена посередине песчаного, обдуваемого ве-
терком мыса. Сложив сухие длинные палки наподобие юрты,
Валера скрепил их наверху шнурками от кроссовок. Два часа
ушло на заготовку гибких тальников, которые он уложил на
каркас вершинами к земле. Стены шалаша получились доволь-
но плотными, сквозь них не поникли бы ни комары, ни капли
дождя. Теперь нужно было подумать о постели.
«А что думать? Настелю толстый слой тальниковых веток и
внутри». Но позже оказалось, что решение это было неверным
— ветки прели, на влажной подстилке спать было некомфортно.
Закончив с устройством жилища, Валера двинулся на поиски
чего-нибудь съестного.
«Что здесь может расти? — размышлял он. — Саранка. У нее
съедобные и не мелкие луковицы. Полевой лук. Так, что еще?
Больше, однако, ничего. Ах да, иван-чай! Что еще? Кора. Нет,
кора, наверное, не подойдет. Похоже, выбор невелик. Ягоды!
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1
Маршрут «Большая Медведица»
Грибы! Если найдутся ягоды и грибы, то... а что я с грибами
делать стану? Печь? Сроду этого не делал. Какие могут быть
сейчас грибы? Обабки, или, как их в науке называют, подбере-
зовики. Эти появляются самые первые, еще до маслят, и место
для них по краю поляны самое подходящее. Что ж, поищем».
Бродя по острову, Валера нашел почти созревшую красную
смородину. В этих краях ее называли кислицей. Но это место
пришлось просто запомнить, потому что он не взял с собой
ничего, во что бы можно было ее собрать. «Осла узнаешь по
ушам, а дурака по делам, — досадовал Валера. — В следующий
раз нужно будет взять с собой тару, нож и снасти. Которых пока
нет. А может, и правильно, что я их не набрал. Ягода хороша
как десерт, для основного блюда ее будет маловато. К тому же
калорий в ягоде почти нет, а кислота только желудок разъест»,
— успокоил сам себя Валера.
Лук, который он надеялся тут обнаружить, Валера не нашел.
Трав вокруг было много, но что это за травы, он не знал. Под
ногами в основном росла осока. Кое-где на фоне низкой травы
толстыми, густо опушенными стеблями выделялся крестовник
скученный и многолетний зверобой продырявленный.
«Вот так таежник, — думал между тем Валера. — Считал себя
знатоком тайги, а выясняется, что я о ней ничегошеньки не
знаю. Вот эту траву встречал много раз, а что за растение, по-
нятие не имею», — остановился он возле высокой, ветвистой
пижмы. «Пахнет горьким, значит, не съедобна», — решил он.
Очень скоро поняв, что растительной пищей, не имея до-
статочных знаний в ботанике, прокормиться будет сложно, он
решил сделать сачок. Что можно будет им поймать, он пока не
знал. Но делать что-то надо было, поэтому он принялся за рабо-
ту. Подобрав в лесу сухую длинную палку, он прикрепил к ней
согнутую овалом тальниковую ветку, примотав ее тальниковой
же сырой корой. Потом он развел костер и очень долго сушил и
прокаливал над ним свое изделие.
Между тем наступила ночь. Перед сном, имевшийся сахар и
чай он распределил на двенадцать дней, решив выпивать каж-
дый вечер один маленький стаканчик. В качестве посуды для
кипячения воды приспособил металлический стаканчик из не-
сессера. В первый же вечер он убедился, что вскипятить воду в
этом стаканчике не сложно, используя для этого не открытый
огонь, а одни только угли. Поужинав двумя из трех имевшихся
1
сушек, Валера забрался в шалаш, плотно прикрыл вход щитом
из веток тальника и вскоре заснул, не особенно обращая внима-
ния на нескончаемый и противный комариный писк.
«Кир-р-ря!» — пауза и снова тихое «ки-ки-ки» донеслось
снаружи.
«Кто бы это мог быть? — открыв глаза, подумал Валера. —
Раньше я такого не слышал. Вернее, не прислушивался к тем
птицам, за которыми не охотился. Кто же это?». Но сколько
не перебирал он в голове названия птиц, ничего придумать не
смог. «Тогда посмотрим», — решил он и осторожно отодвинул
ветки. У самой воды стояла небольшая бледно-сизая птичка с
желто-красным прямым, заостренным клювом. На голове кра-
совалась яркая черная шапочка.
«Ки-ки-ки», — тихо прощебетала птаха.
«Не знаю. И птиц не знаю, и траву. Эх, голова с лукошко, а
мозгов ни крошки! Одно успокаивает — ядовитых птиц в этих
краях не бывает».
Упавший щит, который прикрывал вход в шалаш, вспугнул
речную крачку и она легко упорхнула в утреннее небо.
— Эх, красота! — глядя на реку, над которой веретеном про-
носились бекасы, выдохнул Валерий.
Зайдя по колено в протоку, он решил почистить зубы. На-
клонился над водой и увидел на песчаном дне след какого-то
речного обитателя. След тянулся от его ног вдоль береговой ли-
нии. Со щеткой в руках Валера побрел по следу и через пять
шагов увидел моллюска в двухстворчатой раковине.
«Интересно. Ведь это, наверное, что-то вроде устрицы, толь-
ко речной. Если их тут достаточно, то хоть какая-то еда будет
доставаться легко», — с этой мыслью он наклонился и поднял
шершавую, размером с куриное яйцо, раковину, створки кото-
рой были плотно закрыты.
За тридцать минут поисков вдоль берега Валера нашел всего
пять устриц. Для их приготовления он использовал одну из по-
ловинок мыльницы. Вкус сваренных в собственном соку устриц
оказался хоть и кисловатым, но не таким ужасным, как их вид. За
приготовлением завтрака и просушкой под солнцем своей расти-
тельной подстилки Валера обдумывал, как лучше доделать сачок.
Плести сачок из лески было бессмысленно: на мелкие ячейки уй-
дет много времени, а сачком с крупными ячейками ловить просто
некого. В результате в качестве сетки на сачке оказалась Валерина
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1
Маршрут «Большая Медведица»
футболка с отрезанными рукавами и зашитой горловиной. Чтобы
уменьшить сопротивление воды и воздуха, всю материю пришлось
исколоть кончиком ножа, сделав сотни три маленьких дырочек.
— Отлично, — взмахнул он сачком над головой. — И леску
сохранил.
Перед ним в изумрудной оправе рогоза лежало озеро с креп-
ким песчаным дном и чистой, прозрачной и теплой водой.
Встав в тени дерева и опустив в воду сачок, Валера стал ждать,
зорко вглядываясь в белое пятно своей бывшей футболки. Он
знал наверняка, что в тайге нет такого озера, где бы не води-
лись гольяны. Вот их он и намеревался поймать, чтобы хотя бы
хватило на обед. Но в тени деревьев допекали комары, невоз-
можно было спокойно устоять и десяти секунд. Валера решил
пойти на протоку, где на чистом песчаном берегу, обдуваемом
ветерком, комаров должно было быть поменьше. Пока он про-
бирался сквозь старый лес, повсюду опутанный паутиной, ни-
чего съедобного не нашел, зато в не зашнурованные кроссовки
набился колючий мусор.
На протоке комаров не было, но и рыбы, кроме стаек сов-
сем мелких мальков, не было тоже. Валера добрел по протоке к
верхней оконечности острова, собрав по пути семь устриц и че-
тыре крупных речных улитки. В какой-то момент его внимание
привлекли птицы. Они кружили над песчаным островком, тор-
чавшим золотой дюной посередине протоки. Валера попытался
добрести до островка, но с этой стороны протока оказалась глу-
бокой. Тогда он разделся и поплыл. Через пятьдесят метров он
достиг суши. Выйдя из воды, он заметил чьи-то крупные следы
на песке. В это время ветерок донес запах падали. Присмотрев-
шись к тому, что так привлекло птиц, Валера понял, что это
труп какого-то животного, занесенного на мелководье течени-
ем. Он подошел ближе и увидел рядом с останками отчетливо
отпечатавшийся на влажном песке след.
«Медведь! — мелькнуло у него в голове. — Причем ушел,
вероятно, утром. Далеко ли? От падали они далеко не уходят.
Значит, нужно быстренько отсюда сматываться». С невеселы-
ми мыслями, оглядываясь, Валера поплыл обратно к «своему»
берегу, решив в ближайшие дни близко к этому месту не под-
ходить.
Соседство с косолапым обязывало быть начеку и даже как-
то вооружиться. На пути к шалашу Валера срезал молодую бе-
1
резку, а после обеда, состоявшего из сваренных в мыльнице
моллюсков, изготовил из деревца крепкое копье. Острие он за-
калил над костром и заточил ножом до такого состояния, что
при прикосновении к нему можно было легко проколоть палец.
Потом решил сделать еще и дротик из тонкой палки и пилки
для ногтей вместо наконечника, закрепив ее с помощью лески
и сырой коры тальника.
Затачивая камнем пилку на дротике, Валера вспомнил о
скрепках в сумке и подумал о том, что из скрепок можно сде-
лать крючки, заточив их этим же камнем.
За этим занятием просидел он до вечера, зато на промы-
сел вышел вооруженный копьем, дротиком и удочкой. В при-
брежных кустах накопал несколько дождевых червей. Нашел
небольшой, но глубокий заливчик, в котором течение крутило
обрывки пены, похожей на кусочки пенопласта, и мелкий реч-
ной мусор. Крючок получился не очень хорошо, к тому же он
не имел жала. Червяка пришлось наживлять особым образом,
дополнительно закрепляя его на крючке.
Время июльского вечернего клева — самое удивительное
время. Накопившийся за день теплый запах трав и цветов, за-
державшийся в кустах и чащах, медленно выползает к воде и
опьяняет рыбака.
Поклевка последовала почти мгновенно. Валера подсек и
почувствовал, что сделал это неудачно. Вторая поклевка, и тот
же результат. «Черт! Зачем же я подсекаю, жала-то на крюч-
ке нет!» Забросил снова. Как только леска натянулась, кончик
тальникового удилища резко дернулся вниз, а Валера мгновен-
но рванул удилище, чувствуя на другом конце тяжесть. Окунь
пролетел над водой и упал к ногам рыбака, все же успев за долю
секунды избавиться от крючка. Высоко подпрыгнув на песке,
окунь мгновенно оказался у воды, но голодный человек был
проворнее.
Клевало хорошо, но вытащить из воды удавалось только каж-
дую десятую рыбку, остальные сходили в воде или слетали с
крючка в воздухе, с плеском падая в воду. На прутике, исполь-
зуемом в качестве кукана, вскоре повисли пять окуней и две
очень крупные сороги.
Прозрачный вечер собирался уступить место ночи, когда Ва-
лера возвратился к своему шалашу. Костер давно прогорел, но в
одной из головешек остался его жар. Валера подул на головню,
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1 0
Маршрут «Большая Медведица»
и из тусклой позолоты возник маленький огонек. Минута — и
языки пламени с гулом потянулись кверху. Пока он потрошил
рыбу, укладывал в шалаш подсохшую за день подстилку, костер
опять прогорел. Валера положил на угли рыбу, не очистив с нее
чешую.
«Королевский ужин: рыба, чай, сахар, — думал Валера. —
Жаль только, что нет соли. Похоже, что ее тут не найти. Ничего,
подкислю рыбу щавелем. Наверняка он растет где-нибудь на
поляне. Отыщу завтра, заодно нарежу травы для подстилки».
Спать не хотелось. Валера решил почитать, как обычно делал
это дома. Он подбросил в костер сухих палок, открыл книгу в
том месте, где лежал использованный авиабилет вместо заклад-
ки, и начал читать:
«Сущность китайского учения такая. Истинное учение на-
учает людей высшему добру — обновлению людей и пребыва-
нию в этом состоянии. Чтобы обладать высшим благом, нужно
1) чтобы было благоустройство во всем народе. Для того что-
бы было благоустройство во всем народе, нужно 2) чтобы было
благоустройство в семье. Для того чтобы было благоустройство
в семье, нужно 3) чтобы было благоустройство в самом себе.
Для того чтобы было благоустройство в самом себе, нужно 4)
чтобы сердце было чисто, исправлено. Для того чтобы сердце
было чисто, исправлено, нужна 5) правдивость, сознательность
мысли. Для того чтобы была сознательность мысли, нужна 6)
высшая степень знания. Для того чтобы была высшая степень
знания, нужно 7) изучение самого себя».
Валера посмотрел вокруг. Свет от огня выхватывал из на-
ступавшей темноты разбросанные ветки тальника. «У меня нет
многого из того, что нужно. Даже семьи нет, не говоря о вы-
сшей степени знания», — глядя сквозь огонь, думал Валера. Он
тряхнул головой и продолжил читать:
«Все вещи имеют корень и его последствия; все дела имеют ко-
нец и начало. Знать, что самое важное, что должно быть первым и
что последним, есть то, чему учит истинное учение. Усовершенс-
твование человека есть начало всего. Если корень в пренебреже-
нии, то не может быть хорошо то, что должно вырасти из него.
Когда ясно определена цель, к которой должно стремиться,
можно, откинув другие ничтожные цели, достигнуть спокойс-
твия и постоянства, можно ясно обдумать предмет. Ясно обду-
мав предмет, можно достигнуть цели».
1 1
Валера отложил книгу.
«Наверное, у Льва Толстого было время подумать, прежде
чем он это написал. Все четко и ясно, когда читаешь, но вот
в жизни получается все совсем наоборот. Хотя, может, мы так
и поступаем, только неосознанно. Ведь что ни говори, а боль-
шинство целей все же достигаются», — думал Валера, глядя на
высыпавшие по всему небу звезды. Прошло еще немало вре-
мени, прежде чем ночь с ее шорохами в чащах, безветрием и
звездами загнала Валеру в шалаш.
Выглянув утром из своего убежища, он увидел черно-бурого
с белым надхвостьем кулика. Птица ходила на том же месте, где
днем раньше стояла крачка. Крутя изящной головкой на черной
в пестринах шее, кулик весело и звонко выводил: «Ти-ти-ти-ти-
ви! Ти-ти-ти-ви!»
— Привет, живая душа, — помахал рукой Валера. — Вы те-
перь меня каждое утро по очереди приветствовать будете?
И опять упавший щит вспугнул птицу.
Изо дня в день Валера делал одно и тоже: рыбачил, собирал
ягоды, которой он сдабривал печеную рыбу, купался и мучился
от безделья все остальное время. Ему уже надоело наблюдать
за стрижами, со свистом разрезавшими воздух, любоваться за-
катами. Хотя первое время он считал, что только счастливцы,
вот так попавшие на необитаемый остров, способны со всей
остротой воспринимать прелесть вечерних зорь, когда солнце,
сверкнув в последний раз багровым румянцем по верхушкам
елей, скрывается за горизонтом.
Десятый день его одиночества ничем не отличался от пре-
дыдущих. Он пообедал и решил искупаться в протоке, где вода
была теплее, течение слабое, а песок на берегу чище. Валера
нагишом лежал на мелководье, мечтая о том времени, когда
опять увидит телевизор, прочитает любимый журнал «За рулем»
и, самое главное, с кем-нибудь поговорит. Общаться хотелось
больше чем курить.
Вдруг он услышал звонкий смех. «Послышалось», — решил
Валера и нырнул под воду, считая про себя: раз, два, три… На
счете «девятнадцать» он резко поднялся во весь рост, стирая
ладонями воду с лица, открыл глаза и замер — перед ним, мет-
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1 2
Маршрут «Большая Медведица»
рах в пятнадцати от берега, стояли три девушки. Даже с такого
расстояния Валера заметил, что взгляды их были направлены
пониже его живота.
— Ой-ей! — инстинктивно прикрывшись руками, присел в
воду Валера.
Девушки, не смущаясь, направились в его сторону и остано-
вились как раз там, где на песке лежали трусы.
— Здравствуйте, — помахала рукой высокая брюнетка в бе-
лой футболке и синем спортивном трико. — Можно мы на пару
часов остановимся на вашем замечательном острове?
— Пожалуйста, хоть навсегда, — все еще сидя в воде, ответил
Валера. — Тем более что остров не мой.
— А чей? — спросила блондинка в клетчатой рубашке и се-
рых шортах.
— Ничей. У нас ведь как в песне поется: «И все вокруг кол-
хозное, и все вокруг мое». Так что смело располагайтесь, толь-
ко… как бы мне получить вон ту вещицу на берегу, а?
Девушки весело рассмеялись.
— А мы их, наверное, с собой заберем! А, девчонки? — под-
мигнула подругам высокая брюнетка.
— Марин, ну зачем ты пугаешь молодого человека! — засту-
пилась за Валеру третья девушка.
— А что, — не унималась высокая, — флаг сделаем из них и
над катамараном поднимем.
Девушки с хохотом повернулись и пошли к шалашу.
Валера, вылезая из воды, подумал: «Чудится мне все это,
что ли? Да нет, вон они, вполне реальные. Чем я их угощать
буду?»
С этими мыслями он оделся и пошел к шалашу.
У берега стоял довольно большой катамаран. Девушки сни-
мали с него спортивные сумки.
— Давайте знакомиться, — сказала высокая брюнетка. — Меня
зовут Марина. А это Света, — показала она на блондинку.
— А я Наташа, — представилась третья девушка.
— Валера.
— Если я правильно понимаю, вы купались там, потому что
вода теплее?
— Да.
— Я же говорила, — повернулась Марина к подругам. — Пой-
дем туда.
1
— Мы решили искупаться и кое-что отремонтировать на на-
шем катамаране, вот и причалили к этому берегу. А ваш шалаш
приняли сначала за копну сена, — сказала Света.
— Мы вас, Валера, долго стеснять не будем, искупаемся и
поплывем дальше.
— Вы меня не стесняете, даже наоборот. Вот только угос-
тить мне вас почти нечем, могу только испечь рыбы… без соли.
Правда, рыбу нужно сначала поймать.
— А как вы сюда попали? — спросила Наташа. — Лодки не
видно…
— Это длинная история. Если задержитесь, расскажу.
— Ладно, девочки, пошли, — подхватив сумку, позвала под-
руг Марина.
— Так я пошел ловить рыбу на ужин?
— Ловите, Валера, ловите, — засмеялась Света.
Сидя с удочкой на самом уловистом месте, Валера думал:
«Уплывут, и ладно. Чего это я засуетился. Соскучился? Может
быть. Но лучше бы мужики приплыли. С этими и говорить-то
не знаешь о чем. Тем более эта троица явно не местная. Скорее
всего, из какого-то большого города. Марина у них лидер. Све-
та, кажется, озорная дама. А Наташа… Наташа девушка инте-
ресная, и глаза у нее красивые. Э, брат, тормози. Эти туристки
не про тебя… Черт, зачем я рыбачить поскакал? Нет, пусть уж
лучше уплывают. Десять дней прожил один, четыре уж как-ни-
будь доживу».
Цепляя на кукан из гибкой ветки очередного окуня, он уви-
дел Наташу. Она шла к нему со спиннингом на плече. Девуш-
ка была одета в ярко-желтую ветровку и джинсы, с джинсовой
кепкой на голове.
— А меня прогнали, — подходя, заговорила она. — Девчонки
каркас ремонтируют, а меня гулять отправили.
— Хочешь щуку поймать? — тихо спросил Валера.
— Хочу.
— Бросай прямо сейчас вон туда.
— А откуда ты знаешь, что она там? — тоже шепотом спро-
сила Наташа.
— Бросай или давай я брошу.
Наташа плавным броском снизу вверх отправила блесну в
воду. Не успела приманка достигнуть дна, как последовала рез-
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1
Маршрут «Большая Медведица»
кая поклевка, от которой удилище дернулось, а леска резко на-
тянулась.
— Тяни! — крикнул Валера.
— Ой, дергается… — крутя ручку катушки, засмеялась Наташа.
Она стала аккуратно вываживать рыбу. Глаза ее горели, она
то и дело сдувала с лица непослушный локон, выбившийся из-
под кепки. Валера залюбовался ею.
Вскоре щука весом примерно в три килограмма оказалась на
песке.
— Так откуда ты узнал, что щука была именно там?
— Все просто. Когда хорошо клюет и вдруг резко прекраща-
ет, значит, подошла щука и разогнала всех остальных. Прямо
перед твоим приходом так и произошло.
— Ты опытный рыбак?
— Насчет «опытный» не знаю, а рыбачу с детства. Кислицы
хочешь?
— Чего?
— Смородины красной.
— Хочу.
— Пойдем туда, — Валера показал на нижнюю часть острова.
— Там хороший старый ягодник. Этот остров давно не горел,
вот ягодник и разросся. Прямо как на даче.
Идя вдоль кромки воды по узкой, всего в метр шириной, по-
лоске песчаного берега, они смялись и болтали ни о чем. Вдруг
Наташа, шедшая впереди, резко остановилась. Заглянув через ее
голову, Валера увидел медведя, который шел в том же направле-
нии, но метрах в ста впереди.
— Медведь, — прошептал Валера.
Наташа резко повернулась, чтобы кинуться бежать, но на-
ткнулась на своего спутника и оказалась в его крепких объ-
ятиях. В следующий момент она присела на корточки вместе с
Валерой.
— Тише, тише, — гладил он ее по спине. — Мишка, как и мы,
пошел ягоду собирать и ему сейчас не до нас. Он сытый, потому
что у него кроме ягоды есть еще и мясо на окраине острова.
Наташа все еще вздрагивала и прижималась к Валере.
— Сейчас он скроется за поворотом, и мы пойдем обратно,
— пытался он ее успокоить, а сам, вдыхая аромат ее волос, вы-
свободившихся из-под упавшей на песок кепки, чувствовал, что
эта девушка нравится ему все больше и больше.
1
Медведь, ни разу не оглянувшись, ушел за высокий об-
рывистый берег. Наташа и Валера, постоянно оглядываясь,
направились в противоположную сторону. Минут через пят-
надцать, прихватив по пути снасти и улов, они подошли к
шалашу.
— Наташа, ты про медведя девчонкам не говори, а то ис-
пугаются и уплывут. А я бы не хотел, чтобы ты исчезла так же
неожиданно, как появилась.
— Хорошо…
Девушки сидели на песке и мирно беседовали. Судя по все-
му, ремонт катамарана был закончен. Завидев Наташу с Вале-
рой, они встали и пошли им навстречу.
— Наташа, — строго заговорила Марина, — ты почему так
надолго ушла. Мы уже давно закончили и готовы плыть, а ты
бродишь. Вечер уже, а нам еще место надо подыскать для но-
чевки, палатку поставить…
— Марина, зачем же вам плыть, искать? — перебил ее Вале-
ра. — Чем вам не нравится это место?
— Ну, это же ваше место, а мы найдем свое.
— Ну, раз так, приглашаю вас погостить сегодня у меня.
— Я согласна, — сказала Наташа.
— И я, — поддержала подругу Света.
— Как хотите, — пожала плечами Марина.
— Ну, вот и договорились. Вы располагайтесь, а я сейчас раз-
веду костерок и приготовлю вам свое фирменное блюдо.
— Из несоленой рыбы? — усмехнулась Марина.
— Ага, именно из несоленой и печеной на углях.
— Давайте уж сегодня мы ужин приготовим, а от вас, Валера,
потребуется только костер.
— Согласен. Только давайте еще перейдем на «ты», если,
конечно, это не противоречит вашим принципам.
— Нисколько. Валера, разводи костер, — ответила за всех
Света, — а то на самом деле кушать уже хочется.
Пока Валера разводил огонь, рядом с костром появился не-
большой, закопченный казанок, а потом и консервная банка
без этикетки, пакеты, миски, ложки.
— Валер, сооруди что-нибудь для подвешивания казанка,
— попросила Света, которая, судя по активности у костра, отве-
чала за приготовление пищи.
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1
Маршрут «Большая Медведица»
Наташа, на которую то и дело поглядывал Валера, вместе с
Мариной устанавливала в это время палатку. Очень скоро над
костром заклокотал и начал плеваться, взрывая седой пепел,
чайник. Света засыпала в казанок рис, залила его кипятком и
повесила над огнем.
— Валер, открой, пожалуйста, банку с тушенкой.
— Одну? — пошутил Валера.
Света сходила к катамарану и принесла еще одну банку:
— Открой две. Только вторая будет не тушенка, а горошек.
Пойдет?
— Еще как! Но рыбу мы все же испечем, иначе пропадет.
— Хорошо. Только в фольге, с солью и перчиком.
— Света! Какая фольга может быть на природе? Соль, перец
— согласен, а вместо фольги пусть будет шкура с чешуей.
— Сухая не будет?
— Клянусь сохранить каждую каплю жира и сока.
— Ну-ну…
Так как у Валеры не оказалось ни миски, ни тарелки, Света,
разложив кашу подругам, поставила перед Валерой казан.
— Давно так вкусно не ел, — нахваливал кашу Валера, энер-
гично орудуя ложкой.
— Ты нам лучше расскажи, как сюда попал, — прищурила
глаз Марина.
— По глупости. Как еще можно попасть в тайгу без оружия,
снастей и припасов.
— По своей глупости или чужой?
— Глупость бывает только своей. Поспорили с друзьями, что
две недели проживу на острове без всего и не похудею.
— И что, не похудел?
— Не знаю, весов же здесь нет.
— А на что спорили?
— Так просто, ни на что. Кстати, мне здесь сидеть осталось
три дня и, если хотите, можете остаться, а потом с комфортом
и бесплатно доберетесь до Якутска на вертолете, который при-
летит за мной.
Марина недоверчиво посмотрела на него:
— Валера, ты министр?
— Почему?
— Ну, раз специально за тобой вертолет пришлют.
— Я работаю рядовым заместителем начальника аэропорта, а
1
чтобы воспользоваться вертолетом, ума много не нужно. Нужно
иметь товарищей среди заказчиков этих вертолетов — геологов
там, газовиков.
— Заманчиво. Мы подумаем и, может, решимся, — улыбну-
лась Наташа.
— Наполеон говорил: «Самое главное в жизни — это уметь
решаться». Угли дошли, пойду рыбу печь.
Есть мнение, что людям больше всего нравится смотреть на
огонь, воду и на то, как работают другие. Наверное, поэтому все
уселись вокруг углей и стали наблюдать, как Валера пек рыбу.
— А вы, девчата, как сюда попали? По видимым приметам
вы не первый раз путешествуете по воде.
— Не первый, — сказала Марина. — Мы уже третий год
сплавляемся. Первый раз по Бие, это на Алтае. Второй по Аба-
кану и Енисею, а нынче, наслушавшись о красотах Якутии,
прилетели сюда.
— А сами откуда?
— Из Новосибирска. Слышал про Академгородок?
— Не только слышал, но и бывал.
— Вот там мы и живем, и работаем.
— Ученые?
— Пока еще нет, но надеемся стать ими.
— Круто! Места у нас на самом деле красивые, только всего через
сорок два километра вы окажетесь в устье реки и дальше придется
или выгребать против сильного течения по Лене, или плыть по ней
вниз, где первый поселок с аэропортом встретится только через двес-
ти верст. Так что соглашайтесь с моим предложением, оставайтесь.
— У нас, Валерочка, свои планы, — ответила Марина, — так
что едва ли мы воспользуемся твоим предложением. Тем более,
мы дали друг другу честное слово не нарушать планов, как бы
трудно ни было.
— Честное слово? А что такое честное слово? Все тот же На-
полеон считал, что честное слово для того и дается, чтобы его
нарушать.
— Валера, складывается впечатление, что ты не авиатор, а
историк, — заметила Света.
— История мое хобби, а еще история — это самый интересный
детектив. Я, конечно, говорю не о той истории, которую препо-
дают в школе, а о той, о которой у нас говорить не принято.
— Например?
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1
Маршрут «Большая Медведица»
— Примеров много, вот само слово «история» о чем-то вам
говорит?
— Это наука о прошлом, — сказала Света.
— А о чьем прошлом эта наука, вы задумывались? Вот попы-
тайтесь слово «история» как-то разложить на части и что-то из
этого понять.
— Как это?
— Хотя бы так: «ис», «тор» и «ия». Потом «ис» меняем на
«из». Предположим, что «тор» — это корень слова «тора». Полу-
чаем фразу «из торы». Что это значит? Правильно, рассказы из
Торы, что означает рассказы из прошлого иудейского народа. А
мне интересно читать рассказы из жизни русского народа.
— А что есть такие книги?
— Есть, конечно. Например, Книга Велеса.
— Я что-то о ней слышала, — сказала Наташа. — Это та, что
была написана на деревянных дощечках?
— Правильно!
— А я думаю, что так из любого слова можно что угодно при-
думать, — сказала Марина.
— Хорошо, приведу еще один пример. Татария. Любой ска-
жет, что это республика, где живут татары. Так?
— Естественно.
— А вот много лет назад татарами назвали не тюркские пле-
мена, а наших предков славян, которые называли себя детьми
Тарха и Тары — брата и сестры. По представлениям древних
славян, они были хранителями земли русской.
Валера снял с углей рыбу, от которой исходил аппетитный
аромат.
— Света, я тебе обещал сочную рыбку?
— Обещал.
— Подставляй свою миску и пробуй.
— А мне дай кусочек от той щуки, которую я поймала, —
протянула миску Наташа.
— Пожалуйста, только печеные окуни вкуснее. Марина, тебе
какой кусочек?
— Окунька мне, раз уж он самый вкусный.
Рыбу ели молча, глядя на огонь, разгоревшийся после того,
как Валера подбросил в него сухих дров. Вспомнив слова Баку-
нина «В нас странная и, пожалуй, демонская любовь к огню»,
он усмехнулся.
1
За разговорами никто не заметил, как от вечерней зари не
осталось и следа. Остров со всех сторон обступила темнота. Чуть
светлее было небо, на котором кое-где мелькали звезды.
— Все, девчонки, пора спать, — поднялась, наконец, Мари-
на. — Завтра отходим как можно раньше.
— Да, пора, — встала следом за ней Света. — Спокойной
ночи, Валера.
— Спокойной ночи.
— А я еще посижу, — сказала Наташа.
Когда Марина и Света ушли, Валера подсел поближе к На-
таше и спросил:
— Ты что все время оглядываешься на лес?
— А медведь не придет? — вопросом на вопрос ответила де-
вушка.
— Так у нас же костер горит, а костер охраняет человека не
только от каких-то там медведей, но и от всяких злых духов.
И потом здесь же не глухие дебри с упавшими деревьями, вы-
вернутыми корнями, похожими на страшных чудищ. Здесь нет
избушки на курьих ножках, тут чистый песочек, теплая вода
кругом. Заметила, что даже сейчас слышно пение птиц?
— Честно говоря, я трусиха страшная.
— Я думаю, что в городе опасностей много больше, чем в
лесу, но там же ты не боишься жить. Когда сюда плыли, видела
на берегах поселки?
— Да, но очень мало.
— Вот видишь, живут же там люди и ничего с ними не слу-
чается.
— Там якуты живут?
— Раньше, может, и якуты жили, а теперь, по крайней мере,
там, где вы плыли, живут газовики и еще поселенцы.
— А якуты?
— Они селятся в основном там, где есть хорошие пастбища
для скота. Они же скотоводы.
— Я видела их в поселке, куда мы прилетели. Мне показа-
лось, что они враждебно… в общем, с недовольством смотрели
на нас. А пока мы собирали катамаран, они стаей, обутые в
кирзовые сапоги с завернутыми голенищами, ходили вокруг и
что-то говорили на своем языке.
— Может быть, но раньше, когда я был мальчишкой, яку-
ты считались очень гостеприимной нацией. Гость для них был
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1 0
Маршрут «Большая Медведица»
как праздник и с любым человеком они были приветливы. Мне
проще, я местный и не воспринимаю их как аборигенов, потому
что сам абориген.
— А почему не уедешь?
— Потому что мне здесь нравится.
— Ты женат?
— Нет.
— Почему?
— Так получилось…
— Как?
— В старших классах влюбился в девчонку. После школы
она уехала учиться в один город, я в другой. Письма писали
друг другу красивые, договорились после учебы навсегда связать
свои жизни. Но на третий год в одном из писем прочитал: «Да-
вай останемся друзьями». Наверное, не мог ее забыть, поэтому
внимания на девчонок долго не обращал. А года через четыре
после того письма первый раз попал на курорт, и там мнение о
женщинах совсем испортилось.
— Чем же женщины тебя там обидели?
— Почему меня? Меня как раз не обижали.
— А что же тогда случилось?
— На следующий день после прибытия, после завтрака, всех
пригласили сфотографироваться возле водопада. Он там вро-
де визитной карточки. Идти к водопаду нужно было по горной
тропе между валунами и громадными деревьями. Рядом со мной
оказалась молодая женщина. Спотыкалась несколько раз о кам-
ни, при этом валилась в мою сторону так, что мне приходилось
подхватывать ее на руки. В общем, познакомились, и она при-
гласила меня вечером на чай. Я сходил на местный рынок, купил
много гладиолусов — других цветов вечером там не было, и с
этой охапкой пришел к ней. Увидев меня с огромным букетом,
она вдруг заплакала, сказала, что ей никогда не дарили столько
красивых цветов. В комнате оказалась ее соседка, но она тут же
улизнула, как будто опаздывая в кино. Таня, так ее звали, тут же
закрыла двери на замок и бросилась к окну. Оно было огром-
ное, поэтому шторы не могли закрыть его полностью, а этаж был
первый и здание низкое. Таня притянула шторы друг к другу и
заколола их булавкой так, что с улицы стало невозможным что-
либо увидеть. Я тихо сидел в кресле, наблюдал за ней и боялся
пошевелиться. От окна она прошла к выключателю, щелкнула им
1 1
и в наступившем полумраке подошла ко мне, села на колени. На
следующий день мы снова встретились. И на следующий. Таня
мне понравилась. Однажды мы гуляли по аллее и разговарива-
ли. Когда речь зашла о семейной жизни, выяснилось, что она
замужем, имеет дочь и вполне счастлива. Я спросил, что же тог-
да было между нами. Она ответила, что если есть возможность
получить удовольствие, зачем отказываться. После этого я стал
избегать ее. Ходил в горы, ездил на экскурсии. Однажды на аллее
она догнала меня и спросила, в чем дело и почему я не прихожу.
Я спросил: «А как же муж?». А она назвала меня дураком и ушла.
Через день я увидел ее в обнимку с другим.
— Не все же женщины такие, — тихо сказала Наташа.
— Наверное, не все. Только я теперь боюсь спрашивать деву-
шек, замужем они или нет.
— Мы все трое не замужем, хотя Марина была.
Несколько минут они сидели молча. Наташа палкой вороши-
ла в костре угли, от которых отлетали маленькие искорки.
— Значит, ты убежденный женоненавистник или просто не
встретил ту, которая нужна?
— Встретил…
— И что?
— Она об этом не знает.
— Так ты скажи.
— Она сочтет это легкомыслием.
— Почему?
— Потому что мы знакомы всего около десяти часов.
Наташа внимательно посмотрела на Валеру.
— Ты готов поехать с ней в другой город?
— Нет, я надеюсь, что она приедет ко мне.
Много было сказано в эту ночь и еще больше не сказано. Ко-
роткая июльская ночь была на исходе, небо сплошь покрывали
звезды, которые к горизонту постепенно исчезали. Неполная
луна посылала на них голубые лучи. От шалаша пахло полувы-
сохшими тальниковыми листьями, от воды тянуло прохладой.
Чувствовалась близость рассвета.
— О, утро уже. Наташа, ложись в моем шалаше, а я с твоего
разрешения пройдусь со спиннингом по берегу. Скоро рассвет
— хищное время.
— Хищное?
— У хищников, особенно щук, в это время жор.
Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь
1 2
Маршрут «Большая Медведица»
Наташа подошла к шалашу. Валера окликнул ее:
— Будешь там, в большом городе, вспоминать эту ночь?
— Буду, конечно.
— Воспоминания недолговечны. Помнишь, у Пушкина:
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом…
— Грустные стихи.
— Зато точные. Ложись и спокойной ночи.
— Скорее, спокойного утра.
— Пусть так, — Валера прикрыл вход в шалаш снаружи и,
взяв спиннинг, пошел вдоль берега.
Когда Валера с щуками на кукане вернулся к шалашу, солнце
уже высоко поднялось над лесом, но на траве еще лежала про-
хладная летняя роса.
Палатка была уже снята, на катамаране все увязано руками
бывалых туристов.
Марина отошла от катамарана, где стояла по колено в воде:
— Ты что с Наташкой сделал? Спит без задних ног.
— Заколдовал, — пошутил Валера.
— Смотри у меня, колдун.
— У нас не колдуны — шаманы.
— Буди теперь ее сам.
— Ну, уж нет. Пусть спит, успеете еще наплаваться.
— Да встаю я, — послышалось из шалаша. — Только отвя-
жись от человека, зануда.
— Это я зануда! — возмутилась Марина.
— Ты, ты.
— Может, все же останетесь?
— Нет, Валерочка, ты один, а нас трое. Какой смысл? — за-
смеялась Света.
Наташа, все еще сонная, вышла из шалаша. Марина объяви-
ла ей, что все давно уложено и ее сумка тоже.
— Ну, Валера, прощай. Хороший ты мужик, но не орел, как
говорилось в одном фильме, — показала глазами на Наташу
Марина. — Будешь в Новосибирске, заходи в гости. Рыбы пече-
ной не будет, а вот пельменями накормлю.
Подошла Света.
1
— Пока, Валера, спасибо за приют.
— Пока, Света, — Валера протянул ей кукан с рыбой. — Вот
возьми, приготовите на обед.
Пока Марина со Светой сталкивали катамаран, Наташа,
опустив глаза, молча стояла перед Валерой.
— Наташа, мой адрес очень легко запомнить: дом 16, кварти-
ра 16, улица Советская. Пиши.
— До свидания, — сказала она, наконец, и пошла к катамарану.
Брызги с мокрых весел сверкнули на солнце. Минута-другая,
и течение подхватило, понесло прочь от песчаной косы отважных
путешественниц. Катамаран миновал устье протоки, все дальше
отдаляясь от правого берега, а когда уже трудно было разобрать
отдельные детали, вдруг опять начал приближаться к нему.
«Зря они жмутся опять к этому берегу, — думал Валера, на-
блюдая за катамараном. — Лучше бы выгребали на фарватер».
Наконец, очертание катамарана почти слилось с берегом, и
Валере показалось, что он замер на месте. Он зашел в реку, за-
черпнул ладонями воду и плеснул себе в лицо. «Все, — подумал
он, — расслабились и будет. Сейчас спать, вечером порыбачу, а
там подождать всего ничего».
Он еще раз взглянул на правый берег, убедился, что катама-
ран все же плывет, и пошел к шалашу. Перед входом в свое жи-
лище Валера еще раз оглянулся и замер. На берегу, где к нему
вплотную подходил катамаран, мелькнуло что-то светлое. Ва-
лера присмотрелся: что-то блеснуло на солнце и через секунду
еще раз. «Может, что на куст повесили», — подумал он. Опять
мелькнул какой-то, показалось, желтый цвет и явно ближе того
места, где он заметил его первый раз. И тут Валеру как током
ударило. Он скинул кроссовки и, на ходу снимая рубашку, бе-
гом бросился к воде. Через несколько минут, переплыв протоку,
он уже бежал по правому берегу, перепрыгивая через вымытые
корни и принесенные паводком стволы деревьев. А навстречу
ему шел кто-то, помахивая чем-то желтым.

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1082443 - 04/01/16 06:34 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
BAS Оффлайн
бывалый

Зарегистрирован: 21/12/15
Сообщения: 147
Откуда: Артем Россия
С Новым Годом тебя Дмитрич!!! Ждем продолжения cool
_________________________
Comforser SF 3000

Вверх
#1082610 - 04/01/16 01:22 PM Re: С тайгой наедине... [Re: BAS]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено BAS
С Новым Годом тебя Дмитрич!!! Ждем продолжения
cool


СПБ, Дружище!
Тебя также поздравляю с наступившим Новым 2016 годом!
Желаю Уверенности в завтрашнем дне...

Ох уж эти налимы...

После окончания седьмого класса родители отправили
меня на каникулы из города в районный центр N к брату отца
— дяде Володе.

Райцентр — крепкое сибирское село с одной пыльной ули-
цей, по которой днем бродили пестрые курицы, а утром и ве-
чером проходило стадо коров. Село, по сибирским меркам,
было древнее, основанное еще при походах Витуса Беринга,
и когда-то являлось важным звеном на торговом пути из Рос-
сии в русскую Америку. Подплывая к нему, на высоком бере-
гу можно было разглядеть несколько двухэтажных деревянных
построек и черную железную трубу кочегарки, отапливавшей
немногочисленные казенные здания: среднюю школу, клуб,
больницу и, конечно, райком партии. Так называемый «жилой
сектор» отапливался самостоятельно дровами, которые крепос-
тными стенами в поленицах истекали солнечной смолой вдоль
деревянных заборов и штакетников. По всей длине берега на
волнах качались десятки поблескивавших на солнце винтами
подвесных моторов и плексигласовыми ветровыми стеклами
лодок.
Ездил я туда с удовольствием, не только потому что искренне
любил дядьку за его веселый нрав, но и потому что там было
сразу три реки — Мая, Алдан и Мокуя.
Чем можно заниматься в деревне, где столько рек? Конечно,
рыбалкой.
Ближайшим подходящим местом, удобным для ловли удоч-
кой и купания, была таежная, с тихим течением, тенистыми
зарослями черемухи и илистыми берегами речка Мокуя. Воды
в ней было немного, но перейти с берега на берег вброд нам
нигде не удавалось.
Через этот тихий поток, на высоте трех-четырех метров, гро-
моздился оригинальной конструкции деревянный мост, с ко-
торого, перегнувшись через отполированные временем перила,
можно было наблюдать за рыбами, стоявшими в его тени.
У некоторых рыб светились глаза. Это окуни. У других были
черные спины и почти прозрачные плавники. Из-за этого каза-
лось, что они висят в воде. Это были ельцы. В мелководье плот-
ными группками стояли пятнистые гольяны, а возле бревен, в
редких зарослях травы, прятались маленькие щучки-травянки.
Обычно я забирался на обрывистый берег под тень высо-
ченной черемухи, наслаждался теплым воздухом, наполненным
ее запахом и звуками летнего леса, и ловко таскал на удочку
ельцов, окуней, сорог. Когда надоедало удить рыбу, я бежал ку-
паться или обследовать обрушившиеся берега, из которых вода
вымывала разные старые вещи живших здесь когда-то людей.
Так уж устроен человек, что даже в детстве его притягивает
все старинное. Казалось бы, что интересного в древних развали-
нах Греции. Камни как камни, а люди едут и едут на них пос-
мотреть. Что интересного в осколках старой фарфоровой чашки
или ржавых кованых гвоздях? Но мы собирали их и дорожили
своими находками. А когда нашли патроны к американскому
винчестеру, а потом металлическую квадратную банку из-под
печения, датированную 1887-м годом, нашему счастью не было
предела.
Однажды, бесцельно бродя по мелководью, в неглубокой яме
я увидел довольно крупного налима, лежавшего на дне за оброс-
шим тиной булыжником. Рыбина почти касалась камня своей
лягушачьей головой с маленькими глазками и широкой пастью.
Ее серовато-зеленая спина, испещренная черно-бурыми пятна-
ми и полосками, почти сливалась с илистым дном. Этот речной
охотник не прикладывал никаких усилий для того, чтобы ловить
рыбу, он просто время от времени открывал рот и хватал очеред-
ного крупного малька, неосмотрительно заплывшего за камень.
Я, конечно, слышал от взрослых, что налим, спрятавшись за ка-
мень, привлекает мелочь своим усом, но увидел это впервые.
Я долго наблюдал за ним. Наконец, решил поймать рыбу
руками. Нагнувшись, почти касаясь грудью поверхности воды,

я стал очень медленно подкрадываться. Нос приятно щекотал
запах воды, свободно и весело текущей по своим речным делам.
До рыбины оставалось полшага, я почти поверил в удачу, уже
ощущая руками шершавый и в то же время сколький бок на-
лима, когда он легонько двинул хвостом и отплыл метра на три
вперед. Я не сдался. Еще медленнее и тише подкрался к нему и
опять попытался схватить. Но налим легко выскользнул из моих
рук и опять отплыл метра на три-четыре.
Со дна речушки ледяной водой били многочисленные под-
водные роднички, увязавшие в иле ноги сводило судорогой, но
я твердо решил не отступать от задуманного. Подкрадываясь к
нему в очередной раз, я увидел в воде старый резиновый сапог,
весь покрытый илом. Я осторожно поднял его со дна и, на-
правив голенищем вперед, опять стал приближаться к налиму.
План был прост — загнать его в сапог.
Видел бы это кто со стороны, как я в иле пытаюсь голыми
руками поймать скользкого налима! Но на берегу щебетала и
прыгала только маленькая серенькая плисточка.
Еще раза два налим давал возможность близко подойти к
себе, но потом отплывал и снова ложился на дно. Поняв, что
сапог не поможет, я подобрал со дна булыжник и решил оглу-
шить упрямую рыбу. Прицелился, размахнулся и что было сил
запустил камень. Вот тут налим рванул, как ужаленный! За долю
секунды он исчез, как будто его и не было никогда.
Через день после этого события дядя Володя взял меня с
собой сплавлять плот по Алдану. Плот был большой, состав-
ленный из бруса и досок для двенадцатиквартирного дома. На
плоту устроили стол, место для костра, из кирпичей и листа
железа установили палатку. Отплыли рано утром, когда еще над
Алданом клубился негустой туман. Тяжелое, неповоротливое
сооружение выталкивали на течение двумя моторными лодками
— «Казанкой» с подвесным мотором «Москва» и самодельным
деревянным катером, сделанным руками моего дядьки.
Алдан — река быстрая, перекаты на ней нешуточные и мели
неожиданные, так что, как говорил мой дядька, только успевай
поворачиваться. Чтобы лишний раз не рисковать казенным иму-
ществом, днем плыли, а на ночь причаливали к островам, за-
крепляясь нескольким канатами за стволы вековых лиственниц.
На плоту нас было трое: дядя Володя, я и Рева. Впервые
услышав имя моего приятеля, я подумал, оно якутское. Но ока-

залось, что отец у Ревы был просто идейным коммунистом, по-
этому родившихся двойняшек, мальчика и девочку, назвал Рева
и Люция, разделив слово «революция».
Рева был якут, и как любой якут очень любил охоту. Каждый
вечер он уходил с ружьем на острова стрелять уток. В основном
Рева приносил шилохвостых крякв и чирков, но иногда его трофе-
ями становились гагары. Считалось, что русские не едят гагар. На
деле же, когда другого мяса не было, то и гагарье вполне подхо-
дило. Все зависело от того, как приготовить. Рева готовил просто.
Он не ощипывал их, а снимал с тушек шкурку с перьями и долго-
долго варил. В бульон добавлял картошку, лавровый лист, соль,
какую-то траву, собранную им же на илистом берегу. Получалась
очень вкусная и питательная похлебка, которую после длинного
трудового дня уплетали так, что только треск за ушами стоял.
Рева всю дорогу пытался научить меня якутским названиям
зверей и птиц, которых мы встречали. «Колька, смотри, киргил
летит», — говорил он. А я видел дятла. «Смотри, смотри! Тиин!»
— показывал он на белку, сидевшую на ветке и умывавшую
свою рыжую мордочку.
Однажды мы причалили на ночевку возле большой глубо-
кой курьи. Накопав в кустах червей, я забросил ниже плота две
закидушки и очень надеялся поймать осетра. Уж больно место
для этого было подходящее — стрелка. Окуни, которых мы еже-
дневно ловили с плота десятками, надоели и жареные, и в ухе;
хотелось чего-то другого.
Уже сильно смеркалось, когда я почувствовал уверенную
поклевку крупной рыбы. Начал вываживать. Рыба была доволь-
но тяжелая, но я не мог понять, какая. Держа в руках леску, я
думал: «Если осетр, то пошел бы вверх и сплавился. Может, это
крупный язь? Но тогда он бы носился там, как бешенный, из
стороны в сторону. А этот идет, упорно сопротивляясь, спокой-
но, без рысканья».
Когда я увидел в воде темный длинный силуэт, мне показа-
лось, что это осетр, и радостно закричал:
— Поймал, поймал! Осетра поймал!
Но через мгновение понял, что это налим. Хороший, кило-
грамма на три. Но всего лишь налим. Я расстроился. Но не из-
за того, что поймал налима, а что поспешил похвастать дядьке
про осетра.

Я посадил налима на кукан и стал рыбачить дальше. Когда
совсем стемнело, я услышал хлюпающий звук. Ивовый прут, за
который была привязана леска, начал сгибаться и дергаться. С
замирающим сердцем я взялся за леску. Рыбина потянула вниз
по течению. Тяну — хлюп! «Точно, — думаю, — осетр». Но на
этот раз молчу. Вытащил — так и есть осетр. Килограмма на два.
Я тут же смотал лески на мотовило, прицепил к кукану осетра
и пошел к плоту.
— Ну, показывай, племяш, кого ты там выловил.
— Да вот еще и налима поймал… после осетра, — соврал я.
— Ай, совсем хорошо! Налим для ухи поважнее хатыса будет,
однако. Ай, Колька, молодец.
С этими словами Рева забрал рыбу и пошел к краю плота
заниматься приготовлением ухи.
Вскоре при свете костра, обжигаясь, мы ели вкусную уху.
Взрослые хвалили меня, а я жалел, что рядом не было отца.
Все было хорошо, но меня мучила мысль: что бы я сказал
дяде Володе, если все же не поймал осетра, а пришел только с налимом. Обманул?

Позже, засыпая в палатке под плеск воды, я понял, что пока
рыбу не вытащишь на берег, нечего кричать «Поймал!».


Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1083831 - 08/01/16 08:43 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
С Новым Годом и с Рождеством Николай Дмитриевич!
Рассказы Решетникова как коньяк пятилетний! Очень вкусно и полезно!!!)))
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1083897 - 08/01/16 11:13 AM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
С Новым Годом и с Рождеством Николай Дмитриевич!
Рассказы Решетникова как коньяк пятилетний! Очень вкусно и полезно!!!)))


СПБ тебе за поздравление!
Можешь сам ему Это передать...
У него "погоняло" на Нвсб сайте ЯКУТ

Нвсб Якут

Его Мыло; nsts08@rambler.ru

Думаю, что Анатолич будет рад!!!
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1083903 - 08/01/16 11:17 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Рыбак и охотник

Случай этот произошел на реке Белянка, которая несет свои чистые,
бирюзовые воды по древним и диким склонам Верхоянского хребта.

День стоял солнечный,
не по-осеннему ясный и безветренный. В бледной сине-
ве неба, в спокойном, прозрачном воздухе парила огромная
хищная птица.
Я и брат Михаил медленно брели по галечному берегу, об-
лавливая спиннингами ямы за перекатами. Клевало не очень
хорошо, на кукане висели всего шесть толстых, разукрашенных
красноватыми разводами ленков. Все чаще мы присаживались
на сухие стволы принесенных весенним паводком деревьев, ку-
рили и молча разглядывали багровые, золотые, коричневые и
изумрудные пятна тайги на склонах гор.
Брат мой не любит спиннинговую рыбалку. Со мной он по-
шел лишь из опасения, что я, бродя по многочисленным остро-
вам, где обитало немало самых настоящих хищных зверей, мог
попасть в неприятную историю. Кроме спиннингов у каждого
из нас за спиной висело ружье. Так уж в тайге заведено — без
оружия далеко от лагеря не отходить. Ружье, конечно, мешает
рыбачить, но очень часто бывает необходимо при неожиданной
встрече с хозяевами тех мест — медведями.
Михаил, опытный и умелый охотник, то и дело предлагал
закончить рыбалку, ссылаясь на то, что рыбы и без этого «ба-
ловства» много. Рыбы на самом деле было поймано и засолено
20
много — он наставил сетей по всем заводям. Но и зима в Яку-
тии длинная. Пошли дальше. Брат заворчал: «Тратим время…
Лучше б поохотились…»
Я не спорил, каждый из нас вкладывал свой смысл в понятие
«рыбалка».
Наконец, я сдался. Мы свернули спиннинги и направились
в обратный путь к нашему лагерю на живописном, высоком
берегу над огромным речным плесом. Плес был похож на гор-
ное озеро со скалистыми берегами, в зеркальной глади которо-
го отражались вековые лиственницы противоположного берега.
Временами над водой проносились стаи уток, а по утрам можно
было увидеть переходивших реку оленей.
Чтобы сократить путь мы пошли по пересохшей протоке
между коренным берегом и островом, оказавшимся среди суши.
На ходу о чем-то говорили, не особенно вглядываясь в лесные
прогалины. Вдруг Михаил схватил меня за рукав.
— Стой! Сохатый… — сказал он почти шепотом.
— Где? — крутил я головой, но никого не видел. — Ну, где?
— На острове он. Чувствуешь, пахнет.
Я посмотрел на него, как на человека, получившего солнеч-
ный удар.
— Ты, брат, совсем свихнулся, да? Кто пахнет?
— Да ты разве не слышишь? — искренне удивился он. —
Стой тут. Вон за тем завалом. Я сейчас оббегу островок и выго-
ню его на тебя.
Не успел я и рта открыть, как Михаил скинул рюкзак, бро-
сил на камни спиннинг и побежал вдоль зарослей тальника.
Спустя несколько секунд он скрылся за островом.
Я, конечно, не поверил ни одному его слову, спокойно вы-
нул пачку сигарет, удобно устроился на толстом бревне, пос-
тавив недалеко от себя ружьишко, и с удовольствием закурил.
«Хорошо! — думал я. — Воздух — чудо, вот остаться бы тут
жить навсегда. Зверя, рыбы полно, леса для постройки дома
еще больше». Незаметно сознание мое наполнилось приятны-
ми мыслями. Очнулся я, только когда из кустов с треском вы-
скочил огромный сохатый. Это был бык с роскошными рогами
и шикарной бородой. Зверь несколькими прыжками преодолел
сухую протоку и исчез в тайге коренного берега. Мне показа-
лось, что галька, вылетавшая из-под его копыт, летела мимо
меня, насколько близко он пробежал. Следом за сохатым из

кустов вывалился мой брат. Его вид не предвещал ничего хо-
рошего.
— Ты… почему не стрелял? — срываясь на крик, бушевал он.
— Миш, да я думал, ты пошутил, разыграть меня хотел, а
сам в кусты… по большой надобности помчался, — лепетал я,
очнувшись от пережитого.
Пальцы обожгло сигаретой, перед глазами все еще стоял ог-
ромный лось, который даже не взглянул в мою сторону, навер-
няка понявший каким-то своим внутренним звериным чутьем,
что я ему не опасен. «Мимо Мишки он так запросто не побежал
бы», — почему-то подумал я.
— Столько мяса упустил! — не унимается Михаил. — Я ж
тебе говорил «сохатый»! Ты чем слушал, а?
Он посмотрел на меня так, что я все о себе понял. «Да, не
выйдет из меня охотника никогда, и зверя я едва ли научусь
выслеживать, и в тайге мне не жить», — думал я, наблюдая, как
брат ловко закинул за плечи тяжелый рюкзак и быстрым шагом
направился к лагерю.
После обеда братья мои ушли на охоту, а я со спиннингом
отправился на озеро, замеченное в день прилета с вертолета.
Я шел по осенней тайге, то срывая переспелые ягоды го-
лубики, то разглядывая заросли кедрового стланика, на густо
опушенных хвоей ветвях которого красовались аккуратные,
мелкие шишки с орешками. Орешки эти излюбленное лакомс-
тво не только белок и медведей, но и мое. Вскоре я вышел к
озеру с почти коричневой водой. «Наверное, от торфа», — по-
думал я.
Первый же заброс принес полуторакилограммовую щуку.
Следующий и все остальные — точно таких же пятнистых кра-
савиц. Ни одной пустой проводки. Стоило блесне упасть в воду,
мгновенно следовал удар и суетливое метание очередной щуки.
Все рыбины были одного размера, как будто их кто-то откалиб-
ровывал.
Уложив шесть щук в рюкзак, я отправился в обратный
путь.
В лагере я распотрошил их, почистил, разрезал на круп-
ные куски, плотно уложил на огромную сковороду, посолил,
поперчил и залил сверху консервированным лечо из стеклянной
банки. Всю эту кулинарную экзотику поставил на костер, и к
приходу братьев у меня получился отменный ужин.
20
Никто больше не вспоминал упущенного сохатого. Но с тех
пор братья никогда не ставили меня в «номер», а если и пригла-
шали на охоту, то отправляли в загон, где я с шумом и треском,
должен был продираться по густым зарослям, выгоняя из них
все, что там водилось. Зато если я слышал выстрел одного из
них, то был уверен, что у нас одним трофеем стало больше, а в
лесу на одного обитателя меньше.

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1084004 - 08/01/16 01:48 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Ни к ЧАМУ это...)))
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1084225 - 09/01/16 05:30 AM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
BAS Оффлайн
бывалый

Зарегистрирован: 21/12/15
Сообщения: 147
Откуда: Артем Россия
Что ни к ЧАМУ?? confused
_________________________
Comforser SF 3000

Вверх
#1084570 - 10/01/16 03:12 AM Re: С тайгой наедине... [Re: BAS]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Как бы не с вами разговор....
А Дмитрич думаю поймет что значит ни к ЧАМУ...
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1084802 - 10/01/16 11:45 AM Re: С тайгой наедине... [Re: BAS]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Как бы не с вами разговор....
А Дмитрич думаю поймет что значит ни к ЧАМУ...


Да, без проблем... Все нормально... ;-) Анекдот есть такой... ;-(

Я сам Н.Решентикову "мыло" отправил и поздравил с Праздниками!

Заимка

Поездка Николая на море в бархатный сезон с треском прова-
лилась. Провалилась случайно, то есть произошло нечаянное,
приключившееся само собой, без умысла событие — авария на
газопроводе. Николай не имел никакого отношения к газопроводу,
зато по роду деятельности был связан с организацией авиационных
работ в народном хозяйстве.

«Газ для нашего города — это жизнь, — сказал Николаю
командир. — А в отпуск пойдешь позже».
Истина, что в мире все причинно обусловлено, так как в
нем нет выделенных объектов, что мир един, подтвердилась. В
результате из случайности выросла необходимость, иными сло-
вами, то, что никак не обойти, что неизбежно, чему нельзя по-
мешать. В данном случае необходимостью стало устранение ава-
рии. Сдав путевку в профком, пообещав жене поездку на море в
следующем году, Николай решил в отпуск в этом году не ходить
вовсе. Но человек предполагает, а начальство располагает, и в
отпуск Николая все же отправили. Правда, когда выпал снег.
Так бы и просидел он с книгами все два месяца, если бы
опять-таки не случай — в гости зашел его двоюродный брат
Александр, прилетевший в столицу республики на совещание
летчиков-наблюдателей.
Сидя вечером за семейным столом, Николай посетовал на
незавидную перспективу, на что Александр сказал:
— В августе, когда завозил в свое зимовье припасы, залетал
я на огонек к своему старому знакомому на отдаленную лесную
заимку. Так вот этот леший сказал мне, что был бы рад, если
к нему время от времени приезжали бы погостить люди, но не
20
больше двух. Можешь воспользоваться приглашением.
Поохотишься на славу. Места там замечательные.
— А кто он, леший этот?
— Хороший охотник и интересный человек. Не дикий от-
шельник, а вполне цивилизованный — есть у него и спидола
«ВЭФ», и фотокамера. Раньше с ним жили жена и дети, но дети
выросли и уехали, а жена года два назад умерла.
— Печально.
— Да. Но он не опустился, живет как прежде, а когда приез-
жает в райцентр сдать пушнину или мясо с рыбой, на выручен-
ные деньги покупает не только боеприпасы и продукты, но и
книги. Мало того, у него в доме весь стол завален исписанными
бумагами. Я подозреваю, что он ведет какой-то дневник или
пишет мемуары.
— Да брось!
— Точно тебе говорю.
— Интересно.
— Раз интересно, так поезжай, я и рекомендацию напишу.
— Подумать нужно, с ней вот поговорить, — показал на во-
шедшую из кухни жену Николай.
— О чем это вы со мной поговорить хотите?
— Вот предлагаю Николаю отпуск в тайге провести, соболей
тебе на шапку наловить, — подмигнул Александр Николаю. — А
он говорит, что от тебя уезжать не хочет.
— Ну-ну, не хочет он. Вам лишь бы в лес сбежать, вы как
эти, которых сколько не корми, все в лес смотрят, — ставя ско-
вороду с жареной картошкой на стол, сказала она.
— И шапку новую не хочешь? — опять подмигнул Александр.
— Шапка, конечно, не помешает… Вы серьезно что ли?
— Вполне.
— Да пусть себе едет. Все равно будет бегать в лес каждый
день за зайцами, от которых больше грязи в доме, чем пользы.
— Ну вот, брат, и жена твоя «за» обеими руками.
Заимку Петра Ивановича Николай заметил еще издали, в
вертолете. С высоты птичьего полета она выглядела как белый
квадрат среди хвойного леса, посредине которого виднелись
строения. Потом он разглядел изгородь по всему периметру
этого квадрата и стог сена, заваленный снегом. На высоком
берегу лежали две перевернутые вверх дном лодки, а возле дома,
опустив голову, стояла низкорослая якутская лошадка. Призем-
ляясь на ровную площадку возле реки, вертолет поднял снеж-
ный вихрь, сквозь который ничего больше невозможно было
разглядеть. Двигатели не выключали, бортмеханик помог сбро-
сить на снег груз, на который и лег Николай. Дверь с грохотом
задвинулась, тут же с новой силой взревели двигатели, вертолет
медленно поднялся над землей, повисел секунд десять и, кач-
нувшись, устремился в голубую высь. За минуту, проведенную
под взлетавшим вертолетом, Николай почти оглох от рева дви-
гателей и ослеп от набившегося везде, где только можно, снега,
беспорядочно метавшегося над площадкой.
С трудом разомкнув веки, он увидел перед собой человека
лет шестидесяти, среднего роста, с темными волосами, трону-
тыми на висках сединой, и такой же бородой. Умное и вместе с
тем доброе выражение его лица и приветливый взгляд внушали
доверие. На нем была меховая безрукавка поверх свитера тол-
стой ручной вязки, на поясном ремне висел охотничий нож,
который, похоже, никогда не снимали.
Человек, чуть косолапя, подошел к Николаю:
— Кого это нам бог послал?
— Николай, — протянул руку гость.
— Который Николай-то, Чудотворец или Угодник? — улыбнулся человек.
— Просто Николай. И не святой вовсе.
— А я просто Петр и тоже не святой.
— Я так и понял, что вы Петр Иванович, хозяин здешних
мест и товарищ моего брата Саши. Это он посоветовал мне по-
гостить у вас некоторое время.
— Вон оно что. А я-то подумал, может, случилось что. Гость
значит… Рад, честное слово, рад.
Петр Иванович подхватил в одну руку тяжеленный рюкзак,
в другую спальный мешок и пригласил Николая в дом.
— Продукты надо бы перенести, — показывая на коробки и
с опаской глядя на двух лаек, — сказал Николай.
— Успеем, — махнул рукой Петр Иванович, — чай не про-
спект Дзержинского, стащить некому.
Вскоре они вошли в дом. Это было не какое-нибудь зимовье,
а настоящий старый дом с довольно высоким штукатуреным
потолком и не маленькими окнами с покрашенными белой
краской рамами. Посредине красовалась большая беленая печь,
от которой веяло теплом и уютом. Справа и слева от печи были
проходы в небольшие комнатки, отгороженные строганными и
окрашенными досками от гостиной, которая, судя по столу с
посудой, одновременно являлась и столовой.
Петр Иванович провел гостя через гостиную в правую от
печи комнатку. Там стояла железная кровать, занимавшая по-
ловину всего пространства, и небольшой стол в углу. На одной
стене висела репродукция «Охотники на привале», на другой,
над кроватью, — оленья шкура, на окне белели занавески. Всю-
ду было удивительно чисто и уютно.
— Вот ваши апартаменты, — обведя рукой стены, сказал
Петр Иванович. — Подойдет?
— Хоромы царские… Даже не верится, что в тайге так жить
можно.
— А что, приходилось видеть и другое жилье?
— Приходилось, — вешая ружье в чехле на деревянную ве-
шалку, сказал Николай. — Петр Иванович, а я не стесню вас
случаем?
— Что вы! В этой комнате дети жили, теперь они далеко
и редко меня навещают. Правда, я иногда вот за этим столи-
ком вечерами сижу, но это занятие можно перенести и в мою
берлогу. Моя комната, как вы, наверное, поняли, вот за этой
перегородкой.
Николай увидел лежащие на столе общие тетради, листы ис-
писанной бумаги, рядом стояли старая керамическая черниль-
ница, на которой лежала ручка с пером «уточка», и старинная
медная керосиновая лампа с немного закопченным стеклом.
Несколько справочников и географический атлас довершали
картину.
Неожиданно за спиной Николая раздался женский голос:
— Здравствуйте.
Он резко повернулся. В проходе стояла стройная молодая
женщина. На ней был темно-серый сарафан и светлая ру-
башка, расшитая нехитрым национальным узором. Длинные
черные, как воронье крыло, косы с вплетенными на концах
черными же лентами спускались до пояса. Раскосые черные
глаза с густыми ресницами блестели каким-то тайным огнем.
Округлое лицо с удивительно светлой кожей имело необыкно-
венно нежный вид. Небольшой носик, малинового цвета губки,
белые ровные зубы придавали ей вид настоящей северной
красавицы.
— Здравствуйте, — глядя то на женщину, то на Петра Ива-
новича, ответил Николай, не вполне веря в реальность увиден-
ного.
— Это моя Машенька, — просто сказал Петр Иванович.
— Очень приятно. Николай, — склонил в поклоне голову
гость.
— Петруша, ты почему человеку даже раздеться не предложил?
— А я ему сказал, чтобы чувствовал себя как дома. А раз он
у себя дома, значит, пускай и делает все сам, без приглашения.
Согласен, Николай?
— Согласен. Вы, Маша, не обращайте особенно на меня вни-
мания, я не притязательный ни в быту, ни в еде.
— Ну вот, видишь, — Петр Иванович погладил Машеньку по
руке чуть выше локтя, — наш человек.
Выйдя во двор, чтобы перенести в дом коробки, Николай
внимательно осмотрелся. Обширный двор был огорожен забо-
ром из трех горизонтально закрепленных на полутораметровых
столбах жердей. Направо — баня, сарай, навес и хлев, налево
— стог сена и огород, прямо — река, закованная льдом. За ре-
кой, по склонам гор расстилалась бесконечная тайга. Две соба-
ки лежали на снегу, всем своим видом показывая, что новый
человек ничуть их не интересует.
— Петр Иванович, похоже, вы давно здесь живете.
— Почти двадцать шесть лет.
— Однако!
— Это сейчас здесь тихо, а лет пятнадцать назад народу было,
как в приличном поселке.
— Как это?
— Нас было пятеро, а весной геологи вставали на берегу та-
бором и бродили вокруг до поздней осени. Осенью и зимой
охотники тоже мимо не проходили. Затишье было только с мар-
та по июнь, но весной и без гостей не скучно.
Вскоре наступило время ужина. Николай откупорил бутылку
коньяка высшей категории «Бакы», аромат которого не оставил
равнодушным Петра Ивановича. Попробовав из поставленного
перед ним блюда, Николай спросил, обращаясь к Маше:
— То, что это глухарь, я понял. Но как же вы его так вкусно
приготовили?
211
— Это не я, — ответила Маша. — По части дичи у нас Пет-
руша мастер.
— Правда? Петр Иванович, расскажите, если не секрет. Я
дома при случае своих удивлю.
— Это блюдо, можно сказать, зимнее, — начал рассказ Петр
Иванович. — Потому что перед тем как начать его готовить,
глухарь должен полежать на морозе дня три-четыре, естествен-
но ощипанный и потрошеный. За это время вымерзает хвойная
горечь, а мясо становится мягче. Дальше все еще проще: кладете
его в латку, желательно чугунную, добавляете немного воды,
можно чуточку маслица любого и тушите часа полтора в духов-
ке. Если есть сметана, можно добавить минут за десять до готов-
ности, а если нет, то и без нее хорош будет. Вместо соуса, как
вы уже заметили, — брусничное варение. Вот и весь секрет.
— Вот уж действительно — чем проще, тем лучше. А что,
боровой дичи вокруг много?
— Встречается. Но по части боровой у нас Машенька специ-
алист, — улыбнулся Петр Иванович.
— О как! Женщина добывает, а мужчина готовит. Прямо
матриархат!
— Добытчик у нас все же Петруша и хозяин тоже он, — Маша
на секунду склонила голову на плечо Петра Ивановича. — А я
больше хранитель очага, как всякая якутская женщина.
Николай отметил про себя, что хозяева до сих пор не спро-
сили его о том, как бы он хотел провести у них время, поэтому
решил прояснить этот вопрос сам.
— Петр Иванович, Александр сказал мне, что у вас можно
поохотиться на соболя. Это так?
— Коли есть желание, можно и поохотиться.
— Желание есть, но нет никакого опыта.
— Что, ружье никогда в руках не держали?
— Держал, конечно! Боровая, зайцы, утки, косули, а соболе-
вать не приходилось.
— Понятно. А на лыжах как, хаживали?
— Приходилось… Я, Петр Иванович, не собираюсь их заго-
тавливать, хотелось бы только научиться их ловить.
— А к чему учиться, если не заготавливать?
— Этим займусь после. Есть у меня на примете место, где
соболей уйма и, главное, есть возможность туда добраться.
— Если не секрет, где еще сохранились такие места?

— Конечно, не секрет. Это предгорья Верхоянские, по при-
токам правого берега Лены.
— Не бывал, — тихо произнес Петр Иванович.
— Красивые и богатые места. Совершенно не заселенные и
мало посещаемые не только охотниками, но и туристами.
— Это вы точно подметили насчет туристов, многовато их
последнее время развелось по лесам.
— Прогресс. В городах дышать нечем, вот и бежит народ в
тайгу. Опять же техники стало много, экипировки хорошей…
— Вы-то себя к какой категории жителей относите, городс-
кой или…
— Ой, не знаю. Родился в маленьком поселке среди тайги,
рос вроде и в городе, но если разобраться, то какой аэропорт го-
род, когда до него пятнадцать километров ехать нужно и опять
же в лес.
Николай наполнил стопки коньяком:
— Петр Иванович, зовите меня на «ты», а то эти выканья на
работе надоели.
— Хорошо, только тогда и ты зови меня просто Иваныч.
— Вот за это и выпьем.
Выпили. Закусили.
— Ты, Коля, ружьишко-то с собой какое прихватил?
— Сейчас покажу.
— Петруша, ты зачем человека из-за стола выгнал? — дерну-
ла за рукав Петра Ивановича Маша. — Не успеешь разве ружье
посмотреть?
— Ничего, нам, мужикам, посмотреть да показать оружие
поинтереснее будет жаркого и даже коньяка. Прав я, Коля?
— Конечно! — возвращаясь из комнаты, ответил Николай.
В следующий момент он уже ловко вынул ружье из чехла,
снял цивье, совместил ствол с прикладом, щелкнул цивьем и
протянул двустволку Петру Ивановичу:
— Трофейный «Зауэр» шестнадцатого калибра. Каналы ство-
ла с сильными чоками, вес три кэгэ.
Петр Иванович переломил стволы, поглядел сквозь них на
свет керосиновой лампы и довольно хмыкнул:
— Ты смотри, ни раковинки! Умеют паразиты делать…
— Ну, это надолго, — вставая из-за стола, сказала Маша.
— Я, однако, своими делами займусь.
Петр Иванович вертел ружье в руках.
21
— Хороша машинка, но калибр этот мне не по душе.
— Почему?
— Сам посуди: для стрельбы по крупному зверю пуля ма-
ловата, а по мелкому — крупновата. Ты же не будешь спорить,
что чем крупнее калибр, тем эффективнее стрельба дробью на
дальние дистанции.
— Так универсальных ружей не бывает, — возразил Нико-
лай.
— Не бывает. Но частично и эта проблема может быть ре-
шена, например стволами разной сверловки. Скажем, правого
или нижнего — цилиндр или цилиндр с напором; левого или
верхнего — чок, с сужением до одного миллиметра.
— Даже это не делает ружье универсальным и пригодным для
всех видов охоты.
— Ясно дело! Если говорить об охоте на белку или того же
соболя с дробовиком, то лучше тридцать второго калибра ни-
чего не бывает. Легкое, точное. Опять же пуля из него живую
силу теряет медленнее. А если есть возможность достать боевой
патрон от старой винтовки, так и вовсе универсальное получа-
ется ружье.
— На белку лучше мелкашка, наверное?
— Не знаю как насчет мелкашки, уж больно плохие патроны
к ней продают, много осечек, а тем, кто умеет соболя дробью
стрелять, лучше мелкого калибра ружья ничего нет.
Петр Иванович встал из-за стола, направился в свою комнат-
ку и через минуту вышел с ружьем в руках:
— Могу и я похвастать необычным ружьем. Это «Голанд-Го-
ланд» со стволами «парадокс».
— Парадокс? Слышал, но ни разу не видел.
— Лет пять назад увидел я это ружье у начальника одной
геологической партии. Долго просил продать, но тот не со-
глашался. Однажды, наверное, для того, чтобы я от него от-
стал, предложил он спор: кто из своего ружья попадет пулей в
мишень диаметром пятнадцать сантиметров на расстоянии ста
метров, тот это ружье и получит. Он стрелял из этого «Голан-
да», я из старенькой курковой одностволки «ЗК». Но курко-
вочка-то была штучная, ствол длинный, никогда она меня не
подводила.
— И кто выиграл? — спросил Николай и тут же шлепнул
себя по лбу. — Вот балбес, «Голанд»-то здесь!

— С первого выстрела оба промахнулись, а вторым я попал,
а он нет. Но ружье не виновато — начальник плохо стрелял,
однако. Я потом много стрелял с этого ружья пулями и дробью
и убедился, что ружье это превосходное.
Долго еще в этот вечер говорили они о ружьях, охотничьих
ножах и охоте.
Поздним вечером, запалив свечу в своей комнатке, Николай,
перебирая книги, обратил внимание на тоненькую книжицу в
невзрачном переплете. «М. Пришвин. Из неопубликованных
произведений», — прочитал он и открыл книгу посредине. —
«Думы охотника. 31 мая».
Николай сел на табурет и принялся читать:
«Первым моим оружием была шибалка: так почему-то назы-
вался у нас кривой сук вроде бумеранга.
Однажды этой шибалкой я подбил молодого вялого галчон-
ка, и он попал мне в руки. Он был в таком состоянии, что какое
положение не придашь ему — в таком он и остается. Это меня
смутило, потому что было против всякого охотничьего естества,
в котором одно живое существо убивает. А другое его догоняет.
После обеда посмотрел — сидит! После чая посмотрел — сидит!
После ужина — сидит! Вероятно, я очень мучился за галчонка
этой ночью, если через всю жизнь, как через тысячу лет, пронес
это воспоминание. Утром встал, поглядел туда — галчонок ле-
жит на земле мертвый.
Я со слезами вырыл ямку и похоронил галчонка, но охотить-
ся не перестал и до сих пор охочусь, больше сочувствую всякой
симпатичной живой твари, чем тем, кто сам не охотник, но
охотно кушает дичь в жареном виде.
И всю-то, всю-то жизнь я, как охотник, слышу от этих лице-
мерных людей одни и те же слова — как вам не стыдно охотит-
ся, убивать, и всю жизнь я отвечаю одно и тоже: — как вам не
стыдно кушать то, что для вас убивают.
Дело в том, что моралисты обыкновенно не обладают охот-
ничьим чувством, и я знаю из них только одного Льва Толстого,
который как моралист проповедовал вегетарианство, а как охот-
ник бил зайцев до старости».
Николай до поздней ночи читал еще «Апрельский свет»,
«Майские холода», «Грибное время», «Утренники», «Жизнь бес-
смертна» пока не заснул.
21
Проснувшись утром и услышав чьи-то шаги в гостиной и
шорохи, в первый момент Николаю показалось, что это его ба-
бушка Надя печет хлеб и как много-много лет назад войдет сей-
час в цветном переднике и скажет: «Николенька, курочка яичко
снесла, буренка молочка принесла, печь хлебушка испекла, а
ты все спишь. Проспишь царствие небесное. Вставай, милый,
помоги мне каравай завернуть». Он на самом деле услышал,
как кто-то вошел с улицы и, стуча валенком о валенок, тихо
заговорил:
— С гнилого угла непогоду принесло, дня три снег падать
будет. Сегодня сети нужно будет поставить в Васькиной заводи.
Пойдешь со мной?
— Постояльца позови, а то ему скучно будет сидеть со мной
в доме.
— И верно.
Николай откинул лоскутное одеяло, кровать заскрипела.
Часы на руке показывали ровно семь.
— Доброе утро.
Николай вышел в гостиную, держа в руках зубную щетку, на
плече висело полотенце.
— Петр Иванович, рыбалку я очень люблю и буду рад с вами
пойти сети ставить.
— Доброе утро. Только идти не нужно, мы туда на санях
поедем. Вот позавтракаем, чем бог послал, а Машенька на стол
собрала, и поедем.
— А почему заводь Васькиной называется? – спросил из-за
занавески, отделяющей умывальник от гостиной, Николай.
— А в этой заводи мой старший сын, когда ему лет двенад-
цать было, поймал жерлицей тайменя килограммов на двадцать.
Как вытащить, не знал, решил мотовило отвязать от талины
и отбуксировать тайменя на мелководье. А когда отвязал, тай-
мень рванулся и Ваську за собой в воду уволок. Ему бы бросить
мотовило, а он, настырный, вцепился в него, как клещ, и не
отпускает. Хорошо, что рядом два геолога со спиннингами ба-
ловались — выловили Ваську вместе с тайменем. После этого
случая заводь стали Васькиной называть.
На улице чисто и опрятно. На снежной пелене — ни пят-
нышка. Тихо. Слышно, как в ушах звенит. Бесконечными, рых-
лыми пластами бегут над головой облака. Пышно лежит снег на

земле, на кустах — везде.
Сарай у Петра Ивановича, как целый гараж: тут и сани, и
телега, и два подвесных лодочных мотора.
— В сани нынче еще не запрягал, — подводя лошадку к сараю,
сказал Петр Иванович. — Коля, подай-ка мне вон тот хомут.
«Хорошо хоть знаю, что такое хомут, — подумал Николай.
— А вот что, да как в отдельности называется, все эти ремешки
да пряжки, ни за что не вспомню».
Они помогли стронуть сани, потом положили в них две пеш-
ни, багор, топор, две лопаты, длинный шест, веревки и капро-
новые сети в мешке.
Скрипел под полозьями снег, скрипели рассохшейся древе-
синой сани. Пахло лошадиным потом, снегом, сетями и сеном.
— А мне Сашка не сказал, что ты, Иваныч, не один живешь.
Я вчера Машу увидел, даже растерялся. Знал бы, хоть какой
подарок привез.
— Для нее гости самый лучший подарок. Она же городская.
Училась на биологическом в ЯГУ, потом в институте биологии
несколько лет работала. Их экспедиция четыре года назад у нас,
вот на этой самой поляне, стояла. Тогда мы и познакомились. А
когда моя Серафима умерла, царство ей небесное, — перекрес-
тился Петр Иванович, — Машенька ко мне приехала и осталась.
Она сейчас над диссертацией работает, а я ей по мере сил и
возможностей помогаю.
Сани с заносом по неглубокому снегу съехали под берег.
— Вон тот плес нам нужен, — махнул в сторону реки Ива-
ныч. — Под лед сети ставить приходилось?
— По-всякому приходилось и под лед тоже.
— Это хорошо.
— У меня и дед, и отец рыбаками были. Раньше на Мае да
Алдане рыба главным продуктом была.
— Мая? — Иванович внимательно посмотрел на Николая.
– А где жили-то?
— В Усть-Мае.
— Земляк! Надо же. Я ведь тоже родился в тех края, только в
верховьях Маи. А предки мои так и вовсе в Америке.
Теперь Николай с недоверием посмотрел на Иваныча.
— Как это в Америке? В посольстве работали?
— Не… Я имею в виду далеких предков. Хотя прошлый век
разве это далеко.
21
— А где именно? Америка большая.
— В Ново-Архангельске.
— Не понял.
— Город на западном побережье Америки такой был — Ново-
Архангельск, теперь Ситха называется. Не слышал разве о рос-
сийско-американской торговой компании?
— Читал.
— Ну вот, мой прапрапрадед в 1828-м году уехал из Ново-
Архангельска в Охотск, прихватив с собой американскую жену
из племени индейцев-колошей. Казаки часто в жены местных
брали, ну ты, наверное, знаешь — и Дежнев и Атласов. А в 1836-
м году у них родился мой прапрадед, которого назвали Федором
в честь знаменитого русского путешественника Федора Литке.
Подозреваю, что какую-то роль этот мореход в судьбе моего
предка сыграл, но узнать какую, увы, возможности нет. Прадед
тоже родился в Охотске, а вот дед, отец и я уже на Мае. От тех
американских времен в семье остались предания о горе Эдж-
ком, морских охотах, рыбалках, где рыбу не ловили, а черпали
из рек сачками.
— А как тогда сюда попали?
— Как все. Власть-то наша советская известное дело как на-
род перетасовала. Дед мой, тоже Петр Иванович, в гражданскую
активно помогал белым, а когда власть окончательно укрепи-
лась, одним из первых и поплатился за это. Знаешь, что БАМ
начали строить еще в двадцать седьмом году?
— Читал, что часть построили до войны, а потом рельсы сня-
ли.
— Вот в двадцать восьмом «врагов народа» со всей Восточной
Сибири на эту стройку и загнали. Только дедов не хватало и в
тридцатом, через три года после моего рождения, забрали отца.
Еще через три года мать меня забрала и к отцу на БАМ ушла,
он тогда на поселении там числился. Вот так мы и очутились на
берегах этой реки, только значительно южнее.
— Помните те времена?
— Кое-что помню. Помню, как приходил к нам в барак
учитель. Только начнет урок, его начинает поправлять какой-
нибудь другой ученый. Потом третий к спору присоединится,
четвертый. Потом разберут нас по одному малому каждому учи-
телю и учат. Много было там народа образованного. А выжили
мы, потому что отец за умение охотиться попал в специальную
бригаду заготовителей провизии, в тайге строили — тайга
и кормила. Потом, когда все закончилось, он сюда, подальше
от людей и пришел. А меня в июле сорок пятого призвали, я
же двадцать седьмого года. А в августе в Манчжурии началось
наступление. Я связистом был, может, потому и уцелел. После
демобилизации учился в Хабаровске, там же и работал. А когда
отец в шестидесятом умер, дожив до семидесяти четырех лет, я
сюда, на его место приехал.
— Слушаю и удивляюсь, до чего похожи в нашей стране
судьбы поколений наших отцов и дедов.
— Ну, вот и приехали.
Николай огляделся. По одну сторону реки стояли отвесные,
как стена, а по другую пологие берега. Там, где берега были
круты, виднелись пади, заросшие реднячком-кустарником, и
крутые сопки, покрытые дремучей тайгой. Темные, угрюмые
ельники чередовались там со светло-зелеными кедрачами. На
другой стороне янтарные сосновые боры сменялись оголенным,
будто кружевным, прозрачным чернолесьем. Кругом белел це-
линный снег.
Не сговариваясь, мужчины взялись за лопаты, и стали рас-
чищать от снега, на расстоянии шеста друг от друга, ровные
квадраты. Потом, ловко орудуя пешнями, пробили длинные,
узкие проруби. Петр Иванович проверил, крепко ли привязал
Николай веревку к шесту, и запустил его в первую прорубь. Ни-
колай во второй проруби поймал шест багром и направил шест
подо льдом в следующую прорубь, где его ловил уже Иваныч.
На пятой лунке шест вынули на лед, у первой проруби привя-
зали один конец сети к веревке, опустили грузила в прорубь, а
оставшейся с сетью Николай стал тихонько сбрасывать с руки
верхнюю ее тетиву с наплавами, вслед за утягиваемой Иваны-
чем веревкой. Когда сеть закончилась, Николай привязал ее к
метровой палке, лежавшей поперек проруби. На пятой проруби
к первой сети привязали вторую, и все повторилось. В другом
месте плеса поставили еще две сети.
— Господи, благослови, — сказал Петр Иванович, прежде
чем сани двинулись в обратный путь.
Сани катились не ровно — то подпрыгивали на кочке, то,
скрипя, переваливались.
Петр Иванович, опустив вожжи, спросил:
— Так чем, говоришь, судьбы поколений похожи?
21
— Почти всем. У меня бабушки тоже не русские. Одна поль-
ка, другая бурятка.
— О как!
— И у дедов наших судьбы похожи, только все на другом конце
страны происходило Удивительно похожи! Я долго искал истоки
нашего рода, писал в архивы, расспрашивал близких и дальних
родственников, но нашел немного, потому, думаю, что предки
были не из бар. Но, исходя из географических названий местечек
и дат рождения, я вычислил, что далекие предки были царевы-
ми крестьянами, которых после покорения Казанского царства
Иван Грозный заселил на земли по Каме. Нашел я документ один
— опись деревни-починка Р-ва, датированную 1567-м годом. Там
было написано, что поселение появилось «на болотца мшаном на
лесу промеж сельца Клыков, что на реке Нокс». С тех пор Р-вы там
и жили. В девятнадцатом веке прадед перебрался в Мензелинск.
Дед был сначала рабочим на спичечной фабрике, потом выучился
на телеграфиста. В гражданскую войну мобилизовали его в армию
Колчака. А дальше как у всех, только он не стал ждать, когда арес-
туют, сам собрал семью и уехал в Якутию, на золотые прииски.
— Дальновидный у тебя дед был.
— Наверное.
В доме пахло свежеиспеченным хлебом. Маша хлопотала воз-
ле печи. Пока собирали обед, Николай расспрашивал Машу:
— Петр Иванович сказал, что вы над диссертацией работа-
ете?
— Диссертация это слишком громко сказано. Так, немного
наблюдаю, записываю.
— Наблюдать здесь есть за чем, а вы именно за чем наблю-
даете?
— Да за берлогами она наблюдает, — улыбнулся Петр Ива-
нович. — Я их нахожу, а она наблюдает.
— Ничего себе!
Маша поставила на стол глубокую тарелку, с горкой напол-
ненную кусками душистого мяса.
— Ничего особенного в этом нет, — сказала она. — Я же не
лезу в берлоги, когда там медведи спят, я их изучаю до и после
того, как они ложатся. А еще я изучаю местных куропаток.
Аппетитным мясом оказалась жареная печень оленя, предва-
рительно вымоченная в молоке.

— Маша, расскажите хоть немного о косолапых и их берло-
гах, — попросил после обеда Николай.
— Да вы и без меня, наверное, все уже о них знаете.
— Уверяю вас, что знания мои о них чисто обывательские.
— Ну, хорошо. Так как я изучаю их поведение, непосредс-
твенно связанное с берлогой, то отметила тот факт, что медведи
всегда ложатся в берлоги примерно при одних и тех же погод-
ных условиях. Но, бывает, и задерживаются в те годы, когда в
тайге хороший урожай поздних ягод или если у медведя при-
прятан большой запас мяса. Тут медведь не ляжет, пока мясо
это не доест. Но и тут задержки характерны только для молодых
медведей, матерые же ложатся всегда до снега, как бы рано не
наступила зима. Интересно вам это?
— Конечно. Теперь я знаю, что когда снег выпал, я точно не
встречу в тайге страшного, матерого зверя.
— Не найдете вы и берлоги, если будете ходить в сырых или
незащищенных от ветра местах. Не любит косолапый ветер, а
вот мороз ему нипочем.
— Да уж, с такой шубой можно жить. Хотя я слышал, что они
свои берлоги утепляют. Так?
— Далеко не всегда. Общим условием для берлоги является,
пожалуй, малодоступность и защищенность. Это может быть за-
валенный чем-то склон горы, заросли молодого ельника, осин-
ника, березы или ольхи, вывороты корней, старые буреломы, ма-
кушки упавших деревьев, сухие островки на болотах. В остальном
берлоги различны. Матерые самцы, как правило, место лежки
устраивают тщательно. Устилают его хвойными ветками, мхом,
корой и даже остатками шкур животных. Они готовят себе берло-
гу еще с лета и часто пользуются ею не один год. Я это определяю
по слоям подстилки. Из такой берлоги медведи не уходят даже
тогда, когда наступает оттепель, и снег тает. Молодые же медведи
и самки ложатся, как правило, в наспех устроенные берлоги, без
всяких признаков удобств. Бросят под себя две-три ветки и все.
Создается такое впечатление, что они ложатся там, где их застал
срок. В общем, у них все, как и у нас, людей, — встречаются раз-
ные. Есть ленивые, есть любители комфорта.
— Интересные наблюдения.
— Это она коротко, а если начнет подробно рассказывать
— не переслушаешь. Знает она, какие медведи травки, корешки
едят, чтобы желудок перед залеганием очистить, и много еще
что. Пойду я, однако, хотон почищу, — вставая из-за стола,
сказал Петр Иванович.
— Я помогу, — поднялся следом Николай.
Через три дня, подготовив по хозяйству все необходимое для
Маши и сняв сети, верхом на лошадях, отправились охотники в
тайгу. Выехали еще до рассвета, рассчитывая засветло добраться
до зимовья.



Они пересекли не одну падь, прежде чем попали в темный
распадок, у входа в который, между двумя кедрами, темнело
старое зимовье. Лес вокруг стоял белый, немой и тайный. Соба-
ки по-хозяйски оббежали окрестности, не издав ни звука.
— Эти леса — одно из немногих мест, где сохранилась боль-
шая популяция соболя еще с тех времен, когда его почти пол-
ностью и повсеместно уничтожили, — сидя возле разогретой
железной печурки, сказал Иваныч. — В тридцать девятом году
закон вышел, запрещающий промысел в этих местах, что и спас-
ло соболя. Теперь, конечно, охотятся много, но все же власть
лимитирует этот процесс. Что настораживает, так это появление
нефтеразведовательных экспедиций. Люди в них чужие, не си-
биряки, бурят на одном месте подолгу, дома даже строят, поса-
дочные площадки и браконьерствуют без меры. Больше портят
зверя, чем добывают.
— Это есть, — согласился Николай.
— Так ты говоришь, что не промышлял пушнину-то?
— Нет, не приходилось. Вернее, промышлял только белку.
— Ну, а по следу-то отличить можешь одного зверя от другого?
— Это могу.
— И свежесть следа определишь?
— Определю. Конечно, не с точностью до часа, но свежий от
старого отличить могу.
— Хорошо. Учил кто?
— Жизнь.
— Ну-ну, я все же немного тебе расскажу о следах, может,
чего пригодится потом.
— С удовольствием послушаю, — высыпая крупу в котелок,
сказал Николай.
— Перво-наперво нужно быть внимательным к мелочам. Я
не буду говорить о тех следах, которые ты видишь перед собой
после того, как три часа назад перестал идти снег. Ясно, что они
свежие. Другое дело, когда снег не падал дня четыре, и ветер не
задувал, вот тут нужно глядеть в оба. Кроме того, что свежий
след на таком снегу будет иметь ясные контуры, у него еще и
оттенок будет, как у всего снега.
— Оттенок? Не замечал. Что, цвет снега бывает разный на
одном квадратном метре?
— Не цвет, а оттенок, — поправил Николая старый охотник.
— Очень помогут поволоки, если, конечно, они есть. Когда зве-
рек идет по рыхлому снегу, то за ним остаются выброшенные
из следа маленькие комочки снега, которые долго не держатся
— испаряются на морозе. Более крупные комочки под действи-
ем мороза округляются, уменьшаются в размерах. Сам след за
несколько часов становится тусклым, матовым, расплывчатым.
— Выходит, со слабым зрением в тайге делать нечего?
— Это точно, потому что еще свежесть следа можно опреде-
лить по нежным, мелким зазубринам, оставшимся на стенках
следа, которые через три-четыре часа сглаживаются, и ровные
края становятся гладкими. Еще через несколько часов след на-
чинает как бы подтаивать, принимая неправильную форму. Это
характерно, как я уже сказал, для следа на рыхлом снегу.
— Да… Без лупы не обойдешься.
— Обойдешься. Так вот, в сильный мороз на старом следу
появляется изморозь, похожая на ледяные иголочки.
— Опять лупа…
— Ну, по плотности ледяной корки ты, наверное, и сам зна-
ешь, как свежий от старого отличить.
— Знаю, конечно. Спасибо, Иваныч. Действительно узнал о
следах много нового.
— Рано благодаришь. На деле посложнее, чем на словах, ра-
зобраться будет.
— Не боги горшки обжигают.
— Горшки обжигать сегодня не будем, а вот капканы сварим.
Я прихватил несколько штук, чтоб показать тебе, как их ставить.
Я полагаю, что ты охотиться там, у себя, без собаки будешь?
— Без.
— Ну, значит, будем учиться ставить ловушки. Так?
— Конечно.
— Вот ты сказал, что в предгорьях Верхоянского хребта мно-
го соболя. А знаешь почему?
22
— Пищи, наверное, много.
— Это тоже, но главное это то, что соболь в основном живет
в верховьях небольших рек, почти всегда в горах, в самых недо-
ступных лесах. А там как раз много речушек и ручьев, так?
— Точно.
— А еще и потому, что в таких местах очень много бурун-
дука, а бурундук — первая пища для соболя. Кстати, чем выше
в горах живет соболь, тем сильнее блеск его шкуры. А самые
лучшие соболи живут опять же у истоков рек.
Потянулись дни, наполненные обычной для Иваныча и ув-
лекательной для Николая работой. Обедали два раза, и оба раза
ночью — перед утренней зарей и после наступления полной
темноты. Одна собака оставалась с лошадьми возле зимовья,
другая помогала охотиться. Ставили капканы, плашки и пруж-
ки, обследовали пади и россыпи. Охотникам часто встречались
следы изюбря, каборги, зайца, но они не обращали на них вни-
мания, как говорил Иваныч, «до поры». Стреляли только ряб-
чиков, которые шли на приваду.
Через две недели они уже поднимались туда, где темная тайга
мельчала, языками тянулась по падям и хребтам, потом исчеза-
ла. Перед охотниками в каждой ложбинке, на каждом защищен-
ном от холодных ветров склоне расстилался кедровый стланик.
В его непроходимых зарослях они тоже искали соболя, полагая,
что где орехи, там и мелкие грызуны, а где грызуны, там и со-
боль.



Стоя на склоне горы, Николай любовался красивейшем лан-
дшафтом внизу. Совсем недавно он проходил озеро, гору, лес
и не обратил на них особого внимания. Но теперь, взглянув
отсюда и обозрев панораму, он был в восторге. Здесь на высоте
ему хотелось кричать: Я царь природы!
Капканы ставили на тропах и переходах зверьков, у их пос-
тоянных убежищ, а также у приманки. Иногда капкан ставили
на пенек, подвешивая над ним приманку, но чаще в небольшой
сруб из нетолстых жердей, сооруженный на столбах высотой
полтора метра. На столбах, чтобы не заносило снегом. Сруб
имеет лаз, через который зверек проникает внутрь и попадает в
поставленный там капкан. Капкан в срубе не заносит снегом,
а попавшего в него соболя не заклевывают птицы. Эти, как их
называл Иваныч, «скворечники» построил он давно и пользо-
вался ими каждый год.
— Такие ловушки устраиваются годами, — рассказывал он.
— Соболь должен привыкнуть к местонахождению скворечника.
Должно пройти время, чтобы выветрился отпугивающий его за-
пах. Где попало не поставишь, обустраиваешь путики годами.
Строили и просто временные шалашики из четырех ко-
лышков и небольшого навеса из веток, под него ставили кап-
кан и подвешивали приманку. Главное было не использовать
в постройке свежесрубленное дерево — только сухостой. Запах
свежесрубленного дерева — признак человека. Если находили
дупло, мимо не проходили. В дупле долго сохраняется запах, а
раз запах есть, туда мыши лазят, а за мышами уже лазит соболь.
Но в основном охота сводилась к тому, чтобы на лыжах найти
свежий след и добраться до гнезда — места, где соболь скрылся
и отдыхает.
Первого своего соболя Николай «догнал» удивительно быс-
тро. Красивый, с вытянутым и гибким телом, широкими, густо
опушенными лапами, пушистым хвостом, изящной головкой с
большими треугольными ушами и выразительными черными
глазами, сидел он на толстом кедре. Даже издали было видно,
что мех у него пышный и шелковистый. Весь соболь был темно-
бурый, и только мордочка чуть светлее.



В продолжение времени охотники узнали друг друга покоро-
че и почувствовали взаимное уважение. Чем больше Петр Ива-
нович узнавал Николая, тем больше благодаря ему открывал
нового для себя. Николай, если не находил в Иваныче много
образованности, то видел непритворную доброту и искренность.
Вечерами они о многом говорили, и часто Николай удивлялся
высказываниям Иваныча.
— В наше время мечты большинства людей о счастье связы-
ваются в основном с материальными благами и внешними усло-
виями, такими как приобретение машины, кооперативной квар-
тиры, дачи, мебели. Ну и, конечно, занятие должности, дающей
власть, рассуждал Николай, когда разговор зашел о счастье.
— Значит, мир изменился в худшую сторону, — отвечал Ива-
ныч. — Даже я, живущий вдали от людей и большая часть жиз-
ни которого уже прошла, чувствую себя вполне счастливым, не
имея всего того, что ты перечислил.
22
— А отчего ты это чувствуешь?
— Оттого, что у меня постоянно есть занятие и забота. Отто-
го, что мне не нужно ежедневно подчиняться обществу, отдавая
свою свободу государству. Оттого, что у меня есть Машенька.
Если совсем коротко, то счастливый человек тот, которому не
бывает скучно.
— В философском словаре «счастье» — это внутренняя удов-
летворенность жизнью, сознание полноты своего бытия, осу-
ществления целей и желаний.
— Не многовато для одного человека?
— Не знаю.
Или:
— Ты, Коля, замечал, как медленно течет вечерами время, и
как быстро пролетают годы? — спрашивал вдруг он.
В постоянных трудах прошел месяц. Неумолимый столбик
ртути сползал все ниже и ниже, а когда застрял где-то у тридца-
ти пяти, они вставали на лыжи в последний раз. Капканы были
сняты, ловушки закрыты.
Малорослым, сильным лошадям, хотя они и приспособлены
к суровой жизни, добывать корм из-под снега рядом с зимовьем
становилось труднее. Хоть и не стала якутская лошадь по-на-
стоящему домашней, круглый год пасясь на воле, не признавая
ни крыш во время дождя, ни тепла конюшен в свирепые шес-
тидесятиградусные морозы, Иванович зимой их все же подкар-
мливал.



Последнего соболя загнали в дупло крепкого еще дерева в
распадке, недалеко от зимовья. К дуплу приладили рукавчик
— мешок из сети. Но упрямый, своенравный зверек не хотел
идти в рукавчик. Выстукивали, ждали, опять выстукивали — не
идет.
— Будем выкуривать, — сказал, наконец, Иваныч. — От
дыму-то пойдет, однако.
— А может, я его рукой достану, — предложил Николай.
— Тяпнет за палец.
— Не тяпнет.
Не успел Иваныч возразить, Николай во второй раз взобрал-
ся к дуплу и сунул в него руку по самое плечо. Сначала он услы-
шал злобное урчание зверька, а потом почувствовал, как острые
зубы вцепились в его согнутый указательный палец. Но он не
отдернул его, а тотчас большим пальцем прижал, как капканом,
верхнюю челюсть зверька и потянул руку из дупла.
— Есть, — сквозь слезы произнес Николай.
Палец соболь прокусил насквозь, не помогла и толстая кожа
перчатки.
Это был тринадцатый добытый ими соболь.
Когда ехали обратно, Иваныч вдруг сказал:
— А знаешь, что я заметил?
— Что?
— Что в последнее время соболь начинает менять свой ноч-
ной образ жизни на дневной.
— Откуда это видно?
— Ночных следов стало намного меньше, чем дневных.
— И что?
— А то, что он учится от нас защищаться. Если он ночью
следит, а днем прячется в своем логове, его, спящего, быстро
по ночным следам отыскивает собака. Вот он и решил бегать
днем, а ночью спать. Днем-то не только выследить его нужно,
но и догнать.
— Интересная теория. Думаешь, он мыслит как человек?
— Все мыслят, — задумчиво ответил Иваныч.
С дерева спорхнула и легко, как большая бабочка, полете-
ла серовато-бурая с рыжим хвостом птаха: «Кжээ-кжээ, куук-
куук».
— Кукша, — показывая на птицу, сказал Николай. — Значит,
и жилье близко.
Вдалеке раздался звонкий лай. Иваныч молча повернул ло-
шадь туда, откуда доносился призывный лай любимой собаки.
Переехали падь. Под густой сосной, на склоне увидели лайку.
Ее остренькая лисья мордочка была поднята кверху, пушистый
хвост метался над спиной, от нетерпения собачка перебирала
передними лапами по земле. Иваныч подошел к ней, та села
и, только нервно зевая, неотрывно стала смотреть на вершину
сосны.
— Белка, — сказал Иваныч.
Охотник снял с плеча мелкашку и прицелился. После вы-
стрела лайка схватила со снега белку и принесла зверька хозя-
ину.
— Ничего себе! — удивился Николай. — Умница.
— Я ее из питомника взял. Думал, что будет работать хуже
22
местных наших собак, ан нет, она у меня в первый же сезон от-
личилась. Несмотря на неопытность, взял я тогда с ней больше
двадцати соболей, а белок так и не считал. Теперь она ходит
не только по пушнине, но и по выводкам боровым. Не беру ее
только на косолапого, так как там злоба нужна, а Найда доб-
рая.
В начинавшихся сумерках показалась заимка. Много разных
чувств охватывают долго скитавшегося по тайге человека, когда
он видит впереди дом с дымящейся трубой над крышей.
Петр Иванович радовался предстоящей встрече с Машей,
Николай — возможности окунуться в душистый пар жарко на-
топленной баньки. И оба, как любой путник на земле, ждали
скорых новостей, которые, как известно, бывают разными.
Кони, почувствовав близость жилья, прибавили шагу. Соба-
ки выскочили на лыжню и с радостным лаем убежали далеко
вперед.
Наконец, дверь из сеней распахнулась, и откуда, накиды-
вая на ходу платок, выбежала Маша. Пока она вынимала жерди
из одного пролета изгороди, служившие воротами, подъехали
и охотники. Иваныч легко спрыгнул на снег, и тут же в его
щеку ткнулась носиком что-то шепчущая Маша. Через мгнове-
ние Иваныч отстранил ее, пристально поглядел в глаза, сбро-
сил с плеча мелкашку, шагнул в снег и начал сначала медлен-
но, потом все быстрее и быстрее какой-то танец. Его согнутые
широко расставленные ноги почти не двигались, зато плечи и
руки ходили ходуном. С его головы упала шапка. Маша, прижав
руки к груди, счастливо улыбалась. А Николай вдруг подумал:
«Сколько десятков лет прошло, а вот они, гены индейцев-коло-
шей где проявились».

— У меня будет сы-ы-ын! — закричал Петр Иванович. — Сы-ы-ы-ын!


Отредактировано Дмитрич (10/01/16 12:54 PM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1085111 - 11/01/16 04:58 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Просто скажу: спасибо.
)))
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1087404 - 16/01/16 08:31 AM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
BAS Оффлайн
бывалый

Зарегистрирован: 21/12/15
Сообщения: 147
Откуда: Артем Россия
Присоединюсь... Дмитрич, ждем продолжения..
_________________________
Comforser SF 3000

Вверх
#1087495 - 16/01/16 11:47 AM Re: С тайгой наедине... [Re: BAS]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Странное место

В самом начале семидесятых годов в Лене еще ловились огромные
осетры и таймени. Тогда, почти сорок лет назад, земснарядами еще
не перекапывались устья малых рек, куда испокон веков захо-
дили на нерест рыбьи косяки. Реки эти берегли и не ставили на
отстой ржавые баржи и буксиры с протекающими топливными
баками. Тогда были еще живы старые рыбаки, помнившие на-
казы своих предков, тоже рыбаков, не добывать рыбы больше,
чем нужно семье на пропитание. Продавать пойманную рыбу
соседям было позором, а вот угощать малосольными тугунами
друзей и знакомых было доброй традицией.

Именно с таким старым рыбаком Спартаком Павловичем и
свела меня, молодого еще человека, судьба. Я работал инжене-
ром, он — начальником отдела. Спартак, так его все называли,
безошибочно мог назвать время и место, где можно было пой-
мать крупную рыбу или удачно поохотится. Но на рыбалку он
ездил только со своей компанией таких же мудрых и опытных
рыболовов, как он сам. Чужому в их коллектив попасть было
просто невозможно. Я и мечтать перестал съездить с ними,
когда Спартак неожиданно пригласил меня на рыбалку.
И вот, в самый разгар весны выгрузились мы из старенького
Ми-4 на высоком берегу маленькой реки, в нескольких сотнях
метров от места ее впадения в Лену.
На Лене вот-вот должен был начаться ледоход. Весна в том
году была странная: дни стояли пасмурные, временами шел
мелкий дождь, что совершенно нетипично для этого времени
года. И все же весна стремительно продвигалась на север, и

вместе с ней тянулись косяки птиц. Над рекой, отсвечивавшей
пламеневшее на закате небо, над елями и прибрежными кус-
тами тальника, еле тронутыми нежной зеленью весны, во всех
направлениях летали небольшие стайки уток.
Мы установили большую палатку, поставили в ней железную
печурку, соорудили нары и стол. Костя, старинный друг Спар-
така и геолог по профессии, устроил тем временем походную
коптильню.

Как только над Леной покатились гулкие раскаты трескаю-
щегося льда, а в нашей речке быстро начала прибывать вода, мы
поставили несколько сетей с очень крупной ячеей в заранее на-
меченных местах. Тем временем течение в реке почти останови-
лось из-за подпиравшего встречного потока с Лены, что вызвало
бурную радость у Спартака. По его словам, остановка течения и
есть главное условия захода крупных осетров в устья маленьких
рек. Правда, он не мог объяснить, зачем именно в это время гро-
мадные осетры из глубоких зимовальных ям заходят в речушки.
Я предположил, что они ищут укрытия от шумного ледохода.
Вместе с подвижкой льда в пасмурном небе появляются ог-
ромные стаи проходной утки. Сквозь непогоду и охотничьи вы-
стрелы пробиваются касатки и лутки, черняди и гоголи, крохали
и турпаны к местам гнездования — за Северный полярный круг.
Прижатые к земле холодными, лохматыми облаками, летят они
над таежными реками, иногда отдыхая и кормясь на обширных
разливах. Весной долины, где несут свои воды небольшие таеж-
ные речки, превращаются в сплошное море с сотнями остров-
ков, покрытых кустарниками и низкорослыми деревцами. Кое-
где эти долины сужаются, образуя узкие «горла», сжатые с двух
сторон высокими древними берегами, поросшими непролазной
тайгой. Когда случается низкая облачность, прижатые к воде
непогодой утиные стаи, сливаются в этих теснинах в сплошной
разноголосый поток. В такие моменты от частой стрельбы у ру-
жей нагреваются стволы. А оглохшие от собственных выстрелов
охотники все стреляют и стреляют.

Я был молодой и глупый, поэтому один вечер стрелял без
меры, пока не заболела голова. Увидев набитый утками боль-
шой рюкзак, Спартак заставил меня выпотрошить всех уток,
потом выкопать в мерзлой земле яму и сложить туда добычу,
укрыв брезентом и еловым лапником. Работу я закончил за пол-
ночь и понял, что жадничать — себе дороже.

В первую же ночь в сети попали три осетра, но не таких
крупных, как хотелось.
После завтрака, засолив рыбу, каждый занялся своими дела-
ми. Костя взялся чинить изорванную сеть, я решил повесить на
нескольких березах банки для сбора сока, а Спартак, закинув на
плечо заряженное жаканам и дробью ружье, пошел вдоль речки
искать более подходящее для сетей место, заодно и мясо при-
глядеть. Уток-то за мясо не считали.

Спартак шел вдоль кромки высокого обрывистого берега,
часто обходя поваленные ветром и временем деревья. Под
берегом, среди качавшихся от напора воды ветвей потонув-
шего кустарника, плавали утки, но Спартак не обращал на
них внимания. Прищуриваясь по-стариковски, любовался он
быстро покрывающей блеклую землю щетинкой травы и не-
жной зеленью почек, отчего на душе у него было светло и
спокойно.

Под обрывом, по которому он шел, вдоль воды кое-где оста-
валась не залитой узкая полоска пологого берега. Спартак не мог
ее видеть, проходя метрах в пяти от края. В одном таком месте,
обходя очередное поваленное дерево, ему пришлось подойти к
самой кромке обрыва, и вдруг прямо под ногами он услышал
тихий рык. Он посмотрел вниз и не поверил глазам — снизу
на него кинулся разъяренный медведь. От острых когтей зверя
его спасли пять метров почти отвесного берега, состоявшего
из сыпучей гальки и песка. Медведь не смог одним прыжком
преодолеть это расстояние, лапы его вместе с осыпавшимся бе-
регом соскользнули вниз. Этого мгновения охотнику хватило
на то, чтобы механическим движением сорвать с плеча ружье
и выстрелить в зверя. Пуля «Полева», попав в голову медведя,
уложила его на сырой берег. Убитый зверь лежал на боку, рядом
с ним початая туша оленя.

Спартак, где стоял, там и опустился на землю — ноги не де-
ржали. «Вот почему он кинулся на меня, а не ушел, как обычно,
в тайгу, — думал Спартак, — защищал от меня свою добычу».
Следующее утро выдалось необычайно пасмурным. Темно-
свинцовые тучи накрыли землю, не давая солнечным лучам
греть и воскрешать природу. На каждой веточке висели круп-
ные капли. Вода в реке потемнела. Все вокруг дышало зловещей
тишиной. Притихли даже вездесущие кулики. Тишину нарушал
лишь комариный писк, нескончаемый и противный.

Мы проверяли сети. В самом широком месте реки с трудом
нашли шпагат, которым была привязана одна из них. Стоило
Спартаку взяться за этот шпагат, как он сразу почувствовался
сильный толчок — рыбина!
— Коля, тут кто-то есть, — тихо сказал Спартак. — Давай
греби потихоньку вдоль сети.

Я стал грести. Спартак перебирал руками по веревке, потом
по сети. Медленно, метр за метром, мы подошли к середине,
где сеть почти отвесно уходила в глубину. Даже я чувствовал,
как кто-то невидимый и сильный шевелится под толщей воды,
не желая показаться на поверхности. Наконец, медленно и
осторожно нам удалось поднять сеть.

Огромная голова с тупым носом, покрытая пупырчатым
серо-черным панцирем, показалась из мутной воды неожидан-
но и тихо. На нас уставились два перламутровых, не мигающих
глаза. На мгновение показалось, что это смотрит сама вечность,
древняя, как скала на повороте реки. Я замер. Да, что я. Спар-
так, всю жизнь проживший в тайге, охотясь и рыбача вместе
с эвенками и якутами, и тот растерялся. Я понял, что такого
чудовища не встречал и он.

Несколько секунд, на которые осетр поднялся из воды, по-
казались нам вечностью. За это время я отчетливо увидел, что
осетр не запутался в сети и даже ничем не зацепился за крепкие
капроновые нити. Он только уперся в сеть носом и упрямо тол-
кал ее вперед. Вдруг рыбина будто проснулась, медленно отвела
голову от сети и так же тихо, как появилась, исчезла в воде. Мо-
жет, мне показалось, но на том месте, где рыбина погрузилась в
родную стихию, не разошлись даже круги по воде.

Мы сидели в лодке, боясь пошевелиться. У обоих возникло
ощущение опасности и тревоги, как будто нам что-то угрожа-
ет. Не сговариваясь, мы отвалили от сети и поплыли к берегу.
Заговорили только тогда, когда оказались на суше. Спартак как
старший по возрасту устроил мне нагоняй: «Ты почему не стре-
лял?» Я бы мог сказать то же самое и ему, тем более что руки
свободны были не у меня, а у него, но понимал, что слова в
данном случае пустое.

Еще три дня мы прожили на берегу этой реки.
В сети попадались одни коряги и щуки. В лагере постоянно
что-то случалось. Сначала на оставленную далеко от костра те-
логрейку попала искра и в ней прогорела огромная дыра.
Потом в ведро с икрой попал неизвестно откуда взявшийся песок.
Сорвало и унесло одну сеть. Постоянно шел мелкий дождь. Под
порывами ветра деревья в тайге скрипели и стонали. Сломан-
ные сучья с треском падали на землю, мешая спокойно заснуть.
Даже буржуйка в палатке не желала выпускать дым через тру-
бу, а временами выбрасывала его в темноту нашего временного
пристанища. Постоянно присутствовало чувство тревоги, кото-
рое покинуло меня, только когда Ми-4 приземлился в родном
аэропорту.

Больше я никогда не бывал на этой реке и теперь даже не
смогу найти ее среди тайги и десятков похожих рек.


Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1087730 - 17/01/16 02:56 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Лаконично на этот раз.
Но все таки thank you.
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1087943 - 17/01/16 12:46 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Лаконично на этот раз.
Но все таки thank you.


Ну, не все рассказы Анатолича как "Большая Медведица"... ;-)

Июль

Наверное, нет в Сибири рыбака, не мечтающего поймать свою
царь-рыбу. Сибирь, как всем известно, край великих рек.
Это не то, что степь, по которой течет тихий Дон.
Или, скажем, озерные края, где и рыбаки совсем
другие — сонные и спокойные, как караси, которых они ловят.
Николай вырос на Лене, где с одного берега ни за что не
различишь отдельного дома на другой стороне.
Широка и полноводна Лена-река.

Однажды, когда ему было лет четырнадцать, наблюдал он,
как сплавлялись в реке осетры. При совершенно безветрен-
ной погоде, на восходе солнца, нарушая водную гладь, неслись
они, выпрыгивая из воды, подобно дельфинам в море. Одного
огромного в то утро поймал его отец, с трудом справившись
с вываживанием сильной и упрямой рыбы. С того дня Нико-
лай потерял покой, мечтая о таком же улове. С каждым годом
совершенствовал он свои снасти, учился забрасывать далеко
в воду закидушки, километр за километром обследовал берег,
выискивая подходящее клевое место, точил крючки особенной
формы, с длинным цевьем, тратил деньги на лицензии. Но рыба
ему попадалась такая же, как и другим рыбакам. Книга Астафь-
ева «Царь-рыба» давно стала настольной, он старался во всем
подражать главному герою: содержал в идеальном порядке лод-
ку, мотор и снасти. Но и это не помогало.
Прошло пятнадцать лет.
Однажды, в пятницу, он почувствовал, что именно сегодня дол-
жен поехать на рыбалку. Стояла обычная для середины июля погода,
вода в реке была среднего уровня, но какое-то предчувствие не да-

вало ему покоя с самого утра. К обеду он сказался больным и уехал
с работы домой, предварительно позвонив жене, чтобы та собрала
все необходимое. Собраться на рыбалку означало сложить в кор-
зину продукты и переложить в банку из стоявшего в гараже ящика
наживку — дождевых червей. Николай специально выращивал их в
компосте с добавлением ошары — использованной чайной заварки.
Все остальное всегда лежало во вместительных отсеках моторной
лодки «Прогресс», стоявшей на лодочной станции в пригороде.
«Вихрь-30» выпустил сизый дымок и, сотрясаясь всем своим
металлическим телом, сначала неохотно, а потом все быстрее и
быстрее начал набирать обороты. Помпа исправно гнала через
систему охлаждения забортную воду — источник и гробницу всего
сущего во вселенной, которая тонкой струйкой стекала обратно в
родную стихию. Усадив рядом с собой на мягкое сидение жену и
дочь, Николай перевел рычаг дистанционного управления мото-
ром на ход. Лодка, оставляя за собой усы волн, медленно пошла к
выходу из затона. За тихой его гладью замысловатыми разводами
течений, сталкивавшихся с громадными валунами на дне, бурлила
древняя могучая река. Как только лодку тряхнуло ударившим в
борт течением, Николай перевел газ на «полный». Мотор доволь-
но взревел. Лодка, приподняв нос, вырываясь из вязких объятий
реки и разбрызгивая из-под себя воду, стремительно неслась вниз
по реке, оставляя за собой галечный берег Кангаласского мыса.
Набегающим ветром свистит в ушах свобода. Хорошо!
Вошли в протоки. По берегам и на отмелях скопления плав-
ника и смытых деревьев. Острова покрыты зарослями тальника,
за которыми раскинулись заливные луга со скошенной кое-где
травой. А еще недавно все эти луга были расцвечены множес-
твом цветов. Чего только здесь не росло: лиловые колокольчи-
ки, кремовые чашечки, синие султанчики. А вдоль тальников
— терракотовые хвосты кислицы да золотые лютики.
Вот и нужный остров.
Нос лодки мягко уткнулся в песок, олицетворяющий неста-
бильность у одних и чистоту у других.
— Приехали! Команде покинуть судно, — скомандовал Ни-
колай.
Но обе уже были на берегу. Дочь Николая, Света, мелькая
голыми пятками, побежала по крохотным барханам. Люба поп-
робовала ногой воду:
— Теплая.

— Так июль же…
— Тебе помочь?
— Нет, я сам.
Николай открыл люк на носу лодки и стал вытаскивать отту-
да мешки, пакеты, коробки и ведра.
Через час остров было не узнать: растянутый на тальниковых
жердях оранжевый грузовой парашют колыхался на чуть ощу-
тимом ветерке, рядом с ним стояла ярко-синяя палатка с за-
стеленной белыми простынями постелью внутри. Над костром,
пламя которого почти не было видно из-за яркого солнца, висел
закопченный чайник. На раскладном столике расставлены мис-
ки с веселыми цветочками по белой эмали.
— Коль, ты бы лучше белый парашют взял, а то этот уж
слишком яркий.
— Э, нет, — выкладывая на песок снасти, ответил Николай.
— В этом весь смысл! Вот как ты думаешь, к кому подплывет с
проверкой рыбнадзор? К тем, кто в камуфляже по кустам пря-
чется, или к нам, которых за десять верст видно?
— К нам, конечно. Мы заметнее.
— Вот и нет. Он ведь как думает: «Раз маскируются, зна-
чит, что-то прячут». Вот их-то он по кустам и ищет. А о нас
он подумает: «Туристы. Вон дитя в трусах бегает, женщина в
купальнике, синяя палатка на самом видном месте и… о боже!
Оранжевый парашют!» И проплывет мимо. А мы тем временем
будем рыбку ловить и над ним посмеиваться.
— Конспиратор… Света! Ку-у-ушать!
— Я не буду, — сказал Николай, — потом перекушу, а пока
удилища заготовлю для жерлиц, дров натаскаю на ночь.
Солнце — символ высшей космической силы — уже спусти-
лось к горизонту, но еще пекло, успевая пролить свет видимой
жизни на все земные тела.
«Пора ставить», — решил Николай и воткнул остро заточен-
ную тальниковую палку в песок у кромки воды. Через двад-
цать метров воткнул следующую: «Шесть поставлю и хватит».
Затем он вернулся и стал разматывать леску первой закидушки.
К нему навстречу вприпрыжку бежала Света, размахивая ярким
букетиком полевых цветов:
— Пап, смотри, какие я цветы нашла!
Она остановилась перед Николаем и с довольным видом
протянула ему букет.

— Красивые! — глядя на дочь, улыбнулся Николай. — Вот
этот голубой на пушистом стебле называется синюха голубая,
скоро отцветет уже. Понюхай, как пахнет.
— А этот как называется? — дотронулась она пальчиком до
желтой корзинки.
— Пижма.
— Желтенькая?
— Да желтенькая, — понюхав протянутый ему цветок, отве-
тил Николай. — Ты беги к маме и поставь их на стол в баночку
с водой.
Дочь вприпрыжку побежала к палатке.
— Света! — крикнул Николай вслед. — Оденься, скоро ко-
мары появятся.
Со свистом раскрутившись над головой и описав в воздухе ров-
ную дугу, тяжелое грузило с шумом упало в воду метрах в семидесяти
от берега. Сильное течение сносило снасть, и только отклонившись
от направления броска на сорок пять градусов, грузило, наконец,
крепко легло на грунт. Рыбак отточенным движением сделал петлю
на леске и накинул ее на воткнутую на берегу палку. Потом взял
другую короткую палку и с помощью такой же петли подвесил ее на
натянувшуюся леску, которая тут же чуть провисла под тяжестью.
«Нормально, — решил Николай, — поклевка будет заметна».
Через полчаса берег и воду связали шесть полупрозрачных нитей.
— Света, ельцов ловить будешь? — закончив с закидушками,
крикнул Николай.
— Буду, — подбежала девочка, уже переодетая в рубашку с
длинным рукавом, в красной косынке на голове и маленьких
резиновых сапожках — подарок от бабушки.
— Как будем соревноваться? На скорость или на количество?
— На количество, — твердо сказала Света.
— Опять проиграешь.
— А потому что не честно так. Ты большой, а я маленькая,
значит, нужно считать по-другому.
— Как это, по-другому?
— Твоих две считать как одну.
— Хитренькая какая! Мать что ли научила?
— Нет, — смутилась Света.
— Ну, ладно. Давай, как ты предлагаешь. Только если проиг-
раешь, чур, не реветь.
— Ладно!

Размотали донки, наживили червяков.
— Приготовились… На счет «три»! Раз, два, три!
Донки полетели в воду, плюхнувшись грузилами в десяти
метрах от берега.
Рыбаки замерли, зажав тонкие лески между большим и ука-
зательным пальцами, и стали ждать.
Наконец, Николай ощутил резкое подергивание. Подсек, и
на другом конце лески тут же заметалась засекшаяся на крючке
рыбка. Быстро-быстро перебрав руками леску, он выбросил на
песок первый улов.
— Люб! Ведерко нам под рыбу принеси, пожалуйста.
Люба принесла им ведро и остановилась полюбоваться на
рыбаков:
— Опять соревнуетесь? — улыбнулась она. — Оладьи скоро
нажарю, так что не увлекайтесь.
— Хорошо, — Николай зачерпнул воду. — Света, с крючка
снимай осторожнее, мне для жерлицы живые рыбки нужны.
— Ладно, — отцепляя первую пойманную сорогу, ответила
дочь, торопясь снова забросить донку.
— Рыбаки, — снова улыбнулась Люба.
Через двадцать минут Николай повернулся к дочери:
— Ты не мухлюй, считай честно, а я поставлю две жерлицы.
Поняла?
— Ага, — кивнула Света, а у самой в глазах так и прыгали
чертики.
Жерлицы на длинных, гибких удилищах были установлены
по одну и другую сторону от закидушек.
— Ку-у-ушать! — позвала Люба.
— Ну что, дочь, посчитаем и пойдем?
— Считать я буду!
— Хорошо, — вылив воду вместе с рыбой на песок, согла-
сился Николай.
Через минуту на мокром песке появились две кучки прыгав-
ших серебряных рыбок.
— Это я поймала, а это ты.
— А как это ты отличила моих рыб от своих?
— А-а-а… А я запомнила!
— Эх, мухлюешь!
— Неа! Ну вот! У тебя двадцать семь, а у меня тридцать одна!
Я победила.

— Ну, ладно. Утром я у тебя выиграю.
За спиной раздался всплеск.
— Клюет у тебя! — показал на воду Николай, — тащи быстрее.
По тому, как натянулась леска и как она, разрезая воду, по-
тянулась против течения за рыбиной, Николай понял, что заце-
пилась немаленькая рыбка.
— Ну-ка, Света, дай мне…
Дочь без разговоров передала леску отцу.
«Крючки-то слабенькие, — думал Николай, осторожно под-
тягивая леску, — сойдет, однако».
В темной воде мелькнул широкий серебряный бок.
— Язь!
И снасть, и рыбья губа выдержали испытание. Язя на ку-
кане привязали к ручке на корме лодки, и тот, как собачка на
поводке, время от времени пытался убежать, разбрызгивая воду
вокруг себя.
Вода — жидкий двойник света, потемнела еще больше. На-
ступили сумерки.
Сработала одна из закидушек. Попавшийся осетр оказался неве-
лик, но Николай его не отпустил. На видном месте, возле лодки он
вбил в берег еще одну палку и привязал к ней кукан с осетром.
— У нас две лицензии, пусть видят, что мы не прячем рыбу,
— сказал он жене. — А если попадется больше, чем два, унесу
в лес, подальше.
— Попадешься ты когда-нибудь.
— Не попадусь.
— Светка не спит, уложи ее.
— Хорошо, только ты на закидушки поглядывай.
Николай заглянул в палатку.
— Ты что не спишь?
— Не хочу.
— В лесу нет слова «не хочу». Спи, а то ведьма-шаманка Аг-
рафена услышит твои «не хочу» и совсем тебя сна лишит.
— А ведьм не бывает.
— Может, и не бывает, но вот тут, недалеко, жила лет сто тому
назад сосланная из России старуха Аграфена. Начальство мест-
ное ее очень боялось, поэтому поселило на одном острове, ниже
по течению. На этом острове она и стала колдовать и навела та-
кой страх на всю округу, что даже и теперь ее боятся все якуты,
хотя она давным-давно померла. И до сих пор, если вселится
2
она в кого, дают ей, невидимой, лучшую красную лисицу, табака
для трубки, сладостей и денег, чтобы она ушла. Даже некоторые
русские, переплывающие Лену, приносят Аграфене дары: делают
маленькие берестяные лодочки, кладут в них пищу и спускают
на реку. Люди уверены, что эти дары всегда доплывают до ее ос-
трова, даже если лодочки пустить против течения. Вот был давно
такой русский купец, плававший по Лене, постоянно посылал он
дань Аграфене, но однажды в припадке храбрости отказался это
делать. Аграфена обиделась, подняла на реке такую бурю, что он
едва спасся смирением и двойным подарком ведьме.
Дочь притихла, задумалась.
— Пойду я рыбачить, а ты спи. Я Аграфене подарок по реке
уже отправил, так что нам бояться нечего.
Люба сидела у костра. Посуда была чисто вымыта, стол при-
бран, и только закопченный чайник опять висел над костром и
сердито пускал пар из носика.
— Что уговорил?
Николай пожал плечами.
— Душно сегодня. Может, пойдем, искупаемся? Там посреди пес-
ков бассейн с теплой водой — Светка днем купалась. Пойдем туда.
— Далеко?
— Метров двести…
— Пошли.
Приятная, теплая, как парное молоко, вода — противопос-
тавление неподвижности смерти — какими-то невидимыми
жизненными токами проникала в тело, делая его невесомым и
сильным. Николай наблюдал, как медленно сняла с себя одежду
жена, вошла в воду, распустила волосы.
— Иди ко мне, — шепотом позвал он.
Она тихо засмеялась.
Вода и кровь смывают старую жизнь и освещают новую.

В густевших сумерках удилище одной из жерлиц раскачива-
лось как от сильных порывов ветра.
— Щука попалась. Пойдем, снимем.
— Иди один, я чайник поставлю. Что-то мне после нашего
купания есть захотелось…
— Я бы тоже не отказался.
— Я сейчас соберу.

С сильно заглотившей живца щукой пришлось повозиться.
Наконец, крючок был извлечен, а щука подвешена на кукан.
Вечер был хорош — тихий, спокойный. Заря отгорела, и над
горизонтом осталась только светлая полоса.
Николай проверил все закидушки, сменил наживку и подо-
шел к костру.
— Спит?
— Ага, набегалась сегодня. Ты бы не приучал ее к рыбалке,
девчонка все же.
— От этого вреда не будет, да и не сильно-то она привыкает.
Помолчали.
Слышно было, как борта лодки лижут неизвестно откуда
взявшиеся волны. На протоке крякала утка.
— Пойду я спать, — сказала Люба, — завтра утром схожу за
грибами. Страсть как маслят жареных хочется.
— Иди, я порыбачу еще.
Как только шорохи в палатке утихли, Николай поднял к небу
глаза и понял, что наступила ночь, с ее шорохами в тальниках,
безветрием и звездами. Бултыхнулась какая-то рыба. Николай
встал и пошел к закидушкам. Ничего не указывало на то, что на
одну из них попалась рыба.
Он сел и почему-то подумал, что песок теплый и мягкий, как
постель. Глаза его сами собой закрылись, и на какое-то время
он забылся глубоким сном.
Раздался всплеск. Николай открыл глаза. «Попал», — по-
думал он и пошел вдоль закидушек. На четвертой равномерно
подпрыгивала подвешенная к леске палка. Он снял ее и, бросив
на песок, начал не спеша выбирать из воды леску. Рыба, под-
тягиваемая к берегу, еще раз сплавилась и потянула вниз по
течению. «Не большой», — решил Николай, ни на секунду не
сомневаясь, что это осетр.
Только он прицепил осетра на кукан, сработала та же, что и
час назад, жерлица. Щука попалась крупная и как только по-
чувствовала, что ее пытаются вытащить из воды, заходила, уп-
руго нажимая на сырое, податливое удилище. Пока Николай
осторожно подводил ее к берегу, зубастая успела сделать три
«свечи», шумно падая в воду.
— Тише ты! Девчонок моих разбудишь, — оглушая рыбину,
прошептал он.
Спать больше не хотелось. Николай прилег на песок и поду-

мал, что, наверное, вот так, как он сейчас, чувствуют себя счас-
тливые люди. «А что? Может, это и есть обыкновенное земное
счастье. Я люблю свою жену, она любит меня, оба мы любим
дочь, а она нас. Мы всюду вместе и нам это нравится. Вот еще
бы мир посмотреть, страны разные. Нет, это будет уж слишком
хорошо», — он представил их всех на каком-то тропическом
острове и улыбнулся. «Не реально! А почему не реально? Ведь
реальность — это все существующее в действительности. А раз
существуют в действительности Филиппины, значит, и попасть
туда можно. Вот захочу и попаду», — решил он вдруг.
Ночная темнота между тем приобрела фиолетовый оттенок.
Николай всматривался в нее, курил и думал.
Ночь — время для размышлений. О чем он только не переду-
мал за тот час, что лежал на песке. А когда поднялся, был готов
встретить новый день, что бы он ни принес, и, сопротивляясь
обстоятельствам, не дать им поломать его, Николаева, земного
счастья. Молодость самонадеянна.
Он пил холодный чай, когда сквозь шелест ночи услышал от-
четливый глухой всплеск. Отчего-то гулко застучало сердце. Он
подошел к закидушке. Леска лежала почти параллельно берегу.
«Течение ее так снести не могло. Значит, рыба», — подумал
Николай, выбирая снасть. Сначала шло легко, но в какой-то
момент он ощутил сильный, уверенный рывок, и леска быстро
устремилась вверх по течению.
Дышал ли он в это время, он не мог потом вспомнить. Пом-
нил только, как млел и терял сердце, как ходила и кружилась
в черной пучине рыбина. Остроту ощущений усиливала густая
фиолетовая темнота, огромные звезды над головой и одиночес-
тво у кромки черной ночной воды.
Вываживал не спеша — метр за метром. Где-то в глубине, на
том конце лески, шевелилось что-то большое и сильное. Чем
ближе был берег, тем сильнее и упорнее ощущалось сопротив-
ление древнего обитателя глубин. Сначала осетр после каждого
затяжного подтягивания выходил на поверхность — сплавлялся,
пытаясь освободиться от кованого крючка. Затем у берега потя-
нул на дно. Леска звенела, как перетянутая струна альта, и каза-
лось, что с каждой минутой становится все тоньше и тоньше.
Неизвестно сколько времени они боролись, но к тому време-
ни, когда осетр оказался рядом с берегом, на востоке чуть-чуть
зажелтело небо.

Почувствовав близость берега, рыбина, вероятно, решила в
последний раз сделать «свечу», воспользовавшись небольшим
оставшимся до суши расстоянием. Ее прыжок пришелся в сто-
рону берега, оттого что натянутая и крепко удерживаемая ры-
баком леска не дала ей разогнаться от берега или вдоль него.
Прыжок был возможен только в сторону берега, и это сгубило
осетра. Выпрыгнуть он смог, но приземлился в метре от берега,
где глубина была не больше двадцати сантиметров.
В один миг осетр оказался на мелководье, где Николай смог
разглядеть ее огромный светлый на черном фоне воды силуэт. В
следующий момент он прыгнул через осетра, оказавшись между
спасительной глубиной и рыбой. Затем упал на колени и, упер-
шись руками в шершавый и холодный бок, начал выталкивать
ее на берег.
Осетр почему-то не сопротивлялся, и только когда Николай
оттащил его за хвост метров на пять от воды, он как будто
проснулся. Рыбина извивалась, била хвостом и издавала хрюка-
ющие звуки. Боясь, что она ускачет в воду, задыхаясь и буксуя
в песке, Николай оттащил осетра еще на несколько метров и
только тогда упал на колени и прошептал:
— Есть!
Немного отдышавшись, он выкопал руками канаву, столкнул
туда осетра и, пошатываясь, пошел к погасшему костру.
— Спасибо тебе, — прошептал он и бросил в костер кусочек
оладьи. — Ты услышал мои просьбы дух-хозяин лесов и рек.
Спасибо...
Ему не терпелось поделиться радостью с женой, но он сдер-
жался и пошел к лодке.
Светало.
Язь уткнулся в берег и, должно быть, спал: ночь на кука-
не была для него хлопотной. Щуки качались на воде брюхами
вверх. Мимо проплывали сухие листочки тальника и черные
паучки с белыми парусами-паутинками.
На кол, за который была привязана лодка, села большая
стрекоза.

— Господи, как же хорошо! — прошептал Николай.

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1091859 - 26/01/16 11:14 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
АРТЕМКИНА РЫБАЛКА

Стояло летнее августовское утро.
Над рекой, покрытой мелкой рябью, поднимался высокий берег. На противоположной стороне, на острове, зеленел сосновый бор. Дальше, на коренном берегу — луга с некошеной травой.
— Вот и приехали. Выползай, внук. Отмучился.
С заднего сидения внедорожника выбрался одетый в серые шорты и желтую футболку мальчик лет десяти.
— Деда, мы тут и будем рыбачить?
— Нет, рыбачить будем там, на воде. А здесь лагерь разобьем. Тебе как, нравится это место?
— Ничего, — оглядывая изрядно замусоренный берег, ответил мальчик.
— А если ничего, то давай начнем с уборки мусора. Согласен?
— А рыбачить когда?
— Рыбачить успеем. Нас с тобой на целые сутки отпустили, так что успеем и порыбачить, и устать, и отдохнуть еще.
Дед достал из багажника машины черный мешок для мусора и две пары китайских тряпочных перчаток.
— Деда, а почему мусор мы должны убирать? Не мы же его набросали, — надевая перчатки, спросил внук.
— Не мы. Но жить-то на этом месте нам с тобой. Не будем же мы наслаждаться природой среди мусора, а?
— Не будем!
— Тогда вперед! До той березки в эту сторону и до той сосны в эту.
Мусора набралось почти половина большого мешка.
— Деда, а я ромашку нашел, — внук протянул деду цветок с белыми лепестками вокруг желтого бархатистого кружка.
— Это цветок, Артемка, называется нивяник обыкновенный.
— И совсем не обыкновенный, — ответил внук, — он красивый. И название «ромашка» красившее, чем этот нивяк.
— Тогда уж не «красивше», а красивее, и не «нивяк», а нивяник.
Дед пошел к машине и достал огромную сумку с надувной лодкой. Внук, ухватившись за лямку сумки, старательно помогал ему.
— Деда, а лодку насосом надувать будем?
— Надувают шарики, а лодку накачивают. Поможешь?
— Конечно.
— Тогда сложи пустую сумку и отнеси обратно в машину.
Начало летнего дня зеленело пушистыми соснами и кудрявыми березками. Трава уже потеряла изумрудный цвет и теперь стояла переспелая и колючая.
После сорока минут неторопливой работы, перемежаемой разговорами, лодка была почти готова для спуска на воду. Дед прикрутил подвесной мотор к транцу и последний раз проверял лодку на упругость.
— Вот и готов наш корабль.
У воды пахло сыростью, гниющими водорослями и рыбой.
— Мы весла забыли, — прокричал с берега внук.
— Не только весла. Еще эхолот, подсак, спиннинги, спасательные жилеты и главное — термос с чаем. Артемка, якорь крепко привязал?
— Крепко. Мне спускаться уже?
— Нет, сейчас я поднимусь, мы все соберем и вместе спустимся.
Затягивая ремешки на спасательном жилете, дед заметил на руке внука свежую царапину:
— Где это ты успел пораниться?
— Я дрова для костра собирал. Мы же вечером будем костер разводить?
— Будем, конечно. Ты в лес ходил?
— Нет, по берегу. Там кто-то оставил ветки сухие, я их и перенес, поближе к нашей машине.
— Кушать не хочешь?
— Нет.
— Тогда бери свой спиннинг и пакет, а я все остальное. Я машину закрыл, не помнишь?
— Закрыл, закрыл, — ответил внук, уже спускаясь по тропке к воде.
У самой воды Артемка увидел маленького лягушонка и закричал:
— Деда, смотри, какая лягушка!
— Озерная называется, — бросив взгляд на лягушку, сказал дед. — Она живет в воде и от водоемов далеко не скачет.
— А почему она тогда в море живет?
— Морем наше водохранилище понарошку называют, на самом деле это река Обь, которую давно, когда я еще был молодым, перекрыли плотиной. А до этого на том месте, где мы с тобой стоим, был сосновый бор. А вон там, метров триста от берега, текла река Алеут. Мы как раз туда с тобой и поплывем.
Мотор фыркнул и выпустил клубочек сизого дымка, со второй попытки ровно застучал, забулькал, выбрасывая из себя струйку прозрачной воды. Дед нажал на кнопку подсоса, и пока мотор, довольно урча, прогревался, отгреб от берега метров на десять. Он поднял крышку рыболовного ящика и пальцем поманил к себе внука:
— Я сейчас включу эхолот, — сказал он, нажав кнопку под экраном прибора. — Видишь цифры?
— Вижу.
— Так вот, когда прибор станет показывать четыре или пять метров, скажи мне. Хорошо?
— Ага.
— Тогда поехали!
Дед перевел рычаг на «ход» и лодка медленно пошла вперед. Артемка, не отрываясь, смотрел на экран эхолота, где все вдруг смешалось в сплошное серое месиво.
— Деда, а там все пропало, и дна не видно, — прокричал мальчик.
— Ничего! Мы просто быстро плывем. Скоро я снижу скорость, и все опять появится. Ты наблюдай, наблюдай.
Во всем чувствовалось, что лето было в разгаре: лес стоял пышный, некогда большая вода спала, обнажив песчаные берега, заваленные гладкими светло-серыми бревнами, над водой кружились молодые, крикливые чайки. Дед, ориентируясь по струям течения, снизил скорость. На экране эхолота вновь появилась картинка.
— Четыре метра! — закричал Артемка. — Пять, шесть, семь…
Дед выключил мотор. Прежде чем якорь с плеском упал за борт, лодка по инерции проплыла еще несколько метров.
— Что там у нас?
— Девять метров!
— Хорошо. Подай мне подсак, мы его воткнем вот сюда, чтоб не мешал. Теперь бери свой спиннинг и держи так, чтоб я мог привязать джиголовку.
— Деда, а почему у меня такой тонкий спиннинг, а у тебя большой?
— Потому что у тебя «Ультра лайт», им рыбачат только самые опытные рыбаки. А у меня так, обычный, для джиговой ловли.
— А почему опытные рыбачат лайтом?
— Потому что они хотят испытывать удовольствие от вываживания любой рыбы — и большой, и маленькой. С таким спиннингом ты будешь чувствовать каждое движение рыбки. Волноваться будешь за тонкий шнур, чтобы не оборвался. В общем, поймаешь первую, поймешь.
Дед закончил привязывать приманку, поправил на носу очки.
— Все, можешь начинать. Бросай вон туда, — показал он в сторону берега.
— Деда, а бросать далеко?
— Метров на пятнадцать. Ты же научился уже. Что спрашиваешь? Бросай и не спеши с проводкой. Начинай только, когда на дно упадет. Понял?
— Понял. Ты же меня уже учил.
— Ну-ну.
Дед поднял свой спиннинг, выбрал шестнадцатиграммовую джиголовку с двухцветным красно-белым виброхвостом и привязал. Подумал, улыбнулся, взял маленькие пассатижи и обломал конец крючка. «Пусть поймает первым», — решил дед.
Артемка тем временем терпеливо ждал, пока десятиграммовая приманка опустится на дно. Затем медленно, в точности выполняя все инструкции деда, сделал первую проводку. Дед, довольно улыбаясь, наблюдал за внуком и думал: «Дождался, наконец. Не прервется теперь рыбацкая наша династия, а то уж думал, все». Мальчик второй раз взмахнул спиннингом. Приманка, описав невысокую дугу, почти беззвучно упала в воду. Тонкий шнур натянулся. Артемка приподнял немного удилище и замер. Дед поменял очки и тоже забросил.
Через пятнадцать минут сосредоточенного молчания дед предложил поменять приманки. Внук присел на баллон лодки подставил деду кончик спиннинга, с которого свисал на тонком шнуре маленький зеленый виброхвост.
— Давай прицепим тебе вот этого оранжевенького с чебурашкой? Пойдет?
— Пойдет.
— Кепку зачем снял? Надень, а то голову напечет.
Вдруг Артемка заметил блеснувшую на солнце большую рыбину, которая выпрыгнула из воды недалеко от лодки.
— Деда, смотри, смотри! — закричал он.
— Это сазан, — сказал дед. Нам его не поймать. Я, однако, не буду менять свою приманку.
— Деда, а почему он прыгает?
— Играет, наверное. Ты же тоже прыгаешь, когда играешь. А может, ловит букашек.
Стало жарко. На воде почти штиль. Дед уже раз десять чувствовал поклевки, но терпел, делая вид, что рыбачит. Водохранилище в этом месте рассекало Караканский бор на две половинки. Чуть ниже по течению, напротив друг друга разноцветными крышами пестрели деревни, между которыми сновали моторные лодки. Под противоположным берегом краснел бакен.
Когда дед стал уже замечать в глазах внука скуку, удилище в руках у Артемки вдруг вздрогнуло. Мальчик, скорее, от неожиданности, чем осознано, дернул удилище вверх и засек клюнувшую рыбу. Тонкое удилище сгибалось и вздрагивало. Шнур натянулся.
— Деда-а-а!
— Тихонько. Не спеши, подтягивай рыбку к лодке и не наклоняй удилище к воде, держи его вертикально, — спокойно сказал дед и, взяв подсак, придвинулся к внуку.
Рыба металась в толще воды, стараясь освободиться от крючка. Наконец, она появилась у поверхности.
— Окунь, — сказал дед, подводя под рыбу подсак. — Вот так его, раз — и готов.
Дед поднял из воды подсак с трепыхавшейся в ней полосатой рыбиной. Аккуратно вынув крючок, дед достал кукан, прицепил окуня к нижнему карабину, а второй конец привязал к веревочному лееру лодки.
— Ну, Артемка! Обловил деда. Теперь мне тебя догонять придется.
— Ничего, деда, — важно сказал Артемка, — и тебе попадется. — И забросил приманку в воду.
Не прошло и трех минут, как у Артемки опять попался окунь. Дед снова отложил спиннинг и взял в руки подсак.
— Однако, Артемка, я тоже такую же приманку прицеплю, — сняв с крючка внука окуня, сказал дед.
Пока дед перевязывал приманку, Артемке попался третий окунь. Под тяжестью рыбы удилище даже согнулось в дугу.
— Деда! Деда! Сорвется рыбка!
— Не сорвется, — успокоил дед. — Ты не дергайся, крути ручку медленно и не опускай удилище к воде. Пока оно гнется, шнур не порвется, и губу рыба не порвет. Не спеши. Вот так, молодец.
Через минуту окуня подняли в лодку.
— Граммов семьсот будет, — качая на руке рыбину, сказал дед. — Ну, Артемка, молодец. Только бабушке не говори, что больше меня поймал. Хорошо?
— Ладно, не скажу.
Дед привязал зеленого в полоску виброхвоста, вздохнул и забросил под одному ему известную корягу на дне водоема. Чуть ощутимая поклевка последовала на середине свала. Коротким и резким движением дед подсек и сразу почувствовал рыбину, потянувшую на дно. «Судак, не больше килограмма», — решил он, вращая ручку катушки.
— Артемка! — позвал он. — Возьми подсак. Помоги мою рыбку поднять.
Внук кинулся к подсаку.
— Да, осторожней ты, упадешь, — подхватил дед качнувшегося внука за спасательный жилет. — Не спеши и никогда не делай в лодке резких движений.
Артемка опустил подсак в воду как раз в тот момент, когда судак появился у поверхности. Он тащился на шнуре, широко открыв клыкастую пасть и лениво шевеля темным хвостом. Дед умело завел рыбину прямо в подсак.
— Поднимай.
Артемка, пыхтя, поднял подсак, с которого мелкими струйками, переливаясь на солнце, стекала вода.
— Есть! У, какой большой, — радовался Артемка.
Он наблюдал, как дед бережно прицепил судака рядом с остальным уловом, и снова взял свой спиннинг.
— Ты кушать не хочешь? — спросил дед.
— Неа, — отмахнулся внук.
Он уже был весь в рыбалке и думал только о том, как бы поймать такую же большую рыбу, какую выловил дед. А дед отложил спиннинг, достал из-под сидения брезентовую сумку и стал выкладывать на крышку рыбацкого ящика бутерброды. Налил из термоса две кружки чая, развернул пакет с овощами.
— Артемка, давай к столу! Успеем еще половить.
По тому, с каким удовольствием внук ел бутерброд, дед понял, что Артемка давно и сильно проголодался. Солнце сильно припекало. По небу медленно плыли редкие кучевые облака, на мгновения заслонявшие солнце. Артемка и дед рыбачили до вечера, еще дважды поменяв место. Мелкую рыбу они отпускали с пожеланием вырасти до размеров Артемкиной руки. Когда на двух куканах за бортом лодки плавали семь окуней и пять судаков, дед предложил вернуться на берег и разбить там лагерь.
Когда лодка уткнулась в песчаный берег, дед помог снять внуку спасательный жилет и велел сходить за садком.
— Он лежит в багажнике, прямо на полу. И не забудь два штыря железных, там же лежат. Мы садок на штырях растянем и рыбу туда запустим. Она у нас до завтрашнего дня живая будет и бодрая.
Управившись с садком, они решили искупаться.
— Деда, смотри, как я умею! — кричал Артемка, переворачиваясь на спину и разбрызгивая вокруг себя тысячи брызг.
— Хватит бултыхаться! Пора из лодки все к машине переносить, — заметив, что губы у внука уже посинели от холода, ответил дед.
Лодку крепко привязали к выброшенному на берег бревну.
— Деда, а почему вода такая зеленая, а не прозрачная как в ванной?
— Цвет воды, Артемка, зависит от того, как вода и ее примеси рассеивают солнечный свет. Чем больше в воде примесей, песка, тем зеленее вода. Чем вода соленее и чище, тем она синее. Вот поедешь с родителями в Египет, там в Красном море вода синяя-пресиняя. А в наше Новосибирское море много рек несут ил и песок. И потом в нем много мелких водорослей, потому что оно мелкое.
— А как же рыбы тогда в нем живут?
— Плохо живут, болеют. Но деваться им некуда, у них тут родина. Ну что, уху варить будем или, как настоящие мужчины, зажарим на костре мясо, которое нам бабушка замариновала?
— Мясо! — не задумываясь, ответил внук.
— Тогда пойдем собирать дрова.
Лес вдоль берега смешанный, но больше все же сосен. Стволы сосен гладкие, ровные, прямые, с грубой коричневой корою внизу и янтарной наверху виднелись повсюду. Мягкий мох и трава заглушали шум шагов.
— Артемка, давай присядем вот здесь и посмотрим, сколько разных трав вокруг. Смотри, сколько на одном метре разных растений.
Дед раздвинул руками траву и показал на одну травинку с мелкими желтыми цветами.
— Вот донник. Там осот полевой. А это овсюг. А вон, — дед указал на длинные зеленые колоски, — пырей растет.
— Смотри, дед, муравьи.
— Видишь, как работают. Тащат что-то к себе домой. Вот только их одних человек еще не приручил и не заставил на себя работать. Пчелы, такие же трудяги, уже давно человека медом кормят. Они теперь меда в улье столько запасают, чтобы и человеку, и им на зиму хватило.
Набрав достаточно сухих веток, они вернулись на берег и сложили хворост для костра. Со спички веселый огонек перекинулся на бересту. Та, потрескивая и скручиваясь, сначала дымилась, потом вспыхнула, раскинув мелкие искорки, и огонь от нее перешел сначала на мелкие сосновые ветки, потом на толстые. Когда костер набрал силу, дым стал прозрачен и невесом. Дед установил раскладной столик, рядом внук поставил два раскладных стульчика. Артемка заметил в небе какую-то крупную птицу и задергал деда за рукав:
— Смотри, дед, орел!
— Нет, это коршун. Орел не побирушка, а коршун тот готов стащить все, что плохо лежит.
Птица кружила над их головами, то снижаясь почти до земли, то вновь поднимаясь в высоту.
— Если хочешь посмотреть на него ближе, — сказал дед, — возьми кусочек колбасы, отнеси метров на десять от стола и положи на землю.
Артемка так и сделал. Не успел он вернуться к столу, как птица резко спикировала к земле и схватил в когтистые лапы угощение.
— Утащил…
Солнце, между тем, медленно опустилось за макушки деревьев. Огонь в костре стал ярче. Дед выложил в одноразовые тарелки еще шипящие антрекоты. В одну кружку налил сок, в другую — пиво.
— Артемка, надевай-ка курточку и садись.
Мальчик послушно сел за стол и взялся, как дед, за кружку.
— Ну, что, внук, за успешную рыбалку!
Ели молча, пока над водой не появились две большие птицы.
— Смотри, Артемка, цапли летят, главные воздушные враги рыбы.
— Где? Где? — завертел головой мальчик.
— Да вот же, совсем близко. Сейчас найдут мелкое место и сядут. Они в это время всегда на рыбалку вылетают.

На дороге, подняв серую пыль, появилась белая «Нива». Машина проехала мимо, потом развернулась и остановилась метрах в пятидесяти от внедорожника. Из машины вышли двое, постояли на берегу, о чем-то совещаясь, потом один направился к рыбакам.
— Здравствуйте, — пойдя к столу, сказал худощавый пожилой мужчина. — Приятного аппетита.
— Здравствуйте, — вставая, сказал дед. — Присаживайтесь. Чем богаты…
Дед перевернул вверх дном ведро и поставил возле стола.
— Стульев, извините, больше нет. Вот есть ведро — лучшее для рыбака сидение.
— Спасибо, — усаживаясь, поблагодарил мужчина. — Давно здесь?
— С обеда примерно.
— Как клюет?
— Не очень. Но на уху с внуком натаскали.
— Рыбак растет? — глядя на Артемку, улыбнулся мужчина.
— Самый настоящий, — тоже улыбнулся дед. — Не меньше меня ловит.
У Артемки от такой похвалы даже щеки покраснели.
— Понятно, — сказал мужчина. — А на что ловили?
— Резина, в основном морковного цвета.
— На поролон не пробовали?
— Нет.
— Раньше в хорошие дни здесь на голые крючки ловилось, — наблюдая, как дед наливает в кружку пиво и подставляет ее гостю, сказал мужчина.
— Вы сюда давно ездите?
— Да лет пятнадцать уже. Ездил сюда, когда и рыбаков здесь кроме меня никого не было. А теперь иногда машину поставить негде.
— Это так. Вы надолго?
— Если клевать будет, на пару дней. А нет, так завтра к обеду и уедем.
— Мы тоже завтра после утреннего клева уедем. Да, Артемка?
— Ага, нас бабушка на одну ночь отпустила.
Взрослые засмеялись.
— Ну, спасибо за угощение. Пойду к сыну.
— Скучно будет, приходите, — протянув руку гостю, сказал дед.

Вечер мало-помалу гас, расплывался темнотой и прохладой. В вышине появились первые светлячки звезд, а над зубчатым лесом встала бледная луна.
— Деда, а откуда Луна взялась? — вдруг спросил Артемка.
— Луна? — дед даже растерялся. — Ну, это как посмотреть, как сказать.
— Как это?
— Вот если бы ты бабушку спросил об этом, она бы сказала, что Луну, Землю и все вокруг создал Бог. Если бы спросил папу с мамой, они, наверное, тебе про Большой взрыв рассказали. А я думаю, что Луна — это кусочек от Земли.
— А как она от Земли отвалилась?
— Ученые говорят, что очень давно, когда планеты только формировались, некое небесное тело величиной с Марс врезалось в Землю под скользящим углом. При этом более легкие вещества около Земли оторвались и разлетелись, образовав вокруг нее кольцо из обломков, в то время как ядро Земли, состоящее из железа, сохранилось в целости. В конце концов, это кольцо из обломков слиплось, образовав Луну.
— Понятно. А Бог это кто?
— Ну, Артемка, ты что ни разу не слышал о Боге?
— Слышал, конечно. Но ты так понятно все рассказываешь.
— Бог, Артемка, это любовь. Когда ты любишь папу, маму, бабушку, одноклассников, друзей, птиц и все-все что видишь вокруг, это чувство и есть Бог.
— А я по телеку видел, что он дедушка с белой бородой и лысый.
— Это ты, наверное, спектакль видел сатирический о сотворении мира. На самом деле Бог — не человек и не существо. Бог — это Дух, а Дух не материален. Бог отличается от всего, что мы видим, поэтому описать и увидеть его нельзя.
Дед несколько секунд помолчал и продолжил:
— А вот если тебе захочется кого-нибудь обидеть, это будет значить, что Бог исчез, и тебя некому больше защитить.
— А ты и папа разве не защитите меня?
— Защитим, если будем рядом. А если не будем, кто тебя защитит?
— Тогда я сам защитюсь.
— Не защитюсь, а защищусь.
— Ну, защищусь.
— Хорошо, что сам. А если твой враг будет в тысячу раз сильнее, например, ураган или молния, тогда как?
Артемка задумался.
— Когда человек говорит «Я сам все могу», это, Артемка, называется гордыня. А тщеславие и гордыня отталкивают Бога. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Так говорит бабушка, поэтому она добрая и умная. Ее нужно слушать.
Дед посмотрел на внука и понял, что на этот раз он ничего ему объяснить не смог. «Вот незадача, — подумал он. — Доказывать, что Бога нет, нас учили, а наоборот почему-то нет. Что я могу ему объяснить, если сам многого не знаю?». Но вслух сказал:
— Вот вырастешь, станешь ученым, откроешь новые законы природы и, может быть, тогда что-нибудь поймешь о Боге.
— Когда это еще будет!
— Скоро, Артемка. Даже заметить не успеешь, как сам дедом станешь.
— Это ты, деда, загнул, — засмеялся Артемка.
Над лесом стояло сплошное гудение невидимых насекомых. На воде от поднявшейся над лесом луны блестела серебряная дорожка.
— Что, Артемка, полезем в палатку и бай-бай?
— Ну, деда, давай еще маленько посидим.
— Ну, давай.
От леса пахнуло острым запахом хвои. Вскоре полусвет и полусон наступившей ночи заставил все же рыбаков забраться в палатку. Артемка, как только дед укрыл его спальным мешком, уснул, а дед, слушая ровное сопение внука и тихий шелест волн, вспоминал свое детство, в котором было много рыбалок, но никогда не было деда.

Н. Решетников
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1092919 - 29/01/16 02:49 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
За душу берет!
Спасибо Дмитрич!
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1093829 - 31/01/16 01:15 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
За душу берет!
Спасибо Дмитрич!


Штурман



По эвенкийскому календарю шел период иркин. По нашему, православному было третье сентября.

Возвращаясь в лагерь от эвенкийского друга Афони, который со своими родными и несколькими оленями пришел в долину для охоты с трубой оревун , Толич остановился передохнуть около крошечного таежного озерца, совсем не похожего на кичливые прудики, создаваемые ландшафтными дизайнерами во дворах нуворишей.
Охота с этой трубой была, конечно же, предлогом, для того чтобы сбежать из поселка в свободную тайгу, на бывшие кочевки, где прошло детство, где встретилась первая любовь.
Толич с удовольствием вытянул ноги и залюбовался озерцом. По берегам, на первый взгляд, хаотично росло множество трав и кустарников, между которых, если приглядеться, можно было заметить лишайники и зеленые мхи. Невысокий папоротник — щитовник, с отмершими нижними листочками источал в прозрачный воздух наполненной звуками тайги приятный запах, особенно сильный в теплый солнечный день. Осока устремила к солнцу свои острые, нежные стрелки. «Нужная трава, — подумал Толич, — и как корм для коровы, и как подстилка в торбаза охотника». А вон и крестовик скрученный поднял над травой толстые, густо опушенные стебли. Молодые рыжевато-бурые побеги багульника с кожистыми листочками грелись на солнышке на самой высоком месте. Любит солнце и пижма, многочисленные стебли которой возвышались над всякой другой травой и тянулись вверх полукруглыми корзинками желтых пахучих цветов. Тут и хвощ полевой, похожий на маленькие елочки, и всеми любимая брусника под самыми ногами. И никакого хаоса, все на своих местах. Даже листья кувшинок на воде именно там, где поместил бы их самый гениальный художник.
Толич не торопясь съел приготовленную ему в дорогу султу с пресной лепешкой, переобулся и зашагал дальше по чуть заметной на брусничнике тропинке. Через десять дней домой — в город. Но думать об этом не хотелось. Вся его природа сопротивлялась возвращению в каменные джунгли.
«Эх, мать-природа, — думал Толич, — как же ты ошиблась, когда из всех своих детей наградила разумом самого младшего — человека. Ребенок-то подрос и совсем забыл о старушке. Он не только забыл, что престарелой своей матушке нужно помогать, но и стал относиться к ней как к мачехе. Человек осушил болота, сделав кожу земли сухой и ломкой. Вырубил леса, на месте которых появились, как лишаи на теле, безжизненные пустыни. Через скважины-уколы выкачал почти всю нефть — кровь Земли, отчего, возможно, и сотрясают старушку судороги землетрясений. Огромными язвами зияют котлованы кимберлитовых трубок и угольных разрезов, из которых исходит зловоние. Человек почти не оставил места с чистой водой и свежим воздухом. Смрад и фекалии повсюду. Войны, эпидемии, бессмысленная жестокость, от выстрела охотника в пару ласкающихся лебедей до маньяка-педофила. И только крохотные народы, затерянные среди тропических лесов, тайги и непроходимых гор, которых «цивилизованные» народы называют дикарями, еще не совсем забыли о том, что природа — мать».
Толичу подумалось об Афанасии. Друг его был образован, много читал, записывал рассказы стариков и сам любил рассказывать всякие истории и сказки. Толичу нравилось слушать истории, что и сблизило этих совершенно разных людей. Сейчас, идя по лесу, он вспоминал очень незамысловатую сказку, услышанную от Афонии.

«Однажды Сохатый ходил по берегу реки и у самой воды пощипывал сочную траву. Карась увидел Сохатого, подплыл к берегу и давай дразнить его:
— Уши длинные, ноги длинные, а в воде не плавает!
Сохатый рассердился, ударил по воде ногой, и Карась на суше оказался. Стал задыхаться, испугался и просит Сохатого:
— Пить хочу! Жабры мои засохли. Умираю без воды!
Пожалел его Сохатый и сбросил в воду. Ожил в воде Карась и опять начал дразнить:
— Уши длинные, ноги длинные, а плавать не умеет!
Сохатый еще больше рассердился и так ударил ногой по воде, что Карась опять на берег вылетел. И опять Карась начал задыхаться и просить Сохатого:
— Жабры мои засохли! Пить хочу. Умираю. Не буду больше дразнить!
И на этот раз Сохатый пожалел его и сбросил в воду. Шлепнулся Карась боком о воду и совсем плоским стал. С того дня Карась очень боится Сохатого. Под водой он построил из травы чум, и когда Сохатый приходит на берег покормиться сочной травой, прячется в свой чум и молчит».

Толичу была понятна мораль сказки, но как рыбака его заинтересовала строка «Под водой он построил из травы чум, и когда Сохатый приходит на берег покормиться сочной травой, прячется в свой чум и молчит».
Почему эвенки в этой сказке говорят, что карась из тины строит себе дом? Интересно, он что, на самом деле это делает или зарывается от шума в тину? Да и насчет «молчит», наверное, неправда.
Тем временем сквозь надоевшее гудение комаров послышался гул переката, за ним на берегу плеса находился лагерь рыбаков. Тайга резко расступилась, открыв очаровательный пейзаж горной долины, по которой блестящей лентой извивалась река. Тремя яркими пятнами на светло-сером галечном берегу стояли две палатки и резиновая лодка.
«Странно, — подумал Толич, — они что, втроем на одной лодке уплыли?» Смутная тревога, поднимавшаяся откуда-то из живота, заставила ускорить шаг. По изорванной лодке, недавно рассыпанным, а затем собранным продуктам, можно было предположить, что в лагере побывал хищный зверь или плохой человек. Его друзей, как, впрочем, и их ружей в палатках не оказалось. Гадай, не гадай, все равно не разберешься, что тут произошло, и Толич принялся ощипывать рябчиков, подстреленных по дороге.
Солнце уже коснулось макушек высоких елей, когда помытые тушки были опущены в кипяток. Замешивая густое пресное тесто, он предполагал, что друзья скоро появятся и все расскажут. Крышка на казане уже подпрыгивала от пара. Убедившись, что рябчики сварились, он аккуратно опустил в бульон нарезанные из теста кубики, посолил, поперчил и, помешивая получившуюся нянь пуленк (так называлось у эвенков это блюдо), стал ждать, когда кубики всплывут.
За поворотом реки грохнул выстрел, следом другой.
Толич поставил на импровизированный стол миски, кружки, соленые ленки в эмалированной кастрюле и хлеб. Самые последние лучи солнца осветили на мгновение скакавшую по водяным горкам переката оранжевую лодку. Кто-то махал рукой.
— Привет, Толич! — чуть не выпрыгивая от нетерпения из причалившей лодки, закричал Масяка.
Юр улыбался, выгребая к берегу. Невозмутимый Штурман с МЦ 21-12 в руках сидел на корме.
«Слава богу, все целы», — облегченно выдохнул Толич.
Он пожал руку каждому из прибывших и помог выгрузить рыбу из лодки.
— Ну, что, друзья мои, проголодались?
— Не просто проголодались, жрать хотим… как волки, — почти прокричал Масяка.
— Тогда к столу и рассказывайте, что за чучуна тут побывал, и как вы его проспали.
— Толич, ты не поверишь! — обжигаясь похлебкой, начал Масяка. — Как только вы с Афанасием ушли, мы решили втроем сети сходить проверить. Одному, сам понимаешь, тяжело лодку таскать. А так утром вниз сплаваем, до обеда к табору доходим. После обеда поднимаемся вверх, до последней сети и к вечеру обратно…
— Вчера утром ушли, все было в порядке, — продолжил Юр. — Сети все проверили, выходим, как бурлаки, из-за острова, смотрим, по табору кто-то ходит. Думали, ты вернулся…
— Присмотрелись — медведь! — опять затараторил Масяка. — Он нас тоже засек и рванул в чащу, как раз куда Штурман до ветру ходит.
И Масяка громко расхохотался.
— Медведь на берег в один прыжок заскочил, представляешь?! На такую-то высоту! — подхватил Юр.
— Вчера же пасмурно утром было, вот мы продукты лодкой и накрыли. А косолапый за нами следил, я думаю. А когда мы скрылись за островом, пришел и все развалил.
— А зачем он лодку порвал? — спросил как будто сам себя Штурман.
— У него надо спросить. Может, случайно, — предположил Юр.
— Случайно, однако, Михал Потапыч ничего не делает, — сказал Штурман. — Медведи умные, но пакостные по осени.
— Продуктов-то много испортил? — подливая Масяке похлебку, спросил Толич.
— Да нет… Крупу, сахар. Хорошо хоть соль не тронул и бутылки не побил. Ящик, что в палатке стоял, не тронул.
— Главное, водку не выпил. Значит, еще придет, — сказал Штурман.
— А ты как сходил? — подавая свою миску Толичу, спросил Юр.
— Нормально. По дороге тропу видел недалеко. Может, петлю поставим?
И немного помолчав, Толич добавил:
— А косолапый точно еще придет. Нужно пострелять здесь и гильзы вокруг раскидать. Если медведь опытный, уйдет.
— А если молодой?
— Молодой хуже, дурной, и на халяву легко еще раз позарится.
После ужина, пока не стемнело, решили стрельнуть по паре раз. Чтоб не зря палить патроны, повесили в восьмидесяти метрах мишень из куска картонной коробки. Соревноваться никто не собирался. Все знали, что Штурман стреляет как в кино, даже на звук. Никто не видел, чтобы он промахнулся в летящую утку или бегущего зайца. Зато проверили кучность ружей. МЦ Штурмана оказалась хороша, не уступил ему и ТОЗ-34Е Толича из первой серии с номером всего из трех цифр. Масякинская ижевская двустволка была признана «пуколкой», а «Север», из которого стрелял Юр, не стали рассматривать из-за малого калибра.
Ночь и следующий день прошли спокойно. Вечером штурман и Толич поставили петлю на лося и вернулись в лагерь затемно. Юр солил рыбу в пятидесятикилограммовой тубе. Рядом стояли пять таких же, уже наполненных. Сиговой икры засолили всего ведро, ловился в основном ленок.
Еще три дня прошли без происшествий. За ежедневными хлопотами визит медведя в лагерь как-то сам по себе забылся. Вечерами готовили рыбу по записанным у эвенков рецептам, при этом Толич рассказывал подслушанные у Афоне истории.
— У них только кажется, что все просто: не делай того да этого и будет тебе счастье. А если разобраться, у всех запретов есть свои причины, — рассказывал Толич.
— Например, не хочешь, чтобы язык болел, не плюй в огонь. Не хочешь, чтобы зубы болели, не суй рот в челюсть убитого оленя. А если бросать в костер шишки, будешь простужаться. И такие мелочи у эвенков каждый ребенок знает.
— А что у них еще нельзя? — спросил Штурман.
— Нужду справлять возле огня — недержание будет.
Все развеселились.
— Так, Толич, завязывай с рассказами. Что у нас сегодня на ужин? — потер руки Штурман.
— «Рак енк» называется. Ни разу это не готовил и даже не ел. Если что не так, все претензии к аборигенам.
— Ты хоть скажи, из чего это такое страшное сделано, — рассматривая густую кашу, поморщился Масяка.
— А не нравится, не ешь. Вон тушенку открой. Только лепешки тогда не получишь.
— Ну, что это на самом деле? — спросил Штурман.
— Это вся икра от сегодняшнего послеобеденного улова, сваренная в подсоленной воде с добавлением муки.
— Война что ли, болтушку лопать? — возмутился Масяка.
— Нормально, — попробовал Юр. — Поперчить еще и самое то с лепешкой.

На следующий день петлю пошли проверять Штурман и Юр. Ходили парами, с расчетом, чтобы у одного было хорошее ружье, заряженное жаканами, и хоть какой-то опыт. Занимаясь приготовлением ужина из подстреленных Штурманом уток, Толич с Масякой услышали подряд три выстрела.
— Однако, сохатый попался, — прислушиваясь, сказал Толич. — Завтра свеженины покушаем вдоволь, а сегодня, вместо сна тяжелой атлетикой позанимаемся.
— Да может, это они по косачам, — предположил Масяка.
— Ну-ну.
Густой сумрак опустился над рекой, когда между деревьев замелькал луч фонаря, потом послышался хруст гальки, и в круг света от костра вступили Штурман и Юр.
— А мы думали, вы свеженины принесете.
— Ага, сами чуть ею не стали, — сказал Юр.
— Не понял?
— Да медведь нас чуть не сожрал. Если бы не Штурман…
— Мужики, что случилось? — глядя на каменное лицо Штурмана, спросил Масяка.
— Налей лучше по сто пятьдесят, — подал, наконец, голос Штурман.
Выпили.
— Ну, полегчало? — не терпелось Масяке. — Рассказывайте!
— Подходим, значит, к петле, — начал Штурман. — Видим, сохатый был, но ушел. И главное видно куда.
— Что значит «был, но ушел»? С петлей ушел?
— Да он дерево свалил, оно подгнившее, оказывается, было. Мы с тобой, когда петлю ставили, темнело уже, вот и не разглядели.
— Он там все вокруг сломал, и дерево с собой потащил, — вмешался Юр. — А мы даже следы не посмотрели, бросились догонять.
— Ну, идем, значит, вижу бугор бурый впереди, как будто в ямке сохатый лежит. Думаю, удавился рогач. А уже сумерки почти, видно плохо. Ружье с плеча снял и к нему. Шагов пять сделал, тут этот из ямы на нас как рванул. Я три заряда подряд в него всадил, пока понял, что это медведь, а не сохатый. Повезло еще, что кусок ствола с петлей за деревья зацепился и притормозил его.
— Он до нас метров пять не добежал, — тихо сказал Юр. — Я даже ружье снять не успел.
Штурман курил сигарету и молча смотрел на костер.
— Ну, так когда пойдем обдирать? — хлопнул Масяка по плечу Юра.
— Федорыч, успокойся до утра. Хорошо? — подвел под разговором черту Толич, раскладывая по мискам уток.
За ужином разговор о случившемся продолжился. Юр предположил, что медведь, вероятно, заинтересовался запахом и как-то случайно затянулся петлей на поясе. В результате, разворотив все вокруг, с обломком ствола пошел в тайгу. А когда услышал людей, залег и затаился.
Толич подсел к Штурману.
— Хорошо, что не Юр впереди шел, — сказал он тихо.
— Ты что, Толич, он же пацан. Я что без понятий?
— Да ладно, прости засранца. Я как подумал, что могло бы быть, аж мурашки по спине.
Штурман вырос на Северном Урале и с детства охотился со старшим братом — егерем охотхозяйства. Брат и теперь слал Штурману лично им заряженные патроны, которые не подведут, и дробь имеют свинцовую, а не из сплава. И Штурман, и Толич знали отца Юра — охотинспектора, погибшего несколько лет назад от пули браконьеров. Оба сейчас думали о том, чтобы стало бы с матерью Юра, если бы с ним что-то случилось в тайге.

— Ну, ладно, ложиться нужно. Завтра по утру пойдем к петле, а то сети потом проверить не успеем.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1094069 - 01/02/16 06:06 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
мухенский турист Оффлайн
неслучайный

Зарегистрирован: 01/12/15
Сообщения: 90
Спасибо Дмитрич . Люблю рассказы про медведей , вот только....как-же я люто ненавижу какие либо петли... mad

Вверх
#1094267 - 01/02/16 02:16 PM Re: С тайгой наедине... [Re: мухенский турист]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено мухенский турист
Спасибо Дмитрич . Люблю рассказы про медведей , вот только....как-же я люто ненавижу какие либо петли... mad


Я тоже...
Но мой друг = Н.Решетников рассказывает правдиво и по "чесноку" всегда... На Сахалине был у меня знакомый, который несколько десятков мохначей петлями поймал... Одолевали топтыгины рыборазвод, где он работал... ;-(

К примеру, я тоже не могу сказать, что "безгрешен"...
И с вилами (навозными) приходилось "охотиться" на тайменя, и оленей без лицензии добывать (не от жадности - от недостатка в Законах и т.д.)

"Бытие - определяет Сознание"...

Главное, ИМХО, нужно делать правильные выводы...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1094384 - 02/02/16 03:33 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
мухенский турист Оффлайн
неслучайный

Зарегистрирован: 01/12/15
Сообщения: 90
Изначально отправлено Дмитрич

Но мой друг = Н.Решетников рассказывает правдиво и по "чесноку" всегда...
В этом и есть плюс . smile Самые ценные рассказы про охоту , написанные откровенно , как есть , без прикрас . Если испугался , то так и напиши , если десять метров , то десять метров.

Вверх
#1094797 - 02/02/16 03:58 PM Re: С тайгой наедине... [Re: мухенский турист]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено мухенский турист
Изначально отправлено Дмитрич

Но мой друг = Н.Решетников рассказывает правдиво и по "чесноку" всегда...
В этом и есть плюс . smile Самые ценные рассказы про охоту , написанные откровенно , как есть , без прикрас . Если испугался , то так и напиши , если десять метров , то десять метров.


Это точно....


Три судьбы


Миша

В берлоге было сухо и тепло. Рыжие, суглинистые стены выворота и толстый слой дерна между корней громадной лиственницы, которую пытался свалить извечный враг таежных великанов — ветер, надежно защищали чуткий сон медведя. К тому же, главное покрывало зимней тайги, снег, нынче был глубок и плотен.
Медведь лег в берлогу недавно. Он пока еще не облежался на натасканной подстилке изо мха, коры и мелкого лапника, поэтому по-настоящему спал только ночами и немного днем. Утром же и вечером косолапый просыпался и вспоминал прошедшее лето.
Для него лето началось с последних дней апреля, когда он в закатках на грубой шерсти выбрался из берлоги. Рыча и елозя задом по корневищу, избавился от закрывавшей вход пробки из спрессованной шерсти, муравьев, смолы и сухой травы. Шатаясь на трясущихся от долгого бездействия лапах, побрел он по проталинам обходить места, где оставались недоеденные остатки осенних трапез. Кое-где сохранились косточки, которые за зиму не растащили серые разбойники-волки и хитрые росомахи. Бродя по проталинам, щипал он прошлогоднюю травку и шел, шел к извилистой старице, соединявшей большую реку с таежными озерами. Впервые на эту старицу привела его когда-то мать-медведица. Она же защищала его от других медведей, показывала, как и где можно поймать икряных щук, сотнями пробивавшихся к местам нереста. Матерые медведи встретили его, молодого, неприветливо, но он и не претендовал до срока, конечно, на лучшее место. Устроившись рядом со старым, с плешивым черепом и сединой на худой длинной морде медведем, который из-за немощи не осмелился даже огрызнуться, он стал терпеливо ждать.
И вот в один из теплых вечеров зашевелилась залитая холодной талой водой болотная трава. То там, то здесь на воде появлялись воронки от мощных щучьих хвостов. Утолив первый голод, медведи нежились на весеннем солнышке, лениво огрызаясь на соседей. Ярко-голубое небо над тайгой постепенно бледнело, день становился длиннее, а ночь совсем потеряла тьму.
За щукой пошел язь. В узком месте старицы рыба своими телами перекрывала поток воды, образуя живую плотину. Ток воды прекращался, вода начинала подниматься, копилась и однажды, собрав многотонные силы, прорывалась, унося с собой рыбу вперемешку с таежным мусором.
Там он впервые увидел людей. Сначала послышался тревожащий душу звук, потом в небе показался яркий диковинный предмет, который опустился на противоположном берегу мари, где была еще одна старица. Место, где приземлился вертолет, было высокое, и медведь отчетливо разглядел людей, выгружавших бочки, ящики и мешки. Он хотел уйти в тайгу, подальше от этих шумных существ, но матерые медведи никак не реагировали, и он, глядя на них, тоже решил остаться. На следующий день он все же ушел, подгоняемый резким, громким треском выстрелов — люди стреляли уток. Он возвратился на свою территорию, где знал все муравейники и тропы лосей, лис, оленей и росомах. Была на его участке и человеческая берлога, но он еще ни разу не видел там человека.
В тайге становилось все шумнее. Прилетали птицы, вылезали из хаток бурундуки. На укромных, сухих полянах зайцы прыгали друг за другом. Быстро, очень быстро появлялась зеленая, сочная трава. Глухари и косачи первыми отпели свои брачные песни, отодрались, разбросав черные перья по сухим, прогретым солнышком опушкам.
Ступая полной стопой, медведь вразвалку спустился в распадок, где в кустах ольшаника заметил серый шар осиного гнезда. Пасть наполнилась слюной при воспоминании о сотах. Медведь встал на задние лапы, ухватил передними хрупкий домик и потянул. Шар смялся, но осы из него не полетели. Острыми когтями он разорвал покинутое насекомыми гнездо, понюхал его и бросил на землю, недовольно рявкнув и ударив лапой трухлявый пенек, который разлетелся на мелкие щепки. Потом он поднялся на пригорок, уселся и стал принюхиваться к доносившимся из тайги запахам.
Не прошло и двух недель, как тайга оделась в нежную, ароматную листву. Между травами появились первые цветы, а в гнездах — пестрые яйца.
Медведь обошел все свое царство, определив по пахучим и видимым глазом меткам соседей, границу. Он ел все, что попадалось, заметно окреп и все чаще стал принюхиваться к запахам оленей. Однажды, петляя по тайге, он выследил в густом ернике место, где паслись косули, и после долгих наблюдений устроил на границе ерника засаду. Долго ждать не пришлось. Стайка легких, быстроногих животных, постояв немного на пригорке, двинулась в проход между густыми кустами. Как только первое животное поравнялось с упавшим деревом, медведь метнулся к нему и крепкой, широкой лапой с острыми, как бритва, когтями, со страшной силой ударил бедное животное по позвоночнику. Перенеся тушу в укромное место, медведь лег, положил на нее лапы и впился острыми зубами в пах. Съев требуху и все внутренности, он завалил добычу ветками, отошел в ближайший распадок и лег отдыхать. Косули ему хватило на три подхода.
Когда вывелись утята, медведь стал приходить на небольшое озеро, берега которого поросли густой, высокой травой. Сначала он бросался в воду, плескался, фыркал, выгонял из воды утиные выводки, а потом катался по траве, давил тяжелой своей тушей не успевавших убежать утят и ел их.
В июне на границе своего участка медведь унюхал запах, который взбудоражил в нем неведомое до того чувство. Запах этот звал его за собой, тянул, заставлял учащенно биться сердце. И медведь, не в силах удержаться, перешел границу и косолапо побрел по «чудесному» следу. На второй день пути он увидел ту, от которой исходил этот запах. Это была медведица с красивой, как показалось медведю, почти отлинявшей шерстью.
Первые три дня они не отходили друг от друга, забыв в любовной утехе обо всем. На четвертый рядом с ними появился еще один медведь. Пришелец всячески демонстрировал угрозу: оттопыривал нижнюю губу, показывал клыки и широко открывал глаза. Он несколько раз пытался напасть, но что-то удерживало его. У медведицы в эти минуты краснели белки глаз, что выдавало ее недовольство.
Медведь не стал отстаивать свои права на медведицу, что-то подсказывало ему, что нужно уйти. Кроме того, он боялся, что в его отсутствие кто-нибудь займет его такой удобный участок.
Между тем, тайга благоухала запахами цветов и трав. Дни стояли жаркие и ясные. По кромкам болот появилось много лягушек и ящериц, которых медведь ловко ловил, перевернув корягу или обломок ствола. Разворотив мощными лапами трухлявые обломки деревьев, чувствительными губами и языком он выбирал из трухи гусениц и личинок, ел муравьев и траву. Новая, чистая шерсть на медведе переливалась на солнце десятками оттенков, он быстро набирал вес. Когда жевать надоедало, он играл, придумывая себе веселые занятия.
Обилие ягод во второй половине лета сделало медведя на какое-то время добродушным, но к осени он почувствовал, что нужно добывать мясо — жира было нагуляно не достаточно.
Сохатых вокруг было много, но добыть этого опасного зверя медведю было не легко. Длинные ноги не только быстро уносили их от опасности, но и были прекрасным оружием в ближнем бою. И все же однажды молодой сохатый попал в ситуацию, когда бежать ему было некуда, и медведь смело пошел на еще не совсем отросшие, опущенные к земле рога. Два самых крупных зверя якутской тайги с дрожащими от напряжения мышцами впились друг в друга внимательными взглядами. Первым сделал шаг медведь, и сохатый, не выдержав, бросил на него свое мускулистое тело, воткнув рог в левый бок своего врага. Медведь с легкостью балерины отпрыгнул, цепляя передней лапой бок разъяренного быка. От страшного удара хрустнуло подцепленное когтями ребро. Лоскутом слетела с ребер крепкая шкура, из страшной раны брызнула темная кровь. Медведь в этот момент, как хоккеист, зацепившийся клюшкой за своего соперника, в акробатическом прыжке, за долю секунды, умудрился развернуться и кинуться на окровавленный бок по инерции разворачивавшегося влево за своими рогами сохатого. Бык не успел проскочить настолько, чтобы ударить медведя задними ногами. Получив второй удар в круп сразу двумя медвежьими лапами, он свалился.
Медведь не сразу кинулся на него, видя перед собой могучие ноги с острыми копытами. Он выждал, когда сохатый поставил на землю передние ноги, и только тогда с грозным рыком бросился на него и нанес сильный удар сначала по позвоночнику, а когда мимо просвистели в ответном ударе рога, и перед глазами медведя появилось не защищенное горло, он полоснул по нему лапой и тут же отошел. Несмотря на кровь, хлеставшую из страшных ран, сохатый вскочил на ноги, качнулся и снова бросился с опущенными рогами на медведя. Он вложил в этот бросок все свое отчаяние и последние силы. Медведь увернулся от удара и отскочил так, чтобы не дать сохатому отступить. Они без движения стояли друг против друга, не предпринимая попыток к борьбе. Из сохатого вместе с кровью медленно уходила жизнь, а медведь ждал, когда можно будет без риска начать трапезу.
После этого боя медведь почувствовал себя воином и стал регулярно добывать мясо. Северного оленя он брал измором, гоняясь за ним по двадцать километров и изматывая до такого состояния, когда тот с вывалившимся языком просто не мог оказывал серьезного сопротивления. Не бегал он только за косулями, неслышно подкрадываясь и терпеливо выжидая, когда эти чуткие животные подойдут на расстояние броска.
К октябрю медведь сильно разжирел, стал округлым, лоснящимся, тяжелым и довольным. Движения его стали неторопливы, шкура при ходьбе красиво переливалась. Теперь он искал место для зимовки. Белое и пока тонкое покрывало снега легло на посеревшую тайгу. Медведь забрался в заранее подготовленную, удобную берлогу в закоряженных, завалеженных дебрях, не доступных, как ему казалось, для людей, долго перед этим петляя и запутывая следы.

Александр

Закончив мездровать шкурку, Александр выпил кружку горячего чая, развесил в зимовье сырую одежду и с удовольствием растянулся на нарах. Тело хоть и тренированное, но от длительного лыжного перехода ломило. Шестой год он охотился на этом участке, обустраивая его так, чтобы каждый дневной переход заканчивался в удобном зимовье. Это зимовье было крайнее, дальше лежал участок Иннокентия. Когда-то и этот участок достался ему в наследство от старого эвенка, умершего прямо во время промысла. Александр в тот год вернулся из армии, подал заявку и тут же получил его.
Два года армии пролетели как два дня. Служил Александр легко. Он любил оружие и с детства был привычен к его холодной тяжести. Любил парень дальнюю ходьбу, физическую работу, был вынослив и упорен в достижении цели. По пути в часть, сначала в самолете, потом в душном общем вагоне, он не пил, как многие другие, портвейн, поэтому на сборном пункте возле станции Наушки, его заметил майор, который первый отбирал из пополнения бедующих солдат. Майор Красин оказался командиром отдельного разведывательного батальона. Почти все офицеры гвардейской части имели боевой опыт, у многих на парадных мундирах поблескивали медали и ордена. Воинские занятия в батальоне проходили ежедневно и днем, и ночью. Не успели прибыть со стрельб, уходили в поиск. Пробегали кросс и через час по тревоге выдвигались в район для проведения разведки боем. Засады, хождения по азимутам, занятия самбо и операции по задержанию реальных нарушителей границы не давали времени для грусти по дому.
Из армии Александр вернулся крепким мужиком с простыми и понятными планами на ближайшие пять лет. В первую очередь он окончил курсы пожарников-парашютистов и устроился на работу на местную базу авиационной охраны лесов от пожаров. Зимой тайга не горит, поэтому он решил в это время года заниматься охотой, для чего взял участок. Понимая, что всю жизнь прыгать с парашютом на горящую тайгу не получится, поступил на заочное отделение Хабаровского лесотехнического техникума.
Однажды, во время сессии, прогуливаясь вечером по городу, он увидел, как к испуганной девушке грубо приставали двое нетрезвых парней. Заступился за нее. Завязалась драка. У одного из хулиганов был нож. И если бы не солидная подготовка в разведбате (спасибо отцам-командирам), неизвестно чем бы закончилось это заступничество. Таня оказалась студенткой последнего курса Хабаровского учетно-кредитного техникума. Свадьбу сыграли через полтора года. Четыре года совместной жизни пролетели как один день, появились двое сыновей: один, похожий на отца, другой — на мать. Александр работал летнабом , Таня в сбербанке. Купили дом, снегоход, моторную лодку, мотоцикл.
Работа над тайгой помогала и в охоте. Александр купил списанный грузовой парашют и каждую осень сбрасывал на нем прямо к зимовью двухсоткилограммовую бочку с припасами. Так решалась проблема завоза груза, а сам он уже по снегу заезжал на «Буране» на свой участок. Других завозили на вертолете, высчитывая потом деньги за завоз из стоимости сдаваемой пушнины.
Все в их семье складывалось хорошо, но однажды в магазине к Татьяне подошел высокий, стройный мужчина и предложил познакомиться. Таня ответила, что замужем. Мужчина сказал, что это не имеет значения, что она ему давно нравится и он все равно будет добиваться взаимности. С тех пор мужчина несколько раз пытался завязать с ней разговор, то приходя в банк, то встречая ее на улице. Таня рассказала об этом Александру и показала ему странного ухажера. «Не переживай, — сказал Александр. — Я знаю его. Это начальник ВОХР из нашего аэропорта. Мне кажется, он безобидный, а к женщинам пристает, наверное, от скуки, потому что не женат». На том и успокоились.
Через неделю после этого разговора при очередном тренировочном прыжке у Александра не раскрылся основной парашют. Опыт помог справиться с ситуацией, и он благополучно приземлился на запасном парашюте, получив лишь несколько синяков. При расследовании инцидента выяснилось, что была искусственно разрушена сшивка крепления втулки к вытяжному парашюту. Кто мог надрезать сшивку на парашюте Александра в охраняемом помещении, осталось тайной.
Еще через неделю по тихому городку разнеслась весть о том, что в Александра, возвращавшегося с аэродрома на мотоцикле, стреляли из леса. Пуля от мелкашки попала в фару, а это значило, что от смерти Александра отделила какая-то доля секунды. Подарила ему эту долю секунды обыкновенная рытвина на дороге, возле которой он резко притормозил. Милиция, естественно, никого не нашла, да и мотива для покушения просто не было. Решили, что это была шальная пуля, может быть, дети по банкам стреляли.
Осень, как всегда, пришла следом за первым циклоном. Затяжные дожди пропитали тайгу влагой. Похолодало. Пожароопасный сезон закончился.
Александр, закончив все служебные дела, написал заявление на отпуск. Первую неделю копал и сваливал в подпол картошку. За следующую неделю заготовил на зиму рыбу, перевез на противоположный берег Лены «Буран» с нартой во двор к знакомому колхознику и стал собираться на промысел.
За два дня до отбытия Александр встретил в аэропорту, куда приехал по какому-то неотложному делу, начальника ВОХР. Тот подошел к нему сам и сказал, что они теперь соседи по промысловым участкам. Никто не слышал, чтобы Стулий был охотником, поэтому Александр очень удивился.
— А куда делся бывший хозяин? — спросил он.
— Не знаю, — ответил Стулий. — А с тобой мы, может, еще встретимся.
И, не попрощавшись, ушел.
«Странный тип», — подумал Александр.

Аркадий

Стулий налил в кружку с отбитой эмалью спирт и взял грязными после растопки буржуйки пальцами кусок холодного мяса. «Нет, я буду не я, если не достану тебя, везунчик хренов». Спирт обжог не только горло, но и душу. Он сунул в рот еще один кусок и лег на нары.
Он был высок, строен, но бесцветен, как и вся его тридцатитрехлетняя жизнь.
Ему было пять лет, когда отец, не выдержав бесконечных истерик матери, ушел из семьи. С тех пор объектом ее любви стал он — ее единственный сын. В военное училище он поступил, только чтобы сбежать подальше от дома и оказаться в чисто мужской среде. Но служба быстро надоела ему и стала в тягость. Прослужив в должности командира взвода шесть лет, он уволился из армии, искренне считая, что ему просто не везет. Например, когда он не совсем трезвый возвращался с вечеринки по поводу своего представления к званию старшего лейтенанта, он ввязался в драку с патрулем. И так как вина его была очевидна, представление на звание отозвали. В следующий раз, когда освободилась вакансия командира роты и его назначили исполняющим обязанности, он решил не упускать шанс и на ближайших же учениях показать всем, кого они так долго морили взводным. Не проверив готовность к форсированию водной преграды плавающих танков ПТ-76, лейтенант Стулий погнал их в реку Чукой, где один из них утонул прямо посередине реки. Аркашу отправили обратно взводным. Жена Люська к тому времени от него сбежала, потому что поняла — генеральшей ей не быть. Любви у нее к нему, конечно, не было, просто в их городе каждая третья девушка выходила замуж за выпускника местного военного училища. Стулий запил.
В военной форме, без погон, он поехал на БАМ, но очень скоро понял, что там почти как в армии. Нравилась ему только природа, вернее, не природа, а хорошая охота в тайге. Тогда Аркадий решил начать новую жизнь в каком-нибудь таежном райцентре и выбрал О-ск, что на Лене. Добрался он туда на рейсовом Ан-24 и, прогуливаясь по аэропорту, увидел на деревянном одноэтажном здании вывеску штаба М-го отдельного авиаотряда О-ской отдельной авиаэскадрильи.
Смело войдя в штаб, Аркадий зашел в первый же открытый кабинет, где за столом сидел и что-то писал лысоватый мужчина в летной кожаной куртке. Аркадий попросил разрешения войти.
— Войдите, — сказал мужчина. — Слушаю вас.
— Я бывший военный, хочу вот обжиться тут. Работы у вас в аэропорту не найдется?
— Военный? Летчик что ли?
— Нет, общевойсковое училище.
— А почему из армии ушли? Да вы присаживайтесь.
— Так вышло. Ну, не пошла служба.
— А с этим как? — мужчина дотронулся пальцем до горла.
— Я не алкаш.
— Это хорошо. Есть у нас командная, так сказать, должность и как раз по военной части. Начальник ВОХР.
— То есть старший сторож?
— Ну, если нравится так называться, ради бога.
— А, была не была! Согласен.
Так началась новая жизнь Аркадия в О-ке. Комнату для проживания ему выделили не в общежитии (там их просто не было), а в здании ВОХР. Удобно: живешь, где работаешь.
«Ставить» службу ему не пришлось, все уже было налажено до него. Все двигалось по установившемуся раз и, как казалось, навсегда порядку. Караулы несли службу, а авиатехники несли с аэродрома бензин, сливаемый с самолетов Ан-2. Разнообразие вносили только коровы, неизвестно как проникавшие на аэродром и угрожавшие своим тупым поведением безопасности полетов. От скуки Аркадий продолжал выпивать, причем в одиночку. Рыбалка и охота тоже уже не доставляли былого удовольствия.
Однажды зайдя в сбербанк, чтобы положить на сберкнижку часть зарплаты, он увидел молодую женщину, сотрудницу банка. Была она, в общем-то, обыкновенной внешности, Аркадий встречал и красивее, но было в ней что-то такое, чего ему не хватало в этой жизни. В тот же день, выспросив у кассирши, он узнал, что девушку зовут Татьяна, она замужем и имеет двое детей, муж летнаб, свой дом — полная чаша.
И поселилась в душе Аркадия тоска. «Почему некоторым все, а мне ничего? — думал он. — Почему этот летнабишка и дом имеет, и жену хозяйственную, и детей, и все, что только можно придумать в этом забытом богом краю?» Вечерами тоску уже невозможно было залить даже водкой, перед глазами стояла Татьяна.
«Я ее отобью», — решил Стулий и начал искать случай познакомиться. Первая попытка произошла в продовольственном магазине и была неудачной. Все остальные тоже. Татьяна не хотела ни разговаривать, ни, тем более, обращать на него внимания.
«Нужно избавиться от мужа», — подумалось тогда Аркадию и он стал присматриваться к счастливому мужу, отцу семейства. Однажды он подошел к группе парашютистов, укладывавших парашюты перед тренировочными прыжками. В группе укладывал свой парашют и Александр. Стулий очень внимательно наблюдал за тем, как Александр и другие укладывают парашюты, запоминая порядок операций. Тогда же он узнал, что парашютами не меняются, у каждого он был свой. Никто не обратил особого внимания на то, что начальник ВОХР задержался среди парашютистов. Служба, за порядком человек следит.
Парашюты после прыжков сдавались на склад тут же на аэродроме. Охраняли склад, естественно, стрелки ВОХР.
Стулий очень хорошо запомнил парашют летнаба и, открыв ночью охраняемый им самим склад, подрезал нитки на первой попавшейся детали парашюта.
Но Александр остался жив, а Татьяна, заметив его на улице, теперь немедленно переходила на другую сторону.
Тогда Аркадий решил просто застрелить соперника. Засаду устроил по всем правилам. Не то, что когда-то в армии. Все было предусмотрено до мелочей: алиби, дистанция, с которой не промахнешься, ликвидация следов. Аркадий знал, что тозовочная свинцовая пуля деформируется так, что определить, из какой именно мелкашки был произведен выстрел, практически невозможно. И он выстелил, наверняка, с сорока метров. И… промахнулся.
Но не тот человек был Стулий, чтобы простить обиду. Его не интересовало, откуда взялась эта обида. Если она есть, значит, кто-то виноват. И этот кто-то — Александр.
Еще раз покушаться в городке было опасно. Стулий, зная, что Александр занимается промыслом, выяснил, где расположен его участок, и потратил немало усилий и средств, чтобы получить соседний.
И теперь он лежал на нарах и думал: «Если я просто застрелю летнабишку, то все подозрения падут именно на меня. Сопоставят, проверят и наручники обеспечены. Опять же следы. Зима, и без них не обойтись. Эх, хорошо бы сбежавших заключенных. Но те бегают весной, в крайнем случае, летом, а сейчас начало зимы. Туристы тоже закончили свои сплавы и походы, в тайге только промысловики да дикие звери». Ничего не придумав, Аркадий уснул.
На следующий день он решил никуда не ходить. Стал готовить капканы, вспоминая все, чему его учили опытные охотники, но больше думая о том, как угробить соседа. Все сводилось к тому, что это должен быть несчастный случай. Но как его организовать, Стулий пока не знал.
Он стоял возле зимовья, когда услышал отдаленный лай собаки. «Никак сосед в гости пожаловал, — подумал Аркадий. — А я еще ничего не придумал». Он зашел в зимовье, подбросил пару поленьев в железную печь и, борясь с охватившим его желанием взять в руки ружье, поставил чайник.
Он вышел из зимовья, покуривая в рукав, и вгляделся в тайгу, пытаясь разглядеть там человека на лыжах. Но появился человек верхом на лошади, и это был явно не Александр.
— Э, пирибет, однако, — не слезая с низенькой, лохматой якутской лошадки, поздоровался гость.
— Здорово. Ты как тут оказался?
— Посмотреть пришел.
— На что посмотреть?
— Так… на все.
— Ну, заходи. Смотри.
Гость слез с лошаденки, привязал поводья к вкопанному столбу, который Стулий как-то и не замечал раньше, и вошел следом за Аркадием в зимовье.
— Раздевайся, садись. Чай пить будем.
— Э, чай это совсем хорошо. Меня Иннокентий зовут, а тебя?
— Аркадий, — разливая чай по кружкам, представился хозяин. — Значит, это твой участок был, да?
— Однако, мой. Но начальник сказал, что мне поближе к деревне дает и этот забрал совсем.
— И зимовье ты ставил, да?
— Зимовье русский один помогал рубить, теперь его нет уже, давно это было.
— Это видно, что давно. Холодное, старое зимовье.
— Ты мужик молодой, однако, новое себе срубишь.
— А тебе нравится этот участок?
— Привык тут, однако.
— Ну, может быть, я откажусь от него в следующем году, ты и вернешься.
— Правду говоришь, Аркадий?
— Да неважно у меня с промыслом получается. Попробовал вот и думаю, что откажусь на следующий год.
— Не зря я пришел, однако. Хороший ты человек, Аркадий, — громко отхлебнул чай и поставил кружку Иннокентий. — Если, правда, отдашь, я тебе берлогу покажу. Тут недалеко, возле речки, за которой Александр охотится.
— Берлога?
— Хороший, однако, там медведь. Шкура шибко дорогая будет.
— А у этого Александра зимовье далеко отсюда?
— Большое три дня ходу, а маленькое совсем близко отсюда и от берлоги совсем близко. Но он там только ночует и дальше ходит, и так весь сезон. Хороший охотник Александр, никогда Иннокентия не обижал и помогал всегда.
— Покажешь дорогу к Александру?
— Покажу, однако, почему не показать.
— А твой участок далеко?
— Не шибко далеко, два дня ехал, смотрел, капканов не видел. Удивлялся: участок есть, а капканов нет.
— Так я еще только учусь. Поставил пока только треть, но скоро все поставлю. Как только места хорошие найду.
— Зачем искать, пойдем сейчас покажу.
— Ну, пойдем. А завтра с утра берлогу и зимовье Александра покажешь, да?

Утром встали рано. Позавтракали и отправились к «пограничной» речушке. День был пасмурный и теплый. Через два часа пути Иннокентий остановил лошадь:
— Аркадий, вон видишь лиственницу, наполовину сваленную?
— Та, что на склоне?
— Точно. Вот под ней, под выворотом и лежит медведь. Только ты один не ходи, лучше позови Александра, он медведей уже добывал.
— У меня СКС, и сам справлюсь.
— А ты когда-нибудь охотился на медведя?
— Думаю, не страшнее, чем на человека. Я же офицер, меня воевать почти три года учили против танков даже, а ты «медведь».
— Танком человек правит, а медведь — зверь. Что он думает, не я, не ты не знаешь, однако.
— А зимовье Александра где?
— Вон распадок видишь? — Иннокентий показывал рукой на юго-запад.
— Это тот, с клочком ельника?
— Во-во! Он, однако. Зимовье в самом начале распадка, рядом с рекой. Александр приходит туда вдоль реки и уходит утром вверх по распадку. Дальше обходит вон те сопки с той стороны, там опять маленькое зимовье и идет обратно два дня до большого зимовья, между ними еще зимовье.
— Сколько же он их настроил?
— Три до него были, три он срубил, когда еще с отцом своим охотился.
— Ну, Иннокентий, спасибо тебе за науку, за берлогу. А участок я тебе освобожу. Как только выйду из тайги, сразу и откажусь.
— Хорошо, однако. Ну, тогда я пойду. Прощай, друг Аркадий.
Когда Иннокентий скрылся между заснеженных деревьев, Аркадий съел кусок копченой колбасы с черствым хлебом и пошел вдоль речки в сторону зимовья Александра. Всего через час он стоял напротив места, указанного Иннокентием, и разглядывал в бинокль крохотное строение, приткнувшееся к стене векового ельника. Судя по отсутствию дыма, хозяина в зимовье не было, но о том, что он бывал там нынче, говорило многое, в том числе и свеженапиленные дрова.
К своему зимовью Аркадий пошел напрямую, засекая время и считая пары шагов. На обратный путь ушло два часа тридцать шесть минут. «Отлично, — решил он, — построю все маршруты так, чтобы постоянно выходить к наблюдательному пункту».
Решил, сделал. День с утра, другой перед сумерками по две-три минуты наблюдал он за зимовьем. Через две недели, он точно знал, через какое количество дней Александр появляется в этой избушке и сколько проводит там времени. Знать-то знал, но что делать дальше? Не так-то легко осуществить «несчастный случай» в тайге, да еще с опытным охотником. «А что если, — вдруг пришла мысль, — поднять из берлоги медведя, ранить его слегка и оставить гулять на свободе. Раненый-то он людей не любит, злой будет. А тут летнаб с одной мелкашкой. Получится — хорошо, нет — дальше думать будем. Не заломает и ладно, ловушки-то точно разорит. Голод не тетка».

В тайге

«Ох, и хитрый попался соболек, — думал Александр, подходя к зимовью. — Все ловушки обошел. Ну, ничего! Я тебя завтра догоню, не уйти тебе от меня».
Утром Александр проснулся позже, чем обычно. Идти по темну не было смысла. Кроме этого, он знал, что и соболь тоже будет спать, не чувствуя преследования. Печь топить не стал, позавтракал остатками ужина, запил холодным сладким чаем, покормил преданно заглядывавшую в глаза Пулю и, подперев палкой двери, отправился вдоль берега вверх по реке. Капканов он тут не ставил и ходил только однажды вместе с Иннокентием. Теперь того не было, а нового промысловика, он ни разу не видел и не слышал. Может, он и не охотился вовсе?
На утреннем небе ни облачка. Ноги сами бегут туда, куда подсказывает им охотничье чутье и знание повадок маленького хищника. Пуля то исчезала в тайге, то появлялась вновь, то и дело, поглядывая куда-то за речку. Сначала Александр увидел, как впереди, метрах в двухстах от него, дрогнула огромная, старая лиственница, наполовину сваленная ветром. Потом возле ствола появилось облачко дыма, раздался хлопок, и дерево с грохотом повалилось на землю. От неожиданности Александр даже присел.
«Кусок ступени от ракеты, — мелькнуло в голове. — А дым откуда? Взрыв, самый настоящий. Снаряд? Откуда?» Пока все это вертелось в голове, послышался рев зверя и через секунду сухой треск выстрела. Александру из-за кустов и снежной пыли от рухнувшего дерева не видно было, как из берлоги с ревом вылетел огромный медведь. Зверь крутнулся на одном месте, потом прыгнул в сторону, налетев на другое дерево, и замер. В этот момент бедро его обожгла боль. Хоть зверь и был слаб зрением и близорук, как все медведи, он все же увидел того, кто посмел нарушить его покой. Человек стоял тут же, возле дерева. Не раздумывая, ошалевший от взрыва и ранения зверь бросился на врага с такой прытью, какой человек от него никак не ожидал. Напуганный и растерянный человек все же успел вскинуть карабин и выстрелить. Пуля просвистела над головой медведя.
Другая Пуля — лайка Александра, уже неслась к медведю. Следом, скинув на ходу рюкзак, бежал Александр. Когда он выскочил из кустов, Пуля уже добежала до места событий.
Выстрелить еще раз Стулий не успел. Медведь, не сбавляя скорости, в считанные мгновения оказался прямо перед ним. Неосмысленно повинуясь какому-то инстинкту, Стулий метнулся за ствол дерева, и это спасло его от прямолинейной атаки не пришедшего в себя медведя. Зверь проскочил мимо дерева, тормозя, заскользил вниз по склону. Но вместо того, чтобы убежать, развернулся и бросился на человека. Может, животный страх, может, информация из подсознания заставила Аркадия сорвать с головы шапку и бросить в мчавшуюся на него бурую массу мышц, клыков и когтей. Медведь остановился лишь на миг, которого ему хватило, чтобы разорвать в клочья офицерскую шапчонку. И снова его налитые кровью глаза остановились на Стулии. Медведь сделал еще один прыжок, предпоследний. И тут Аркадий вспомнил, что в руках у него оружие и… бросил карабин в медведя. Медведь в недоумении притормозил и взмахом лапы отбросил летевший в него предмет, который все же задел бок зверя и упал в снег. В следующий момент медведь оказался в опасной для человека близости и, воспользовавшись этим, нанес левой лапой удар по ненавистному, воняющему чем-то чужим для его родной тайги существу.
Аркадия отбросило на два метра, боль в правой руке и боку парализовала его волю и без того далеко не железную. Он хотел закрыть глаза и не смотреть в страшную пасть с желтыми клыками и слюной на губе, но глаза не закрывались. Медведь прыгнул к нему, как бы присел, прежде чем навалиться на жертву, и тут на него из-за дерева с рычанием метнулась серая тень. Лайка мужественно впилась клыками в медвежью штанину и успела отскочить, когда тот развернулся. Медведь бросил неопасное для него, вонючее существо, валявшееся перед ним на снегу, и развернулся к собаке.
Собака была опытная, поэтому держалась на расстоянии, но так досаждала косолапому, что он весь сосредоточился только на этом вертком, шумном и злом зверьке, не заметив целившегося в него человека. Медведь почувствовал удар с правой стороны, и следом страшная боль разорвала что-то в его груди. От следующего удара в шею в глазах у него все померкло, и он стал заваливаться набок. Злобный с повизгиванием лай удалялся в темноту, из которой всплывали красные пятна, и вскоре затих. Он увидел мать-медведицу и сосну с красивым оранжевым стволом. От нее исходил аромат смолы, желтой и прозрачной, как молодой мед, а кудрявая крона шумела ровно-ровно. И это было последнее его ведение, последний сон.
Александр вынул из ствола гильзу тридцать второго калибра, дунул в ствол. Больше спешить было некуда, медведь и человек не шевелились. Успокоиться не могла только Пуля, недоверчиво наблюдавшая за все еще вздрагивавшими мышцами зверя.
— Живой? — видя полные ужаса глаза Аркадия, спросил Александр.
— Я… Я... Я не хотел… Я думал… — бормотал Стулий. — Больно руку.
— Посмотрим.
Александр наклонился, осторожно дотронулся до руки и по ее неестественному изгибу понял, что она была сломана. Судя по разодранному бушлату, досталось и ребрам.
— Раны твои так себе, до свадьбы, как говорится, заживут. Идти, я так понимаю, ты тоже сможешь, а мы тебя с Пулей проводим. Лыжи-то где?
— Здесь где-то рядом, — прошептал, приходя в себя Стулий.
Он приподнялся, сморщившись от боли, тупо уставился на медведя и тут его стало трясти. О чем он думал в том момент, неизвестно, но из глаз его потекли слезы.
— Давай пока сверху рукава шину наложим, а то не дойдешь, — предложил Александр, снимая с себя и вытаскивая из кармана все имеющиеся веревочки и ремни.
Когда шина из трех палок была наложена, Александр велел Стулию посидеть, пока он не сходит за рюкзаком.
— А он точно того? — показывая глазами на медведя, тихо спросил Стулий.
— Жаль косолапого, но он точно «того».
— Пуля, стеречь! — скомандовал Александр и ушел.
Хоть весь груз и нес Александр, до зимовья добирались долго. Стулий то и дело морщился и садился на попадавшиеся поваленные лесины и пни. В зимовье Александр растопил печь, снял шину с руки Аркадия, следом бушлат, разрезал свитер и белье. Перелом был закрытый, на ребрах уже начинал расползаться синяк. Открытых ран не было.
— Повезло тебе, парень. Как когтями не зацепил, ума не приложу.
— Не помню ничего. Он как из-под земли выскочил.
— А дерево зачем взорвал?
— Выгнать его из берлоги хотел, думал, напугается меня, не заметит, а я его и убъю…
— Чем подрывал-то?
— Шашка была небольшая и шнура немного…
— Эх, башка два уха! Охотник, мля. Сейчас снова шину наложу, дров тебе принесу на три дня и пойду к себе на базу. Там у меня рация с питанием, сообщу о тебе. Думаю, санрейс пришлют. Нам вдвоем самоходом не добраться.
— Как же я один-то?
— А как до этого один был? Дитя малое что ли? Ходу мне без капканов сутки, так что послезавтра жди вертушку.
— Может, я все же с тобой?
— Водка есть?
— Спирт.
— Ну, вот и лечись, по полкружки с утра и на ночь.

Вертолет прилетел на третий день, перед самым заходом солнца. Экипаж и два стрелка ВОХР, прилетевшие за начальником, быстро скидали все пожитки, загасили угли в печи, и вертолет, окутанный снежным вихрем, быстро набрав высоту, лег курсом на О-ск.

Через два месяца Аркадий Стулий взял расчет и уехал на родину.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1095367 - 04/02/16 09:48 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Самодур Оффлайн
эксперт

Зарегистрирован: 28/10/04
Сообщения: 1918
Откуда: VVO-SPB
Дмитрич респект! Очень понравилось ! Ещё давай!
_________________________
IN VINO VERITAS, IN AQUA PISCES - истина в винe,рыба в воде!

Вверх
#1095474 - 04/02/16 01:42 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Самодур]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Самодур
Дмитрич респект! Очень понравилось ! Ещё давай!


Респект моему тезке... ;-) Николаю Решетникову...

Тонкий дух осенней благодати


Выдь на зорьке и ступай на север
По болотам, камушкам и мхам.
Распустив хвоста колючий веер,
На сосне красуется глухарь.
Тонкий дух осенней благодати,
Свет звезды — как первая слеза...
И глухарь, кудесник бородатый,
Закрывает желтые глаза.


Д. Кедрин

Короткое северное лето катилось к закату. Первые морозы — утрецы, чуть тронули своим ледяным дыханием листву на кустах и деревьях. Шелестевший пока еще в чуть изменившемся наряде лес качал на ветру кронами-головами, то ли приветствуя новое время года, то ли провожая старое. Наступил сентябрь. Нет уже других красок у полевых цветов, кроме синего и розового, потемнел и зеленый. Исчезли острые запахи лета, уступив место тонким ароматам засыпавшей природы. Небо прозрачно, воды темны.
Мое любимое занятие — рыбалку с закидушками, пришла пора оставить до следующего лета. Охота на уток уже прошла, а на зайцев еще не началась. Но дома не сиделось, в тайге подрастали глухариные выводки. Именно в это время птенцы-подростки отбиваются от матери — копалухи, и, опоенные воздухом свободы, устремляются на поиски своего куриного счастья. Хотя какие же это куры! Глухарь — красавец, реликт нашей северной тайги, сторож ее традиций — большой, мудрый и таинственный. Но чтобы стать большим и мудрым, мало уметь переносить лютые морозы и находить корм долгой зимой, нужно еще знать, как не попасть на мушку охотника в ставшей слишком тесной из-за людей тайге.
Охота в это время требует особой внимательности и осторожности — лес полон ягодников. Бруснику собирают в тех же местах, где ею кормится глухарь. Бывает, и запоздалые грибники бродят по осинникам, где глухари в начале сентября ищут осиновые листочки. И что совсем плохо — ягодники и грибники бродят по лесу в один и тот же час с охотниками — перед закатом. Одни потому что после работы, другие потому что в это время глухари прилетают на кормежку. Случается, выстрелишь, а в ответ «непереводимая игра слов».

Взяв отгул, я подпоясал куртку патронташем, закинул через плечо ружье и отправился в лес. Куда идти, понятно. В это время молодые глухари держатся возле полян и вырубок, в ягодниках и осиновых рощах. Много ли таких мест в ближнем лесу? Конечно, мало. Но я нашел одно такое. Среди лиственных зарослей, на бугристых полянках, покрытых зеленым ковром брусники, всегда кормятся глухари. Рядом с этим местом, через распадок, вдоль высохшего болотца вытянулась осиновая рощица, где на многие километры порвала землю глубокая противопожарная канава. Когда-то громадный плуг вывернул наружу ком крупного рыжеватого песка с мелкими камушками, которые очень любят клевать тетерева. «Вот с нее и начну», — подумал я и скинул с плеча ружье.

Звуков в лесу еще много: птицы щебечут, белки шуршат, листья шелестят на чуть уловимом ветерке, падают шишки. Жизнь кипит.
Я шел осторожно, прислушиваясь и приглядываясь. Именно в таком месте глухарю легче всего найти не только ягоды, но и жуков-пауков, гусениц и прочих насекомых. Опять же камушки прямо под ногами. По стенам канавы росли маслята. Многие из них уже превратились в липкий скользкий бугорок — осень. Вот и листочки какой-то травы побагровели.



Впереди, метрах в тридцати, качнулась ветка кустика, и тут же на обочине канавы появился молодой глухарь. Птица, не останавливаясь, побежала вдоль канавы точно так, как бегают по двору обыкновенные курицы. Я вскинул ружье и нажал на курок. От крупной дроби взметнулись вверх облако мелких веточек, старой хвои, песка и сухих листьев. Глухарь упал на дно канавы. Он еще несколько раз попытался взмахнуть крыльями и поднять голову, но перебитая шея не позволила долго сопротивляться судьбе.

Не успел я сделать и шага, как из лиственничника донесся крик:
— Мать вашу! Ослепли, оглоеды! Куда палишь?!
Я особо не удивился такому проявлению эмоций, сам иногда слышал рядом неожиданные выстрелы и стук дроби по окрестным кустам. Ничего не поделаешь — все в поселке охотники, да и до города относительно недалеко.



Глухарь затих. Я приторочил его к патронташу на специальную кожаную петлю и пошел на звук брякнувшего ведра. На полянке с совком в руках стоял мой знакомый Владимир Павлович, слесарь со склада ГСМ в нашем аэропорту, а неподалеку от него, собирала ягоды молоденькая девушка.
— Здравствуйте, дядя Володя! Я вас не слышал, а тут вот этот выскочил… — заговорил я, подходя к ягодникам.
— Привет. Смотреть надо, а то так и инфаркт получить можно.
Я достал пачку сигарет, протянул ему, потом вынул сигарету себе. Владимир Павлович чиркнул спичкой. Закурили.
— Это Иришка что ли так выросла?
— Да вроде других дочерей у меня нет.
— Не перестаю удивляться с тех пор, как вернулся, столько девчонок появилось. Иришка-то, когда я уезжал, наверное, класс в шестой ходила, а теперь прямо невеста.
Стройная, светловолосая, невысокая девушка, очень похожая на Настеньку из «Морозко», потупив глазки, старательно собирала ягоды.
— Нравится? То-то. Она у меня чистюля и хозяйка. Засылай сватов, пока не поздно. Не пожалеешь, — засмеялся Владимир Павлович.
— Папа! — Иришка грозно посмотрела на отца.
— Да рано мне еще о женитьбе думать, только от казармы избавился, погулять хочется.
— Ну, как хочешь. Заходи в гости, не стесняйся. Тетя Вика рада будет тебя видеть.
— Спасибо, забегу… Ладно, пойду я. До свидания, Ира. Пока, Палыч, увидимся.

Я шел к осиннику, но не мог сосредоточиться на охоте. Перед глазами стояло миленькое личико и стройная, как у Дюймовочки, фигурка бывшей соседки. Впереди с шумом взлетел выводок. Птицы расселись на ближайших деревьях и замерли. Спрятавшись за ствол, я стал тихо подкрадываться к одной из птиц. Мягкая подошва кед бесшумно приминала ягодник. Под ногой предательски треснула сухая, тонкая ветка. Я замер, ожидая услышать хлопанье крыльев. Пронесло. Выглянул из-за ствола. Сидит, посматривает время от времени вниз, под дерево. Подобравшись достаточно близко, я поднял ствол… Резкий, сухой звук выстрела сорвал с мест напуганных птиц. Одна из них по крутой глиссаде полетела к земле и скрылась за кустами. Я обыскал все вокруг, но глухаря не нашел. Наверное, промазал.



Солнце уже скрылось за сосновым лесом, когда я вышел к таежному озерцу, от которого в сторону поселка шла чуть заметная лесная дорога. Обходя озеро, вспугнул зайца, прятавшегося в кочкарнике. Не удержался, выстрелил. Заяц тут же рухнул в траву. Я перевязал его задние лапы и закинул тушку себе за спину, потом покурил, любуясь фиолетовой водой водоема, и отправился домой.
Сумерки раздели все вокруг на черные и серые цвета. Вдруг раздался слабый треск, и на сером фоне неба, рядом с замысловатыми черными разводами кустов, появился силуэт зверя.
Волк! — первое, что пришло в голову. Но откуда? Они сроду не подходили так близко к поселку. И тут я разглядел на абрисе шеи животного резкую и правильную выемку. Ошейник! Я облегченно вздохнул — собака. Пес, как будто поняв, что не напугал меня, мгновенно исчез в кустах.

Показались красные огоньки на мачтах антенного поля. Еще километр, и дома.
Открыв двери, я понял, что в доме гости. Пахло закуской и вином. В гостиной за столом рядом с родителями сидели незнакомые мне девушка и женщина.
— О, сын пришел, — встав из-за стола, сказала мать и пошла мне навстречу.
Я поздоровался и прошел в кухню. Расстелил на полу газету и положил на нее зайца и глухаря.
— Мишка придет и обдерет, — сказала мать. — Мой руки и иди за стол. К нам моя старинная знакомая с дочкой в гости приехала.
— Нет, в таком виде не пойду. Я лучше здесь перекушу, а ты иди.
— Ты девушку видел?
— Ну, видел.
— Понравилась?
— Не разглядел.
— Ее специально привезли познакомить с тобой, а ты «не пойду».
— Ма, ты что? Какое знакомство? Я что, просил?
— Ну, ладно, ладно. А девушка хорошенькая и из хорошей семьи.

Проходя к себе в комнату, я незаметно оглядел молодую гостью. Моднячая, к такой на кривой козе не подъедешь. Что-то сегодня меня все сватают. Сначала в лесу, теперь здесь…

Я тогда и не думал, что всего через шесть месяцев одна из встретившихся мне в тот день девушек станет моей женой...



PS- Фото с охоты на боровую дичь в Томской области, где мне как-то удалось побывать в гостях у своих братьев...



Отредактировано Дмитрич (04/02/16 01:44 PM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1095550 - 04/02/16 03:59 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Самодур Оффлайн
эксперт

Зарегистрирован: 28/10/04
Сообщения: 1918
Откуда: VVO-SPB
Класс ,за душу берет.


Отредактировано Самодур (04/02/16 04:00 PM)
_________________________
IN VINO VERITAS, IN AQUA PISCES - истина в винe,рыба в воде!

Вверх
#1095587 - 04/02/16 11:08 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Самодур]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Самодур
Класс ,за душу берет.


Мне тоже понравилось... ;-)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1096299 - 07/02/16 04:55 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Ну наконец-то, а то истосковался я по твоим постам Дмитрич, спасибо.
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1096492 - 07/02/16 06:49 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Ну наконец-то, а то истосковался я по твоим постам Дмитрич, спасибо.


Взаимно...;-)

Таежные страхи

Я вспоминаю, как пережил неприятный эпизод, случившийся со мной на берегу живописного таежного озера, затерянного между бесчисленными речушками и болотами местности именуемой Себян-Бадаран.
Был тихий вечер. Солнце уже почти коснулось горизонта, и его лучи отбрасывали на воду причудливые, длинные тени. Сидя между двух высоких кочек и наблюдая за стайкой саксанов, низко летевших над водой у противоположного берега, я терпеливо ждал, когда они подлетят на расстояние выстрела. Вокруг стояла изумительная, расслабляющая тишина. Зеркало озера в обрамлении изумрудного хвоща, рогоза, ситника и ивовых кустов отражало темнеющее безоблачное небо.
Вдруг, о ужас! — над моей головой неожиданно нависла огромная живая тень. Голова инстинктивно вжалась в плечи, сердце замерло, я оцепенел. На воде тень выглядела как огромное туловище с раскинутыми лапами.

«Медведь», — мелькнула в голове.
Страх сковал все части тела, но длилось это одно мгновение, потому что следом за тенью, в метре над моей головой, пролетел огромный серый журавль, унося впереди себя испугавшую меня тень. Я выругался с досады и вспомнил еще один случай, когда я не на шутку испугался.
Мне тогда исполнилось двенадцать лет. За успешное окончание четвертого класса начальной школы отец подарил мне новенькую ижевскую одностволку двадцатого калибра. Радости моей не было предела. Оставалось только дождаться, когда я смогу опробовать ее на настоящей охоте. Ждать пришлось долго — до открытия осенней охоты на водоплавающую дичь, которое всегда совпадало с Днем авиации.
И вот я, счастливый, уцепившись в поручни кузова, подпрыгивал на жестком сидении семиместного ГАЗ-69, продиравшегося сквозь тайгу к заветным озерам в пойме Кенкеме. Река эта берет свое начало у двух истоков Нагае-Ыйбабыт и Еленг-Эрэте на северо-восточной окраине Приленского плато и несет свои тихие воды по дремучей тайге, петляя между поросшими то ельником, то сосняком сопками.
Наконец, газик выкатился на обширный алас , посредине которого стоял старый зимний якутский дом с низкими, наклонными деревянными стенами, обмазанными для тепла глиной и навозом. Крыша была плоская, земляная и на ней густо зеленела трава. Маленькие окна были глубоко вделаны в стены, на грубых рамах вместо стекла натянута мешковина. Полов в доме не было, зато был большой очаг, а вдоль стен деревянные нары.

Взрослые собрались идти на большие озера, мне же было предложено оставаться возле дома и охотиться на маленьком, усохшем озерце в центре алласа. Вокруг озерца не было ни одного деревца или даже кустика, поэтому строить скрадок мне было не из чего. Я в полной растерянности бродил вокруг озерца, когда на краю алласа появился человек. Он шел прямо ко мне. Я растерялся и не знал, как реагировать. Один на большой поляне, среди тайги, честно говоря, я не чувствовал себя спокойно. Незнакомцем оказался старый, седой якут невысокого роста с кривыми ногами. Подойдя ко мне вплотную, старик оглядел меня с ног до головы и сказал:

— Hоруон Hоргуй.
— Дорооболорун, — ответил я по-якутски.
— Аатын кимий? — спросил он.
— Мин аатым Колька, — ответил я и гордо выпятил грудь, на которой висело мое новое ружье.
— Э… Туох сонун? — опять спросил старик, обратив внимание на стоявший рядом уазик.
— Учугэйбин, — ответил я.
— Э, корошо, Колька, говоришь по-якутски. А на якута, однако, не похож. Кто учил?
— Никто. В школе все пацаны якуты, а нас, русских, только трое…
— Ну ладно. Ты один-то что тут делаешь?
— Я не один, с отцом я. Только они на озера ушли, а я тут хочу охотиться. Скрадок только сделаю и начну.
— Э, зачем скрадок. Выверни шубу, вон лежит, — указал он на собачий полушубок, принесенный мной. — Надень на себя и садись у озера. Утки, однако, зверей не боятся.
— Баhыыба! — обрадовался я и, забыв о старике, побежал к полушубку.

Пока я с трудом выворачивал рукава, старик куда-то бесследно исчез. «Ну, ушел, так ушел», — подумал я, накинул на себя полушубок и сел недалеко от воды на пенек.
Со стороны в таком наряде я казался меховым бугорком. Как ни странно, но старый якут оказался прав, утки совершенно не боялись меня и время от времени плюхались на воду прямо передо мной. Не попасть в них с пятнадцати метров было просто невозможно, и еще до наступления темноты я настрелял семь чирков. Крупная утка на эту лужу не садилась, но я был рад и таким трофеям.
Пришли взрослые. На троих у них были только две добытые утки — кряковый селезень и касатка. Зато они принесли много дров, и мы дружно взялись за хозяйственные дела. Кто-то теребил и опаливал уток, кто-то устраивал стол и лежаки. Я рассказал о старике. Отец спросил, напоил ли я его чаем, и долго сетовал на мое не гостеприимство.

За ужином взрослые шутили, что если бы не я, то остались бы все они голодными. Я чувствовал себя счастливым не только от их похвалы, а что сижу с ними как равный.
Утреннюю зорьку я проспал, взрослые не стали меня будить, укрыв от холода своими одеялами.
Вечером удалось уговорить отца взять меня с собой на большое озеро. Уж очень хотелось добыть настоящую, большую утку.

Мы долго шли по тропе, петлявшей между деревьями и распадками, которая после очередного крутого поворота, вывела нас на берег таежного озера. Почти круглое, оно лежало между невысокими болотистыми берегами, заросшими с одной стороны еловым, а с другой лиственничным лесом. На берегу был уютный, сухой скрадок, в который меня и посадил отец, а сам пошел на другое озеро.
Вечер выдался удивительно тихий. Ничто, кроме маленьких кругов от всплесков гольянов, не тревожило зеркальную поверхность воды. Я сидел и разглядывал то лиственницу, то цветок бессмертника, то куст багульника. Небольшая полянка за скрадком, покрытая августовскими сине-белыми цветами, источала в густой вечерний воздух сотни таежных запахов, смешивавшихся в один неповторимый аромат. Даже гудение комаров гармонично вписывалось в совершенный таежный покой, создаваемый природой миллионы лет.

Утки не прилетали. Я то и дело, затаив дыхание, прислушивался, но все было тихо.
Между тем, наступила ночь. Луна медленно перекатывалась над лесом, заливая землю серебряным светом. Я неподвижно сидел в скрадке, слушал тишину и рассматривал появившуюся кругом мозаику из света и черных теней. Незаметно я задремал. Не помню, что мне привиделось, но очнулся я от резкого, громкого крика: «Кжээ! Кжэ-э-э!», раздавшегося у самого моего уха. Испуг подбросил мое тело вверх, я развернулся в воздухе на сто восемьдесят градусов и приземлился на прежнее место.
Другое напуганное существо сорвалось со скрадка и, бесшумно порхая, как большая бабочка, улетело прочь.

Ужас медленно освобождал меня из своих цепких объятий, возвращая в реальность. Боже, как стыдно! До смерти напугала обыкновенная кукша!

Через полчаса я услышал сначала приближающиеся шаги, а потом окрик отца. Не то чтобы я обрадовался его появлению, но душа моя как-то быстро и незаметно успокоилась. Вскоре к нам присоединились и другие охотники, настрелявшие в этот раз по несколько крупных уток каждый.

Вот так я дважды пугался в тайге, и дважды виновниками были безобидные лесные птицы.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1096874 - 08/02/16 04:21 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Хочу представить одну историю, записанную мною со слов одного из сахалинских аборигенов про 90-е годы на Сахалине. Я довольно часто становился непосредственным свидетелем многих подобных событий, у меня нет сомнений, что так именно и было... Вам судить - Как Это у меня получилось...

Суп из оленьих копыт

«В полночь, откуда ни возьмись, посыпала изморозь. Пларгун переживал восемнадцатую зиму. Изморозей на его веку было сколько угодно, а вот такой тонкой и нежной не видел. Небо, насколько хватал глаз, было чистым, безоблачным. Откуда же взялась изморозь? Будто родилась от мороза и щедрой луны…»

В.Санги -- нивхский писатель и Вождь своего племени.



Девяностые годы были очень трудными для всей России, особенно они были трудными для немногочисленных народов севера, в том числе - для проживающих на далеком Сахалине. По своей работе мне приходилось мотаться по всему острову довольно часто. Поэтому могу относительно объективно оценивать многие события, которые происходили в тот неспокойный период...

В то далекое время где-то далеко от Сахалина в «злато каменной» столице России происходили большие и малые события, влияющие опосредствованно, чаще отрицательно на дальнейшее развитие самого дальнего уголка России. «Перестройка» резко изменила и до того непростую жизнь сахалинских аборигенов. Отсутствие элементарного Порядка и несоблюдение Законов всегда отрицательно сказывается на любом регионе, тем более таком далеком от Центра как Сахалин. Так сложилась Жизнь, что до начала «Перестройки» (и после) мне тоже пришлось жить на острове со своей семьей: покупать продукты по талонам, растить и воспитывать детей, развивать и совершенствовать телевидение на Краю земли российской, куда я приехал не по «разнарядке» или по распределению, а по зову сердца. У меня была достаточно высокая для того времени зарплата, можно сказать, что моя семья не испытывала настоящих бытовых трудностей. В нашей семье никогда не копили деньги, мы их активно тратили на Жизнь: часто выезжали в отпуск на материк, путешествовали по острову и по стране и т.д. Смею надеяться, что я всегда Верой и Правдой «служил» Отечеству в соответствии со своим опытом и полученным знаниям. Цех ТВ, в котором я работал с момента его основания, был одним из самых стабильных и сильных по профессионализму и отношению коллег к непростой работе на Сахалине. Я приехал на остров уже подготовленным специалистом в 26, за моими плечами было 10 лет учебы и 8 лет работы в прекрасном коллективе настоящих профи своего дела. Никогда не стремился «выбиться» в начальники, продвижение по «службе» проходило естественно по результатам моего труда. Так сложились «звезды», что на пике профессиональной карьеры мне пришлось оставить «государеву» службу. В «коммунистический» период развития России все-таки больше ценилась «преданность» идеалам КПСС, подобострастие в отношении к начальству, способность устроиться в Жизни, профессионализм не особо ценился. По этой причине мне пришлось начинать Жизнь после 40-ка практически заново, нужно было заботиться о семье, поэтому мне пришлось «уйти» в бизнес. А тут вскоре и «Перестройка» подкралась незаметно...
Но речь не об этом...

На Сахалине наступили трудные времена, Москве было «не до Края Земли»... После коммунистического руководства страной в течение 70 лет, Россия никак не могла «Встрять ото сна и на обломках...» что-то построить путевое. На самом большом и далеком острове России происходило тоже что-то подобное. Кое-какие совхозы быстренько развалились до основания (по коммунистической идеологии), в результате «прихватизации» миллионы простых жителей России были просто ограблены среди "белого " дня государством в первую очередь, до проблем малых народов севера (МНС) никому не было дела. Пожалуй, единственным человеком на Сахалине, который безуспешно пытался помочь своему народу в то непростое время, был В.М.Санги. Благодаря В.Санги была построена школа в п.Виахту, и было много других положительных инициатив во благо его малочисленного народа...

ПОЧЕМУ на ЗЕМЛЕ людей мало

На севере Сахалина в Ногликском районе расположено село Вал…

Вал — село в Ногликском городском округе Сахалинской области России, в 61 км от районного центра - пгт Ноглики. Находится на берегу реки Вал. Вал в переводе с уйльтского — удача. Село Вал (население 1.347 человек)

http://aborigen.rybolov.de/img/Oleny3.jpg

В поселке в это непростое время многие семьи откровенно голодали, не было практически никакой работы, по этой причине и денег не было, чтобы купить необходимых продуктов для выживания. Только исправно и непрерывно работали «качалки», доставая из земли черное «золото» для «процветания» Власти и немногочисленной кучки «олигафренов» на их благо. Впрочем, такое положение аборигенов и не только было характерным для всех проживающих на Сахалине. Однажды вечером в поселке собрались самые мудрые и наученные нелегкой жизнью аксакалы. Говорили они не очень долго, даже не выкурили и по одной трубки табака, всем было понятно катастрофическое положение, сложившееся с их народом. Поэтому единогласно было принято решение идти в тайгу - кормилицу за мясом, чтобы не умереть с голоду в приближавшуюся стремительно зиму. Рыбалки в позднюю осень не было практически никакой, лосось в этот год заходил слабо в залив Чайво, поэтому в него практически заходило очень мало морского зверя, юколы тоже практически не заготовили на долгую зиму. В конце ноября – начале декабря на севере Сахалина обычно уже наступает настоящая зима со снегом и настоящими морозами. Нередко один из очередных предзимних тайфунов приносит так много неприятностей, что ни из поселка не выбраться, ни на залив выйти, чтобы сети проверить или поохотиться на нерпу...



«Были сборы не долги…»
Старейшины решили послать в тайгу самых сильных и выносливых, ведь предстояло пройти по дремучей тайге не один десяток км, чтобы добыть мясо, а потом при Удаче с ним вернуться в поселок. Охотники взяли с собой в дорогу самый минимум продуктов, оружие, 2 палатки, необходимую посуду и т.д. Провожать кормильцев вышли даже самые немощные старики. Люди долго смотрели в след уходившим за добычей охотникам с надеждой, каждый желал им удачи и благополучного возвращения домой. Раньше охотники уходили на оленях в тайгу на несколько месяцев для занятия промыслом, сегодня домашних и (вьючных) оленей практически не осталось в поселке, чтобы не умереть с голоду, этих бессловесных и надежных помощников тоже пришлось пустить под нож. Поэтому людям весь груз пришлось нести на своих плечах. Многочисленные стада северного оленя были выбиты варварски и безжалостно практически при помощи местных аборигенов за водку и патроны еще во время «перестройки». Сегодня только очень далеко в укромных таежных угодьях можно было встретить отдельные разрозненные табунки полудиких оленей, до которых еще не добрался безжалостный человек...



На лыжах было еще рано ходить по тайге, хотя, в некоторых местах, особенно в распадках, лежало уже достаточно (подколенного) снега. В начале зимы свежий выпавший снег (пухляк) еще рыхлый и не слежавшийся в лесу, все охотники об этом хорошо знают. Много кустов и веток торчит из неглубоких сугробов, поэтому с лыжами получается одна «маята». Впереди топтали тропу самые сильные охотники из немногочисленной группы. Буквально через 200-300 метров передний уступал свое место сзади идущему человеку. Раньше многие в зимний период занимались охотой, теперь это занятие стало не выгодным, пушнина значительно упала в цене. Иногда по пути встречались пустые охотничьи зимовья, с погодой сегодня повезло - день был ярким и солнечным. Практически все хорошо знали свою тайгу, которая для многих была родным домом.



По пути начали встречаться многочисленные «наброды» рябчиков и куропаток, в последние годы никто не охотился на этих доверчивых лесных «курочек». К тому же перед самым выходом на охоту опытные охотники приняли решение не производить лишнего шума, чтобы не «подшуметь» более серьезную дичь, если она встретится по пути. Даже на глухаря решили не тратить драгоценных патронов, несмотря на очень ограниченный запас продуктов, взятый в трудный и дальний путь. Некоторым молодым охотникам было трудно удержаться от выстрела, когда прямо из под ног у них иногда вылетали сразу несколько рябчиков, и они беззаботно рассаживались по ближайшими кустам и деревьям, хоть, из рогатки стреляй. Приходилось сдерживать себя, ведь, рябчик кроме гастрономической привлекательности всегда являлся лакомой приманкой для соболя. Курапачи были более осторожными и предусмотрительными. Услышав подозрительный шум, эти птицы срывались с противным криком и исчезали в тайге. По пути пару раз прямо перед охотниками с шумом взлетали глухари…



Оленя за неспокойные годы перестройки в округе безжалостно и бездумно выбили, поэтому решено было идти за перевал в дальнее Оленье урочище. Дальнюю дорогу хорошо знали самые опытные из охотников - оленеводов, которые бывали в тех местах со своими немногочисленными «аргишами». Там в глубине сахалинской тайги сохранились еще немногочисленные стада полудиких северных оленей. Эти животные настолько неприхотливы и самостоятельны, что способны выжить в самые трудные зимы без всякой посторонней помощи. Еще несколько лет назад многочисленные стада оленей «копытили» сахалинскую тундру под охраной аборигенов, которые находились в тайге постоянно вместе с животными. Пастухи охраняли стада от нападения росомах зимой и медведей весной и летом. Ни о каких браконьерах в то время никто и не слышал, редкие охотники с большим интересом охотились только на дикого оленя. Промысловики из местного населения во время охоты могли для собственного пропитания спокойно добыть одного-двух оленей за период охоты. Правда, приобрести лицензию на право легальной охоты, простому охотнику было получить не так просто. Однажды мне посчастливилось побывать на севере Ал.-Сахалинского района в гостях у аборигенов по служебной необходимости вместе с директором Виахтинского оленеводческого совхоза Клекиновым Л.Ф – замечательной Души человеком. Поэтому я сам видел, в каких трудных условиях приходится жить пастухам практически всю зиму вместе со стадом, без семьи, без свежих продуктов и новостей от родных и т.д.

Поездка к сахалинским аборигенам

http://aborigen.rybolov.de/turism/auto/poezdka_k_sakhalinskim_aborigenam

У большинства охотников на ногах были ичиги ( мягкая обувь сшитая на руках из камуса). Летом и осенью в ичигах было очень легко и комфортно, в такой обуви можно практически бесшумно подойти к любой самой осторожной дичи. На счастье охотников им по пути попалась дикуша - птица, похожая на рябчика, у которой совершенно отсутствовал страх перед человеком. Кто-то быстро срезал длинный шестик из сухой тонкоствольной лиственницы и привязал на самый его верхний кончик петельку из проволоки. Затем абориген осторожно приблизился к доверчивой птице, дикуша без боязни позволила надеть петлю на свою головку. Последовал резкий рывок, вот и первая добыча добыта без всякого шума. Туземный божок (по преданиям стариков) специально создал эту беззаботную лесную курочку для любых любителей путешествий, особенно для тех, кто остался голодным по каким-то причинам.

По снегу идти было не так просто в подобной обуви, которая быстро намокла. Одолев с трудом 2 десятка км, охотники решили сделать привал и готовиться к ночлегу. Осенний день короток, тени стали длиннее, стало значительно прохладнее, промокшая обувь не спасала от холода. Вскоре были установлены 2 палатки, и между ними был разведен жаркий костер. На огонь установили пару котелков, набитых до верха снегом. В палатки на пол наложили по охапке лапника. Прошло немного времени и в один из котелков в кипящую воду накрошили чагу, в другом котелке вскоре забулькал жиденький супчик с дикушей...

http://aborigen.rybolov.de/img/Oleny5.jpg

Когда все слегка утолили голод и напились терпкого чаю, можно было расположиться вокруг жаркого костра на лапнике и послушать интересные охотничьи истории более опытных коллег. Бывалые рассказали, что впереди у них еще один день непростой дороги до оленьего урочища. Там наверняка их ждет большая удача. Раньше в этих местах охотники всегда успешно охотились на северного оленя. Молодые охотники с большим вниманием слушали советы своих коллег, непосредственно касающихся особому чутью и осторожности этой желанной добычи...

Несмотря на трудную дорогу и мороз, который норовил забраться под легкую одежду, охотники улеглись довольно поздно. Но все интересные охотничьи истории нельзя рассказать за единственный короткий вечер. Пришла пора укладываться на ночлег. Хотя все от души напились терпкого и горячего чаю, который взбодрил уставших людей, но жиденький супчик с мясом дикуши голода нисколько не утолил. Большинство охотников разместились в палатках, только двоим самым молодым парням придется ночевать возле костра и поддерживать огонь до самого утра. Многим приходилось не один раз ночевать зимой возле «нодьи» - замечательного охотничьего костра, который позволяет любому путешественнику не замерзнуть в долгую зимнюю ночь. «Хранителям» огня тоже не раз приходилось таким образом спасаться от холода, поэтому они через некоторое время, дождавшись обильных углей, передвинули огонь вместе с углями на другое место. Еще в светлое время были заготовлены три достаточно солидных по толщине обрубка лиственницы длиной около 2-х метров, два из которых уложили прямо на угли, между ними сверху положили еще один - самый толстый. Место старого костра тщательно вымели от углей и уложили на него ворох лапника. Вскоре в морозном воздухе почувствовали приятный смолистый запах. Затем напротив «нодьи» с противоположной стороны положили ворох стланика, ветки которого были воткнуты прямо в снег, который будет ночью играть роль теплового экрана. Теперь можно и укладываться в «люлю». Сверху охотники закрылись куском старого брезента, от прогретой за несколько часов земли шло приятное тепло, теперь несколько часов можно спать совершенно спокойно...



В палатках рядом раздавался разноголосый храп уставших от непростой дороги охотников, там люди согревали друг друга только своими телами. Иногда кто-то осторожно выходил в морозную ночь, чтобы освободиться от выпитого в большом количестве чая, затем быстренько возвращался обратно. На небе ярко сверкали мириады звезд, полная луна освещала своим холодным светом тайгу, было морозно и холодно. Охотники использовали этот короткий отдых и неспокойный сон, ведь, на завтра им предстоял очень трудный путь...

"В прошлое лето он убил сорок восьмого медведя.

По селению ходили разговоры, что на этом он бросил опасное занятие. В подтверждение слухов медвежатник всю осень не выходил на охоту. Лето нынешнего года началось с того, что высоко удойная корова колхозного бухгалтера, приехавшего с Украины два года назад, не вернулась в посёлок. На другой день её нашли в полу километре от крайнего дома. Тех, кто видел останки коровы, охватил панический страх. Гонимые ужасом, они прибежали в посёлок и наперебой стали рассказывать об увиденном. И весь посёлок направился в лес смотреть следы ночного разбоя..."
В. Санги

Вот, наконец, незаметно подкрался ранний рассвет...
Начала заниматься робкая заря, как бы не хотелось еще полежать немного, дождаться, когда тебя, наконец, кто-нибудь позовет к столу и жаркому костру. Однако, нужно вставать, помогать костровым, идти за дровами, собираться в дальнюю дорогу и т.д. Охотники быстро собрали палатки, собрались вновь у жаркого костра, чтобы ухватить тепла и опалить свои желудки огненным кипятком. Когда рассвело полностью, кто-то рассмотрел неподалеку следы от лесного бродяги медведя=шатуна. «Нормальные» медведи давно расположились в своих берлогах на долгую зиму и «сосали» уже свою лапу. Крупный (судя по следам) медведь по каким-то причинам не успел залечь в берлогу, поэтому был обречен шарахаться по тайге. Раньше наверняка с ним повстречался бы профессиональный охотник и «отрегулировал» поголовье. Очевидно, дым от костра привлек зверя, но жаркий костер не позволил шатуну разобраться с непрошеными гостями и зверюга ушел по добру по здорову...

http://aborigen.rybolov.de/img/medwed2.jpg

Молодые охотники, кто был в настоящей тайге впервой, представили на миг, как матерый зверь мог задрать любого из них сонного. Более опытные аборигены успокоили молодых охотников, как правило любой медведь редко нападает на группу, тем более, если в лагере горит постоянно хороший костер. Полностью рассвело, были сборы недолги, впереди предстоял непростой путь по тайге. Иногда впереди идущие поднимали выводки рябчиков, доверчивые молодые петушки наивно провожали своими взглядами людей, совершенно их не боясь. Ближе к обеду решили сделать короткий привал, ограничились только горячим чаем. По пути все чаще стали старые и свежие следы оленей, которые стремились в богатые ягелем угодья. Встречались также иногда немногочисленные следы росомах, санитаров тайги.

Когда группа прошла десяток км, утренний мороз начал спадать, хотя, никому не было холодно на ходу, так как согревала ходьба. Сделали короткий перекур без костра и чаю, боясь подшуметь очень осторожного оленя. Еще несколько км по тайге и покажется «Оленье урочище», где, возможно, охотников ждет удача. Незаметно поднялся небольшой ветерок, закачались в начале верхушки елок, стала падать «кухта» за шиворот (косматый иней на деревьях, куржевина, с веток), солнце скрыли тяжелые облака. Охотники осторожно продвигались в сторону урочища, они крепко сжимали свои ружья в надежде, что удача сегодня не обойдет их стороной. Напряжение нарастало, ветер усиливался с каждой минутой, вдруг, неожиданно пошел густой снег. Крупные хлопья падали непрерывно с неба и быстро укрыли сплошным белым покрывалом всю землю.

Впереди стало немного светлее, несмотря на усиливающийся снег и ветер. Кто-то из опытных охотником определил, что они дошли, наконец, до своей цели. Прошли еще несколько сотен метров вперед, все заметили, что снег перед ними весь перекопан, здесь совсем недавно «копытили»(кормились) олени. Звери ушли совсем недавно спокойно и без паники, значит, не учуяли охотников. Это внушило уверенность, что охота будет удачной. А пурга между тем все усиливалась, нужно было искать более спокойное место для предстоящего ночлега. Единогласно решили - нужно возвращаться в глубину тайги, во-первых, чтобы не спугнуть табун, во-вторых, в тайге под защитой деревьев гораздо спокойнее и можно переждать любую непогоду. Сказано - сделано. Погода как будто просто сбесилась: ветер норовил забраться под кухлянку (Кухлянка – меховая глухая куртка, в основном двойная) каждого, чтобы выгнать остатки тепла. Группа углубилась достаточно глубоко в тайгу, здесь было значительно тише, чем в оленьем урочище. Отработано и быстро были установлены обе палатки, поблизости удалось свалить две сухостойные листвянки для жаркого костра.



Вскоре на поляне, защищенной от сильного ветра, запахло дымом. Между тем, пурга разыгралась не на шутку. Костер, как правило, объединяет. Кто-то из бывалых охотников припомнил место, где в прошлом году им сопутствовал успех. Охотники в тот раз добыли здесь несколько оленей. Предстояла голодная ночь, это было всем охотникам совершенно понятно. Поэтому предложение одного из охотников попытаться найти под слоем снега несколько копыт для супа было встречено положительно. Предусмотрительно на огонь были поставлены пара котелков с водой. Два охотника решительно встали и направились к месту, которое они прекрасно запомнили. Кто-то с сомнением, кто-то с надеждой посмотрел им в след. Когда костер достаточно разгорелся и пару раз закипела вода в котелках, наконец появились «кормильцы»... Видно было как они чертовски устали оба. Охотники стряхнули снег со своей одежды, облегченно сбросили со своих плеч «поняги» (Поняга – дощечка с плечевыми ремнями для переноски добычи) и вначале попросили горячего чаю. Выпив по кружке обжигающего напитка с чагой, охотники вытряхнули несколько копыт на снег. Все радостно начали очищать это подобие на пищу от остатков шерсти и грязи. Казалось бы, разве можно выпарить какие-то калории для отощавших от голода людей из сомнительного качества остатков от прошлогодних трофеев... Но, голод не тетка, как говорится, охотники просто надеялись обмануть свои пустые желудки. Возможно, вскоре их всех ждет большая удача, а голодный охотник более удачлив, чем сытый и ленивый...

«Вначале я гоняю чаи, затем чай гоняет меня...»

Юмор с «Русского Радио»



Бывалые охотники опалили вначале копыта на огне, затем проскоблили их острыми ножами до белизны, теперь можно «заправлять» суп. Далее только нужно было иметь терпение и полоскать свои желудки горячим чаем. Через некоторое время в воздухе все почувствовали какой-то не очень приятный запах, на который никто не стал обращать внимание. У всех перед глазами стоял полный котел наполненный свежим мясом. Когда варево после неоднократных подливаний воды в котелок показалось всем уже полностью готовым для употребления, самые решительные смело зачерпнули по кружке из котелка и начали осторожно пробовать эту «вкуснотищу». Видно было, как все ждали оценки с нетерпением от смельчаков. После нескольких обжигающих глотки глотков «решительных» не у кого не осталось даже малейшего сомнения в качестве «варева». «Будешь много сомневаться – останешься голодным..» Эту рыбацко-охотничью истину каждый усвоил с самого раннего детства. На короткое время у костра смолкли все разговоры, каждый стремился быстрее проглотить эту «болтушку», как-то отдаленно напоминающую похлебку. Разумеется, никаких калорий молодые организмы не получили, но свои желудки охотники обманули в очередной раз. Всех согревала мысль, что где-то, возможно поблизости, есть много знатной дичи, от великолепного мяса которой они еще не отвыкли… К тому же на костре всех дожидался котелок крепкого чая настоянный на чаге.

Между тем пурга набирала силу, деревья раскачивались и сгибались под напором сильнейшего ветра, снег уже был по щиколотку, пора было подумать о полноценном отдыхе. Охотники подбросили дров в костер, чтобы он устоял под напором пурги, впереди их ждала долгая и холодная ночь. Все старались сохранить остатки тепла, полученное возле огня. Кто хоть раз ночевал в сахалинской тайге зимой при прохождении подобного тайфуна, тот знает, что непогода может продолжаться несколько суток. И горе тому, кого непогода застала далеко от «жилухи», если к тому же у охотника нет с собой палатки и спальника, он практически обречен…

Однажды поздней осенью мне тоже пришлось блуждать по тайге в течение нескольких суток. Пришлось пережить несколько холодных ночевок в шалашах, построенных на скорую руку. Главное, на мой взгляд – не потерять присутствия духа и настойчиво идти к поставленной цели…

В палатках вначале было относительно тепло и уютно, но вскоре напористый и наглый ветер выгнал теплоту, люди теснее прижались друг к другу. Лишь иногда кто-то на короткое время поднимался и выходил наружу, «похлебка» и чай «просились» наружу… Ночь продолжалась бесконечно долго, под утро одна палатка не выдержала напора ветра и снега. Веревки лопнули от непомерной тяжести, всех привалило брезентом и снегом. Пришлось заниматься вновь «благоустройством», т.к. снаружи пурга и не думала утихать. Костер давно уже «сдался» и не подавал никаких признаков жизни. Нужно было его оживлять, организмы требовали хоть какого-то тепла. Кто-то начал вновь укреплять палатку, кто-то начал «колдовать» с костром, жизнь продолжается…



Когда костер, наконец, разгорелся, к огню подтянулись все охотники. На огне стояли уже два котелка с традиционным чаем, пока все не напились обжигающего ароматного напитка, никто не раскрыл рта. Старший окинул взором лица своих односельчан, кругом утомленные и не выспавшиеся лица, все ждут от него самого правильного решения. А решения пока никакого нет, пока не закончится пурга, не стоит даже трогаться с места, иначе будет хуже... Нужно ждать, когда утихнет пурга... Однако, самые нетерпеливые начали задавать неудобные вопросы... Аксакалы спокойно и без истерики рассудительно и аргументированно постарались рассмотреть сложившуюся ситуацию...

Если рискнуть и попробовать разыскать такую желанную дичь в такую круговерть, то возможны только три варианта...

Первый - собраться на охоту и спугнуть табун, хотя, возможно и взять одного-двух зверей, что очень маловероятно...
Второй - просто замерзнуть в тайге, во время этого тайфуна...
Третий - набраться терпения и дождаться прекращения бурана...

Видя, что пурга не собирается утихать даже на минуту, самые горячие и нетерпеливые согласились с доводами самых опытных охотников...

За ночь выпало довольно много снега. Для охоты на копытных по свежему снегу гораздо легче подойти на верный выстрел к добыче. Но ветер не собирался пока менять направление и все также настойчиво и тупо дул в сторону ушедшего табуна. Все решили единогласно: нужно ждать столько, сколько нужно, т.е. пока не закончится этот буран... Поэтому кто-то пошел за дровами, кто-то вновь поставил котелки, наполненные снегом, на огонь. Вчера копыта после супа были выброшены куда-то поблизости в снег. Самый решительный отыскал их в сугробе и по новой «зарядил» в один из котелков. Вскоре вновь в воздухе все почувствовали какой-то неопределенный но «пищевой» запах, отдаленно напоминающий что-то давно забытое. Ждали очень долго, надеясь, что чем дольше варить копыта, тем вкуснее получится бульон. Все-таки чай, настоянный на чаге, всегда выручал этих непритязательных к бытовым трудностям и очень терпеливых людей. Сколько раз охотникам удавалось обманывать свои неприхотливые желудки, знают только они сами...

Еще один день прошел в ожидании хорошей погоды. Никто не отходил далеко от лагеря, лишь иногда охотники парами заготавливали дрова неподалеку. Было очень просто заблудиться буквально в нескольких десятках метров от костра. К вечеру, наконец, тайфун начал терять свою силу. Снег практически прекратился, елки и лиственницы перестали «кланяться» сильному ветру, казалось, что вся тайга ждала пробуждения после непогоды. На лицах охотников тоже появилась надежда… Выручал огонь от жаркого костра и нескончаемые рассказы бывалых охотников о своих былых и успешных похождениях. Незаметно накатил вечер, буран совсем стих, лишь иногда шалунишка ветер «бросался» снежками в лица охотников, намекая на хорошую предстоящую погоду. Как будто хотел извиниться за предоставленные временные неудобства…

Перед сном все вновь собрались у жаркого костра.
Умудренные опытом и самой Жизнью старшие охотники коротко сказали, что наверняка завтра утром всех ожидает небывалый успех. Необходимо только все делать организованно и продуманно, над стратегией предстоящей охоты «аксакалы» размышляли все это время. Самое главное: выполнять все команды, еще раз проверить свое оружие (особенно боеприпасы), при появлении оленей действовать сноровисто в соответствии с ситуацией… Стало совсем темно, у костра осталась только молодежь, не «нюхавшая еще пороха»...

Продолжение следует...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1097130 - 09/02/16 10:44 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Катим дальше...

Стало совсем темно, у костра осталась только молодежь, не «нюхавшая еще пороха». Долго еще сидели охотники у огня, каждый думал о своем…Кто-то о своих родных, которые остались голодными в поселке, надеясь на ушедших далеко в тайгу охотников. Кто-то вспоминал свои охоты (удачные и не очень), ведь, таежники начинают охотиться часто очень рано, обычно в составе более опытных напарников. Все надеялись на предстоящий успех…

Пора было устраиваться на ночлег…
У костра остался кто-то, кому выпало первому поддерживать огонь. Вскоре из палаток разнесся разноголосый храп полуголодных и смертельно уставших людей. Окончательно разогнало все облака на небе, и появилась луна, которая залила всю тайгу холодным и безжизненным светом. Бесконечная холодная ночь, наконец, закончилась… Лишь остывающие головешки от жаркого с вечера костра, напоминали о пробуждающемся утре… Самый первый из проснувшихся быстро «оживил» огонь и поставил пару котелков со снегом на враз оживший костер… Остальные тоже зашевелились в предвкушении тепла от костра и горячего чая...



Крупный олень-самец стоял, низко опустив ветвистые стройные рога. Перед ним носился Кенграй. Собака пыталась наскочить сбоку, но хор вовремя наставлял рога. Несколько раз сам бросался на пса, пытаясь поддеть его рогами. Но Кенграй успевал вывернуться.

Пларгун залюбовался оленем. Сразу видно, что дикий олень отличается от домашнего. Домашний более приземист, очертания его спокойные, нрав вялый. А этот высок, стройные сухие ноги "в чулках" ровной белизны, холка взбугренная, и на ней зверовато дыбится серая шерсть. Могучая грудь. Голова изящная. Рога удивительно симметричные, пышные. Нрав крутой. А шерсть будто причесанная. Могучий красавец отвлек врага на себя, дав возможность уйти самкам. Услышав хозяина, Кенграй с новой яростью бросился на хора. Олень сдвинул сухие ноги, пружинисто оттолкнулся и скакнул навстречу. Пларгун вскинул ружье. Надо ударить чуть ниже передней лопатки. Олень мотнул головой, и тут же раздался выстрел. Хор вздрогнул, но не упал -- пошел прямо. Кенграй отпрыгнул в сторону, чтобы не попасть под острые, как топор, копыта. Пларгун полез в карман, но не нащупал патронов. Полез в другой -- тоже пусто. Отчаянью его не было предела, он вспомнил, что, зарядив ружье пулевым патроном, забыл прихватить еще. А олень уже уходил.

-- Ту! Ту! -- прокричал Пларгун, натравливая пса, и сам пустился следом.

Кенграй легко нагнал хора и, не останавливаясь, прыгнул сбоку, схватив за шею. Даже его могучие клыки не смогли удержаться на горле хора, защищенного густой длинной шерстью -- "бородой". Олень повернул в сторону -- по спине текла кровь. Высоковато ударил. Кенграй кашлянул совсем по-человечьи, тряхнул головой, чтобы освободить пасть от набившейся шерсти. И тут же вцепился оленю в бок и так рванул, что ослабевший от ран хор споткнулся и упал, неловко подвернув переднюю ногу. Озверевший Кенграй вскочил на холку оленю, зажал в смертельные тиски шею, придавил голову к земле. Охотник мигом оказался рядом, выхватил нож и, глубоко всадив в нижнюю часть шеи, перерезал горло. Кровь фонтаном брызнула во все стороны. Пларгун стоял над своей жертвой в исступлении, будто хор был повинен в том, что Пларгун боится тайги, как беззащитный ребенок... А кровь лилась. Кровью испачканы руки, одежда, лицо. В крови собака. В крови -- трава и кусты...


В.САНГИ САХАЛИН




Великолепная погода утром встретила проснувшихся охотников, даже она предвещала большую Удачу. Охотники быстро попили пустого чаю, еще раз внимательно проверили свое оружие и боезапас. Настала пора выдвигаться на охоту. Как договаривались, все охотники расположились полукольцом, чтобы охватить всю долину. В центре остались самые опытные таежники. Очень осторожно все одновременно двинулись вперед. Буран практически скрыл все следы табуна. Легкий встречный ветер предвещал Удачу. Охотники «держали» полукруг в пределах визуальной видимости друг с другом…

Вдруг, один из самых опытных охотников поднял руку и этим знаком остановил всю группу. Все напряженно сжали свои ружья и приготовились… Вот это да… Впереди прямо на них не спеша двигались несколько оленей. Звери пока еще не замечали смертельной опасности, наверняка, это были «передовики» табуна. Если они заметят людей, то весь табун мгновенно сорвется и уйдет в сторону… Все замерли на мгновенье, по знаку одного из охотников (об этом договорились заранее…) двое охотников из полу подковы очень осторожно разошлись в стороны, чтобы пропустить табун.

Мой личный опыт охоты на оленей базировался на знании особенностей психологии этих осторожных парнокопытных. Тундровый олень - менее осторожный из-за того, что находится в составе табуна и чутко реагирует на команды вожака при появлении опасности. Олень, который постоянно живет и кормится в тайге, всегда насторожен и готов при любой неожиданности рвануть с места и умчаться в тайгу. Мне приходилось наблюдать неоднократно за этими осторожными животными на воле. Там, где их никто не беспокоит, олени спокойно реагируют на шум снегохода или машины и остаются на месте. Даже под «карканье» пролетающего ворона мне как-то в начале зимы удалось приблизиться к зверям достаточно близко. Тогда я взял из «вертикалки» 16 кл сразу несколько трофеев, успев выстрелить 4 раза, которые все попали в цель…

Два дуплета

Олени медленно приближались к охотникам, иногда кто-то из зверей останавливался на короткое время и «копытил», чтобы добраться до ягеля. Напряжение нарастало, несколько десятков голов уже попало практически в западню. В этот момент у кого-то из охотников просто не выдержали нервы. Неожиданно прозвучало два выстрела и пара «рогачей» легла на девственно белый снег. Что тут началось… Весь табун устремился вперед навстречу опасности. Десятки, а может быть и сотни голов подняли целое облако снега над собой… Почти одновременно загремели выстрелы со всех сторон по пробегающим мимо оленям.




Канонада закончилась очень быстро, напуганные олени на махах уходили от смертельной опасности. Люди оказались в этот раз хитрее и опытнее, чем осторожные вожаки тысячного табуна... Теперь можно было подсчитать трофеи. Небывалый успех был выстрадан в этой непростой охоте и был наградой охотникам . На снегу беспорядочно лежали десять великолепных трофеев… Кроме этого, судя по оставленным следам, вместе с табуном ушло минимум 2-3 подранка.... Некоторые из охотников сразу же приступили к снятию шкур и разделке трофеев. Закипела работа, кто-то занялся разведением костра, ведь впереди предстоял великолепный обед из диетического мяса. Вскоре в котелках «забулькал» кипяток с нежными ребрышками и требухой. Кто-то между делом успевал наслаждаться деликатесами: языками, почками, сердцем и т.д. Таежники просто отрезали своими острыми ножами кусочки свежей печенки или мяса прямо возле своих губ. Некоторые пили еще горячую кровь, они хорошо знали, что этот «напиток» прекрасно прогоняет усталость и восстанавливает силы…

«Время, когда бьют оленя, составляет в семействе остяка праздник и возбуждает особенное удовольствие во всех членах. Тут, в самом деле, открывается кровавое пиршество. Вокруг оленя, заколотого так, что вся кровь его остается в его внутренности, ободранного и вскрытого, толпится все семейство, старый и малый; с ножами в руках, все с жадностью вырезают и едят теплое мясо, обмакивая обыкновенно в дымящуюся кровь или запивая его. Нужно притом удивляться, с каким непостижимым искусством они отрезают ножом около самого своего рта вверх к носу куски мяса, захваченного зубами; и так быстро и ловко, что со стороны кажется, что непременно заденет за нос. Мясо глотают они кусками, почти не пережевывая, и трудно представить себе, сколько каждый из них может съесть его. Можно подумать, что люди так быстро едят из-за жадности. Но дело тут не совсем в ней. Если употреблять оленину в пищу сырой, то ее действительно необходимо есть тотчас же - "парной". Выражение "парное мясо", принятое в русском языке, в данном случае очень уместно, так как означает, что от мяса идет пар, настолько оно еще теплое и свежее. В этот момент оно имеет совершенно особую нежную консистенцию и вкус, обладает многими полезными свойствами. Все народы Севера знают, что мясо и еще теплая кровь только что забитого оленя не только быстро насыщают, но и возвращают силы после болезни, длительных голодовок и усталости. Коми-зыряне убеждены, что свежая кровь может исцелить даже больного туберкулезом человека. Ее пьют большими глотками, обмакивают в нее кусочки мяса и ливера - печени и почек. Оленеводы - ханты, ненцы, эвенки - порой пили горячую кровь прямо из шейной вены оленя или смешивали кровь с оленьим молоком… Остывая, оленина теряет нежную консистенцию и вкус почти мгновенно. Вот почему вокруг туши собираются дети и взрослые, сразу и разделывают, и поедают мясо. Ханты и манси сырыми съедают в первую очередь ломтики мяса с ляжек, печень, легкие и почки, сердце, глаза и даже ушные железы оленя, обмакивая их в свежую кровь…»


http://www.sevprostor.ru/poleznoe-interesnoe/sever/817-eda

Аборигены очень быстро и ловко управились с разделкой туш, вскоре возле костра на разложенных шкурах высилась солидная куча мяса. Все были очень довольны и счастливы. Голодный период закончился, теперь стояла задача; Как доставить все это богатство в поселок? Однако про Это не хотелось пока думать... Некоторые охотники стали доставать свои сокровенные запасы: кто-то для приготовления настоящего таежного супа аккуратно достал горсть риса, кто-то достал головку лука, у кого-то нашлось немного приправы и щепотка соли, самые запасливые не пожалели выделить для общего стола самых последних сухарей. Это был настоящий Праздник "живота"... Вскоре таежный суп поспел, можно было приступить к трапезе... Когда голод был утолен, и все напились горячего чаю, трое самых сильных охотников молча и без лишних разговоров встали, взяли с собой по куску мяса в дорогу и пошли по следу ушедшего табуна за подранками. Остальные начали готовиться к предстоящему ночлегу, заготовили дров, установили на новом месте палатки, эта ночь обещала быть более радостной и сытной, чем все предыдущие. Среди охотников царило небывалое радостное возбуждение, ведь им пришлось вытерпеть столько трудностей и постоянного голода, чтобы добиться такого замечательного результата как сегодня. Все забыли о лишениях, которые пришлись на их долю в течении нелегкого похода... Самые опытные степенно рассуждали о результатах успешной охоты, сидя у жаркого костра и дымя своими трубками. Именно выдержка и трезвый расчет позволил добиться всем такого успеха....




Начало смеркаться, стало значительно холоднее, все с тревогой стали поглядывать вслед ушедшим охотникам, ведь они даже не взяли с собой палатку... Когда окончательно стемнело и на небе показалась робкая луна на горизонте, появились охотники, тяжело нагруженные мясом. Нужно было первым делом напоить чаем прибывших, затем предложить по чашке горячего бульона с кусочками мяса. Когда охотники немного отдохнули и пришли в "себя" от трудной дороги, начались расспросы. Оказалось, что первого подранка следопыты нашли довольно быстро. Крупный бык смог пройти всего пару км по следу табуна, он был еще живой, когда его догнали преследователи, им даже не пришлось стрелять. Охотники "освежевали" тушу, накрыли ее от ворон и других лесных ворюг шкурой и пошли дальше по следу. Через несколько км олени немного успокоились, начали разбредаться по тундре и "копытить" в поисках корма. Обычно, если по оленям не стреляли, они успокаиваются довольно быстро. В то же время, при подобных стрессах со стороны охотников, табун может без остановки пройти не один десяток километров, уходя от реальной опасности. Очевидно, в данном случае олени в первый раз встречались с такой "нелюбезностью" со стороны Человека. Поэтому охотники догнали "парнокопытных" довольно быстро. Сторожевики, однако, заметили предстоящую опасность раньше охотников... Это было грандиозное зрелище: вполне организованно и без всякой паники весь табун начал уходить от преследователей, бесполезно было его преследовать теперь. Наверняка вожаки уведут оленей в более безопасное место... Только на месте, где еще недавно находился табун, остался серый комочек, это был второй подранок... Охотники быстро "освежевали" добычу, взяли с собой по задней "лытке" от туши, вокруг оставили несколько использованных гильз, чтобы росомахи не приблизились к мясу, и пошли обратно к лагерю... "Своя ноша не тянет..." говорят обычно в таких случаях. Но люди были просто на "издыхании" когда, наконец, добрались до стана со своим тяжелым грузом...




Это самый наглый и бессовестный лесной "ворюга" - росомаха..
Всего один раз мне удалось увидеть эту "нахалюгу" в сахалинской тайге, когда я на маленькой речушке с интересным названием Ясынге (она впадает в Луньский залив) ловил гольца поздней осенью. Росомаха тоже не ожидала нашей встречи, но настолько быстро и грациозно этот зверь исчез в лесу, что я даже не успел выстрелить из ружья...

Пришла пора обсудить результаты сегодняшней охоты и планы на будущее. Разумеется, охота получилась очень успешной, это самое Главное! Бывалые охотники не забыли напомнить про первые выстрелы самых нетерпеливых, ведь, могло получиться так, что весь табун мог изменить направление своего движения из-за неожиданной опасности. Хорошо, что так красиво обошлось в этот раз... Практически все отличились и записали на свой счет достойные трофеи. Еще долго будут вспоминать в поселке все жители об этой успешной охоте. Но сейчас перед всеми стоит не мене важная задача; Как доставить быстро все мясо до поселка? Ведь весь груз придется нести на своих плечах несколько десятков км. Обсуждение затянулось надолго. Кто-то предлагал выделить самых быстроногих и отправить их в поселок без всякой ноши, кто-то настаивал загрузиться максимально всем мясом и двинуться вместе с трофеями одновременно. В результате жарких споров (хорошо, что не было "огненной воды") было принято одно единственно правильное решение. Утром 4-5 самым сильным охотникам вернуться за оставленными "подранками", если не принести вовремя это мясо - оно непременно пропадет очень скоро. А ведь там оставлено более 1.5 туши диетического мяса. Росомах не удержат оставленные патроны на добыче: "Голод не тетка..." Одновременно "отрядить" с утра самых быстроногих с минимальным количеством мяса в сторону поселка и вернуться с помощниками. Ведь, рядом лежит "гора" мяса, которое к счастью не может испортиться при отрицательной температуре. Кому-то из самых "слабосильных" охотников непременно нужно остаться в лагере и дождаться тех, кто вернется с мясом подранков... На том и порешили...


http://aborigen.rybolov.de/img/Oleny8.jpg

Еще долго некоторые молодые охотники сидели у жаркого костра, жарили мясо на огне и обсуждали все нюансы сегодняшней замечательной охоты. Наконец, усталость от такого напряженного и успешного дня взяла свое, двое из них остались у костра, добавив в него несколько лиственничных чурбаков. На снег неподалеку от жаркого костра накидали несколько охапок из мелких веток и лапника, ни них постелили по оленьей шкуре. Хотя небо вызвездило, и усилился мороз, ночевка для дежурных предстояла более комфортной, чем в предыдущие дни. Остальные охотники после сытного и обильного ужина уже давно давали «храпака» во всю силу своих легких. Костра хватило всего на пару часов, один из дежурных вновь оживил огонь и быстро спрятался от мороза под шкурой. Наконец, «зарозовел» долгожданный рассвет на востоке, пора было ставить котелки с мясом и чаем на огонь. Постепенно вся группа расположилась вокруг костра, кто-то наслаждался вкусными ребрышками, запивая мясо обжигающим бульоном, кто-то не поленился заняться добыванием костного мозга из крупных трубчатых костей. Уман - сырой (замороженный) костный мозг из трубчатых костей ног оленя, являлся для большинства северных народностей одним из самых вкусных деликатесов. Как известно, это кушанье было самым желанным после успешной охоты на копытных.

Но самые опытные и умудренные опытом таежники хорошо знали, что перед дальней и тяжелой дорогой необходимо запастись жиром, и желудок будет не тяжелым и калорий хватит на всю дорогу. Поэтому двое из них занялись приготовлением "сулюкты" - традиционное кушанье северных народов из кишков дикого или домашнего оленя. Для приготовления этого кушанья берется несколько "метров" очищенных от содержимого кишок. Кишки нарезаются на доли по 10-15 см, затем каждая часть выворачивается наружу и тщательно промывается в воде, желательно в теплой. На огонь ставится котелок с водой, добавляют щепотку соли, когда вода закипит, в котелок закладывают несколько "колбасок" этого кушанья. Несколько минут кипения, и деликатес подается к столу. "Сулюкту" нужно кушать только огненно горячей, практически это внутренний жир и очень калорийный продукт. Для неподготовленного желудка это серьезное испытание... Можно еще добавить, что после употребления этого таежного деликатеса нельзя категорически пить сырую воду - только крепкий чай. Иначе гарантирован жесточайший понос...

Наконец, все охотники плотно и сытно покушали и напились крепкого чаю. Пора было трогаться в дальнюю и трудную дорогу. С мясом оставили двух, самых опытных и надежных. Остальные максимально загрузились мясом, взяли в дорогу одну палатку и пару котелков, вот, теперь можно трогаться.

Продолжение следует...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1097840 - 11/02/16 04:10 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Самоделкин5 Оффлайн


Зарегистрирован: 30/12/10
Сообщения: 5812
Откуда: п. Новый
Отличный рассказ. Нахожусь под сильным впечатлением. Я на такое что совершили герои рассказа и в лучшие годы был не способен. Может и не поверил бы тебе если бы сам однажды не столкнулся с феноменальной способностью переносить холод представителем малочисленной народности.
Служил в армии в одном взводе с ульчем, может я и не правильно склоняю, он себя называл ульч, и говорил что их всего триста человек (я не проверял эту инфу). Он всегда ходил зимой слегка чмо напоминая, всегда застегнут на все пуговицы, уши у шапки опущены, на руках всегда ватные рукавицы, старался быть в бушлате и ватных штанах. Амурская область, город Свободный, в разгар зимы морозы до минус 45. Отправляют нас на учения. Там лагерь, поставили палатки, печки, изготовили нары, плюс очень много матрасов и одеял. В общем жить можно если за печкой следить.
Первое дежурство как молодому мне досталось. Спать хочется смертельно, но надо дежурить всю ночь, и это после целого дня пути и обустройства лагеря. Чувствую что не вытяну. Ладно, снимаю бушлат и ватники, ложусь возле печки на дрова и баиньки. Печь только прогорает так я сразу просыпаюсь от холода и подкладываю дрова. Ночь прошла хорошо, утром летеха объявляет мне благодарность и дает целый день отдыха что бы я выспался.
На следующее дежурство попадает ульч. Спрашивает у меня совета как лучше топить, ну я ему и рассказал о своей методике.
Он следует моему совету и укладывается спать на дрова в одной гимнастерке. А мы вповалку на нары, укрылись кучей одеял, спим. Среди ночи просыпаюсь от холода, печь наверно погасла, окликаю бойца - тишина. Вот думаю сученок, в самоволку за самогоном сбежал, но ничего сейчас вернется и затопит печь. Через некоторое время уже все проснулись, кричат дежурного, бесполезно. Ладно, делать нечего встаем что бы затопить печурку, и охреневаем от увиденного - Дяфу (такая у него фамилия) лежит на дровах весь покрытый инеем, и гимнастерка, и лицо. Замерз насмерть, однозначно. Мы стоим в печали, а лейтенант с досады пинает это тело. Его можно понять, ему отвечать за эту нелепую смерть. И тут чудо:- труп оживает, протирает от инея ресницы, открывает глаза - а чо, печка погасла что ли? сейчас разожгу, извините. Мы смотрим на него, и даже не замечаем что бы он дрожал от холода, и даже не пытается бушлат одеть. А просто наскоряк зажигает огонь.

Вверх
#1097974 - 11/02/16 11:11 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Самоделкин5]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Самоделкин5
Отличный рассказ. Нахожусь под сильным впечатлением. Я на такое что совершили герои рассказа и в лучшие годы был не способен. Может и не поверил бы тебе если бы сам однажды не столкнулся с феноменальной способностью переносить холод представителем малочисленной народности...


СПБ за развернутый комментарий... ;-)

Действительно, условия Жизни предъявляют часто свои требования по выживанию...
Те же нивхи и ороки на Сахалине удивительно "морозостойкие"... Но отчасти по причине "ненормальной" (для нас горожан) жизни эти народности и живут мало... Мне приходилось видеть как они одеты и обуты зимой и осенью. А если "поддадут" (они слабые к "огненной воде")то падают в сугроб в резиновых сапогах и спят...

Мне приходилось иногда ночевать в тайге поздней осенью и зимой без спальника и палатки...
Но нужно хорошо быть готовым к таким ночевкам (об этом сам наверное знаешь не по наслышке). В первую очередь подготовка к ночевке и надежная одежда (обязательно просушенная). Кроме этого играет большую роль - как сам человек переносит холод. У нас в спальне круглый год открыто окно и не включены батареи отопления. Хотя и жена с Казахстана, но привыкла тоже к холоду (глядя на меня)...

Окончание "эпопеи"...

Да сулюкта - вещь!
Кто не знает - это хорошо промытые и отваренные кишки северного оленя (прошу не путать с потрохами, печеночкой, легкими и прочим). Именно кишки! Очень жирная , питательная и вкусная вещь! Главное сырую воду не пить после... Приседать устанешь!

А еще мне понравился «уман». Рецепт приготовления прост. Берешь ноги оленя. Снимаешь с них камус на торбоза, а мослы бросаешь в сугроб на морозе до утра. Утром колешь обухом топора и замерзший маслоподобный костный мозг (он же - уман) мажешь на хлеб и ешь!!! Вкус офигенный!!! Детям вместо лакомства пастухи дают. И это правда...


Vlad&K из Владивостока (бывший житель Сахалина)




Первые несколько километров по заснеженной тайге группа одолела довольно быстро, несмотря на солидную поклажу у каждого на плечах. Опытные таежники делали короткую остановку через каждый км, ведь впереди им предстоял очень трудный путь. От каждого валил густой пар, некоторым из молодых охотников хотелось сбросить со своих плеч невыносимо тяжелый груз. Но каждый из них прекрасно знал, что в поселке их ждут с надеждой голодные уже давно родные и близкие. К тому же каждому из них удалось насладиться великолепным мясом и восстановить полностью свои силы. Зимний день очень короток, поэтому решили не останавливаться на дневку. Лишь однажды, во время очередного перекура возле сваленного бурей громадного дерева решили вскипятить чай и немного перекусить вареным мясом. Костер удалось сразу же запалить и поставить на огонь оба котелка со снегом. Так приятно запахло дымом и пошло тепло от огня, не хотелось никуда идти дальше и отдохнуть, как следует от тяжелой дороги. Через короткое время вода в котелке закипела, бросив туда по паре горстей измельченной чаги, нужно было подождать еще несколько минут. Наконец, обжигаясь и отрезая у самых губ острыми ножами холодную оленину, очень быстро утолили свою жажду и голод.




Прозвучала команда;

- Не останавливаться до самой темноты, идем в самом высоком темпе…

День начал угасать, солнце свалилось за высокие деревья, тени стали длиннее, начало подмораживать, но пока еще можно было различить что-то в лесу. Пару раз почти из под ног снимались рябчики, которые решили уже устроиться на ночлег. Беззаботные лесные курочки не улетали далеко и рассаживались на ближних деревьях, недоуменно разглядывая людей, которые не обращали на них никакого внимания. Когда некоторые из охотников стали спотыкаться и падать почти на каждом шагу, прозвучала долгожданная команда:

-- Ставим палатки, разводим костер и готовим ужин...

Люди сбросили опостылевшую ношу со своих натруженных плеч и принялись без раскачки заниматься обустройством лагеря. Можно было немного расслабиться сегодня и приготовиться к ночевке более основательно. Хотя впереди была морозная ночь, радовало душу каждого то, что ночевка предстоит сытная и завтра они доберутся до "жилухи", наконец. Быстро определились: Кто занимается приготовлением пищи, кто готовит необходимый запас дров на всю ночь, кто устанавливает палатку и т.д. Вскоре костер осветил уютную поляну среди вековых деревьев, которые закроют от ветра и мороза уставших смертельно людей. От костра потянуло теплом и очень вкусным запахом от булькающих котелков с бульоном. Несмотря на усиливающийся мороз, возле огня стало тепло и относительно уютно. Рядом разгорался еще один костер, жаром которого решили прогреть землю перед установкой палатки. Пока таежники суетились с установкой лагеря, выглянула луна из-за высоких елок, сразу стало гораздо светлее на поляне. Наконец, все подвинулись к жаркому огню, с другой стороны костер тоже разгорелся, как ему полагается. Можно теперь приступать к долгожданной трапезе. Каждый черпал вкуснейший бульон своей кружкой и подцеплял острым ножом кусок оленины или вкусных ребрышек их бурлящего котелка. Это был полный Кайф!

Какое-то время возле костра слышались только «чмоканья», «сопения» и другие нечленораздельные звуки изголодавшихся и смертельно уставших людей. Никто не отвлекался на посторонние вещи, все были сосредоточены на потреблении жизненно важной пищи. Постепенно пришла «сытость» в желудках и «умиротворение» в головах. Теперь можно было и «поковыряться» острой веточкой в своих «клыках», чтобы убрать кусочки мяса. Когда все насытились и приняли самые удобные позы у костра, пришло время поболтать на свободные темы. Совершенно неожиданно появилась проблема: у большинства охотников возникли трудности с обувкой. Трудная дорога по тайге почти совершенно «разула» всю группу. Ичиги не выдержали хождения пешком по тайге и требовали срочного ремонта или замены. Дальше предстоял еще один день по дремучему лесу. Только у одного из охотников были настоящие резиновые сапоги на ногах.

Поэтому вместо заслуженного отдыха практически всем пришлось заняться ремонтом своей обуви. Хорошо, что кто-то из охотников предусмотрительно взял с собой в дорогу солидный кусок оленьей шкуры, который предназначался для подстилки. Наконец, обувь была подготовлена к дальней дороге, земля под костром для теплой ночевки достаточно прогрелась - можно было со спокойной совестью укладываться на последнюю ночевку. У костра традиционно остались два костровых, которые должны были следить за поддержанием огня всю долгую зимнюю ночь. На прогретое жарким костром место набросали хвойных веток, предварительно убедившись, что под ними нет углей. Затем сверху поставили палатку, в которой сразу же стало тепло и уютно. Разумеется, жара от земли не хватит на всю долгую зимнюю ночь, но выспаться и отдохнуть каждому представится возможность...

Эта ночь была более спокойная, чем предыдущие. Во-первых, охота получилась, лучше не придумаешь, во-вторых, люди, наконец, утолили свой голод и частично восстановили свои силы. К тому же, сегодня мороз был не таким сильным. Да и хорошо прогретая земля замечательно отдавала тепло. Только «костровым» время от времени приходилось добавлять иногда в прогорающий костер дровишек.

На сытый желудок даже самая длинная зимняя ночь не страшна...
У костровых был неоспоримое преимущество: во-первых, хорошо прогретое место для ночевки, во-вторых возможность при желании хлебнуть из котелков, оставленных неподалеку от огня вкусного бульона от мясной похлебки или крепкого чаю. По любому им приходилось периодически подниматься со своей постели и подбрасывать в ненасытный костер дров. Даже самая длинная ночь когда-нибудь должна заканчиваться. На востоке начало светлеть, поэтому костровым нужно наполнить котелки снегом, чтобы приготовить мясную похлебку с мясом и крепкий чай. В палатке тоже зашевелились охотники, все хорошо отдохнули и выспались, впереди им предстоял не простой путь с тяжелой ношей. Времени терять не стали, утренние процедуры, сытный завтрак с обильным чаем, довершили подготовку к выходу... Охотникам предстояло одолеть не менее 20 км по тайге.



Были сборы недолги...
Лишь легкий дымок от прогоревшего костра напоминал о ночевке. Старались идти "след в след", чтобы сохранить силы. В одном из распадков неожиданно передовики заметили малочисленный табунок диких оленей. Ни у одного из охотников не было даже никакого охотничьего азарта, чтобы сбросить тяжелый груз со своих натруженных плеч и попытаться добыть хоть одного "крупнорогатого"... Незаметно группа одолела несколько непростых километров, пора было устраиваться на остановку. Вот и удобное место: сваленная ветром лиственница на берегу не большего звенящего ручейка... Быстро организовали костер, поставили котелки на огонь. Неожиданно кто-то увидел впереди за деревьями несколько людей, которые быстро приближались к охотникам. Это были односельчане из поселка, в этом не было никаких сомнений...

Встреча была очень "жаркой"...
Объятия, расспросы о охоте и положению дел в поселке, тут и похлебка поспела вовремя. Односельчане с большим интересом и вниманием слушали рассказ охотников, восхищались их успехами и между делом управлялись с мясом и бульоном. Когда все насытились, было принято решение отправить вновь прибывших с проводником за мясом. Остальным как можно быстрее двигаться в поселок, где все жители ждали их с нетерпением и надеждой. Эта история завершилась вполне благополучно: с голодом в поселке Вал, который переводится как "Удача" удалось справиться благодаря удаче и настойчивости охотников.



Это фото просто вставил для "колорита", сфотографировались возле кучи наваги с сыном... ;-)

Чуть позже стал лед в заливе Чайво, и появилась возможность зимней рыбалки на навагу и корюшку. Кроме этого можно было охотиться на нерпу...



Жизнь продолжается...

Правда, на местном кладбище в эту зиму появилось еще несколько десятков свежих могил...




Отредактировано Дмитрич (11/02/16 11:19 AM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1099850 - 16/02/16 04:33 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Биттер, Дмитрич.
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1099855 - 16/02/16 04:44 AM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Antonio82 Оффлайн


Зарегистрирован: 22/08/11
Сообщения: 7621
Откуда: Владивосток
Изначально отправлено super.pepelaz
Биттер, Дмитрич.

Биттер - это горькая травяная настойка.
А вот "битте" будет "спасибо". wink
_________________________
"Дорог много, места всем хватит".
Caesar non supra grammaticos!

Вверх
#1100019 - 16/02/16 11:09 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Antonio82]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Antonio82
Изначально отправлено super.pepelaz
Биттер, Дмитрич.

Биттер - это горькая травяная настойка.
А вот "битте" будет "спасибо". wink


Мы с Павлом "птичий" язык понимаем... :-)

СПБ за комментарии...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1100132 - 16/02/16 01:18 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Antonio82 Оффлайн


Зарегистрирован: 22/08/11
Сообщения: 7621
Откуда: Владивосток
Изначально отправлено Дмитрич
СПБ за комментарии...

Bitte!

А вот super.pepelaz'у я неправильно подсказал, запамятовал, правильно будет "Danke". wink


Отредактировано Antonio82 (16/02/16 01:25 PM)
_________________________
"Дорог много, места всем хватит".
Caesar non supra grammaticos!

Вверх
#1100254 - 16/02/16 03:33 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Antonio82]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Antonio82
Изначально отправлено Дмитрич
СПБ за комментарии...

Bitte!А вот super.pepelaz'у я неправильно подсказал, запамятовал, правильно будет "Danke". wink


Ну, если уж совсем правильно (по-немецки) нужно говорить :

"Bitte schоеn"...

Так и по-немецки скоро будем "шпрехать"...

Еще раз СПБ, мы поняли... :-)

Счастливый случай


«Многие считают медведя добродушным, неуклюжим
увальнем, который нападает на человека, поднявшись
на задние лапы, и идет на него, подставив под пулю
грудь. Если охотник будет надеяться на эту нелепость,
то он погибнет при первой же встрече с ним.
В действительности медведь очень ловкий,
сильный и коварный зверь с исключительно быстрой
реакцией».


Ю. А. Герасимова

«Охотничьи самоловы и самоловный промысел»


Стоя возле костра и помешивая в закопченном, видавшем виды ведре кипящую шурпу, я услышал громкий смех своих товарищей. Я повернулся и увидел их, идущих быстрым шагом по галечному берегу одной из самых красивых рек Якутии — Дянышке. Парни о чем-то громко говорили, жестикулировали и хохотали во весь голос. Я знал их как суровых, немногословных охотников, поэтому повод к такому веселью должен был быть необычайный.

— Привет, — стараясь перекричать шум горной реки, приветствовал я их издалека. Мне хотелось поскорее узнать причину их веселого настроения. — Как петли?
— А ты у Голдыря спроси, — смеялся мой брат Миша.
— Серега, что случилось?
Но друзья не спешили рассказывать. Сняв свои рюкзаки и патронташи и не переставая посмеиваться, они потребовали сначала накормить их. Я собрал стол, разлил в миски шурпу. После обеда мои товарищи немного успокоились, но как только их взгляды пересекались, они как будто вспоминали что-то и снова начинали посмеиваться.
— Братка, ты налил бы нам по маленькой, — попросил Миша, — за то, что мы сегодня установили мировой рекорд по бегу в болотных сапогах по пересеченной местности.
Они опять рассмеялись, да так, что один упал с чурки, на которой сидел. Я достал бутылку «Столичной» и налил всем по четверть кружки.
— Ну, за спорт! — произнес Сергей.
— Вы долго еще будете придуриваться? — обиделся я. — Что у вас там случилось-то?

И они, хохоча и утирая выступавшие слезы, перебивая друг друга, рассказали историю, которая с ними произошла.
Встав рано утром, они решили проверить петлю, поставленную накануне на лосинной тропе, которую нашли три дня назад в километре от нашего лагеря. Подходили осторожно. Еще издали они заметили сломанные деревца в том месте, где была насторожена петля. Поняли — лось попался. Самого лося видно не было, жив он или нет, оставалось не ясным. Зная по опыту, насколько опасен зверь в таком положении, раньше времени себя обнаруживать не стали, продолжая скрытно подкрадываться.
Каково же было их удивление, когда, выглянув из-за огромного выворота, надежно скрывавшего их от зверя, они увидели матерого медведя, пытавшегося утащить их лося. Медведь, занятый попытками сдвинуть с места привязанного металлическим тросом лося, ничего вокруг не замечал. Он злился оттого, что не мог справиться с тушей, рычал, иногда мотал головой и даже ударил лапой трухлявый пень.
Ружья были заряжены пулями, расстояние — не больше тридцати метров. Решили стрелять. Михаил, имевший на своем счету трех убитых медведей, жестом показал Сергею: «Стреляй ты». Сергей, никогда не охотившийся на медведя, заметно волновался. Мушка уже замерла на груди медведя, когда тот заметил движение за выворотом и без всякой подготовки неожиданно бросился бежать. Медведь успел сделать три прыжка вверх по склону распадка, прежде чем раздался выстрел. Косолапый споткнулся и упал. Он лежал в такой же позе, как обычно на полу лежат шкуры медведей — распластавшись по земле.

Охотники подошли сначала к лосю, осмотрели, убедились, что медведь его не погрыз, и только после этого направились к медведю. Тот не подавал признаков жизни. Решили покурить. Сняли рюкзаки, ружья поставили к дереву, чтоб не мешали. Докурив сигарету, Сергей подошел к медведю, намереваясь перевернуть его на спину, в удобное для снятия шкуры положение. Но стоило ему дотронулся до лапы косолапого, как тот мгновенно вскочил на ноги.
Все произошло быстро и неожиданно. Охотники без оглядки кинулись по тайге, не разбирая дороги, в одну сторону, медведь с такой же скоростью убегал в другую.

Через некоторое время обессиленные, тяжело дыша, они упали на мох и стали постепенно приходить в себя. Отдышавшись, решили вернуться за ружьями. Шли, озираясь по сторонам, с ножами в руках, постоянно останавливаясь и прислушиваясь к малейшему звуку. Медведя на месте событий не оказалось. Они успокоились, покурили и решили идти в лагерь за топором и мешками.

Подходя к лагерю, друзья развеселились, подтрунивая над собой.
— Представляешь такую картину, — смеялся Сергей, — ты видишь, как в сторону лагеря бегут без ружей два отважных охотника, снося на пути мелкие деревья и кустарники, а за ними… никто не гонится.

Конечно, хорошо то, что хорошо кончается. Но могло быть и иначе, ведь не зря говорят: «В тайге смерть бродит к человеку ближе, чем в другом месте».

Н.Решетников Нвсб


Отредактировано Дмитрич (16/02/16 03:34 PM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1100272 - 16/02/16 04:05 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
SEMEныCH Оффлайн


Зарегистрирован: 29/08/13
Сообщения: 2135
Откуда: Владивосток 1ая речка
Хотел сказать Дмитричу за отчеты : Данкэ Шон wink , однако , видать , Большим Спасибом обойдемся grin
_________________________
Того , кто не по зубам , едят глазами и сплетнями .

Вверх
#1100554 - 17/02/16 12:06 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
мухенский турист Оффлайн
неслучайный

Зарегистрирован: 01/12/15
Сообщения: 90
Медвежатники , блин..... grin grin grin

Вверх
#1100690 - 17/02/16 08:01 PM Re: С тайгой наедине... [Re: SEMEныCH]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено SEMEныCH
Хотел сказать Дмитричу за отчеты : Данкэ Шон wink , однако , видать , Большим Спасибом обойдемся grin


Намек понятен, Семеныч... :-)

По поводу петель и других "прибамбасов" полу браконьерских хочу сказать... В основном все события, которые так красочно описывает мой друг Решетников, произошли очень давно (несколько десятков лет назад)... Преимущественно в Якутии...

В этих краях эти все снасти довольно часто применялись местными охотниками и рыбаками... И никто не делал "трагедии" из этого...

В сегодняшней жизни мой тезка очень бережно относится к Природе (живет в Нвсб)... Можете мне поверить просто на "слово"...

Поэтому, прошу всех не судить строго, ИМХО по настоящему талантливого (и по вашему мнению тоже) писателя, рыбака и охотника...

Пожелаем ему новых повестей и историй...



_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1102508 - 23/02/16 03:21 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Дмитрич, с праздником защитника отечества. Выложи чего нибудь в честь этого пожалуйста.
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1102795 - 23/02/16 03:29 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Дмитрич, с праздником защитника отечества. Выложи чего нибудь в честь этого пожалуйста.


Искреннее СПБ за Поздравление... Хотя, так сложились звезды - мне не пришлось охранять "рубежи" Родины (по состоянию Здоровья) из-за серьезной травмы на спорт. соревнованиях... Считаю, что защищать свою Родину и добиваться ЕЁ Могущества можно и другими доступными средствами: своей работой, посильной помощью непосредственным защитникам и т.д.

Однако, мой сын служил в Погран. Войсках на Сахалине. На нескольких заставах я был неоднократно, был лично знаком с руководством Сахалинского Пограничного Отряда и со многими его офицерами. С некоторыми из них я дружил. Я видел наяву в каких условиях проходит служба по защите священных рубежей Родины. Часто и бескорыстно помогал всеми возможными способами и средствами нашим защитникам. Приходилось просто элементарно привозить на какие-то заставы и учебные пункты краску, обои, гвозди, зап. части к технике, ремонтировать самому и с помощью своих подчиненных радиолокационные станции и т.д.Однажды даже отдал тушу медведя на общий котел, так как солдатикам надоела рыба и икра... Помогал через местные СМИ освещать службу пограничников, т.к. имел возможность делать это по сетям КТВ (которые возглавлял) и с помощью ГТРК "Сахалин", эта компания была одним из учредителей КТВ (кабельного ТВ).

Уже давно на Сахалине упразднены все пограничные заставы и демонтировано все военное оборудование, как не нужное... Никто на Сахалин не собирался "нападать", "шпиёнов" тоже не ловили практически никогда. Сейчас погранцы на судах занимаются охраной границы от "бракашей" в основном...

Все-таки идя на встречу "пожеланий" трудящихся попытался найти подходящий случаю материал из своего Архива... Возможно, этот материал покажется кому-то "негативным", но я не преследовал Эту цель...
Ничего я не выдумал, можете мне поверить на слово...

Погранцы


Речь пойдет о браконьерских делах по существующим и сегодня ныне действующим ЗАКОНАМ....
В нашем небольшом городке, расположенном на западном побережье Острова, как и везде на Сахалине, была расположена пограничная застава. Бойцы тренировались в стрельбе, задержании несуществующих, но виртуально присутствующих, нарушителей Границы и т.д. Могу сказать, что сегодня все Заставы полностью упразднены за ненадобностью, так как на протяжении нескольких десятков лет на Сахалине не было обнаружено и задержано ни одного нарушителя границы. Разумеется, у руководства сахалинского погранотряда имеется своя статистика... Представьте на миг, сколько государственных, читай, наших с вами денег, было выброшено просто на ветер...

В нашем городке все друг друга знали и часто общались друг с другом, независимо от занимаемого статуса. Я был хорошо знаком с начальником заставы: с друзьями приходил попариться, оказывал кое-какие мелкие услуги и помощь. Кроме этого, командир был моим земляком из Сибири.



Иногда мы вместе выезжали на близ расположенную речушку за первым лососем – симой. Нужно разъяснить, что в середине семидесятых годов существовала «талонная» система. Кто жил в это время в Союзе, тот знает, что все, буквально товары народного потребления, от презервативов до подсолнечного масла, этот самый народ получал по карточкам. Да, в магазине можно было купить в то время соленую кету или горбушу, представьте себе, что пошел в реки первый лосось, а его не моги поймать. Ни по лицензии, ни купить в магазине.

В тоже время, «кодла»: лица, приближенные к администрации, менты, рыбники и т.д. могли беспрепятственно ловить эту рыбу к своему столу. Пограничники в то самое «славное» время тоже жили не очень сладко. Поэтому многие начальники застав на свой страх и риск занимались добыванием пищи для своих молодых и здоровых бойцов, так как глупо кормить кашей людей, если есть возможность обеспечить их более калорийной, вкусной и более полезной для здоровья пищей.

Однажды мне звонит начальник заставы и предлагает поехать на речку Новоселку: порыбачить и просто отдохнуть от дел насущних. Грех было отказываться от этого предложения. Приезжаю на заставу, бойцы прямо на территории растянули приличной длины бредешок и штопают дырки. Командир приглашает к себе в «кабинет», на столе стоит пузырек и чашка икры. Употребляем...



Наконец, все готово. Командир делает последние распоряжения замполиту, загружаемся в ГАЗ-66... Ехать всего ничего, около 20 км. Выгружаемся... Командир ставит задачу своим подчиненным: по дороге никого не пропускать, арестовывать по-необходимости, не стрелять, но обеспечить режим полной нашей безопасности...

Надо сказать, что предпринятые меры безопасности были совсем не лишними, так как местный охотовед по неизвестным причинам «пас» начальника заставы. Очевидно, чтобы использовать эту зависимость в своих интересах. Хотя, с местной рыбоохраной у моего кореша было полное взаимопонимание, так как «рыбники» неоднократно обращались на заставу с различными мелкими и более «сурьезными» просьбами: бензин, резина на автотранспорт, иногда огневая мощь при анти браконьерских рейдах и т.д. А этот «придурок» хотел утвердиться в своем, очевидно, положении и показать свою значимость... Теперь можно спокойно приступать к «рыбалке»... Мы с командиром организовали импровизированный стол: огурчики, помидорчики с «заставовской» теплицы, лучок, чесночек, икра, отваренная картошка в «мундирах»... Короче, все «чин-чинарем»... Накатили...



Бойцы между делом расправили бредешок и медленно побрели со старшиной вниз по течению. Двое бойцов шли по берегу с «огневой» поддержкой и дополнительно обеспечивали нашу и свою безопасность... Надо сказать, что сима никогда не являлась промысловым видом в отличие от горбуши. Эта рыба, несомненно, имеет, более высокие вкусовые качества по оценке местных аборигенов. И не собирался мой товарищ продавать эту рыбу населению, и тем самым обогатиться, у него были более «приземленные» задачи: разнообразить, по возможности, стол своим вечно голодным «галчатам», т.е. пограничникам.



В перерывах между «третьей» и «четвертой» мы обсуждали эту тему. «Сверху - стоящим» командирам было совершенно «начихать» на существующее положение с организацией питания бойцов, впрочем, такое положение существовало и много позже на всех, без исключения заставах. Начальники этих самых застав, на свой страх и риск, проявляли инициативу, чтобы обеспечить достаточно калорийным питанием своих подчиненных. Иногда не брезговали даже, мясом добытых местными охотниками медведей.
С нами находился рядом боец с биноклем, который докладывал командиру о каждой выловленной рыбке. Примерно через час «рыбалка» была закончена. Старшина «доклал», что выловлено всего четыре десятка симин. Это был вполне достойный результат. Тем более, что и мы управились с «огненной» водой тоже. Впереди у нас предстояла настоящая пограничная баня... Про это самое особый разговор... Бойцы собрали бредешок, попили чайку, который мы им организовали с пряниками и конфетами. Теперь можно выдвигаться. Подходим к машине, все тихо. Старший наряда докладывает командиру, что никаких происшествий не произошло, все спокойно. Загружаемся, командир ставит задачу: - прямиком на заставу, сам садится впереди.

Выезжаем на «федеральную» трассу, это просто проселочная дорога, про которую «узкоглазые» японцы как-то сказали: - «Мы думали, что русские ездят по дорогам... Нет, они, русские, ездят прямо по Земле»... Патриотичность наша требует возмутиться до самой глубины Души, но Действительность говорит обратное...



Проехали примерно 5-7 км, резкая остановка. Нам в кузове не видно и не слышно, что происходит. Но разговор очень громкий, на высоких тонах... Слышен голос самого Командира: - «Обезоружить этих лиц, надеть наручники и загрузить в автомобиль и доставил для разборок на заставу». Вот это уже интересно...

Подъехали к заставе, ворота заранее открыты, обе машины исчезают на территории. Выгружаемся. «Ба...»: - это старый знакомый в наручниках, т.е. местный охотовед. Все-таки решил «выеб---ться» и «поймать» погранцов. Очевидно, «женилка» еще не выросла... Командир очень строг и отдает четкие распоряжения: - «Этого» -, кивает на задержанного, - «В Трюм, до выяснения обстоятельств»... Водителя и машину отпустить на Свободу. «Бредень на просушку и ремонт, всю рыбу на камбуз» .

История этой басни такова: - «Охотовед провел целую ночь в каталажке, выяснили кто он на самом деле, составили протокол о задержании и отпустили на свободу...» Мы с командиром и его приглашенными друзьями до изнеможения хлестали себя чудесными свежеприготовленными березовыми вениками до самой ночи. «Заставский» повар был просто на высоте с приготовленной симой, я слышал разговор командира с замполита по поводу ужина для его бойцов. Все были накормлены и очень довольны.






Вот такая у нас получилась «рыбалка»...




«7 Ноября – охота на оленей»

7 Ноября– это был один из самых крутых Праздников в Советском Союзе.
К нему готовились, коллективы и предприятия принимали повышенные обязательства, выдавали даже дополнительные талоны на питание. В то «прекрасное» время в основном, все было по талонам, даже сама Жизнь. Могу сказать совершенно «сурьезно», однако, жили люди гораздо больше, чем сегодня. Не могу сказать, в чем тут дело... Одно могу сказать: - относились к простому Человеку гораздо уважительный, чем сегодня. КПСС следило за «базаром», коммунизм для себя они сделали ужо давно, и про «олигафренов» никто даже и не слышал...

За пару дней до этого великого праздника мы встретились с командиром заставы. Попарились, само собой, разумеется, поговорили о делах насущный. Как-то экспромтном совершенно, решили выбраться на охоту завтра. Паек у погранцов настолько мизерный, что плакать хочется навзрыд... Сказано – сделано... Утром приезжаю вместе с надежным другом. Командир отдает последние распоряжения замполиту: - обеспечить безопасность, спокойствие граждан и т.д.

Идем в оружейку.

Командир меня спрашивает: - «Что выбираешь?» Мог бы и не спрашивать.
Я отдаю предпочтение СВД (снайперская винтовка Драгунова)...

1.ТЕХНИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ

1.1. Назначение винтовки
1.1.1. 7,62 мм снайперская винтовка Драгунова является оружием снайпера и предназначена для уничтожения различных появляющихся, движущихся, открытых и маскированных одиночных целей (рис. 1).
Прицел снайперский оптический служит для точного прицеливания из снайперской винтовки по различным целям.

Рис. 1. 7,62 мм снайперская винтовка Драгунова с оптическим прицелом и штыком-ножом:



1 - 7,62 мм снайперская винтовка Драгунова 6В1. сб.;
2 - прицел снайперский оптический 6Ц1. АЛЗ. 812. 000;
3 - штык-нож в сборе 6Х5 сб.
1.1.2. Для стрельбы из снайперской винтовки применяются винтовочные патроны с обыкновенными, трассирующими и бронебойно-зажигательными пулями, а также снайперские патроны. Огонь из снайперской винтовки ведется одиночными выстрелами.
1.1.3. Оптический прицел позволяет вести огонь ночью по инфракрасным источникам, а также при неблагоприятных условиях освещения, когда с открытым прицелом стрелять по целям затруднительно. При наблюдении инфракрасных источников излучаемые источником инфракрасные лучи проходят через объектив прицела и воздействуют на экран, находящийся в фокальной плоскости объектива. В месте действия инфракрасных лучей на экране возникает свечение, дающее видимое изображение источника в виде круглого пятна зеленоватого цвета.

Для производства очередного выстрела необходимо отпустить спусковой крючок и нажать на него снова. После освобождения спускового крючка тяга продвигается вперед и ее зацеп заскакивает за шептало, а при нажатии на спусковой крючок зацеп тяги поворачивает шептало и разъединяет его с боевым взводом курка. Курок, поворачиваясь на своей оси под действием боевой пружины, наносит удар по ударнику, а последний продвигается вперед и производит накол капсюля-воспламенителя патрона.

Происходит выстрел.

При выстреле последним патроном, когда затвор отойдет назад, подаватель магазина поднимает вверх останов затвора, затвор упирается в него и рама останавливается в заднем положении. Это является сигналом тому, что надо снова зарядить винтовку.

Винтовка имеет газовый регулятор, с помощью которого изменяются скорости отката подвижных частей.
В условиях нормальной эксплуатации при смазанных деталях регулятор устанавливается на деление 1. При длительной стрельбе без чистки и смазки и сильном загрязнении винтовки может появиться задержка - неполный отход подвижных частей. В этом случае регулятор переводится на установку 2. Перевод регулятора из одного положения в другое производится с помощью фланца гильзы или патрона.

2.4.2. Для проверки боя произведите четыре выстрела, тщательно и однообразно прицеливаясь через открытый прицел. Стрельбу ведите по черному прямоугольнику размером 20 см по ширине и 30 см по высоте, укрепленному на белом щите шириной 0,5 м и высотой 1 м. Точкой прицеливания служит середина нижнего края черного прямоугольника. По отвесной линии на расстоянии 16 см выше точки прицеливания отметьте мелом или цветным карандашом нормальное положение средней точки попадания при стрельбе с открытым прицелом. Эта точка является контрольной (КТ).

Дальность стрельбы 100 м, прицел 3. Положение для стрельбы «лежа с упора». Для проверки боя винтовки и приведения ее к нормальному бою применяются патроны с обыкновенной пулей со стальным сердечником. Стрельбу производите без штыка-ножа. По окончании стрельбы осмотрите мишень и расположение пробоин, определите кучность боя и положение средней точки попадания.
Кучность боя винтовки признается нормальной, если все четыре пробоины вмещаются в круг диаметром 8 см. Если кучность боя нормальная, определите среднюю точку попадания и ее положение относительно контрольной точки.

2.4.3. Если при проверке боя средняя точка попадания отклонилась от контрольной точки в какую-либо сторону более, чем на 5 см, то измените положение мушки по высоте или корпуса мушки по боковому положению. Если СТП ниже КТ, то ввинтите мушку, если выше - вывинтите. Если СТП левее КТ, передвиньте корпус мушки влево, если правее - вправо.

При перемещении корпуса мушки в сторону на 1 мм при ввинчивании (вывинчивании) мушки на один полный оборот СТП при стрельбе на 100 м смещается на 16 см. Правильность перемещения корпуса мушки и мушки проверьте повторной стрельбой. После приведения винтовки к нормальному бою старую риску на корпусе мушки забейте, а вместо нее нанесите новую.

Вот такие сегодня рекомендации... Обалденное оружие.

Я иногда принимал участие в учебных стрельбах погранцов, причем, у меня были довольно неплохие результаты в стрельбе. Конечно, я выбрал СВД... Мы взяли еще пару автоматов с рожками, бинокли... Все, упаковались. Командир делает последние наставления подчиненным: - «Повышенная готовность, внимательность, бдить...» Садимся в УАЗик и катим на север, где можно найти «олегов». Мы знали, что охотоведы с области вместе с нашим «праведником» частенько выезжали туда и «гусарили» на всю катушку. Почему тогда нам нельзя?



Народ сегодня сидит дома и водку «пьянствует», всенародный праздник все же, горит Душа... По дороге мало машин. Наконец, докатили до нужного поворота, еще несколько км и мы на месте. Пересеченка, были здесь пожары сильные не так давно, только в распадках сохранились небольшие островки леса. Морозец, кое-где в тени лежит снег.

Глуши мотор...

Сразу стало очень, очень тихо. Лишь одинокий ворон прокаркал свою «песню», как будто почуял добычу... Легкий мандраж-трясунец, это вскоре пройдет. Хватаемся за бинокли... Нет, так не бывает. Приехал, увидел, победил... До победы еще далековато, но, почти одновременно мы увидели небольшой табунчик во главе с самцом с громадными рогами. Сумел «самеза» уберечь свой гарем от кровожадных охотоведов и местных браков.

Попер адреналин по организму, мы знаем что нужно делать в этом случае. Самое главное: - «Не нужно суетиться». Спокойно оцениваем ситуацию, капаем в рюмашки, чтобы рука не дрожала. Меня отряжают в поход, моя задача подойти незаметно к табуну, по возможности взять одного-двух-трех, самый оптимальный вариант – четырех «олегов». Нам нужно по одному, это факт, еще не забыть про политрука, еще одного на праздничный ужин для бойцов. Все по честному... Хотел пошутить про «Губу»... Чтобы не оттоптать, но сдержался...

Раз, два, три...

Кто не спрятался, я не виноват... Пока в оружейке командир суетился, я захватил на всякий случай маскировочный костюм. Он был сегодня как раз кстати. Одеваюсь, СВДешку через плечо, пачку патронов в карман, бинокль на шею, пошел.... До стада примерно один км. Захожу с подветренной стороны, значит, это еще один почти км дополнительно.

Вышел метров за триста позади табуна. Хотя старался не шуметь, рогач все равно меня усек, он повернул свои роскошные рога в мою сторону и неспешно повел своих «курочек» прочь от опасности. Можно говорить о гуманности, о здравом смысле и о всех других «сентиментах». Это все забывается на охоте сразу. У меня была непомерная задача – по возможности взять 4 зверей. Кто охотился на этих осторожных оленей, тот меня поймет...

Я старался осторожно подойти поближе к табуну, но бычок всегда был начеку и закрывал своим корпусом по джентльменски совершенно своих подружек. Можно было несколько раз сделать прицельно один выстрел по этому корпусу без проблем, очевидно, я бы не промахнулся. Здравый рассудок подсказывал: - «Не нужно суетиться... Подожди еще...» У меня было конкретное пожелание, отнюдь, не задание: - «Четыре штуки, мы за ценой не постоим...» И ни как не менее... Дело было принципа...

Несколько раз я прицеливался, выбирал убойное место, и дальше преследовал зверей.... Как-то увлекся немного, распутывая следы, так как кое-где снега совершенно не было. Поднял голову, табун пропал из вида, а там было не менее двух десятков голов. Проперся... Обидно... Однако, нужно «идтить»...

Я уже покорился Судьбе, что день оказался не удачным, и даже расслабился немного. Вижу, напротив, мои друзья машут мне руками как паралитики и показывают направление прямо напротив меня. Хотя, до них было несколько сотен метров, мне все стало понятно, особенно, когда чуть позже в небольшом и неглубоком распадке я заметил всю команду. Бык потерял бдительность пока я распутывал следы, все стадо рассредоточилось по низине и спокойно кормилось.

Я осторожно присел на пенек, продышался и успокоился, пусть меня извиняют все зеленые, никаких шансов у зверей в этот раз совершенно не было. Взял на изготовку СВД, прицелился, все нормально. Оптику я не брал в этот раз, винтовка была хорошо пристрелена. Бычка, естественно, я не собирался трогать, пусть дальше «размножается»... Олени кормились и не ожидали никакой опасности.

Я произвел несколько выстрелов и контролировал ситуацию, убедился, что задание свое я выполнил, поэтому стрельбу закончил вовремя. Четыре туши лежало на снегу. Табун ушел под предводительством своего вожака в более безопасное место....

У пограничников на праздники был приличный стол...

PS.Все поняли, что действующие лица и сами истории вымышлены…
Материал предоставлен Saxalinzem


Охотоведа и VIP-браконьеров рассудит СКП РФ

VIP-браконьеры хотят посадить упрямого охотоведа

Прокуратура заинтересовалась «VIP-охотой» Михальчука

Прокуратура Московской области взяла на проверку уголовное дело в отношении охотоведа Мособлохотуправления Александра Довыденко. Как уже сообщал «Росбалт», зимой 2010 года Довыденко задержал vip-браконьеров вместе с добычей, однако в результате ему самому предъявили обвинения. Оценку деятельности высокопоставленных охотников намерен дать и Следственный комитет при прокуратуре РФ. Но с самим охотоведом никто из проверяющих почему-то пообщаться не спешит.

«Росбалт» уже подробно рассказывал об этой истории 1,5 месяца назад. 6 февраля 2010 года охотовед Александр Довыденко увидел, как из леса у садового товарищества «Планер», расположенного в Дмитровском районе Подмосковья, выехала группа мужчин на снегоходах с санями. На них лежали туши лосей, на которых охота разрешена только до 31 декабря. Довыденко попытался задержать мужчин, однако те решили от него скрыться.

В частности, один охотник (позже выяснилось, что это был начальник управления промысловой геологии и разработки месторождений ОАО «Газпром» Геннадий Кучеров) запрыгнул в свою машину и хотел уехать. Охотовед не дал этого сделать, преградив дорогу иномарке. Другой охотник (им оказался сотрудник местного ДРСУ Владимир Киселев) развернул свой снегоход обратно в лес.

«Я бросился наперерез, крикнул «Стоять, охотоинспекция!», а затем произвел несколько выстрелов в воздух. Однако снегоход просто сбил меня. Несмотря на это, я сумел зацепиться за него, машина налетела на большой сугроб, я упал, — рассказал Довыденко «Росбалту». — Я произвел еще несколько выстрелов в воздух, вслед снегоходу, однако он продолжал удаляться». Позже снегоход перевернулся, управлявший им человек получил небольшие травмы. «Он был самым пьяным из всех, еле стоял на ногах, а от экспертизы отказался», — сообщил Довыденко.

Среди задержанных оказался и местный егерь, который сразу объявил, что Довыденко помешал охотиться «очень большим людям». Позже очевидцы утверждали, что в тот день в лесу, помимо топ-менеджера «Газпрома» и ряда местных коммерсантов, находились генерал милиции — начальник одного из ОРБ МВД РФ, глава одного из районных УВД Подмосковья и сопровождавшие их лица.

К месту ЧП съехалось шесть милицейских машин. Но присутствие людей в форме не смущало охотников, которые пугали Довыденко неприятностями, угрожали ему. Охотовед все же написал заявление об имевшем место факте браконьерства, было возбуждено дело по ст.285 УК РФ (незаконная охота).

«После этого мне и в УВД Дмитровского района, и в местной прокуратуре неоднократно предлагали «по-хорошему» забрать заявление, но я категорически отказался», — отметил Довыденко. Далее, по его словам, один высокопоставленный милицейский начальник заявил: «Тогда мы посадим тебя самого». Вскоре угроза начала сбываться.

В марте 2010 года (спустя месяц после инцидента) Владимир Киселев написал заявление в прокуратуру о том, что Довыденко стрелял в него на поражение, в результате чего он получил травму пальца. В качестве доказательства заявитель представил бушлат и лобовое стекло снегохода с дырками. Следственный отдел по Дмитровскому району СУ СКП РФ по Московской области возбудил на охотоведа уголовное дело. В июне ему предъявили обвинения в окончательной редакции — по ч. 3 статьи 286 УК РФ (превышение полномочий с причинением тяжких последствий). По ней охотоведу грозит до десяти лет тюрьмы.

Когда Довыденко закончил знакомиться с материалами дела, то обнаружил, что они не прошиты и не пронумерованы. «При мне следователь Ильин все прошил, вечером я просматривал ксерокопии материалов дела и заметил, что на части страниц номера не проставлены», — рассказал «Росбалту» охотовед. По его словам, на следующий день он отправился к следователю и застал его за тем, что он расшивал тома дела. «Это происходило уже после ознакомления, туда могли вложить какие угодно материалы, – отмечает Довыденко.

Следователь ничего объяснять не стал и охотовед написал жалобу в прокуратуру Дмитровского района. Однако оттуда пришел весьма странный ответ – следователь имеет право расшивать дело, но лишь до стадии ознакомления. «Я сообщаю, что дело расшили после ознакомления, а меня как будто не слышат и пишут вот такую бумагу», — возмущается охотовед.

В результате обвинительное заключение ушло на утверждение в ту же прокуратуру Дмитровского района, его там подписали и попытались вручить Довыденко, в том числе и при помощи участкового. Однако мужчина отказался принимать документ в отсутствие адвоката. Вместе с защитником он пришел в прокуратуру в назначенный день. По словам Довыденко, зампрокурора на его глазах убрал обвинительное заключение в стол и заявил, что выдавать его на руки отказывается. А прокурор так и просто попросил охотоведа покинуть здание. Причина таких действий вскоре выяснилась.

После ряда публикаций, в то числе и на сайте «Росбалта», дело на проверку забрала вышестоящая инстанция — прокуратура Московской области, до ее решения обвинительное заключение охотоведу выдать просто не решились. «Должны быть назначены новые экспертизы, — отметил «Росбалту» Довыденко. — Свидетели видели, что после задержания на лобовом стекле снегохода Киселева не было никого отверстия. Любой врач скажет, что полученная им незначительная травма пальца не могла появиться из-за пулевого ранения. Дело просто сфабриковано. Если бы я стрелял на поражение, то уж точно бы попал в цель».

Впрочем, сам охотовед не очень верит в объективность проверки. «Я не знаю, как можно что-то проверять и ни разу не побеседовать со мной, — сообщил Довыденко. — Ко мне ни из Мособлпрокуратуры, ни из Следственного комитета при прокуратуре РФ пока никто не обращался».

Последнее ведомство объявило, что по распоряжению главы СКП РФ Александра Бастрыкина начинает проверку сведений о факте «участия в незаконной охоте высокопоставленных должностных лиц». А проверить есть что — расследование данного дела вполне может лечь в основу фельетона.

Вначале дознаватели выдвинули версию, что охотники в животных не стреляли, а просто натолкнулись в лесу на туши лосей, после чего — как добропорядочные граждане — решили их сдать в соответствующие органы. Под напором жалоб Довыденко милиционеры все же допросили часть участников охоты, в том числе местных бизнесменов и топ-менеджера «Газпрома». Тогда на свет появилась новая версия: в зверей стрелял безработный Вадим Щенников, а потом он по рации вызвал других участников сафари. В результате Щенникову и предъявили обвинения.

«Согласно показаниям многочисленных свидетелей, в тот день у Щенникова вообще не было при себе ружья, как он умудрился «завалить» лосей - непонятно, — отмечает Довыденко. — Более того, по действовавшим на тот момент правилам охоты любой человек, остановленной с тушей животного, охота на которого запрещена, считается участником незаконной охоты, то есть браконьером. Почему обвинения предъявили только одному Щенникову — непонятно. Вернее — понятно, но это явно незаконно».

«Благодаря СМИ данная ситуация стала общественно известной, — заявил «Росбалту» Владимир Жеребенков, председатель межрегиональной коллегии адвокатов «Закон и человек», которая представляет интересы Довыденко. — Я надеюсь, что проверки будут проведены объективно и по делу Довыденко примут справедливое решение. Никакого превышения полномочий не было, охотовед просто выполнял свою работу и действовал законно».


Александр Шварев


«За икрой...»

Есть у меня один знакомый на Сахалине, не могу назвать его другом или просто товарищем по различным причинам... Он раньше возглавлял одну из пограничных комендатур на острове и был ответственным почти за два десятка погранзастав. Так сложились звезды, что нас свела Судьба в одном из районов области, уже позже мы перебрались в областной центр. Общаться продолжали: ездили иногда на рыбалку и охоту, просто выезжали с семьями на Природу и т.д. По возможности, я помогал, чем мог ему и его подведомственным подразделениям...

Однажды, он мне предложил съездить за икрой на один из объектов Сахалинского погранотряда. ПТН (пункт технического наблюдения) находился в южной части острова, поблизости не было совершенно гражданского населения, поэтому все было под постоянным контролем пограничников.

За годы жизни на Сахалине у меня никогда не было проблем с икрой для моей семьи, пару з-х литровых баночек можно было приобрести за деньги или не трудно самому заготовить. Но «халява» всегда очень притягательна...

Я не стал отказываться от этого предложения, и в один из выходных мы покатили вдвоем на моей «Ниве» на юг острова. Путь был не близкий, в то время с бензином было попроще, поэтому мы часто не обращали внимание на дальность расстояния. Прибыли на заставу «Крайняя», само название о чем-то говорит, наверное. Нас уже здесь ждали, затопили баню, встретили, как положено... Мы попарились от души, несколько раз выскакивали просто голышом на морской берег и купались в прохладной водичке.

Переночевали на солдатских койках в Красном уголке, утром попили чайку и направились пешком по «партизанской тропе» на другую сторону острова. Нам предстояло преодолеть не менее 12 км по пересеченной местности. Меня не пугали такие трудности, но было не совсем понятно - к чему такая канитель??? При довольно высоком прошлом статусе моего знакомого погранцы могли бы просто приготовить литров по десять деликатесного продукта каждому. Погода была великолепной, мы неумолимо продвигались по лошадиной тропе к намеченной цели.

Тропа шла вдоль неглубокой речушки, часто ее пересекая. Мой напарник взял с собой в этот поход даже свое ружье, чтобы поохотиться на уток между делом. Примерно через пару часов выходим на побережье океана прямо к устью речки с интересным названием Горбуша. Пока шли - видели, что речка буквально забита лососем, заметили много медвежьих следов по пути. Чувствуется, что медведей здесь много, и их никто не беспокоит.

Отдохнули несколько минут и пошли, так как ПТН расположен чуть дальше, нужно пройти еще 2-3 км по побережью. По пути заметили несколько табунков уток на воде, мой напарник пару раз по ним стрелял, но не «угадал» ни одной буквы.

Наконец, заметили впереди какое-то строение на берегу, это наша цель. Нас уже ждут, у пограничников налажена связь по кабелю, о нашем приходе и намерениях тоже уже сообщили. Навстречу выбегает пара громадных овчарок и мчится прямо к нам. Вот это встреча... Но бояться не нужно, собачки подбегают к нам, молча обнюхивают (не нужно только суетиться и размахивать руками в таких случаях) и спокойно сопровождают нас до ПТН. Василий здесь, очевидно, не первый раз, здороваемся, сбрасываем свои рюкзаки. Командир ПТН предлагает нам чаю, приносит чашку свежей икры. Под икру у нас тоже есть кое-что, лейтенантик не отказывается от «горилки», докладывает между делом об обстановке: рыбы очень много в море прямо возле ПТН, так как горбуша чувствует «пресняк». Бойцы ловят бреднем горбушу неподалеку от берега, заготавливают икру для начальства, процесс не прекращается даже на минуту. Часто прилетает военный вертолет и икра исчезает в неизвестном направлении...

Видим, что прямо напротив нас с горы падает приличный ручей, который по камушкам стекает в небольшую бухточку. Никаких шансов у лосося отнереститься здесь нет, рыба вся погибнет, не отметав икру и не выполнив свой родительский долг. Перекусили, пора и за дело приниматься... За долгие годы жизни на Сахалине меня научили друзья правильному приготовлению икры.

Главные условия получения высококачественного продукта:

--максимально короткий срок от вылова рыбы до приготовления икры (максимум 2-3 часа);
--вся обработка нежного продукта должна проводится холодной или очень холодной водой;
--тузлук должен быть заранее приготовлен и хорошо отстояться перед использованием (2-3 месяца);
--стараться, что вся обработка происходила очень аккуратно, чисто и быстро;
--готовый продукт должен быть сразу помещен в холодильник или заморожен (в малых дозах).

После выполнения указанных рекомендаций можно получить качественный и полезный для здоровья диетический продукт... Который и не стыдно будет предложить к самому изысканному столу.

Если совершенно честно, я не понял Василия в тот раз, можно было просто принести с собой «огненную воду», угостить начальника этого непрерывного процесса, «затариться» икрой и спокойно уйти с готовым продуктом. Может быть, все это взять просто на заставе. Как я понял, на этом ПТН да и на других, наверняка, наши доблестные погранцы несли свою службу на путине, т.е. заготавливая деликатесный продукт для «полкашеЙ», генералов и другой военной челяди различных «мастей»... Пускай меня закидают дохлой горбушей, если это не так...

«Шутки» в сторону, я поинтересовался у лейтенантика, когда мы сможем приступить к процессу. Оказалось, что хоть сейчас. Он отрядил троих солдатиков с бредешком, славные пограничники завели всего один раз «клетчатую смерть» у берега. «Мама родная» - уже больше не нужно, мы кое-как подтащили трепыхающуюся рыбью массу к берегу. Выбрали одних самок в три японские корзины, и принесли все это богатство к месту разделки.

Если откровенно, я пожалел бедных солдатиков, это рабский труд, как я понял: - завел бредень, отобрал рыбу, распотрошил, промыл, прогрохатал, промыл, залил тузлуком, вынул, положил на «стечку», подождал несколько часов, упаковал, и т.д.

И это называется службой в Армии...

Поэтому сам встал за разделочный стол, у бесправных солдатиков появилась пауза для отдыха. Сразу же понял, что мой напарник - полный «чайник» в обработке икры. Я далек от «пиара», в любом деле я понимаю только одно, если можешь - то покажи и помоги в этом. Если только видел, так и скажи и ступай в подмастерья...

Начал сам потрошить рыбу, это первый момент в приготовлении икры. У нас сегодня идеальные условия: мы никого не боимся и не оглядываемся по сторонам в ожидании «рыбников», которые сюда ни ногой, рыбы до черта, все остальное под рукой и под полным контролем... Не заметил, как освободил от икры всех самочек. Теперь «грохотать»... Нудно, но нужно. Показываю напарнику как это делается, прошу в помощь еще пару бойцов, процесс пошел. Промывка не занимает тоже много времени. Похоже, что настоящий подполковник раньше только контролировал этот самый процесс заготовки икры...

Ух ты, даже спина затекла, но почти вся работа по подготовке сделана. Замечательный продукт, пока еще полуфабрикат, через несколько минут можно пробовать... Тузлук самого высокого качества, заливаю икру, медленно перемешиваю своей рукой содержимое, смотрю на часы. Обычно держу икру 6-7 минут в тузлуке, сегодня на пару минут больше. Вся икра хорошо отделяется друг от друга, не давится от легкого нажатия на нее. Теперь помещаем икру на «стечку», чтобы ушла вся вода и тузлук тоже... «Стечка» - процесс в приготовлении любой икры хорошего качества, т.е. уже правильно засоленную икру необходимо на какое-то время (до 10-18 часов) разложить нетолстым слоем на марлечку, чтобы ушла лишняя вода. Получилось что-то около 30 литров высококачественного продукта. Мне достаточно литров 10-11, т.е. столько, сколько входит в мой пластиковый кан (сахалинский рыболовный объем).

У кореша другие представления, он «затаривает» 20-ти литровый японский пластиковый контейнер полностью, я подумал : это элементарная жадность без всякого сомнения... Но молчу, ему самому нести этот груз обратно по «партизанской» тропе. Еще раз пьем чай напоследок, прощаемся с лейтенантом и солдатиками. Идем вдоль берега, вдруг мой знакомец сбрасывает свой рюкзак, хватает ружье и бежит вперед. Замечаю тоже впереди неплохой табунчик морской утки неподалеку от берега.

Звучит два дуплета, парочка уток кувыркается в воде и пытается подняться на крыло, остальные успели улететь. Василий сбрасывает свою одежду и решительно направляется к воде, хочет вплавь добраться до своих трофеев, это не очень далеко от берега, всего лишь метров 40-50. Но сейчас идет отлив и ветер «отжимной» от берега, это довольно опасно. Удается уговорить бывшего бравого пограничника от безрассудного шага и прикрепить к его поясу капроновую веревку, которуя я захватил просто так на всякий случай...

Вода не очень теплая в море, температура градусов 13-17 всего, но «мы подводники, мы моряки...» Василий быстро и довольно успешно преодолел расстояние до уток, захватил обеих за головешки и поплыл обратно. Очевидно, его «запал» на этом и закончился. Хотя, у меня в руках надежная капроновая страховка, я вначале ничего не понял. Самый настоящий пограничный подполковник, кстати, бывший мастер спорта по лыжным гонкам, усиленно плывет к берегу, но никак не может к нему приблизиться даже на один метр. Сильный ветер и отлив не хотят отпускать свою добычу и относят пловца в открытое море...

Пришлось элементарно тащить незадачливого охотника к берегу ... Пришла в голову мысля: - «А если бы не было бы веревки у меня...»

Как раз этот «друг» через несколько лет оставил меня ночевать в легкой курточке и резиновых сапогах на морозе в сахалинской тайге, когда я повредил свою ногу и не смог подать сигнал с помощью своего карабина. А сам еще с одним таким же «другом» водку «пьнствовал» в теплом кунге возле печки, только утром напарники пошли меня искать. Не забуду до конца своей жизни такую «братскую» заботу. Сейчас я не общаюсь с моим знакомым, ИМХО, крыша съехала у него окончательно от нервов и «огненноЙ воды»...

Итог этого похода: - мы добрались кое-как до заставы, все-таки мой напарник прихватил икры слегка «многовато», но своя «ноша не тянет»... Еще раз попарились, но уже на другой заставе по пути. Добрались до дому без проблем...


«Поселок Пограничный»

В Смирныховском районе на берегу Тихого океана раньше существовал поселок лесорубов Пограничный. В начале 90 годов Первомайский леспромхоз «крякнул», впрочем, как и остальные в области. Поселок оказался попросту заброшенный властями. В скором времени от поселка осталось несколько домов в которых проживали местные бичи, какое-то время существовала пограничная застава. Солдатики что-то от кого-то охраняли, несли службу, иногда к ним приезжали высокие начальники с проверками: затариться икрой, съездить на рыбалку и водочки попить на природе без посторонних глаз.

Мы с друзьями тоже иногда ездили в тот район на гольца и тайменя. Вспоминаю один из наших приездов в середине одного из декабрей. Лед на реке Лангери уже стоял прочный, самый жор гольца уже прошел. Мы с моим другом устроились на постой в один из жилых домов, и почти каждый вечер бывали в гостях у пограничников. Как-то вечером, заходит местный абориген и говорит командиру, что неподалеку в районе другой речки Хой рыбаки заметили табунчик северных оленей.

Когда абориген ушел, мы стали активно обсуждать эту новость. Решили утром на вездеходе поехать в тот район, порыбачить и заодно проверить полученную информацию. Часов в восемь мы уже были на заставе, вездеход уже стоял под «парами», водитель только ждал команды. Загрузились, мощный движок взревел и мы понеслись вдоль побережья. Быстро добрались до устья реки, забурились, начали рыбачить. Голец поклевывал на икру и короедов, иногда проскакивала крупная кунжа. Через три часа мы уже прилично «обрыбились».

Вместе со старшиной решили пройтись вверх по речке. В те неспокойные годы я на север острова без карабина не выезжал, всякое могло случиться в дороге. Старшина тоже прихватил автомат на всякий случай. Мы прошли около двух км по льду реки, действительно, наткнулись на свежий след оленей. Табунчик был небольшой примерно с десяток голов. Снега уже навалило по самые «помидоры», было бесполезно тропить зверей без лыж. Мы повернули назад к вездеходу.

Старшина доложил своему командиру об увиденных нами следах. Рыбы было наловлено достаточно, чтобы накормить всех бойцов, поэтому прозвучала команда: - «По коням»... Домчались до заставы, дождались свежей поджаренной рыбки, обсудили за столом стратегию предстоящей охоты. На складе у старшины была кое-какая крупа, несколько ящиков тушенки, бочки 4 соленой горбуши, немного мяса. Икры уже не было, выгребли проверяющие подчистую... Было бы здорово к Новому Году затариться диетическим мясом.

Решили ехать вновь на вездеходе, захватить лыжи и потропить оленей. Утром мы уже были с другом на заставе, мой товарищ не был охотником, поэтому решил день посвятить вновь рыбалке. Поехали на охоту со старшиной и командиром, взяли троих бойцов на всякий случай. Затемно уже мчались в район предполагаемой охоты. Забегая вперед, скажу, что оленей мы пару раз видели вдалеке. Они как очумелые рванули от нас в густой лес, только их и видели. Мы спалили много горючки, исколесили почти все распадки, видели много следов на снегу, но к вечеру были пустыми. В одном месте чуть не случилась трагедия, водитель не рассчитал и острая елка пробила стекло на месте пассажира. А там, естественно, находился командир, как он смог увернуться от сушнины, уму непостижимо.

После этого случая мы охоту решили сворачивать. Уже по темну вернулись на заставу. За «разбором полетов» приняли решение: пойти на охоту пешком только со старшиной, это было мое предложение. Командир после некоторых колебаний дал добро.

Вновь утром я на заставе. Старшина уже готов к охоте: лыжи, автомат, бинокль, одет в маскировочный костюм. Выдвинулись, еще темно, легкий морозец на улице. Быстро довольно добрались до речки, перекурили. Решили вновь пройти вдоль реки, если заметим свежие следы, начнем тропить зверей. Тронулись, поднялось солнце, рябчик подал несмело голос из ельника, ему откликнулся другой. Снег хрустит под лыжами, нас слышно за километр, наверное. Прошли несколько км, речка петляет, пора выходить на оперативный простор. По пути заметили лыжный след, это, наверняка, наш конкурент из местных. Очевидно, тоже вчера тропил «олегов», в этом медвежьем углу свои законы.

Этот самый медвежий угол я знал довольно неплохо, приходилось иногда охотиться с друзьями, правда, осенью. Гоняли уток по речке, иногда можно было подстрелить пролетающих гусей. Предлагаю вернуться ближе к побережью, там есть небольшие тундрочки, если олень там, то мы сможем его издалека заметить. Поднялся легкий ветерок со снегом, вот такая погода нам на руку.

Примерно через км видим приличную поляну, предлагаю старшине идти по лесу очень острожно и поглядывать по сторонам. Сам намерен пройти вдоль самого края, обычно осторожные олени копытят часто в таких местах. Иду медленно, замечаю свежие следы, вот здесь кормился табунчик, чуть дальше еще одно место, истоптанное вдоль и поперек. Остановился, прислушался, ветерок усилился, пролетает снежок. Самая браконьерская погода. Легальной возможности поохотиться на северных оленей в то время практически не было. Только тот, кто был поближе к власти или к охотинспекции, мог позволить себе это удовольствие. Мы себя не относили к этим категориям, поэтому охотились на свой страх и, естественно, риск.

Только сделал несколько последующих шагов, как переферийным зрением заметил какое-то движение чуть впереди себя на краю леса. Сквозь белоствольные березки метрах в 200 вижу несколько оленей. Меня звери не видят, но наверняка уже услышали. Стрелять бесполезно через лес, я остановился и замер. Олени насторожились и как-то разом рванули в глубь леса, причем, в сторону, где пробирался старшина со своим автоматом...

Почти сразу же я услышал несколько одиночных выстрелов. Все-таки мы использовали правильную тактику, против пограничников у «олегов» не нашлось весомых аргументов... Я бросился в ту сторону, откуда прозвучали выстрелы. Подумал, ну старшина не должен подвести, ведь у него на шее сидят три десятка голодных ртов. Издалека увидев своего напарника, крикнул ему на всякий случай, а то в азарте пальнет в мою сторону на шум. Такие случаи бывали довольно часто на охоте среди «чайников», а старшина (с его слов) был первый раз на зверовой охоте.

Подхожу, ага, есть один. А где же остальные трофеи? Пограничник виновато разводит руками: - «Олени неожиданно мимо меня пролетели, после первого выстрела (который, кстати и оказался метким), начал палить просто наобум»... Я поздравил старшину с успехом, все равно он отличился сегодня. Дальше было не очень интересно. Я начал разделывать наш трофей, снял шкуру и камус («чулки» с ног оленя), освободил внутренности, и т.д.

Камус

— специальная подкладка на скользящую поверхность лыжи для того, чтобы лыжа не проскальзывала при подъёме. Камус также жестковолосная часть шкуры нижней части ног животных, принадлежащих в основном семействам оленевых (например северный олень, лось, косуля), лошадиных или ластоногих (например нерпы), из которой эта подкладка первоначально и изготавливалась.

Камус давно используют для передвижения по снегу зимой. Охотники зимой используют специальные охотничьи лыжи для передвижения по глубокому снегу.

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Северный олень (в Северной Америке — Карибу, лат. Rangifer tarandus) — единственный представитель рода Северные олени (Rangifer), парнокопытное млекопитающее семейства оленевых. Живёт в северной части Евразии и Северной Америки. Ест не только траву и лишайники, но и мелких млекопитающих и птиц. В Евразии северный олень одомашнен и является важным источником пропитания и материалов для многих полярных народов. У народов Севера дикий северный олень называется сокжой.



Хотя я прожил на Сахалине не один год, нет у меня, разумеется, той сноровки, с которой местные аборигены управляются с разделкой трофеев, будь то олень или медведь. По сравнению с ними я - городской «чайник». Тем не менее с оленем мы управились примерно за один час. Погода стала портится не на шутку, начался сильный ветер со снегом. Мы закрыли мясо шкурой и стали выбираться на дорогу. Хотя мы уже сегодня прошли не один километр и устали, но сознание того, что охота закончилась успешно, согревало наши души и придавало новые силы.

Наконец, выбрались на дорогу, сняли лыжи и пошли дальше пешком. Если повезет, то попутная машина нас подберет, а идти нам еще примерно более 15 км, это около двух часов ходу. Совсем стемнело, ни одной машины нам не попалось, это не автобан. Наконец, добрели до поселка. Командир начал уже беспокоиться, даже хотел направить машину нам навстречу.

Вот он зенит Славы!
Старшина докладывает своему начальнику, что задание выполнено, нужно ехать за мясом. В этом медвежьем углу может все случиться за ночь: росомаха учует «свеженинку», может быть наши выстрелы услышал кто-то из аборигенов (а они тоже не олигархи...) и т.д. Поэтому нужно заводить вездеход и ехать за деликатесным продуктом. Старшина выпил несколько кружек горячего чаю, на минуту забежал к своей жене и выскочил на улицу. Там уже стоял вездеход с тремя бойцами, можно ехать.

Пока отсутствовал старшина с бойцами, мы посидели в Красном уголке, я рассказал командиру о нашей охоте. Он, в свою очередь, «обрадовал» меня тем, что надвигается мощный циклон, дорогу может перемести, значит, мы заторчим здесь еще на несколько дней. Нас такая перспектива не устраивает, советуюсь со своим напарником: - «Что будем делать?».

Решаем, что целесообразнее выезжать немедленно, иначе будет поздно. Быстро загружаем свое барахло, обнимаемся с командиром и выезжаем из поселка. Между делом, мой товарищ успел заправиться у пограничников по «самое нехочу», так что нам не страшен никакой буран.

Навстречу несется вездеход, останавливаемся, старшина нашел и забрал мясо, теперь на заставе будет праздник «живота». Сообщаем ему о нашем решении, пограничник явно разочарован, что мы не примем участие в «званом» ужине. Это не самое страшное, в следующий раз встретимся. У нас еще есть с собой «огненная вода», выделяем без всякого сожаления «пузырь» старшине, прощаемся.

«Завихеривает» не на шутку, но нас такой погодой не испугать. Мой напарник классный опытный водитель, прекрасно чувствует дорогу и машину, так что мы уверены, что выберемся из этого снежного плена. Примерно через час мы уже на перевале, дальше проще, так как за дорогой здесь следят. Проскакиваем пос. Первомайск, еще несколько десятков км и мы на федеральной трассе. Здесь не так сильно метет, как на побережье. Быстро проскочили районный центр Смирных, заправляться нам не нужно, даже если придется остановиться, мы может практически стоять сколько угодно. В кунге у нас печка, есть уголь, можем хоть неделю пережидать плохую погоду. Продукты тоже есть в достаточном количестве.

Наружи твориться что-то невообразимое. Иногда ничего не видно прямо перед машиной. Спрашиваю своего напарника тоже Николая: - «Все нормально, дорогу хорошо видно?» Мой друг меня успокаивает, что нечего беспокоиться, едем до «упора».

Впереди у нас участок дороги с дурной славой длиной 25-30 км, на котором нет никаких поселений. Здесь часто случаются аварии, даже пропадают машины. Когда едешь по этому участку летом или осенью, можно заметить неподалеку от берега моря металлические остовы сгоревших автомашин. Проезжаем поселок Н. на улице никого не видно, метет по дороге, но для нашей машины это «семечки». ГАЗ-66 это серьезная машина для путешествий по Сахалину в любую погоду.

Через несколько сот метров впереди погранзастава, можно остановится у славных погранцов, не думаю, чтобы они отказали нам в ночлеге. Но мы решаем: - «Только вперед!». Только проехали поворот от заставы, замечаем справа стоит на обочине легковой автомобиль с включенными габаритами. Мы подумали, правильно сделали люди, не нужно рисковать по такой погоде.

Через несколько минут Николай говорит: - «А легковушка за нами едет...» «Дворники» у нашей машины молотят на самой большой скорости, но не успевают очищать стекла от снега. Появились переметы на дороге, для ГАЗ-66 это ерунда, проскакиваем на полном ходу не останавливаясь.

Машина поравнялась с нами, с правой стороны опускается стекло и высовывается рука, которая машет, чтобы мы остановились. Не понимаем в чем дело, напарник смотрит на меня и начинает притормаживать. Что-то меня настораживает, говорю: - «Катим дальше без остановки»... Видим, что в окне появляется «морда лица» какой-то горилллы и пытается что-то кричать. Впереди поперек дороги приличный сугроб, «марковник», а это, похоже «МАРК-2» - японец, чуть не переворачивается и отстает от нас.

Едем дальше и пробиваем на скорости сугробы, для нашей машины они не являются серьезным препятствием. «Марковник» вновь нас настигает и все повторяется, нас пытаются остановить, уже понятно, с какой целью. «Бандиты»... Замечаем, что в машине полно народу. Так вот кого нам боженька послал в такую погоду... Видя, что мы не намерены останавливаться, «марковник» резко выходит вперед и делает резкий поворот направо. У нас, наверное, как может показаться, нет выхода: - нужно немедленно останавливаться, иначе, мы раздавим легковушку с людьми. Очевидно, так же подумал мой напарник... И начал притормаживать перед багажником...

Ору ему прямо в ухо: - «Жми на всю железку, если остановятся, едем через бандюгов...» Наконец-то, мой тезка понял, кто нас преследует. Кажется, что мы вот раздавим эту коробку вместе со всем содержимым. Но водитель у бандюгов великолепно чувствовал дистанцию и знал дорогу. Когда мы чуть не наехали на «марковник» пару раз, хлопцы поняли, что мы не остановимся самостоятельно...

Машина чуть приотстала, но через несколько минут вновь поравнялась с нашим «Боливаром». В открытую форточку вновь высовывается рука уже с пистолетом, направленным прямо на водителя... Был-ли это настоящий пистолет или просто муляж, нам было в тот момент непонятно и не интересно. Всреча с бандитами приближалась к развязке. Представьте себя на нашем месте... Представили? Могли в любой момент последовать выстрелы со всеми вытекающими последствиями.

Не зря в поездки я брал свой надежный карабин в то «славное» время... Не зря... Прошу немного прижаться к сиденью водителя, вытаскиваю свою «Сайгу» и направляю ствол через открытою форточку прямо в морду этому «ковбою». Нужно учесть, что вместо стандартного магазина у меня был «рожок» от настоящего автомата. Очевидно, это было не совсем по правилам использования охотничьей «Сайги», но вид оружия сразу же менялся...

Легкое замешательство, рука с «пукалкой» сразу же исчезла, «марковник» резко затормозил и мы его больше не видели... Только под самое утро добрались до дома. Несколько дней после не было никакой дороги на север, ни автомобильной ни по железной дороге...

PS- Прошу всех на меня не обижаться в этот торжественный день... Отечеству нужно служить по настоящему

Поздравляю ВСЕХ ИСТИННЫХ ЗАЩИТНИКОВ ОТЕЧЕСТВА!
Некоторых участников этих событий уже нет на грешной Земле... К сожалению...

Очень плохо, когда Отечество окружают со всех сторон враги... ИМХО, уверен, что мы ВСЕ тоже в этом повинны...


Отредактировано Дмитрич (23/02/16 03:36 PM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1102833 - 24/02/16 12:29 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Спасибки.
Сам тоже служил в ПВ. Много воспоминаний связано с этим периодом. Помнится несколько афоризмов от срочников, некоторые применяю до сих пор. Например - раньше спал спокойно, знал что границы охраняются. Теперь сплю мало, сам их охраняю. Домой приеду совсем спать не буду, потому что знаю как их охраняют... Кто лучший вор? Тот кто охраняет. Делать можно все, но беспалево! Отслужу, вернусь домой и заведу кота. Назову его боцман и буду мутузить каждый день. Пока моряк лопает макароны с хлебом, никакой враг ему не страшен. Чем шире морда и живот, тем крепче армия и флот.два солдата из стройбата заменяют экскаватор, а один матрос хреновый заменяет трактор новый. В роте обеспечения служил замечательный старшина,который денно и нощно блюл своих бойцов. С ним тоже много чего комичного было. Но его уважало много народу. А уж какие выезды по сбору дикоросов для оболтусов срочников он устраивал! Потом погранцов перевели в ФСБ , перевели на контрактную основу и на мой взгляд (и не только) служба стала менее романтичней что ли...
Накатило на меня однако вал воспоминаний.
Прости меня Дмитрич за то что в твоей ветке хозяйничаю.
Ещё раз с праздником тоуарищи! Урррра!!!
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1102971 - 24/02/16 10:54 AM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Спасибки.
Сам тоже служил в ПВ. Много воспоминаний связано с этим периодом... Накатило на меня однако вал воспоминаний.
Прости меня Дмитрич за то что в твоей ветке хозяйничаю.
Ещё раз с праздником тоуарищи! Урррра!!!


Все нормально... Я тоже вроде не по теме по "погранцов" отметился... Мы же не на "конкурсе"... ;-)

УДАЧИ ВСЕМ ЗАЩИТНИКАМ ОТЕЧЕСТВА (и сочувствующим" тоже...)!!!
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1103744 - 26/02/16 10:29 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Дмитрич
Все нормально...


Странное место


В самом начале семидесятых годов в Лене еще ловились огромные осетры и таймени. Тогда, почти сорок лет назад, земснарядами еще не перекапывались устья малых рек, куда испокон веков заходили на нерест рыбьи косяки.

Реки эти берегли и не ставили на отстой ржавые баржи и буксиры с протекающими топливными
баками. Тогда были еще живы старые рыбаки, помнившие наказы своих предков, тоже рыбаков, не добывать рыбы больше, чем нужно семье на пропитание. Продавать пойманную рыбу соседям было позором, а вот угощать малосольными тугунами друзей и знакомых было доброй традицией.

Именно с таким старым рыбаком Спартаком Павловичем и
свела меня, молодого еще человека, судьба.
Я работал инженером, он — начальником отдела. Спартак,
так его все называли,безошибочно мог назвать время и место,
где можно было поймать крупную рыбу или удачно поохотится.
Но на рыбалку онездил только со своей компанией таких же
мудрых и опытных рыболовов, как он сам. Чужому в их коллектив попасть было
просто невозможно. Я и мечтать перестал съездить с ними,
когда Спартак неожиданно пригласил меня на рыбалку.

И вот, в самый разгар весны выгрузились мы из старенького
Ми-4 на высоком берегу маленькой реки, в нескольких сотнях
метров от места ее впадения в Лену.
На Лене вот-вот должен был начаться ледоход. Весна в том
году была странная: дни стояли пасмурные, временами шел
мелкий дождь, что совершенно нетипично для этого времени
года. И все же весна стремительно продвигалась на север, и
вместе с ней тянулись косяки птиц. Над рекой, отсвечивавшей
пламеневшее на закате небо, над елями и прибрежными кустами
тальника, еле тронутыми нежной зеленью весны, во всех
направлениях летали небольшие стайки уток.
Мы установили большую палатку, поставили в ней железную
печурку, соорудили нары и стол. Костя, старинный друг
Спартака и геолог по профессии, устроил тем временем походную
коптильню.

Как только над Леной покатились гулкие раскаты трескающегося
льда, а в нашей речке быстро начала прибывать вода, мы
поставили несколько сетей с очень крупной ячеей в заранее на-
меченных местах. Тем временем течение в реке почти останови-
лось из-за подпиравшего встречного потока с Лены, что вызвало
бурную радость у Спартака. По его словам, остановка течения и
есть главное условия захода крупных осетров в устья маленьких
рек. Правда, он не мог объяснить, зачем именно в это время
громадные осетры из глубоких зимовальных ям заходят в речушки.
Я предположил, что они ищут укрытия от шумного ледохода.
Вместе с подвижкой льда в пасмурном небе появляются огромные
стаи проходной утки. Сквозь непогоду и охотничьи вы-
стрелы пробиваются касатки и лутки, черняди и гоголи, крохали
и турпаны к местам гнездования — за Северный полярный круг.
Прижатые к земле холодными, лохматыми облаками, летят они
над таежными реками, иногда отдыхая и кормясь на обширных
разливах. Весной долины, где несут свои воды небольшие таежные
речки, превращаются в сплошное море с сотнями островков,
покрытых кустарниками и низкорослыми деревцами. Кое-
где эти долины сужаются, образуя узкие «горла», сжатые с двух
сторон высокими древними берегами, поросшими непролазной
тайгой. Когда случается низкая облачность, прижатые к воде
непогодой утиные стаи, сливаются в этих теснинах в сплошной
разноголосый поток. В такие моменты от частой стрельбы у
ружей нагреваются стволы. А оглохшие от собственных выстрелов
охотники все стреляют и стреляют.

Я был молодой и глупый, поэтому один вечер стрелял без
меры, пока не заболела голова. Увидев набитый утками большой
рюкзак, Спартак заставил меня выпотрошить всех уток,
потом выкопать в мерзлой земле яму и сложить туда добычу,
укрыв брезентом и еловым лапником. Работу я закончил за пол-
ночь и понял, что жадничать — себе дороже.
В первую же ночь в сети попали три осетра, но не таких
крупных, как хотелось.

После завтрака, засолив рыбу, каждый занялся своими дела-
ми. Костя взялся чинить изорванную сеть, я решил повесить на
нескольких березах банки для сбора сока, а Спартак, закинув на
плечо заряженное жаканам и дробью ружье, пошел вдоль речки
искать более подходящее для сетей место, заодно и мясо при-
глядеть. Уток-то за мясо не считали.

Спартак шел вдоль кромки высокого обрывистого берега,
часто обходя поваленные ветром и временем деревья. Под
берегом, среди качавшихся от напора воды ветвей потонув
шего кустарника, плавали утки, но Спартак не обращал на
них внимания. Прищуриваясь по-стариковски, любовался он
быстро покрывающей блеклую землю щетинкой травы и нежной
зеленью почек, отчего на душе у него было светло и
спокойно.

Под обрывом, по которому он шел, вдоль воды кое-где
оставалась не залитой узкая полоска пологого берега. Спартак не мог
ее видеть, проходя метрах в пяти от края. В одном таком месте,
обходя очередное поваленное дерево, ему пришлось подойти к
самой кромке обрыва, и вдруг прямо под ногами он услышал
тихий рык. Он посмотрел вниз и не поверил глазам — снизу
на него кинулся разъяренный медведь. От острых когтей зверя
его спасли пять метров почти отвесного берега, состоявшего
из сыпучей гальки и песка. Медведь не смог одним прыжком
преодолеть это расстояние, лапы его вместе с осыпавшимся
берегом соскользнули вниз. Этого мгновения охотнику хватило
на то, чтобы механическим движением сорвать с плеча ружье
и выстрелить в зверя. Пуля «Полева», попав в голову медведя,
уложила его на сырой берег. Убитый зверь лежал на боку, рядом
с ним початая туша оленя.

Спартак, где стоял, там и опустился на землю — ноги не де-
ржали. «Вот почему он кинулся на меня, а не ушел, как обычно,
в тайгу, — думал Спартак, — защищал от меня свою добычу».
Следующее утро выдалось необычайно пасмурным. Темно-
свинцовые тучи накрыли землю, не давая солнечным лучам
греть и воскрешать природу. На каждой веточке висели крупные
капли. Вода в реке потемнела. Все вокруг дышало зловещей
тишиной. Притихли даже вездесущие кулики. Тишину нарушал
лишь комариный писк, нескончаемый и противный.

Мы проверяли сети. В самом широком месте реки с трудом
нашли шпагат, которым была привязана одна из них. Стоило
Спартаку взяться за этот шпагат, как он сразу почувствовался
сильный толчок — рыбина!

— Коля, тут кто-то есть, — тихо сказал Спартак. — Давай
греби потихоньку вдоль сети.

Я стал грести. Спартак перебирал руками по веревке, потом
по сети. Медленно, метр за метром, мы подошли к середине,
где сеть почти отвесно уходила в глубину. Даже я чувствовал,
как кто-то невидимый и сильный шевелится под толщей воды,
не желая показаться на поверхности. Наконец, медленно и
осторожно нам удалось поднять сеть.

Огромная голова с тупым носом, покрытая пупырчатым
серо-черным панцирем, показалась из мутной воды неожидан-
но и тихо. На нас уставились два перламутровых, не мигающих
глаза. На мгновение показалось, что это смотрит сама вечность,
древняя, как скала на повороте реки. Я замер. Да, что я.
Спартак, всю жизнь проживший в тайге, охотясь и рыбача вместе
с эвенками и якутами, и тот растерялся. Я понял, что такого
чудовища не встречал и он.

Несколько секунд, на которые осетр поднялся из воды, по-
казались нам вечностью. За это время я отчетливо увидел, что
осетр не запутался в сети и даже ничем не зацепился за крепкие
капроновые нити. Он только уперся в сеть носом и упрямо тол-
кал ее вперед. Вдруг рыбина будто проснулась, медленно отвела
голову от сети и так же тихо, как появилась, исчезла в воде.
Может, мне показалось, но на том месте, где рыбина погрузилась в
родную стихию, не разошлись даже круги по воде.

Мы сидели в лодке, боясь пошевелиться. У обоих возникло
ощущение опасности и тревоги, как будто нам что-то угрожает.
Не сговариваясь, мы отвалили от сети и поплыли к берегу.
Заговорили только тогда, когда оказались на суше. Спартак как
старший по возрасту устроил мне нагоняй: «Ты почему не стрелял?»
Я бы мог сказать то же самое и ему, тем более что руки
свободны были не у меня, а у него, но понимал, что слова в
данном случае пустое.

Еще три дня мы прожили на берегу этой реки.
В сети попадались одни коряги и щуки. В лагере постоянно
что-то случалось. Сначала на оставленную далеко от костра
телогрейку попала искра и в ней прогорела огромная дыра. По-
том в ведро с икрой попал неизвестно откуда взявшийся песок.
Сорвало и унесло одну сеть. Постоянно шел мелкий дождь. Под
порывами ветра деревья в тайге скрипели и стонали. Сломан-
ные сучья с треском падали на землю, мешая спокойно заснуть.
Даже буржуйка в палатке не желала выпускать дым через тру-
бу, а временами выбрасывала его в темноту нашего временного
пристанища.
Постоянно присутствовало чувство тревоги, которое покинуло
меня, только когда Ми-4 приземлился в родном
аэропорту.

Больше я никогда не бывал на этой реке и теперь даже не
смогу найти ее среди тайги и десятков похожих рек.

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1103856 - 27/02/16 09:15 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
ПСН-щик Оффлайн


Зарегистрирован: 14/09/12
Сообщения: 714
Откуда: Владивосток 902 487 99 05
Дмитрич, ну ты даешь, такие фотки выкладывать, да в феврале!
Как теперь дожить до жидкой воды?! Работа колом встанет!
_________________________
За тех, кто в пути! Пусть их лодки будут надёжны, в дороге всегда хватает пищи, и спички не отсыреют!

Вверх
#1103904 - 27/02/16 12:13 PM Re: С тайгой наедине... [Re: ПСН-щик]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено ПСН-щик
Дмитрич, ну ты даешь, такие фотки выкладывать, да в феврале!Как теперь дожить до жидкой воды?! Работа колом встанет!


"Терпите люди, скоро лето..." :=)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1105394 - 02/03/16 03:17 PM Re: С тайгой наедине... [Re: ПСН-щик]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено ПСН-щик

Как теперь дожить до жидкой воды?!


Спор

Вот как бывает. Встретились старые знакомые, настроение хорошее, повод есть и деньги. Купили бутылочку с сургучной головкой, вынули из погреба квашеной капусты и соленых хариусов, из шкафа достали ржаную краюху и устроились в палисаднике под раскидистым кустом черемухи.

Только сбили сургуч, Ким идет.
— Привет, мужики!
— Здорово, сосед, — ответил Анатолий.
— Э, дорообо, Ким, — приветливо помахал рукой Николай.
— Так. Не зря я с работы пораньше сбежал. Без меня не начинайте!

Ким ускорил шаг и скрылся за углом дома. Через пять минут он снова появился, но уже с бутылкой «Московской» и железной миской, полной жареных чебаков.
Пожали друг другу руки, уселись на низкие деревянные скамейки. Ким ловко разлил водку в граненые стаканы.

— По какой тревоге сбор? — спросил он.
— Хороший человек пришел, разве не причина? — поднимая стакан, ответил Анатолий.
— И погода, однако, хорошая, — поддержал Николай.
Чокнулись. Выпили. Анатолий взял чебака, Ким зацепил пальцами капусту, а Николай отломил кусочек хлеба. Ким разлил остатки из первой бутылки:
— Хорошо, но мало.
— Давай, Николай, за тебя, самого лучшего охотника нашего района.
— Э, почему только за меня. Давай за нас всех, лучших охотников, — поправляя ножны на поясе, сказал Николай.
Когда он улыбался, его и без того узкие якутские глаза вовсе превращались в щелочки. Ким протянул стакан к двум поднятым.
— За хороших людей всегда пожалуйста!
Чокнулись. Выпили. Анатолий взял хариуса, отломил кусочек хлеба. Ким зацепил пальцами капусту, а Николай впился зубами в хрустящего, жареного чебака.
— А помнишь… — начал Ким.
И пошел громкий, задорный разговор об охоте, о рыбной ловле, силках, патронах, ружьях и неводах.
— В старые времена сохатого, однако, стрелой брали, — сказал Николай. — А теперь пули есть. Скоро всех перебьют, однако.
— Стрелой сохатого не возьмешь, — возразил Ким.
— Как не возьмешь? — возмутился Николай. — Я что, вру, э?
— Сам подумай, на какое расстояние нужно подойти, чтобы из лука пробить шкуру, мышцы и повредить какой-нибудь жизненно важный орган! — не унимался Ким.
— Э, совсем ты, Ким, темный, хоть и моторист, — обиженно сказал Николай. — Ты думаешь, наши предки совсем дураки были, да? Ты думаешь, они к сохатому на брюхе подползали, как ты в прошлом году, да? Да они из-под быка, однако, охотились.
— Рогами бодались, — съязвил Ким.
— А давай поспорим на твою ижевку, что я стрелой свалю сохатого на твоих глазах.
— Ты? Да не смеши меня! Ты всю жизнь с ружьем ходишь.
— Э, боишься, да? Так и скажи, мол, боюсь ружье проиграть, Машка ругаться будет.
— Я боюсь? Что поставишь?
— А что хочешь?
— Лодку твою, ветку, что тебе Володя сделал.
— Э, лодку не могу…
— А я ружье не могу. Так что тогда спорить?
— Ладно. Могу лодку! Все равно ты проиграешь.
— Хорошо, давай лапу.
Друзья взялись за руки.
— Саныч, разбей. Свидетелем будешь.
— Делать вам нечего, — проворчал Анатолий. — Потом кто-то из двоих жалеть будет.
— А что жалеть? Наливай. Раз живем!

Договорились, что на сохатого пойдут в сентябре. А чтобы получилось наверняка, решили идти на солончак.

Пришел сентябрь. Как говаривал поэт, «очей очарованье». Рыжие, мягкие лиственничные иголки выстлали напитанную влагой землю. Листья рябины всех оттенков красного и золотого еще держались на тонких, упругих веточках, шепча на легком ветерке прощальную песню засыпавшей природе. Осень. Чиста и прозрачна вода в озерах и реках. Небо настолько глубокое, что не верится, что за этой синевой черный, холодный космос.

По тропе, поднимавшейся вверх по распадку, медленно шли трое с мешками и ружьями за плечами и бык темно-серой масти. У одного в руках было еще одно, странное оружие — старый деревянный самострел.

— Так не честно, Коля. Говорил, лук, а сам самострел тащишь.
— Ким, отвяжись от него. Он сказал: «Свалю стрелой» и не говорил, из чего эта стрела будет выпущена.
— Самострел — это механизм, — не унимался Ким.
— А ты сам попробуй из этого «механизма» сохатого свалить, а я посмотрю.
За этой вялой перепалкой, не заметили, как подошли к солончаку, представлявшему собой выбитую копытами неглубокую яму между камней. Может быть, соль здесь давно бы закончилась, но люди приносили ее сюда и высыпали в щели шершавых, треснутых камней.
Николай осмотрел солончак и предложил друзьям спуститься ниже. Расположились метрах в двухстах от солончака на почти безлесном участке, среди низких кустарников.
— Нас тут любой сохатый заметит, — сказал Ким.
— Э, нам и нужно, чтобы заметил, — ответил Николай. — Бык пахнет, однако. Сейчас гон. Сохатый нюхать будет, быка видеть будет, а нас нет. Может, сам к быку пойдет, а может, я с быком пойду. Смотреть будем.
— А как долго сидеть придется? — спросил Анатолий.
— Скоро вечер. В сумерках придет, однако.
Николай запретил всем курить.
— Как эта штука по-вашему называется? — Ким показал пальцем на самострел.
— Бэркэн, — отвечает Николай.
— А… А стрела как?
— Сарданна. А если с железным наконечником, то Сарданна ох.
— «Ох» это больно… Стрелы-то наточил? — улыбнулся Ким.
— Отвяжись. Сам-то пули хорошо катал?
— Ты за меня не беспокойся, пуля она дура, потому всегда попадет куда нужно, и катаная и не катаная.
— Не скажи. Чем дольше сковородой поработаешь, тем точнее летит, — вставил Анатолий.
— Тс-с! Тише вы, — вглядываясь в тайгу, поднял руку Николай. — Идет, однако.
Анатолий с Кимом ничего не видели. И не слышали.

— Я пошел, — упершись ногами в лук и натягивая тетиву, сказал Николай.
Он поправил на поясе ножны, воткнул за ремень четыре стрелы так, чтобы наконечники смотрели вверх, и отвязал быка. Пригибаясь за быком, Николай направился к солончаку.
Рогач появился неожиданно. Он бесшумно вышел из зарослей молодой лиственницы и остановился. Медленно и высоко поднял могучую голову с роскошной короной рогов, замер. Какое-то время лесной богатырь неподвижно стоял на краю солончака, потом сделал несколько шагов к камням, на ходу оглядывая низину. Казалось, что он не слышит и не видит быка, медленно шедшего по кустарнику. Оказалось, что нет. Сохатый сорвался с места и побежал в сторону быка, но метрах в семидесяти от него так же резко остановился. Что он хотел продемонстрировать этим рывком, охотники не поняли. Зверь тем временем развернулся и рысцой отбежал в сторону.

— Ну, все. Теперь уйдет. Наверное, заметил Николая, — прошептал Ким. — Давай, Толя, с карабина его.
— Тише ты. Тебе Николай потом отстрелит кое-что.

Николай с быком, или бык с Николаем, так же медленно брели по кустам, приближаясь к солончаку. Сохатый тоже пошел туда же, время от времени посматривая в сторону быка. Время тянулось, как смола по сосне. Ким весь извелся, лежа без дела, и от этого то крутил головой, то дергал ногой. Сумерки стали гуще. Разглядеть на фоне черного леса, что делает Николай, стало практически невозможно. Можно было только разглядеть, что расстояние между животными сократилось примерно до тридцати метров. И вот до друзей донесся чуть слышный звук спущенной тетивы. Потом они услышали стук камней, вылетавших из-под ног кинувшегося вниз по распадку сохатого, и увидели его самого в нескольких десятках метров от себя.

— Стреляй! — крикнул Ким Анатолию. — Уйдет!
— Подожди ты, — отмахнулся Анатолий.
Сохатый вдруг умерил бег и, наконец, остановился.
— Стреляй же, — шептал Ким и сам направил ствол в сторону зверя.
— Не смей! Николай обидится.
— Эх, черт бы вас побрал… — опустил ствол Ким.
Тем временем Николай, пригнувшись, почти беззвучно бежал в сторону остановившегося сохатого. Зверь сделал еще несколько шагов и опять остановился.
— Раненый уйдет, не найдем в темноте. Давай тут завалим, — не унимался Ким.
Снова послышался неповторимый звук спущенной тетивы, и снова сохатый сделал несколько шагов вниз по распадку.
— Да успокойся ты. Он к реке идет. И пусть себе. Таскать ближе будет. Пошли.
Взяв мешок и ружье Николая, друзья направились вслед за охотником и его жертвой. Больше они не слышали, что происходило впереди, а через полкилометра увидели в густых сумерках огонек папиросы.
— Курит, — сказал Анатолий и тут же достал пачку «Беломора».
Они подошли. Темным бугром посредине тропы лежал сохатый. Николай сидел на стволе лиственницы и молча курил.
— Однако, ружье-то давай, — кивнул он Киму. — Машка шибко ругать будет, да? — и засмеялся.

Засмеялись и Ким с Анатолием. Они не просто смеялись, их сотрясал истерический хохот, от которого они попадали на землю. Им было весело от удачной охоты, оттого, что вокруг друзья, что они молоды и удачливы. Оттого, что «жить стало лучше, жить стало веселее».

Н.Решетников
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1105867 - 04/03/16 03:00 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Как всегда шедеврально!
Спасибо обоим Николаям!
smile
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1106060 - 04/03/16 01:17 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Как всегда шедеврально!
Спасибо обоим Николаям!
smile


СПБ, передам... ;-)

«Снайпер»

Почтение и страх перед медведем у большинства народов не позволяли называть этого зверя его настоящим именем, а только иносказательно: «медведь» (ведающий мед), «топтыгин», «косолапый» — у русских, «черный зверь» — у эвенков, «горный гиляк» — у нивхов, «старик», «дедушка» — у юкагиров. При этом первоначальное название животного — «бер» — в русском языке сохранилось только в слове берлога (логово бера).


Хорошее время — конец августа. Созревшие ягоды охты и смородины гроздями свисают с покрытых паутиной кустов. Белые грузди семейками теснятся под березовой листвой, пряча от посторонних глаз свои желтовато-кремовые шляпки с завернутыми вниз, лохматыми краями. По опушкам, полянкам, старым тропинкам, где солнце хорошо прогревало землю, наросли поздние подберезовики с неровно окрашенной, как бы мраморной шляпкой и розовеющей на изломе мякотью. Сытое это время. Олени на мшистых полянах едят морошку, птицы клюют чернику, а медведи, когда созревает охта да голубика,становятся как глухари — ничего вокруг не слышат и не видят, только едят, едят и едят. Лес в это время превращается в бездонную кладовую не только для ее обитателей, но и для охочих до дикоросов северян. Даже самый ленивый понимает, что прожить долгую, суровую зиму без ягод — северных витаминов — невозможно. Они и приправа к мясу, и соус к рыбе. А что только местные бабы не умудряются из них делать: варение, желе, соки, кисели, начинки для душистых, сдобных пирогов — всего и не перечислишь. Как-то в такую вот пору уговорили бабы дядю Володю и друга его Николая свозить их по ягоды на острова. Не хотели мужики заниматься ягодой, но есть такое слово — «надо». Согласились.

Днем в тайгу идти было душно, а в предутренний час, по
росе да по прохладе рассветной, когда из распадков выползал
прохладный, лохматый туман — самое время. Вот в такой пред-
рассветный час, когда еще река курилась молочным туманом,
причалили к песчаному берегу две моторные лодки. Не успели
волны достичь берега, как бабы, гремя ведрами, уже выскочили
на берег и наперегонки побежали вглубь острова.
Мужики еще поднимали моторы и привязывали лодки, когда из леса
послышался многоголосый дикий визг и звон брошенных ведер.
«Все понятно, — подумал дядя Володя, — набежали на медве-
дя. Никакая другая сила не смогла бы отогнать баб от ягоды».
Дядька зарядил ружьишко жаканами и побежал навстречу ба-
бам. Не успел он зайти в лес, как мимо него, не останавливаясь
и ломая кусты, пробежали испуганные бабы. «Вот оглашенные»,
— успел подумать дядька и тут же метрах в двадцати увидел бе-
гущего на него медведя. Зверь сделал пару прыжков и с ревом
встал перед охотником на задние лапы. Можно было разглядеть
каждый волосок на могучей медвежьей груди. «Ой-ей-ей», —
пролепетал дядька и стал судорожно вспоминать все, что знал о
повадках зверя. Где-то в подсознании промелькнуло давно про-
читанное в старой книге: «Медведь делает стойку только тогда,
когда встречается с незнакомым предметом, и в этот момент
непредсказуем: может убежать, а может и напасть».

«Может, убежит?» Но медведь качнулся в сторону человека.
Охотник понял: нападет. Мгновенно прицелившись туда, где
по его разумению, должно было быть сердце, и даже вроде бы
увидев, как оно пульсирует под толстой шкурой и крепкими
ребрами, дядька нажал на курок.

В утреннем воздухе выстрел прозвучал неестественно громко.
Эхо покатилось по протокам и старицам, поднимая с берегов
испуганных бекасов и плисточек. Медведь рухнул, не успев сде-
лать и шага. Дядька опустил ружье и только тогда заметил, как
сильно тряслись у него руки. Он наклонился, поднял с земли
бурачок, оброненный одной из баб, и подумал, какой же он
хрупкий…

Спички в руках ломались одна за другой.
— Прикуривай, — раздалось рядом.
Дядька оторвал взгляд от спичечного коробка. Рядом стоял
Николай, в сложенных особым способом ладонях которого догорала спичка.
— Завалил? — Николай кивнул головой в сторону медведя.
— Метров пятнадцать всего.
— Да, уж… Что он на баб-то бросился? Бешеный что ли?
— прикуривая, еле выдавил из себя дядя Володя.
Покурили.
— Что, Володя, пойдем, поглядим, — предложил Николай.
— Давай.

Медведь лежал на боку. Дядька стал осматривать зверя.
Ощупав грудь там, куда он только что выстрелил, и не найдя
входного отверстия от пули, охотник похолодел от нехорошего
предчувствия. Он ощупал живот медведя, но и там не нашел
раны. Дядька медленно разогнулся и тихонько стал пятиться от
туши.

— Ты чего? — удивился Николай. — Блох что ли испугался?
Вот так выстрел! Прямо в глаз! Ну, Вовка, ты прямо снайпер.
Как герой войны Охлопков.
— В глаз? В какой глаз? — почти шепотом проговорил дядька.
— В правый. А ты что, в левый целился? — засмеялся Николай.

«Вот так-так, — подумал дядька, — целился в грудь, а угодил
в глаз… с пятнадцати метров. Это как же меня трясло. А если
бы промазал?».

— Ну что, обдирать надо, — похлопав по шкуре зверя, сказал
Николай. — К лодке надо сходить за ножами, топором, да и
брезент нужен. Сам пойдешь или я?
— Нет, я сам схожу. Ты тут побудь.

Бабы смирно сидели в лодках и испугано поглядывали из-под
низко повязанных белых косынок. «Ишь, притихли, трындычи-
хи, — подумал дядя Володя. — Один только способ успокоить
вас и есть на земле — напугать до смерти». Но вслух сказал:
«Можете бежать, медведь умер».

Сидя на носу лодки, дядя Володя правил топор и думал:
«Почему медведь кинулся за бабами, ясно — проснулся инс-
тинкт преследования. Но почему он не убежал, столкнувшись
со мной? Он же видел ружье».

Тут он опять услышал визг. Как потом выяснилось, на одну
ягодницу упала с дерева сухая ветка. Подняв глаза, она увидела
прямо над собой двух медвежат, испугано таращившихся на нее
из-за ствола ели. Вот она с испугу и завизжала.
Когда вокруг дерева собрались люди, медвежата испугались
и тоненько запищали.

«Вот почему медведица кинулась на людей, — подумал дядя
Володя. — Из-за этих малышей. Сама погибла, глупая, и медвежат погубила. Не выживут они в тайге, погибнут».

PS- К великому сожалению случайно я однажды завалил тоже медведицу на Сахалине...

И "бумага" была и у напарника камера с собой, но мы поторопились... Я, собственно... ;-(
Возможно я поддался азарту моего друга, который в первый раз видел такого здорового зверя.
Когда я выстрелил по медведю, который ловил рыбу в реке, зверь рванул в кусты.
Очевидно, попал я не по убойному месту - это был мой 2 или 3 трофей.
Вдогонку я еще 2-3 раза "окучил" бедолагу.
Напарник выразил сомнение- что я не попал ни разу... Расстояние было метров 70-80.
Не хвастаюсь - я раньше стрельбой по-молодости занимался и рябчиков (для пристрелки)
с такого расстояния просто сшибал с карабина...

Буквально через пару минут из-за поворота реки показался медвежонок...
До сих пор не могу себе простить, что поторопился с первым выстрелом.
Медведей в тех местах и сейчас еще полно...

Медвежонок переплыл на другую сторону и пропал в кустах. Чуть позже мы его увидели на противоположном берегу...

Когда начал снимать шкуру, увидел, что все мои выстрелы попали в цель...

"Снайпер" хреновый... ;-( Это я про себя.


ИМХО, не торопитесь с первым выстрелом, если Вам не угрожает зверь...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1106189 - 05/03/16 02:31 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Грустновато...
Но это жизнь.
Спасибо.
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1106275 - 05/03/16 06:56 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
мухенский турист Оффлайн
неслучайный

Зарегистрирован: 01/12/15
Сообщения: 90
Да , Дмитрич . Очень неприятно , когда мамку случайно убиваешь...
Я один раз по молодости по глупости , в июле убил чушку. В кустах с секачём по неопытности спутал. Когда начал разделывать , у неё молоко из сосков брызгало.
Столько лет уж прошло , а до сих пор плеваться и материться хочется.
Но с того раза я для себя запрет ввёл на стрельбу в летний период......
Один раз пришлось медведицу с двухгодовалыми медвежатами убить весной , уже с двух метров. Она напала.
Так я даже мясо не смог взять . Тошнило только от мысли , что её есть придётся.....

Вверх
#1106320 - 05/03/16 09:50 AM Re: С тайгой наедине... [Re: мухенский турист]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено мухенский турист
Да , Дмитрич . Очень неприятно , когда мамку случайно убиваешь...

Один раз пришлось медведицу с двухгодовалыми медвежатами убить весной , уже с двух метров. Она напала.


Когда неожиданно натыкаешься накоротке на мамку с пацанами - это "жесть"... Если без оружия- то "капец"...

Как-то в походе был с женой и двумя пацанами (сын с дружком лет по 10 им было). Шли по тропе, кругом бамбук выше головы. Остановились под елкой, слышу поскуливание и что-то сверху "шебуршит"... А это медвежонок прямо на нас спускается... А у меня топорик только маленький (летом дело было)...

Пот холодный прошиб, думаю - "трындец"... ;-(

Хорошо малышок сразу шмыгнул в кусты и был таков, рядом она была , но нас не заметила и не услышала. Чем-то увлеклась...

Мы дошли до озерка, несколько дней там ночевали, а зверюшки рядом находились... Мамка нас слышала и видела, наверное, но агрессии не проявляла... Я потом лругом следы видел... Было им чем поживиться, ягоды было много...

Поэтому и обошлось без "разборок"...

Много у меня было встреч с медведями на Сахалине...

Только один раз молодой конкретно на меня бросился, хотя был на другом берегу речушки. И горбуши было в ней полно... Ну, "уговорил" я его с карабина...

Наглый медведь
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1106557 - 06/03/16 10:22 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Дмитрич
[Поэтому и обошлось без "разборок"...


Уважаемые Форумчане, хочу познакомить вас еще с творчеством В.Астафиева - великого писателя, одного из самых моих любимых...

Сейчас довольно часто упоминают про Сталина - Отца всех народов и великого "менеджера". Многие по нему откровенно "скучают", несмотря на то, что этот "Людоед" отправил на "тот" свет десятки млн ни в чем неповинных людей... Приписывают ему подЪем Отечества и Заслугу в Победе над фашизмом, совершенно забывая Историю...

КАПЛЯ

Много людей пало в ту зиму. Но с весны караван за караваном тащили по Енисею вместо убывших на тот свет свежий человеческий материал. По стране катилась волна арестов и выселений, массовых арестов врагов народа, вредителей, кулацких и других вредных элементов...

Заманил речкой Опарихой Коля, а сам чего-то тянул с отъездом. «Вот
Акимка явится, и двинем», -- уверял он, то и дело выскакивая на берег
Енисея, к пристани.
Аким -- закадычный друг братана -- уехал в Енисейск вербоваться в
лесопожарники и, как я догадался, решил «разменять» подъемные, потому что не
любил таскать за собою какие-либо ценности.

Я коротал время возле поселка, на галечном мысу, названном Карасинкой
-- хранились здесь цистерны с совхозным горючим, отсюда название, -- таскал
удочками бойких чебаков и речных окуней, белобрюхих, яркополосых, наглых.
Шустрей их были только ерши -- они не давали никакой рыбе подходить к корму.
Днем мы купались и загорали под солнцем, набравшим знойную силу, лето в
том году было жаркое даже на Севере и вода, конечно, не такая, как на Черном
море, но окунуться в нее все-таки возможно.

По причине ли сидячей работы, оттого ли, что курить бросил, тетки
уверяют -- в прадеда удался, прадед пузат был, -- тучен я сделался,
стеснялся себя такого и потому уходил купаться подальше от людей. Стоял я в
плавках на мысу Карасинке, не отрывая взора от удочек, услышал:
-- Ё-ка-лэ-мэ-нэ! Это скоко продуктов ты, пана, изводис?! Вот дак пузо!
Тихий узас!

По Енисею на лодке сплывал паренек в светленьких и жидких волосенках, с
приплюснутыми глазами и совершенно простодушной на тонкокожем, изветренном
лице улыбкой.

По слову «пана», что значит парень, и по выговору, характерному для
уроженцев нижнего Енисея, я догадался, кто это.
-- А ты, сельдюк узкопятый, жрешь вино и не закусываешь, вот и приросло
у тебя брюхо к спине!

Парень подгреб лодку к берегу, подтянул ее, подал мне руку -- опять же
привычка человека, редко видающегося с людьми, обязательно здороваться за
руку, и лодку непременно поддергивать -- низовская привычка: при северном
подпружном ветре вода в реке прибывает незаметно и лодку может унести.
-- Как это ты, пана, знас, што я сельдюк? -- Рука сухожильная, жесткая,
и весь «пана» сухощав, косолап, но сбит прочно.

-- Я все про тебя знаю. Подъемные вот в Енисейске пропил!
Аким удивленно заморгал узенькими глазками, вздохнул покаянно:
-- Пропил, пана. И аванец. И рузье...
-- Ружье?! За пропитое ружье раньше охотников пороли. Крестьянина за
лошадь, охотника за ружье.
-- Кто теперь пороть будет? Переворот был, свобода! -- хохотнул Аким и
бодро скомандовал: -- Сматывай поживее удочки!..
И вот мы катим по Енисею к незнакомой речке Опарихе. Мотор у братана
древний, стационарный, бренчит громко, коптит вонько, мчится «семь верст в
неделю, и только кустики мелькают». Опять же, нет худа без добра и добра без
худа -- насмотришься на реку, братца с приятелем наслушаешься. Зовут они
себя хануриками, и слово это звуком ли, боком ли каким подходило к ним,
укладывалось, будто кирпич в печной кладке.

Аким сидел за рулем -- в болотных сапогах, в телогрейке нараспашку,
кепчонку на нос насунул, мокрую сигаретку сосал. Коля тоже в сапогах, в
телогрейке и все в той же вечной своей кепчонке-восьмиклинке, которая от
пота, дыма и дождей, ее мочивших, сделалась земляного цвета. Под телогрейкой
у Коли пиджачишко, бязевая рубаха -- привычка охотников и рыбаков: на реке,
в тайге, в лодке быть «собранным» -- плотно одетым в любое время года.
Брат узенько лепился на беседке посреди длинной лодки, мы с сыном
против него, на другой. Громким голосом, рвущимся из-за шума ли мотора,
из-за перебоев ли в дыхании, Коля повествует об охотах, рыбалках и
приключениях, изведанных ими. Знакомы они с Акимом еще с Игарки. Дружок и в
Чуш притащился следом, живет в доме Коли, и хотя Коля и одногодок «пане»,
однако хозяин женатик и потому журит Акима, и тот «слусается товарисса»,
если трезвый.

Слушая Колю, сын мой уже не раз падал со скамейки. Аким у руля
одобрительно улыбался, понимая, что речь идет о них.
...За Опарихой, непроходимой для лодки, есть речка Сурниха, по которой
осенью, когда вздует речку, можно где волоком, где шестом подняться
километров на двадцать, а там рыбалка-а-а! Забрались парни в глубь тайги, на
Сурниху. Устали до того, что ноги подламываются. Но Аким все равно не
удержался, перебрел на порожек, лег на камень, долго глядел в воду, потом
удочку забросил. Только забросил, тут же хариуса поднял, темного,
яркоперого. «Пор-р-рядок!» -- заорал. Ну а друг разве утерпит! И давай они
шуровать, не поевши, не поспавши. Забросят и подымут, забросят и подымут то
хариуса, то ленка. В азарт вошли, про все забыли, а ведь опытные таежники --
знают: сперва отаборись, разбей стан, устройся, и тогда уж за дело.
Чего на скорую руку, тяп-ляп сделаешь, тяп-ляп и получится. Когда
«попробовать» решили, вынули туесок с червями, взяли с собой только по
щепотке, что она, щепотка-то, при таком клеве -- была и нет!

-- Колька! -- крикнул Акимка с порога, рыбачивший пониже его, в
кружливом пенистом омутке. -- Черви кончились. Во берет! Сходи, позалуста!
Оставив удочку с жилкой ноль шесть и двумя пробками, чтоб было видно,
когда заклюет, братан подался к брошенным под кусты манаткам. Цап-царап -- в
туеске ни одного червяка! В тайге их не найти -- мох, сырь, местами
мерзлота, какой тут червяк выживет? Значит, накрылась рыбалка! Накрылись
труд и старания. Валидол сосал, глаза на лоб лезли, когда тащил лодку по
речке, и вот крах жизни.
-- Акимка, падла! Кто-то всех червей спер!..
-- Сто ты, сто ты, пана! -- взревел Акимка и запрыгал по камням к
берегу, поскользнулся, упал в речку, начерпал в сапоги. Туесок он тряс,
щупал, лицо в него засунул -- нету червей. У Коли от потрясения губы
почернели.
-- Сто же это! Сто же это! -- чуть не плача, повторял Акимка.
--Озевали нас! Кержаки озевали! Дружишь с имя, привечаешь... -- И вдруг Акимка
смолк, увидев на пеньке черного дятла -- желну. Сидит, клюв чистит. Дальше
еще один -- клиноголовики, муж с женой, видать. Такие оба довольные.
Почистились, дремать пробуют после обеда. Еще с речки слышал Акимка, как они
перекликались тут, квякали озабоченно, потом на весь лес стоном стонали --
песня у них такая -- напировались, весело им. «А-а, живоглоты! Поруху
сделали! Теперь тувалет!» -- Аким сгреб ружье и картечью в дятла. Близко
стрелял, отшибло бедной птахе голову. Вторая желна застонала, запричитала на
весь лес, черно умахивая в глубь тайги. Акимке мало, что расшиб из ружья
птаху, он еще схватил дятла за крыло и шмякнул его в воду, как тряпку. Коля
замахал руками, замычал, валидолину выплюнул и бултых в речку следом за
дятлом. «Все! -- ужаснулся Аким. -- Спятил кореш!» Хотел бросаться спасать
его, но Коля где плавом, где бродом догнал дятла, выловил и на берег,
повторяя:
-- Вот оне! Вот оне!..

Акимка глянул: черви, будто из копилки, вылезают из дятла и разбежаться
метят. Другую желну Аким долго караулил, выставил туес на пенек. Явился
разбойник, не запылился. Аким прибил дятла аккуратно, да в брюхе прожоры от
червей мало что осталось. Попробовали рыбачить на птичьи потроха. Хариус,
особо ленок брал безотказно, и наловили друзья два бочонка отборной рыбы. На
всю зиму обеспечились, однако с тех пор рот в лесу не открывали и червей
берегли пуще хлеба.

...Долго ли, коротко ли мы плыли, и привез нас моторишко к речке
Опарихе, отстучал, отбренчал, успокоился, пар от него, перекаленного,
горячий валит, водой брызнули с весла -- зашипело.
Аким в который раз предлагает уйти на Сурниху. Но мне чем-то с устья
приглянулась Опариха, главный заман в том, что людей на ней не бывает --
труднопроходимая речка.

-- Смотри, пана, не покайся, -- предупредил Аким, и мы пошли сначала
бойко, но как залезли в переплетенные, лежащие на земле тальники, то и понял
я сразу, отчего опытные таежники долго обходили эту речку стороной, -- здесь
самые что ни на есть джунгли, только сибирские, и называются они точно и
метко -- шарагой, вертепником и просто дурниной.

Версты две продирались где ползком, где на карачках, где топором
прорубаясь, где по кромке осыпного яра. И вот уж дух из нас вон! Гнуса в
зарастельнике тучи, пот течет по лицам и шее, съедает солью противокомариную
мазь.

Наконец-то шиверок! И сразу крутой поворот, ниже которого речка подмыла
берег, навалила кустов смородины, шипицы, всякого гибника, две старые осины
и большую ель. Место -- лучше не придумать! Коля зашел на камни шиверка и
через голову пульнул под кусты, на глубину толстую леску с пробками от
шампанского. Я подумал, что после такого всплеска и при такой жилке ему не
только хариус, но и крокодил, обживись он в этих студеных водах, едва ли
клюнул бы, но не успел завершить свою мысль, как услышал:
-- Е-э-э-эсь! -- Жидкое, только что срубленное братом удилище
изгибалось былкой под тяжестью крупного хариуса.

Все мы заторопились разматывать удочки, наживлять червей, и через
минуту я услышал бульканье, шлепоток и увидел, как от упавшей с берега
осинки сын поднимает ярко взблескивающего на свету хариуса. Все во мне
обмерло: берег крутой, опутанный кустами, сын никогда еще не ловил такого
крупного хариуса, хотя спец он по ним, и немалый. Он поднял рыбину над
водой, но, привыкший рыбачить на стойкую бамбуковую удочку, позабыл, что в
руках у него сырой черемуховый покон, -- рыбина разгулялась на леске,
ударилась о куст и оборвалась в воду. Очумело выкинувшись наверх, хариус
хлопнул сиреневым хвостом по воде и был таков!

Потоки ругательств, среди которых «растяпа» было едва ли не самое
нежное, обрушил папа на голову родного дитяти.
Аким, стоявший по другую сторону речки, не выдержал, заступился за
парнишку:
-- Что ты пушишь парня? Было бы из-за чего! Наудиим иссе! -- и выдернул
на берег серебрящегося хариуса. -- Во, видал!

А я-то думал, что на его удочку и вовсе уж никто не попадется, --
удилище с оглоблю, жилка -- толще не продают, поплавок из пенопласта, с
огурец величиной, крючок в самый раз для широкой налимьей пасти. Я перестал
ругаться, пошел искать «хорошее» место, не найдя какового, на уральских
речках, к примеру, хариуса не поймаешь. Загнали его там, беднягу, в угол, и
таких он страхов натерпелся, что сделался недоверчивым, нервным и, прежде
чем клюнуть, наденет очки, обнюхается, осмотрится, да и шасть под корягу,
как распоследний бросовый усач или пищуженец.

С берега упал кедр, уронил собою несколько рябинок и вербу. Палые
деревья образовали что-то вроде отбойной запруды, и там, где трепало их
вершины, кружил, хлопался водоворот -- непременно должна здесь стоять рыба,
потому что ловко можно было выскакивать из ухоронки за кормом, но самая
хитрая, самая прожорливая рыба, по моему разумению, должна стоять у комля,
точнее, под комлем кедра, в тени меж обломанными сучками и вилкой корня.
Темнел там вымытый омуток, в нем неторопливо кружило мусор, значит, и всякий
корм. Требуется уменье попасть удочкой меж бережком и ветками кедра и не
зацепиться, но все на тех же захламленных речках Урала, где хариус и
поплавка боится, навострился наш брат видеть поклевки вовсе без каких-либо
поплавков -- впритирку ко дну, в хламе и шиверах проводит крючок без
зацепов, добывая иногда на ушицу рыбы, каждая из коих плавает с порванными
губами иль кончила противокрючковые курсы.

Севши под кустик шиповника, я тихо пустил у ног в струйку крючок со
свежим червяком, дробинкой-грузильцем и чутким осокоревым поплавком
уральской конструкции -- стоит даже уклейке понюхать наживку, поплавок нырь
-- и будьте здоровы! Поплыл мой поплавок. Я начал удобней устраиваться за
кустом, глянул -- нет поплавка, «Раззява! -- обругал я себя. -- Первый
заброс -- и крючок на ветках!» -- Потянул легонько, в удилище ударило,
мгновенье -- и у ног моих, на камнях забился темный хариус, весь в сиреневых
лепестках, будто весенний цветок прострел.

Я полюбовался рыбиной, положил ее в старый портфель, который дал мне
Коля вместо сумки, уверенный, что ничего я не поймаю, сделал еще заброс --
поплавок не успел дойти до ствола кедра, его качнуло и стремительно, без
рывков повело вбок и вглубь -- так уверенно берет только крупная рыба. Я
подсек, рыба уперлась в быстрину, потащила леску в стрежень, но я стронул ее
и с ходу выволок на камни. Ярко, огненно сверкнуло на камешнике, изогнулось
дугой, покатилось, и я, считающий себя опытным и вроде бы солидным рыбаком,
ахнув, упал на рыбину, ловил ее под собою, пытался удержать в руках и не мог
удержать. Наконец мне удалось ее отбросить от воды, прижать, трепещущую,
буйную, к земле. «Ленок!» -- возликовал я, много лет уже не видавший этой
редчайшей по красоте рыбы -- она обитает в холодных и чистейших водах
Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока, где ленка называют гольцом. На Урале
ленка нет.

Вам доводилось когда-нибудь видеть вынутую из кузнечного горна полосу
железа? Еще не совсем остывшую, на концах и по краям еще красную, а с боков
уже сиренево и сине отливающую? Сверх того, окраплена рыба пятнами, точками,
скобками, которые гаснут на глазах. Ко всему этому еще гибкое, упругое тело
-- вот он каков, ленок! Как и всякое чудо природы, прекрасный ее каприз
сохраняется только «у себя дома». На моих глазах такой боевой, ладный ленок
тускнеет, вянет и успокаивается не только сила его, но и окраска. В портфель
я кладу уже вялую, почти отцветшую рыбину, на которой остался лишь отблеск
красоты, тень заката.

Но человек есть человек, и страсти его необоримы. Лишь слабенькое
дуновение грусти коснулось моей души, и тут же все пропало, улетучилось под
напором азарта и душевного ликования. Я вытянул из-под комля еще пару ленков
и стал осваивать стрежину за вершиной кедра, где хариусы стояли отдельно от
стремительных, прожорливых ленков, надежд на совместный прокорм почти не
оставляющих, и поднял несколько рыбин. Я был так возбужден и захвачен
рыбалкой, что забыл про комаров, про братана, про родное дитя.
-- Папа! -- послышался голос сына. -- Я какого-то странного хариуса
поймал! Очень красивого! -- Я объяснил сыну, что это за рыба, и узнал --
кроме ленка, сын добыл еще четырех хариусов, да каких! Парень он
уравновешенный, немного замкнутый, а тут, чую, голосишко дрожит, возбудился,
поговорить охота. -- У тебя как?
Я показал ему большой палец и скоро услышал:
-- Я снова ленка поймал!
-- Молодец!
Надо мной зашуршало, покатилась земля, и я увидел на яру Акима.
-- Ты се здесь делаешь? Ково ты здесь добудешь? -- Я поднес к носу
сельдюка портфель, и Аким схватился за щеку: -- Ё-ка-лэ-мэ-нэ-э! Это се
тако, пана!? -- жаловался он подошедшему Коле. -- Оне таскают и таскают!..
-- Пушшай таскают! Пушшай душу порадуют! Натешатся!..
-- Ты бы, -- сказал я Акиму, -- канат вместо жилки привязал да поплавок
из полена сделал и лупцевал по воде...

Тут я выхватил еще одного хариуса из такого места, где, по мнению
Акима, ни один нормальный рыбак не подумал бы рыбачить, а нормальная рыба --
стоять. Сельдюк махнул рукой: «Чего-то нечисто тут!» -- и пошлепал дальше,
уверяя, что все равно всех обловит. За поворотом он запел во всю головушку:
«Не тюрьма меня погубит, а сырая мать-земля...» Коля хохотал, перебредая по
перекату через речку, говорил, что сельдюк узкопятый в самом деле всех
обловит, убежит вперед, исхлещет речку, разгонит все, что есть в ней живое,
и если не встретится дурная рыба, обломает вершинку удилища, смотает на нее
леску, натянет на ухо полу телогрейки и завалится спать. Его и комар не
берет, за своего принимает.

Следом за Акимом подался дураковатый и прожорливый кобель Тарзан.
Кукла, хитренькая такая сучка, верная и золотая в пушном промысле, не
отходила от Коли, сидя чуть в отдалении, утиралась лапкой, смахивала с носа
комаров. Почему Тарзан привязался к Акиму -- загадка природы. Чего только не
вытворял над Тарзаном сельдюк! И ругал его, и гонял его, если давал
мелконькую рыбку слопать, непременно с фокусом -- зашвырнет ее в гущу
листьев копытника и понукает:

-- Усь! Усь, собачка! Лови рыбу! Хватай!
Тарзан козлом прыгал в зарослях, брызгал водой, преследуя рыбешку,
часто отпускал добычу и, облизнувшись, ждал подачку -- рыбу он любил пуще
сахара.
Я уж устал хохотать, а сын мой -- хлебом не корми, дай посмеяться, --
вместе с Тарзаном таскался за Акимом, любовно смотрел ему в рот.
-- Акимка! -- строжась, кричал Коля. -- Скоро уху варить, а у нас че?
Аким не отзывался, исчез, подавшись вверх по речке.

И мы углубились по Опарихе. Тайга темнела, кедрач подступил вплотную,
местами почти смыкаясь над речкой. Вода делалась шумной, по обмыскам и от
весны оставшимся проточинам росла непролазная смородина, зеленый дедюльник,
пучки-борщевники с комом багрово-синей килы на вершине вот-вот собирались
раскрыться светлыми зонтами. Возле притемненного зарослями ключа, в тени и
холодке цвели последним накалом жарки, везде уже осыпавшиеся, зато марьины
коренья были в самой поре, кукушкины слезки, венерины башмачки, грушанка --
сердечная травка -- цвели повсюду, и по логам, где долго лежал снег,
приморились ветреницы, хохлатки. На смену им шла живучая трава криводенка,
вострился сгармошенными листьями кукольник. Населяя зеленью приречные
низины, лога, обмыски, проникая в тень хвойников, под которыми доцветала
брусника, седьмичник, заячья капуста и вонючий болотный болиголов, всегда
припаздывающее здесь лето трудно пробиралось по Опарихе в гущу лесов,
оглушенных зимними морозами и снегом.

Идти сделалось легче. Чернолесье, тальники, шипица, боярышник,
таволожник и всякая шарага оробели, остановились перед плотной стеной тайги
и лишь буераками, пустошами, оставшимися от пожарищ, звериными набродами,
крадучись пробирались в тихую прель дремучих лесов.

Опариха все чаще и круче загибалась в короткие, но бойкие излучины, за
каждой из которых перекат, за перекатом плесо или омуток.
Мы перебредали с мыса на мыс, и кто был в коротких сапогах, черпанул
уже дух захватывающей, знойно-студеной воды, до того прозрачной, что местами
казалось по щиколотку, но можно ухнуть до пояса. Коля предлагал
остановиться, сварить уху, потому что солнце поднялось высоко, было парко,
совсем изморно сделалось дышать в глухой одежке -- защите от комаров. Они
так покормились под шумок, что все лицо у меня горело, за ушами вспухло,
болела шея, руки от запястий до пальцев были в крови.

Уперлись в завал.
-- Дальше, -- сказал Коля, -- ни один местный ханыга летом не
забирался, -- и покричал Акима.
Отклика не последовало.
-- Вот марал! Вот бродяга! Парня замучает, Тарзана ухайдакает.
В могучем завале, таком старом, вздыбленном, слоеном, что местами
взошел на нем многородный ольховник, гнулся черемушник, клешнясто хватался
за бревна, по-рачьи карабкался вверх узколистый краснотал и ник к воде
смородинник. Речку испластало в клочья, из-под завала там и сям вылетали
взъерошенные, скомканные потоки и поскорее сбегались вместе. Такие места,
хотя по ним и опасно лазить -- деревья и выворотни сопрели, можно
обвалиться, изувечиться, -- никакой «цивилизованный» рыбак не обойдет.
Я забрался в жуткие дебри завала, сказав ребятам, чтоб они стороной
обходили это гиблое место, где воду слышно, да не видно и все скоргочет под
ногами от короедов, жуков и тли.

Меж выворотней, корневищ, хлама, сучкастых стволов дерев, олизанных
водою бревен, нагромождения камней, гальки, плитняка темнели вымоины. Вижу в
одной из них стайку мелочи. Хариус выпрыгивает белым рыльцем вверх,
прощупывает мусор и короедами точенную древесную труху. Иной рыбехе удается
поддеть губой личинку короеда либо комара, и она задает стрекача под бревна,
вся стайка следом. Один рукав круто скатывается под бревно, исчезает в
руинах завала, и не скоро он, очумелый от темноты и тесноты, выпутается из
лесного месива. Осторожно спускаю леску с руки, и, едва червяк коснулся
воды, из-под бревна метнулась тень, по руке ударило, я осторожно начал
поднимать пружинисто бьющуюся на крючке рыбину.

Пока вернулся Аким с компанией, едва волочившей ноги, так он ушомкал
ее, бегая по Опарихе, я вытащил из завала несколько хариусов, собрался
похвастаться ими, но пана открыл свою сумку, и я увидел там таких красавцев
ленков, что совсем померкли мои успехи, однако по количеству голов сын
обловил Акима, и он великодушно хвалил нас:
-- Ё-ка-лэ-мэ-нэ! Пана, се за рыбаки понаехали! Сзади, понимас, идут и
понужают, и понужают! Тихий узас!

Я заверил друзей-хануриков, что со своей нахальной снастью они ничего,
кроме коряжины иль старого сапога, в местах обетованных не выудят.
-- А мы туды и не поедем, раз такое дело! -- в голос заявили сельдюки.
Колю я тоже звал сельдюком, потому как вся сознательная жизнь его прошла на
Севере и рыбы, в том числе и туруханской селедки, переловил он уйму, а тому,
сколько могут съесть рыбы эти мужички-сельдючки величиной с подростков,
вскоре стали мы очевидцами.

Аким умело, быстро очистил пойманную рыбу. Я подумал, подсолить хочет,
чтобы не испортилась. Но, прокипятив воду с картошкой, пана всю добычу
завалил в ведро, палкой рыбу поприжал, чтоб не обгорели хвосты.
-- Куда же столько?
-- Нисе, съедим! Проходилися, проголодалися.
Это была уха! Ухи, по правде сказать, в ведре почти не оказалось, был
навар, и какой! Сын у меня мастак ловить рыбу, но ест неохотно. А я уж отвык
от рыбного изобилия, управил с пяток некрупных, нежных хариусов и отвалился
от ведра.
-- Хэ! Едок! -- фыркнул Аким. -- Ты на сем тако брюхо держишь?
Вывалив рыбу на плащ, круто посолив ее, сельдюки вприкуску с береговым
луком неторопливо подчистили весь улов до косточки, даже головы рыбьи
высосали. Я осмотрел их с недоверием наново: куда же они рыбу-то поместили?!
Жахнув по пятку кружек чаю и подмигнув друг дружке, сельдюки подвели итог:
-- Ну, слава Богу, маленько закусили. Бог напитал, никто не видал.
-- Вот это вы дали!
-- На рыбе выросли, -- сказал Коля, собирая ложки, -- до того папа
доводил, что, веришь -- нет, жевали рыбу без хлеба, без соли, как траву...
-- Как не поверить! Я ведь нашему папе сродни...
Аким, почуяв, что нас начинают охватывать невеселые воспоминания,
поднял себя с земли, зевнул широко, обломал конец удилища, смотал на него
леску, взял вещмешок, сбросал в него лишний багаж и, заявив, что такую
рыбалку он в гробу видел и что лодку без присмотра на ночь нельзя оставлять,
подался вниз по речке, к Енисею.

Мы еще поговорили у затухающего костерика и уже неторопливо побрели
вверх по Опарихе. Чем дальше мы шли, тем сильнее клевала рыба. Запал и
горячка кончились. Коля взял у меня портфель, отдал рюкзак, куда я поставил
ведро, чтоб хариусы и ленки не мялись. У рыбы, обитающей в неге холодной
чистой воды, через час-другой «вылезало» брюхо. Тарзан до того наелся рыбой
и так подбил мокрые лапы на камешнике, что шел, пьяно шатаясь, и время от
времени пьяно же завывал на весь лес, зачем, дескать, я с вами связался?
Зачем не остался лодку сторожить? Был бы сейчас с Акимкой у стана, он бы со
мной баловался, и никуда не надо топать. Кукла-работница лапок не намочила,
шла верхом, мощным лесом и только хвостом повиливала, явившись кому-нибудь
из нас. Где-то кого-то она раскапывала, нос у нее был в земле и сукровице,
глаза сыто затуманились.

Когда-то здесь, на Опарихе, Коля стрелял глухарину, и молодая, только
что начинавшая охотничать, собака дуром кинулась на глухаря. Тот грозно
растопорщился, зашипел и так долбанул клювом в лоб молодую сучонку, что она
опешила и шасть хозяину меж ног. Глухарь же до того разъярился, до того
ослеп от гневной силы, что пошел боем дальше, распустив хвост и крылья.
«Кукла! Да он же сожрет нас! -- закричал Коля. -- Асю его!» Кукла хоть и
боялась глухаря, хозяина ослушаться не посмела, обошла птицу с тыла,
теребнула за хвост. С тех пор идет собачонка на любого зверя, медведь ей не
страшен, но вот глухаря побаивается, не облаивает, если возможно, минует его
стороной.

Опариха становилась все быстрей и сумрачней. Реденько выступал мысок со
вбитым зеленым чубом листвы или в зарослях осоки. Кедры, сосняки, ельники,
пихтовники вплотную подступали к речке. Космы ягелей и вымытых кореньев
свисали с подмытых яров, лесная прель кружилась над речкой, в носу холодило
полого плывущим духом зацветающих мхов, в горле горчило от молодых, но уже
пыльно сорящих папоротников, реденькие лесные цветы набухали там и сям
шишечками, дудочник шел в трубку. В иное лето цветы и дудки здесь так и
засыхают не расцветя.

Отошли семь-восемь километров от Енисея, и нет уже человеческого
следка, кострища, порубок, пеньков -- никакой пакости. Чаще завалы поперек
речки, чаще следы маралов и сохатых на перетертом водою песке. Солнце
катилось куда-то в еще более густую темь лесов. Перед закатом освирепел
гнус, стало душнее, тише и дремучей. Над нами просвистели крохали, упали в
речку, черкнув по ней отвислыми задами и яркими лапами. Утки огляделись,
открякались и стали выедать мелкого хариуса, загоняя его на мелководье.
Я взглянул на часы, было семь минут двенадцатого, и улыбнулся про себя
-- мы отстояли четырнадцатичасовую вахту, и не просто отстояли, продирались
в дебри где грудью, где ползком, где вброд; если бы кого из нас заставили
проделать такую же работу на производстве, мы написали бы жалобу в профсоюз.
Коля выбрал песчаный опечек и пластом упал на него. Хотя обдувья не
было -- так загустела тайга вокруг, по распадку угорело виляющей речки все
же тянуло холодком, лица касалось едва ощутимое движение воздуха, скорее
дыхание тайги, одурманенное доцветающей невдалеке черемухой, дудками
дедюльников, марьиного корня и папоротников.

Пониже мыска, у подмытого кедра, динозавром стоявшего на лапах в воде,
полосами кружилось уловце, маячила над ним тонкая фигура сынишки -- там уже
три раза брал и сходил «здоровенный харюзина»!
Я крикнул сына, и он с сожалением оставил недобытого хариуса. Мы
свалили кедровую сухарину, раскряжевали ее топором. И вот уж кипяток,
запаренный смородинником и для крепости приправленный фабричным чаем,
напрел, запах. Брат лежал на опечке вниз лицом, не шевелясь. Я налил в
кружку чаю, потрогал брата за плечо. ...

-- Сейчас, -- не поднимая головы, отозвался он и сколько-то времени еще
полежал, вслушиваясь в себя. С трудом приподнялся, сел, потирая ладонью
левую половину груди. -- Тайга-мама заманила, титьку дала -- малец и
дорвался, сам себе язык откусил...

Чай подживил Колю. Он прилег на бок, уперся щекой в ладонь, слушал
тайгу-маму -- она отодвинулась от всех шумов, шорохов, отстранилась от
всякого движения и отчужденно погружалась в самое себя, в хвою, в листья, в
мох, в хлябистые болота. Было слышно птицу, где-то за версту неловко и
грузно садившуюся в дерево; жуков, орехово щелкающихся о стволы, крохалей,
озадаченных костром, ярче и ярче в сумерках светящим, и коротко по этому
поводу переговаривающихся; падение прошлогодней шишки, сухо цепляющейся за
сучки; короткий свист бурундука и чем-то потревоженную желну, заскулившую на
весь лес, при крике которой сморщило губы брата улыбкой, и мы с сыном тоже
заулыбались, вспомнив о приключении хануриков-друзей на Сурнихе. Но все
вокруг сняло журчанием берестяного пастушьего рожка, почти сливающегося с
чурлюканьем речки в перекате и все же отдельным от него, нежным, страстным,
зовущим.

-- Ты чего? -- повернулся ко мне братан. -- Какие тебе тут пастухи?
Здесь скот -- маралы, олени да сохатые... -- Говорил он резко, почти сердито
-- нездоровилось ему. Но, перехватив мой взгляд, без необходимости поправил
огонь, мягче пояснил: -- Маралуха с теленком тут пасется...
Собаки одыбались, навострили уши. Я перестал рубить лапник для
подстилки. Но скоро собаки успокоились, прикрылись хвостами. Хитрая и умная
Кукла легла под тягу дыма, и от нее отжимало комара. Тарзан почти залез в
огонь, и все равно гнус загрызал его. Он время от времени лапами стряхивал
комаров с морды, упречно глядел на нас -- что же это, дескать, такое? Куда
вы меня завели и чего вам дома не сидится! Коля бросил на лапник телогрейку,
натянул на ухо воротник старого пиджака, осадил ниже кепчонку и лег по одну
сторону костра; сын, обмотавшись брезентовыми штанами, устроился по другую.
Я спать не хотел. Не мог. Напился крепкого чая, за братана переживал и,
кроме того, столько лет мечтал посидеть у костра в тайге, еще не тронутой,
точнее сказать, не поувеченной человеком, так неужели этот редкий уже
праздник продрыхать?!

Что испытывал я тогда на Опарихе, у одинокого костра, хвостатой кометой
мечущегося в темени лесов, возле дикошарой днем, а ночью по-женски
присмирелой, притаенно говорливой речки?
Все. И ничего.

Дома, в городской квартире, закиснув у батареи парового отопления,
мечтаешь: будет весна, лето, я убреду в лес и там увижу такое, переживу
разэтакое... Все мы, русские люди, до старости остаемся в чем-то
ребятишками, вечно ждем подарков, сказочек, чего-то необыкновенного,
согревающего, даже прожигающего душу, покрытую окалиной грубости, но в
середке незащищенную, которая и в изношенном, истерзанном, старом теле часто
ухитряется сохраняться в птенцовом пухе.

И не ожидание ли необычного, этой вечной сказочки, не жажда ли чуда
толкнули однажды моего брата в таймырскую тундру, на речку Дудыпту, где
совсем не сказочной болезнью и тоской наделила его шаманка? И что привело
нас сюда, на Опариху? Не желание же кормить комаров, коих, чем глуше ночь,
тем гуще клубится и ноет возле нас. В отсвете костра, падающего на воду,
видно не просто облако гнуса, а на замазку похожее тесто. Без мутовки, само
собою сбивается оно над огнем, набухает, словно на опаре, осыпая в огонь
желтые отруби.

Коля и сын спрятали руки под себя, дрыгаются, бьются во сне. Собаки
пододвинулись вплотную к огню. Я же, хорошо умывшись в речке, сбив с лица
пот, густо намазался репудином (если бы существовал рай, я бы заранее подал
туда заявление с просьбой забронировать там лучшее место для того, кто
придумал мазь от гнуса). Иной ловкач-комар все же находил место, где
насосаться крови, то и дело слышится: «шпы-ы-ынь...» -- это тяжело
отделяется от меня опившийся долгоносый зверь. Но дышать-то, жить, смотреть,
слушать можно, и что она, эта боль от укусов, в сравнении с тем покоем и
утешением сердца, которое старомодно именуется блаженством.
На речке появился туман. Его подхватывало токами воздуха, тащило над
водой, рвало о подмытые дерева, свертывало в валки, катило над короткими
плесами, опятнанными кругляшками пены. Нет, нельзя, пожалуй, назвать
туманами легкие, кисеей колышущиеся полосы. Это облегченное дыхание земли
после парного дня, освобождение от давящей духоты, успокоение прохладой
всего живого. Даже малявки в речке перестали плавиться и плескаться. Речка
текла, ровно бы мохом укрытая, мокро всюду сделалось, заблестели листья,
хвою, комки цветов, гибкие тальники одавило сыростью, черемуха на том берегу
перестала сорить в воду белым, поределые, растрепанные кисти полоскало
потоком, и что-то было в этой поздно, тощо и бедно цветущей черемушке от
современной женщины, от ее потуг хоть и в возрасте, хоть с летами
нарядиться, отлюбить, отпраздновать дарованную природой весну.
За кедром, динозавром маячившим в воде, в ночи сделавшимся еще более
похожим на допотопного зверя, где стоял «харюзина», не изловленный сыном,
блеснуло раз-другой, разрезало острием серпика речку от берега до берега,
точно лист цинкового железа, и туманы, расстриженные надвое, тоже
разделились -- одна полоса, подхваченная речкой, потекла вниз, другая
сбилась в облачко, которое притулилось к берегу, осело на кусты подле нашего
костра.

Блеклым светом наполнилось пространство, раздвинулась глубь тайги,
дохнуло оттуда чистым холодом, на глазах начал распадаться ком гнуса,
исчезать куда-то, реденько кружило дымом уже вялых, молчаливых мокрецов.
Ребята у костра внятно вздохнули, напряженные тела их распустились -- уснули
глубоко, все в них отдыхало -- слух, нюх, перетруженные руки и ноги.
Который-то из парней даже всхрапнул коротко, выразительно, но тут же подавил
в себе храп, чуя подсознанием, что спит он не дома, не под крышей, не за
запорами, какая-то часть его мозга бдила, была настороже.

Я подладил костер. Он вспыхнул на минуту и тут же унялся. Дым откачнуло
к воде, туда же загнуло яркий гребень огонька. Придвинувшись к костру, я
вытянул руки, сжимал и разжимал пальцы, будто срывал лепестки с громадного
сибирского жарка. Руки, особенно левая, занемели, по плечу и ниже его
холодным пластом лежала вкрадчивая боль -- сказывалось долгое городское
сидение -- и такая сразу нагрузка да вчерашняя духотища.

Серебристым харюзком мелькнул в вершинах леса месяц, задел за острие
высокой ели и без всплеска сорвался в уремную гущу. Сеево звезд на небе
сгустилось, потемнела речка, и тени дерев, объявившиеся было при месяце,
опять исчезли. Лишь отблескивала в перекатах Опариха, катясь по пропаханной,
вилючей бороздке к Енисею. Там она распластается по пологому берегу на
рукава, проточины и обтрепанной метелкой станет почесывать бок грузного,
силой налитого Енисея, несмело с ним заигрывая. Чуть приостановив себя на
выдававшейся далеко белокаменной косе, взбурлив тяжелую воду, батюшко Енисей
принимал в себя еще одну речушку, сплетал ее в клубок с другими светлыми
речками, речушками, которые сотни и тысячи верст бегут к нему, встревоженные
непокоем, чтобы капля по капле наполнять молодой силой вечное движение.
Казалось, тише, чем было, и быть уже не могло, но не слухом, не телом,
а душою природы, присутствующей и во мне, я почувствовал вершину тишины,
младенчески пульсирующее темечко нарождающегося дня -- настал тот краткий
миг, когда над миром парил лишь Божий дух един, как рекли в старину.
На заостренном конце продолговатого ивового листа набухла, созрела
крупная капля и, тяжелой силой налитая, замерла, боясь обрушить мир своим
падением.

И я замер.
Так на фронте цепенел возле орудия боец с натянутым ремнем, ожидая
голос команды, который сам по себе был только слабым человечьим голосом, но
он повелевал страшной силой -- огнем, в древности им обожествленным, затем
обращенным в погибельный смерч. Когда-то с четверенек взнявшее человека до
самого разумного из разумных существ, слово это сделалось его карающей
десницей. «Огонь!» -- не было и нет для меня среди известных мне слов слова
ужасней и притягательней!

Капля висела над моим лицом, прозрачная и грузная. Таловый листок
держал ее в стоке желобка, не одолела, не могла пока одолеть тяжесть капли
упругую стойкость листка. «Не падай! Не падай!» -- заклинал я, просил,
молил, кожей и сердцем внимая покою, скрытому в себе и в мире.
В глуби лесов угадывалось чье-то тайное дыхание, мягкие шаги. И в небе
чудилось осмысленное, но тоже тайное движение облаков, а может быть, иных
миров иль «ангелов крыла»?! В такой райской тишине и в ангелов поверишь, и в
вечное блаженство, и в истлевание зла, и в воскресение вечной доброты.
Собаки тревожились, вскидывали головы. Тарзан зарычал приглушенно и какое-то
время катал камешки в горле, но, снова задремывая, невнятно тявкнул, хлюпнул
ртом, заглотив рык вместе с комарами.
Ребята крепко спали.

Я налил себе чаю, засоренного хлопьями отгара и комаров, глядел на
огонь, думал о больном брате, о подростке-сыне. Казались они мне малыми,
всеми забытыми, спозаброшен- ными, нуждающимися в моей защите. Сын кончил
девятый класс, был весь в костях, лопатки угловато оттопыривали куртку на
спине, кожа на запястьях тонко натянута, ноги в коленях корнем -- не
сложился еще, не окреп, совсем парнишка. Но скоро отрываться и ему от семьи,
уходить в ученье, в армию, к чужим людям, на чужой догляд. Брат, хотя годами
и мужик, двоих ребятишек нажил, всю тайгу и Енисей обшастал, Таймыра хватил,
корпусом меньше моего сына-подростка. На шее позвонки орешками высыпали,
руки в кистях тонкие, жидкие, спина осажена надсадой к крестцу, брюхо
серпом, в крыльцах сутул, узок, но жилист, подсадист, под заморышной,
невидной статью прячется мужицкая хватка и крепкая порода, ан жалко
отчего-то и сына, и брата, и всех людей на свете. Спят вот доверчиво у
таежного костра, средь необъятного, настороженного мира два близких
человека, спят, пустив слюнки самого сладкого, наутреннего сна, и сонным
разумом сознают, нет, не сознают, а ощущают защиту -- рядом кто-то стережет
их от опасностей, подживляет костер, греет, думает о них...

Но ведь когда-то они останутся одни, сами с собой и с этим
прекраснейшим и грозным миром, и ни я, ни кто другой не сможет их греть и
оберегать!
Как часто мы бросаемся высокими словами, не вдумываясь в них. Вот
долдоним: дети -- счастье, дети -- радость, дети -- свет в окошке! Но дети
-- это еще и мука наша! Вечная наша тревога! Дети -- это наш суд на миру,
наше зеркало, в котором совесть, ум, честность, опрятность нашу -- все
наголо видать. Дети могут нами закрыться, мы ими -- никогда. И еще: какие бы
они ни были, большие, умные, сильные, они всегда нуждаются в нашей защите и
помощи. И как подумаешь: вот скоро умирать, а они тут останутся одни, кто
их, кроме отца и матери, знает такими, какие они есть? Кто их примет со
всеми изъянами? Кто поймет? Простит?

И эта капля!

Что, если она обрушится наземь? Ах, если б возможно было оставить детей
со спокойным сердцем, в успокоенном мире!
Но капля, капля!..

Я закинул руки за голову. Высоко-высоко, в сереньком, чуть размытом над
далеким Енисеем небе различил две мерцающие звездочки, величиной с семечко
таежного цветка майника. Звезды всегда вызывают во мне чувство сосущего,
тоскливого успокоения своим лампадным светом, неотгаданностью,
недоступностью. Если мне говорят: «тот свет», -- я не загробье, не темноту
воображаю, а эти вот мелконькие, удаленно помаргивающие звездочки. Странно
все-таки, почему именно свет слабых, удаленных звезд наполняет меня
печальным успокоением? А что тут, собственно, странного? С возрастом я
узнал: радость кратка, преходяща, часто обманчива, печаль вечна,
благотворна, неизменна. Радость сверкнет зарницей, нет, молнией скорее и
укатится перекатным громыханьем. Печаль светит тихо, как неугаданная звезда,
но свет этот не меркнет ни ночью, ни днем, рождает думы о ближних, тоску по
любви, мечты о чем-то неведомом, то ли о прошлом, всегда томительно сладком,
то ли о заманчивом и от неясности пугающе притягательном будущем. Мудра,
взросла печаль -- ей миллионы лет, радость же всегда в детском возрасте, в
детском обличье, ибо всяким сердцем она рождается заново и чем дальше в
жизнь, тем меньше ее, ну вот как цветов -- чем гуще тайга, тем они реже.
Но при чем тут небо, звезды, ночь, таежная тьма?

Это она, моя душа, наполнила все вокруг беспокойством, недоверием,
ожиданием беды. Тайга на земле и звезды на небе были тысячи лет до нас.
Звезды потухали иль разбивались на осколки, взамен их расцветали на небе
другие. И деревья в тайге умирали и рождались, одно дерево сжигало молнией,
подмывало рекой, другое сорило семена в воду, по ветру, птица отрывала шишку
от кедра, клевала орехи и сорила ими в мох. Нам только кажется, что мы
преобразовали все, и тайгу тоже. Нет, мы лишь ранили ее, повредили,
истоптали, исцарапали, ожгли огнем. Но страху, смятенности своей не смогли
ей передать, не привили и враждебности, как ни старались. Тайга все так же
величественна, торжественна, невозмутима. Мы внушаем себе, будто управляем
природой и что пожелаем, то и сделаем с нею. Но обман этот удается до тех
пор, пока не останешься с тайгою с глазу на глаз, пока не побудешь в ней и
не поврачуешься ею, тогда только вонмешь ее могуществу, почувствуешь ее
космическую пространственность и величие.

С виду же здесь все просто, всякому глазу и уху доступно. Вон соболек
мелькнул по вершинам через речку, циркнул от испугу и любопытства, заметив
наш костер. Выслеживает соболек белку, чтобы унести своим соболятам на корм.
Птица, грузно садившаяся ночью в дерево, была капалуха, на исходе вечера
слетавшая с гнезда размять крылья. Лапы у нее закостенели под брюхом от
сидения и неподвижности, худо цеплялись за ветви, оттого она так долго и
громоздилась при посадке. Осмотревшись с высоты, не крадется ль к яйцам,
оставленным в гнезде, какой хищник, капалуха тенью скользнула вниз
подкормиться прошлогодней брусникой, семечками и, покружив возле дерев,
снова вернулась к пестрому выворотню, под которым у нее лежало в круглом
гнезде пяток тоже пестрых, не всякому глазу заметных яиц. Горячим телом,
выщипанным до наготы, она накрыла яйца, глаза ее истомно смежились -- птица
выпаривала цыпушек -- глухарят.

Близко от валежины прошла маралуха с теленком. Пошевеливая ушами из
стороны в сторону, мать тыкала в землю носом, срывая листок-другой -- не
столько уж покормиться самой, сколько показать дитю, как это делается.
Забрел в Опариху выше нашего стана сохатый, жует листья, водяную траву,
объедь несет по речке. Сиреневые игрушечные пупыри набухли в лапах кедрачей,
через месяц-два эти пупырышки превратятся в крупные шишки, нальется в них
лаково-желтый орех. Прилетела жарового цвета птица ронжа, зачем-то
отвинтила, оторвала лапами сиреневую шишечку с кедра и умахала в кусты,
забазарив там противным голосом, не схожим с ее заморской, попугайной
красотой. От крика иль тени разбойницы ронжи, способной склевать и яички, и
птенцов, и саму наседку, встрепенулся в камешках зуек, подбежал к речке и не
то попил, не то на себя погляделся в воду, тут же цвиркнула, взнялась из
засидки серенькая трясогузка, с ходу сцапала комара иль поденка и усмыгнула
в долготелые цветочки с багровым стеблем. Цветочки на долгой ножке, листом,
цветом и всем обличьем похожие на ландыши. Но какие же тут ландыши? Это ж
черемша. Везде она захрясла, сделалась жесткой и только здесь, в глуби
тайги, под тенистым бережком, наливается соком отдавшей мерзлоты. Вон
кристаллики мерзлоты замерцали на вытаине по ту сторону речки, сиреневые
пупырки на кедре видно, трясогузка кормится, куличок охорашивается, пуночки
по дереву белыми пятнышками замелькали...

Так значит?..
Да утро ж накатило!
Прозевал, не заметил, как оно подкралось. Опал, истаял морок, туманы
унесло куда-то, лес обозначился пестрядью стволов. Сова, шнырявшая глухой
полночью над речкой и всякий раз, как ее наносило на свет костра, скомканно
шарахавшаяся, ткнулась в талину, уставилась на наш табор и, ничего-то не
видя, на глазах оплывала, уменьшалась, прижимая перо ближе к телу. Взбили
воду крыльями, снялись с речки крохали, просвистели над нами, согласно
повернув головы к костру, чуть взмыли над его вытянутым, вяло колеблющимся
дымом.

Все было как надо! И я не хочу, не стану думать о том, что там, за
тайгою? Не желаю! И хорошо, что северная летняя ночь коротка, нет в ней
могильной тьмы. Будь ночь длинна и темна, и мысли б темные, длинные в башку
лезли, и успел бы я воссоединить вместе эту девственную, необъятную тишину и
клокочущий где-то мир, самим же человеком придуманный, построенный и
зажавший его в городские щели.
Хоть на одну ночь да отделился я от него, и душа моя отошла, отдохнула,
обрела уверенность в нескончаемости мироздания и прочности жизни.
Тайга дышала, просыпалась, росла.

А капля?

Я оглянулся и от серебристого крапа, невдали переходящего в сплошное
сияние, зажмурил глаза. Сердце мое трепыхнулось и обмерло от радости: на
каждом листке, на каждой хвоинке, травке, в венцах соцветий, на дудках
дедюлек, на лапах пихтарников, на необгорелыми концами высунувшихся из
костра дровах, на одежде, на сухостоинах и на живых стволах деревьев, даже
на сапогах спящих ребят мерцали, светились, играли капли, и каждая роняла
крошечную блестку света, но, слившись вместе, эти блестки заливали сиянием
торжествующей жизни все вокруг, и вроде бы впервые за четверть века,
минувшего с войны, я, не зная, кому в этот миг воздать благодарность,
пролепетал, а быть может подумал: «Как хорошо, что меня не убили на войне и
я дожил до этого утра...»

Отволгло все вокруг, наполнилось живительной влагой, уронило листья
пером вниз, и потекли, покатились капли с едва слышным шорохом на землю, на
песок, на берег Опарихи, на желтое топорище, на серенький рюкзачок, на
сухостоину, стоящую в речке. Травы покорно полегли, цветы сникли, хвоя на
кедрах очесалась острием долу, черемуховые кисти за речкой сваляло в ватку,
ребята съежились возле пригасшего огня, подвели ноги к животам, псы
поднялись, начали потягиваться, зевая с провизгом широко распахнутыми,
ребристыми пастями.

-- Эк вас, окаянных! -- проворчал я на них незлобиво. -- Раздерет!
Кукла шевельнула извинительно хвостом, затворила рот. Тарзан истошно
взвизгнул, завершая сладкий зевок, и принялся отряхиваться, соря песком и
шерстью. Я отогнал его от костра, разулся, пристроил на колышки отсыревшие в
резиновых сапогах портянки и, закатав штаны, побрел через речку. Стиснуло,
схватило льдистыми клещами ноги, под грудью заломило, замерло, появилась
тошнота. Но я перебрел через речку, напластал беремя черемши, бросил ее у
костра, обулся и уловил взглядом: где-то в вершине соседней речки --
Сурнихи, за горбом осередыша, за лесами, за подтаежьем обозначило себя
солнце. Еще ни единый луч его не прошил острой иглой овчину тайги, но по
небу во всю ширь расплылась размоина, и белесая глубь небес все таяла,
таяла, обнажая блеклую, прозрачно-льдистую голубизну, в которой все ощутимей
глазу или другому, более памятному и восприимчивому зрению, виделась пока
несмелая, силы не набравшая теплота.

Живым духом полнилась округа, леса, кусты, травы, листья. Залетали
мухи, снова защелкали о стволы дерев и о камни железнолобые жуки и божьи
коровки; бурундук умылся лапками на коряжине и беззаботно деранул куда-то;
закричали всюду кедровки, костер наш, едва верескавший, воспрянул, щелкнул
раз-другой, разбрасывая угли, и сам собою занялся огнем. От звука ахнувшего
костра совсем близко, за тальником, что-то грузно, с храпом метнулось и
загромыхало камнями. Собаки хватили в кусты, сбивая с них мокро, лая
вперебой, сонная сова зашаталась на талине, запурхалась, но отлететь далеко
не смогла, плюхнулась за речкой в мох.

-- Сохатый, дубак! -- вскинув голову и вытирая припухшие от укусов губы
и сонные глаза, сказал Коля и щелкнул по носу моментом вернувшихся из погони
мокрых псов: -- Ы-ы, падлы! Дрыхаете, а людей чуть не слопали...
Кукла стыдливо отвернулась. Тарзан, предположив, что с ним играют,
полез на Колю грязными лапами. Тот его завалил на песок, хлопнул по
мокрущему пузу так, что брызги полетели.
Балуется братан, значит, отлегло.

-- Хватит дуреть-то! -- по праву старшего заворчал я, доставая из
рюкзака мыло, и велел ему умыться. Сам же бродом поспешил к кедру, все так
же упорно, лбом встречь течению стоявшему в речке -- «харюзина» тревожил
меня, побуждал к действию. Поплавок коснулся воды, выправился, бойким
острием пошел вдоль дерева. Меня потянуло на зевоту, и, только рот мой
распялило судорогой, поплавок безо всяких толчков и прыжков исчез в отбойной
струе; я не успел завершить сладостный зевок -- на удочке загуляла сильная
рыбина, потянулась под сучковатый кедр, уперлась в нахлестный вал отбоя. Но
я не дал уйти хариусу под кедр -- там он запутается в сучках, сорвется,
быстро повел его и ходом вынес на опечек. Забился, засверкал боец-удалец на
короткой леске, сгибая удилище, обручем завертываясь в кольцо -- ни одной из
речных рыб не извернуться на леске кольцом, только хариус с ленком такие
циркачи!

Коля поднял от воды намыленное лицо, заорал сыну:
-- Плакал твой харюз!
-- Красавец-то какой! -- подняв голову и проморгавшись, произнес сын и,
начавши обуваться, подморгнул дяде: -- Я бы его вытащил, да папа из-за
харюза всю ночь не спал -- пускай пользуется!..
-- Ишь какие весельчаки! Выспались, взбодрились! Вам бы еще сельдюка в
придачу!

Но они и без Акима обходились хорошо. Пока пили чай, подначивали меня,
дразнили собак, проворонивших сохатого.
Солнце разом во всем сиянии поднялось над лесом, пробив его из края в
край пучками ломких спиц, раскрошившихся в быстро текущих водах Опарихи.
Далеко-далеко возник широкий шум, ветер еще не достиг нашего стана, но
уже из костра порхнули хлопья отгара, трепыхнулась листва на шипице,
залопотала осина, порснула черемуха в речку белыми чешуйками. И вот качнуло
сперва густые вершины кедрачей, затем дрогнул и сломился крест на высокой
ели, лес задвигался, закачал ветвями, и первый порыв ветра пробился к речке,
выдул огонь из костра, завил над ним едкий дым, однако валом катившийся шум
еще был далек, еще он только набирался мощи, еще он вроде бы не решался
выйти на просторы, а каждое дерево, каждая ветка, листок и хвоинка гнулись
все дружней, монолитней, и далекий шум тайги, так и не покидая дебри, принял
в себя, собрал вместе, объединил движение всех листьев, трав, хвоинок,
ветвей, вершин, и уже не шум, шумище, переходящий в раскатное гудение,
грозно покатился валами по земле, вытянуло из-за лесов одно, второе облако,
там уж барашковое пушистое стадо разбрелось во всю ширь озора и по чуть
заметной притемненности, как бы размазавшей обрез неба и кромку лесов,
объединив их вместе, угадывались с севера идущие непогожие тучи.
Вот отчего так тяжело было дышать вчера, воздух, смешанный с тестом
гнуса, изморностью сваривал тело, угнетал сердце -- приближалось ненастье.
Шли быстро. Рыбачили мало. Ветер расходился, а с ветром на Енисее, да
еще с северным, шутить нельзя, лодка у нас старая, мотор почти утильный,
правда, лоцманы бывалые.

Тайга качалась, шипели ветви кедрачей, трепало листья березняков, осин
и чернолесья. Коля все настойчивей подгонял нас, ругал Тарзана. Тот совсем
не мог идти на подбитых, за ночь опухших подушках лап, отставал все дальше и
дальше, горестно завывал, после заплакал голосом. Мы хотели его подождать и
понести хоть на себе, но брат закричал на нас и побежал скорее к Енисею.
Чем ближе была река, тем сильнее напоры ветра. В глуби тайги он
ощущался меньше, и шум тайги, сплошняком катящийся над головами, не так уж и
пугал. Но по Енисею уже ходили беляки, ветер налетал порывами, шум то
нарастал, то опадал, шторм набирал силу, разгоняя с реки лодки и мелкие
суда.

Аким собрал вещи, приготовил лодку, ждал нас и, когда встретил, вместо
приветствия заругался:
-- Оне люди городские, не понимают, че к сему! Но ты-то, ты-то че
думаешь своей башкой? -- корил он Колю.
-- Тарзан отстал. Ждать придется.
-- Тарзана дождать, самим погибнуть! -- отринул наши го- родские
претензии Аким и маленько смягчился лишь после того, как удалось нам
оттолкнуть лодку, выбиться из нахлестной прибрежной волны. -- Никуда не
денется байбак! Отлежится в тайге, голодухи хватит, умней будет.
Переходили на подветренную сторону, под крутой берег, и теперь только
стало ясно, отчего сердился Аким, мирный человек. Через нос лодки било,
порой накрывая всю ее волной. Мы вперебой выхлестывали воду за борт банкой,
веслом, ведром. Банка и весло -- какая посуда? Я сдернул сапог, принялся
орудовать им. Аким, сжимая ручку руля, рубил крутым носом лодки волну,
улучив момент, одобрительно мне кивнул. Сын, не бывавший на больших реках в
штормовых переделках, побледнел, но работал молча и за борт не смотрел.
Моторишко, старый, верный моторишко работал из последних сил, дымясь не
только выхлопом, но и щелями. Звук его почти заглухал, натужно все в нем
дрожало, когда оседала корма и винт забуривался глубоко, лодка трудно
взбиралась по откосу волны, а выбившись на гребень, на белую кипящую гору,
мотор, бодро попукивая, бесстрашно катил ее снова вниз, в стремнины, и
сердце то разбухало в груди, упиралось в горло, то кирпичом опадало аж в
самый живот.

Но вот лодку перестало подымать на попа, бросать сверху вниз, воду не
заплескивало через борт, хотя нос еще нет-нет да и хлопался о волну,
разбивал ее вдребезги. Аким расслабился, сморкнулся за борт поочередно из
каждой ноздри, уместив ручку руля под мышкой, закурил и, жадно затянувшись,
подмигнул нам. Коля свалился на подтоварник возле обитого жестью носа лодки,
засунул голову под навес, накрылся брезентовой курткой, еще Акимовой
телогрейкой и сделал вид, что заснул. Аким выплюнул криво сгоревшую на ветру
цигарку, пододвинул к себе ногой с подтоварника черемши, сжевывая пучок
стеблей, как бы даже заглатывая его, заткнуто крикнул:
-- Ну как? Иссе на рыбалку поедем?
-- Конечно! -- отозвались мы, с излишней, быть может, бод- ростью.
Мокрый с головы до ног, сын пополз по лодке на карачках, привалился к Коле.
Тот его нащупал рукой, притиснул к себе, попытался растянуть куцую
телогрейку на двоих.

За кормой, за редко и круто вздымающимися волнами осталась речка
Опариха, светлея разломом устья, кучерявясь облаками седоватых тальников,
красной полоской шиповника, цветущего по бровке яра. Дальше смыкалась
грядой, темнела уже ведомая нам и все-таки снова замкнутая в себе,
отчужденная тайга. Белая бровка известкового камня и песка все резче
отчеркивала суземные, отсюда кажущиеся недвижными леса и дальние перевалы от
нас, от бушующего Енисея, и только бархатно-мягким всплеском трав по речному
оподолью, в которых плутала, путалась и билась синенькой жилкой речка
Опариха, смягчало даль, и много дней, вот уже и лет немало, только закрою
глаза, возникает передо мной синенькая жилка, трепещущая на виске земли, и
рядом с нею и за нею монолитная твердь тайги, сплавленной веками и на века.

Не хватает сердца

И сами боги не могут сделать бывшее небывшим

Греческая пословица


Отредактировано Дмитрич (06/03/16 10:24 AM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1106558 - 06/03/16 10:25 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
КАПЛЯ (продолжение)...

После всех этих занятных историй, после светлого праздника, подаренного
нам светлой речкой Опарихой, в самый раз вспомнить одну давнюю историю, для
чего я чуть-чуть подзадержусь и вспомню былое, чтобы понятнее и виднее было,
где мы жили и чего знавали, и почему так преуспели в движении к тому, о чем
я уже рассказал и о чем еще рассказать предстоит. Брат доживал последние
дни. Муки его были так тяжелы, что мужество и терпение начали ему изменять.
Он решил застрелиться, приготовил пулю, зарядил патрон в ружье и только ждал
момента.
Мы почувствовали неладное, разрядили ружье и спрятали его на чердак.
Наркотики, только наркотики, погружающие больного в тупое полузабытье, чуть
избавляли его от страдания. Но где же найти наркотики в богоспасаемом
поселке Чуш? Ночью, продираясь сквозь собачий лай и храп, вырывая себя,
будто гвоздь из заплота, из пьяных рук охального мужичья и резвящихся
парней, пробиралась в дом брата больничная сестра с бережно хранимым
шприцем.
Переведя дух, бодро улыбаясь нам и брату, она открывала железную
коробку с ватой и шприцем, просила больного приобнажиться и делала
«укольчик».
Винясь за что-то, сестра делала попытку еще раз улыбнуться, желала
больному спокойной ночи и опадала в темный коридор заплотов, сараев,
перемещалась от дома к дому, от двора ко двору. И по мере того как лай
чушанской псарни удалялся, затихал и наконец совсем умолкал, мы все тоже
успокаивались и с облегчением в сердце выдыхали -- медсестра благополучно
добралась до поселковой больницы, располагающейся в деревянном бараке
образца тридцатых годов.
Но так было недолго -- в Чуш на лето собирались бродяги всех морей и
океанов, -- эти ради шприца с наркотиком и на преступление пойдут. Взяв на
сгиб руки топор, Аким, холостяк, бродяга и приключенец, провожал сестру до
больницы и чуть было роман с нею не заимел -- помешала занятость и болезнь
брата.
Время шло. «Укольчик» действовал все слабее, и все виноватее делалась
улыбка сестрицы, аккуратно и само- отверженно идущей в ночь, в непогоду,
чтобы исполнить почти уже бесполезную работу.
И тогда я решился ехать в ближний город, где жил мой товарищ, там жена
его работала в райздравотделе и, пожалуй, может достать нужное лекарство.
Уехал я не сразу.
Была середина лета. Переполненные норильскими трудящимися еще в Дудинке
белые теплоходы проносились мимо Чуши. Северный богатенький люд двинул на
отдых.
Наконец, один теплоход подвалил среди ночи к чушанской пристани. Я
отыскал вахтенного штурмана в нарядной кремовой рубашке, в форменном
картузе, обсказал ему о том, как необходимо мне ехать, просил любое место,
«хоть на палубе».
Штурман даже расхохотался, услышав про место на палубе. Сказалась
психология прошлого -- на палубе, на дровах и на мешках, в четвертом классе,
ныне никто не ездил и самого этого «класса» давно не было.
Понявши, что все я погубил своим первобытным вежливым примитивизмом, я
употребил крайнее, малонадежное средство и выскреб из-под корочек записной
книжки тоненько слипшийся коричневый билет.
Разлепивши ногтем билет, на корочке которого тускло светились буквы
«Союз писателей СССР», а в середке конопушками пропечатались сырые табачины
-- не курю уж который год, но табак все виден, во зараза! -- штурман
недоверчиво читал билет, потом еще более недоверчиво осматривал меня,
сказал, что впервые в жизни держит в руках подобный документ и видит живого
писателя. Я от такого внимания сперва смутился, потом приободрился и на
вопрос, что лично мною написано, назвал две последние книги, напечатанные в
Сибири. Штурман признался, что ничего моего не читал -- некогда читать книги
-- навигация, но по радио слышал что-то. Бдительность в этих каторжных
местах развита от веку, и штурман на всякий случай еще спросил: не родня ли
мне Николай Васильевич Астафьев, работающий механиком на теплоходе
«Калинников». Я сказал, что родня -- это сын моего дяди, по прозвищу Сорока,
убитого на войне. И пояснил, что хотел дать на «Калинников» телеграмму, но в
поселке вышел из строя телеграф, ремонтники же, прибывшие на повреждение,
неожиданно для себя и для всего народа загуляли.

Штурман задумался. Он решал какую-то трудную задачу и решить должен был
быстро, теплоход, приткнувшийся к синему дебаркадеру, уже начинал
отшвартовываться.

-- Есть у нас одно место, но...
-- Я освобожу его по первому требованию. Могу вообще не занимать место,
на палубе постою...
-- Посмотрели бы вы на себя! -- вздохнул штурман. -- Словом, едет в
двухместной каюте один пассажир. Заплатил и едет. С удобствами. Богатый.
Разницу мы ему выплатим. Только вы ни мур-мур...

Штурман повел меня к окошечку кассы и ушел будить кассиршу.
Я настороженно слушал, как внизу подо мною вздыхают машины, как
негромко и деловито звучат команды на капитанском мостике, напряженно следил
за щелью, все шире и шире разделяющей теплоход и дебаркадер...
Проснулся я уже неподалеку от города, в котором надлежало мне
высаживаться. Сквозь решетку деревянных жалюзи слабо и рифлено сочилось
солнце.
У дверей каюты справный, но бледный телом мужик в плетеных белых
трусиках, чуть отемненных в соединении и на поясе, старательно делал
гимнастику.
-- Доброе утро! -- бодро заявил он не оборачиваясь. Я не сразу
сообразил, что он видит меня во вделанное в двери зеркало.
-- Хотел я скандальчик закатить, но... пассажир некурящий, к тому же
писатель...
Говоря все это, он бодро, без одышки делал телодвижения. Вот начал
наклоны туловища вперед, откидывая ко мне чуть зарифленый зад с туго
подтянутыми в сахаристом материале трусов «причиндалами». Мне почему-то до
нестерпимости захотелось дать физкультурнику ногой «под корму».
Долго, тщательно умывался хозяин каюты, еще дольше вытирался розовой
махровой простыней, вертелся перед зеркалом, любуясь собой, поигрывая
мускулами, раздвигая пальцем рот -- чудился ему в зубах какой-то изъян или
уж так гримасничать привык. Он выудил из-под стола бутылку коньяку, огромную
рюмаху, напоминающую гусиное яйцо, плеснул в нее янтарно-коричневой жидкости
и, держа посудину в пригоршне, отпил несколько мелких глотков, небрежно
бросая при этом в рот оранжевые дольки апельсина.
Я глядел и дивовался: вот ведь выучился ж где-то культуре человек, а
мы, из земли вышедшие, с земляным мурлом в ряды интеллигенции затесавшиеся,
куда и на что годимся? Культурно покутить и то не хватает толку! Не умеем
создать того шика, той непринужденной небрежности в гульбе, каковая
свойственна людям утонченной воспитанности, как бы даже и утомленье имеющих
от жизненных пресыщений и благоденствия. Друзей-приятелей моих во время
столичных торжеств непременно стянет в один гостиничный номер. Курят,
выражаются, пьют по очереди из единственного стакана, кто подогадливее
полоскательницу из санузла принесет, выхлещут дорогой коньяк безо всякого
чувства, сожрут апельсины, иногда и не очистив, некогда потому что, орать
надо насчет соцреализма, о пагубных его последствиях на родную литературу
вообще и на нас в частности. Так и не заметит, не вспомнит никто, какой
напиток пили, у кого и за сколько его ночью покупали, каким фруктом
закусывали.
Утром самые умные и храбрые пойдут на поклон к горничной, станут ей
совать червонец -- насвинячили в номере, последний стакан разбили, натюрморт
спиной со стены сшибли.
Хозяин каюты начал неторопливо одеваться. Свежие носки, свежую рубашку,
брюки из серой мягкой шерсти с белеющими, наподобие глистов, помочами -- все
это надеть-то -- раз плюнуть, но он растянул удовольствие на полчаса.
Обмахнув щеткой и без того чистые светлокоричневые, скорее даже красноватые
туфли, подбриолинил на висках волосики, идущие в убыток, взбил пушок над
обнажающейся розовенькой плешинкой, которая, понял я, была главным предметом
беспокойства в его сегодняшней жизни.
Делая все это, он попивал коньячок и без умолку болтал, сообщив как бы
между прочим, что едет в «загранку» с тургруппой министерства цветмета, что
в Красноярске его ждут четверо соратников из управления. Отметив встречу в
«Огнях» (ресторан «Огни Енисея» захудалого типа), он уже через какие-то дни
будет в Париже: «Какие девочки в Париже, ай-яй-яй!»
-- Не бывали в Париже? Жа-аль! Коньячку не желаете?..
-- Я самогонку пью.

-- Вы что так злы? Понятно, несчастье, понятно, устали. Вы и впрямь из
сочинителей? Извините, по внешнему виду...
-- Вы знаете, сколь я их ни встречал, сочинителей-то, они все сами на
себя непохожи...
-- Ха-ха-ха-ха! Ценю остроумие!..
-- А при чем тут остроумие-то?
Он был чуткий, этот мужчина-юноша, к тому, что сулило ему неприятности,
умел избегать их и перешел на доверительно-свойский тон:
-- «Раковый корпус», «В круге первом» Солженицына читали?
-- Нет, не читал.
-- Да что вы?! -- не поверил он. -- Вам-то ведь доступно.
-- Нет, недоступно.
-- Ну, а...
-- Я считаю унизительным для себя, бывшего солдата и русского писателя,
читать под одеялом, критиковать власти бабе на ушко, показывать фигушки в
кармане, поэтому не пользуюсь никакими «Ну, а...», даже радио по ночам не
слушаю.
-- И напрасно! Глядишь, посвежели бы! Не впустую, стало быть, молвится,
что литература отстает...
-- От жизни?
-- Хотя бы!
-- В том-то и секрет жизни, юноша, что и отставая, она, холера такая,
все равно чего-нибудь да обгоняет...
«Парижанин» утомился, я отвернулся и стал глазеть в окошко -- всю-то
зимушку это, нами новорожденное существо таскало, крадучись, денежки в
сберкассу, от жены две-три прогрессивки «парижанин» ужучил, начальство на
приписках нажег, полярные надбавки зажилил, лишив и без того подслеповатого,
хилого северного ребенка своего жиров и витаминов. По зернышку клевал
сладострастник зимою, чтоб летом сотворить себе «роскошную жизнь».
И сотворил! Горсть карамелек по столу нечаянно разброса- на,
апельсинчик звездой разрезан, «цветок засохший, безуханный», валяется,
позолоченная штука, которой что-то и где-то ковыряют, блестит, бутылка
заткнута безутечной пробкой, чтобы питье аромата не теряло. Рюмки не стоят
-- на боку лежат. Коньяк из них следует не лакать, не хлестать, а
высасывать, как сырое яйцо. Меня бы и стошнило, небось, баринок же этот
советский ничего, привычен. Во какие у нас в стране достижения! Во к каким
вершинам интеллекта мы подвинулись!

Где-то, поди-ко, был или еще и есть в этом самозабвенно себя и свои
культурные достижения любящем человеке тот, который строем ходил в
пионерлагере и взухивал: «Мы -- пионеры, дети рабочих!..», потом тянул на
картошке, моркошке да на стипендии в политехе; где-то ж в костромской или
архангельской полуистлевшей деревне, а то и на окраине рабочего поселка с
названием «Затонный» доживает или дожила свой век его блеклая, тихая мать
либо сестра-брошенка с ребятишками от разных мужиков -- жизнь положившие на
то, чтоб хоть младшенького выучить, чтоб он «человеком стал».
Такие уже на похороны не ходят, не ездят. Зажжет интеллектуал свечу
негасимую перед «маминой» иконой, то есть из родной деревни вывезенной, с
разрешения жены напьется и церковную музыку в записи послушает, скупую слезу
на рубаху уронит. Ложась спать, тоскливо всхлипнет: «Э-э-эх, жизнь, в рот ей
коптящую норильскую трубу... Отпеть маман просила, да где она, церковь-то,
на этой вечной мертвой мерзлоте?..»
-- Веки вечные кто-нибудь от кого-нибудь отстает, значит, есть кого и
чего догонять. Раз так, общество не слабнет. Вы же слышали: заяц вымирает,
если никто его не гоняет, -- продолжил умственный разговор все еще куда-то
снаряжающийся, все еще чего-то на себе подживляющий хозяин каюты.

-- Потрясающее открытие. Может, не самая лучшая, но самая лукавая за
все разумные времена литература не хочет никого обгонять по простой причине,
чтобы не показать голого заду.
-- А вы -- диалектик?
-- Еще какой! Я ее, диалектику-то, воистину не по Гегелю, я ее по речам
родного отца и учителя постигал. Здесь вот, -- постучал я пяткой в пол
теплохода, -- на берегах родной реки, юноша, на практике осуществлялся его
клич: «Самое ценное для нас кадры!». Заметьте, юноша: не люди, не человеки,
а ка-адры! Да уж где-где, но в вашем-то городе солнца эта диалектика
получала самое яркое осуществление...
Юноша-мужчина покрылся серостью, румянчик его разом зажух. Он
засуетился, захлопал себя по карманам и стриганул вроде бы чего-то искать.
Этот закроет амбразуры, недозакрытые нами! Этот заступится за друга, за
соседа! Этот перестроит мир!
Явился мой сосед снова жизнерадостный, добрый, освеженный енисейскими
ветрами. Из-под подушки он выудил маленькую кинокамеру с пулеметным дульцем,
пожужжал ею в растворенное окно и, тяготясь молчанием, предложил сходить в
салон-ресторан: «Меню там, правда...». Я ответил, что на ресторан у меня
денег нет и потерплю я до пристани назначения, там у друга огород свой,
картошки непокупные.
-- Н-ну, так уж и нету. Вон, говорят, у Шолохова миллионы!
-- У вас, юноша, неточная информация! Миллионы -- это у детективщиков,
например, у Василия Ардаматского.
-- Ардаматский? Ардаматский? Что он написал?
-- «Путь Абая».
-- А-а! Да-а. Переводной роман. Я вообще-то предпочитаю иностранную
литературу. Французскую, в частности. Балуюсь языком. Кесь-кесю, месье? --
сверкнул он начищенными зубами.
-- Как затянет месье Будервиль -- да родную лучину. Как пойдет отбивать
трепака -- Петипа!..
-- Вознесенский?
-- Как это вы угадали?
-- Ритмика энергичная. И пафос! Пафос!
-- Да-а, по пафосу он у нас действительно. Еще Евтушенко мастак по
пафосу! Так и рвет рубахи на грудях! На чужих, правда. Здоровый малый.
-- Вы знакомы?

-- Не сподобил Бог.
Тучнеющий, несмотря на гимнастики, юноша-мужчина упорхнул на палубу,
резво пробежал мимо окна с выводком девиц, жужжа кинокамерой. На бегу же он
просунул руку в окно за бутылкой, сгреб в горсть два апельсинчика. С палубы
послышались возгласы, щебет и даже рукоплескание.

Несколько разморенный коньячком и весельем, сосед мой вернулся в каюту,
прилег на подушку, полуприкрыл глаза. У меня постель уже изъяли, при этом
горничная долго не могла найти полотенца, которым я так и не воспользовался.
Свернутое пластинкой, оно завалилось за спинку дивана. Пока горничная
возилась, искала полотенце, подозрительно на меня взглядывала, я вспоминал,
как в Свердловске знакомый литератор свалился с четвертого этажа в пролет
лестницы, угодил задом на решетчатую скамью, побил ее в щепки, сам при этом
даже царапины но получил, даже бутылка коньяка в боковом кармане невредимо
сохранилась, первая мысль у него была земна и до удивления обыденна: «Вот,
еще и за скамейку платить придется...»
Моя мысль тоже вертелась вокруг полотенца, за которое я готов был
заплатить хоть впятеро больше, чтобы штурман-добряк не получил нагоняй:
«Пускаешь кого попало в классы!» Сосед же мой до самого Парижа -- Атаманова
(есть такая пристань ниже Красноярска -- рядом с какой-то атомной заразой
оздоровляются норильские дети в пионерлагерях и нежатся, набираются сил
северные «парижане»), так вот, млея от сладострастия, станет мой «парижанин»
до самого Атаманова вопрошать: «Хейли, Апдайк сопрет полотенце?»
Мимо окон раз-другой белогрудой ласточкой пролетела девица с надменным
поворотом головы и треплющимися по ветру волосами, оживленно хохоча. Всякий
раз при ее мелькании мимо окна вздрагивали веки моего соседа и плотоядно
заваливались вглубь бледнеющие крылышки непородистого носа.
Да-а, крепко я помешал компании норильских интеллиген- тов культурно
отдыхать, крепко!
-- Послушайте, юноша! Вот за этим мысом будет остров, потом еще остров,
потом заворот в протоку, и я с вами распрощаюсь, извинившись за неудобства,
вам доставленные. Но я хотел бы задать вам один вопрос взамен многих вами
заданных: вы мне все рассказывали о роскошной жизни в Норильске, о розариях,
о бассейнах, о заработках, о фруктах, везомых по воде и несомых по воздуху,
даже о французской туалетной бумаге с возбуждающими картинками, но вот о
городе, о самой-то его истории -- ни звука...
Не отрывая глаз, все так же развалисто дыша, юноша-мужчина пожал
плечами:
-- Разве есть у него история?

Все! Больше ни слова. Есть город Норильск, где венчался, то есть в
горзагсе расписался премьер-министр Канады Трюдо, капризам которого надо
потакать. У Трюдо надо выпрашивать хлебушек, пусть и за золото. Это вам не
советский колхозник, у которого можно забрать все и ничего ему не давать.
Трюдо увидел город фонтанов, дворцов, монументов, город трудной, но
высокооплачиваемой жизни, город, к которому, минуя сотни поселков и старых
приенисейских полуголодных городишек, современные транспортные средства мчат
все самое вкусное, модное. Но есть город, о котором не хочет знать и думать
этот вот, перенасыщенный информацией, современный строитель передового
общества, презирающий литературу «за отставание от жизни», в которой и
впрямь больше говорят, постановляют, рукоплещут, пляшут, пьют и поют, чем
пишут.
Все так, все так. Но этот сотворитель современной жизни и светлого
будущего «прошел» в школе, «сдал» в политехе и прошлую нашу блистательную
литературу. Все прошел, все постиг, что ему нужно для удобства жизни.
История ж его города неудобна, груба. От нее может голова разболеться,
от нее задумываться начнешь. А вот задумываться- то этот сладострастник и не
хочет. Зачем? Он ждет в каюту ласточку-красотулю, а я тут «с историей».
Да с какой историей!
Мы, трое парнишек, папа и ссыльнопоселенец по фамилии Высотин, рыбалили
на Енисее, возле Демьянова Ключа, что в полсотне верст выше по реке от
города Игарки, и вскоре после середины лета нас обокрали. В тайге, где на
избушке, построенной в начале тридцатых годов связистами, ведшими линию в
Заполярье, нет даже петли для замка по причине отсутствия лихих людей, -- и
обокрали.

Судя по тому, что унесено было все съестное, ружья с патронами и
кое-что из одежонки, не составляло труда уяснить -- сделали кражу норильцы.
«Норильцами» тогда называли беглецов из тундры, строивших там город под
незнакомым и мало кому известным названием -- Норильск. Строители проводили
самую северную железную дорогу -- от Дудинки до будущего города. Дорога эта
тут же возникла на всех географических картах. Во всех школах все учителя и
все ученики охотно тыкали в нее пальцем и с таким чувством говорили о ней,
будто сами ее строили. Больше же ни о чем не знали и знать не хотели.
На Север с весны до поздней осени беспрерывным потоком шли караваны
барж с оборудованием, машинами, харчами и живым грузом. Слово «зек»
появилось потом, тогда же их деликатно именовали переселенцами,
спецконтингентом, вербованными, подконвойными и еще как-то витиевато и
секретно. Возили арестантов насыпью в трюмах пароходов и в баржах. Енисей на
Севере -- штормовая река, но конвой, если совсем трусливый и подлый, не
открывал трюмы, и, достигнув Дудинки, живые люди сгружались на берег с таким
облегчением и радостью, будто достигли земли обетованной, новую Америку
обживать приехали.
По Северу ползли слухи один страшнее другого, однако, время было
воистину такое, когда словам: «Не верь своим глазам, верь нашей совести» --
внимали с детской доверительностью.
Но не бывает дыма без огня и огня без дыма! Вслед за слухами о
норильцах поползли и сами норильцы. Шли они сначала открыто и только по
берегу Енисея, оборванные, заросшие, до корост съеденные комарами, кашляющие
от простуды, с ввалившимися от голода глазами. Упорно, стоически шли и шли
они вверх по реке, питаясь тем, что добудут в тайге, и подаяниями рыбаков,
охотников, встречных людей. Города и крупные поселки обходили, насилий,
воровства и грабежа избегали. Еще действовал древний, никем не писанный
закон Сибири: «Беглого и бродяжьего люда не пытать, а питать».
В тридцать седьмом году мудрое карательное начальство приняло меры: за
поимку и выдачу беглого норильца -- сто рублей премии или поощрения, так
туманно именовались воистину иудины сребреники.
Спецпереселенцы, коренные промысловики и прежде всего староверы не
«клюнули» на тухлого заглотыша, они в таежных теснинах, ссылках и казематах
постигали суровые, но неизбежные законы мало защищенной земли. Однако
вербованные людишки, падкие на дармовщину, развращенные уже всякого рода
подачками, а также наивные северные народы -- долгане, нганасаны, селькупы,
кето, эвенки, -- не ведая, что творят, стали вылавливать «врагов народа» и
доставлять их на военные караульные посты, выставленные в устье глубоких
речек.
Озверелые от тоски, вшей и волчьего житья в землянках, постовые
конвойники и патрули жестоко избивали пойманных и возвращали на «объекты»,
где скорым судом им добавлялось пять лет за побег, а герои энкавэдэшных
служб вмесге с падкими на вино полудикими инородцами пили до зеленых соплей
на деньги дуриком доставшиеся, -- вино было дешевое, время бездумное,
энтузиазму полное.
В середине лета по тихому Енисею плыл плотик, на нем стоял крест, ко
кресту, как Иисус Христос, был прибит ржавыми гвоздями тощий, нагой
мужичонка. На груди его висела фанерка, на фанерке химическим карандашом
нацарапано: «Погиб пижон за сто рублей, кто хочет больше?»


Это был вызов. Война. От селения к селению, от станка к станку ползло:
«Вырезали семью долган на острове Тальничном»; «изнасиловали девку и грудя
отрезали», «живьем сожгли в избушке баканшика с женой, отстреливался»;
«вышла ватага норильцев на Игарку с винтовками, даже с пулеметами, обложили
город, чего-то ждут».
Деревушки и станки, рыбацкие бригады вооружались, крепили запоры, детей
перестали пускать одних в лес, женщины ходили на сенокос и по ягоды
партиями.
Слухи, слухи! Горазда на них наша земля, однако не очень им пока
верили.
Но вот наша избушка в устье Демьянова Ключа и лихоимство, в ней
совершенное, по здешним местам неслыханное. Накладку и петлю в кузнице
станка Полой мужики сковали, висячий замок в магазине приобрели. И стала
таежная избушка уже не просто таежной, но потайной, человеком от человека
спрятанной. Однако, замок-то не от лесного варначья -- от своих людей
защита...
На исходе лета, как всегда недоспавшие, вялые, мы поднялись в четыре
утра, чтобы плыть на сети. Зябко ежась, потянулись один по одному из
избушки. Было светло. Ночи еще только начинались, стремительные, темные,
августовские. Ударил первый иней. Все оцепенело вокруг. На белом крыльце
избушки начищенными пятаками лежали желтые листья. За избушкой, в кедрачах,
звонко, по-весеннему токовал глухарь. Стукаясь о стволы дерев, падали
последние подмерзлые кедровые шишки; по всей округе озабоченно кричали
кедровки, с озер доносился тоскливый стон гагары, собирающейся в отлет.
Первые проблески длинной осени, первое холодное дыхание коснулось
тайги, заплыло в ее гущи -- скоро конец нашей рыбалке.
Послышался чей-то короткий окрик, я думал, папа решил меня подшевелить,
заспешил вниз по тропе к берегу и увидел встречь идущих Высотина, папу,
увидел и отчего-то не сразу почувствовал неладное, со сна его не воспринял,
не испугался. Папа и Высотин у лодки должны быть, собирать весла, багор,
иголки для упочинки сетей, запасные якорницы и всякое добро и
приспособление. Кто-то, видать, заплыл или завернул к нам, вот они и
вернулись. Отчего-то, правда, растерянно крупное лицо Высотина. Папа в
дождевике, полы которого касались земли, мели по мху и по траве, оставляя
процарапанную в инее полосу, суетливая походка его как бы подсечена,
замедлена -- вроде бы он не идет, только дождевик двигается скоробленно,
мерзло пошуркивая.
Папа, уставившись в пространство и не моргая, прошел мимо, ни слова мне
не сказав. С похмелья бывает такой сердитый и отстраненный мой родитель. Я
даже отступил с тропы, пропуская его. Следом за Высотиным и отцом шли двое.
Молодой еще мужик, с исцарапанным, щербатым лицом, кустики бровей над
светлыми его слезящимися глазами ссохлись от крови. Весь его драный,
затасканный облик и различимая под царапинами оспяная щербатость придавали
ему свирепый вид. Однако у него была длинная, беззащитная мальчишеская шея,
глаза цвета вешней травы, смешные кустики бровей, расползающиеся губы в
угольно-черных коростах -- все-все говорило о покладистости, может, даже и о
мягкости характера этого человека.
Но именно он, этот парень, держал наперевес одноствольный дробовик со
взведенным курком. За ним, хлопая отрепьем грязных портянок, вылезших из
пробитых рыбацких бродней, спешил мужик с грязно-спутанной бородой, похожей
на банную мочалку, которую пора выбросить из обихода. Глаза его сверкнули из
серого спутанного волосья, забитого мушками, комарами и остатками какой-то
еды, скорее всего шелухой кедровых орехов. Он давил обувью тропу, внаклон
гнал себя в гору, но ускорения у него не получалось -- изнурился человек.
Что-то во мне толкнулось и тут же оборвалось, свинцовым грузилом упало
на дно: «Норильцы!»
Я недоверчиво осмотрел вытянувшуюся по тропе артель -- сзади всех шел
Мишка Высотин и почему-то улыбался. Загадочно. Всмотревшись, я обнаружил:
улыбка остановилась на Мишкином лице, и ничего у него не шевелится, ни губы,
ни глаза, ни ресницы, ноги тащатся сами собой и тащат его, но он их не
слышит и не знает, шагает ли, плывет ли.
Туг я почувствовал, что тоже начинаю улыбаться неизвестно чему и кому,
однако шевельнуться не могу. Но тот, с бородою, пройдя мимо меня, обернулся,
махнул рукой и обыденно, по-домашнему позвал:
-- Давай, давай! Избушку, малый, не запирай! -- крикнул он Петьке,
совавшему дужку замка в петлю. Никак туда не попадал он. Петька отступил от
двери с замком в одной руке и с ключом в другой, понурился -- небось ему
казалось: если б он успел замкнуть избушку, никто бы в нее не сунулся.
Возле крыльца, руки по швам, стояли уже Высотин и отец. Щербатый,
теперь заметно сделалось, недавно бритый парень, отчего лицо его там, где
ничего не росло -- на носу, по низу лба и на щеках, -- было дублено, почти
черно; где брито -- все в бледном накате. Он встал в отдалении против
дверей. Курок у ружья был совсем маленький, откинутый назад -- ружье старое,
разбитое -- чуть давни на собачку и...
Мне стало совсем страшно, так страшно, что все последующее я помню уже
плохо и немо. Как будто в глубину воды погрузило меня и закружило на одном
месте. Петька теперь уже в руках терзает замок; засунет дужку в щель --
замок щелкнет, ключ повернет -- замок откроется. Высотин по команде смирно
стоит -- большой, несуразный; Мишка все улыбается; папа силится что-то
мучительно вспомнить, например, любимое пьяное изречение: «Всем господам по
сапогам, нам по валенкам».
Бородатый мужик, заметая наши следы лохмами портянок, вскакивает на
белое крыльцо, выхватывает у Петьки замок и кидает его в щепу, накопившуюся
возле избушки и протыканную иголками подмерзшей травы. Петька пятится,
вот-вот упадет с крыльца, Высотин подхватывает его сзади, поддерживает.
Дверь избушки широко распахнута. «Выстынет же», -- хочется сказать мне. В
избушке шарится чужой человек. Мы стоим подле двери, и все та же вялая
мыслишка: «Ну выстудит же, выпустит тепло!» -- шевелится в моей голове.
Бородатый выходит на крыльцо, обращается как Пугачев к народу, он чем-то и
похож на Пугачева.
-- Ружье где? Хлеб?
-- Обокрали нас. Ружья унесли, -- отвечает четко и внятно папа.
-- За хлебом не успели сплавать, -- поддерживает его Высотин.
«Что говорит Высотин? Что говорит... Если они поднимутся на чердак?
Хлеб у нас там! Он забыл! Забыл! Исказнят!» Тянет исправить ошибку старших,
показать чердак. Но мы уже не маленькие -- раз Высотин сказал, значит,
надеется на нас.
-- Весь хлеб на столе, -- добавляет Высотин, а на столе у нас осталось
полбулки хлеба, закрытого берестой.
Бородатый знаком показывает всем следовать в избушку. Входим. Чинно,
будто чужие, рассаживаемся на наpax: мужики -- на высотинские нары, мы,
ребятишки, втроем -- на наши. В избушке притемнено и не так заметно Мишкину
улыбку, постепенно превратившуюся в судорогу. Тяжелее и тяжелее делается у
него челюсть. Оттягивает и перекашивает в сторону лицо парнишки. Сидим,
праздно болтаем ногами. Петька, опершись руками о нары, готовый в любое
мгновение вскочить, куда-то броситься, что-то делать.
-- Нам на сети пора. Мы ведь на работе, -- почему-то гнусаво завел
отец. -- Говорите, чего вам надо?
-- Закурить хотим! -- в дверях появляется щербатый парень, прислоняет к
косяку ружье взведенное. Отец протягивает ему кисет.
-- Вы что же это? Своего брата?.. -- укоризненно качает он головой.
Бородатый сломал уже несколько спичек.
-- Волк -- брат! -- выхаркнул он из бороды вместе с дымом, цигарка,
спешно скрученная, мокрая, расклеивается у него во рту, по бороде потек
табак.
Парень, оседлав порог, тоже торопливо закуривает, но цигарку делает
толково, туго. И видя, что его связчик цигарку свою совсем загубил, отдал
ему свою, себе склеил другую, после чего высыпал в карман из кисета весь
табак и молча возвратил кисет отцу, зажав в кулак коробок со спичками.
-- Еще махорка есть?
Будто по команде мы вскидываем головы -- над нашими с папой нарами, на
стене висит белый, удавкою перехваченный мешочек -- в нем спички, махорка.
-- Сними! -- приказывает бородатый Петьке. Парнишка, словно харюзок
вынырнул из темной воды, схватил белый поплавочек, рванул веревочку-леску с
гвоздя.
Щербатый парень не глядя бросил мешочек с табаком в свой холщовый
затасканный мешок с веревками, приделанны- ми вместо лямок.
-- Разувайся! -- приказал бородатый Высотину, и тот неловко начал
утягивать ноги, обутые в новые резиновые сапоги, под нары.
-- Да что вы, ребята! Мы ж рыбачим... Мне ж...
-- Разувайся! -- вдруг замахнулся и ткнул в грудь Высотина бородатый.
Петька отшатнулся и взвыл:
-- Тя-а-а-а-тяаа!..
Как бы разбив своим выпадом некую, еще существовавшую до сей минуты
неловкость, сковывающую его, матерясь в бороду, скаля зубы, бородатый
заметался по избушке, принялся разбрасывать постеленки наши, залез под нары,
выгреб щепу и крошки сена оттуда, с вешалки Петькину телогрейку рванул,
потянул на себя -- не лезет, скомкал, бросил, выскреб штаны, рубаху из
изголовья нашей постели, быстро на себя натянул, стоял над кучей брошенного
на пол тряпья, нетерпеливо перебирая грязными ногами, заранее радующимися
теплой сухой обуви.
-- Ну!
Высотин бросил к ногам бородатого сначала один, затем другой сапог.
-- Подавись! -- громко, с пробудившейся ненавистью сказал он, и папа,
битый жизнью и людьми больше, чем Высотин, тут же попытался сгладить эту
грубость, что-то забормотал примирительное, взялся помогать мне растоплять
печку, а что ее не растопить, нашу печку?! Дрова, как порох, бересты сколько
угодно, загудела печка, заподпрыгивала. Оба норильца потянулись к ней.
-- Портянки!
Высотин размотал портянки и остался на нарах, большой, весь босый, хотя
с него сняли покуда всего лишь сапоги и портянки, казался он донага разутым
и раздетым. Костистые большие ноги его, вдоль и наискосок перепоясанные
бледно-голубыми жилами, выглядели сиротливо, жалко. Бородатый прямо средь
избушки сел на пол и с пыхтением обувался. Поднявшись, он пробно потоптался,
как дитя, радуясь обнове, притопнул, оскалился, и снова сверкнуло в бороде,
зубы у него были молодые, еще не разрушенные, значит, на Севере недавно,
оцинжать не успел.
-- Ну, че? Все? Боле у нас брать нечего. Нам на сети надо.
-- Не гомони, мужик, сядь! -- взяв ружье и устроив его на колени,
спокойно приказал щербатый парень Высотину. -- Велите одному малому принести
рыбы, другомy -- дров, третьему -- раскочегарить печку. Самим сидеть и не
рыпаться! Я не конвоир, предупредительных выстрелов не даю.
-- Печка топится. И пуганого не пугай, не зайцы тута, -- рыкнул
Высотин.
-- Хэ, посказитель какой!
-- И храбрец... Его бы в Норильск, в забой.
Петька-олух выбрал из бочки, вкопанной в берег, самую отборную, желтым
соком исходящую стерлядь, чем привел в неописуемое бешенство бородатого.
-- Что за рыба?! Кто такую падлу жрет! Вся вон в каких колючках!
-- Уймись! -- вскинул руку его сопутник. -- Нет ли, мужики, щуки,
налима?

-- Этого добра навалом!
Петька примчал соленого налимища и острорылую, величиной с полено
щучину, с тряпично болтающимся выпоротым брюхом.
-- Вот это жарево! -- потирали довольно руки норильцы. -- Это привычно.
Жиру бы в нее?
-- Будет и жир, только рыбий.
-- Это еще лучше. Слепнуть от мошки уже начал. Доходим.
-- И дойдете. Куды-нибудь...
Они едва дождались, чтоб прокипело в противне. Ели рыбу полусырую, не
отмоченную от соли. Ели, да что там ели -- жадно глотали куски рыбы, парень
держал ружье со взведенным курком меж колен, и дуло, когда он клонился к
столу, утыкалось ему в подбородок, я, да, поди-ко не один я, все наши ждали
и боялись: вот-вот жахнет и разнесет башку парню вместе с непрожеванной
рыбой. Ну, тогда бородатому не жить. Высотин одной рукой его задушит.
Брызнул на печке чайник, наш ведерный закопченный работяга, радостно
посикал рожком.
-- Давайте и мы чай пить, раз такое дело! -- произнес Высотин. Надернув
опорки, в которых ходили мы после сетей по избе и до ветру, снял с гвоздей
кружки и хозяйничал возле стола, словно бы и не замечая никого рядом.
-- А ну-ка подвиньтесь, гости дорогие!
-- Водочки б к такой-то жарехе! -- промычал осоловевший от еды
бородатый норилец.
-- И бабу наверхосытку! -- хитро сощурясь, подхватил мой папа, большой
специалист в этом вопросе, и решительно налил полную кружку чаю.
-- А че... А че... -- не в силах выговорить ни слова от хохота,
обрадовались норильцы, но кашель перешел в грудной хрип, и гости начали
сморкаться и харкать на пол.
Высотин сморщился -- в избушке у нас всегда было чисто.
-- В Полое, -- кивнул на окно папа. Норильцы вопроситель- но уставились
на него.
-- И бабы, и вино в Полое, говорю, если озадиться, осадить назад в
Карасино, тоже найдете.
-- Там еще есть сельсовет, энкавэдэшники. Ишь ты, гадюка! -- погрозил
папе пальцем бородатый норилец.
-- Не в Карасино, не в Полое, так в другом месте все равно нарветесь,
-- угрюмо и уже спокойно заключил Высотин и как бы ненароком внимательно
посмотрел в окно.
-- Че? -- вскочил норилец с ружьем. -- Че там?
-- Да пока ничего...
-- А-а, в рот и в... -- заругались норильцы, торопясь уходить.
Сбросав недоеденную рыбу в мятый жестяной котел, остатки хлеба,
спросив, где соль, насыпали ее и, наказав нам два часа не выходить из
избушки -- у них тут товарищи по кустам сидят, -- торопливо заспешили в
поход...
Мы побросали вшивое тряпье и разбитые бродни норильцев в печку. Из
трубы повалил жирный дым, в избушке сделалось душно. В большой кружок и в
щели печки выбрасывало чадный запах.
Петька нашел в траве, все еще ломкой от инея, замок и ключ. Мы заперли
избушку и спустились к лодке. Высотин в опорках был похож на какую-то
нелепую, начатую с ног, но недощипанную птаху. Мужики прятали от нас и друг
от дружки глаза, молча спихнули нашу ходкую и легкую лодку, на бортах и на
дне которой уже отмяк и потемнел иней. Навесили лопашни, подколотили
уключины. Проверив, все ли взяли, молча же, не глядя друг на друга, по реке,
с ночи усмирелой и какой-то отчужденной, холодной, с вроде бы отдалившейся
от воды белесой землей, медленно плыли мы от берега.
Отплыли мы далеко, когда сделалось видно: по вдавшемуся в Енисей
песчаному мысу двигаются две человеческие фигурки, медленно удаляясь. Но вот
на горизонте замаячил катерок или пароходишко, фигурки людей замерли и тут
же исчезли в прибрежных тальниках.
...Появился у нас крючок на двери избушки, кованый, зацепистый.
Дождливой сентябрьской ночью, когда все вокруг лежало в тяжелой
бездонной тьме и только печка в нашей избушке разухабисто ухала, будто
играючи одолевала подъем в гору, дверь нашей избушки дернулась и в петле
шевельнулся железный крючок.
Мужики рассказывали всякую всячину. Высотин много знал сказок. И что-то
как раз жуткое да чудовищное повествовал нам, парнишкам, -- мы и орехи
перестали щелкать со страху.
Все разом мы уставились на дверь, против которой мелькало огнем устье
за лето изгорелой железной печки. И не только крючок, но и темные росчерки
щелей было отчетливо видно.
Крючок еще раз слабо дернулся, подпрыгнул в петле, но был он словно
загнут -- из петли не выскочил.
-- Кто? -- вполголоса спросили мужики, вытаскивая из-под изголовий
топоры, парнишки схватились за ножи -- так уж у нас уговорено было: если еще
раз сунутся норильцы, мужики становятся по бокам дверей, мы приседаем на
пол, и пусть они входят в темную избушку, сколько бы их ни было -- мясо
сделаем!
За дверью не отвечали и не шевелились.
-- Кто? -- уже громче повторил Высотин и помаячил нам, чтоб мы не
швыркали носами. Конечно же, мы и без того не дышали, и мне, да и Петьке с
Мишкой, наверное, от задержанного в груди дыхания нестерпимо захотелось
закашлять, кашель поднимался все выше, подходил к самому горлу.
-- Пустите, пожалуйста, люди добрые! -- послышался за дверью тихий
голос, в глуби которого угадывались напряженность и тревога, а по верху
скользило вековечное страдание бездомной души.
-- Кто ты?
-- Беглый я.
-- Час от часу не легче!
В печке ворохнулись, рассыпались, затрещали головни. Избушка
погрузилась в полутьму, сделалось слышно дождь за стенами, дребезжание
составного стеколка в окне.
«Окно! Нас застрелят в окно!»
Печка оживала, начинала махать желтеньким платком из дырявой дверцы,
обрастать горящими травинками по бокам и трубе.
-- Надо печку залить! -- прошептал Мишка и стал подкра- дываться к
чайнику, стоящему на краю печки, распространяю- щему горьковатый прелый
запах типичных корней, смородинника и зверобоя. На пути к печке Мишку
перехватил отец, засунув его себе за спину, в темень, и, как бы ненароком
задев о сухую лиственничную стену топором, грубо и в то же время просительно
бросил:
-- Уходи давай! Уходи!..
-- Пустите, добрые люди. Пропадаю, -- отчетливо и совсем близко
произнес беглый с тем спокойствием, с той горечью в голосе, какая дается
лишь людям, и на самом деле пребывающим на краю гибели, либо великим
артистам. Может, беглый и есть артист? Черт его знает -- их там в Норильске,
сказывают, всякой твари по паре.
-- Не открывай! -- прошелестело разом из трех ребячьих одеревенелых
ртов.
Но кто же слушает ребят, тем более в таком крайнем положении!

-- У нас уже побывали гости, обчистили, обсняли. Нечего брать... --
подал голос мой папа, и в голосе послышалось мне колебание и неуверенность.
-- Ходите тут! -- поддержал его еще более неуверенным голосом Высотин.
-- Сколько вас там?
-- Один я. Один! -- голос беглого слышался где-то внизу, и не сразу, но
мы сообразили, что он от дверной скобы сполз на доски крыльца и лежит под
дверью. -- Не граб... Не граблю я... не мародерничаю... -- голос рвался. --
Миром и Богом спасаюсь...

-- М-мм-иром, -- слабо буркнул Высотин, -- знаем мы теперь, каким
миром-то!.. -- Высотину казалось, должно быть, что говорит он тихо, себе под
нос. Но тот, за дверью, был чуток, расслышал все и что-то хотел возразить,
да вдруг разразился долгим, затяжным кашлем, и колени, сапоги ли, может, и
голова бились, стучали об дверь. Кашель перешел в хрип, сиплое удушение.
Стараясь наладить дыхание, сделать уверенным голос, беглый посулился за
дверью:
-- Я не х-хэ... их-хэ... ух-д... кх-харр... -- он отхаркнулся и все еще
хрипло, но уже отчетливей сказал, преодолевая одышку: -- Не уйду, я на
чердак, подожгу. Нет другого выхода...

На чердак! А на чердаке-то мешок с хлебом, кедровый орех насыпью и в
бочках. Крыша сухая, слеги сухие, береста ворохами запасена, корья полно.
Окошко в избушке узкое. Дверь подопрет злодей, не выскочить. Мы, парнишки,
может, и... А мужики...
Беглый не торопил нас, давал время обдумать его угрозу, взвесить все.
Высотин мотнул головой, отец подвинулся к двери, взялся за крючок. Высотин,
распластавшись по стене за косяком, поднял топор.

Вот тогда я до глубины души осознал часто встречающиеся в книгах слова:
«Секунды показались вечностью...». Пока отец вынимал крючок из петли, во мне
до того все напрягалось, что где-то в ушах или выше ушей тонко зазвенело,
звон становился все гуще, все пронзительней, будто погружался я без
сопротивления и воли в водяную беспробудную глубь. Вынув крючок из петли,
отец, как драгоценность, без стука и звяка опустил его на косяк, вдруг изо
всей силы пнул дверь и отпрянул в сторону, тоже приподняв блеснувший в
темноте топор.

С улицы дохнуло дождливой холодной мутью, устойчивым духом мокрой
кедровой хвои и запревающего палого листа.
В проеме двери никто не появлялся. Было пусто, безгласно, недвижно во
дворе, и только, воедино соединенная, шепталась беспокойная тайга под
ветром, полосами хлестало в стены, дождь лился с желобков тесовой крыши в
выбитые и уже полные от капель канавки вдоль завалины избушки. Но звуки
струй, слитный шум леса, шорох затяжного дождя, смывающего с деревьев
листья, стук капели, падающей с крыши, нам привычны, как привычна бывает
тишина в своей обжитой избе, они не мешали нам слышать и узнавать всякое
другое движение, даже малейший треск и шорох в ночи.

-- Не дурите, мужики, -- раздалось под дверью, -- уберите топоры...
Я крепче сжал деревянную круглую ручку ножа, хотя не знал еще, как это
я могу им пластануть человека, если он нападет на меня, почувствовал, что
остальные обитатели избушки сжали оружие свое, хотя, как и я, тоже не ведали
-- посмеют ли рубануть или ткнуть человека, надеялись, что это получится
как-то само собой.

На пороге избушки возникло что-то лохматое, темное, перевалилось через
преграду, поползло к печи, упало со стоном, с подвыванием возле нее и лишь
какое-то время спустя выдало звук.
-- За... за... закройте!
Беглый просил закрыть дверь, значит, и в самом деле был один. Закрыли
двери, зажгли лампу, подбросили дров в печь.

Возле печки хохлился серой, полуощипанной вороной человек, почти
обнявший железную коробку, почти упавший грудью на плоский ее верх. На
лиходея он не походил совсем. Под беглецом скопилась и потекла к порогу
избушки лужа. От ремков беглеца, от серой матерчатой шапки, даже от
волосьев, затянувших лицо, валил пар. Реже, реже, но все еще звучно
выстукивали зубы. Не сразу, не вдруг приходил в себя гость; и первое, что
увидел и услышал, -- чайник, сипящий на печке. Он прижал к чайнику ладони,
но кипятку попросить не смел. Не знаю от чего -- от жеста ли этого
просительного и жалкого, от рванья ли нищенского, от жалости ли моей
природной -- пропали во мне страх и злость. Я сунул ножик под постель, взял
кружку со стола и, сторонясь беглеца, стал цедить чай из рожка обгорелого
чайника.

И пока лилась горячая струя в кружку, беглец не сводил с посудины глаз,
а я с него, но разглядеть особенно ничего не мог, лишь большой мокрый нос,
как бы отделившийся голым утесом от загустелого чернолесья, крупные, в
кистях худые руки да мертвецки усталые, то и дело смежающиеся, воспаленные,
иссеченные ветрами зеницы, не глаза, а именно зеницы, как на старой иконе,
глубоко завалившиеся в копотную темь.

Я думал, он выхватит у меня кружку, расплескает чай. Но беглец обхватил
посудину, будто цыпушку, ладонями и, что-то угадав во мне или поощренный
моим поступком, поскреб друг об дружку губами, сплошь покрытыми трещинами и
болячками.

-- Хлебца!
Я взял со стола краюшку хлеба, заглянул в прикрытый берестой противень
-- в нем еще оставались хрящи от стерляжьей головы, крылья, рыбье крошево,
да и жижа не была вымакана кусками -- из-за дождя и ветра на сети мы не
выплывали уже два дня, и аппетит наш поубавился.

«Везет дяденьке!» -- отметил я про себя и отнес еду к порогу, сунул под
нос беглому как бы недовольно и в то же время думая: так ведь у порога-то
нищим подают. Мне отчего-то сделалось неловко, но беглому было не до
чувствий и не до условностей.

-- Храни тебя Бог, дитя, -- молвил он и, рванув зубами кус хлеба,
шатнулся, застонал. Коркой поранило ему губы, окровенило десны, догадался я
и подал гостю деревянную ложку. Он бережно заприхлебывал жижицу из противня,
покрошил туда хлебца, запохрустывал стерляжьими хрящиками.
Ни взглядом, ни словом не осуждали меня мои соартельщики. Они сидели по
нарам молча и праздно.

Пришелец быстро справился с едой, сделался совсем недвижим; сидел все
так же на кукорках, горбясь у печи, он казался безногим.
-- Спасибо, добрые люди! -- наконец послышалось от печки.
Мы вздрогнули и пошевелились. Нам казалось, что беглец уснул.
-- Не бойтесь меня. Я мирный человек, хотя и был военным.
-- И ты нас не бойся. Ложись где-нибудь и спи. Ребятишки в печку
подбрасывать будут. Потом ступай с Богом, -- отозвался за всех Высотин. -- А
что сторожились, дак не без причины. Обобрали нас тут недавно, двое...
-- Двое?! -- беглец неожиданно резко повернулся от печи и сморщился,
должно быть, свет лампы резанул его воспаленные глаза. -- Один с оспяным
лицом, молодой, вооруженный? Другой бородат, вроде меня, замызган? Злой?
Хваткий?
-- Oнe.
-- Живы, значит. Идут. Двигаются... -- беглец помолчал, покачался на
кукорках, затем, по-стариковски, опираясь о колени руками, поднялся. -- Ой,
хорошо, мужики, что не затеяли вы противоборства! Лихие это головорезы.
Страшные люди. Они б их, -- кивнул он на нас, парнишек, сидящих рядком на
нарах, -- они б и детей не пощадили...

Беглец уже осмысленно, с чувством даже какого-то отдаленного
достоинства попросил закурить, затем, если можно, попросил затопить баню.
-- Я ведь понимаю, все понимаю, -- пояснил он. -- Улягусь тут. Вы из-за
меня бодрствовать станете... А я в баньке... Вы меня подопрете -- и вам
спокойней, и мне безопасней... Снеси дров, милый мальчик, -- обратился он ко
мне. Пошевелился, поворочался на месте, будто отаптывал себе место,
повременил, подумал и глухо, пространственно уронил:

-- Пока баня греется, я расскажу вам о себе и о тех двух... Как уже
имел честь сообщить вам, в прошлом я военный. Звание мое полковник, --
спустя время начал рассказ беглец, нетороп- ливо и раздумчиво, в расчете на
длинный разговор, -- хотя смолоду пророчили мне сан священнослужителя, но
так повернулась судьба: вместо семинарии военное училище... Похлопочите,
похлопочите, ребятки, -- сказал он мне и Петьке, -- я подожду, не буду
рассказывать. Вам на будущее следует знать то, что я поведаю...
Пока мы с Петькой таскали дрова в баню и затопляли каменку, беглец
успел вздремнуть и совсем уже ободрился, лишь кашлял затяжно, надрывно, но,
судя по всему, здоровый был человек, тренированный и стойкий.
-- Не случись революции, быть бы мне попом, приход бы получил, скорее
всего сельский, как мой покойный батюшка. Однако же, не одна моя жизнь и
судьба приняли тогда немыслимо крутой поворот, не я один взорлил из
кандидата в тихого, прилежного семинариста, обратился вдруг рубакой-
кавалеристом. Самим Семеном Михайловичем замечен был, орденом награжден и
определен в военное училище. Затем направлен на Дальний Восток, однажды был
ранен в схватке с перебежчиками. Ранение с виду неопасное, однако сухожилие
на ноге перебито. В госпитале я получил второй орден Красного Знамени, но
вышел оттуда хромым, ни к какой полезной деятельности непригодным, потому
как всю молодость провел в седле и обучен был только военному делу.
Какое-то время я болтался без дела, подумывал уж махнуть на одну из
новостроек, обучиться там какой-либо профессии и начинать жизнь заново. Но в
это время затеялось укомплектова- ние военных округов, и я был направлен в
Киевский военный округ, получил там должность в одном из отделов, ведающих
военной тактикой кавалерийских подразделений.

Увы, тактика эта, как скоро обнаружилось, со времен гражданской не
менялась, ни у кого не являлось пока желания менять ее. Холили коней, рубили
лозу, лихо скакали с саблями наголо и пели песни: «Никто пути пройденного у
нас не отберет, конница Буденного -- дивизия вперед!»

В странах Антанты тем временем строились авиационные и танковые заводы,
в Германии фашисты взяли власть в свои руки. Тревожно кругом, у нас же в
частях все еще идет праздник, песенки да победные речи...

Словом, после инспектирования кавалерийских и взаимодействующих с ними
частей я выступил на военном совете с критикой. Меня попросили изложить свое
особое мнение письменно, что я и сделал незамедлительно. Тем временем
начались летние маневры. В качестве военного советника я был представителем
в одном конном корпусе, которому надлежало проделать глубокий рейд в тылы
«врага».

Комкор, бывший царский офицер, был человеком с военной выучкой,
подкован на все четыре, как говорится, и тактически, и практически, в
гражданскую войну доказал честность свою и храбрость. Но среди помощников
его, особенно среди командиров эскадронов, все еще было много народу,
умеющего лихо рубить шашкой и кричать «ура», но не привыкшего шевелить
мозгами.

Неразберихи, разброда было уже много и в начале рейда, карты, да и те
допотопные, перекалькированные еще с карт империалистической войны, были
лишь у командиров соединений и полков, эскадронным карт не досталось. Они
особо и не горевали, заверяя, что и по нюху все «зробят як трэба». Но «нюх»
у многих уже притупился, да и заданная скорость маневра была уже не
дедовская. В первые же сутки мы потеряли уже несколько эскадронов, но
времена мирные, война «игрушечная» -- не пропадут, решили мы, забыв, однако,
что люди всюду навострены насчет шпионов, врагов внутренних и внешних,
насчет внезапного нападения. Наши, «бродячие» эскадроны, а количество их
возрастало с каждым днем, вместо выхода в «тыл врага» угодили на минные поля
-- маневры были приближены к боевым, мины ставились с запалами. Многие
старые рубаки мин и в глаза не видели. Началась паника, потерянные лошади,
несколько человек погибло, раненые были, но главное -- мы сорвали
«операцию». Взаимодействия никакого с танковыми соединениями не наладили,
внезапным появлением кавалеристы перепугали танкистов, и те уж кое-где
боевыми снарядами палить по ним принялись...

Командир корпуса, начальник штаба корпуса, начальник политотдела, как и
представитель Военного совета округа, были разжалованы и отданы под суд.
Троих приговорили к пяти годам, меня за мое письменное «особое» мнение,
сеющее безверие в рядах Красной Армии, удостоили десяти. Во всем округе, во
всей армии вдруг пошла «чистка» и не остановилась, слышно, по сию пору.
Много военного люду, затем и гражданского пошло и поехало по этапам --
насыпью в вагонах, навалом в баржах.

В Сибирь зимой в вагонах везли, раз в сутки воды давали, об еде и
говорить не приходилось. По очереди ржавые вагонные болты лизали -- в
куржаке они были, обмерзлые, кожа с языков обрывалась.

Весной в Красноярске погрузили нас на баржи, без нар, на голом дощатом
настиле, под которым плескалась вода, и повезли на Север. Из «десятки»,
знаменитой старой баржи, в которой поочередно возили на север то картошку,
то людей, шкипер и охрана лениво откачивали воду, настил заливало, и мы
спали тогда стоя, «обнявшись как родные братья». Кормили раз в сутки мутной
баландой и подмороженным картофелем. На палубу нас не пускали, и оправлялись
мы в бочки, которые погружены были вместе с нами, под рыбу. Где-то, на
какие-то уж сутки, не помню, начался шторм, нас било бочками, катало по
утробе баржи, выворачивало наизнанку. Мертвецов изломало, изорвало в клочья
и смыло месиво под настил.

Почти месяц шли мы до Дудинки. Наконец прибыли, по колено в крови, в
блевотине, в мясной каше, и голый берег Заполярья показался нам землей
обетованной, поселок и пристань Дудинка с вихлястыми, мерзлотой
искореженными деревянными домишками -- чуть ли не раем Господним.
Нас погнали в глубь тундры пешком. На пути мы стали встречать бараки,
будки, людей, пестро одетых, которые делали полотно для железнодорожной
линии. «Ну, брат, -- сказал я себе, -- отмахался сабелькой! Не все ломать,
надо когда-то и строить...»

В тундре высилась большая гора с белой заплаткой вечных снегов на боку,
ниже еще горы и горушки, вот тут, на берегу небольшой речки, меж озер и
болот, стояли бараки, много бараков, стояли дома, несколько двухэтажныx,
один даже с красным флагом на коньке! -- это и было началом будущего города
Норильска.

Увидел я красный флаг, жилье увидел, людей, огни и, знаете, как-то
успокоился даже. Раз так судьбе угодно, буду строить, буду хорошо работать,
мне это зачтется, и я освобожусь досрочно. Так было -- рассказывали
заключенные -- на Беломорканале. Вместо пяти лет строили канал два с
половиной года, и все оставшиеся в живых были освобождены...
-- Да вот маловато их осталось, живых-то, -- неожиданно подал голос мой
папа -- герой-строитель великого канала. -- Хотя и построили туфту.
-- Что вы сказали? -- приостановил рассказ норилец.
-- Мало, говорю, живых-то осталось. Там, в камнях и в глине, лежат...
Давай, давай...

Гость помолчал, подумал, подлил в кружку чаю, отглотнул.
-- М-да. Словом, надо нести свой крест, тем паче, крест мой не такой
тяжкий, как у людей семейных, пожилых.

Первый и второй год на стройке было терпимо. Зоны общей еще не было.
Заключенные будто на выселении находились в бескрайних холодных просторах.
Обходились и с топливом -- сами его запасали. Нельзя было и на питание
жаловаться, но разрасталась стройка, наплывало все больше и больше людей,
тесно им становилось и в просторной тундре. Уркаганы, бандюги, жулье,
рецидивисты начали объединяться и подминать под себя всю здешнюю жизнь,
терроризировать население, которое худо-бедно сколотило городок, перекинуло
из тундры к берегу самую северную железную дорогу.

Конечно же, цинга, простуды, обвалы в карьерах, метели, морозы уносили
людей, но повального падежа все же еще не было. Да где-то и кого-то не
устраивали темпы нашего строительства, жизнь наша не устраивала, точнее,
обострялась и обостряется международная обстановка, нужна наша руда, нужен
металл. Руководство стройки перешло в одни руки. Один свободный человек, как
император всея тундры, скотов и людей, в ней обитающих, всем правил. Человек
он не простой, а золотой, достойный выкормыш тех, кто его взлелеял и
воспитал по принципу: «Лес рубят -- щепки летят».

Нормы выработки, и без того высокие, подскочили вдвое. Еда -- согласно
выработке, отдых -- согласно выработке. Никаких активированных дней, никаких
болезней и жалоб. На работу! На работу! На работу! Кубики! Только кубики! --
больше никаких разговоров. Строительство жилья было заторможено. Новая
больница, уже наполовину построенная, заброшена. В бараках народу -- не
продохнуть. Кашель, стоны, драки, резня, воровство и лютый конвой: при
малейшем неповиновении -- прикладом в зубы, за сопротивление -- пуля. Отчет
один: «за попытку к бегству!»

Куда? Какое бегство? Разве можно оттуда убежать? До Дудинки больше ста
километров, до магистрали две с лишним тысячи, а начальник строительства
требует продукции, на каждой оперативке брякает по столу: «Нам завезли
достаточно человеческого материала, но добыча руды тормозится. Доставленный
на всю зиму человеческий материал несоразмерно убывает, и если так будет
продолжаться, я из вас самих, итээровцев, вохры и всяких других придурков,
сделаю человеческий материал!»

Много людей пало в ту зиму. Но с весны караван за караваном тащили по
Енисею вместо убывших на тот свет свежий человеческий материал. По стране
катилась волна арестов и выселений, массовых арестов врагов народа,
вредителей, кулацких и других вредных элементов. Не знаю что, но что-то мне подсказывало: будет на нашей стройке еще хуже и тяжелее. Предчувствие меня не обмануло. Норильским рудникам поступило указание увеличить добычу руды, следовательно, расширить и строительство рудников, довести трудовой энтузиазм до наивысших пределов. «Слышите: песнь о металле льется по нашей стране! Стали, побольше бы стали! Меди, железа -- вдвойне!» -- взывало радио.

Император всея тундры, я уже говорил, человек непростой, а золотой,
умен, изворотлив, да ум у него дьявольский! Как бывший геолог, он хорошо
знал палеонтологию, понимал, что «щепки», которые летят в его владениях и
падают на землю, не гниют в вечной мерзлоте, бальзамируются, как мамонты,
могут пролежать в ней века. Если их найдут потомки? Что о нем, таком
знаменитом, орденоносном руководителе, станет история говорить? Ну, может, и
нe этот, может, более простой мотив им руководил -- хоронить в мерзлоте
трупы трудно, много людей отвлекается на пустяковое дело с основных работ.
И создал он похоронную команду из людей, крепких еще телом и умом.
Ночью, а ночь у нас всю зиму, подлинней, чем здесь, под Игаркой, мы
грузили трупы, вытащенные из бараков, шахт и рудников, на балластные
платформы, присыпали их снегом или тем же балластом, отвозили в Дудинку,
здесь перегружали на подводы и лошадьми переправляли на острова-осередыши.
Простой, но и иезуитский расчет: вешним разливом острова покрываются водой,
и все с них смывается до белого песка. Населения в низовьях Енисея почти
нет, то, что есть, из инородцев, переселенцев, зимовщиков, приучены всему не
удивляться, помалкивать. Просторы енисейские в низовьях так широки, так
разливисты, что растащит батюшка Енисей покойников но бесчисленным низинам,
впадинам, по кустам и тундрам, там кого рыбы в воде иссосут, кого птицы
расклюют, кого зверьки догложут.

Летом начались побеги. Пробные. Первые. Случалось их мало, и почти все
бежавшие погибли в тундре, но часть, хоть и малая, к зиме была переловлена и
возвращена, беженцам добавляли пять лет и направляли в мокрые забои. Однако
они, эти первые, самые безумные и храбрые беглецы, рассказывали, как бегали,
куда бегали, и своим опытом, ошибками учили, как не надо бегать.
Еще зимой я задумал побег, начал к нему готовиться -- и это спасло меня
от помешательства. Вы помните, какая нынче была весна, длинная, нудная, рано
началась -- на позднее навела, то польет, то заморозит. Трупы -- количество
их за эту зиму неизмеримо выросло -- смерзлись, ледяная спайка не распалась
под напором воды, и, когда острова объявились на свет Божий, горы трупов,
только уже замытые тиной, мусором, издолбленные льдинами, бревнами, остались
лежать на месте.

По Дудинке и дальше от рыбаков на катера, с катеров на пароходы, с
пароходов по реке пополз и начал распространяться ропот. Поговаривали, что
вот-вот нагрянет высокая, чуть ли не правительственная, комиссия.
И она в самом деле нагрянула. Но к этой поре уже все трупы были
изрублены топорами, издолблены ломами, кайлами, острова от них очищены. А
дальше уж поработал Енисей-батюшка -- залил, унес, замыл, заилил все следы
преступления.

Я к той поре из похоронной команды был переведен с помощью одного
знакомого зэка на пекарню рабочим. Говорили, что несколько человек сошли с
ума, но я в это как-то уж и не верю. Похоронной команде давали
дополнительный паек за «вредную работу», по булке хлеба давали и осьмушке
табаку. Я сам видел, как, усевшись на кучу мертвецов, отупевшие люди ели тот
хлеб, курили махру и не морщились. Да и что им страдать, когда они
перевидали такое, что страшнее кошмарных снов и всякого, даже самого
больного, воображения.

Наш ученый император хоть не довел дело до людоедства, очень нужна была
стране норильская руда, и снабжение, если б его упорядочить -- не давать
распоряжаться продуктами уркам, вполне бы сносное было, но «бывалые люди»
рассказывали, будто на Колыме, на Атке, покойников сплошь закапывали без
ягодиц. Ягодицы обрезались на строганину потерявшими облик человеческий
заключенными.

У нас похитрее и половчее все было. Опыт Соловков, Беломорканала,
Колымы, Ухты, Индигирки успешно перенимался и применялся здесь новаторски.
Осенью, уже по первым заморозкам, из всех бараков, санчастей, из больницы
разом были вычищены все доходяги, придурки, больные, истощенные зэки --
тысячи полторы набралось. Им было объявлено -- они переводятся на Талнах,
где условия более щадящие, нет пока рудников и шахт, строится новая зона и
посильный труд там, почти без конвоя, почти на воле, осуществляется, как в
первые годы здесь, в Норильске.

Их вели через тундры, по хрустящим лишайникам, сквозь спутанную
проволоку карликовых берез и ползучего тальника. За ними тянулся красный
след растоптанных ягод -- брусники, клюквы, голубичника...
Воспитанные на доверии к человеку и вечном почитании властей, больные,
выдохшиеся люди не сразу заметили, что малочисленный конвой куда-то
испаряется, куда-то исчезает, и когда несчастные люди спохватились -- ни
стрелков, ни собак с ними не было. Этот ценный опыт потом не раз повторялся.
И никто никогда уже не узнает, как ушли в тундру и исчезли в ней тысячи и
тысячи человек, навсегда, бесследно.
-- Какой изощренный ум, какое твердое сердце надо иметь, чтобы таким
вот образом избавиться от нахлебников, не долбить зимою ямы под эти тысячи
тысяч будущих покойников.
-- Я иногда радуюсь тому, что не стал священнослужителем. Как бы я
молился Богу, который насылает на нас такое? За что? Разве мы более других
народов виноваты в земной смуте или нас Бог карает за покорность, за
слепоту, за неразумный бунт, за братоубийство? Может, Господь хочет нас
наглядно истерзать, измучить, озверить, чтобы другие народы забоялись нашего
безверия, нашей беспутности, разброда. Мы жертвы? Мы на заклании? Но,
Господь, не слишком ли велика Твоя кара!..

Что-то забилось, заклокотало в груди беглого. Отвернув- шись в угол, за
печку, он разразился кашлем или рыданием. Приподняв пихтовый веник, долго
отхаркивался, сморкался в мусор, за печку и, отдышавшись, перехваченным
голосом просипел:

-- Простите! Может быть, и не следовало при детях... Но им расти, им
жить. Кто-то ж должен знать, что здесь происходило..


Отредактировано Дмитрич (06/03/16 10:43 AM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1106562 - 06/03/16 10:33 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
-- Простите! Может быть, и не следовало при детях... Но им расти, им
жить. Кто-то ж должен знать, что здесь происходило, что мы сотворили. Как
героически осваивали Север. Спрячут ведь, спрячут мерзавцы свои
преступления. Заметут свои следы. Замолчат. Хотя нет! Не-ет, не-э-эт! Не
спрятать, не замолчать!.. Император римский Нерон вон в какие времена жил и
творил, но дошел до нашего времени с нашлепкой «Кровавый!». Кро-ва-вый! Хотя
за душой его триста, что ли, погубленных душ. По сравнению с тем же
начальником нашей стройки, современным императором всея тундры, Нерон этот
-- дошкольник, октябренок! К-ха-ка-ха!.. Позвольте мне еще табачку,
дыхание...

Беглый норилец закурил, покачался возле печки. Я подбросил в нее дров.
Окно уже начало сереть от небесного света, восходящего над тайгой, но все
чикали по окну капли, будто гвоздики по шляпку в стекла входили, оставляя
светлые, тут же затекающие царапины на окне.
-- Утомил я вас. Ложитесь-ка спать и меня спроваживайте в баньку.
-- Да нет, -- шевельнулся на нарах Высотин. -- Какой уж тут сон?!
Говори дальше. На сети нам сегодня не попасть. Ветрено.
И как бы удостовериваясь в этом, он глянул в сырое окно, и все мы
услышали, как гуднул на крыше ветер, хлестанул замокшей кориной по слеге,
сыпко полоснул в стену пригоршней мелкой дроби. По-шаманьи зловеще,
пространственно-жутко гудела вокруг нас тайга, соединенная с небом, набитым
низкими текущими тучами. Трудно, почти невозможно было представить, что
где-то в этом океане, непробудно-темном, в бездонности его и безбрежности,
прячутся маленькие, одинокие люди.
Почти без надежды на волю и спасение бредут они и бредут к цели, ими
намеченной.

-- Мы вышли из Норильска втроем -- люди все свои, телом и духом
крепкие. Вышли с единственной целью и надеждой -- добраться до Москвы,
добиться приема у Сталина или Калинина, рассказать о том произволе, какой
творится на нашей новостройке. Уходили ночью, по одному в глубь тундры, к
тайникам, сделанным еще с зимы. Место сбора мы назначили на одном из
притоков Енисея. Через несколько дней мы благополучно встретились. У нас был
порядочный запас продуктов, что-то похожее на палатку, сшитую из мучных
кулей и куска брезента, три топора, ножи и даже половинка пилы. Кроме того,
у нас была, хоть и худо скопированная, карта тех мест. Мы должны были выйти
на магистраль и вышли бы, я думаю, да беда подстерегала нас на первом же
отрезке пути.

Главной задачей нашей было пока что выйти к Енисею и продолжить путь
вверх по его течению. Две с лишним тысячи километров! Мы были взрослые люди,
понимали, что это такое. Догадывались -- не все дойдем, но, может, хоть один
дойдет, и то ладно, и то победа. Но предположить то, что стряслось с нами
сразу же, никто из нас даже в самые тяжелые минуты раздумия, даже в жутком
сне не мог...

Беглый докурил цигарку, смял ее о порожек печки и задумался, глядя на
огонек, -- он очень любил смотреть на огонь. Привычка уже давняя, самим им
не замечаемая.
-- На речке мы сколотили плотик и, спокойно погрузившись, поплыли по
большой воде, радуясь тому, что порядочное расстояние нам не топать по
мокрой и глухой еще тундре, да и находиться будем мы в стороне от всяких
патрульных и сторожевых служб.

Плыли день, где погребясь веслами, где шестами подпихиваясь, впрочем,
по вздутой весенней реке нас и без того несло бойко. Но нам хотелось скорее,
скорее, вперед! И когда понесло нас совсем хорошо, и под плотом
заплескалось, забурлило, мы никакого значения тому не придали -- по нашей
примитивной карте эта почти еще не изученная местность была голой, ровной и
безопасной во всех отношениях. Но к реке отклонялся один из отрогов горного
хребта Путорана, о котором мы слышали, что он есть где-то, но что так далеко
отклоняется, предположить не могли. Словом, на ровной этой, вертлявой речке
оказались пороги, и заметили мы их -- люди сухопутные -- уже тогда, когда и
сделать ничего было невозможно. Плот наш закружило, понесло в пороги. Шум и
гул стоял вокруг, вода втягивалась в каменное промежье и падала куда-то
вниз. Я велел товарищам лечь, схватиться за бревна, и сам сделал то же. Но
мы не удержались за бревна, плот наш развалился, рухнул по стене громадной,
дымящейся белой пеной, в кипящий котлован. В меня ткнулось бревно, я за него
уцепился, и меня закружило по этому глубокому котловану, берега которого
отвесной стеной стояли над рекою. Показалось, что под скалою пробкой
выпрыгнул наверх окровавленный человек, вскрикнул и исчез. Держась за
бревно, я подгребся к тому месту, но ничего там не увидел и сам уже был плох
-- ледяная вода пронзала до костей.

Тут я вспомнил про Бога -- если Он не забыл совсем про нас, грешных его
рабов, пусть обернется лицом к одному из них и поможет ему. Молитва Божья,
судьба ли продлили мою жизнь. Меня выволокло на свет белый. Очнулся на
каменном приплеске и глаза в глаза встретился с чьим-то пристальным
взглядом. Я застонал и сел, от меня отпрыгнул песец, тощий, в клочьях
линялой шерсти. Прикормились на человечине здешние зверьки. Этот нюхал и
ждал, когда меня можно будет начать.

Я околел бы в ту ночь, если б один из нас не догадался залить варом,
залепить древесной смолой по спичечному коробку. Мне удалось развести костер
уже в потемках, и не костер -- огонек из берестинок, ломаных палочек,
ободранных сучьев, собранных в камешнике. Немного обогревшись, я бродил по
приплеску берега и в расщелинах меж камней насобирал плавника, еще сырого,
но гореть с подсушкой способного. У костра я обмыслил свое положение,
посмотрел, в чем и с чем остался -- сапоги, тюремная куртка и штаны, рубаха,
белье, вот какая со мной и на мне осталась одежда, даже шапки нет. В кармане
куртки пара удочек, иголка с ниткой, воткнутая в отворот карманчика, кусок
полуразмокшего сухаря, горсть мокрого табаку и клок раскисшей газеты,
которую я тут же принялся сушить.

Всю ночь я напряженно ждал крика, шагов по камням к костру, мне не
хотелось верить, что друзья мои погибли. Хоть один должен уцелеть. Утром я
двинулся по берегу и обнаружил одного из моих товарищей по несчастью. Он
лежал возле воды с перебитыми ногами, проломленной головой и был еще теплый.
В кармане его было две удочки, коробок спичек, складной ножик, иголка с
ниткой, банка с табаком и кусочек размытого сахара в уголке брючного
кармана. Я похоронил товарища в камнях, плотно завалил его плитами, чтобы не
съели труп песцы, попросил прощения за то, что оставил его в одном лишь
белье, и еще ночь просидел возле порога, ожидая второго товарища.
За это время я соорудил из рубахи товарища мешок, из портянок сшил
что-то вроде шапки, лямки к мешку приделал и, сложив в него сапоги и
костюмчик покойного, который я надевал лишь к ночи, двинул сначала по берегу
реки, затем на солнце, все ярче с каждым днем разгорающееся. Вдоль реки меня
не пустили идти глыбы натолканных льдов, вздувшиеся ручьи и глубокие
старицы; остановило вольно сияющей, куда попало бегущей снежной водой.
Через два дня я снова вышел к той же реке, к тому же порогу. Я кружил
по тундре, по редким ее островкам, однако не напугался, не приуныл -- что-то
уже обжитое, притягательное было для меня на этой реке, в этих бездушных
камнях, да дрова здесь были, да и находки, так меня радующие, попадались.
Легши на холодный камень, я глядел со скалы вниз и сначала увидел надетый на
каменья дождевик, затем косяки рыб и под ними зеркально сверкающий предмет
-- это либо фляга со спиртом, либо котелок, столь мне необходимый. Я мог
разбиться, утонуть, схваченный судорогами, но предмет этот должен был
достать.

И нырнул. И достал! И что бы вы думали достал? Топор! Я так ему
обрадовался, что даже расплакался и сказал себе, что с топором-то я не
пропаду, но больше Всемилостивейшему Богу докучать не стану, буду вспоминать
забытые уже молитвы и с молитвой да Божьей помощью выйду к Енисею.
Я еще раз попытался углубиться в тундру и еще раз убедился, что весной
в тундре не только прямых, но и никаких путей нет -- озера, реки, речки
заставляют петлять, кружиться.

Впрочем, что это я? Вы ведь лучше меня знаете Заполярье. Опытный
человек сидел бы там, где его настигла беда, ловил бы рыбу, сохранял силы,
пережидал половодье. А я все шел, все бился и через неделю пути увидел вдали
щетинку леса. Не хотелось верить; подумал: вижу тундровые лиственничные
лесочки или останцы каменных отрогов -- это значило бы, что я сильно
отклонился на север и мне уж не достанет сил вернуться даже на стройку, в
Норильск. На бессолой рыбе, на прошлогодних ягодах и горьком орехе кедрового
стланика долго не протянешь.

Вера моя и помощь Божья укрепили меня -- и я вышел к лесотундре, затем
зашел в загустелые леса. Да радовался-то я напрасно. Здесь уж оттаял,
взнялся в воздух комар. Был он еще квелый, дымом, заметкой лица можно было
от него еще спасаться. Но вот когда пригреет хорошо, что начнется? Боязно об
этом даже думать.

Тем временем я уже утратил несколько крючков -- щуки, совершенно не
знающие страха, понимающие только, что им можно хватать кого и что угодно,
их же поймать не смеет никто, разоружали меня. Я стал рыбачить просто и
нагло. Поймав две-три сорожины на удочки, насаживал рыбу на жерлицу с
проволочной подстраховкой -- такие ловушки у нас с зимы налажены были,
опускал кособоко шевелящуюся рыбку в глубь озера или речки. Тут же из засады
торпедой вылетала щука, где и две, где и три, и, которая проворней, цапала
сорожину, мяла ее и старалась уйти в черную корягу или в кисель прошлогодней
травы, на ходу заглатывая добычу. Я изо всей силы выхватывал леску -- щука
оказывалась на берегу, но добычу из зубов не выпускала и долго не могла
понять, где она, что с нею произошло и почему оказалась на суше. Если рыбина
была не по снасти, я отгонял ее палкой. Случалось, лавливал я и карасей, и
пелядку, сигов и даже в одном очень чистом озере с песчаным дном напал на
стерлядок, но рыбы до того наелся, что уже не мог на нее смотреть, жевал,
как траву.

Простужен я был уже сильно, начал слабеть. Но тут мне стали попадаться
кедрачи, хоть и худенькие, северные, а все же кедрачи -- прекрасные деревья.
Под ними спать суше, теплее, лапник, орех, пусть и горький, пусть истекший,
все же пища. И брусники прошлогодней в лесу больше стало попадаться.
Однажды я обнаружил умирающего оленя. Он лежал в сырой яме, в бурой,
размешанной болотине. Он объел вокруг уже все кусты, мох и осоку вместе с
корнями, выгрыз землю, выел се до мерзлоты. В открытом переломе ноги оленя
кишели черви, и под кожей прошивали они уже ходы к склизкому облезшему паху.
Кости зверя торчали наружу, от него пахло, но, увидев меня, он забился в
грязной яме, пробовал взняться, но со стоном наотмашь упал обратно в грязь.
Боясь, что олень испустит дух прежде, чем я ударю его топором, зажмурил
в кровь съеденные гнусом глаза и обрушился в ямину.

Я прожил возле убитого оленя несколько дней и пожил бы еще, если б не
гнус, набирающий ярость. Из шкуры оленя я вырезал себе подстилку под бок,
сделал несколько теплых стелек в сапоги и -- главное -- намочил и вырезал
тонкие сыромятные ремешки, вытянул из ног животного сухожилия, чинил ими
одежду, обувь, даже ладился приспособить их в качестве лески. Конечно же, я
давно уразумел, что заблудился, утерял всякие ориентиры, от тупости забывал
приметы, но не хотел с этим согласиться и все надеялся -- вот-вот выйду к
Енисею, не миновать мне этой великой артерии, как ее именуют в школах. Но
таймырская тундра, дикие леса Заполярья такие великие, что даже Енисей может
в них затеряться, человечишко же для таких пространств -- мошка, тля,
былинка.

Если бы вы -- северяне -- не ведали, что такое северный лес и тундра,
каково в них заблудиться, я бы, может, и рассказал вам об этом. Но вы, я
вижу, люди бывалые, и ребятишки у вас не барчуки. Скажу только, что я не раз
сожалел о том, что не погиб вместе с товарищами своими там, на пороге,
полный сил и веры в будущее.

Не знаю, сколько времени, какие были число, месяц, день, но уже отцвела
лесотундра, отпела весна птичьими голосами, самки сели на гнездах, линялые
самцы прятались в укрепе. Я брал из-под самок яйца, пил их, если попадались
насиженные, пек в огне, догнал и забил палкой несколько линялых куропаток и
глухарей. Вместе с пером и внутренностями я закапывал птицу под костер в
землю и, сначала с ужасом, потом почти равнодушно, заглядывал внутрь
последнего коробка спичек. Огонь я разводил уже не каждую ночь, только в
непогоду. Когда у меня останется последняя спичка, принял я решение, --
разведу в последний раз огонь и лягу подле него навсегда.
Беглец прикрыл ладонью глаза, и что-то заклокотало в его горле, мы
поняли, что он удерживает в себе крик или плач. Папа протянул гостю кисет.
Он ощупью принял его и, закурив, молвил:
-- Благодарю вас! Не приведи, Господи, вам, детям...
-- Может, вы еще покушаете? -- перебил я гостя.
-- Нет-нет, спасибо, дитя. Храни тебя, Господь, не оскверни, не обозли
в это худое время милостивое сердце.
-- Может, рыбы соленой?
-- Нет-нет, сольцы.
Я подал беглецу берестянку соли, он бережно щепотью взял соли, высыпал
ее в рот и замычал от сладости и боли -- соль разъедала треснувшие губы,
цинготно сочащиеся десны.
-- Ах, как нам не хватает сердца! -- воскликнул он. Иссосав еще щепотку
соли, он громко, почти клятвенно заверил нас:

-- Если я доживу до лучших дней и у меня будет свой угол, я весь его
завалю солью. Соль -- это!.. Нет, вы не знаете, что это такое, соль! У вас
ее много, целые бочки, вы ею сорите. Но не надо, не надо, особенно детям,
чтоб они узнали это, испытали наше горе. Борони Бог, как говорят тунгусы...
Ах, как нам не хватает сердца! Соль добудем, хлеб посеем, но -- сердце!..
-- М-да, простите еще раз, светает. Не дал я вам спать. Н-но, н-но у
меня давно не было и, может, не будет уже таких добрых слушателей...
Не знаю, в бреду или по наитию Божьему я стал чувствовать: в лесу есть
еще кто-то. Ни следов, ни кострищ, ни спичечки горелой, но вот чувствую:
есть кто-то поблизости -- идет следом или кружит возле меня. Нет, нет,
нечистой силы я уже не боялся и подумал, что это смерть моя кружит надо
мною, сжимает кольца, дышит в меня гнилозубой хворью, тленом, перегорелой
душной кровью, хочет избавить меня от мук. Я не то чтоб вовсе не боялся
смерти, призрака ее, я еще мог почтительно относиться к жизни, нужной не для
одного меня, но для моих уже погибших и погибающих в невиданно страшных
застенках, на каторгах собратьев моих. Если б не это, я бы просто не встал
однажды с подстилки из оленьей шкуры, лесные мыши, песцы и прочие зверушки
съели бы меня вместе с клочком шкурки -- и вся недолга. Но я еще
сопротивлялся. С помутневшим уже разумом, до дна почти выпитый комарами,
иссушенный, разбитый кашлем, в изожженной и драной одежде я шел и шел.
Сколько раз я уже видел Енисей, выходил к нему, умывался, пил воду и плакал
от счастья. Но это оказывалось лишь озеро, закрытый водоем, как говорят
опять же в школе.

Оглушенный комарами, мокрецом и мошкой, я старался идти ночью, когда
особенно глухо и застойно в тайге, когда уж и дышать-то нечем от испарений и
гнуса. Днем я находил хоть какой-нибудь обдув и падал на подстилку, я
сделался неосторожен и рассеян. Отупев от гнуса, выл в бессилии. Одиночество
меня добило -- я кричал что-то в небо, грозил ему кулаком.

У меня осталась одна жерлица, удочка вся в узлах, четыре спички, топор
и нож. Спал в обнимку с топором, он сделался моим самым надежным другом и
спасителем, и я даже разговаривал с ним...

И вот серой, звенящей комаром ночью я увидел в тайге мелькнувший свет и
подумал, что это бред, галлюцинации, стал вслух себя уверять, что отблеск
небесный, отражение звезды в воде. Но какие звезды в эту пору, давно уже
размыло ночь густыми туманами, солнце полого зависало над пологой тайгой, не
закатывалось.

Сначала я побежал, потом пополз и увидел наконец экономно горящий
костерок, мягко ступая, я приблизился к огню и спрятался за дерево. Подле
костра, на лапнике, тесно прижавшись друг к другу, спали двое. И первого
взгляда хватило, чтоб убедиться, что это «наши». Меньше меня были они
ободраны, но тоже обросли, одичали, комары над ними клубились. Каков же был
я? Страшно было подумать. Я кашлянул и вновь спрятался за дерево. Оба
норильца тотчас вскочили, один схватился за топор, лежавший меж беглецами,
второй за самодельный ножик. Я коротко им объяснил, кто я такой и почему
тут.

-- Выдь на свет и остановись! -- скомандовали мне и подшевелили огонь.
Я вышел к костру и покорно остановился.
-- Х-хо-о-оро-ош! -- покачали головами незнакомцы и набросились на мой
мешок. -- Соль? Хлеб? Табак?

Вытряхнув содержимое мешка, они удрученно замерли. Потом завернули в
листья моху, сухого моху с чебрецом, пососали цигарки, и тот, кто был
тоньше, моложе, серый одеждой, волосами, лицом и глазами, устало
полюбопытство- вал:
-- Давно блудишь?

Его и звали Серым. Страшный человек. Опытный бандит. Он много раз
уходил из мест заключения. В апреле из штрафных бараков ушло трое. Так рано
еще никто с нашей стройки не уходил. Рисковые ребята. Но третьего они,
видать, уже потеряли. Что ж такого? Нас ведь тоже трое бежало.
Надо ли говорить, как я обрадовался людям, пусть эти люди были Серый и
Шмырь, но все равно ведь люди, судьба соединила нас в бедствиях наших,
скрепила жизнь побегом и тайной. Серый и Шмырь тоже заблудились. Но шли они
упрямо, без колебаний по заполярной тайге, зная с уверенностью, что идут на
юг и что поздно или рано выйдут на приток Енисея, а по нему и к самому
батюшке Енисею, а там -- люди, жизнь, есть где и у кого поживиться, кого
пограбить, кого обобрать, вина добыть, с бабами побаловаться.

Но я поторопился радоваться -- соединив нас в несчастье, судьба не
сделала артельных людей сообщниками ни в мыслях, ни в устремлениях.
Маленькая артель разделилась надвое -- в меньшинстве, конечно же, остался я.
Когда Серый и Шмырь отдыхали, я ловил рыбу, малых бескрылых пташек,
запасался корешками, травами, варил похлебку в котле, который у этой пары
сохранился. Первое время мы ладили. Я уверовал, что с такими бойцами не
пропаду и непременно выйду к Енисею, а там не с руки нам быть вместе. Но
проходили дни, недели, мы никак не могли выпростаться из лесотундры. Совсем
обносились, затощали. Давно была уже очищена от шерсти, выварена и съедена
оленья шкура, мы ловили и ели леммингов, белок и даже бельчат, варили грибы
-- все без соли, без соли! Рты наши скипелись от крови, пахло из нутра
нашего падалью. Гнус разъедал лица, руки, шеи до того, что оголилось мясо,
пошли по нему язвы. На артель осталась одна удочка и жерлица с обломанным
крючком.

Теперь мы рыбачили попеременно. В то время, когда Серый и Шмырь спали,
я ловил и варил рыбу, после спал я, они ловили и варили.
Но волчий закон, по которому существовали Серый и Шмырь, скоро дал себя
знать -- они перестали оставлять мнe еду, однако еду добывать и дрова
заготавливать заставляли безоговорочно. Сами понимаете, после нашей ударной
стройки толковать с ними о совести и порядочности -- пустая трата слов. Они
были крепче меня, лучше сохранились, но я тоже не давал себе окончательно
ослабиться, старался, когда связчики спят, найти хоть какое-то пропитание.
Меня подстерегла еще одна большая беда -- я оборвал последнюю удочку. Уснул
с удочкой в руках, клюнула сорожина на короеда, тут же на нее метнулась
щучина. Я проснулся от рывка, всполошился, но было уже поздно -- хищница
вдавливалась в глубину, разворачивала сорожину головою на ход, следом
волочился обрывок фильдеперсовой лески, клубилась рыбья чешуя. Собратья мои
убили бы меня, но я сказал, что спрятал жерлицу и не покажу, где спрятал,
коли они примутся меня убивать. Кроме того, у меня есть еще две иголки, из
которых можно сделать крючки, да из штопора-складника, если его накалить,
уду можно загнуть, и еще я придумаю, как ловить петлями птицу и щук,
нежащихся на отмели.

Этим я на какое-то время продлил себе жизнь. Но страшное слово «баран»
все чаще и чаще достигало моего сознания, хотя поверить в то, что Серый и
Шмырь ведут меня с собой, чтобы, когда вовсе край придет, съесть меня,
поверить не мог. Сыспотиха подбирался к связчикам, пытая, куда делся третий
их спутник по прозвищу Ноздря. Серый и Шмырь уверяли меня, что, как и мои
спутники, утонул он при переправе через реку, но скоро посчитали -- таиться
им незачем и врать не стоит, никуда я от них не денусь, рассказали, как
тащили спички, одна короткая, две длинных. Короткую вынул Ноздря. Он был
вечный зэк, опытный ходок, старый вор в законе, игру судьбы принял, как
полагается герою современности, не скиксовал, не пикал. Наставил в грудь
себе ножик, навалился на него, попросив давнуть в спину. Серый помог ему,
облегчил кончину.

Связчики разделали «барана» топором, мясо закоптили на огне и
продержались до прилета в тундру птиц. По насту из тундры им выйти не
удалось. Поломали лыжи, съели припасы. Дальше предстояли им одна только
длинная и одна только короткая палочка -- спичками уже не играли, берегли их
пуще глаза

И тут-то явился я. Сам набрел -- воистину баран! Безрогий, безмозглый,
на заклание чертом посланный.

Однажды ночью Серый и Шмырь вернулись к огню ни с чем. Рыбу и птицу
петлей ловить они не навострились, нервов не хватало, привыкли все брать на
шарап. Ягоды еще не созрели, орех был с молоком, птица поднималась на крыло.
Питаться в тайге сделалось нечем.

Серый и Шмырь упали возле огня обессиленные. «Ну?» -- закрыв глаза,
молвил Шмырь. Я понял, что это «ну» означает; не таясь начал молиться.
«Ладно, поспим. Может, морок какой найдет. Видеть эту падлу не могу! Весь в
парше!..» -- «Опа-алим!» -- «Тьфу! -- плюнул Серый, -- падаль хавать
легче!..» -- «У нас и падали нету. Сами скоро падалью сделаемся...» --
«Кончай! Покуда не отбросил копыта, дотудова жив! Дави бабу-землю. Спи.
Отдохнем -- поработаем...»

Серый костью послабее Шмыря, но духом покрепче. Шмырь -- он злобой
страшен, однако смекалкой не вышел.

Я дождался, когда приутих костер, пока разоспались мои спутники, и,
сказав про себя: «Господь вас прости, ребята!» -- отполз от огня, вскочил --
где и силы еще взялись! -- и бросился бежать. Помнится, я даже кричал,
мнилась мне за спиной погоня. Помню, когда забежал в густой туман,
обрадоваться даже не мог, упал без сил.

Солнце было уже высоко, когда я очнулся и увидел, что из тумана
выпрастывается большая, широкая вода. По песчаному берегу прополз к тихой
лагуне, заглянул в воду и отшатнулся: на меня из воды воспаленными, опухшими
глазами глядело существо, уже мало похожее на человека.

По большой воде дул ветер, кружились чайки, стаи молодых уток делали
разминки, что-то перемещалось -- за пологим горизонтом что-то дымило. «Не
Енисей ли это?»

Я сомлел, погрелся под солнцем, отдыхая от тяжкого гнyca, и скоро опять
уснул. Очнулся от того, что меня било и катало по опечку волнами. Соскочил и
увидел над водой, в разъеме берегов, темный силуэт. Ничего не мог
сообразить, но уже отчетливая мысль бежала, хлестала полной в меня: «Я вышел
к Енисею! Я вышел к Енисею! Пo Енисею идет пароход!..»

Вера в чудо во мне давно истребилась, и пока я не прочел на борту
новенького теплохода: «И. В. Сталин», старался не доверять своим глазам. На
теплоходе пассажиры, женщины, детишки -- кто-то помахал мне рукой. А я не
мог помахать в ответ.

Мокрый от волн и слез, я стоял на коленях в мокром песке, кланялся,
молился земле, благодарил Бога за чудо, подаренное мне, -- чудо жизни! И
верил, в ту минуту верил, что те, на теплоходе, -- очень счастливые люди,
мне же выпало тяжкое испытание, по чьей-то злой воле, но какому-то
недоразумению. Я должен, должен дойти до самого главного, самого
справедливого человека, чьим именем совершенно справедливо назван этот
красивый теплоход. Он выслушает, он поймет меня, он сам в этих краях бедовал
в ссылке, сам бежал отсюда и всего натерпелся. Он, и только он, может и
должен всех спасти, развеять тяжкую напасть на эту страну, на ее
исстрадавшийся народ.

Сидя у почти затухшей печки, гость наш умолк, держа эмалированную
кружку в пригоршнях. Через окошечко в избушку сочился нехотя свет
нарождающегося застиранного дня. Беглец глянул на окошечко и, допивая из
кружки остатки теплого чая, заторопился:

-- Ну, что вам еще к рассказанному добавить? Серый и Шмырь следом за
мной тоже вышли к Енисею, выше меня по течению. Я скоро обнаружил их «следы»
-- разграбленный чум кето, выехавших на лето рыбачить, за чумом
перестрелянные собаки, изнасилованная, растерзанная женщина. Самого рыбака
эти два шакала, очевидно, утопили в реке, парнишку-кето посадили в лодку и
оттолкнули от берега -- его поймала и спасла команда буксирного парохода. В
чуме беглые разжились едой, солью, одеждой. Впрочем, какая одежда у рыбаков-
националов, на месяц-два откочевавших из тундры к Енисею. Взяли ружье, то
самое, которым вас застращали. К ружью скорее всего уже нет зарядов, и все
же хорошо, что вы не связались бороться с ними, -- они могли бы запереть вас
в избушке и сжечь. Они на «свободе», они добрались до жилых мест и «гуляют».
Будут они ходить, огибая большие станки, города, грабить и насильничать до
холодов, потом сдадутся. Никакой цели и задачи у них нету. Я шел по их
следам. Открыто заходил в станки. Два раза меня задерживали и отдавали в
сельсоветы. Оба раза отпускали. Я не ворую, не граблю и намерений своих не
скрываю. Меня отпускали с Богом, и я уверен, пройду дальше, чем Серый и
Шмырь. Мною движет милость. Я дойду до Москвы, чего бы мне это ни стоило.
Память товарищей, страдания людей обязывают меня выполнять долг, может быть,
последний и самый главный в моей жизни... Дайте, пожалуйста, еще сольцы!
Беглец в который раз пососал соли и, покачиваясь на корточках возле
печки, ровно бы подумал вслух:

-- И все-таки не следовало при ребятишках...
-- Наши ребятишки в Игарке растут, -- отозвался Высотин и прислушался.
-- Дует? Дует и дует. Не дает нам погода план добрать. Сматываться надо из
этой тайги. Нигде покою человеку не стало. Да и ребятишкам в школу пора.
-- Да-а, наступает осень! -- эхом отозвался от печки беглец. -- Спешить
надо, не выйду до зимы из Заполярья -- пропал.

-- Давай, мужик, поспи маленько и уходи. Шишкари иль ягодники из Игарки
объявятся -- черти принесут, патруль нагрянет -- нам тоже не сдобровать.
-- Да-да, вы правы. Я уйду, уйду. Соли узелок попрошу и хлеба кусочек,
да ножницы -- дикий волос... Папа мой сказал:
-- Давай! Я умею маленько.

Беглец сел посреди избушки на табуретку, папа повязал его мешковиной и
закружился вокруг клиента, защелкал ножницами, однако обычных при этом
складных присказок не выдавал.

Я замел волосья в печку.
Высотин бросил в полотняный кошель мешочек с солью, булку хлеба да
коробок спичек, кусок сахара и со словами: «Вот... чем богаты», -- подал его
гостю.
-- Благодарствую! Спаси вас Бог.
-- Не на чем. Че-то не очень он нас пасет. Кто знает, что завтра с нами
будет?
-- Не гневите, не гневите Всевышнего -- все под Ним ходим... Не надо
так. Не надо без веры жить.
-- А где ее, веры-то, набраться? У тебя?
-- Да у меня хотя бы. Я ж не терял веры, даже там, на краю гибели, в
тундре. Я стремлюсь к справедливости, и Бог мне помогает.
-- Ну, ну, стремись. А мы тут, в Игарке, такой справедливости
навидались, что некуда уж справедливей.

-- Нет, нет и нет, мужики, не победить человеконенавист- никам исконную
доброту в людях. И сейчас не всех они и не все сломили. Не всех, не всех.
Как ни странно, среди интеллигенции, именно среди той части самых
обездоленных, которую тюремные и лагерные держиморды особенно люто
ненавидят, находятся люди столь стойкие, что они потрясают своим мужеством
даже самых кровожадных мясников. Подумайте сами -- почти ослепший от побоев,
карцеров, недоедов, старенький философ-ученый заявляет начальнику лагеря и
замполиту: «Я не могу быть арестованным. Это вы вот навечно арестованы...»
«Как это?» -- гогочут граждане начальни- ки. «А так вот -- сейчас войдет
старший по чину, и вы вскочите, руки к пустой голове приложите, а я как
сидел на табуретке, так и буду сидеть, продолжая думать то, чего не успел
додумать прежде, -- о человечестве и о вас буду думать, поскольку есть вы
несчастное, заблудшее отродье и нечем вам думать, лишены вы думательного
инструмента...»

-- Н-да, гладко ты баешь, а мужика-то, крестьянина, они охомутали,
извели.
-- И все равно доброта и терпение разоружат, изведут злодейство.
-- Больно ты разоружил-то Шмыря и Серого.
-- Да-а, тут правда ваша. Этих никаким, даже Божьим словом не проймешь.
Это уже продукт новой эпохи.
-- Да завсегда они были и будут. И между прочим, тоже отца-мать имели и
имеют, верующих, деревенских, может, и пролетарьев -- но масть-то идет одна.
-- Не дай Бог, не дай Бог, мужики, если Серый и Шмырь да их сотворители
начнут миром править.
-- Конечно, конечно, не дай и не приведи Господи.
-- Ну, значит, с Богом! И вали дальше. Вроде утихает. Нам на сети
скоро.

В полдень мы выплыли на сети. Хромого в бане уже не было. Спустившись к
лодке, мы увидели его, резко припадающего на правую ногу, километрах в двух
от избушки. Он шел в направлении станка Полой, правился вверх по реке, к
свободе, к заступнику всех обиженных и угнетенных, и далеко, ох, как далеко
и долго ему было еще идти, добираться до тех мест, где обреталась
справедливость. Иней таял, струя над берегом дымку, и скоро хромой
заподпрыгивал на сверкающем приплеске, по которому катились козырьки
слабеющих волн. Вот он отделился от приплеска, метляком залетал, закружился
в синеватой дымке... и -- воспарил.

...Его взяли спящего в деревне Кубеково, под самым Красноярском, и
вернули обратно, добавив пять лет сроку. Он убегал еще не раз и в один из
побегов обморозил ступни обеих ног. Его вылечили и назначили на штрафные
работы -- в балластный карьер. Убежать из Заполярья больше он не мог, да и
бежать из Норильска с каждым годом становилось все труднее. Город обретал
современное индустриальное советское лицо, лагеря, зоны, проволока,
охранительные службы с будками, стрелками, отделялись от города,
укреплялись, вооружались. Строгие конторы в удобных домах, с теплым
отоплением, с электроосвещением, с политотделами и подотделами возведены в
центре города -- все это ладилось, селилось, плодилось прочно и надолго,
энкавэдэшники твердо верили -- навечно.

Конвоир Зубило, из «бывших», водивший на работу штрафную бригаду,
развлекался тем, что пелажного подростка заставлял прыгать с отвесной стены
карьера и тут же подниматься обратно. Откос карьера плыл, подросток отчаянно
гребся руками, ногами, карабкался, не подаваясь с места.

Нахохотавшись до колик в боках, веселый конвоир бросил подростку конец
веревки, помог ему подняться. Нo не успел истязаемый сказать: «Спасибо,
гражданин начальник», -- как тот его столкнул вниз и, клацая затвором,
веселился: «А ну быстро наверх! А ну, доходило, резво, резво!...»
«Прекрати!» -- резко сказал конвоиру седой, раскоряченно ступающий на
обе ноги штрафник по прозванию Хромой.

Бешено белея глазами, конвоир передернул затвор, двинулся на Хромого,
но выстрелить не успел. Мелькнула в воздухе кувалда, и на свежо сереющую
кучу гравия вывалилась горстка еще более серого парящего ошметья,
напоминающая отцеженную опару: из укоротившегося тела конвоира выбуривала
кровь, военные штаны потемнели в промежности. Овчарка -- верный друг и
помощник Зубилы -- взлаяла, протяжно заскулила, сорвалась в карьер и через
минуту уже чесала в просторную тундру.

Хромой сказал: «Спасибо, братья», -- поднял винтовку Зубилы, тремя
выстрелами вызвал начальника караула и, не подпустив его близко, прокричал:
«Бригада никакого отношения к убийству конвоира не имеет. Я убил его!»

Сделав резкий поворот, Хромой с винтовкой в руках кувыркнулся в карьер.
Начальник караула и запыхавшиеся стрелки подбежали к обрыву карьера и
услышали: «Да здравствует товарищ Сталин!» -- и следом хрясткий от мороза,
одинокий, без эха, выстрел.

Автор: В.Астафьев

PS- НАЧАЛО СМ. ВЫШЕ

Недавний опрос «Левада-центра» показал, что 45% россиян считают, что страдания, перенесенные народом в сталинские времена, как минимум отчасти были «оправданны». В 2012 году так считали всего 25%.


Отредактировано Дмитрич (06/03/16 11:00 AM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1106610 - 06/03/16 12:59 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Как то Петра 1 го спросили европейские то ли послы то ль еще кто...Мол чего такой бешеный? Озвереешь с таким народом...отвечал он.
Я так думаю... Каждый правитель сделал что то хорошее для отечества... Попробуйте такой махиной управлять... Да много плохого тоже было есть и будет... Ну здесь черт сам ногу сломит.
Иногда думаю вот был бы я президент... Эх зажили бы... Но так думается мне редко. Чаще мечтается о том как бы не работать и получать по тыще в час...И понимаю что нифига ьы не зажили...Поэтому сидю в своем углу и тут по мере сил своих прилагаю старание чтобы все чин по чину было. Не всегда выходит конечно же. Но стремиться надо. И так если каждый на своем месте будет усерден то в общем итоге должен быть приличный результат...
Главное цель должна быть общепонятная...доктрина там иль план...Но общее дело, наше как мое!
Ну а Сталин...Ну допустим сказал он построить бам или канал беломорский и требовал выполнения...А уж как там на местах происходило...известно. За каждым то не проследить. И еще страх самая сильная мотивация!
Но это уже наверное курилкина тема. Опять понесли сандали Митю...сорри Дмитрич за флуд


Отредактировано super.pepelaz (06/03/16 01:05 PM)
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1106674 - 06/03/16 02:31 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
И еще страх самая сильная мотивация!
Но это уже наверное курилкина тема. Опять понесли сандали Митю...сорри Дмитрич за флуд



Павел, я открыл ЭТУ тему с другой целью - познакомить своих ДВ Земляков с творчеством своих друзей... И ничего больше...

ИМХО, "Курилка" (дай Бог здоровья Уваж. Админу за ЭТУ возможность...) просто "помойка", в которой каждый может "обоссать" рядом стоящего... Я уже говорил, что я не потерплю, когда мне "ссут" на ботинки (не смотря на свой возраст)... Поэтому я от "неЁ" сегодня держусь подальше... Ты видишь, что здравые люди (ты их знаешь хорошо) тоже не принимают в "ней" никакого практически участия...

Поэтому не будем говорить об Этом...
По поводу страха... У меня другие категории: ЧУВСТВО СОБСТВЕННОГО ДОСТОИНСТВА...
Стоит на первом месте... ИМХО, нужно бояться (Я ДАЖЕ этого НЕ БОЮСЬ) КОГДА ТЕБЯ ПЫТАЮТСЯ "опустить" ПО ПОЛНОЙ ПРОГРАММЕ... Для КОГО-ТО "ЖИТЬ" РЯДОМ С "ПАРАШЕЙ"--- в "кайф"!!!

Мы просто общаемся на этом ресурсе, делимся своими впечатлениями, выдаем "черное" за "белое" (есть такая категория и т.д.

"ЖИЗНЬ покажет -- КТО с КЕМ ляжет..."


PS- Заранее прошу Уваж. Модератора этой ветки безжалостно ПРЕСЕКАТЬ высказывания постоянных посетителей "Курилки" в этой ветке... Павла не имею ввиду... ;-) Он к этой категории не относится...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1107744 - 09/03/16 05:58 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Дмитрич
"ЖИЗНЬ покажет -- КТО с КЕМ ляжет..."


Байка о байке

Последняя, оранжевая полоска заката на чернильном августовском
горизонте медленно опустилась за горизонт.
«Пора заканчивать», — подумал Анатольевич, кряхтя выби-
раясь из низкого скрадка.
Наверное, он делал это не слишком тихо, потому что через
минуту услышал шаги со стороны соседнего скрадка, в котором
провел вечернюю зорьку Иван, его коллега по работе.
— Что, Анатольевич, заканчиваем? — донесся из темноты
голос Ивана.
«Зачем задавать глупые вопросы, когда и так все ясно?» —
подумал Анатольевич, прикуривая сигарету.
— А уток что, до утра оставим? — не унимался молодой на-
парник.
— Уток я соберу, а ты иди на табор, костер запали что ли…
— Анатольевич нашарил в темноте веревку и потянул из травы
маленькую резиновую лодку.
Удивительно устроена природа. Вокруг тьма, а на поверхнос-
ти воды, по крайней мере в десяти – пятнадцати метрах, виден
каждый предмет.
Сделав несколько гребков, Анатольевич сложил весла — ему
не хотелось нарушать установившуюся тишину. Он знал, что
такое вечернее безмолвие надолго не затянется, скоро появятся
ночные обитатели этого таежного озера и его окрестностей, и
темнота забулькает, защелкает, запищит и зарычит.
«Как хорошо пахнет вечерняя вода, — думал Анатольевич, под-
нимая первую утку, — а теплая, ласковая какая, только купаться
почему-то не хочется. Интересно почему? Что останавливает?
Страх перед темнотой? Трясиной на дне? Затопленные коряги или
выдуманная предками нечистая сила? Вряд ли. В Черное море но-
чью лезешь и даже не задумываешься, а тут не тянет даже».
Еще два гребка, еще три утки.
На темном фоне тайги ярко вспыхнул огонек и погас. Про-
шло не меньше минуты, когда на месте этого огонька еще не
видимый костер пугливо осветил чахлые деревца. Вот и первые
искры взметнулись к своим старшим сестрам — звездам, запах-
ло дымком, послышался сухой треск горящих веток.
Звуки возвращались в тайгу.
Анатольевич не спеша собрал всех уток, которых оказалось
девять, развернул лодку и, стараясь не скрипеть резиной, поп-
лыл в сторону костра.
Чем ближе к костру, тем ощутимей чувствовался голод.
«Сейчас пристану, пару ложек сгущенки в горячий чай и гор-
бушку хлеба с маслом. А там уточек потушим с картошечкой,
лучком, укропчиком». В животе у Анатольевича заурчало, он
сглотнул слюну.
С трудом удерживая равновесие, охотник выбрался на берег,
собрал в мешок уток, привязал лодку.
Иван сидел у костра и глядел на огонь. Чайника не было ни
над костром, ни рядом. Вообще вокруг костра все было перво-
зданно чисто, даже трава не везде была примята.
— Чаю налей, — попросил Анатольевич, высыпая уток из
мешка.
— Сейчас поставлю, — поднялся Иван с трухлявого пенька.
Анатольевич повесил ружье на сучок, переобулся, достал га-
зету, сел возле костра и начал ловко теребить пух с уток.
Иван тем временем принес воды, повесил чайник над огнем
и снова сел на пенек.
— Картошки почисти, — бросил Анатольевич.
Потрескивал обгоравший пух, шипел стекавший в костер
жир, пахло паленым. Держа уток за крылья, Анатольевич пово-
рачивал тушки над костром.
Из носика закопченного чайника, бурля и пузырясь, в костер
полился кипяток. На место чайника Анатольевич тут же пове-
сил такое же закопченное ведро, на треть заполненное водой.
Пух и перья, завернутые в газету, отправились в костер, отчего
все вокруг на минуту наполнилось едким запахом.
2
— Ваня, очистки убери в костер и парочку луковиц приготовь.
Наблюдая, как Иван чистит лук, Анатольевич не выдержал:
— Дай я почищу, а ты лучше на стол собери. Скоро готово будет.
«Да, не охотник парень, не рыбак и не компанейский, похо-
же, человек. Ну, как можно сидеть и ждать когда тебе скажут,
сделай то, да сделай это. Может, стесняется».
Ивана Анатольевич взял с собой на охоту вопреки принципу
— никогда не охотиться с мало знакомыми людьми. Но тот так
просился, что Анатольевич не смог отказать.
«Мы такими не были. Мы из кожи вон лезли, чтобы старших
от работы на бивуаке освободить, а теперь, наверное, другие
времена. А может, это я стал старым ворчуном. Самого себя-то
вспомни. Тоже ведь учили. Помнишь начальника штаба, Конс-
тантина Николаевича? То-то. А может, и мне так же с Иваном
попробовать? Если не дурак — поймет».
Рассыпчатая картошка, благоухавшая укропом, и запах туше-
ной утки не оставляли сомнения — ужин был готов.
Они налили в кружки по сто грамм.
— С почином тебя, Иван, — поднял кружку Анатольевич.
— И вас тоже.
По пол-утки съели молча.
— Давай, Иван, еще по маленькой.
Они выпили, закусили.
— Знаешь, Вань. Сегодня я, когда к костру подошел, удивил-
ся, почему нет чая. Очень хотелось пить и есть.
— Так вы же сказали только костер разжечь…
— Вот-вот. Когда я пришел работать в аэропорт, начальником
штаба был Константин Николаевич Шубин. Седой, с очками на
кончике носа. Он даже летом не снимал свою кожаную летную
куртку. Я считал его дедом. На самом деле ему было года пятьдесят
три. Меня как раз назначили начальником производственно-дис-
петчерской службы. А что это такое, ты представляешь. Дурдом в
сравнении с ПДСП — детский сад. Так вот. Мне команду дадут, я
ее выполню. Опять дадут, я снова выполню. И так целую неделю.
Однажды вызывает меня к себе Константин Николаевич и
спрашивает: «Как работается?». «Нормально», — говорю. «А хо-
чешь, я тебе байку расскажу?». «Ну, расскажите, — отвечаю,
— ни разу мне байки еще не рассказывали». «Тем более, — за-
куривая папиросу, говорит Шубин и начинает. — Сидят как-то
вечерком на лавочке, возле купеческого дома, купец и два его
работника Иван и Степан. Видит купец над дорогой, что мимо
села проходила, пыль клубится.
— Иван, — говорит, — съезди и посмотри, что там.
Вскочил Иван на лошаденку и уехал. Возвращается вскоре и
докладывает:
— Купцы это едут.
— А что везут? — спрашивает хозяин.
— А я не спросил, — отвечает Иван.
— Так спроси.
Уехал Иван. Через некоторое время возвращается, докладывает:
— Овес везут.
— А почем продавать собираются? — спрашивает хозяин.
— Не спросил, — отвечает Иван.
— Так спроси.
Уехал тот снова. Вернулся:
— По три копейки за пуд, — отвечает.
— А нам почем продадут?
— Не спросил.
Прошло несколько дней. Сидят они как обычно на лавочке,
видит купец, опять пыль над дорогой.
— Степка, съезди, посмотри, что там.
Степка на коня сел, уехал. Возвращается и докладывает:
— Купцы, хозяин, едут.
— А что везут?
— Ячмень.
— А почем продают?
— По пятаку за пуд, но я сторговался, нам за четыре копейки
отдадут.
Подошел день, когда работники жалованье получали. Купец
выдает Степану семь рублей, а Ивану только четыре.
— А почему Степану больше? — спрашивает Иван купца.
— А ты подумай, — отвечает тот.
С тех пор Иван иначе стал работать». «Правда, были случаи,
когда Константин Николаевич мне еще пару раз свои байки
рассказывал. Но это были совсем другие истории».

Три года после этого случая Анатольевич проработал вместе
с Иваном. Иногда они вместе рыбачили, охотились, но никогда
больше ему не приходилось рассказывать байки своего учителя
Константина Николаевича.

Н.Решетников
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1108749 - 13/03/16 01:33 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Хороша байка! Притча можно даже сказать)))
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1109171 - 14/03/16 11:28 AM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Хороша байка! Притча можно даже сказать)))


Июль
1
Наверное, нет в Сибири рыбака, не мечтающего поймать свою царь-рыбу.
Сибирь, как всем известно, край великих рек. Это не то, что степь,
по которой течет тихий Дон. Или, скажем, озерные края, где и рыбаки
совсем другие — сонные и спокойные, как караси, которых они ловят.
Николай вырос на Лене, где с одного берега ни за что не
различишь отдельного дома на другой стороне.

Широка и полноводна Лена-река.

Однажды, когда ему было лет четырнадцать, наблюдал он,
как сплавлялись в реке осетры. При совершенно безветрен-
ной погоде, на восходе солнца, нарушая водную гладь, неслись
они, выпрыгивая из воды, подобно дельфинам в море. Одного
огромного в то утро поймал его отец, с трудом справившись
с вываживанием сильной и упрямой рыбы. С того дня Нико-
лай потерял покой, мечтая о таком же улове. С каждым годом
совершенствовал он свои снасти, учился забрасывать далеко
в воду закидушки, километр за километром обследовал берег,
выискивая подходящее клевое место, точил крючки особенной
формы, с длинным цевьем, тратил деньги на лицензии. Но рыба
ему попадалась такая же, как и другим рыбакам. Книга Астафь-
ева «Царь-рыба» давно стала настольной, он старался во всем
подражать главному герою: содержал в идеальном порядке лод-
ку, мотор и снасти. Но и это не помогало.
Прошло пятнадцать лет.

Однажды, в пятницу, он почувствовал, что именно сегодня дол-
жен поехать на рыбалку. Стояла обычная для середины июля погода,
вода в реке была среднего уровня, но какое-то предчувствие не
давало ему покоя с самого утра. К обеду он сказался больным и уехал
с работы домой, предварительно позвонив жене, чтобы та собрала
все необходимое. Собраться на рыбалку означало сложить в кор-
зину продукты и переложить в банку из стоявшего в гараже ящика
наживку — дождевых червей. Николай специально выращивал их в
компосте с добавлением ошары — использованной чайной заварки.
Все остальное всегда лежало во вместительных отсеках моторной
лодки «Прогресс», стоявшей на лодочной станции в пригороде.
«Вихрь-30» выпустил сизый дымок и, сотрясаясь всем своим
металлическим телом, сначала неохотно, а потом все быстрее и
быстрее начал набирать обороты. Помпа исправно гнала через
систему охлаждения забортную воду — источник и гробницу всего
сущего во вселенной, которая тонкой струйкой стекала обратно в
родную стихию. Усадив рядом с собой на мягкое сидение жену и
дочь, Николай перевел рычаг дистанционного управления мото-
ром на ход. Лодка, оставляя за собой усы волн, медленно пошла к
выходу из затона. За тихой его гладью замысловатыми разводами
течений, сталкивавшихся с громадными валунами на дне, бурлила
древняя могучая река. Как только лодку тряхнуло ударившим в
борт течением, Николай перевел газ на «полный». Мотор доволь-
но взревел. Лодка, приподняв нос, вырываясь из вязких объятий
реки и разбрызгивая из-под себя воду, стремительно неслась вниз
по реке, оставляя за собой галечный берег Кангаласского мыса.
Набегающим ветром свистит в ушах свобода. Хорошо!
Вошли в протоки. По берегам и на отмелях скопления плав-
ника и смытых деревьев. Острова покрыты зарослями тальника,
за которыми раскинулись заливные луга со скошенной кое-где
травой. А еще недавно все эти луга были расцвечены множес-
твом цветов. Чего только здесь не росло: лиловые колокольчи-
ки, кремовые чашечки, синие султанчики. А вдоль тальников
— терракотовые хвосты кислицы да золотые лютики.

Вот и нужный остров.

Нос лодки мягко уткнулся в песок, олицетворяющий неста-
бильность у одних и чистоту у других.
— Приехали! Команде покинуть судно, — скомандовал Ни-
колай.
Но обе уже были на берегу. Дочь Николая, Света, мелькая
голыми пятками, побежала по крохотным барханам. Люба поп-
робовала ногой воду:
— Теплая.
2
— Так июль же…
— Тебе помочь?
— Нет, я сам.
Николай открыл люк на носу лодки и стал вытаскивать отту-
да мешки, пакеты, коробки и ведра.
Через час остров было не узнать: растянутый на тальниковых
жердях оранжевый грузовой парашют колыхался на чуть ощу-
тимом ветерке, рядом с ним стояла ярко-синяя палатка с за-
стеленной белыми простынями постелью внутри. Над костром,
пламя которого почти не было видно из-за яркого солнца, висел
закопченный чайник. На раскладном столике расставлены мис-
ки с веселыми цветочками по белой эмали.
— Коль, ты бы лучше белый парашют взял, а то этот уж
слишком яркий.
— Э, нет, — выкладывая на песок снасти, ответил Николай.
— В этом весь смысл! Вот как ты думаешь, к кому подплывет с
проверкой рыбнадзор? К тем, кто в камуфляже по кустам пря-
чется, или к нам, которых за десять верст видно?
— К нам, конечно. Мы заметнее.
— Вот и нет. Он ведь как думает: «Раз маскируются, зна-
чит, что-то прячут». Вот их-то он по кустам и ищет. А о нас
он подумает: «Туристы. Вон дитя в трусах бегает, женщина в
купальнике, синяя палатка на самом видном месте и… о боже!
Оранжевый парашют!» И проплывет мимо. А мы тем временем
будем рыбку ловить и над ним посмеиваться.
— Конспиратор… Света! Ку-у-ушать!
— Я не буду, — сказал Николай, — потом перекушу, а пока
удилища заготовлю для жерлиц, дров натаскаю на ночь.
Солнце — символ высшей космической силы — уже спусти-
лось к горизонту, но еще пекло, успевая пролить свет видимой
жизни на все земные тела.
«Пора ставить», — решил Николай и воткнул остро заточен-
ную тальниковую палку в песок у кромки воды. Через двад-
цать метров воткнул следующую: «Шесть поставлю и хватит».
Затем он вернулся и стал разматывать леску первой закидушки.
К нему навстречу вприпрыжку бежала Света, размахивая ярким
букетиком полевых цветов:
— Пап, смотри, какие я цветы нашла!
Она остановилась перед Николаем и с довольным видом
протянула ему букет.

— Красивые! — глядя на дочь, улыбнулся Николай. — Вот
этот голубой на пушистом стебле называется синюха голубая,
скоро отцветет уже. Понюхай, как пахнет.
— А этот как называется? — дотронулась она пальчиком до
желтой корзинки.
— Пижма.
— Желтенькая?
— Да желтенькая, — понюхав протянутый ему цветок, отве-
тил Николай. — Ты беги к маме и поставь их на стол в баночку
с водой.
Дочь вприпрыжку побежала к палатке.
— Света! — крикнул Николай вслед. — Оденься, скоро ко-
мары появятся.
Со свистом раскрутившись над головой и описав в воздухе ров-
ную дугу, тяжелое грузило с шумом упало в воду метрах в семидесяти
от берега. Сильное течение сносило снасть, и только отклонившись
от направления броска на сорок пять градусов, грузило, наконец,
крепко легло на грунт. Рыбак отточенным движением сделал петлю
на леске и накинул ее на воткнутую на берегу палку. Потом взял
другую короткую палку и с помощью такой же петли подвесил ее на
натянувшуюся леску, которая тут же чуть провисла под тяжестью.
«Нормально, — решил Николай, — поклевка будет заметна».
Через полчаса берег и воду связали шесть полупрозрачных нитей.
— Света, ельцов ловить будешь? — закончив с закидушками,
крикнул Николай.
— Буду, — подбежала девочка, уже переодетая в рубашку с
длинным рукавом, в красной косынке на голове и маленьких
резиновых сапожках — подарок от бабушки.
— Как будем соревноваться? На скорость или на количество?
— На количество, — твердо сказала Света.
— Опять проиграешь.
— А потому что не честно так. Ты большой, а я маленькая,
значит, нужно считать по-другому.
— Как это, по-другому?
— Твоих две считать как одну.
— Хитренькая какая! Мать что ли научила?
— Нет, — смутилась Света.
— Ну, ладно. Давай, как ты предлагаешь. Только если проиг-
раешь, чур, не реветь.
— Ладно!

Размотали донки, наживили червяков.
— Приготовились… На счет «три»! Раз, два, три!
Донки полетели в воду, плюхнувшись грузилами в десяти
метрах от берега.
Рыбаки замерли, зажав тонкие лески между большим и ука-
зательным пальцами, и стали ждать.
Наконец, Николай ощутил резкое подергивание. Подсек, и
на другом конце лески тут же заметалась засекшаяся на крючке
рыбка. Быстро-быстро перебрав руками леску, он выбросил на
песок первый улов.
— Люб! Ведерко нам под рыбу принеси, пожалуйста.
Люба принесла им ведро и остановилась полюбоваться на
рыбаков:
— Опять соревнуетесь? — улыбнулась она. — Оладьи скоро
нажарю, так что не увлекайтесь.
— Хорошо, — Николай зачерпнул воду. — Света, с крючка
снимай осторожнее, мне для жерлицы живые рыбки нужны.
— Ладно, — отцепляя первую пойманную сорогу, ответила
дочь, торопясь снова забросить донку.
— Рыбаки, — снова улыбнулась Люба.
Через двадцать минут Николай повернулся к дочери:
— Ты не мухлюй, считай честно, а я поставлю две жерлицы.
Поняла?
— Ага, — кивнула Света, а у самой в глазах так и прыгали
чертики.

Жерлицы на длинных, гибких удилищах были установлены
по одну и другую сторону от закидушек.
— Ку-у-ушать! — позвала Люба.
— Ну что, дочь, посчитаем и пойдем?
— Считать я буду!
— Хорошо, — вылив воду вместе с рыбой на песок, согла-
сился Николай.
Через минуту на мокром песке появились две кучки прыгав-
ших серебряных рыбок.
— Это я поймала, а это ты.
— А как это ты отличила моих рыб от своих?
— А-а-а… А я запомнила!
— Эх, мухлюешь!
— Неа! Ну вот! У тебя двадцать семь, а у меня тридцать одна!
Я победила.

— Ну, ладно. Утром я у тебя выиграю.
За спиной раздался всплеск.
— Клюет у тебя! — показал на воду Николай, — тащи быстрее.
По тому, как натянулась леска и как она, разрезая воду, по-
тянулась против течения за рыбиной, Николай понял, что заце-
пилась немаленькая рыбка.
— Ну-ка, Света, дай мне…
Дочь без разговоров передала леску отцу.
«Крючки-то слабенькие, — думал Николай, осторожно под-
тягивая леску, — сойдет, однако».
В темной воде мелькнул широкий серебряный бок.
— Язь!
И снасть, и рыбья губа выдержали испытание. Язя на ку-
кане привязали к ручке на корме лодки, и тот, как собачка на
поводке, время от времени пытался убежать, разбрызгивая воду
вокруг себя.
Вода — жидкий двойник света, потемнела еще больше. На-
ступили сумерки.
Сработала одна из закидушек. Попавшийся осетр оказался неве-
лик, но Николай его не отпустил. На видном месте, возле лодки он
вбил в берег еще одну палку и привязал к ней кукан с осетром.
— У нас две лицензии, пусть видят, что мы не прячем рыбу,
— сказал он жене. — А если попадется больше, чем два, унесу
в лес, подальше.
— Попадешься ты когда-нибудь.
— Не попадусь.
— Светка не спит, уложи ее.
— Хорошо, только ты на закидушки поглядывай.
Николай заглянул в палатку.
— Ты что не спишь?
— Не хочу.
— В лесу нет слова «не хочу».

Спи, а то ведьма-шаманка Аграфена услышит твои «не хочу» и
совсем тебя сна лишит.
— А ведьм не бывает.
— Может, и не бывает, но вот тут, недалеко, жила лет сто тому
назад сосланная из России старуха Аграфена. Начальство мест-
ное ее очень боялось, поэтому поселило на одном острове, ниже
по течению. На этом острове она и стала колдовать и навела та-
кой страх на всю округу, что даже и теперь ее боятся все якуты,
хотя она давным-давно померла. И до сих пор, если вселится
она в кого, дают ей, невидимой, лучшую красную лисицу, табака
для трубки, сладостей и денег, чтобы она ушла. Даже некоторые
русские, переплывающие Лену, приносят Аграфене дары: делают
маленькие берестяные лодочки, кладут в них пищу и спускают
на реку. Люди уверены, что эти дары всегда доплывают до ее ос-
трова, даже если лодочки пустить против течения. Вот был давно
такой русский купец, плававший по Лене, постоянно посылал он
дань Аграфене, но однажды в припадке храбрости отказался это
делать. Аграфена обиделась, подняла на реке такую бурю, что он
едва спасся смирением и двойным подарком ведьме.

Дочь притихла, задумалась.

— Пойду я рыбачить, а ты спи. Я Аграфене подарок по реке
уже отправил, так что нам бояться нечего.
Люба сидела у костра. Посуда была чисто вымыта, стол прибран,
и только закопченный чайник опять висел над костром и
сердито пускал пар из носика.
— Что уговорил?
Николай пожал плечами.
— Душно сегодня. Может, пойдем, искупаемся? Там посреди песков
бассейн с теплой водой — Светка днем купалась. Пойдем туда.
— Далеко?
— Метров двести…
— Пошли.

Приятная, теплая, как парное молоко, вода — противопоставление
неподвижности смерти — какими-то невидимыми
жизненными токами проникала в тело, делая его невесомым и
сильным. Николай наблюдал, как медленно сняла с себя одежду
жена, вошла в воду, распустила волосы.
— Иди ко мне, — шепотом позвал он.
Она тихо засмеялась.
Вода и кровь смывают старую жизнь и освещают новую.
В густевших сумерках удилище одной из жерлиц раскачивалось
как от сильных порывов ветра.
— Щука попалась. Пойдем, снимем.
— Иди один, я чайник поставлю. Что-то мне после нашего
купания есть захотелось…
— Я бы тоже не отказался.
— Я сейчас соберу.

С сильно заглотившей живца щукой пришлось повозиться.
Наконец, крючок был извлечен, а щука подвешена на кукан.
Вечер был хорош — тихий, спокойный. Заря отгорела, и над
горизонтом осталась только светлая полоса.
Николай проверил все закидушки, сменил наживку и подо-
шел к костру.
— Спит?
— Ага, набегалась сегодня. Ты бы не приучал ее к рыбалке,
девчонка все же.
— От этого вреда не будет, да и не сильно-то она привыкает.
Помолчали.
Слышно было, как борта лодки лижут неизвестно откуда
взявшиеся волны. На протоке крякала утка.
— Пойду я спать, — сказала Люба, — завтра утром схожу за
грибами. Страсть как маслят жареных хочется.
— Иди, я порыбачу еще.
Как только шорохи в палатке утихли, Николай поднял к небу
глаза и понял, что наступила ночь, с ее шорохами в тальниках,
безветрием и звездами. Бултыхнулась какая-то рыба. Николай
встал и пошел к закидушкам. Ничего не указывало на то, что на
одну из них попалась рыба.
Он сел и почему-то подумал, что песок теплый и мягкий, как
постель. Глаза его сами собой закрылись, и на какое-то время
он забылся глубоким сном.

Раздался всплеск. Николай открыл глаза. «Попал», — по-
думал он и пошел вдоль закидушек. На четвертой равномерно
подпрыгивала подвешенная к леске палка. Он снял ее и, бросив
на песок, начал не спеша выбирать из воды леску. Рыба, под-
тягиваемая к берегу, еще раз сплавилась и потянула вниз по
течению. «Не большой», — решил Николай, ни на секунду не
сомневаясь, что это осетр.

Только он прицепил осетра на кукан, сработала та же, что и
час назад, жерлица. Щука попалась крупная и как только по-
чувствовала, что ее пытаются вытащить из воды, заходила,
упруго нажимая на сырое, податливое удилище. Пока Николай
осторожно подводил ее к берегу, зубастая успела сделать три
«свечи», шумно падая в воду.
— Тише ты! Девчонок моих разбудишь, — оглушая рыбину,
прошептал он.
Спать больше не хотелось. Николай прилег на песок и подумал,
что, наверное, вот так, как он сейчас, чувствуют себя
счастливые люди. «А что? Может, это и есть обыкновенное земное
счастье. Я люблю свою жену, она любит меня, оба мы любим
дочь, а она нас. Мы всюду вместе и нам это нравится. Вот еще
бы мир посмотреть, страны разные. Нет, это будет уж слишком
хорошо», — он представил их всех на каком-то тропическом
острове и улыбнулся. «Не реально! А почему не реально? Ведь
реальность — это все существующее в действительности. А раз
существуют в действительности Филиппины, значит, и попасть
туда можно. Вот захочу и попаду», — решил он вдруг.
Ночная темнота между тем приобрела фиолетовый оттенок.
Николай всматривался в нее, курил и думал.
Ночь — время для размышлений. О чем он только не переду-
мал за тот час, что лежал на песке. А когда поднялся, был готов
встретить новый день, что бы он ни принес, и, сопротивляясь
обстоятельствам, не дать им поломать его, Николаева, земного
счастья. Молодость самонадеянна.

Он пил холодный чай, когда сквозь шелест ночи услышал отчетливый
глухой всплеск. Отчего-то гулко застучало сердце. Он
подошел к закидушке. Леска лежала почти параллельно берегу.
«Течение ее так снести не могло. Значит, рыба», — подумал
Николай, выбирая снасть. Сначала шло легко, но в какой-то
момент он ощутил сильный, уверенный рывок, и леска быстро
устремилась вверх по течению.

Дышал ли он в это время, он не мог потом вспомнить. Помнил
только, как млел и терял сердце, как ходила и кружилась
в черной пучине рыбина. Остроту ощущений усиливала густая
фиолетовая темнота, огромные звезды над головой и одиночество
у кромки черной ночной воды.

Вываживал не спеша — метр за метром. Где-то в глубине, на
том конце лески, шевелилось что-то большое и сильное. Чем
ближе был берег, тем сильнее и упорнее ощущалось сопротивление
древнего обитателя глубин. Сначала осетр после каждого
затяжного подтягивания выходил на поверхность — сплавлялся,
пытаясь освободиться от кованого крючка. Затем у берега
потянул на дно. Леска звенела, как перетянутая струна альта, и
казалось, что с каждой минутой становится все тоньше и тоньше.
Неизвестно сколько времени они боролись, но к тому времени,
когда осетр оказался рядом с берегом, на востоке чуть-чуть
зажелтело небо.

Почувствовав близость берега, рыбина, вероятно, решила в
последний раз сделать «свечу», воспользовавшись небольшим
оставшимся до суши расстоянием. Ее прыжок пришелся в
сторону берега, оттого что натянутая и крепко удерживаемая ры-
баком леска не дала ей разогнаться от берега или вдоль него.
Прыжок был возможен только в сторону берега, и это сгубило
осетра. Выпрыгнуть он смог, но приземлился в метре от берега,
где глубина была не больше двадцати сантиметров.
В один миг осетр оказался на мелководье, где Николай смог
разглядеть ее огромный светлый на черном фоне воды силуэт. В
следующий момент он прыгнул через осетра, оказавшись между
спасительной глубиной и рыбой. Затем упал на колени и,
упершись руками в шершавый и холодный бок, начал выталкивать
ее на берег.

Осетр почему-то не сопротивлялся, и только когда Николай
оттащил его за хвост метров на пять от воды, он как будто
проснулся. Рыбина извивалась, била хвостом и издавала
хрюкающие звуки. Боясь, что она ускачет в воду, задыхаясь и буксуя
в песке, Николай оттащил осетра еще на несколько метров и
только тогда упал на колени и прошептал:
— Есть!
Немного отдышавшись, он выкопал руками канаву, столкнул
туда осетра и, пошатываясь, пошел к погасшему костру.
— Спасибо тебе, — прошептал он и бросил в костер кусочек
оладьи. — Ты услышал мои просьбы дух-хозяин лесов и рек.

Спасибо...

Ему не терпелось поделиться радостью с женой, но он сдер-
жался и пошел к лодке.

Светало.
Язь уткнулся в берег и, должно быть, спал: ночь на кука-
не была для него хлопотной. Щуки качались на воде брюхами
вверх. Мимо проплывали сухие листочки тальника и черные
паучки с белыми парусами-паутинками.

На кол, за который была привязана лодка, села большая
стрекоза.

— Господи, как же хорошо! — прошептал Николай.

Н.Решетников
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1110887 - 18/03/16 08:02 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
АРТЕМКИНА РЫБАЛКА

Стояло летнее августовское утро. Над рекой, покрытой мелкой рябью, поднимался высокий берег. На противоположной стороне, на острове, зеленел сосновый бор. Дальше, на коренном берегу — луга с некошеной травой.
— Вот и приехали. Выползай, внук. Отмучился.
С заднего сидения внедорожника выбрался одетый в серые шорты и желтую футболку мальчик лет десяти.
— Деда, мы тут и будем рыбачить?
— Нет, рыбачить будем там, на воде. А здесь лагерь разобьем. Тебе как, нравится это место?
— Ничего, — оглядывая изрядно замусоренный берег, ответил мальчик.
— А если ничего, то давай начнем с уборки мусора. Согласен?
— А рыбачить когда?
— Рыбачить успеем. Нас с тобой на целые сутки отпустили, так что успеем и порыбачить, и устать, и отдохнуть еще.
Дед достал из багажника машины черный мешок для мусора и две пары китайских тряпочных перчаток.
— Деда, а почему мусор мы должны убирать? Не мы же его набросали, — надевая перчатки, спросил внук.
— Не мы. Но жить-то на этом месте нам с тобой. Не будем же мы наслаждаться природой среди мусора, а?
— Не будем!
— Тогда вперед! До той березки в эту сторону и до той сосны в эту.
Мусора набралось почти половина большого мешка.
— Деда, а я ромашку нашел, — внук протянул деду цветок с белыми лепестками вокруг желтого бархатистого кружка.
— Это цветок, Артемка, называется нивяник обыкновенный.
— И совсем не обыкновенный, — ответил внук, — он красивый. И название «ромашка» красившее, чем этот нивяк.
— Тогда уж не «красивше», а красивее, и не «нивяк», а нивяник.
Дед пошел к машине и достал огромную сумку с надувной лодкой. Внук, ухватившись за лямку сумки, старательно помогал ему.
— Деда, а лодку насосом надувать будем?
— Надувают шарики, а лодку накачивают. Поможешь?
— Конечно.
— Тогда сложи пустую сумку и отнеси обратно в машину.
Начало летнего дня зеленело пушистыми соснами и кудрявыми березками. Трава уже потеряла изумрудный цвет и теперь стояла переспелая и колючая.
После сорока минут неторопливой работы, перемежаемой разговорами, лодка была почти готова для спуска на воду. Дед прикрутил подвесной мотор к транцу и последний раз проверял лодку на упругость.
— Вот и готов наш корабль.
У воды пахло сыростью, гниющими водорослями и рыбой.
— Мы весла забыли, — прокричал с берега внук.
— Не только весла. Еще эхолот, подсак, спиннинги, спасательные жилеты и главное — термос с чаем. Артемка, якорь крепко привязал?
— Крепко. Мне спускаться уже?
— Нет, сейчас я поднимусь, мы все соберем и вместе спустимся.
Затягивая ремешки на спасательном жилете, дед заметил на руке внука свежую царапину:
— Где это ты успел пораниться?
— Я дрова для костра собирал. Мы же вечером будем костер разводить?
— Будем, конечно. Ты в лес ходил?
— Нет, по берегу. Там кто-то оставил ветки сухие, я их и перенес, поближе к нашей машине.
— Кушать не хочешь?
— Нет.
— Тогда бери свой спиннинг и пакет, а я все остальное. Я машину закрыл, не помнишь?
— Закрыл, закрыл, — ответил внук, уже спускаясь по тропке к воде.
У самой воды Артемка увидел маленького лягушонка и закричал:
— Деда, смотри, какая лягушка!
— Озерная называется, — бросив взгляд на лягушку, сказал дед. — Она живет в воде и от водоемов далеко не скачет.
— А почему она тогда в море живет?
— Морем наше водохранилище понарошку называют, на самом деле это река Обь, которую давно, когда я еще был молодым, перекрыли плотиной. А до этого на том месте, где мы с тобой стоим, был сосновый бор. А вон там, метров триста от берега, текла река Алеут. Мы как раз туда с тобой и поплывем.
Мотор фыркнул и выпустил клубочек сизого дымка, со второй попытки ровно застучал, забулькал, выбрасывая из себя струйку прозрачной воды. Дед нажал на кнопку подсоса, и пока мотор, довольно урча, прогревался, отгреб от берега метров на десять. Он поднял крышку рыболовного ящика и пальцем поманил к себе внука:
— Я сейчас включу эхолот, — сказал он, нажав кнопку под экраном прибора. — Видишь цифры?
— Вижу.
— Так вот, когда прибор станет показывать четыре или пять метров, скажи мне. Хорошо?
— Ага.
— Тогда поехали!
Дед перевел рычаг на «ход» и лодка медленно пошла вперед. Артемка, не отрываясь, смотрел на экран эхолота, где все вдруг смешалось в сплошное серое месиво.
— Деда, а там все пропало, и дна не видно, — прокричал мальчик.
— Ничего! Мы просто быстро плывем. Скоро я снижу скорость, и все опять появится. Ты наблюдай, наблюдай.
Во всем чувствовалось, что лето было в разгаре: лес стоял пышный, некогда большая вода спала, обнажив песчаные берега, заваленные гладкими светло-серыми бревнами, над водой кружились молодые, крикливые чайки. Дед, ориентируясь по струям течения, снизил скорость. На экране эхолота вновь появилась картинка.
— Четыре метра! — закричал Артемка. — Пять, шесть, семь…
Дед выключил мотор. Прежде чем якорь с плеском упал за борт, лодка по инерции проплыла еще несколько метров.
— Что там у нас?
— Девять метров!
— Хорошо. Подай мне подсак, мы его воткнем вот сюда, чтоб не мешал. Теперь бери свой спиннинг и держи так, чтоб я мог привязать джиголовку.
— Деда, а почему у меня такой тонкий спиннинг, а у тебя большой?
— Потому что у тебя «Ультра лайт», им рыбачат только самые опытные рыбаки. А у меня так, обычный, для джиговой ловли.
— А почему опытные рыбачат лайтом?
— Потому что они хотят испытывать удовольствие от вываживания любой рыбы — и большой, и маленькой. С таким спиннингом ты будешь чувствовать каждое движение рыбки. Волноваться будешь за тонкий шнур, чтобы не оборвался. В общем, поймаешь первую, поймешь.
Дед закончил привязывать приманку, поправил на носу очки.
— Все, можешь начинать. Бросай вон туда, — показал он в сторону берега.
— Деда, а бросать далеко?
— Метров на пятнадцать. Ты же научился уже. Что спрашиваешь? Бросай и не спеши с проводкой. Начинай только, когда на дно упадет. Понял?
— Понял. Ты же меня уже учил.
— Ну-ну.
Дед поднял свой спиннинг, выбрал шестнадцатиграммовую джиголовку с двухцветным красно-белым виброхвостом и привязал. Подумал, улыбнулся, взял маленькие пассатижи и обломал конец крючка. «Пусть поймает первым», — решил дед.
Артемка тем временем терпеливо ждал, пока десятиграммовая приманка опустится на дно. Затем медленно, в точности выполняя все инструкции деда, сделал первую проводку. Дед, довольно улыбаясь, наблюдал за внуком и думал: «Дождался, наконец. Не прервется теперь рыбацкая наша династия, а то уж думал, все». Мальчик второй раз взмахнул спиннингом. Приманка, описав невысокую дугу, почти беззвучно упала в воду. Тонкий шнур натянулся. Артемка приподнял немного удилище и замер. Дед поменял очки и тоже забросил.
Через пятнадцать минут сосредоточенного молчания дед предложил поменять приманки. Внук присел на баллон лодки подставил деду кончик спиннинга, с которого свисал на тонком шнуре маленький зеленый виброхвост.
— Давай прицепим тебе вот этого оранжевенького с чебурашкой? Пойдет?
— Пойдет.
— Кепку зачем снял? Надень, а то голову напечет.
Вдруг Артемка заметил блеснувшую на солнце большую рыбину, которая выпрыгнула из воды недалеко от лодки.
— Деда, смотри, смотри! — закричал он.
— Это сазан, — сказал дед. Нам его не поймать. Я, однако, не буду менять свою приманку.
— Деда, а почему он прыгает?
— Играет, наверное. Ты же тоже прыгаешь, когда играешь. А может, ловит букашек.
Стало жарко. На воде почти штиль. Дед уже раз десять чувствовал поклевки, но терпел, делая вид, что рыбачит. Водохранилище в этом месте рассекало Караканский бор на две половинки. Чуть ниже по течению, напротив друг друга разноцветными крышами пестрели деревни, между которыми сновали моторные лодки. Под противоположным берегом краснел бакен.
Когда дед стал уже замечать в глазах внука скуку, удилище в руках у Артемки вдруг вздрогнуло. Мальчик, скорее, от неожиданности, чем осознано, дернул удилище вверх и засек клюнувшую рыбу. Тонкое удилище сгибалось и вздрагивало. Шнур натянулся.
— Деда-а-а!
— Тихонько. Не спеши, подтягивай рыбку к лодке и не наклоняй удилище к воде, держи его вертикально, — спокойно сказал дед и, взяв подсак, придвинулся к внуку.
Рыба металась в толще воды, стараясь освободиться от крючка. Наконец, она появилась у поверхности.
— Окунь, — сказал дед, подводя под рыбу подсак. — Вот так его, раз — и готов.
Дед поднял из воды подсак с трепыхавшейся в ней полосатой рыбиной. Аккуратно вынув крючок, дед достал кукан, прицепил окуня к нижнему карабину, а второй конец привязал к веревочному лееру лодки.
— Ну, Артемка! Обловил деда. Теперь мне тебя догонять придется.
— Ничего, деда, — важно сказал Артемка, — и тебе попадется. — И забросил приманку в воду.
Не прошло и трех минут, как у Артемки опять попался окунь. Дед снова отложил спиннинг и взял в руки подсак.
— Однако, Артемка, я тоже такую же приманку прицеплю, — сняв с крючка внука окуня, сказал дед.
Пока дед перевязывал приманку, Артемке попался третий окунь. Под тяжестью рыбы удилище даже согнулось в дугу.
— Деда! Деда! Сорвется рыбка!
— Не сорвется, — успокоил дед. — Ты не дергайся, крути ручку медленно и не опускай удилище к воде. Пока оно гнется, шнур не порвется, и губу рыба не порвет. Не спеши. Вот так, молодец.
Через минуту окуня подняли в лодку.
— Граммов семьсот будет, — качая на руке рыбину, сказал дед. — Ну, Артемка, молодец. Только бабушке не говори, что больше меня поймал. Хорошо?
— Ладно, не скажу.
Дед привязал зеленого в полоску виброхвоста, вздохнул и забросил под одному ему известную корягу на дне водоема. Чуть ощутимая поклевка последовала на середине свала. Коротким и резким движением дед подсек и сразу почувствовал рыбину, потянувшую на дно. «Судак, не больше килограмма», — решил он, вращая ручку катушки.
— Артемка! — позвал он. — Возьми подсак. Помоги мою рыбку поднять.
Внук кинулся к подсаку.
— Да, осторожней ты, упадешь, — подхватил дед качнувшегося внука за спасательный жилет. — Не спеши и никогда не делай в лодке резких движений.
Артемка опустил подсак в воду как раз в тот момент, когда судак появился у поверхности. Он тащился на шнуре, широко открыв клыкастую пасть и лениво шевеля темным хвостом. Дед умело завел рыбину прямо в подсак.
— Поднимай.
Артемка, пыхтя, поднял подсак, с которого мелкими струйками, переливаясь на солнце, стекала вода.
— Есть! У, какой большой, — радовался Артемка.
Он наблюдал, как дед бережно прицепил судака рядом с остальным уловом, и снова взял свой спиннинг.
— Ты кушать не хочешь? — спросил дед.
— Неа, — отмахнулся внук.
Он уже был весь в рыбалке и думал только о том, как бы поймать такую же большую рыбу, какую выловил дед. А дед отложил спиннинг, достал из-под сидения брезентовую сумку и стал выкладывать на крышку рыбацкого ящика бутерброды. Налил из термоса две кружки чая, развернул пакет с овощами.
— Артемка, давай к столу! Успеем еще половить.
По тому, с каким удовольствием внук ел бутерброд, дед понял, что Артемка давно и сильно проголодался. Солнце сильно припекало. По небу медленно плыли редкие кучевые облака, на мгновения заслонявшие солнце. Артемка и дед рыбачили до вечера, еще дважды поменяв место. Мелкую рыбу они отпускали с пожеланием вырасти до размеров Артемкиной руки. Когда на двух куканах за бортом лодки плавали семь окуней и пять судаков, дед предложил вернуться на берег и разбить там лагерь.
Когда лодка уткнулась в песчаный берег, дед помог снять внуку спасательный жилет и велел сходить за садком.
— Он лежит в багажнике, прямо на полу. И не забудь два штыря железных, там же лежат. Мы садок на штырях растянем и рыбу туда запустим. Она у нас до завтрашнего дня живая будет и бодрая.
Управившись с садком, они решили искупаться.
— Деда, смотри, как я умею! — кричал Артемка, переворачиваясь на спину и разбрызгивая вокруг себя тысячи брызг.
— Хватит бултыхаться! Пора из лодки все к машине переносить, — заметив, что губы у внука уже посинели от холода, ответил дед.
Лодку крепко привязали к выброшенному на берег бревну.
— Деда, а почему вода такая зеленая, а не прозрачная как в ванной?
— Цвет воды, Артемка, зависит от того, как вода и ее примеси рассеивают солнечный свет. Чем больше в воде примесей, песка, тем зеленее вода. Чем вода соленее и чище, тем она синее. Вот поедешь с родителями в Египет, там в Красном море вода синяя-пресиняя. А в наше Новосибирское море много рек несут ил и песок. И потом в нем много мелких водорослей, потому что оно мелкое.
— А как же рыбы тогда в нем живут?
— Плохо живут, болеют. Но деваться им некуда, у них тут родина. Ну что, уху варить будем или, как настоящие мужчины, зажарим на костре мясо, которое нам бабушка замариновала?
— Мясо! — не задумываясь, ответил внук.
— Тогда пойдем собирать дрова.
Лес вдоль берега смешанный, но больше все же сосен. Стволы сосен гладкие, ровные, прямые, с грубой коричневой корою внизу и янтарной наверху виднелись повсюду. Мягкий мох и трава заглушали шум шагов.
— Артемка, давай присядем вот здесь и посмотрим, сколько разных трав вокруг. Смотри, сколько на одном метре разных растений.
Дед раздвинул руками траву и показал на одну травинку с мелкими желтыми цветами.
— Вот донник. Там осот полевой. А это овсюг. А вон, — дед указал на длинные зеленые колоски, — пырей растет.
— Смотри, дед, муравьи.
— Видишь, как работают. Тащат что-то к себе домой. Вот только их одних человек еще не приручил и не заставил на себя работать. Пчелы, такие же трудяги, уже давно человека медом кормят. Они теперь меда в улье столько запасают, чтобы и человеку, и им на зиму хватило.
Набрав достаточно сухих веток, они вернулись на берег и сложили хворост для костра. Со спички веселый огонек перекинулся на бересту. Та, потрескивая и скручиваясь, сначала дымилась, потом вспыхнула, раскинув мелкие искорки, и огонь от нее перешел сначала на мелкие сосновые ветки, потом на толстые. Когда костер набрал силу, дым стал прозрачен и невесом. Дед установил раскладной столик, рядом внук поставил два раскладных стульчика. Артемка заметил в небе какую-то крупную птицу и задергал деда за рукав:
— Смотри, дед, орел!
— Нет, это коршун. Орел не побирушка, а коршун тот готов стащить все, что плохо лежит.
Птица кружила над их головами, то снижаясь почти до земли, то вновь поднимаясь в высоту.
— Если хочешь посмотреть на него ближе, — сказал дед, — возьми кусочек колбасы, отнеси метров на десять от стола и положи на землю.
Артемка так и сделал. Не успел он вернуться к столу, как птица резко спикировала к земле и схватил в когтистые лапы угощение.
— Утащил…
Солнце, между тем, медленно опустилось за макушки деревьев. Огонь в костре стал ярче. Дед выложил в одноразовые тарелки еще шипящие антрекоты. В одну кружку налил сок, в другую — пиво.
— Артемка, надевай-ка курточку и садись.
Мальчик послушно сел за стол и взялся, как дед, за кружку.
— Ну, что, внук, за успешную рыбалку!
Ели молча, пока над водой не появились две большие птицы.
— Смотри, Артемка, цапли летят, главные воздушные враги рыбы.
— Где? Где? — завертел головой мальчик.
— Да вот же, совсем близко. Сейчас найдут мелкое место и сядут. Они в это время всегда на рыбалку вылетают.

На дороге, подняв серую пыль, появилась белая «Нива». Машина проехала мимо, потом развернулась и остановилась метрах в пятидесяти от внедорожника. Из машины вышли двое, постояли на берегу, о чем-то совещаясь, потом один направился к рыбакам.
— Здравствуйте, — пойдя к столу, сказал худощавый пожилой мужчина. — Приятного аппетита.
— Здравствуйте, — вставая, сказал дед. — Присаживайтесь. Чем богаты…
Дед перевернул вверх дном ведро и поставил возле стола.
— Стульев, извините, больше нет. Вот есть ведро — лучшее для рыбака сидение.
— Спасибо, — усаживаясь, поблагодарил мужчина. — Давно здесь?
— С обеда примерно.
— Как клюет?
— Не очень. Но на уху с внуком натаскали.
— Рыбак растет? — глядя на Артемку, улыбнулся мужчина.
— Самый настоящий, — тоже улыбнулся дед. — Не меньше меня ловит.
У Артемки от такой похвалы даже щеки покраснели.
— Понятно, — сказал мужчина. — А на что ловили?
— Резина, в основном морковного цвета.
— На поролон не пробовали?
— Нет.
— Раньше в хорошие дни здесь на голые крючки ловилось, — наблюдая, как дед наливает в кружку пиво и подставляет ее гостю, сказал мужчина.
— Вы сюда давно ездите?
— Да лет пятнадцать уже. Ездил сюда, когда и рыбаков здесь кроме меня никого не было. А теперь иногда машину поставить негде.
— Это так. Вы надолго?
— Если клевать будет, на пару дней. А нет, так завтра к обеду и уедем.
— Мы тоже завтра после утреннего клева уедем. Да, Артемка?
— Ага, нас бабушка на одну ночь отпустила.
Взрослые засмеялись.
— Ну, спасибо за угощение. Пойду к сыну.
— Скучно будет, приходите, — протянув руку гостю, сказал дед.

Вечер мало-помалу гас, расплывался темнотой и прохладой. В вышине появились первые светлячки звезд, а над зубчатым лесом встала бледная луна.
— Деда, а откуда Луна взялась? — вдруг спросил Артемка.
— Луна? — дед даже растерялся. — Ну, это как посмотреть, как сказать.
— Как это?
— Вот если бы ты бабушку спросил об этом, она бы сказала, что Луну, Землю и все вокруг создал Бог. Если бы спросил папу с мамой, они, наверное, тебе про Большой взрыв рассказали. А я думаю, что Луна — это кусочек от Земли.
— А как она от Земли отвалилась?
— Ученые говорят, что очень давно, когда планеты только формировались, некое небесное тело величиной с Марс врезалось в Землю под скользящим углом. При этом более легкие вещества около Земли оторвались и разлетелись, образовав вокруг нее кольцо из обломков, в то время как ядро Земли, состоящее из железа, сохранилось в целости. В конце концов, это кольцо из обломков слиплось, образовав Луну.
— Понятно. А Бог это кто?
— Ну, Артемка, ты что ни разу не слышал о Боге?
— Слышал, конечно. Но ты так понятно все рассказываешь.
— Бог, Артемка, это любовь. Когда ты любишь папу, маму, бабушку, одноклассников, друзей, птиц и все-все что видишь вокруг, это чувство и есть Бог.
— А я по телеку видел, что он дедушка с белой бородой и лысый.
— Это ты, наверное, спектакль видел сатирический о сотворении мира. На самом деле Бог — не человек и не существо. Бог — это Дух, а Дух не материален. Бог отличается от всего, что мы видим, поэтому описать и увидеть его нельзя.
Дед несколько секунд помолчал и продолжил:
— А вот если тебе захочется кого-нибудь обидеть, это будет значить, что Бог исчез, и тебя некому больше защитить.
— А ты и папа разве не защитите меня?
— Защитим, если будем рядом. А если не будем, кто тебя защитит?
— Тогда я сам защитюсь.
— Не защитюсь, а защищусь.
— Ну, защищусь.
— Хорошо, что сам. А если твой враг будет в тысячу раз сильнее, например, ураган или молния, тогда как?
Артемка задумался.
— Когда человек говорит «Я сам все могу», это, Артемка, называется гордыня. А тщеславие и гордыня отталкивают Бога. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Так говорит бабушка, поэтому она добрая и умная. Ее нужно слушать.
Дед посмотрел на внука и понял, что на этот раз он ничего ему объяснить не смог. «Вот незадача, — подумал он. — Доказывать, что Бога нет, нас учили, а наоборот почему-то нет. Что я могу ему объяснить, если сам многого не знаю?». Но вслух сказал:
— Вот вырастешь, станешь ученым, откроешь новые законы природы и, может быть, тогда что-нибудь поймешь о Боге.
— Когда это еще будет!
— Скоро, Артемка. Даже заметить не успеешь, как сам дедом станешь.
— Это ты, деда, загнул, — засмеялся Артемка.
Над лесом стояло сплошное гудение невидимых насекомых. На воде от поднявшейся над лесом луны блестела серебряная дорожка.
— Что, Артемка, полезем в палатку и бай-бай?
— Ну, деда, давай еще маленько посидим.
— Ну, давай.

От леса пахнуло острым запахом хвои. Вскоре полусвет и полусон наступившей ночи заставил все же рыбаков забраться в палатку. Артемка, как только дед укрыл его спальным мешком, уснул, а дед, слушая ровное сопение внука и тихий шелест волн, вспоминал свое детство, в котором было много рыбалок, но никогда не было деда.


PS-Уваж. Коллеги, если я иногда повторяюсь с публикацией материалов, пжлст. "маякните" мне об этом... ;-)

Я не веду статистику сам...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1110975 - 19/03/16 06:14 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Самоделкин5 Оффлайн


Зарегистрирован: 30/12/10
Сообщения: 5812
Откуда: п. Новый
Бывает и повторяешься, этот рассказ уже был опубликован. Если маякнуть сразу то можно его удалить, а сейчас что уж, пусть висит.

Вверх
#1111039 - 19/03/16 10:58 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Самоделкин5]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Самоделкин5
Бывает и повторяешься, этот рассказ уже был опубликован. Если маякнуть сразу то можно его удалить, а сейчас что уж, пусть висит.


Привет Владимир!
Да ничего страшного, просто Н.Решетников мне 3 книги сбросил, поэтому все не упомнишь, а перелистывать не всегда получается... Так что кто заметит, сообщайте сразу, я буду убирать сам... ;-)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1111528 - 20/03/16 05:50 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля

ЖЕНИТЬБА КЕВОНГОВ

Посвящается моему сыну Позвейну, первому нивху, родившемуся в Москве.

Автор:Владимир САНГИ

Глава 1

Еще в дни ледохода стойбище имело два топора. И если бы не этот окаянный Наукун... Старейший рода Кевонгов скудоволосый и седой Касказик велел сыновьям заготовить шесты; ожидался рунный ход горбуши, а солнце должно еще провялить древесину и съесть смолу. Братья -- Наукун и Ыкилак -- ушли за стойбище к подножию кручи. Здесь, на средней террасе, над пахучим багульником и упругими кустами голубицы поднимался светлый лесок молодого лиственничника. Деревца тонкие, стройные, высокие. Братья рубили не спеша, выбирая длинные и ровные.

Ыкилак уже закончил рубить и ошкуривал, когда услышал резкий дребезжащий звон. И тут же -- досадливый вскрик. Почувствовав неладное, юноша поспешил к старшему брату. Тот разглядывал топор, держа его лезвием к себе. В прошлом году отец выторговал этот тонколезвый топор за две крестовки [Крестовка -- темная дорогая лиса.]. И сейчас вот чуть не половина лезвия откололась.

Вечером братья вернулись домой, и Наукун, как старший, сообщил о проделанной работе.

-- Двадцать штук, -- сказал он, опустив голову. Пальцы машинально сдирали с ладони прилипшую смолу, скатывали шарики.

-- Хватит. Там, у переката, восемьдесят прошлогодних. И здесь -- шестьдесят старых да двадцать новых. Хватит.

Братья продолжали стоять, опустив головы. Старик насторожился. Вроде бы все в порядке. Поработали крепко. В чем же дело? Наконец глаза старейшего скользнули по топору, зацепились за изломанную, с острыми краями, щербину.

-- Хы! -- Старик схватил лежавший рядом толстый сук, с размаху ударил по плечу старшего сына. Наукун, уклоняясь от новых ударов, подставил спину. Но злости у отца хватило еще лишь на один удар.

Старик выдернул топор из рук Наукуна, чтобы закинуть в реку, но передумал, стал внимательно разглядывать лезвие. Блескучая зернистость на изломе. Металл, гладкий снаружи, внутри как бы спрессован из мелких зерен. Охваченный удивлением, Касказик засунул топор под мышку и пошел в то-раф [То-раф -- зимнее, основное жилище нивхов.].

Наутро отец сказал за чаем:

-- Теперь ночи для вас не будет.

Потом ушел к берегу, сел на корточки и внимательно осмотрел тополиное долготье, будто глазами хотел прощупать всю толщу древесины, определить, насколько она просохла. В прошлое лето сыновья в два топора срубили дерево-великан, разрезали на части: одна в семь махов, другая -- в пять с половиной.

Жители Охотского побережья любят большие лодки. У них свои мерки. "О-о, хорошая лодка, -- говорят обычно и тут же поясняют: -- три лахтака и еще две нерпы можно погрузить". А Касказик приведет две новые, без единой трещины. Уже давно приморские нивхи не видели лодок, сделанных руками Касказика. Однако и по сей день те, кто выходил во льды на его лодках, помнят: легкие, с крутыми, невысокими бортами челноки устойчиво держались на волне и при ветре, даже резком, не ложились набок, легко разрезали волну, слушались рулевого весла.

Вскоре после путины пригонит Касказик к туманному морскому берегу две новенькие ладные лодки. Все приморское стойбище -- стар и млад -- сбежится поглядеть на нивхов с Тыми, позавидовать их лодкам. Нет, Касказик не задержится на берегу -- сразу в ке-раф [Ке-раф -- летнее жилище.] старейшего.

Около месяца сыновья долбили и рубили дерево. За это время их мать Талгук успела связать неводок из крапивы. В прошлое лето она нарезала крапиву и пучками вывесила на ветер. Пучков было много -- заняли четыре шеста. А в короткие зимние дни среди множества хлопот она находила время и сучила из расщепленных волокон нитки. Дня зимой всегда не хватает. И Талгук сучила и в темноте, засиживаясь допоздна, чуткими пальцами безошибочно определяя толщину ниток.

Отец же возводил новые хасы -- каркасные вешала для юколы -- или подправлял покалеченные зимними буранами старые. И каждый день до изнеможения возился с покалеченным топором. Касказик сточил уже несколько крупных брусков, выбранных им из речного галечника. Лезвие, казалось, почти не стачивалось. Но упрямый старик добился своего. В день, когда брусничник распустил маленькие, круглые, как бусинки, нежно-розовые цветочки на тоненьких ножках, торжествующий старик держал в руках тот же топор, но с укороченным сверкающим лезвием. А когда на перекатах забились первые серебристые гонцы горбуши, он велел сыновьям залить грубые, похожие на неумело сделанные большие корыта долбленки речной водой: стенки намокнут, станут податливыми.

Через несколько дней Кевонги вылили воду из долбленок и заранее приготовленными сухими деревянными распорками аккуратно и очень ровно развернули борта. Долбленки простоят на солнце до конца лета, просохнут, и только тогда старик доведет их: острейшим топором выточит борта и дно, придаст корме и носу нужную форму.

Закончив работу, братья наложили на израненные ладони мясистые листы подорожника, обвязали берестой...

Глава 2

В начале осени Касказик вынул из угла завернутый в тряпку топор -- тот, который спас неимоверным трудом. И, наказав сыновьям ловить кету, занялся лодками.

Наукун и Ыкилак положили новенький неводок в старую долбленку, спустились по Тыми к перекату. Люди стойбища Ке-во знали урочище, как свои ладони: помнили каждый мыс, каждую излучину и даже кусты на берегах и камни на перекатах.

Ыкилак стоял на носу и, отталкиваясь шестом, вел лодку по быстрому течению. Река стремилась закружить лодку, и юноше все время приходилось быть начеку.

Шест больно отдавал в грубые ладони. На поворотах и Наукун брался за свой шест.

Через два поворота, за мысом Комр-ах, длинным, похожим на язык, река сломалась: течение уперлось в подводные камни, вскинулось и круто упало. За перекатом русло глубокое и течение спокойней.

Братья пристали к песчаному берегу чуть выше переката и стали наблюдать за рекой. Дождей давно не было, и мыс вытянул свой язык чуть ли не до середины реки.

Прошло какое-то мгновение, и Наукун воскликнул:

-- Вот! Вот! Вот!

Ыкилак взглянул туда, куда показывал брат. Между камнями, там, где течение ломалось и бугристо срывалось вниз, что-то мощно стрельнуло. Это могла быть кета -- большая и сильная рыбина. Наукун глядел победителем -- как-никак он первый заметил, что кета уже пришла из моря. То здесь, то там длинные бурунчики указывали путь рыбин.

Братья стояли молча, радостно ошеломленные: пришло главное для жителей берегов Тыми время -- время лова кеты.

Можно было метнуть невод. Но не хотелось действовать наугад: неизвестно, проскочившие между камнями рыбины -- от косяка, который остановился у переката, или сильные гонцы-одиночки, которые первыми спешат к нерестилищам. Вечернее солнце отражалось в реке, било в глаза слепящими бликами. Какое-то время братья стояли в нерешительности. Конечно, можно закинуть -- хоть несколько штук, да поймается. Но неводок у них новый, еще не был в деле. Хотелось начать с доброй добычи. Есть примета: каков первый замет -- такова будет и уловистость невода.

Ыкилака осенило -- он нашел на берегу высокий тополь и взобрался ва него. Сверху толща воды просматривалась, но Ыкилак не увидел привычного темно-серого дна реки. Дно было почему-то черное. Какое-то время он соображал, с чего это дно так почернело. И тут заметил: в сплошной черноте то и дело проскакивало что-то продолговатое, белое. Вгляделся -- голова закружилась: рыбины стояли так густо, что задним, чтобы пройти вперед хотя бы на длину своего тела, нужно было с силой растолкать передних. А те разевали острозубые пасти, давали знать, что без боя не уступят места.

Ыкилак скатился с дерева, второпях неловко перехватился рукой, ободрал кожу. Сунул кровоточащий палец в рот, отсосал кровь и крикнул:

-- Рыба стоит, большой косяк!

Братья сняли летние торбаза, сшитые из скобленой, без шерсти, кожи ларги [Ларга -- крупный вид нерпы.], засучили штаны. Осторожно, придерживая лодку за борт, спустили за камни переката. Наукун взял конец и оттолкнул лодку. Конец достаточно длинный -- двадцать махов. Это оттого, что неводок короткий -- при замете он должен захватить ту часть реки, где больше рыбы. А рыба часто стоит в тайхурах -- ямах посредине реки, Ыкилак взмахнул шестом, резко распорол воду впереди у борта, достал дно, оттолкнулся. Потревоженные рыбины стрельнули в стороны.

Надо побыстрее закруглить невод. Несколько сильных толчков, и лодка свернула к берегу. Невод остался позади, и лишь подрагивающие деревянные поплавки указывали, где он находится.

Братья кое-как подтянули неводок, но притонить не сумели: рыбы попало слишком много. Надо что-то делать, иначе большая удача обернется бедой: сильные рыбины могут разорвать неводок.

Ыкилак подскочил к брату, подал мокрый скользкий конец:

-- Держи!

А сам, сбросив одежду, полез в невод. Рыба словно взбесилась, колошматила его хвостами, спинами. Ыкилак шел в глубину, с трудом пробивая дорогу в бьющейся массе.

Наукун стоял, раскрыв рот: что там еще задумал младший брат. А когда сообразил, крикнул:

-- С ума сошел! Зачем отпускать то, что уже есть!

Но Ыкилак не слышал. А если бы и слышал, поступил бы все равно так, как решил. Еще много рыбы они поймают. Если, конечно, спасти невод. И Ыкилак схватил за подбору, дернул вверх.

Задыхавшиеся в темноте рыбины почувствовали свободу и заметались, определяя, в какой стороне они могут найти спасение.

Через миг-другой, словно влекомые невидимой силой, дружно устремились в глубину, туда, где стена невода была приподнята над галечным дном. За неводом взорвались буруны -- это освободившиеся рыбины удирали подальше от ловушки.

-- Хватит! Хватит! -- орал Наукун. Но Ыкилак продолжал держать подбору на вытянутых кверху руках. Оглядываясь, он прикидывал, сколько еще нужно выпустить.

Откуда-то сзади вырвался крупный серебристый самец: голова в четыре кулака, сам толстый и широкий, нос крюком. Сметая на своем пути другие рыбины, он набрал скорость и таранил Ыкилака в спину. Юноша качнулся, руки опустились. Самец звучно шлепнулся в реку за спасительной чертой.

Наукун видел все. Он хохотал, явно издеваясь над братом. А Ыкилак ругал себя: "Сам виноват, не заметил вовремя, а то бы бросил подбору, вцепился руками и зубами в его здоровенную голову. Сколько там хрящей и жира -- вкусная! -- Голую спину саднило. -- Ну и рыбина: чуть человека не прикончила", -- восхищался Ыкилак.

Видя, что брат замешкался, Наукун потянул на себя оба конца. Ыкилак долго выбирался к берегу, шагая ио плотным скользким спинам. Наукун хохотал над неудачей младшего брата.

Подтянуть-то невод подтянули. Всего маха на три-четыре. И опять в неводе стало угрожающе тесно. Ыкилак вновь полез в воду, но на этот раз по колено. Он хватал крупные рыбины за хвост и бросал на пологий песчаный берег. Иногда попадались такие крупные, что удержать за хвост оказывалось просто невозможно.

Уже в темноте братья перетаскали улов к голым пока вешалам, которые завтра оживут красной аккуратно нарезанной юколой.

Талгук сегодня развела огонь не во дворе, а в очаге -- по ночам уже прохладно, и надо, чтобы то-раф потихоньку прогревался. Уже и мужа накормила, а сыновей все не было.

-- Даже еды с собой не взяли, -- сказала она тихо.

Касказик ничем не выдал себя; о чем думает старик, Талгук не знает. После долгого молчания он спросил:

-- Где твои ножи? Проржавели, небось.

Более двух месяцев, со дня последнего лова тайменя, лежат ножи, обернутые в тряпку. Талгук сняла их с полки, размотала тряпку.

Касказик протянул руку и этим вконец сразил старуху. В какие годы и в какие времена почтенный старейший рода позволял себе такое пустяковое занятие -- точить женские ножи?! Он мог сделать невероятное: спасти изуродованный топор. Но заниматься женскими ножами...

Длинные, в три четверти руки, узкие, с загнутыми концами ножи Касказик выковал из самурайской сабли. Долго отпускал сталь на жарких березовых углях. Каленную докрасна и податливую перековал, вытянул в длинную узкую полоску. Разрезал на четыре неодинаковых куска. Из одного, среднего, сделал себе охотничий нож. Из самого короткого -- кривой строгальный. Чтобы он не тупился, калил на огне, а затем опустил в холодную воду. Из двух остальных кусков получились ножи -- узкие и длинные, чтобы удобно было пластовать самую крупную рыбу. Этих ножей Касказик не закалял -- мягкая сталь лучше скользит в сырой рыбе, разрезая ее на тонкие ровные полосы. Да и точить такие легче. К тому же при соприкосновении с гравием острие из каленой стали крошится.

На глазах изумленной Талгук Касказик вынул из-под нар деревянный ящичек и на ощупь нашел плоский камень-точило. Выправить лезвие ножей -- дело несложное. И Касказик при отблеске очага принялся за работу, которую обычно выполняла Талгук сама, перед тем как разделывать рыбу.

Наутро старейший не взял в руки топора. Пришло время промысла. В дни промысла нивхом овладевает азарт. Тот, непохожий на все другие страсти, азарт, который возникает только у добытчиков. Эта страсть зажигает огнем угасшие взоры стариков. Она поднимает с постели больных, кружит им головы и, обезумевших, гонит за добычей.

Братья после утренних заметов отогревались у костра, когда подошли родители. С ними прибежала и собака. Окинув взглядом две горки рыбы, Касказик молча подсел к костру и произнес ни к кому не обращаясь:

-- Начался рунный ход.

Талгук же зачарованно глядела на добычу сыновей, считала улов -- хвосты. В счете своем она уже перевалила за сотню, когда старик движением плеч показал, что недоволен ее бездействием. Талгук знала, чего требует муж. Она схватила плоскую деревянную миску и средний по размерам нож, отобрала крупную рыбу -- самцов. Наточенный нож входил легко, и Талгук отрезала голову за головой. Много рыбы еще под низом, сотни две будет. А другая горка и того больше. Талгук улыбалась своим мыслям, но вдруг оглянулась, словно ее уличили в нехорошем. "Добрый дух, не смотри на меня сердито. Я знаю, нельзя быть жадной и грех считать твои дары: сколько бы ты нам ни дал -- много ли, мало ли -- мы всегда благодарны тебе. Не сердись. Не обходи нас".

Талгук кинула крупные головы в студеную воду, ловко смыла густую слизь и принялась разрезать. Жаберные крышки и костяные обводы пастей с большими загнутыми зубами она легко убрала короткими движениями ножа. Отделила челюсти.

Чай пусть себе греется пока. Касказик положил в рот полоски нежнейших челюстных мышц с тонким мягким хрящом. Потом разжевал мясистые щечки и следом же -- большие разрезанные пополам глаза. К тому времени, когда старик добрался до главного лакомства -- крупных носовых хрящей, запел чайник.

Братья тоже ели головы. Но, стремясь быстрее насытиться, избавляли себя от лишних хлопот -- срезали только хрящеватые носы, жевали крупно и смачно.

Запасливая Талгук прихватила с собой щепоть чая, завязав ее в тряпочку.

Мужчины наелись, потом пили обжигающий душистый чай, радовались добыче, старались хоть на сегодня забыть о больших, но дальних заботах. В довершение радостей с наветренной стороны жаркого костра пеклась распластанная кета. Красная рыбина от жары становилась еще краснее, испускала дразнящий аппетитный дух, исходила соком и жиром.

Талгук подобрала кости и недоеденные хрящи от кетовых голов, бросила собаке. А сама в это время мысленно разговаривала с Курном -- всевышним духом: "Видишь, как мы хорошо поступаем: ни одной косточки от твоего дара не пропало. Делай нам всегда хорошо".

Талгук не стала ждать конца трапезы -- принялась резать рыбу. И старик допивал чай в одиночестве -- сыновья занялись мокрым неводом. Нужно очистить его от травы и развесить на шестах, чтобы побило ветром. Нити из крапивы боятся сырости, и, если после замета оставить невод комом, быстро может погибнуть.

Сыновья пробудут на мысу дней десять. Потом рыба пойдет вверх и перед тем, как устремиться на нерестилища, задержится в Пила-Тайхуре -- Большой Яме: будет ждать, пока созреет икра. Вместе с сыновьями все дни на мысу проведет и мать. Ей предстоит очень много работы: ни одна кетина не должна пропасть. А у переката рыба жирная, мяса в ней много. И приходится срезать по две, а то и по три полосы с каждого бока. Тонкие полосы быстрее схватит солнце, и ветер быстрее провялит. Правда, в долине Тыми дождей меньше, чем на морских побережьях, но и здесь иногда случаются многодневные дожди, особенно во второй половине осени. В сырую погоду рыба портится, и юкола получается плохая, заплесневелая. Об этом знает любой нивх, и в сезон заготовок юколы каждый молит богов, чтобы светило солнце. В долине Тыми всегда больше солнца, потому и юкола у здешних жителей лучшая.

Сыновьям и жене предстоит много работы. Надо, чтобы им было где укрыться от дождей. И Касказик после утренней еды принялся за шалаш. Когда наступило время полуденной еды, шалаш из ветвей и травы был готов.

Потом старик ходил в стойбище, принес немного нерпичьего жира и посуду. В тот день он был благодушен и лишь подумал с досадой: "Как мальчишки -- нет бы сразу захватить с собой в лодку. Теперь приходится мне спину ломать".

Ыкилак помогал матери, рогатиной с длинным черенком поднимал на вешала шесты с юколой. Касказик удовлетворенно наблюдал за спорой и красивой работой жены: все полосы -- с боков вместе с кожей и с середины ближе к хребту -- срезаны аккуратно, без порезов. Такая юкола не только радует глаз, когда вялится. Если сыро, влага быстро скатывается с гладкой поверхности. А на трещинах и порезах влага долго держится. Оттого-то плохо сделанная юкола обычно и портится.

Красиво режет рыбу жена. У нее всегда хорошая юкола. Такую не стыдно подать самому почетному гостю.

После того как подняли на просушку неводок, Наукун лег в высокую плотную траву, закинул за голову руки и, ни о чем не думая, глядел в белесоватое нежаркое небо. Наукун ловил себя на том, что сегодня его раздражает все. И то, что рыба так обильно пошла, и то, что Ыкилак догадался на дерево влезть и оттуда разглядеть рыбу, и то, что мать так быстро и старательно режет ее. Раздражало, что отец доволен уловом. Правда, он никак не проявил радости: ни словом, ни жестом. Но Наукун знает отца, тот от радости еще больше уйдет в свои мысли, ни с кем не поделится ими -- разве только с матерью, да и то, когда сочтет нужным. Лишь глаза, вдруг потеплевшие, и глубокое нечастое дыхание выдают его.

Солнце уже пошло к закату. Стало прохладно. Наукун поднялся, взглянул в сторону вешал. Уже почти с половины перил гигантскими языками свисает свежая юкола. Наукун отвернулся, отошел в сторону, зло пнул валежину. Ыкилак занят юколой и хребтинами, на которых мать оставляет изрядный слой мяса. Хребтины тоже вывесят на солнце, чтобы зимой кормить собак... Пусть и ваши собаки подавятся!

Наукун нашел сухие валежины и развел костер.

Перед вечерним чаем мужчины решили снова полакомиться. Пока старик и сыновья с хрустом разжевывали сочные хрящи, Талгук сварила и подала рыбьи сердца. Это блюдо красит собой трудный, но радостный день кетового промысла.

Вечерний костер набрал силу, и его нужно было только поддерживать. Ыкилак приволок сушняк, разломал, ударив о землю.

Злость не проходила. И чтобы хоть как-то избавиться от нее, Наукун сказал:

-- У нас был бы больший улов. Все из-за Ыкилака -- мы притонили очень много, а он выпустил.

Ыкилак рассердился.

-- Порвали бы невод!

-- Ничего бы с ним не случилось -- новый. -- Наукун чувствовал свою неправоту, и от этого еще больше злился.

-- "Не случилось бы, не случилось"! -- передразнил Ыкилак. Он знал: не соглашается из упрямства. Только из упрямства. Да еще потому, что уродился вот такой злой.

Касказик протянул руку к костру, нашел ветку и горящим концом сунул в черное чрево трубки, донышко которой прикрывал тонкий слой табачной трухи. Затянулся жадно, загнал дым в легкие и долго не выпускал, наслаждаясь. Потом сделал длинный выдох, медленно выпуская чудодейственный дым.

-- В давнее время, когда только-только нивх поднялся на ноги, не было реки Тыми. Не было тогда на нашей земле никаких рек. Но уже жили на этой земле нивхи -- совсем немного родов. Плохо им жилось, трудно им жилось. Не было тогда зверя в обилии, не было и рыбы в обилии. И, быть может, совсем бы не поднялись нивхские рода, если бы однажды Тайхнад -- сотворитель всего живого -- не ступил на нашу землю. Он вышел на землю там, где сейчас Тыми с морем встречается. Вышел на землю Тайхнад и пошел в глубь суши. Там, где прошел Тайхнад, остался глубокий след. Щелкнет бичом влево -- останется на земле след. Щелкнет вправо -- такой же след.

Вслед за Тайхнадом вода пошла волной. След Тайхнада стал рекой Тыми, а следы от бича -- притоки. Длина дороги Тайхнада -- четыре дня езды на собаках.

И вот однажды Тыми забурлила. Запенились ее притоки. Это Тайхнад послал к берегам нашей земли, в реки, несметные стаи горбуши. Чтобы нивх не умер с голоду. Чтобы нивхских родов было много. Чтобы в нивхских родах было много людей. Тайхнад тогда сказал нивхам: "Пусть каждый возьмет себе рыбы, сколько нужно ему и его собакам".

Но некоторые люди забыли слово бога. Рыбы было очень много, и эти люди, поймав горбушу, откусывали вкусные носы -- хрящи, а рыбу выбрасывали в воду. Много рыбы сгубили. И это рассердило Тайхнада. Он сделал так, что в следующее лето в реки пришло мало горбуши. Но люди думали, что рыба еще подойдет, и снова откусывали носы, а саму рыбу выкидывали. И вот пришла осень -- а стаи осенней кеты так и не подошли. Зима оказалась очень трудной -- в стойбищах людей поубавилось.

Снова пришло лето. Рыба устремилась дорогой Тайхнада. Сытость пришла к нивхам. А когда человек сыт и вокруг пищи много, он теряет память, его ум становится не длиннее его носа. Люди опять ели только голову, а рыбу выбрасывали. Тогда Тайхнад сделал так: два лета подряд нивхи видели в своих реках лишь редкие хвосты горбуши. Только тогда люди научились беречь рыбу -- свою главную пищу. Теперь не пропадала ни одна рыбина. С тех пор и повелось: горбуши приходит много только раз в три лета. А в остальное время -- мало. И у нивхов теперь уже никогда не пропадает ни одна рыбешка.

Братья поняли, почему отец вспомнил это предание. Ыкилак подумал: "Хорошо я сделал -- выпустил часть рыбы: сегодня тепло и рыба бы пропала раньше, чем мать управилась". Наукун же исподлобья взглянул на отца: "Что я -- хуже всех, что ли?"

Утром Касказик вернулся в стойбище.

Несколько дней ловили у мыса Комр-ах. В шесть рук резали рыбу. Все вешала -- шестов семьдесят -- завешаны юколой. Дни стояли ясные, и первая партия юколы уже завялилась. У мыса больше делать нечего -- кета проскочила перекат и ушла выше. К тому же негде развешивать рыбу.

На девятый день Талгук спустила с вешалов первые шесты и связала упругую подвяленную юколу в большие связки. Братья загрузили лодку и двинули ее вверх, к стойбищу, А Талгук вернулась домой пешком.

Еще издали сквозь шум течения братья расслышали гулкие звуки -- отец мастерил лодки. Ыкилака охватило нетерпеливое любопытство: много ли сделал отец за их отсутствие? И велико же было его изумление, когда, поднявшись на берег, увидел совершенно готовые, стройные, ровно оструганные долбленки. Отец наносил последние удары острым поделочным топором. Плоские щепки взлетали после каждого удара и, повисев в воздухе, словно большие белые бабочки, плавно оседали на траву. Закончив работу, Касказик положил топор на удлиненный козырек кормы, старательно вытер пот со лба горячей от работы ладонью и улыбнулся:

-- Любуйтесь!

Глава 3

Ланьгук стояла на краю крутого берега -- лодку братьев высматривала. Ланьгук не терпелось. Она сама сегодня наточила длинный нож. Сколько помнит Ланьгук, нож этот всегда был при матери. Им она ловко чистила любую рыбу: и некрупную красноперку весной после ледохода, и летом -- горбушу, и крупную кету -- осенью. Теперь девушка с легким волнением ожидала возвращения братьев. Она аккуратно и чисто разделает кету -- так учила мать. Пусть глаза матери увидят: Ланьгук не посрамит. В последние дни уловы богатые, и в стойбищах А-во резали юколу все женщины -- Псулк, Музлук и Ланьгук. Правда, как ни стремилась дочь, поспеть за матерью и женой старшего брата никак не удавалось. Ланьгук нарежет три шеста красной рыбы, мать -- четыре! У матери гладкая чистая юкола, И у Музлук, жены старшего брата Хиркуна, хорошая юкола. Она умеет резать кету -- ее нож словно сам входит в рыбину. Пусть Ланьгук нарежет меньше, но зато ее юкола мало чем уступит знаменитой юколе Кевонгов. Придут морозы, станет река, и Кевонги получат гостинец, развернет его Талгук -- обрадуется: дочь Авонгов уже готова стать хозяйкой. Талгук позовет сына, скажет Ыкилаку: "Гостинец из А-во, поешь..."

Ланьгук высматривала лодку братьев, ждала их с уловом, но услышала отдаленный лай собаки.

Из-за мыса показались две лодки. На первой -- Лидяйн и Хиркун -- словно указывали гостям дорогу.

Ланьгук внимательно всматривалась в тех, кто ехал во второй лодке, пытаясь разглядеть кто они. И узнала. Это были Ньолгун и его приятели из стойбища Нгакс-во, что на берегу туманного Пила-Керкк -- Охотского моря. Однако опять везет водку и подарки, везет нартовую собаку. Опять... Потом отец снова в присутствии Ланьгук будет говорить о Ньолгуне хорошие слова, называть его достойным мужчиной...

Уже к обеим лодкам вырезаны уключины из еловых сучьев и прилажены, а сами лодки спущены на воду. Уже на берегу Тыми у родового жилища почти все вешала были заполнены юколой, когда из-за нижнего мыса появилась долбленка. Ее заметила Талгук -- она чистила рыбу утреннего улова. "Сейчас все стойбища по Тыми заготавливают юколу, а эти путешествуют... Самое близкое к нам селение -- А-во, стойбище наших ахмалков [Ахмалк -- человек из рода тестей.]. Они? Что-нибудь случилось?"

На всякий случай Талгук решила известить мужчин, которые отдыхали после замета. Первыми спустились на берег сыновья. За ними не спеша, словно новость совсем и не касалась его, появился старик.

Лодка узкая и длинная, должно быть речные люди, у приморских охотников лодки пошире. В лодке -- трое. Двое -- один на носу, другой на корме -- стоят в рост. И по тому, как они плавными, но быстрыми движениями выбирали из воды шесты, по тому, как отталкивались длинно, ловко перехватывая шесты и рывком завершая толчок, по тому, как лодка шла ровно, словно ее тянули вдоль берега на привязи, Касказик решил: да, это могли быть только речные люди. Но кто? Из какого стойбища?

-- А посредине сидит женщина, -- Ыкилак разглядел это.

-- Хы! -- догадка осенила старейшего. -- Наверное, ахмалки, люди рода Авонгов.

Долбленка шла ходко. Вокруг нее то и дело всплескивали волны, и вскоре у Кевонгов не осталось сомнения: да, это ахмалки. На носу -- широколицый резкий Лидяйн, младший из Авонгов, ровесник Ыкилака. На корме -- Хиркун, уже почтенный мужчина зим около сорока от роду, старший брат Лидяйна. А посредине -- Ланьгук.

Ыкилак стоял на галечной кромке берега, у самой воды, обоаначая место, куда должны пристать гости.

Наукун поддернул штаны и ушел в свой то-раф. Он не хотел видеть ахмалков. Гостей встретил сам глава рода. Так что Наукуну вовсе не обязательно улыбаться и, усердствуя, тащить их лодку на берег -- пусть это делает Ыкилак. Дурак! Наверно, прыгает от радости и заглядывает в глаза Ланьгук. И та, дура, рада-радешенька. Не на ней свет клином сошелся. Найдутся женщины. И покрасивей тебя. Однако зачем они явились? Что привело их?

Касказик приветствовал гостей сдержанной улыбкой. В ответ Лидяйн улыбался широко, уверенно. Он из рода тестей и требовал к себе почтения. Хиркун тоже ответил на приветствие улыбкой, на его лице усталость, и улыбка получилась вялая. Касказик увидел посреди лодки груду невода с крупной ячеей -- удивился: "С какого они промысла? Или за осетром приехали?"

Хиркун переступил борт, помог Ыкилаку подтянуть лодку. Ланьгук только на миг глянула на него черными глазами и как-то бочком проскочила мимо, низко опустив голову. Толстые косы аккуратно заплетены, и концы соединены за спиной тесемкой. Косы тяжело перекатывались по спине, а желтый халат с голубым орнаментом бился, заплетая девушке ноги. Что-то означал взгляд Ланьгук... Но что? На сердце стало тревожно. Хотелось броситься за девушкой, догнать, спросить. Да нельзя вот так взять и побежать. Пусть даже непеста она тебе. Нельзя оставлять мужчин, тем более -- ахмалков. К тому же обычай говорит: девушка не должна вступать в разговор с Мужчинами. Она разговаривает только с женщинами. И это до тех пор, пока не станет женой. Тогда она может разговаривать с мужем. И с младшими его братьями, если они у него есть. Потому что младшие братья мужа тоже будут ее мужьями, хотя и вторыми, пока сами не заимеют своих жен. И в случае смерти мужа ее заберет кто-нибудь из младших братьев.

Ланьгук подошла к Талгук, улыбнулась, подала ей маленький узелок, который Талгук, не мучая себя ожиданием, тут же развернула. Глаза засверкали от неожиданной радости -- ситцевый Платок с голубыми полосками. Талгук с благодарностью взглянула на девушку, но та отвела глаза и всем видом показывала -- печальна. Что же с ней?

Гости, сопровождаемые старейшим Кевонгом и его младшим сыном, прошла в родовой то-раф. Лидяйн держался независимо и важно. За чаем сказал:

-- Мы к вам только заглянуть. Пусть Пила-Тайхур будет к нам добр.

Лидяйн смолк. И Хиркун молчал. И можно было счесть, что разговор кончен. "К чему им осетр? Или какой важный гость пожаловал?" -- томился в догадках Касказик. Но ничего не остается -- надо поймать осетра: ахмалки требуют.

Пока мужчины возились с неводом, Ланьгук убежала в лес с маленьким туеском. И когда вернулась, мужчины уже лакомились сырой белой рыбой. В лодке же шевелил хвостом огромный, в человеческий рост, осетр. "Двух поймали", -- подумала Ланьгук и поискала глазами вторую рыбину.

-- Вон там, за нашей лодкой, -- сказал Ыкилак и подал свой нож.

Ланьгук отрезала кусок от хрящевого хвоста. И поставила перед мужчинами туесок, полный брусники. Хороша брусника после осетрины.

Она быстро справилась с едой и на миг, только на миг, снова взглянула в глаза Ыкилаку. У юноши захолонуло сердце. Он стоял, а ноги дрожали. Девушка повернулась и медленно пошла за стойбище в сторону высокой Вороньей ели. Ыкилаку неловко оставлять ахмалков. Но с ними отец, глава их рода ымхи, и Ыкилак потихоньку-потихоньку отошел в сторону, а скрывшись за то-рафом, побежал к Вороньей ели.

Стесняясь своей решительности, Ыкилак подошел к Ланьгук близко. Так близко, что, казалось, глаза девушки вдруг расширились, и юноша видел теперь только одни эти глаза, черные, блестящие.

Девушка порывисто обняла Ыкилака. Дальше все словно провалилось куда-то. Ыкилак только помнит боль в спине, так сильно она притянула его к себе. Потом обрывок песни:

Это птенчик, это птенчик

Крыльями затрепетал...

Так Ланьгук рассказала ему о себе. Но о чем она, эта тревожная песня?..

Ыкилак потом много раз пытался припомнить ее. Но отчетливо помнил только слова Ланьгук: "Ньолгун, он опять приехал. Гостит у нас". Кто он, этот Ньолгун? И зачем приехал?..

После страшной битвы с людьми туманного Нгкас-во Касказик ни разу не спускался по Тыми до устья -- опасался встреч с жителями морского побережья. И вот уже больше половины своей жизни глава рода Кевонгов утешал себя: да, их урочище не знает себе равных. Велика река Тыми: четыре дня и четыре ночи требуется, чтоб спуститься по ней от истоков до устья. Много богатых урочищ по реке и ее притокам. Но богаче урочища Кевонгов не сыскать. В Пила-Тайхуре несметно набивается кеты, а это главная нивхская рыба. Только в Пила-Тайхуре и зимой, и летом водится крупный осетр, налим, красноперка, таймень... А в лесах по распадкам и сопкам живет медведь, соболь, олень. На памяти людей еще не было случая, чтобы Кевонги умирали от голода. Случались голодные весны, но чтобы кто-то погиб -- такого Касказик не слышал ни от покойного отца, ни от деда.

И теперь, когда в роду Кевонгов снова появится женщина, когда урочище их огласится звонкими голосами внуков -- Касказик принял мудрое решение: чтобы прошлое не повторилось, надо помириться с людьми Нгакс-во. Те должны пойти на мир: они потеряли меньше, да и времени прошло достаточно, чтобы остыла в жилах кровь и угасла жажда мести. Касказик чутко ловил слухи о морском побережье, по его подсчетам получалось, что многих из тех, кто требовал крови, сейчас уже нет в живых.

И после путины, когда по ночам травы уже одевались в иней, Наукун и Ыкилак повели по течению две спаренные лодки, сверкавшие свежими бортами. Сам Касказик плыл в старенькой, но еще крепкой долбленке.

Лодки нагружены знаменитой тымской кетовой юколой, вяленым осетром, оленьими шкурами и тремя крупными нартовыми кобелями. Те, кому собаки предназначены, используют их по своему усмотрению: может быть, принесут в жертву Всевышнему, чтобы увидел он кровь, снимающую давнюю вину с людей.

Глава 4

Чочуна -- по-якутски "дикий человек", "дикарь". Так прозвали его еще в детстве. Все из-за того, что задирист он и драчлив. Подросток был сущей бедой деревушки Нельма, что спряталась в глухой Олекминской тайге. Не проходило дня, чтобы шумная игра ребятишек не обрывалась дракой, и какой-нибудь мальчик, хныча, не размазывал по лицу кровь.

-- Чо-чу-на-а-а! -- вопили матери избитых мальчишек и гонялись с палкой за обидчиком.

-- Чо-чу-на-а-а! -- кричала его мать сквозь слезы. -- О, несчастье мое! В табун бы тебя, в табун...

Табун... Длинногривые, вольноногие, не знавшие ни седла, ни оглобли кони черной тучей проносились над широкой рекой, диким ржавием тревожа тихую деревню. От топота их содрогается земля, осыпается крутой берег...

Семен Аянов, отец Чочуны, -- бай. Шла молва о его крутом нраве. Будто резкий свист его кнута обрывался выстрелом не на тучной стране вольных коней, а на костлявых спинах батраков. Бай похвалялся, что у него батраки лучшие во всей округе, безропотные, работящие.

Любил старший Аянов бывать в табуне. Брал с собой сына, который, как говорится здесь, научился сперва сидеть в седле и уже поточи ходить.

Вечерами у костра под умиротворенное похрустывание пасущихся на молодой траве лошадей кто-нибудь из усталых батраков запевал олонхо. Особенно нравилось Аянову то место в этом древнем сказании, где к герою подводят коня. Бай, обычно сурово насупленный, преображался.

...И приводят коня,

Черногривого, огненно-рыжего.

Конь, резвясь, бьет ногами --

Не сдержать в себе силушки буйной.

Накрывают коня широченным, как море, потником

И седлают седлом, что подобно двуглавому облаку...

И руками взмахнув, глухарю боевому подобен,

Он взлетает легко, на седло опускается прочно,

А потом батраки ушли. Ушли неблагодарно. Словно не баю они, нищие, обязаны жизнью своей. Словно конина стала менее вкусной. Словно за работу им бай давал теперь меньше мяса.

Ушли батраки от бая, от табуна, который пасли еще их отцы и деды. На заработки ушли, на прииски, которых множество по всей Якутии. И даже в соседней, никогда и ничем не привлекавшей людей речушке, тоже нашли золото. "Погодите! -- грозился бай. -- Еще вернетесь. Придете как миленькие! Я вас заставлю жрать навоз"...

Аянов с двумя оставшимися мужиками пытался хоть как-то сохранить стадо. Но неуправляемое, оно разбилось на несколько табунов и пошло себе бродить по бесчисленным ивняковым островам -- объедать сочные побеги. Узнал Аянов, что пришлый лихой люд стреляет его коней, как диких зверей, -- на мясо. Иные же ловили лошадей, уходили на них подальше от Нельмы -- в поисках счастливых ручьев. Аянов, возмущенный, в ярости, написал жалобу губернатору. Но быстро понял: пока примут меры, растеряет он все стадо. К тому же наступило межсезонье, бездорожье.

Кое-как собрал коней, сколько мог, большую часть забил, спустил по хорошей пене -- благо зимой в этом краю всегда голодно, а деньги у людей завелись.

В последнее время объявилась у бая еще одна забота: не отправить ли сына в город -- вдруг да устроится в гимназию. Того гляди, выйдет в люди.

Старый бай решал, как ему поступить, когда в деревню из города приехал погостить Салрон, его племянник. Он согласился взять Чочуну в город.

В деревне вздохнули облегченно -- наконец-то! А поп, отец Порфирий, маленький и сухой, со смешной козлиной бородкой и слабым, слышным только на придыхе голосом, пищал: "Сатана Чочуна, сатана! Футь! Ф-уть!" -- и дергал костлявой рукой, будто отгонял от себя нечисть. Чочуна еще в первый год в школе прозвал попа "Корягой". С тех пор ребята иначе его и не именовали.

Правда, молодая учительница Софья Андреевна не сочувствовала дружной неприязни к Чочуне. Поговаривали, будто она дочь большого человека, чуть ли ее самого губернатора. Что толкнуло ее в глухую якутскую деревню -- никто не знал толком. Но ходили слухи, будто не сладила с родителями при выборе жениха, отвергла множество предложений и, спасаясь от них, бежала в тайгу. Так или иначе, Софья Андреевна прожила в Нельме почти год.

Чочуна и сам того не заметил, как негласно взял молодую учительницу под защиту. Был такой случай. Кешка Мординов, приятель Чочуны, первый забияка и тоже переросток, заупрямился. Софья Андреевна не стала настаивать. Зато Чочуна после уроков неожиданно для себя нещадно избил друга.

Как-то во время урока Чочуна заметил, что взгляд учительницы все чаще останавливается на нем. Изредка они встречались глазами. Тогда она замолкала вдруг и о чем-то на миг задумывалась. Ученики терпеливо пережидали.

Это было весной, незадолго до ее отъезда. Чочуна в упор смотрел на нее. И то ли сила такая была в его взгляде, Софья Андреевна не сумела отвести глаза. Она прервала рассказ, белое лицо ее словно осветило заходящим солнцем, и -- это видели ученики -- на красивой длинной шее забилась невидная ранее жилка.

А Чочуна цепко удерживал взгляд Софьи Андреевны и, сам наливаясь необычным волнением, весь подался вперед. Дети смущенно переглядывались...

Весь остаток дня Чочуна ходил в каком-то странном состоянии, когда не чуешь ни ног под собой, ни комариных укусов.

Едва закатное солнце ударило лучами в бревенчатые стены изб, сделав их теплыми и будто мягкими на ощупь, Чочуна прокрался в палисадник и, пригибаясь, чтоб не поцарапать лицо о кривые ветки низкой березы, заглянул в окно. Софья Андреевна в чем-то белом лежала на постели, облокотясь о большую подушку, читала. Прорвавшиеся сквозь окно лучи осветили ее шею, тонкие пальцы, державшие книгу. У Чочуны перехватило дыхание. "Оторвись от книги, оторвись", -- просили пересохшие губы. Но Софья Андреевна, казалось, жила совсем другой жизнью, далекой, непонятной. Чочуна озлился, будто его обманули, будто ради потехи нагишом выставили перед народом. Он отпрянул от окна.

Глава 5

Уехала Софья Андреевна из Нельмы в начале лета в пору цветения морошки, когда болотистые поляны сплошь покрыты белыми, похожими на мотыльки, цветами. Чочуна в последнее время и сам подумывал о городе. Нет, не гимназия привлекала его. Софья Андреевна... Она теперь ни днем ни ночью не отпускала.

Уехал Чочуна в город. У Сапрона четверо детей. Ютились все в небольшой комнатенке в бараке портовых рабочих. Чочуна спал под столом на кухне -- другого места ему не нашлось.

Сразу же по приезде ринулся на поиски. Бродил по городу, останавливал редких извозчиков -- спрашивал, не знает ли кто Софью Андреевну, учительницу. Она почти год жила в таежной Нельме. Говорят, дочь большого начальника.

-- Кого? -- переспросил извозчик, русский седоусый старичок. -- Садись, подвезу.

Кривая, пыльная улица разделяла ряды одноэтажных бараков и двухэтажных домов. Кое-где торчали одинокие, объеденные лошадьми, полуживые деревья. Иногда попадались дворы, где за аккуратным штакетником зеленел кустарник.

Бричка долго колесила, подпрыгивая по немощеной улице. Наконец остановилась. За высоким дощатым забором поднимался стройный ряд белоствольных берез, сквозь густую листву которых коричневыми пятнами пробивалась крашеная крыша особняка. За березовым рядом -- кустарник, подстриженный до неправдоподобия ровно. Широкую, покрытую речной галькой дорожку, ведущую к подъезду, подметал высокий мужик -- серая рубаха подпоясана витым ременным поясом, окладистая борода подстрижена так же неправдоподобно аккуратно, как и кустарник за березовым рядом.

Дворник отвлекся от своего занятия, пристально взглянул на парня:

-- Шо тебе?

-- Позовите Софью Андреевну, -- попросил Чочуна.

-- Кого? -- Дворник направился к нему, держа метлу так, словно собирался ударить.

-- Софью Андреевну. Учительницу. Дочь начальника.

-- Какую тебе дочь? Какую Софью Андреевну?

Дворник вышел за калитку.

-- Дочь большого начальника. Учительница. Она была у нас в Нельме, -- умоляюще объяснял Чочуна, ожидая, что дворник сейчас же пойдет за Софьей Андреевной.

-- А ну! -- вдруг грозно закричал тот. -- Брысь отсюда, не то голову сверну! Дикарь! -- и поднял метлу.

-- Эй, не дури! -- закричал извозчик. -- К тебе по делу обращаются, а ты зверем.

-- Никакого нет дела! Вон, говорят!

-- Садись, парень, -- сочувственно сказал извозчик.

Оскорбленный, юноша отступил, не сводя с бородача ненавидящих, налитых кровью глаз.

Глава 6

Чочуна утерял всякий интерес к городу и как-то, уныло бродя по улицам, оказался в порту.

Грузчики таскали соль -- отсюда она пойдет во все уголки Якутии.

Брезентовые куртки отсырели от пота, соль просачивалась сквозь них и разъедала спину. К середине дня Сапрон едва держался на ногах. Его молча обходили. Грузчики обычно не прощают, если кто-то сделает меньше заходов. Перекур -- отдыхают все. Работа -- все работают. Никто никого не обгоняет, никто не должен пропускать свой черед.

Размеренно-удручающий ритм был взорван криком:

-- Товарищи! Товарищи!

Люди остановились. Их усталый безразличный взгляд вопрошал: "Кого еще принесло?"

Какой-то коренастый русский, странно подвижный на фоне усталых грузчиков, махал руками, подзывая людей. Чочуна не расслышал, что говорил этот человек. Только разобрал отдельные слова: "прииски... расстрел".

А вечером Сапрон привел домой несколько русских. Среди них и тот, которого видел Чочуна в порту.

Сапрон прогнал домашних спать, прикрыл за ними дверь. И на кухне при свете восковой свечи они допоздна беседовали...

Люди на улицах были хмурые, взбудораженные. Кажется, сегодня никто не работал.

Чочуна быстрым шагом направился было в сторону порта. Но навстречу ему двигалась толпа. Он остановился, чтобы решить, куда дальше податься, но толпа подхватила его, увлекла за собой.

Чочуна шел с краю. Он вытягивал шею, пытаясь отыскать в этой пестрой толпе Сапрона. И увидел. Тот шел в центре потока, рядом с коренастым русским, который нес знамя. Большое красное знамя!

Толпа выглядела внушительно. Казалось, она сметет все на своем пути. А в нее все вливались и вливались -- слева и справа. Чочуна же старался идти с краю. Улица вывела людей к крутому берегу. Здесь она, кривясь, потянулась влево над рекой. Немногочисленные зеваки стояли, оттесненные к обрыву. И тут на повороте Чочуне попался на глаза тот человек с окладистой бородой. Вспомнился грубый окрик: "А ну! Брысь... Не то голову сверну!"

Дворник, усмехаясь, разглядывал людей. Чочуна вдруг обрадовался, как-то нехорошо, зло: "Ну, теперь сквитаемся, гад!" И, проходя мимо, легонько, но расчетливо, толкнул локтем в грудь. Дворник, взмахнув руками, полетел с откоса... "Он меня узнал... узнал... А если не разбился? Что тогда?" -- Чочуной овладел страх.

Он бросился было бежать, но обойти впереди идущих не смог -- люди шли тесно.

За поворотом юноше удалось вырваться из толпы. И вовремя -- там, где улица расширялась и выходила к площади, стояли полицейские, как на подбор, одетые в свою нарядную и страшную форму. "Много-то их как!" Чочуна пригнулся и припустил изо всех сил.

Весь следующий день он не выходил из дому. Как зверь, опасливо прислушивался к звукам и шорохам. И каждый раз, когда снаружи доносился топот, неслышным прыжком оказывался у кровати, напряженно прислушивался. Там, под матрацем, он спрятал заряженную отцову берданку.

Поздней ночью Чочуна вышел из барака и задворками, тесными улочками пробрался на окраину города. Рассвет застал его уже далеко. Запыхавшийся, озирающийся, он уходил все дальше и дальше от выстрелов, все дальше и дальше от безумных людей, которые толпой зачем-то идут на выставленные против них штыки...

Глава 7

...Степное солнце. Пронзительное. Оно залило степь с ее холмами и оврагами. Даже камни, казалось, расплавились и стали мягче. Такое солнце, наверное, только в Забайкалье. В диких степях Забайкалья.

"По диким степям Забайкалья"...

Чочуна слышал эту песню не раз. Ее любили не только русские мужики, но и якуты. Эту песню пели и портовые рабочие. Песня будила в очерствелых сердцах полузабытые чувства, глаза печально теплели, и тогда мужики жалели друг друга и, похоже, могли отдать все, даже самое последнее, лишь бы каждому из них было хорошо.

По диким степям Забайкалья,

Где золото роют в горах...

Вот именно: в горах. Никакая тут не ровная степь. Все, хоть мало-мальски грамотные, знают одно: степи ровные, как стол. Но это где-то... А тут -- горы. Надо самому увидеть. А так и не понять это странное сочетание слов: "По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах..."

Золото? Золото... Я ушел из той стороны, где золото. И пришел туда, где золото.

Однако в каких же горах роют золото?..

После долгих блужданий Чочуна появился в Нерчинске. Нерчинск -- городок богатых и бедных. Купцов и извозчиков, Золотопромышленников и беспросветной голытьбы.

У железнодорожной станции было предостаточно убогих залатанных вкривь и вкось домиков, похожих на тот, в Якутии, где жил Сапрон. "Наверное, по всей земле дома бедняков одинаковы", -- и Чочуна постучался в первый. Ожидание не обмануло: впустили.

Хозяин дома -- по лицу, похоже, бурят, но слегка утративший остроскулость, глаза пошире, хотя и с раскосинкой, и бороденка жидкая -- лежал на топчане, раскинувшись поверх грязного ватного одеяла. Он долгую минуту рассматривал вошедшего. Потом дернулся, чтобы подняться, но передумал -- лишь облокотился.

-- Откуда? -- спросил хозяин вместо приветствия.

-- Якут, я якут. Из дому, -- ответил Чочуна.

-- "Из дому", -- передразнил хозяин. -- Из Якутии, что ли?

-- Из Якутии, ага, -- закивал головой Чочуна.

-- Это у вас там стреляют в людей?

Чочуна насторожился. Сказать, что он из той местности, где произошел расстрел, -- не известно, что на уме у этого похожего на бурята русского.

-- Нет. Стреляли где-то далеко от нас. Я сам слышал от пятого человека, -- ответил Чочуна так, чтобы дать понять, что ему безразлично, где и в кого стреляли. А сам подумай? "Быстро бежит слух, меня опередил".

-- Ты кто?

-- Охотник я, охотник, -- отозвался Чочуна.

-- А-а-а! -- Хозяин свесил с топчана разутые белые ноги. -- Молодец, что охотник. -- И только теперь перенес взгляд с лица Чочуны на его руки, вернее на завернутое в тряпку ружье. -- Молодец, что охотник. А то золото, золото... Все с ума посходили от золота... И у нас тут тоже. Чего уши развесила, не видишь, человек с дороги?! -- прикрикнул он на сухую тонконосую женщину.

И лишь за столом -- краюха хлеба и кусок какой-то красной рыбы -- рассказал немного о себе.

Фамилия его Гурулев. Гуран.

-- В жилах гурана -- кровь русских, казаков и бурят. Так? -- обернулся Гурулев к жене.

-- Бог тебя знает, каких ты помесей?

-- Думаешь, я не мыл золото? Мыл! По молодости мыл, -- громко сказал Гурулев. По тону трудно было определить, рад он тому, что мыл золото, или, наоборот, клянет себя за это.

-- Ухватистый, ох и ухватистый был покойный Михаил Дмитриевич. Пятьдесят приисков прибрал к рукам! Свои пароходы имел. По Шилке и Амуру спускался аж до Николаевска и дальше. В Америке побывал!

Гурулев бросил на Чочуну быстрый взгляд:

-- Или ты не знаешь, про кого я говорю? Так и скажи. А то я мелю, мелю, а тебе -- что барану кукиш.

Чочуна засмеялся. Но Гурулев его не понял:

-- Что, не веришь?

-- Слова понравились. Хорошо сказал. -- "...а тебе -- что барану кукиш".

-- Тьфу! -- в сердцах плюнул хозяин. -- Ему о Бутане, а он -- "слова".

Только теперь Чочуна осмыслил сказанное гураном.

-- Неужто пятьдесят приисков?

-- Говорю тебе: пятьдесят!

-- И все один?

-- Один! Все мы на него работали. Здесь купцов было много, но он -- самый сильный. Ох и ухватистый был Михаил Дмитриевич! Пароходы у него. Заводы. Вино гнал! В новом городе его дворцы стоят -- сам царь таких не имеет!

-- В каком "новом городе"?

-- Отсюда несколько верст. Перенесли на высокое место. Чтобы не затопило. А я в Дарасуне мыл. Но бросил.

-- Почему бросил? Вымыл?

-- Не то. Сволочи, загадили все. По миру пустили.

-- Кто?

-- Да завистники все. Те же купцы, помельче которые. А их много всегда, завистников-то. Выбрали время, когда дожди кончились и промывка встала, да и все вместе разом потребовали долги. Как ни богат был Бутин, а расплатиться не смог. Вот и отобрали у него прииски. Многие тогда поуходили, потому что новые хозяева дело развалили. И я ушел. Правда, Михаил Дмитриевич потом вернул свои прииски, наладил дело. Но я ушел. В извозчики. Извозчичье дело повыгодней золота оказалось. Купцам чего подвезти, людей -- • глядишь, и деньжата завелись.

Чочуна разглядывал хозяина.

Ему, пожалуй, уже много лет: голова седая, сутуловат, зубы поисточились.

-- Золото, оно любит фартовых. Все промышленники должны кланяться в ноги тунгусу. Тунгус открыл родовую тайну, указал Бутину золотое место в верховьях Дарасуна. А ведь мог показать другому, не Бутину. Мне не пофартило: по молодости хотел свое золотишко найти, да в наемные пошел. Потом и извозчичье дело зачахло: дорога треклятая появилась, железная. Держал восемь коней. Не кони -- звери! Лучшие были в Нерчинске. Теперь один остался, да и тот хворый.

Гурулев рассказывал, а сам все подергивал бородку, видно, воспоминания молодости, когда он искал "свое золотишко", тревожат и по сей день.

-- Ты ешь, ешь, -- спохватился хозяин, хотя есть уже было нечего. -- Как рыба -- понравилась?

Хотя Чочуна и крепко проголодался, все же уловил сквозь соль вкус неизвестной ему рыбы: она была жирная, сочная.

-- Кета. Полно ее на Амуре. Особенно в Николаевске -- баржами возят. Рыба купеческая, -- похвалился гуран и велел жене: -- Дай человеку поесть вдосталь. Земля-то наша богатая. Только фарт надо иметь в жизни, своего тунгуса. Да и ухватистость. Как Михаил Дмитриевич. Ох и богат был. И на редкость человек-то хороший, со светлой головой и сердцем добрый. В неурожаи народ кормил, школ и домов для сирот понастроил. Такому и своего фарта не жалко. Потому как, приди ко мне фарт, миллионы золота -- что бы я с ним делал? Как распорядился? Знает бог, кому давать фарт. А ты молодец. Молодец, что охотник. Изюбря подвалить или сохатого. Тоже надо иметь фарт. Сейчас и за золото сохатинки не поешь. Извели. А мы с тобой проскочим. Я знаю, где еще водится сохатинка.

Чочуна понимал: ни за какой "сохатинкой" гуран не "проскочит" -- так, дразнит себя. В молодости гонялся за фартом -- не догнал, пошел внаймы. Завел лошадей -- железная дорога отобрала заработок. А теперь ему бог охотничка подослал -- сохатинки захотелось. И, конечно, раз у человека ружье -- к нему сохатый сам прибежит. Тунгуса, видите ли, на него не сыскалось...

"А ты бы нашел свой фарт?" -- вдруг жестко спросил себя Чочуна. Даже перехватило дыхание. И сердце дернулось, будто тесно ему в груди. "Нашел бы! Нашел!" -- закричало все в Чочуне...

Глава 8

Рассказ старого гурана о необыкновенном человеке -- Бутине -- казался выдумкой. Якут никак не мог поверить, что один человек может владеть пятьюдесятью приисками, пароходами, заводами! Конечно, если человек добрый, он сделает людям доброе. Это еще как-то воспринималось якутом. Но чтобы иметь столько денег, чтобы строить школы за здорово живешь! Откуда такие деньги берутся? Золото! Из земли. Значит, здешняя земля настолько богата? Конечно, сотни и сотни людей, подобных Гурулеву, гнут спины на бутиных. Но почему Гурулев не стал Бутиным? Своего тунгуса не дождался... Хе-хе!

Да, рассказу старого гурана о неслыханно богатом человеке Бутине трудно поверить. Но Чочуна был прямо-таки потрясен, когда своими глазами увидел: гуран говорил правду.

На другой день Чочуна оказался в новом городе. Сперва он увидел дом, собранный из толстых сосновых бревен. Внимательно осматривая этот необычно большой дом, Чочуна обнаружил, что он рублен. Топором, без пилы. И удивился: сколько усилий было затрачено на один этот дом! А в обширном дворе ряд к ряду стояли большие амбары, тоже рубленные из соснового долготья. В Нельме дом самого зажиточного якута куда меньше, чем любой из этих амбаров. Значит, очень богат хозяин рубленого дома, коль для хранения его добра потребовалась целая деревня огромных амбаров!

А дальше, за просторной площадью, глазам Чочуны предстали сказочные белые дома. Казалось, сооружены из морской пены -- настолько воздушны и легки.

Чочуна и понятия не имел об архитектуре, и, если бы кто-нибудь сейчас сказал, что перед ним образец мавританского стиля, это абсолютно ни о чем не сказало бы. "Какая надобность тратить столько сил лишь на то, чтобы сделать дом невероятно красивым? Ведь от дома и требуется, чтобы был он теплым, укрывал от дождя и ветра, сохранял от морозов..."

Уже догадываясь, кому принадлежит дом, Чочуна все же спросил у прохожего:

-- Бутина дом?

Получив утвердительный ответ, Чочуна подумал еще: "Зачем одному такой большой дом?"

Чочуна, недоумевая и восхищаясь, еще долго крутился вокруг бутинского дома. И отошел лишь тогда, когда почувствовал, как под ложечкой тягуче засосало. Чочуна обошел площадь, вышел к белокаменному гостиному ряду. Но и тут, прежде чем оглядеть торговцев, некоторое время стоял перед домами, теперь уже деревянными, любуясь сложной и топкой резьбой. "Однако, на украшения затратили трудов и времени больше, чем на сам дом", -- подумал Чочуна.

Под ложечкой безжалостно сосало. А у Чочуны в кармане не было ни гроша. В гостином же ряду бойко торговали мясом. Голод и вид парного мяса придали ему решительности.

Нашел на вид здорового, похожего на быка, мужика, который часто и тяжело отдувался. "Наверно, сердце", -- подумал Чочуна. Подошел кстати: мужик стаскивал с телеги большие, в треть туши, куски мяса, кряхтел, возясь с тяжелой ношей.

-- Дай подсоблю, -- предложил Чочуна и, не дожидаясь ответа, широко ухватился за самую большую часть. Тяжеленный огузок крупного быка въехал за прилавок. Вслед за ним и другие части быка уместились на деревянных плахах.

Чочуна взялся за топор с широченным плоским лезвием. И не успел торговец еще и подумать, как распорядиться -- Чочуна бросил на прилавок несколько аккуратно отрубленных кусков.

-- Ты торгуй, торгуй, -- сказал Чочуна, так и не дав хозяину опомниться.

Очередь, действительно, собралась. Мясник еще раз оценивающе посмотрел на работу откуда-то взявшегося помощника, удовлетворенно хмыкнул и стал за весы.

Торговля шла бойко -- на парное мясо был большой спрос. Очередь все росла и росла. Через каких-то полтора часа была распродана вся задняя часть. Мясник клал деньги в карман, а когда карман наполнялся, сгребал их крупной ладонью, совал в мешок, который лежал у ног.

Вот распродана и передняя часть. Чочуна накидал на прилавок горку нарубленного мяса, выпрямил натруженную спину, бросил рядом с горкой кусок грудины и сказал:

-- Это мне за работу. Я отойду на минуту, покурю.

-- Иди, иди, друг, -- добродушно сказал мясник, кивая головой в знак согласия.

Чочуна постоял секунду-другую за спиной мясника, вытирая руки о мешковину...

Мясник видел, как тает горка нарубленного мяса, ощущал, как набухает правый боковой карман, и, раза два пройдя глазами по небольшому куску грудины, удовлетворенно думал: "Я ждал, что попросит куда больше. А он -- всего лишь кусок".

Карман оттопырился, и мясник схватил кучу денег, нагнулся и, не глядя под ноги, привычно пошарил свободной рукой. Рука прошла по доскам пола, коснулась носка сапога, дальше опять ощутила голый пол. Глянул вниз -- мешка не было. Обернулся вокруг -- мешка с деньгами не было. От неожиданности разжал руку, деньги посыпались на пол. Тяжело дыша, пробежал мимо других торговцев. Над рядами пронесся панический крик: "А-а-а! А-а-а! Огра-били!"

Глава 9

Никогда Чочуна не имел столько денег. Он приоделся в городское и выглядел щеголем. Уже не первый вечер Чочуна проводил в прокуренном грязном кабаке, где вдоволь было водки, китайского листового табака, жареного мяса, малосоленого омуля и крепкосоленого мата. Мат и табак -- они поначалу заставляли юношу из якутской тайги воротить нос. Но вскоре Чочуна перестал отворачиваться, хотя и не пристрастился ни к куреву, ни к мату. Водку пил с заметным удовольствием. И заедал мясом. А мясо -- какой же якут без мяса!

Чочуна подходил к хозяину кабака и небрежно кивал: "Грудинку! В долгу не останусь". "В долгу не останусь" -- эти слова он слышал здесь же в кабаке от кого-то. Слова понравились -- они имели магическую силу. И, действительно, на столе у якута появлялась дымящаяся хрящеватая, сочная грудинка. Якут поедал ее, запивал водкой, на глазах добрел и кидал на стол деньги, не считая.

Как-то вечером в кабак вошли двое русских, по одежде скорее из деревни: рубахи навыпуск, перепоясаны, на ногах у одного яловые сапоги, у другого стоптанные башмаки. Тот, что в сапогах, был постарше и держался независимо. Сели они за соседний стол.

И Чочуна заметил вдруг: глядят в его сторону, переговариваются, произносят незнакомое слово:

-- Хунхузик! Хунхузик!

Чочуна насторожился. Кто они? О чем говорят? Двое их, но не крепкие. В случае чего, справится.

Вошедшие заказали водку. Тот, что помоложе, настойчиво разглядывал якута и приговаривал: "Хунхузик, хунхузик". А Чочуна мысленно решил: "Только подойди. Я покажу тебе "хунхузик"!"

Парень встал из-за стола, слегка пошатываясь, подошел к Чочуне, уперся обеими руками в стол и, покачиваясь вперед-назад, сказал:

-- Ты хунхуз?

По тому, как он держался, Чочуна понял: нет у него злых намерений. Скорее любопытство.

-- Что? -- не понял якут.

-- Ты хунхуз?

-- Не понимаю.

Парень помолчал. Потом снова задал вопрос:

-- Ты китаец?

-- Нет, не китаец. Якут.

Старший, услышав это, заинтересовался, обернулся, всмотрелся внимательно в лицо Чочуны и, словно узнав знакомого, вскинулся:

-- Якут? Откуда? -- Подошел быстрым шагом, положил руку на плечо. -- Я был в Якутии. На заработки ходил. Сплавлял лес на Лене.

Незнакомцы оказались из какой-то деревни в тридцати верстах от Нерчинска. Старшего звали Нилом, того, что помоложе, -- Гришей.

Допоздна сидели тогда они втроем, пили водку и оживленно беседовали.

Чочуна с легкостью согласился принять участие в деле. Если решение ограбить мясника пришло нежданно-негаданно, то сейчас он знал, на что идет.

На днях в гиблом таежном месте группа хунхузов напала на обоз с золотом, который шел из Иркутска в Нерчинск. Хунхузы выскочили из кустов с обеих сторон дороги. Зарезали стрелка и возницу, разграбили средний воз, унесли на плечах драгоценный груз. Охранка забеспокоилась, когда кусты уже сомкнулись за спинами грабителей.

-- Такая у нас, у здешних, исстари ведется забава: хунхузы грабят обозы, а мы охотимся за хунхузами. Голого хунхуза бить -- что толку? А вот когда он с золотом... -- и Нил потирает темные потрескавшиеся руки. -- Я уже ходил. И не раз. Но мне все не фартит.

Нил и Гриша приехали в Нерчинск за оружием. И, если бы не встретили Чочуну, неизвестно, как бы дальше пошли события: купить ружье оказалось делом не легким.

По расчетам Нила, хунхузы, рассыпавшиеся после ограбления по тайге и пробирающиеся к югу, со дня на день должны переходить степь. Нил почти наверняка знал, что они предпочтут идти пешком и в основном ночью.

Нил привел Гришу и Чочуну к невысокой холмистой гряде с большими островками рощиц.

-- Здесь будем ждать.

Первые сутки оказались безрезультатными. Чочуна уже стал терять терпение. Но утром, когда степные птицы, еще полусонные, только-только начинали лениво перекликаться, зоркие глаза охотника засекли на фоне знойно-оранжевого небосвода две далекие, до пояса скрытые в темной траве, фигуры. Чочуна растолкал своих спутников.

Решено было обойти стороной, выйти вперед и поджидать в одном из березовых колков.

В том, что это хунхузы, сомнений не было, никакая нужда не заставит местных выйти ночью в степь, где так часто пошаливает бродячий люд. К тому же они обычно едут на лошадях.

Трое затаились в густой траве на краю колка. Чочуна чуть впереди с берданкой, Нил и Гриша с ножами наготове.

Солнце еще не поднялось, но даль уже хорошо просматривалась. Из жиденькой рощицы вышли двое и направились точно туда, где поджидала засада. Чочуна подумал: "Словно волки, прячутся. От куста к кусту, от холмика к холмику, где удастся -- оврагами. Так можно далеко уйти. А Нил знал, где ждать. Молодец".

-- Слушай, Чочуна, -- жарко прошептал Нил. -- Ты фартовый. Вышел -- и сразу! А я сколько хожу и вот первый раз...

Чочуна пожал плечами:

-- А может, это не хунхузы...

-- Кто же, как не хунхузы! -- Нил не сомневался.

У обоих в руках палки -- так удобнее в долгом пути. За спинами -- котомки. У заднего через плечо перекинуто ружье.

Уже можно разглядеть и лица. Первый с обычной для маньчжур редкой бороденкой, сухой и поджарый. Второй совсем молодой. Оба заметно утомлены. Идут не скоро, молча.

Нил толкнул Чочуну. Тот весь сжался. Пусть подойдут ближе -- они ведь спят на ходу. Пусть подойдут. Нужно прыгнуть, связать им руки и осмотреть котомки. Вдруг убьешь -- а в котомках ничего. Зачем зря убивать человека?

Нил еще раз толкнул Чочуну и прошипел:

-- Стреляй!

Чочуна не стрелял. Он прижался к земле, слился с нею. Хунхузы прошли совсем близко, ничего не подозревая, "В спину будет стрелять", -- решил Нил. Но Чочуна не стрелял. Он неслышно поднялся. Трех прыжков ему хватило, чтобы догнать старшего, вырвать болтавшийся на правом боку нож.

Чочуна повалил жертву, быстро отобрал ружье...



Продолжение следует...


Отредактировано Дмитрич (20/03/16 05:59 PM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1113580 - 26/03/16 02:58 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Ай не хорошо Дмитрич! Давай дальше про Чучуну, пожалуйста пожалуйста... smile
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1114131 - 28/03/16 11:35 AM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Ай не хорошо Дмитрич! Давай дальше про Чучуну, пожалуйста пожалуйста... smile


Был в коротком вело путешествии с женой и ее сестрой вдоль Некара (приток Рейна)... За 4 дня прокатили более 200 км, было интересно... Террасы по берегам - это виноградники, построенные еще римлянами...



Моя страничка


Нил опередил Гришу, первым достал молодого хунхуза, поймал за котомку. Тот, не оборачиваясь, занес руку назад-вверх. Нил вдруг странно согнулся, покачался какое-то время и молча повалился на бок. Гриша стоял в нерешительности. Молодой хунхуз стремглав кинулся в сторону, к деревьям. Чочуна крикнул:

-- Догоняй!

Но Гриша не сдвинулся с места. Чочуна бросил ему берданку. Тот поймал ружье на лету, побежал.

Эх, Нил, Нил! Неудачник ты. Как же мог так оплошать? Ведь знал, что это золото так просто не отдадут. Неудачник ты.

Не-у-дач-ник не-у-дач-ник не-у-дач-ник, -- стучали колеса поезда. Чочуна думал о смерти Нила. Но жалости не было. Наоборот, радость переполняла его, вырывалась наружу.

-- Чтой-то ты такой радостный? К невесте, что ли, едешь? -- спросила сидевшая напротив старушка в черном платке.

-- Да, да к невесте, -- не задумываясь, соврал Чочуна.

-- То-то и видать.

Нил сам виноват. Жадность ослепила тебя, Нил. Себя вини. А Гриша Как он сейчас?

Гриша бежал не долго. Выстрелил. Не попал, конечно. А в ружье-то был всего один патрон. Хунхузик запетлял между деревьями. Гриша не рискнул бежать дальше. Струсил, что ли? А может быть, подумал, что золота хватит на всех.

Чочуна перерыл всю котомку. На самом дне лежал круглый и узкий, как колбаса, мешочек из серой прочной материи. Чочуна торопливо испорол ножом уголок -- в траву высыпались мелкие кусочки золота. Золотые зернышки были тяжелые, а поверхность их на ощупь казалась текучей и мягкой -- то ли руки запотели, то ли в самом деле золото на ощупь мягкое.

Чочуна оторвал тесемку -- перетянул надрезанный уголок. И тут почувствовал на себе взгляд. Вскинул голову -- Гриша смотрел в упор, ожидающе.

-- Это твое, -- сказал Чочуна, указав в траву, где поблескивала маленькая горка металла.

-- Еще давай, -- потребовал Гриша. -- Мне и Нилу.

Чочуна перехватил мешочек посредине и стал мелко трясти. Золото стекало струйкой.

Чочуна глянул на Нила -- тот лежал скорчившись и тихо стонал. Чочуна отсыпал треть мешочка, быстро перевязал, бросил в котомку.

-- Хватит тебе на всю жизнь. Вот тебе ружье, -- он протянул ружье хунхуза, но тут же одумался. Винчестер. Чочуна понимал толк в ружьях. Американские ружья пользовались самым большим спросом у охотников. Не отдавать же! Чочуна еще раз окинул оценивающим взглядом винчестер, положил на траву, придавил коленом. -- Возьмешь берданку. Тоже хорошо бьет.

Чочуна полез в карман, нащупал патроны. Гриша молча наблюдал за ним. И, угадав в этом взгляде что-то, Чочуна спрятал патроны. Поспешно закинул котомку за спину, схватил винчестер, рывком поднялся и шагнул в степь.

-- Патроны! -- Гриша подался было вслед за Чочуной, но наткнулся на дуло винчестера...

Он отшатнулся и заплакал. Наклонился над Нилом, попытался было раздеть его, но подкосились ноги, и, упав на плечо своего старшего товарища, он заголосил горько и безысходно. Чочуна, кажется, впервые ощутил в сердце щемящую жалость. Он постоял в нерешительности. И тут увидел, как старик хунхуз, воспользовавшись тем, что его забыли, перекатился по траве, сумел подняться и рванул в открытую степь. Старик бежал странно и смешно: руки связаны за спиной, ноги высоко вскидываются и при этом колени углом выпирают далеко вперед. Чочуна усмехнулся.

Не-у-дач-ник Не-у-дач-ник Поезд, оказывается, бежит быстро. И, главное, не устает

Глава 10

Чочуна поездом добрался до Сретенска, а оттуда пароходом спустился в Хабаровск. Около года болтался там. Для начала приоделся во все лучшее, что смог достать в городе. Потом покрыл золотом все зубы. Купил у ювелира бриллиантовый перстень и золотые часы с цепочкой. Среди хабаровских мещан Чочуна прослыл наследником якутского князя. Он не знал, кто пустил такой слух, но эта версия льстила. И когда Чочуна увидел, что его серый мешочек порядком опустел, подался вниз по Амуру -- в Николаевск, в город, который славился обилием предпринимателей, промышленников и всякого делового люда.

Уже на второй день после его приезда в городе стали поговаривать, что объявился здесь сын якутского князя, богатый, весь в золоте и бриллиантах.

Теперь Чочуна знал: надо драться, как волк, только так добьешься своего. Гнуть спину, как дядя Сапрон -- угробишь себя. Идти со знаменем против царя -- убьют. Жаждать счастья, но согнуться перед неудачами, как Гурулев -- останешься ни с чем. Нил -- вот был человек! Или отец. Но он дурак -- время сейчас другое, а он все кнутом размахивает

Вскоре Чочуна познакомился с богатым рыбопромышленником Никифором Трошкиным, которому принадлежал большой засольный цех под оцинкованной железной крышей, полтора десятка смоленых кунгасов и два паровых катера. Жилой дом из красного кирпича и производственные помещения располагались удобно, на высоком берегу.

Трошкин имел на лимане заездок длиною в полтора километра. Этот гигантский забор-ловушка, построенный нивхами на путях рунного хода кеты, каждую осень приносил владельцу сотни тысяч пудов знаменитой серебрянки [Так называли кету, которая еще не вошла из моря в реки. В реках, пресной воде, кета теряет "морской", серебристый цвет, становится бурой и теряет вкусовые качества.], специальный посол которой хранился в строгой тайне. Рыба эта завоевала магазины и рестораны Николаевска, Хабаровска и Владивостока, проникла в Пекин и Токио. У Трошкина много конкурентов. Но и работники у него -- нивхи и ульчи -- самые дешевые. К тому же у Трошкина на Амурском лимане и на Сахалине "свои люди", предприниматели калибром поменьше. Не имея сил для успешной борьбы, они служили "Бате" -- так величали Трошкина на обширном Амуро-Охотском побережье.

Чочуна прожил в Николаевске лето и начало осени. Желание испытать себя в большом деле держало его на привязи. Но серьезность предприятия заставляла быть осмотрительным. К тому же его сердце таежника не лежит к морским туманам и соленой мороси.

И тут подоспела новая встреча, которая решила вопрос, как быть. К Бате приехал с Сахалина его зять Тимоша Пупок с братом Иваном. Привезли больше ста пудов дорогостоящих жирных кетовых брюшков -- "пупки". Изумлению якута не было границ: сколько же нужно пропустить через руки рыбы, чтобы получить столько брюшков!

За бутылью водки Чочуна спросил:

-- А саму рыбу куда девал-то?

Тимоша, довольный произведенным впечатлением, бросил небрежно:

-- Куда? Да гилякам и их собакам.

-- Собакам?! Такую рыбу и -- собакам?

Потом Тимоша рассказывал, что местные жители промышляют соболя и кочуют со своими стадами оленей.

-- Тунгусы ловко берут зверя. Гоняют на оленях, а собаки ихние давят соболей, как кошек, -- только поспевай сдирать шкурки! Нонче весной привозил четыреста! Больше бы мог, да там другие балуются, ездят по стойбищам.

"Этого я уже знаю: ловит рыбу и скупает соболей. Только чем же он больше занимается: рыбой или пушниной? И кто эти "другие"?" -- в голове Чочуны возникали новые планы.

-- Как же другие смеют тебе мешать? -- вкрадчиво спросил Чочуна. -- Ты большой хозяин. Большой хозяин большой земли.

Тимоша покрутил головой.

-- Хозяин Я хозяин?! То-то и оно, что земля большая. Пока я езжу по своему берегу, на другом Иванов или еще кто всех гиляков обдерет. А по Тыми я не поднимаюсь -- только морем хожу. Пробовал один раз. Шхуна добралась до середины -- там перекаты пошли. А гиляк и в верховьях живет.

"Ясно", -- мысленно подытожил Чочуна разговор с Тимошей.

Батя молчал. Видно, беседа якута с Пупком его совсем не интересовала. Он молча пил водку, крупно ходили челюсти, хрустел, грызя малосольную кетовую голову. В конце трапезы сказал лишь:

-- Ты там смотри, Тимоша, чтоб гиляк рыбу не оставлял у себя.

-- Отучили их, Батя, отучили.

-- Все равно смотри.

Тимоша прихватил на Сахалин Чочуну. Так, "для огляда". Он, конечно, и помыслить не мог, кого привез в свои исконные, как полагал до сих пор, владения.

Чочуна накупил в Николаевске водки, чаю, табаку, сахару, охотничьего снаряжения и четыре новых берданы.

Глава 11

По пути домой Тимоша останавливался в нивхских стойбищах, раздавал муку и спички, сатин и водку, чай и бусы, иголки и металлическую посуду, табак и разноцветные нитки. Взамен нивхи запасут рыбу в бочках, которые Тимоша развез еще в начале сезона. Те жирные брюшки, что сейчас в складе у Бати, от летней кеты. Через полмесяца Тимоша обойдет стойбища, заберет набитые рыбой бочки, раздаст пустые. Нивху соленая кета редко требуется. Он вялит рыбу. Режет на тонкие слои и вялит. Юкола называется. А пресную юколу из русских мало кто приучен есть. Так что гиляку, чтобы иметь выгоду, приходится солить. Гиляк же не умеет делать тару. И всю рыбу он солит в Тимошкиных бочках. Правда, надо быть начеку, а то гиляк тоже пошел ушлый: насолит бочку и, если вовремя не забрать, отдаст на сторону. А потом опять принимается солить и не всегда успевает наполнить -- кета не стоит в заливе, уходит в реки.

Тимоша родился на острове в семье ссыльного каторжника из Воронежской губернии. Каторжник отбыл срок, по вернуться на родину денег не было. Так и прижился здесь. С великими муками раскорчевал участок, смастерил деревянную соху и пахал землю -- на удивление нивхам, которые и слышать не слыхивали о таком занятии. Северная земля хотя и скудна, но давала кое-какой урожай картофеля и ржи. Отец Тимоши понял: не прокормиться здесь земледелием. Два сезона он ловил кету и, засолив, возил в Николаевск. Потом сообразил, что лучше заготовлять не саму рыбу, а икру и жирную брюшину, или "пупок", как говорят на Амурском лимане. Бочка жирного "пупка" во много раз дороже, чем бочка цельной рыбы. К тому времени, когда Тимоша стал хозяином, отец оставил ему добротную пятистенную избу с баней, две коровы, две лошади, свинью с поросятами и трех нахлебников.

Настоящую фамилию ссыльного крестьянина помнили разве только старики. В рунный ход кеты русский обычно ходил по стойбищам и за чарку водки уговаривал добродушных и отзывчивых нивхов подарить ему "всего лишь малость -- кетовые пупки". Так и прозвали его Пупком. Кличка закрепилась за бывшим каторжником и перешла к его семье.

Тимоша перенял от отца русское трудолюбие, непоспешную практичность. Восемнадцати лет женился на дочери николаевского промышленника. Когда отец отдал богу душу, он имел двух своих едоков, да принял по наследству еще трех отцовых. Став хозяином пятистенной избы, Тимоша с оглядом на будущее стал строить рядом другую пятистенку. Два лета ставил вместе с братьями. А когда достроил, женил второго брата, Ивана. Женил на дочери нефтепромышленника. Думал Тимоша таким образом породниться с богатыми и влиятельными людьми края. Но нефтепромышленник-одиночка прогорел и неизвестно куда сгинул. Осталась лишь его красивая дородная дочь -- жена Ивана.

А Иван немногое перенял от отца. Хотя был здоров и силен, к делу мало интереса проявлял. И был у старшего брата на подхвате. Серьезных дел Тимоша не доверял ему. Только и знал Иван, что липнул к своей красивой и пышной Федосье. Чтобы хоть как-то брат участвовал в нескончаемых заботах о семье, оставленной покойным отцом и народившейся после, Тимоша препроводил в его избу младшую сестру.

Младший брат, Прокопий, в отличие от Ивана, пошел в старшего. Окрепнув, затевал с гиляками дальние поездки, бил нерпу, ловил кету. И был крепким помощником Не успел развернуться Прокопий Погиб в шторм вместе с гиляками С той поры Тимоша стал жалеть своих близких. Ведь они одни в этом проклятом краю.

А где-то далеко-далеко за морем, за бескрайней глухой Сибирью, о которой он знал лишь по каторжанским песням и воспринимал не иначе как огромную бесконечную тайгу, там, в дальней дали, есть и его земля, его родина. И всегда "родина" появлялась в воображении так: тайга -- Сибирь глухая и жуткая где-то кончалась, а за нею открывалась необычная земля. Там тоже есть леса, но леса светлые, веселые. И не бесконечны они, леса -- островками. Земля покрыта хлебами и тяжелыми, увесистыми колосьями. А над ними в мареве знойного воздуха плывут русские бабы и девицы. Плывут в расшитых сарафанах и кофтах. В руках у них -- серпы. Поют женщины раздольные песни. И все наклоняются, наклоняются -- режут серпами богатые хлеба. А над головами, повязанными цветастыми платками, редкие белые облака. И текут из небесной глуби звенящими струями тучные пучки солнечных лучей

Глава 12

Ыкилак поворачивал голову, ловил в прибрежном лесу нечастые просветы, всматривался пристально, не завьется ли струйка дыма, не прорвется ли лай собаки -- ведь за двумя поворотами реки стойбище невесты. И, хотя не уговаривались, придется ли погостить у ахмалков и сколько уйдет на это и времени и подарков, -- Ыкилак с радостным нетерпением ждал последнего между двумя таежными стойбищами поворота.

Там, где ожидался фарватер, буруны вспороли реку и сквозь пенистые струи проглядывала каменистая мель.

-- Приставай! -- крикнул отец, ехавший чуть позади.

Наукун ловко сработал рулевым веслом. Лодка прижалась к прибрежному ивняку.

"Зачем?" -- хотел было спросить Ыкилак, но спохватился: отец велел, значит, надо.

-- Чай будем пить, -- сказал Касказик.

-- До наших ахмалков всего два поворота, -- просительно вымолвил Ыкилак.

Наукун повернулся к брату спиной, достал из лодки топор, принялся усердно рубить сухостойную лиственницу. А когда стемнело и отдельные серые стволы берез слились с черным лиственничным лесом, три лодки -- две спаренные, одна чуть позади -- неслышно проскользнули по черной воде мимо стойбища ахмалков. Старейший Кевон решил не показываться сейчас им на глаза -- не время, явится зимой с богатым выкупом. А сейчас ждут другие дела, не менее важные, чем женитьба: нужно навсегда наладить мир с людьми рода Нгаксвонгов. Навсегда...

Глава 13


Дорога, она всегда клонит к раздумьям. Думы приходят не только к тем, кто в дороге. Думы охватывают и тех, кто пожелал им удачного пути.

Век нивхской женщины короток. Сорок затяжных, буранистых, голодных зим-близнецов, сорок горячих от работы лет-близнецов, до десятка мучительных родов -- и к женщине обращаются "мамхать" -- старуха.

Она стояла с непокрытой головой, маленькая Талгук, мать быстроногого юноши Ыкилака и жена седовласого, крепкого, как пень от недавно срубленной лиственницы, Касказика.

Когда Талгук привели в род Кевонгов, чтобы сделать женой удачливого добытчика, крепконогого Касказика, род этот занимал стойбище на берегу нерестовой реки. И еще их мужчины жили на лагунах Пила-Керкк -- Большого моря [Нивхское название Охотского моря.].

Ее сватали несколько родов. Каждый сторожил время, когда можно будет ее забрать. А люди из далекого стойбища Нгакс-во, что на берегу туманного моря, пытались увезти ее еще маленькой девочкой. Но отец не дал им сделать это. Пусть дочь доживет в его то-рафе до своей поры, а к тому времени ымхи соберут выкуп

В то лето ей исполнилось тридцать три ань [Раньше нивхи вели летоисчисление по временам года. Ань означал зиму или лето. Год равнялся двум ань. Сейчас летоисчисление унифицировано: ань приравнен к году. В романе ань дается в старом значении.]. Было тогда много водки, но еще больше крови

Люди из Нгакс-во поднялись вверх по Тыми на двух долбленых лодках. И по сей день перед глазами Талгук -- груда собольих шкур и горностая, богатая шапка из лисьих лапок старейшему рода и нерпичьи шкуры -- на одежду и торбаза, белая кожа морского льва -- на подошву для торбазов и шкуры морского котика, сало свежее и топленое, штуки синего китайского ситца, айнский чугунный котел, топор, шомпольное ружье И водка. Водки на два дня повальной пьянки. Да, был могуществен род людей Нгакс-во, что живут на холодном берегу моря.

Но раньше этих людей приезжали седовласые сваты с верховьев Тыми. Отец согласился тогда отдать Талгук в род Кевонгов. Дело задерживалось из-за выкупа, который дружно собирали ымхи -- люди рода зятей. К зиме Талгук должна была переехать в верховья Тыми.

Пока Кевонги собирали выкуп, нагрянули люди с морского побережья. Сучок-дед, как звали отца Талгук, сперва отказался разговаривать с приезжими -- боялся нарушить слово, данное Кевонгам. На второй день беспробудной пьянки сам Сучок-дед полез к гостям с мокрыми губами.

Талгук почувствовала себя созревшей еще за две зимы до того, как приезжали сваты. Она поначалу перепугалась, не зная, что с ней, прибежала к матери. Та долго и терпеливо объясняла дочери

В ту зиму что ни день Талгук не узнавала себя. Она тайно, когда нет других глаз, прикасалась к груди, которая, незаметная прежде, теперь быстро наливалась. Плечи, бедра округлились. Вокруг перешептывались: "Дочь Сучка созрела, спеет большая выпивка".

Талгук не представляла себя в роли жены. Но уже тогда внушала себе, что будет старательной, расторопной хозяйкой -- ведь таких ценят. И еще она ощущала в себе какую-то новую силу. Эта сила по ночам не давала спать. При встрече с мужчинами девушка не смотрела им в глаза: а вдруг догадаются Иногда ловила себя на мысли: скорей бы.

И когда пьяный отец сказал, что она жена человека из Нгакс-во, Талгук безропотно смирилась. Она никогда не перечила старшим, отцу -- тем более. Отец сказал -- значит, так надо.

Все стойбище, горланя, вышло провожать отъезжающих. Мужчины скользили на прибрежной глине, валялись в ней и хрипло орали:

-- Охо-хо, наш любимый зять! Охо-хо!

А "наш любимый зять" -- криволицый, зим двадцати от роду. Кто-то из приехавших с ним проговорился: этот жених однажды пытался увести чью-то жену. Но нарвался на мужа, и тот прошелся по его лицу тяжелым остолом [Остол -- тормоз, используемый при езде на нартах. Древко делается из прочной древесины (береза, дуб), наконечник -- металлический.]. Жених долго лежал без памяти, но каким-то чудом выжил

В полдень обе лодки пристали на отдых. Выбрали красивый галечный мыс, развели костер. Снова пили. А потом пьяный жених увел невесту в наскоро срубленный из ивняка шалаш.

Талгук оцепенела от страха, когда он полез к ней грубо. Была боль. Страшная раздирающая боль.

Она не помнит, сколько он терзал. Но вдруг услышала вопль:

-- Вот он! Вот он!

А рядом кто-то истошно кричал:

-- Нашли вора-росомаху! Нашли! Бей его! Бей!

В шалаш заглядывал человек. В руках -- копье. Но в тесноте действовать копьем несподручно. И человек, пригнувшись, прыгнул на криволицего. Тот ударил его ногой. Человек, падая, выдавил стену шалаша. Криволицый вскочил и сам перешел в нападение. Он кинулся на лежащего противника, но наткнулся на мощный удар обеими ногами. Прутяной шалаш разлетелся в стороны. Тускло сверкнули лезвия узких охотничьих ножей. Противники сцепились, сопя и рыча и быстро-быстро орудуя ножами. Кто-то ойкнул, протяжно застонал. С земли поднялся криволицый -- из бока хлестала кровь. Пошатываясь, он побежал к лодке. Трава от шалаша до реки покрылась кровью. И тут копье, брошенное чьей-то точной рукой, проткнуло ему спину между лопаток. Криволицый повалился в реку. И вода стала тоже красной. Может быть, река была красной еще от вечерней зари, полыхавшей в полнеба. Но хищные рыбы, почуяв кровь, суетливо всплескивали у пустой лодки.

У разбросанного шалаша мучительно пытался приподняться человек. Он встал на четвереньки, при этом голова с толстой косой волочилась по земле. Приподнимался, руки его подламывались, и, скрежеща зубами, он вновь и вновь падал лицом в траву.

Сородичи криволицего, не ждавшие нападения, разбежались в панике. Когда они собрались с духом и вернулись к потухающему костру, по следам прочитали, что сталось с криволицым. Одна лодка стояла на месте. В ней ничего не тронуто. Вторую, окровавленную, прибило к поваленному дереву.

Талгук не успела узнать имени мужа. И не знала, кто такие -- напавшие. Она послушно позволила посадить себя в лодку, где с шестом стояли двое плечистых молодых мужчин, а на корме, тоже с шестом, -- пожилой. Талгук села посреди лодки. Рядом с нею отталкивался шестом охотник, очень похожий на того, кто сидел на корме. "Наверно, отец и сын", -- подумала тогда Талгук. Раненого везли во второй лодке.

За большим поворотом пожилой обратился к тому, кто на носу:

-- Нгафкка [Нгафкка -- форма обращения. Буквально: товарищ, приятель, друг.], пристанем к берегу, узнаем, что с аки [Нивхи обычно не называют старшего по имени. К нему обращаются: отец того-то или старший брат того-то.] Касказика.

И Талгук поняла. Пожилой -- отец. С ним два сына. Один из них по имени Касказик -- младший. Он стоит рядом с Талгук и, усердно отталкиваясь шестом, ведет лодку против течения. Второй сын, старший, -- это тот, кто ранен. Касказику помогает, по-видимому, ымхи -- человек из рода зятей. Те двое, что в лодке, скорее всего тоже ымхи.

Ахмалки -- люди рода тестей -- часто распоряжаются мужчинами рода зятей, особенно когда то или иное дело требует много людей. Ымхи добросовестно выполняют требования людей рода тестей -- так было всегда.

Только в своем стойбище, куда приехали утром следующего дня, Талгук узнала, что новым ее мужем будет кто-то из братьев рода Кевонгов.

Сучок-дед лежал пьяный. Увидев чужих людей, и одного из них -- окровавленного, он мигом протрезвел. На дочь не обратил внимания, будто никто ее не увозил.

В тот день здешний шаман сказал: все три рода -- род Сучка, род Кевонгов и люди стойбища Нгакс-во совершили тяжкий грех. Сучок-дед нарушил обычай, отдав другим просватанную дочь. Люди Нгакс-во -- воры: напоили Сучка и забрали у пьяного дочь. А Кевонги пролили свою и чужую кровь. Курнг -- всевышний дух -- не простит.

Через два дня Кевонги добрались до родного стойбища. Свадьбы не было. Но были похороны

Талгук тихо вошла в новый род, стала хозяйкой. Как бы ни был велик улов, летнее солнце не успевало попортить ни одной рыбешки -- так проворно нарезали юколу маленькие руки. И еще она следила за очагом. И рожала Старшая дочь рано научилась держать тонкий длинный нож. С нею было легко, с Иньгит

Талгук позволила сейчас себе много. Она обычно с утра до ночи бывает занята делами, большими или малыми, но всегда нужными, а сейчас она стояла тихо у то-рафа, и вот уж можно было бы выкурить целую трубку листового маньчжурского табака -- так долго стоит она, ничего не делая. И смотрит куда-то в сторону и ничего не видит, вся в том далеком времени, когда ее увез к себе крепконогий Касказик

Первым ребенком ее была дочь. Старые бабки, которые сидели у входа сооруженного по случаю родов шалаша, охраняя роженицу от вездесущих злых духов, приняли младенца и принесли весть в стойбище. Касказик не проявил при этом никаких чувств, будто ничего и не произошло. Талгук долго убивалась, будто она повинна в том, что не принесла продолжателя рода Кевонгов. Будто она обманщица, на которую с укором и презрением смотрит весь мир.

Много месяцев суровый муж не подпускал к себе жену. Беспокойными ночами, замучив себя до смерти, Талгук умоляла мужа, чтобы он взял еще одну жену -- может быть, с нею придет к нему счастье

Как-то ночью, когда на очаге жарко вспыхивали крупные угли от догоравших лиственничных дров, суровый Касказик молча лежал без одеяла на оленьих шкурах. Талгук, справившись уже с хлопотами, разделась, по-рыбьи, изогнувшись, прильнула к его крепкому мускулистому телу и, лаская нежно и преданно, умоляюще сказала: "Милый, я принесу тебе сына, поверь мне. Так будет. А девочка -- это хорошо. Она будет нянчить своих братьев. Девочка, она быстро подрастет, моя помощница".

И по сей день Талгук не знает, что возымело тогда действие. Чтобы ласка и нежность жены взяли свое, Талгук никогда не позволит себе так подумать: нельзя брать на себя много. Но и по сей день она помнит ту ночь, беспредельно обильную любовью. Касказик был неутомим. И она вновь и вновь загоралась желанием. Кажется, именно в ту ночь Талгук по-настоящему прозрела как женщина. Потом как-то стихла. Все дни, как и прежде, в нескончаемых домашних хлопотах. Но теперь она все делала тихо, неслышно, без резких движений.

Однажды Касказик вернулся из тайги, где после бурана переставлял ловушки, с устатку выпил горячего чая и едва дотянулся до лежанки, как захрапел. В ту ночь он видел прекрасный сон. Касказик ходко шел на широких охотничьих лыжах. Подбитые нерпой лыжи неслышно скользили по снегу. И вот он заметил: по распадку спускается какой-то небольшой зверек. Покажется меж кустов -- исчезнет, мелькнет между деревьями -- скроется. Касказик остановился, высматривая, куда же пойдет невиданный зверь. А тот спустился по распадку, свернул было в сторону, но увяз в глубоком снегу. Касказик подлетел, схватил зверя

Наутро он пришел к шаману, рассказал о сне. Шаман ответил: "Того, кто видел сон со зверем, ждет радость".

Касказик не стал мучить себя догадками. Вернулся домой и увидел: его жена продолжает лежать в постели. Неслыханный случай! Жена всегда вставала раньше мужа, и к тому времени, когда просыпался муж, очаг пылал костром и завтрак ждал хозяина. "Подойди ко мне", -- услышал Касказик голос жены. Обескураженный глава рода подчинился. Когда муж наклонился, Талгук обвила его шею руками, сказала на ухо шепотом: "У Иньгит будет брат". Касказик ликующе вскрикнул, перевел дыхание, порывисто обнял жену, да так, что та едва не задохнулась.

За одну неполную луну до рождения ребенка Касказик нарубил черемухи и настругал длинные ленты нау -- священные стружки. Собрав их в султанчики, обвязал у основания лыком, обмазал кончики стружек брусничным соком и повесил по углам то-рафа. Священные стружки должны передать Курнгу -- всевышнему духу -- просьбу Касказика. А у Касказика одна просьба: пусть родится продолжатель рода Кевонгов.

В середине лета, когда горбуша тысячными косяками устремилась на нерест, родился сын. О, крепконогий Касказик сразу стал почитаемым человеком. Он обменял у проезжего русского торговца шкуру соболя и перья орла на водку. Счастливый отец и удачливый добытчик щедро угощал соседей. И подтвердил этим свое имя -- имя доброго человека.

Младенец, еще безымянный, обычно покоился в берестяной зыбке, подвешенной за поперечину у потолка. Однажды, расшалившись, раскачался в своей зыбке. Нау, что висели у потолка, сорвались и, шурша, упали на ребенка. Касказик увидел в этом доброе предзнаменование, сказал: "Нау-куть" упали нау. Эти слова старейшего рода превратились в имя -- Наукун. Ребенок будет счастливым, решили в стойбище, и принесет счастье своему роду.

Глава 14

Прошло еще несколько ань. Иньгит научилась шить торбаза, накладывать заплаты. А Наукун бегал по мел." ководным ручьям и на перекатах бил горбушу костяной острогой. Рыбу он волочил по земле и с великим трудом добирался до то-рафа, а осилить-то надо было всего какую-то сотню шагов.

По Тыми за лето не раз проезжали разные люди: нивхи, лоча -- русские, маньчжуры. Разные причины заставляли их двинуться в нелегкие путешествия: одних -- торговля, других -- какие-то непонятные нивхам дела, третьих -- нужда навестить родственников.

Чаще других проезжали лоча. Они были самыми непонятными для нивхов. Маньчжур -- тот понятно зачем ездит: он торговец. И среди лоча встречались торговцы, военные и еще какие-то там с бумагами. Знали жители Ке-во: далеко в сторону полудня за хребтами на берегу моря в местечке Руй вооруженные саблями и ружьями лоча держат себе подобных, закованных в цепи. И зачем-то заставляют несчастных рушить горы, пробивать сквозь них отверстия такие большие, что могут пройти сразу десять человек. И еще слышали нивхи, что те, кто в цепях, иногда убегают из-под стражи и бродят по тайге и сопкам. Говорят, они страшнее медведей-шатунов.

Этих сбежавших нивхи звали "к'итьк". Никто из Кевонгов не видел этих людей и не знал, каковы они.

Но однажды они побывали в Ке-во.

Талгук не хотела, чтобы в памяти поднималось то, что тогда случилось, но память не подчинилась воле женщины. И голова налилась жаркой болью, пошла кругом. Талгук глотнула холодного воздуха. Еще раз глотнула. Голове немного полегчало, но опять прошлое всплыло в своих страшных подробностях.

Стояло знойное лето без дождей. Тайга накалилась и дышала жаркой духотой.

В тот день Касказик и два его брата Ненон и Лайргун на двух лодках поднялись выше стойбища и поставили сети -- наступало время хода горбуши.

Братья помогли поставить сети и вернулись в стойбище, чтобы починить вешала, а Касказик остался снимать улов. Талгук согрела чай и напоила братьев. Лайргун торопливо ел и не сводил глаз с Талгук. И даже несколько раз прикасался к руке жены старшего брата. Ненон, самый старший из братьев, напускал на себя безразличие, делая вид, что ничего не замечает. Несчастный Ненон был женат. Но чем-то прогневал Курнга -- всевышнего: жена родила сына и тут же ушла в Млы-во -- потустороннее селение. Ребенок ушел следом за матерью. И с тех пор Ненон остался холост. Еще до того, как Ненон потерял жену, в одну весну ушли в Млы-во старики -- отец и мать. И власть старейшего рода перешла к старшему брату. Но оставшийся без жены и ребенка Ненон предался горю. Жизнь стойбища его мало трогала. Теперь дела вертелись вокруг Касказика, у которого была семья.

Обычай запрещает старшему общаться с женами младших братьев. Зато младшим дает право на жен старших. Касказик знал, что в его отсутствие Лайргун спит с Талгук. Но не было случая, чтобы он проявил недовольство -- тут обычай на стороне Лайргуна.

Лайргун самый красивый из трех братьев. Он еще юноша, но уже в том возрасте, когда подобает его называть мужчиной.

Последний раз выдался случай дней двенадцать назад, когда Касказик поехал нарубить жердей. Талгук была во дворе -- варила собакам корм. Едва Касказик пересек середину реки, Лайргун, жадный до любви и всегда нетерпеливый, схватил возившуюся у костра Талгук и унес в то-раф.

И сегодня ему повезло. Когда поставили сети, Касказик обратился к Ненону:

-- Ака [Ака -- старший брат. Ака -- форма обращения к старшему брату.], я, однако, останусь. Если будет удача, сниму улов. Возвращайтесь домой.

Потом обернулся к притихшему в оживлении Лайргуну:

-- А ты сними рыбу с вешалов.

Это надо понимать так: Касказик просил старшего брата заняться юколой, но обычай не позволяет младшему повелевать старшим. Поэтому то, что нужно было сказать Ненону, было сказано младшему -- Лайргуну.

Лайргун был несказанно обрадован таким поворотом дела. Быстренько сел за весла и так сильно греб, поочередно занося весла далеко назад, что лодка скользила то вправо, то влево, грозя перевернуться.

Талгук знала своего мужа лучше, чем знали его родные братья. Он мог бы оставить Лайргуна сторожить сеть, а сам с Неноном заняться юколой. Но он, добрый и жалостливый, видел, как томится младший брат. Вот и отправил его в стойбище.

Лайргун уже кончал чаепитие и бросал ненавидящие взгляды на старшего брата, который в ленивой раздумчивости потягивал чай. Наконец Ненон поставил чашку, безразлично зевнул и, почесывая живот, удалился к себе.

Лайргун, весь клокочущий, вскочил и торопливо, рывками стал сдирать с Талгук одежду. Единственное, чего опасалась она тогда, чтобы не оборвал подвязку на штанах.

Потом залаяли собаки. С чего бы? В стойбище все свои. Ненон отдыхает у себя в то-рафе. Иньгит и Наукун -- играют на галечной косе. Но собаки опять залились. Сперва гавкнула сука, за ней -- подросшие щенки.

-- Кто-то там? -- насторожилась Талгук.

Но Лайргун и ухом не повел.

-- Кто-то там, -- повторила обессилевшая Талгук.

Теперь уже лаяли все собаки стойбища. По голосам определила: одни лаяли с любопытством, другие -- яростно и злобно.

Талгук быстро оделась, открыла низкую дверь. Увидела сперва собак, потом двух, похожих на людей. Длинные всклокоченные бороды, волосы, свисающие на лоб. Палками они отмахивались от наседавших собак. Кто это? Люди? Но разве бывают такие? Да и ростом они больше нормальных. И рыжие, как листья осенней березы. Может быть, это и есть пал-нивгун -- полулюди, полудухи, живущие, как рассказывают старцы, в недоступных для простых людей горах? Примета есть: кто видел духов, тот будет счастливым. Талгук, едва увидев духов, уже боялась, как бы они не исчезли. Они могут исчезнуть неслышно, на то ведь они и духи. Они исчезнут, а собаки еще долго будут лаять. Но нельзя, чтобы они так быстро ушли.

-- Пойди сюда! -- позвала Талгук, приглашая Лайргуна посмотреть на духов: пусть и он будет счастлив.

Духи тоже увидели Талгук. Талгук побежала к собакам, разогнала их пинками. Собаки отошли в сторону, недоуменно взглядывая на хозяйку.

Лайргун нерешительно топтался на месте. Дух, что с бородой до пупа, медленно, на плохо сгибающихся ногах, с отставленной рукой, в которой держал увесистую палку, прошел мимо Талгук, опасливо оглядываясь на собак. Талгук удивилась: духи, а собак боятся. Духи, они обычно невидимые, но, когда хотят сделать хорошее, оборачиваются людьми и приходят в стойбище или к охотникам. Так говорится в преданиях.

Дух с длинной бородой обошел Лайргуна, прошел в то-раф. Второй, что поменьше ростом, остановился в нескольких шагах от Талгук.

А она рассматривала их и гадала, что могли они принести жителям Ке-во. "Духи, оказывается, тоже бывают разных возрастов, совсем как люди. Вот этот, однако, молодой -- на лбу не видно морщин. А глаза! Странные, будто водой морской налиты". И тут она услышала треск. Оглянулась: Лайргун, этот красивый юноша, младший из трех Кевонгов, медленно оседал. Не успела Талгук сообразить, что произошло, ее втолкнули в то-раф. Духи о чем-то заговорили на своем языке. Потом тот, кто покрупнее, оттолкнул меньшего, кинулся на женщину.

В голове помутилось. Перед глазами проплыло лицо большого бородатого духа. И полуживая женщина еще думала, как понять происходящее: счастье ли привалило, или беда

Оголенное плечо саднило. С чего это? На плече лежала большая жилистая, немыслимо волосатая рука. А на руке -- железное кольцо с обрывком цепи. Странное украшение. Железо растерло ей плечо до крови, а дух и не замечал, что ей больно. Хоть бы убрал руку, хоть бы убрал Дух Добрый дух И тут от страшной догадки Талгук вздрогнула: это к'итьк! Женщина на какой-то миг потеряла сознание, а когда вновь пришла в себя, увидела лицо другого к'итьк

Потом оба набросились на сырую рыбу, что лежала у порога. Талгук приходила в себя, но великий страх вновь и вновь повергал ее в забытье.

А к'итьк, как голодные собаки, в спешке засовывали в рот рыбу, хрустели костями, по бородам стекала густая рыбья слизь

Девочка Моя маленькая девочка. Зачем же ты вошла в то-раф? Ведь Наукун, увидев злодеев, схватил тебя за руку и потащил в кусты. Там и надо было сидеть до конца. Как Наукун. А ты не выдержала, сердце твое жалостливое вытолкнуло тебя из укрытия.

Даже изувеченное тело дяди не отпугнуло тебя. Ты потянула дверь. Она неслышно перекосилась на ременных подвесках. Ты увидела меня на лежанке, истерзанную. Глаза твои наполнились ужасом, но ты не убежала, вскрикнула и бросилась ко мне. О, зачем так?

К'итьк разом забыли о еде. Первым схватил тебя тот, что помоложе. До сих пор слышу твой крик. Больно мне, больно Не могу. Не могу О-о-о, больно. Лучше бы они меня убили. Лучше бы они меня живую изрезали на куски О-о-о Старший схватил младшего за волосы и так дернул, что тот завопил дурным голосом. Мне бы взять топор да снести обоим башку. Но ноги, мои презренные ноги, совсем отнялись. О-о-о. Почему вы, боги, не пришли мне на помощь? Почему?

Потом младший убежал в дверь и тут же опять появился. А ты, моя маленькая дочь, кричала, звала меня. О-о-о, ноги, мои презренные ноги! В руках у младшего сверкнул топор, старший растянулся на земляном полу с пробитой головой.

О-о-о! Зачем только я родилась на свет. О-о-о! О-о-о! И тут откуда-то у меня взялись силы. Наверно, боги услышали меня. Я вскочила, но и злодей поднялся на ноги Когда я пришла в себя, была ночь. И мне хотелось, чтобы то, что произошло, было сном, кошмарным сном. Но два изуродованных трупа Голова болела и кровоточила. Где же ты, моя маленькая девочка?

Я кричала, звала тебя. Я обежала стойбище, вышла на берег. И тут в кустах услышала голос сына. О, боги! Добрые боги! Вы сделали так, что у моих детей хватило ума спрятаться. О, боги! Спасибо вам, боги! Я взяла их за руки, и мы побежали в родовой то-раф. О-о-о, о-о-о! Почему вы, боги, на нас в гневе? Почему вы так безжалостны к роду Кевонгов? Едва переступив порог, мы споткнулись о что-то твердое. О-о-о! О-о-о! И старший из Кевонгов был убит. Я только и знала, что кричала. Всю ночь прокричала. Горло мое вспухло и болело невыносимо, голос пропал. Но я кричала и кричала. Кричала и плакала.

Вместе с утром появился Касказик. Увидев, что произошло в стойбище без него, он, преисполненный горя, молча, как пень, сидел на берегу Тыми.

Вечером запылал большой костер. Касказик отдал своих братьев одному огню.

Тело рыжего злодея уволокли подальше от стойбища, бросили в распадке на съедение воронам.

До той поры глава старинного рода непоколебимо верил, что его таежное стойбище надежно укрыто от всяких человеческих бед и случайностей. Неожиданное нападение беглых каторжников заставило Касказика призадуматься. Но куда деваться?

Вниз по Тыми -- там враги. В верховьях много стойбищ, В Выск-во, что в одном дне ходьбы через тайгу и сопки, -- род Высквонгов, они с древнейших времен зятья Кевонгам, Касказик решил навестить их, и по тому, как Высквонги примут его, он решит, отдавать ли им сейчас Иньгит. Нивхи испокон веков поступали так: девочку из рода тестей еще маленькой отдавали в род ее будущего мужа. Мальчик и девочка вместе растут, играют в детские игры, взрослеют, потом и сами становятся родителями.

Когда Высквонги прослышали, что у Касказика родилась дочь, тут же явились, радостные, почтительные, привезли много подарков. По случаю приезда людей ымхи, Касказик выловил в Пила-Тайхуре осетров. Пир длился два дня. Касказик и Талгук тогда особое внимание обратили на мальчика Чиндына, будущего мужа Иньгит.

Высквонги намекнули, что хотели бы забрать Иньгит в возрасте десяти ань. Но Касказик сказал: человечье жилье без детского голоса не жилье. Старейшие договорились: Высквонги возьмут Иньгит, как она "себя увидит" -- едва превратится в девушку. Теперь Касказик, чтобы скрыть свое намерение, прихватил шкурки белок и немного лисиц -- скажет, что пришел за табаком и чаем.

Вооружившись копьем, двинулся Касказик сквозь тайгу и сопки старинной нивхской тропой, которой сейчас пользовались одни медведи.

Последний раз был он в Выск-во перед рождением дочери. Стойбище тогда имело четыре то-рафа и жило в нем человек двадцать. Сейчас девять жилищ.

Хорошо встретили Высквонги своего ахмалка. Этот род брал женщин и в стойбищах, расположенных еще выше по Тыми, у самых истоков, и в большом селении Руй на западном побережье, где теперь, как говорят знающие люди, появился пост Александровск с большой тюрьмой. Касказик так толком и не понял, что такое тюрьма -- яма, что ли, в которую сажают людей за всякие провинности.

Одноглазый Фулфун, старейший рода Высквонгов, и другие почтенные мужчины угостили Касказика хорошим чаем, водкой, медвежатиной, редким лакомством -- русским хлебом.

Касказик узнал, что стойбище Выск-во увеличилось не потому, что в роду стало много людей. Это приехали с верховьев Тыми люди других родов -- их оттуда вытеснили тюрьмы.

Чиндына не было ни в родовом то-рафе, ни в других жилищах, куда Касказик заглянул на чай. Фулфун угадал мысли Касказика.

-- Сын у Брони [Б.О.Пилсудский (1866-1918) -- ученый-этнограф. В 1888 году студентом Петербургского университета был арестован по делу А.Ульянова в связи с покушением на царя Александра III и сослан на Сахалин. На острове вел большую научную работу. Опубликовал несколько статей по этнографии и фольклору нивхов, собрал богатую коллекцию по этнографии айнов. Составил словари: айнский, нивхский, орокский и магунский (ольчей). Автор известной публицистической статьи "Нужды и потребности сахалинских гиляков". Первый просветитель нивхов и айнов, просветительную работу вел на свои средства.], -- сказал он, часто мигая слезящимся глазом. И пояснил:

-- Ссыльный какой-то. Только непохожий на других. Записывает нивхские предания, легенды, учит наших детей грамоте. Чиндына обучил русскому слову, писать научил. Пойдем в русское стойбище, сам увидишь.

Броня перебрался в южные стойбища, забрал своего ученика с собой -- чтобы переводил тексты сказок.

Фулфун провел поречной луговиной, и за излуками Тыми показалось селение -- свежерубленые избы в два ряда.

Первый, кто попался на глаза, -- молодой нивх, странно одетый. На нем лихо заломлена фуражка с красным околышем, револьвер на боку. Но еще более странным было его поведение. Вихляющей походкой переходил он от дома к дому, бесцеремонно приставал к прохожим. Увидев сородичей, глянул на них исподлобья, заплетающимся языком произнес оскорбляющие достоинство человека слова.

Фулфун рассказал, кто это -- никем не уважаемый человек, ленивый и лживый. По имени Кворгун. Дадут ему водки понюхать, а он придуривается, изображает пьяного.

Здесь вначале надзирателем был военный. Поселенцы поили его водкой, и он, шатаясь и распевая песни, добирался поздними вечерами домой.

В прошлое лето вызвали несколько нивхов в округ. Среди них был Кворгун. Из окружного центра он вернулся в фуражке, при бляхе и револьвере. Оказалось, вызванным зачитали приказ начальника острова, в котором говорилось: "Ввиду крайней необходимости в людях, хорошо знакомых с местностью, и для облегчения сношений местного начальства с инородцами нанимать гиляков в надзиратели, поощрять их в этом деле, за каждого пойманного (или убитого) беглого награждать положенным денежным вознаграждением -- 3 рубля за одного человека". Так нивх Кворгуп стал надзирателем, "Большим Начальником", как сам себя именовал. А спотыкается и нехорошие слова говорит -- это он подражает прежнему надзирателю, считает, что начальнику положено так вести себя.

То, что пережил Касказик, и то, что он сейчас видел, было слишком далеко от его понимания. Порой ему казалось, что это сон, страшный сон.

Вблизи одного селения произошла встреча, никак не отразившаяся на жизни Касказика, но о которой потом узнает весь просвещенный мир. А всему причиной собака, двухлетний кобель, увязавшийся за хозяином.

Глупый кобелек запропастился куда-то. Касказик остановился у дороги и увидел необычную нарту -- на больших колесах, ее весело тянули две лошади. Кроме каюра-возчика, еще двое: один в генеральской форме, другой в штатском. Штатский, увидев нивха, близоруко сощурился. Бледное, заметно одрябшее от долгой дороги лицо оживилось.

"Однако большие тянги-начальники, -- подумал Касказик. -- Неловко отвлекать важных людей"

-- Эй, стой! -- крикнул все-таки он. -- Не видели ли где мою собаку? Молодую, хорошей породы

Нивху не суждено было узнать, с кем его столкнула судьба. Для штатского глава вымирающего нивхского рода был просто "гиляк", а для Касказика великий русский писатель Чехов -- одним из "больших тянги".

-- Ничьей власти они над собой не знали и знать не хотят. Красивый, гордый народ. Но, видно, век их уже определен, -- сказал Чехов, когда тарантас тронулся.

-- Мною издан приказ принимать инородцев в окружной лазарет за счет казны. В голодные годы выдаем им пособия мукой, крупой. Но смотрители, старосты, надзиратели нашли здесь возможность обирать инородцев. Пришлось издать приказ, чтобы у них не отбирали имущества за долги.

Чехов внимательно слушал генерала-губернатора, ощущая в душе холодок отчуждения, пытаясь определить, откуда и почему он возник.

-- Я издал приказ принимать гиляков в надзиратели, ибо это нововведение имеет целью и обрусить, -- продолжал губернатор.

Тогда великий писатель сказал:

-- То, что близость тюрьмы к гилякам не обрусит, а лишь вконец развратит, доказывать не нужно. Гиляки далеки до того, чтобы понимать наши потребности. Если уж необходимо обрусить и никак нельзя обойтись без этого, то, я думаю, при выборе средств надо брать в расчет не наши, а их потребности. -- И помолчав, продолжал: -- Впрочем, обрусение началось задолго до вашего приезда. А началось оно с того, что у чиновников, получающих даже самое маленькое жалованье, появились собольи и лисьи шубы, а в гиляцких жилищах -- русская водочная посуда.

Фулфун и Касказик пришли в большое, в одну длинную пыльную улицу, селение. В годы юности Касказика здесь была тайга, и небольшое стойбище встречало приезжих громким лаем сытых собак. У причудливого дома -- церкви Касказик услышал подозрительный звон. И увидел невероятное зрелище: по площади медленным шагом проходила группа бородатых, мрачных людей, закованных в цепи. Он побелел лицом: те разбойники, что побывали в его стойбище, -- из этих людей!

Чиндына нашли в небольшом, чисто прибранном доме. Броня, стройный, высоколобый, с пристальным взглядом молодой человек, обрадовался, увидев гостей.

Касказик удовлетворенно заметил: Чиндын возмужал. Но чего он так привязан к этому пришельцу?

Броня хлопотал, накрывая нехитрый стол: коврига хлеба, жареная рыба, чай. Ему помогал могучего роста человек, примерно одного с ним возраста, назвавшийся Громовиком.

В отличие от многих Громовик не носил бороды. Глаза веселые. Когда гостям постелили, Громовик со смехом рассказал о своей судьбе. Он из-под Киева. А попал на Сахалин вот после какого случая. Жандарм своими притеснениями озлобил мужиков. Те подловили его однажды и расправились, как могли. Нет, не бил Громовик жандарма, даже пальцем не тронул. В тот злополучный час он сидел на лавочке у своей хаты и орал на всю деревню, взвизгивая и потирая ладони от удовольствия: "Так його, панского холуя! Так його! А зараз пид рэбра йому, бисову сыну, пид рэбра!"

Нет, не участвовал Громовик в мужицкой расправе, но и его отправили в каторгу на Сахалин -- за "длинный язык".

Недавно его, как исправляющегося, перевели в поселенцы. Теперь он плотничает. Многие ссыльнопоселенцы застраиваются, вот и приглашают подсобить.

После чая Броня сказал:

-- Сегодня не будем заниматься сказками. Вот пишу письмо в Петербург. Мы с Чиндыном набросали. Послушайте-ка, пожалуйста, некоторые места. "Очень прошу посодействовать найти благотворителей в Петербурге, которые бы захотели помочь делу устройства гиляцких школ на Сахалине. Мой опыт за эту зиму дал хороший результат. Выучилось читать и писать более 10 человек. Жалко будет, если первый опыт остановится на этом Дал пока средства губернатор из фонда -- 150 рублей, но я не уверен, будет ли так же добр на этот год. А в Петербурге, быть может, есть люди, которые не прочь укрепить это хорошее дело и связать его со своим именем. Гиляки -- симпатичный, способный народ, безусловно заслуживают внимания и заботы. Посодействуйте, пожалуйста, просвещению инородцев. Ведь в Петербурге большой круг лиц, которых вопрос об российских инородцах сильно интересует. Известно, среди таких лиц имеются богатые и влиятельные. Нельзя же только брать с инородцев, надо же что-либо и дать им".

Встреч и впечатлений у Касказика было в те дни больше, чем за все годы его жизни. Не все понял Касказик.

Поразила его и последняя встреча. Они втроем -- Касказик, Фулфун и Чиндын -- возвращались в Выск-во. В лесу наткнулись на толпу каторжан -- одиннадцать человек. Касказик выхватил нож. Бородатые же люди хохотали, указывая на него и хватаясь за живот. Поодаль от них -- Кворгун с револьвером. Кворгун улыбался и заговорщицки подмигивал. Чиндын презрительно сплюнул, попытался объяснить так ничего и не понявшему Касказику. Эти каторжники -- "вечники". За прежние побеги и другие провинности им дали немыслимо большие сроки каторжной работы, некоторым до ста лет. Они заранее условились с надзирателем, бежали из тюрьмы и встретились с ним в лесу. За каждого "беглого" казна по три рубля выплатит. Деньги заберут "беглецы", Кворгуну же от каждого достанется по полтиннику.

Мудрое решение принял Касказик: отдал единственную дочь в большой род рыбаков и медвежатников. Вырастет Иньгит в этом сильном роду, принесет ему продолжателей...

Продолжение следует...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1114355 - 29/03/16 04:42 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Ох и сюжет! И Чехов, и Сахалин, и жадный Якут...молодец Санги! Жду продолжения с нетерпением! Про начальника злого понравилось!

"А спотыкается и нехорошие слова говорит -- это он подражает прежнему надзирателю, считает, что начальнику положено так вести себя"
Дмитрич спасибо, публикуй дальше пожалуйста.
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1114459 - 29/03/16 12:39 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Да, Вл. Мих. Санги -- Большой Мастер...

Владимир Михайлович Санги
- основоположник нивхской литературы, лауреат Государственной премии Российской Федерации, член Международной лиги защиты прав и свобод человека при экономическом и социальном совете ООН, заслуженный работник культуры Республики САХА (Якутия), общественный деятель (1935).

Родился 18 марта 1935 года в стойбище Набиль Ногликского района.

Начинал учебу в школе для нивхских детей, потом учился в русской средней школе. В 1952 году уехал в Ленинград на подготовительные курсы педагогического института им. Герцена, через три года поступил на первый курс географического факультета этого же института, одновременно учился на факультете физической культуры и спорта. Именно в эту пору В. Санги начал заниматься литературным творчеством: писал стихи и рассказы, часть которых печаталась в журналах «Костер», «Охота и охотничье хозяйство».

После окончания института В. Санги в 1959 году вернулся на Сахалин, преподавал в нивхской школе, затем был назначен инспектором по делам народов севера Ногликского райисполкома. По роду своей деятельности посещал отдаленные стойбища, встречался с нивхами и ороками, эвенками и нанайцами, записывал нивхские легенды и предания, которые вошли в его первую книгу «Нивхские легенды», изданную в Южно-Сахалинске в 1961 году. «Нивхские легенды» принесли В. Санги всесоюзную известность.

Следом за первой книгой выходят из печати сборник рассказов «Голубые горы» (1962) и стихи «Соленые брызги» (1962). В 1962 году В.М. Санги был принят в члены Союза писателей СССР.

В 1963 году во время создания в поселке Ноглики народного университета культуры (восьмого по счету на острове) единодушно был избран на пост ректора.

В 60-70-е годы появились новые крупные произведения писателя: повести «Изгин» (1969) и «Тынграй» (1970); романы «Ложный гон» (1965), «Женитьба Кевонгов» (1975), «Время добыч» (1977). «Женитьба Кевонгов» - одно из лучших произведений В. Санги, в нем ярко проявилось увлечение писателя историей своего народа, фольклором. На материалах нивхского фольклора построен сборник «Легенды Ых-мифа» (1967).

Глава 15

Касказик -- прозвище. Оно привилось уже в юношеские годы. Мальчик старательно исполнял указания старших, был жаден до работы, не сидел без дела. Вот и назвали подростка Касказик [Касказик -- расторопный, старательный.]. Прозвище так и сохранилось за ним, перейдя в имя.

И теперь Касказик не сидел без дела. Но делал все неспешно, углубляясь в какие-то свои думы.

От былого сильного рода Кевонгов осталось всего два человека -- Касказик и его сын Наукун. А старик надеялся, что падение священных стружек нау на сына -- добрая примета.

И все же судьба оказалась милостивее...

Жара навалилась внезапно. Нетеплая еще земля дышала паром; леса по утрам плясали в прозрачных струях марева; река разлилась широко, затопила пойму с ее болотами и ручьями, кустарниками и кочками.

Ярко разнаряженные селезни и скромные серые утки от зари до зари носились в воздухе, суетливо и страстно преследовали друг друга, заполнив мир нетерпеливым кряком и торопливым посвистом крыл.

А вечерами с мелководных заливов призывно доносился плеск. Щука у нивхов -- неглавная рыба. Но в конце межсезонья, когда еще нет ходовой, щука занимает на столе почетное место.

Касказик бросил в лодку-долбленку мягкий ком -- сетку, положил на дно острогу. Во время разлива течение несильное, челнок хорошо слушается весла. Рыбак напрямик переехал место, где еще несколько дней назад был длинный мыс -- теперь он под водой.

И следующий мыс ушел под воду. В разлив расстояния намного сокращаются. "Вольно-то, вольно как!" -- вдохнул широко Касказик и направил лодку туда, где торчащие из воды тополя обозначали третий мыс. На низине здесь после спада воды обычно болотина. Небольшой ручей и дожди постоянно питают ее, образуя озерки, а в летнюю жару высокая трава бережет от раскаленного неба. На это мелководье и выходит нереститься щука.

Касказик вел челнок уверенно, ловко лавируя между деревьями. Слева, справа и прямо по носу плескались утки и рыба. "Я еду посмотреть мыс. Как-то давно здесь проезжали люди. Они останавливались у мыса, старушки варили чай. Добрые были старушки, хорошие были старушки. Может быть, я их увижу" [Наговор, имеющий целью обмануть щук. Нивх, отправляющийся добывать рыбу, называл ее иносказательно или говорил о других вещах -- иначе, как полагал нивх, рыба узнает о его намерениях и заблаговременно уйдет в другие места, обойдет ловушки, не станет его добычей.], -- негромко, но чтобы его услышали щуки, бормотал Касказик. Он знал, что делать: даже если щуки как-то проведают о его намерениях, не так уж разгневаются -- ведь Касказик называл их уважительно.

Выбрав сухой бугор, Касказик аккуратно привалил, привязал челнок к жесткому кусту карликовой березы, которая густой подушкой разлеглась у основания белоствольной могучей березы, словно бурая собака у ног хозяина. Деревья отражались в воде и от этого становились как бы вдвое длиннее.

То тут, то там разлив оживал крутящимися бурлящими воронками. И Касказик, недолго раздумывая, протянул сетку от прибрежного кустарника в глубь разлива. Сетка из волокон крапивы, еще прочная. Правда, недлинная, но сейчас обилие рыбы -- все равно будет улов. Камни-грузила унесли нижний край сетки на дно, верхняя подбора привязана к колу. Теперь можно и чай сварить.

Касказик пил чай, а сам нетерпеливо поглядывал на верхнюю подбору, нависшую над речной гладью. Но рыба кружилась вокруг, а в ловушку почему-то не шла. "Что сделал я такого, что щука отвернулась от меня?" -- мысленно спрашивал себя рыбак, а вслух произнес совсем другое:

-- Старушечки, добрые старушечки, куда вы подевались? Чай давно скипел, я напился досыта, а вас все нет да нет...

Но время шло, а рыба не ловилась. Касказику ничего не оставалось, как переставить сетку. Одному несподручно ставить-переставлять: надо и сеть распутывать, растягивать ее и одновременно править лодкой. "Один, все один. Не с кем переговорить, никто не поможет", -- думал свою привычную горькую думу глава маленького рода.

Лишь когда стемнело, забурлило вдруг. "Порвет, порвет сеть!" -- забеспокоился рыбак и энергично столкнул челнок. Щука крупная, сильная. Касказик осторожно опутал рыбину сетью, сделав ее мешком, и, убедившись, что рыба теперь не уйдет, рывком поднял, перекинул в лодку. Дважды хлестко опустил на плоскую голову палку-колотушку, успев сказать между ударами:

-- Видишь, я не мучаю тебя. Пожалей меня, сделай удачливым.

Касказик долго распутывал рыбу в темноте и еще больше времени потратил, чтобы выправить сеть.

Луны нет. А улов -- одна лишь щука, крупная, но одна. "Ночь короткая, на рассвете поколю острогой", -- решил Касказик. Березовым сушняком пошевелил костер, положил сверху толстое ребристое корневище -- выворотень: долго гореть будет.

...Солнце палило нещадно, а Касказик колол и колол рыбу острогой. Лодка заметно осела -- так много рыбы. Потом на бугре, где пил чай и ночевал, нашел старинный многослойный прочный лук. Из таких луков древние нивхи отбивали нападение айнов. С такими луками удалые и храбрые охотники ходили на медведей. Касказик сильно натянул тетиву и пустил стрелу вверх. С коротким свистом она взвилась в небо и канула -- такой тугой, хороший лук нашел Касказик. Долго смотрел стрелок туда, куда улетела стрела -- должна она воротиться назад, воткнуться в землю. И зоркие глаза охотника высмотрели маленькую -- меньше, чем мошка, -- точку. Вот она увеличивается, увеличивается, падает стремглав. Едва успел отвести голову -- стрела мелькнула перед глазами, пригвоздила ногу к земле. Касказик пытался оторвать ее, но стрела не дает. Тянет Касказик ногу, тянет. Глухая боль разбегается по ноге вверх... Тянет, тянет... Боль, боль...

Касказик еще не проснулся, но уже почувствовал: беда. Торбаз на правой ноге горел. Двумя прыжками слетел с бугра в воду. Нога невыносимо заныла. Но, к удивлению, боль быстро отпустила, и ноги теперь ощущали лишь холод воды.

Касказик выбрался на бугор, развязал кожаные тесемки, снял истлевший торбаз -- пальцы красные, а на большом -- водянистый пузырь. "Только обжег пальцы -- удачно отделался", -- облегченно подумал рыбак и, внимательно осмотрев обувь, нашел, что она никуда не годится, -- забросил с каким-то неизъяснимо легким сердцем.

Солнце уже висело над сопками, обещая опять жаркий день.

В пальцах вновь проснулась боль, но рыбаку не до нее: надо проверить сетку да поколоть щуку.

Сетка вся перепуталась, в нескольких местах зияли большие дыры с рваными краями. "Крупная рыба, очень крупная рыба побывала в моей сети", -- почти радостно и горделиво подумал Касказик и направил челнок к отмели, где торчали из воды рыжие макушки кочкарника.

То ли вода еще не замутилась (не подошли дожди), то ли другая причина, но рыба не подпускала на верный удар. "Надо было ночью лучить, а не спать. Но одному опять несподручно". Поняв бесполезность своей затеи, комом выбрал сетку, повернул челнок в направлении стойбища. Обиженный на щук за их недоброту к себе, рыбак громко произнес слова, далеко не почтительные:

-- Вы не старушки -- вы щуки! Щуки вы худые и зубастые!

С этими словами Касказик сделал несколько сильных гребков и почувствовал, как проходит раздражение и на душе вроде полегчало...

Что за сон приснился? Острога... Лук со стрелами... Острога -- куда ни шло: все же был на рыбалке. А лук и стрелы? Однако это добрые духи стрельнули по моей ноге, чтобы разбудить -- иначе сгорел бы... О, спасибо, добрые духи! Спасибо, спасибо. Делайте, чтобы мне всегда было хорошо...

Касказик теперь с особым значением поглядывал на правую ногу с обгорелым коричневым ногтем и крупным водянистым волдырем на большом пальце. "Сами добрые духи меня пометили", -- с неясной, потому и волнующей, надеждой подумал он.

Но Касказик неверно разгадал сон. Его ждала неожиданная и большая радость. Проезжая второй мыс, Касказик увидел на зеленой полянке жену. Поляна черемшиная, богатая, родовая. "Решила, что муж привезет много рыбы, -- пошла рвать черемшу", -- усмехнулся рыбак и хотел было проехать мимо, но передумал. "Помогу нарезать".

Выбрался на берег и... обомлел: жена стояла с закрытыми глазами, подставив солнцу оголенный смуглый живот.

Что это с ней? Неужели? Неужели...

Касказик присел, пытаясь унять волнение. Не получилось: сердце рвалось из груди, голова загудела, закружилась, деревья запрыгали перед глазами; река пошла вспять. Нельзя, чтобы жена его видела. Сейчас в мире должны быть только двое, она и солнце. Нет, трое: она, солнце и он... А вдруг случится не он, а она?.. Но ведь сон... Острога... Лук со стрелами... Острога и лук -- снаряжение добытчика. Хороший сон!

Чтобы не заметила жена, Касказик поплыл дальше, прижимая челнок к обрывистому берегу.

Жена появилась следом, в подоле принесла черемши. Ее лицо таинственно светилось. И лишь сейчас Касказик вдруг вспомнил: такое лицо у жены -- вот уж целая луна! За суетой и делами он не придал тому никакого значения, не обратил внимания.

-- Ездил за рыбой, привез сон, -- сказал Касказик после завтрака.

Талгук повернула голову, напряженно застыла: что дальше скажет муж?

-- Сон, говорю, видел. Острогу и лук со стрелами видел. Хороший старинный лук...

Талгук не ответила.

-- Не мужской сон, однако. Женщинам такие сны приходят, когда Курнг [Нивхи считали, что, если в момент зачатия женщина видела во сне предметы мужского обихода, -- родится сын, женского -- дочь.] жалеет род.

-- Это мой сон пришел к тебе. Я его видела раньше, еще в прошлую луну. Острога, лук и копье... Это мой сон, -- поспешно сказала Талгук.

-- Чего молчала? -- укоризненно сказал муж.

-- А тебе все некогда и некогда. Не до разговору было, -- уклонилась Талгук от ответа, чувствуя, что муж наливается радостью.

-- Поешь щуки. Одну всего словил, -- оправдываясь, чтобы не обнаружить нахлынувшую нежность, попросил Касказик.

Настали дни, радостные и томительные. Касказик заблаговременно съездил в селение А-во за Псулк, женой Эмрайна, старейшего рода Авонгов: она должна помочь в родах и принять ребенка.

Талгук уже несколько лун не прикасалась к игле. А то, что сшила в дни беременности, распорола. И красивые, прочные мужние оленьи торбаза раепорола. И заплатку, которую наложила на халат, отодрала, и узлы всякие развязала -- чтобы роды легко прошли.

А у мужа свои дела. Он обошел путики [Путик -- охотничья тропа.], снял все петли, разрядил ловушки -- это чтобы пуповина не стянула шею ребенка. Затем в стороне от родового то-рафа срубил маленький шалаш, накрыл еловыми лапами, на землю положил ветки и сено.

Кажется, сделал все, чтобы роды прошли удачно. Нет, еще не все. Надо развязать ременные крепления у нарты, завязки на одежде и обуви, расплести косу...

Касказик уже несколько дней только и делал, что развязывал узлы, разнимал закрытые туески и берестяные коробы. Ну, теперь, кажется, все. И заботливый муж лениво ходил от нары к наре, зевая от тоскливого безделья. Или лежал на шкурах, предпринимая мучительные попытки припомнить, где еще прячется тот или иной узел.

Талгук до последнего дня рубила дрова и ходила к проруби за водой -- так советуют старые люди: беременной нужно двигаться.

Она и радовалась и страшилась. Радовалась, что в стойбище мужа станет одним человеком больше. Страшилась, потому что надо родить, и не просто родить -- мальчика. И еще боялась непогоды и сильных морозов: три дня, если родится мальчик, и четыре, если девочка, ей с ребенком предстоит пробыть в шалаше. Плохо рожать зимой, трудно рожать зимой. А попадется нерасторопная помощница, может и застыть ребенок и умереть...

Был ветреный день, когда Талгук поняла: пора в шалаш. Она накинула на себя второй, на собачьем меху, халат, надела лисий малахай, меховые рукавицы и, ничего не сказав, вышла из теплого уютного то-рафа. Вслед за нею поспешила Псулк, тихая, исполнительная.

В шалаше лежал, поблескивая лезвием, топор. Его положил, конечно, предусмотрительный Касказик. Топор отбросит злых кииров -- духов, которые только и ждут появления ребенка, чтобы забрать его душу. У дальней от входа стенки -- небольшая горка из елового лапника. У Талгук потеплело на душе, муж заботится, чтобы удобнее было ей рожать -- нужно опереться головой и руками об это возвышение, все легче будет.

Псулк обвязала живот роженице и сказала:

-- Только не стони и не кричи, когда ребенок начнет опускаться -- испугаешь, и он поднимется вверх, больше мучиться будешь.

Когда Талгук молилась об одном -- чтобы роды прошли удачно и чтобы ветер не перешел в пургу, донеслись скрип снега и голос мужа: "Все узлы, завязанные тобой, я развязал. Все вещи, которые я сделал раньше, разобрал на части; все вещи, которые я сделал позже, -- разобрал на части. Все разнял, все разобрал".

Сказав эти ободряющие слова, Касказик развел костер у входа в шалаш. Талгук была благодарна ему -- добрый, всегда сделает так, чтобы хорошо было.

Касказик подбросил в огонь лиственничные плахи, ушел в то-раф, чтобы не мешать жене и не навлечь злых духов...

Ждал Касказик долго, много раз выходил в снежную замять и уже опасался, не приключилась ли беда, когда сквозь темень и завывание ветра услышал крик ребенка. Муж Талгук и отец новорожденного подскочил к шалашу, у которого уже нарастал сугроб. Костер беспомощно и жалко боролся с пургой: над тлеющими углями взвивались не языки пламени -- плясали снежные вихри.

Псулк смогла сохранить огонь. Отошла от него лишь тогда, когда начались роды. С чувством благодарности к этой молчаливой и доброй женщине Касказик оживил костер, поставил со стороны ветра плахи так, что они нависли над огнем.

А ребенок все кричал и кричал. Крик приглушенный -- • это Псулк, приняв мокрого беспомощного человечка в заячью шкурку, быстро перевязала пуповину, отрезала, спрятала живой сверточек под одежду, прижала к голому телу, согревая своим теплом.

Касказика терзало желание знать, кого же принесла жена: сына? дочь? Псулк знала о мучениях мужчины и не заставила долго себя ждать.

-- Гость поехал на собаках, гость! -- произнесла она словно в никуда: соблюдала обычаи, нельзя женщине говорить с чужим мужчиной, смотреть ему в глаза. Да и сказать, что родился в Ке-во сын, значит выдать злым духам строго охраняемую тайну.

Счастью не было предела. Род Кевонгов увеличился! Род Кевонгов растет! Но тут же радость сменила озабоченность -- пурга. В шалаше уже намело снегу. Ребенку будет плохо. И Касказик решился на отчаянный шаг -- забрать и ребенка и мать в то-раф, в теплый родовой то-раф, где в очаге и день и ночь горит огонь. Жаркий, живой огонь. А дров много, еще с осени запасли.

-- В то-раф бы лучше, однако, -- сказал Касказик.

О, нет! Талгук -- любящая, верная жена. Она поступит так, чтобы в детей не вселились злые силы -- не болели чтобы. Злые духи охотятся за душами детей, надо строго соблюдать обычаи предков. Она не перешагнет сейчас порог то-рафа, иначе навлечет на род мужа болезни и мор. Пусть пройдут положенные три дня, Талгук примет ритуал очищения -- вот тогда вернется к людям, домашнему очагу.

-- В то-рафе бы лучше, однако, -- громко и повелительно повторил Касказик.

Правда, случалось, что в жестокие бураны некоторые женщины-роженицы убегали в то-раф. Им, неочищенным, отводили самое плохое место -- у порога или у ближнего края боковой нары. Духи не любят, когда переступают обычаи, поэтому-то в тех родах дети часто болеют, умирают.

Измученная родами женщина вдруг закричала:

-- Отстань!

И Касказик отстал. Но притащил сена и веток, утеплил шалаш. Из кольев, елового лапника и снега соорудил навес -- чтобы ветер не бил в щели. Притащил оленьи шкуры на постель и еще теплой одежды. И, решив, что сыну и женщинам не грозит теперь холодная смерть, стал готовить еду. Лишь к рассвету Талгук и Псулк поели горячей пищи и выпили чаю. Талгук же просила еще и еще налить ей.

Касказик не знал сна: присматривал за костром у шалаша, поддерживал огонь в то-рафе, кормил роженицу. И все дни дул ветер, переметал снег. Касказик и молил ветер, задабривая его ласковыми словами, и уговаривал, но тот был глух. Хозяин Ке-во уже намеревался стрелять [Раньше у нивхов во время большой и длительной пурги было принято "стрелять в ветер" -- пускать против ветра стрелу, и тогда якобы "убивали" ветер и на земле устанавливалась хорошая погода.] в ветер, но за хлопотами и заботами прошли сроки, и, когда наступил третий день, обиженный и рассерженный Касказик плюнул навстречу ветру:

-- Теперь хоть лопни -- зла мне уже не причинишь. Тьфу! -- еще раз плюнул.

Псулк сунула в костер заранее припасенный камень. У входа в шалаш лежала связка тальника -- она нарезала ее загодя. Теперь, сделав поперек ствола надрез, Псулк легко освободила его. от коры. И стала соскабливать ножом стружку. Тоненькая, белая, мягкая стружка, извиваясь, легко сходила со ствола. Целая гора стружки, на подушку хватило бы! Псулк разделила ее на две части. Выкатила из костра каленый камень и положила на стружку, а на камень еще набросала стружку и велела Талгук сесть на нее. Кислый дым, подхваченный ветром, сообщил хозяину стойбища Ке-во, -- началось окуривание роженицы.

...Настал очень важный миг. О, Касказик хорошо подготовился к нему. Поставил медный котел у порога, положил в него кремень. Широкую лопату принес в то-раф и поставил у боковой нары. Самое главное теперь -- отвлечь злых духов. Они, конечно, невидимые, толкутся у входа и в самом то-рафе, ждут ребенка, чтобы забрать его душу. И Касказик должен обмануть их. Он хорошо продумал, как это сделать: расщепил три тальниковых прута, вставил в расщеп распорки, воткнул прутья цельными концами в снег: один у порога, второй -- в шаге от первого, а третий -- еще дальше. Теперь пора идти за ребенком. Псулк завернула мальчонку в свежую заячью шкуру, которую нагрела сперва у огня, а сверху еще хорошо выделанная щенячья шкура. Только Псулк знает, как удалось ей сберечь ребенка. Подставляла к огню живот, к которому под одеждой был прижат живой сверток, и дыханием отогревала его, и делала все, чтобы самой не заснуть, и постоянно пила в большом обилии горячий чай -- чтобы согреться.

-- Х&#039;ана! [Х&#039;ана -- приблизительно означает: "давай" (пора, начнем).] -- крикнул Касказик.

Псулк быстро сунула сверток в расщеп. Отец принял его с другой стороны и выбил распорку -- прут сомкнулся. Так была закрыта дорога духу, который наверняка гнался уже за ребенком, как зверь за добычей. Пропустили ребенка и сквозь второй, и третий расщеп и тоже выбили распорки. Приняв сына, Касказик переступил порог, развернул шкуры-пеленки, опустил сына ножками в котел так, чтобы они коснулись дна. Теперь будут охранять сам кремень и его дух -- огонь. Теперь он защищен от бед и на воде -- под ногами его всегда будет твердь -- ведь у котла крепкое дно. А чтобы сбить с толку духов, которые могли проникнуть в то-раф, Касказик положил сына на лопату, набросал сверху мусора и прелого сена. Глядите, духи!! Во все глаза глядите! Это не ребенок -- разве положат ребенка на лопату, которой выгребают всякую нечисть? Это не ребенок, это мусор! Обыкновенный мусор. И чтобы убедились, что действительно нет здесь ребенка, Касказик сунул лопату под нары. Убирайтесь, духи. Убирайтесь из то-рафа, вам здесь делать нечего!

Касказик забрался на нары, отогнул постель у стены, раздвинул плахи и в образовавшуюся щель вытащил сына.

Талгук же вошла в то-раф позднее и одна -- пусть видят, пет у нее никакого ребенка.

И чтобы вконец обмануть духов, младенца назвали Ыкилак -- Плохой. А плохой никому не нужен, и дурной глаз обойдет его.

Удачно Касказик обвел духов. В детстве сын побаливал, но не столь опасно, чтобы бояться за его жизнь. Даже шамана ни разу не приходилось приглашать.

И вот теперь Ыкилак -- юноша!

Глава 16

В конце второго дня, пройдя мимо нескольких таежных стойбищ, люди Ке-во выплыли к местечку Чачфми. Крутая береговая терраса разрезана здесь родниковыми ручьями. Еловое темнолесье тянется большим массивом и уходит в глубь сопок. Противоположный берег Тыми, наоборот, низкий и покрыт мшистыми марями.

Кажется, ни один нивхский род не занимал этого урочища постоянно. Лишь в отдельные годы иные приезжали сюда на зиму, промышляли соболя и вновь возвращались на свои заливы -- поближе к морской рыбе и зверю. Иногда ороки, племя таежных оленеводов, в своих бесконечных блужданиях по тайге зацеплялись за это веселое местечко, пасли оленей и тоже срывались в другие нетоптаные урочища.

Касказик знал: от Чачфми до устья Тыми по воде -- неполный день хода. И было бы хорошо встретить здесь кого-нибудь, расспросить о людях Охотского побережья. И потому обрадовался, когда за поворотом увидел два крытых берестой островерхих чума. "Ороки", -- с облегчением подумал Касказик. Старик, хотя и шел на мир с родом Нгаксвонгов, опасался встретить кого-нибудь из них в стороне от людского глаза.

Ыкилак и Наукун никогда не уходили от своего стойбища так далеко и впервые видели жилище ороков. Ыкилаку издали даже показалось, что это не человечьи жилища, а кандаф -- жилье для собак. По прибрежной гальке разгуливала желтомастая собака -- по размерам и виду напоминающая нивхскую ездовую. Ее раньше заметили нартовые кобели и подняли лай. Желтомастая ответила громко, визгливо.

Из чума вышли женщины и кривоногий старик.

Старик спустился к воде, приветствовал приезжих по-орокски:

-- Сороде, сороде!

Узнав давнего знакомого, обрадовался.

-- Ты, однако, это! -- сказал по-нивхски, вконец изумив Ыкилака. Обнял Касказика, легонько похлопал по спине.

-- Давно не видались! Однако долго мы с тобой живем! Сыновья твои? Вон какие выросли! Последний раз виделись -- тот, старший, едва ходил. Меня не помнишь? -- обратился к Наукуну.

Наукун покачал головой.

-- Вот видишь, как долго не встречались?

-- А ты, Лука, куда уходил? -- осведомился Касказик.

-- Везде уже побывал. Но больше жил на самом севере, на Миф-тёнгр [Миф-тёнгр -- Голова земли, исконное, нивхское название полуострова Шмидта, северной оконечности Сахалина.]. Хорошие места, ягельные и зверя много. Но там теперь землю ковыряют, кровь земли льют, ягель портят. А те пастбища, что еще не сгубили, заняли пришлые -- эвенки, якуты... Мало им своей земли, что ли?..

"Сам приезжий, а местным считает себя", -- взревновал Касказик.

Узнав от отца, что орока зовут Лука Афанасьев, Ыкилак удивился. И отцу не без труда удалось объяснить сыну, что ороков не в столь отдаленное время русские попы обернули в свою веру и нарекли русскими именами. Но многие из них наряду с русскими имеют и свои имена. Луку Афанасьева обычно зовут Нгиндалай, или Нгинда-Собака. Оттого, что у него всегда водились собаки. Подохнет одна от старости или задерет медведь -- обзаводится новой. Собаки помогали таежнику: охраняли оленей от медведя и росомах. Касказик еще пояснил, что Нгиндалай-Лука сам называет себя ороком. Но он не орок. Эвенк, с материка. Породнился с орокским родом -- вот и считает себя ороком.

За чаем словоохотливый Нгиндалай разглагольствовал:

-- Ты совсем одиноко живешь. Совсем. Заперся в тайге -- ни к кому не ездишь, никого не зовешь к себе, -- качал Нгиндалай головой, то ли жалея, то ли осуждая.

Слова его заметно опечалили старого Кевонга, словно на больную мозоль наступил. Уж Нгиндалай-Лука знает, что заставило Касказика засесть в тайге. Не надо шутить над бедным человеком.

-- С той поры так и не вылазишь? -- сочувственно спросил Нгиндалай.

Касказик утвердительно мотнул головой.

-- А теперь куда держишь путь? Не за невестой ли -- вижу, с подарками?

-- Нет, не за невестой.

Касказик вздохнул. Нгиндалай понял, что опять задел за живое молчаливого нивха. И тогда решился выложить новость, что просилась на язык с самого начала встречи.

-- Нгакс-во сейчас большое стойбище. Нивхи там, русские.

-- Какие русские? Не те, что с Николаевска приезжают, купцы?

-- Не те. Свой купец объявился. Тимоша Пупок. Слыхал?

-- Нет, не слыхал. Как это "свой"?

-- Из местных. Сын каторжника. Купец не купец, но лавку имеет.

-- Не слыхал. Не слыхал. А давно это... Нгакс-во стало большим стойбищем?

-- Как Тимоша построил лавку. Ань семнадцать, однако, прошло.

-- Нет, не слыхал...

Касказик задумался, не зная еще, как отнестись к такой вести.

-- А люди рода Нгаксвонгов... Как они позволили? Ведь их родовое стойбище заняли другие?

-- А Пупок и не спрашивал позволения. Место ему понравилось: тихая бухта, устье большой нерестовой реки. Нивхи вокруг опять же. А Нгаксвонги... их теперь вроде и не осталось.

-- Как это не "осталось"?

-- А так, не осталось. Рода не осталось.

-- Что же случилось такое?

Касказику не верилось, чтобы род Нгаксвонгов, который славен добытчиками, мог исчезнуть.

-- А ты правду говоришь? Может, о другом роде речь ведешь?

-- Правду говорю, правду.

Глаза оленевода были грустны. Да и предмет разговора не допускал шуток. Весть поразила Касказика так, что он не мог вымолвить ни слова. Сводило челюсти, и вместо слов из нераскрытого рта вырывалось что-то похожее на стон.

Сыновья и оленевод недоуменно взглянули на Касказика. Наукун не мог понять, что так взволновало отца. Казалось бы, надо радоваться -- теперь у Кевонгов нет врагов. Но отец произнес:

-- Наш ум был короче рукоятки ножа. Наши головы не знали боли, мы не мучили их думами: споры решали быстро -- ударом копья. Пролили кровь, словно ее не жалко, словно ее, как воды в море. И Курнг наказал, никого не обошел: и нас, и их.

Лука негромко, с хрипотцой, сказал:

-- Они не умерли от старости. Они не умерли от болезни. Они погибли. И погибли не в битве за свой род...

-- На весенней охоте во льдах?

-- Нет, не на охоте. Когда появились купцы, люди Нгакс-во выстругали просторные лодки. И не для того чтобы взять больше нерпы -- промысел этот они бросили. Построили большие лодки, чтобы набрать на борт больше товару. Тем они и жили, что перевозили купцам товары.

-- Бросили нерпичий промысел? -- Касказик был несказанно удивлен: как же так жить, только товары перевозить?

-- А они уже не живут, -- спокойно сказал Лука, -- был шторм. Большой шторм. Люди отказывались выйти в залив, но Тимоша заставил. Обещал хорошо заплатить -- те и вышли. На двух лодках вышли. Даже брата своего меньшого не пожалел купец. Так и погибли.

-- Весь род погиб?

-- Весь. Кажется, весь. -- Нгиндалай-Лука сморщил лоб, напряг память. -- Кажется... Постой. А Ньолгун -- из их рода? -- Он обернулся к Касказику.

Ыкилак вскинул голову, второй раз слышал он это имя. Первый раз от Ланьгук там, у Вороньей ели.

-- Не знаю, -- пожал плечами Касказик. -- Я знал всех взрослых Нгаксвонгов. А детей не помню.

-- Ньолгун из Нгаксвонгов, -- сказал Лука. -- Теперь я вспомнил: они из Нгаксвонгов, -- твердо повторил он.

-- Только один и остался? -- встрял в беседу Наукун.

-- Один.

-- Тогда зачем идти с миром -- ведь мириться-то не с кем? -- сказал Наукун. Он быстро оценил обстановку: "И мне останется на выкуп".

-- Заткнись! -- вскипел Касказик. -- Ублюдок! Один человек -- тебе не человек? Пока жив хоть один человек, род его живет!

Снаружи послышался звон боталов.

-- Сыновья мои. Оленей привели, -- Лука встал. -- Собираемся тоже в Нгакс-во. Тимоша обещал привезти товары. Ты по реке, а я напрямик через сопки. Но ты ненамного отстанешь, может, на полдня всего.

Глава 17

Привычная для нивхов морского побережья двухпарусная шхуна, словно чайка, лихо проскочила устьевые белопенные бары, вошла в лагуну и, умело используя постоянный напор Тланги-ла [Тланги-ла -- "олений ветер", юго-восточный морской ветер, обычно сильный и холодный.], медленно пошла против течения. Босоногие нетерпеливые ребятишки убежали далеко от стойбища и у пролива встретили белоснежное судно. Они кричали, размахивали руками, прыгали. "Радуются. Дикари есть дикари. Тимоша сдерет с них последнюю шкуру, а они радуются", -- мрачнел молодой якут. Он видел: купчика на этом берегу ждут.

Длинная и узкая, словно палец, песчаная коса защищала от морского прибоя неширокий залив, где только рябь и мелкие всплески оживляли пустынную гладь. Но залив казался пустынным лишь поначалу. Чочуна присмотрелся и заметил на ее воде какие-то черные кругляши. Сперва принял их за обгорелые куски дерева. Но кругляши то исчезали в глубине, то всплывали и двигались не только по течению, но и против. "Нерпы!" -- сообразил Чочуна. Он видел их в Амурском лимане. В море же якута свалила качка и двое суток он ничего не видел и не слышал. И только удивился, как это русских не брала эта проклятая, выворачивающая все нутро тягучая качка.

Нерпы в заливе много. Темноголовые с белыми и черными пятнами, они с любопытством рассматривали проходящее судно, без страха подплывали близко и, нырнув, вновь появлялись чуть дальше или с другого борта. Огромные белоснежные чайки степенно кружили над фарватером, высматривая добычу -- селедку, корюшку и прочую рыбью мелочь.

Быстроногие мальчишки обогнали шхуну и принесли в стойбище весть: на судне, кроме Пупков, еще человек, обличьем смахивает на нивха. "Нанайца или амурского нивха наняли в помощники", -- решили в Нгакс-во.

А Чочуна тем временем озирал берега столь далекой от Якутии земли. Песчаная коса невысокими дюнами, по бокам К ним прицепились низкорослые кустарники. Длинная и ровная коса у основания разбита буграми, бугры переходят в лесистые сопки, обрамляющие залив с другой стороны. В глубине его широкая низинная полоса, разрезанная в нескольких местах зеркальными плесами, над которыми висит белесый пар -- видимо, устье реки. Стойбище раскинулось у основания косы. Странные дома -- не то рубленые, не то сложенные из жердей. По форме они четырехугольные, без труб. И крыш вроде нет. Окна маленькие -- едва кулак проскочит, без стекол. Ниже домов, у кромки воды -- вешала. Их много. На них стройными рядами висит распластанная рыба. Ее так много, что она загородила собой стойбище, и дома виднеются лишь в просветах между вешалами.

У каждого дома, слева или справа, высятся похожие на чумы сооружения. "Эвенки?" -- обрадованно забилось сердце.

Привязанные к поперечным жердям-перекладинам, рвались с цепи огромные псы. "Собачье жилье", -- догадался Чочуна.

Неизвестная земля... Незнакомый народ. Как удастся сойтись с этими людьми?

Среди встречающих отдельной группой стояли люди в меховой одежде. И когда за толпой Чочуна увидел рогатые оленьи головы, обрадовался, словно родственникам, от которых уезжал так далеко. Эвенки? Якуты?

Несколько в стороне от нивхских жилищ две приземистые, с просторными дворами рубленые избы. "Русские везде остаются русскими: дома у них всегда прочные, хозяйство -- крепкое", -- не то с уважением, не то с тоской подумал якут.

Три русские бабы, дебелые, розовощекие и улыбающиеся, вышли наперед, полезли в воду, высоко задрав сарафаны и оголив полные, белые ноги. И тут в один миг странные нивхи с их добродушными лицами и могучими собаками, оленеводы с их рогатыми друзьями, песчаный берег с буграми и кустарниками, низкое небо с плотными черными тучами -- все исчезло. И только женские ноги, невыносимо белые, казалось, заполнили весь мир.

-- Тимошенька, ты мой родненький! -- Певучий ласковый женский голос. Чочуна зашатался, его словно толкнуло что-то в сторону.

-- Укачало человека, -- посочувствовал Тимоша и тут же добавил: -- Море -- оно тебе не Якутия.

...К удивлению Чочуны, Тимоша оставил весь груз на шхуне. Только поглядел на небо, определил ветер, вытащил якорь на берег, закрепил между корнями гигантского тополя, выброшенного бурей к подножьям песчаных бугров. Чочуна сказал все же:

-- Надо выгрузить, наверно?

-- Зачем? Сегодня отдыхаем. Завтра выгрузим, -- сказал Тимоша таким тоном, что стало понятно: на этом побережье чужое не трогают.

-- Идем, -- позвал Тимоша, -- а то бабы заждались.

Чочуна нерешительно топтался. Тимоша-то, конечно, хорошо усвоил здешние нравы. И если уж оставил все добро без надзора -- значит, останется в целости, никто не тронет. И тем не менее он пребывал в нерешительности.

Тимоша взвалил на плечи тяжелый куль -- наверно, с гостинцами.

-- Ну, чего стоишь? -- Тимоша полуобернулся.

-- Я зайду к тебе, -- поспешно пообещал Чочуна. -- Познакомлюсь с людьми и приду.

-- Как хочешь. Хозяин-барин, -- и, разгребая большими сапогами воду, Тимоша пошел к берегу навстречу визжащим от радости женщинам.

Глава XVIII

Но Чочуна так и не попал к Тимоше. Замученный дорогой и опасениями -- не ровен час: эти дикари растащат все -- остался у костра, раскинутого на берегу оленными людьми. А коль костер и люди у костра -- запах жареного мяса поплыл окрест.

На огонек подходили степенные нивхи -- разузнать, что за человек, схожий с ними по виду, объявился на побережье. Они без стеснения рассматривали якута. Чочуне как-то нехорошо стало под их прямыми, добродушными взглядами. "Словно зверь невиданный. Дикари". Нивхи же, изучив лицо приезжего, нашли, что он совсем не похож на них. Глаза большие -- чуть поуже, чем у русских, нос крупный, тоже не нивхский. И цвет лица светлый. Только волосы черные и прямые, как у них... Нет, не нашли нивхи в лице Чочуны привычной мягкости очертаний.

Удовлетворив любопытство, они разошлись по своим странным домам. Забот всем хватает: завтра Тимоша будет раздавать товары...

Оленные люди оказались ороками. Чочуна слышал о такой маленькой народности, язык который близок к гольдскому и отдаленно созвучен с тунгусским. Ороки раскинули костер неподалеку от избы молодого, крепкого нивха. Этот нивх с тугой, толстой косой раза два выходил из своего полузасыпанного землей рубленого жилища и обращался к орокам по-нивхски, похоже, приглашал к себе. Ороки что-то отвечали, и нивх исчезал в черном провале низких открытых дверей.

Изба молодого нивха отличалась от других жилищ. Те большие, сложены из толстых жердей, стены покатые, без чердачного перекрытия, с дымовым отверстием в засыпанном землей потолке. Окон нет -- лишь маленькие дырки в стене. А у него изба рублена, как у русских. Только маленькая она, с маленькими окнами, словно зимовье таежных охотников.

Чочуна знал тунгусский и спросил старшего орока:

-- Ты человек какого рода?

Лука-Нгиндалай от изумления вздернул бороденку.

-- Назвался ведь якутом!

-- Мы жили с тунгусами в одном селе. Так какого же ты рода?

-- Из рода Высоконогого Оленя.

-- Где живет твой род?

Нгиндалай, прищурясь, взглянул на якута, словно прикидывал, стоит ли связываться с этим пришельцем. Покрутил в руках вертел с обжаренным мясом и сказал что-то по-орокски. Молодые ороки вытащили из ножен узкие ножи, пододвинулись к костру.

Чочуна поднялся на шхуну, достал початую бутылку спирта. Ороки, увидев бутылку с огненной жидкостью, оживились...

Сухой плавник -- добрые дрова. Костер горел размеренно, без вспышек, отдавая большой жар. Подвыпивший Лука-Нгиндалай поведал о себе человеку из далекой Якутии.

Лука -- не орок. Он шилкинский эвенк. Еще в юности был наслышан о какой-то земле гиллы [Гиллы -- так ороки и нанайцы называют нивхов.], что лежит далеко на востоке прямо посреди моря. Говорили: та земля покрыта нехоженой тайгой, соболей в лесах -- хоть палкой бей. Несколько отчаянных смельчаков из соседних урочищ уже хаживали на ту землю. Уходили надолго. Не охота отнимала у них время -- дорога. Дорога дальняя, опасная. Зиму-две ждали их в стойбище. И они возвращались. Полные мешки соболя привозили с собой.

Отец умер рано, завещал детям стадо в двадцать оленей и русскую христианскую веру, от которой остались лишь имена да нательные железные кресты.

Прошли долгие годы после смерти отца. Уже седина появилась на голове старших сыновей, да и стать не та, и походка не столь стремительная, а их дети уже помогали пасти оленей. И, наверно, братья не решились бы тронуться с родовых земель, так и жили бы, пасли свое стадо и ловили пушного зверя, поредевшего, правда, в последние годы. Но вслед за новой верой в урочище Шилки пришла дорога -- железная. Она разрезала тайгу и сопки, разогнала зверя. А в один из зимних дней, когда олени переходили путь, поезд задавил больше половины стада. Тогда и решили старшие братья податься на землю гиллы. Жены и дети, сестра и младшие братья наказали вернуться весной сразу после промысла. И в конце лета два брата на шести ездовых оленях тронулись в дальний путь по тропе отчаянных и рисковых смельчаков.

...Осенью по чернотропу объехали они много урочищ и добыли более сотни соболей -- намного больше, чем пешие охотники -- нивхи. Когда же тайга побелела от снега, эвенки пристали к нивхским охотникам, у которых имелся балаган в верховьях одной из нерестовых рек. Было темно, но тепло. И удивились эвенки еще вот чему: нивхи никак не проявляли недовольства тем, что пришлые охотятся в их угодьях. Напротив, все сделали, чтобы незваных гостей не обошла удача. Показали места, излюбленные соболями. Отдали свои широкие лыжи, подшитые нерпой. И радовались каждому их успеху. Странные люди, эти нивхи.

В феврале нивхи подняли силки на деревья -- закончили сезон зимней охоты -- и распадками спустились к стойбищу Ке-во. Эвенки следовали за ними на лыжах, которые смастерили между делом в дни буранов. За собой эвенки вели оленей. Братья были довольны: добыли двести семнадцать шкурок. Их ждали благополучие и почет среди сородичей, к которым они вскоре вернутся.

Погостили у приветливых людей рода Кевонгов, соорудили себе нарты и подались в Нгакс-во, чтобы продать часть соболей русскому купцу.

Вечером после торгов кому-то из жителей стойбища вдруг захотелось посмотреть гонку на оленях. Подвыпившему Луке и его брату эта просьба польстила. Уж кто-кто, а эвенки, оленные люди, умеют ездить на оленях. Взлетели братья на неоседланных оленей -- к чему седла таким ездокам! Седла -- удел стариков и начинающих наездников. С криком погнали оленей. Стойбище зашевелилось, зашумело. Со всех сторон доносились возгласы восхищения и остервенелый лай нартовых псов, привязанных к жердям и кольям. Кажется, давно Лука не ездил так красиво: ноги выброшены вперед и хлестко бьют оленя по груди, корпус наклонен, а доха, как крылья орла, взметнулась за спиной.

Проехали эвенки по реке в одну сторону, повернули оленей. Назад в стойбище. А собаки вновь подняли гвалт. И тут чей-то черный пес сорвался с привязи, бросился на оленя и... Лука с большим трудом вылез из сугроба. Огляделся. Где же олень? А олень уже несся далеко за стойбищем. За ним след в след летел огромный пес, к которому присоединились еще несколько. Лука схватил палку и припустился что есть силы, но куда там. С каждым шагом он отставал. Мимо промчался брат. Но оленю с наездником на спине не угнаться за собаками. И брат видел, как далеко впереди псы нагнали ездового.

Застрял Лука на острове. Брат один отвез мешки с пушниной в Николаевск -- там меха ценились дороже. Договорились, купит он пару оленей и вернется за Лукой. Но шли дни -- брат не являлся. Уж лед на реке заторопился и задвигался -- а брата нет и нет. "Наверно, ушел на Шилку. Вернется осенью", -- думал Лука. Но прошло лето, прошла осень, настала зима. Появились на острове другие эвенки с материка, но брата все нет как нет. Лука подстерегал каждого приезжего: эвенка ли, нивха ли, русского -- расспрашивал о брате. Описывал приметы, но ничего утешительного в ответ не услышал. Вот так и остался Лука па нивхской земле. Нивхи же свято соблюдали обычаи, кормили загостившегося иноплеменника. Тот как мог участвовал в жизни их стойбища: дрова рубил, ходил на охоту, рыбачил.

Как-то Лука чинил прошлогодние лыжи. Было солнечно и тихо, морозец нерезкий, приятный, бодрящий. И тут почудился подзабытый уже, родной с детства звон. Звон повторился. На этот раз отчетливей. Лука замер и опять услышал: "Бол-бол-бол..." "Неужто звон боталов?" -- эвенк поднял голову. В стороне от стойбища (чтобы не дразнить собак) проходило стадо оленей. Впереди наездник в дохе, в островерхой меховой шапке -- совсем эвенк. Всякие предположения нахлынули на Луку. Может, брат уговорил шилкинских, те согласились покинуть оскудевшие места и переехали на остров? Лука отбросил лыжи и, задыхаясь от волнения, побежал по некрепкой целине, проваливаясь по колено. Он бежал, бежал, бежал... А стадо, не убыстряя своего движения, спокойно удалялось. "Э-э, э-э-э!" -- кричал Лука, размахивая шапкой. Пастух, замыкавший караван, остановил оленей. Вся поза пастуха выражала недоумение. Что надо этому человеку? Может, не в своем уме он? А Лука бежал. Он боялся: вдруг пастух ударит оленей и помчится вслед стаду. И тогда... Лука не знал, что будет "тогда". Знал одно: он должен догнать пастуха, расспросить его.

И Лука нагнал. Порывисто и резко схватил за уздечку.

-- Что вы за люди? -- задыхаясь спросил Лука. Пастух, совсем еще юноша, непонимающе качнул головой. Тогда Лука сказал по-русски: -- Твой Амур ходи сюда? -- и жестом помог: показал рукой сперва вдаль, потом ткнул себе под ноги.

Лицо пастуха смягчилось, исчезла настороженность.

-- Твой... эвенк? Орочон? -- вопрошал наездник.

-- Эвенк, -- отвечал Лука. -- Мой эвенк, мой эвенк.

-- Как твой сюда попади? -- удивился пастух.

-- Мой... мой... -- Лука подбирал слова, но видел, не удастся им объясниться на русском. Пастух, очевидно, тоже это понял. Он сказал:

-- Твой -- эвенк. Сапсем хоросо.

Потом указал рукой на стойбище:

-- Ходи туда. Мой скор туда ходи будет.

Ударил ногами в бок оленю, пустился вслед за удалявшимся стадом. А Лука стоял, обескураженный, не понимая, почему пастух отвязался от него. Ведь он хотел... А что он хотел? Что? Лука повернулся и медленно поплелся назад, как-то машинально ступая в свой след.

Он вновь занялся лыжами, но то и дело вскидывал голову, взглядывая на синеющую борозду -- след оленьего стада. И тут заметил, два наездника лихим аллюром выскочили из-за поворота. У заднего на поводу мчался еще один олень...

-- Это были они, -- Лука кивнул головой в ту сторону, где сидели молодые ороки.

Эвенк насыпал в трубку крошеный табак, прижал большим пальцем, задымил.

-- Это были они, мои спасители и мои дети.

Чочуна недоуменно вскинул глаза.

-- Да, да, мои дети, -- подтвердил Лука. -- Сперва они взяли меня в свой род, кормили и одевали, как родственника. А когда умер их отец -- он был совсем немощный, -- я стал отцом юношей, принял их язык и веру... Теперь они считают меня своим, ороком.

"Ишь, какой ловкий! -- то был нищий и бездомный, а теперь он -- отец этих взрослых ороков и хозяин их стада. Нашелся папаша!"

А Лука продолжал спокойно, негромко:

-- На Шилке у моих орокских детей есть братья -- эвенки. Их дядя -- мой старший брат, -- однако, удачно вернулся домой. Привез и моим детям много соболей. И дети позабыли голод и болезни. Но что-то долго не возвращается дядя моих сыновей. Если нынче не появится, я поеду на Шилку. С моими здешними сыновьями поеду. За их братьями и сестрами.

Чочуна был изумлен. Как по русской поговорке: не было ни гроша, да вдруг алтын.

Костер неслышно угасал. Плавник на глазах истончался, и лишь пепел -- ветра совсем не было -- сизыми перистыми полосками перечеркивал кострище.

...Чочуна рывком поднял голову. Вокруг шевелились люди, переносили груз, сваливали неподалеку от лежавшего у костра якута.

Тимоша, засучив рукава, с каким-то нивхом выбирал из трюма тюки, подавал стоявшим на палубе. Те в свою очередь перекидывали груз на плечи жителей стойбища.

С удивлением Чочуна заметил: весь его небольшой груз выбран из шхуны и аккуратно уложен горкой. Поначалу якута так и подмывало проверить, все ли в целости, но усилием воли он взял себя в руки и тоже стал помогать.

После выгрузки Тимоша открыл свою лавчонку -- небольшой дощатый сарайчик. Чочуна еще вчера приметил его. Никогда бы не подумал, чтобы хоть мало-мальски благоразумный человек держал товары в таком ненадежном помещении. Ну и порядки!

Сперва в ход пошла водка. И когда народ стал нетверд на ногах и словоохотлив, Тимоша начал торги. У нивхов не было ничего ценного, кроме кеты, которой они расплачивались за прежние долги, и Тимоша только успевал заносить их имена в долговую книгу. Лишь у Луки с сыновьями оказалась пушнина -- немного соболей. Запасливые таежники придержали их во время весенних торгов, чтобы потом было на что выменять табаку, чаю и муки. Но тут Тимоша окончательно сразил якута: драл с опьяневших оленеводов три, а то и четыре цены! Захмелевшие таежники требовали в счет будущей пушнины водку, продукты и холст на палатку. Тимоша наотрез отказал. "Гиляк -- он народ привязанный, а эти бродяги -- не угонишься за ними в тайге", -- объяснял он Чочуне.

Глава 19

Над устьем реки, где столкнулись теплая речная и холодная морская вода, нестойкий туман. Едва лодки Кевонгов выбрались из него, Касказик заметил белое судно. Оно отчетливо выделялось на темном фоне стойбища. Такого большого судна Касказик никогда не видал. Судно имело высокие борта, а длина его раза в два превосходила длину шестивесельной лодки-долбленки.

Стойбище Нгакс-во сильно разрослось. Раньше в нем стояло восемь ке-рафов -- летних жилищ, теперь их, пожалуй, более двадцати. Поставлены они прочно, утеплены корьем и землей, и в них, как видно, живут и зимой. Значит, не все здешние на зиму перекочевывают на противоположный, "материковый", берег залива, где в густолесье еще их предками воздвигнуты теплые то-рафы.

Кевонги подъезжали к берегу. У Касказика теперь лишь одна забота -- как в таком большом стойбище отыскать родовой ке-раф Нгаксвонгов.

Жители Нгакс-во давно заметили лодки, приближающиеся со стороны Тыми. Они вышли на берег, расселись на прибрежных буграх и переговаривались, гадая, что это за люди едут к ним. Лодки подошли уже близко, и жители Нгакс-во стали спускаться к воде. Но встретить гостей им не пришлось. Они увидели, как Пупок влетел в избушку Ньолгуна. Люди услышали сперва ругань и крики. Потом низкая дверь, прилаженная к косяку лахтачьей кожей, дернулась, и двое -- Тимоша Пупок и Ньолгун, -- сцепившись, вывалились из избы. Ньолгун, заикаясь от возбуждения, твердил: "Ты мне пустую бочку давал -- бери свою пустую бочку. А за муку я соболь давал".

Разгневанный Тимоша схватил подвернувшуюся под руку палку и со всего маху ударил нивха. Ньолгун, сам крепкий и не малый ростом, молча сносил побои. Но терпению его пришел конец: он плюнул в лицо Тимоше. Пупок на какое-то время замер, опустив руку с палкой, -- будто осмысливал происшедшее. Потом бросился было за нивхом, но тот уже отошел на почтительное расстояние и продолжал уходить по твердому, накатанному прибоем берегу залива.

Озверевший Тимоша вбежал в избу, выскочил оттуда со связкой соболей. И нет, не успокоился купец. Вытащил спички и трясущимися руками поджег избушку. Крытую корьем лачугу огонь охватил мгновенно, и горела она ярко и быстро. Тысячеязыковое пламя бесилось над оголившимися балками, прыгало и взлетало, будто хотело покинуть жилье несчастного нивха, но балки и лиственничные стены цепко удерживали огонь, обугливались, истончались и рушились к ногам притихшей в страхе толпы. И лишь Ольга, младшая сестра Тимоши, бегала вокруг догоравшей лачуги и причитала:

-- Люди! Люди! Что же вы смотрите!

Потом схватила головешку и с растрепанными волосами подскочила к избе старшего Пупка. Дуня, дородная баба, жена Тимоши, вырвала у нее головешку, при этом обожгла пальцы, и, морщась от боли, крикнула:

-- Вот дура-то, свое спалить хочешь.

Глава 20

Несмотря на уговор, Чочуна не пошел к Тимоше. "Такой же узкоглазый, как гиляк, потому и жалеет их", -- объяснил сам себе Пупок и, закрыв лавку, исчез в избе.

После его ухода притихшие нивхи и ороки несколько оживились. Но они то и дело поглядывали на покрытые пеплом угли -- все, что осталось от дома Ньолгуна, -- и тогда в глазах их вновь вспыхивал страх.

Ньолгун весь день просидел на черных головешках, уперев локти в колени и опустив голову. Жители стойбища сочувствовали, но благоразумно не приставали -- чем могли они помочь, разве только впустить к себе "ожить, пока вновь не поставит хижину.

Вечером Чочуна подошел к Ньолгуну. Он сумел разговорить убитого горем человека. Еще весной Тимоша раздал голодающим нивхам подопрелую муку в счет будущего улова. Ньолгун отдал тогда за кулек муки двух отличных соболей. Остальную пушнину оставил себе -- собирался жениться. В начале лета Тимоша развез по стойбищам бочки, наказал всем, чтобы рыбу заготовляли только для него. Другой купец -- Иванов -- летом промышлял севернее "владений" Пупка. Узнав о поездке Тимоши в Николаевск, он совершил быстрый рейд на юг. И Ньолгун, которому нужны были деньги для подарков, продал Иванову брюшки и еще два длинных шеста копченой кеты.

-- Теперь все пропало, -- горевал Ньолгун. И Чочуна поймал себя на том, что ему жалко гиляка. Но тут же отогнал жалость подальше от сердца, спросил, стараясь придать голосу мягкость:

-- Что "пропало"?

Ньолгун, то ли в силу нивхской доверчивости, то ли надеясь найти хоть в этом иноземце защиту, рассказал подробно о своей беде.

Нивхи берут жен из других родов. Мать Ньолгуна из А-во, что на берегу большой реки Тыми. В том стойбище у Хиркуна, хорошего добытчика, подрастает Ланьгук.

Ньолгун последние годы каждую зиму наезжал в А-во, привозил гостинцы, цветной материал -- женщинам, прочные нити для сетей, табак, чай и водку -- мужчинам. Авонги принимали гостинцы. Старейший рода Эмрайн молча пил чай, молча курил, молча обдумывал свою думу.

В прошлую зиму, когда Ньолгун после удачной осенней охоты привез богатые дары, Эмрайн сказал: "До времени, когда дочь сможет покинуть стойбище отца-матери, ползимы, весна, лето, осень и еще ползимы". Ньолгун счел его слова обещанием. Верным и надежным. Теперь только и живет тем, что собирает выкуп. И вот, когда подготовился к главной зиме, когда у него уже и меха были... Что сейчас делить, как дальше быть? Ланьгук заберут другие, уведут из-под носа...

-- Не убивайся, -- сказал Чочуна, твердо глядя в глаза. -- Сколько тебе лет?

-- Не знаю. -- Потом задумался. -- Мне было столько, сколько вон тому мальчику, сыну погибшего моего дяди. -- Ньолгун показал рукой на мальчишку в рваной одежде. Стесняясь взрослых, тот делал вид, что играет с огромной, похожей на медведя, нартовой собакой, а сам то и дело бросал исподлобья то ли любопытствующий, то ли голодный взгляд. -- Тогда осенью в шторм выбросило кита. Нивхи радовались: Тол-ызнг, хозяин моря, милостью своей дал им и собакам их пищу. Через одно лето я узнал: в роду старого Эмрайна родилась девочка Ланьгук. На третью весну она тяжело заболела -- вся кожа покрылась красной сыпью. Через четыре зимы весной мой отец и его братья вместе с меньшим братом Тимоши погибли на воде -- перевозили груз Пупка.

Два лета еще прошло. Наступила штормовая осень. У многих нивхов сети порвало. И зимой был голод. В осень Большого шторма я ушел в верховья нерестовой речки и нашел там удачу, заготовил юколу из нерестовой кеты. Юкола, правда, сухая, как палка, но в голод и она пища. Я имел силы и мог ставить ловушки. В ту зиму Тимоша совсем плохим человеком стал. Голодные отдавали ему за куль муки десять, а то и двенадцать соболей. Я подождал. И когда ни у кого не осталось соболей, показал своих. У Тимоши глаза на лоб полезли, аж подпрыгнул. Тут уже я цену называл. Хорошо торговал. Вот тогда-то я приехал в род Авонгов, чтобы посмотреть Ланьгук. Она уже была подросток. Очень красивая. Оставил им муки, риса, сахару, чаю и табаку -- месяца на два, не меньше.

С той поры каждую зиму наезжаю в стойбище А-во. В прошлую зиму был четвертый раз.

Ньолгун говорил негромко, почти не меняясь в лице, лишь иногда останавливаясь, чтобы вспомнить то или иное событие. И тогда на его гладком лбу обозначались две-три еле заметные бороздки. Закончив, он обратился к собеседнику:

-- Ну так сколько же мне лет?

Чочуна, не проронивший ни звука, словно очнулся. Ну и счет у этих гиляков! Любопытный счет. Теперь Чочуна почти все знал о Ньолгуне. Шустрый парень. Далеко пойдет. А Пупки -- живодеры, хуже волков.

-- Сколько мне лет, спрашиваю? -- повторил Ньолгун.

-- Ты так долго говорил, что я сбился со счета.

-- Вот видишь! -- с важностью сказал Ньолгун. -- Ты сбился со счета, потому что я долго говорил. А долго я говорил, потому что мне немало лет.

-- Около тридцати есть?

-- Не знаю, -- ответил нивх. Потом возмутился. -- Зачем "около", когда можно точно! Ты же умеешь считать? Тогда загибай пальцы, а я буду говорить. Значит так, выбросило кита -- мне было столько, сколько вон тому мальчику, который уже не трогает собаку, а копается в пепелище, на второе лето родилась Ланьгук, на третью весну Ланьгук болела тяжелой болезнью; через четыре зимы весной погиб мой род; в то лето родился мальчик. Прошло еще два лета, и зимой наступил большой голод, и в ту зиму я ездил смотреть Ланьгук. С той поры я каждую зиму езжу в А-во. В прошлую зиму был четвертый раз. Сосчитал? Сколько получилось?

-- Шестнадцать или пятнадцать... без мальчика, -- сказал неуверенно якут.

-- А мальчику?

-- А мальчику семь лет.

-- Сколько же мне? -- нетерпеливо требовал Ньолгун.

-- Тебе... тебе... двадцать три года.

-- А тебе сколько?

-- Двадцать.

-- Вот видишь! -- торжествовал нивх. -- Я старше тебя! -- Ньолгун смотрел вызывающе.

Чочуне не понравилось это. "Голодранец, а еще так смотрит!" -- с неприязнью подумал он. Но и на этот раз Чочуна овладел собой и сказал только:

-- Не горюй, друг, человеком будешь. Твой дом сгорел -- новый будет. И выкуп соберешь. Богатый выкуп соберешь... Тебя будут уважать. И бояться будут.

Ньолгуну понравилась речь якута. Он заискивающе посмотрел ему в глаза и, не очень веря в услышанное, спросил:

-- Ты правду говоришь?

"Вот так! Всегда так будет!" -- в глазах якута мелькнул желтый огонь. Нивх встрепенулся, но Чочуна сказал мягко:

-- Я помогу тебе. Я сделаю тебя богатым. Тебя никто больше пальцем не тронет. Тебя будут бояться.

Чочуна вытащил из чехла поблескивающее воронью ружье, подал Ньолгуну:

-- Возьми. Это ружье сделает тебя сильным.

Ньолгун упал на колени, пытаясь поцеловать ноги якуту. "Вот так всегда и будет!" -- твердо сказал вполголоса якут.

Ньолгун поднялся, схватил ружье, засуетился, не зная, куда девать бесценный подарок, который сделает его могущественным, возвысит над людьми. Он сунул ложе под мышку, крепко прижал локтем, огляделся. Стоящие поблизости нивхи и ороки молча наблюдали за происходящим. На их глазах большое несчастье оборачивалось для потомка вымирающего рода Нгаксвонгов внезапным счастьем.

Чочуна в это время скликал мальчишек, которые, словно пугливые щенки, то приближались, то прятались за спинами взрослых.

-- Иди сюда. Иди сюда, -- звал Чочуна. Но ребятишки не понимали чужого языка. Маленький оборванец, который, сам того не зная, помог определить возраст Ньолгуна, стоял ближе всех. Ньолгун и сказал ему по-своему:

-- Мылгун, подойди. К этому большому начальнику подойди. Он хороший, жалеет нивхов.

Мальчик нерешительно топтался, звучно шмыгал носом, пытаясь скрыть страх и смущение. Но когда Чочуна вытащил из мешка крупный, с кулак, кусок сахара, вприпрыжку помчался к нему. Рваные штанины хлопали по грязным босым ногам. Мальчик торопливо вырвал белоснежное редкое лакомство, словно боялся, что кто-то другой овладеет им. Чо" чуна подозвал мальчишек, которые оказались рядом, дал по куску сахара. Заметил: больные с похмелья ороки смотрят на него со странным детским ожиданием. Неприязненно поджал губы, отвернулся.

Чочуна размышлял некоторое время, как дальше поступить. Он знал, наступил случай, когда нужно действовать.

Чочуна оглянулся через плечо -- оленпые люди с кислыми физиономиями мучились в нетерпеливом ожидании.

У Луки на шее под расстегнутой серой грязной рубашкой виднелась тонкая веревочка. Еще вчера Чочуна обратил на это внимание, но не придал значения. Шпагатик охватывал шею и сходился на груди. Он был темный, пропитан жиром и потом.

Чочуна осторожно протянул руку, двумя пальцами тихонько потянул шпагатик. Из-под рубашки, словно зверек из норы, выскочил маленький металлический крестик.

-- Крест. Крест. Я Лука Афанасьев. Лука, -- со значением говорил Нгиндалай. Эвенк разговаривал с якутом на языке символов. А это означало: "У меня не эвенкийское имя, хотя я настоящий эвенк. Мы, эвенки, крещеные. Мы тоже дети великого русского царя".

Чочуна оглядел щупленькую, неказистую фигурку хозяина маленького рода таежных бродяг, сказал:

-- Все люди -- братья!

-- Братья! Братья! -- охотно подтвердили ороки.

-- Подойдите ко мне, братья!

Якут выхватил из мешка красивые бутылки, поблескивавшие на солнце.

-- Подходите все! Все подходите! -- Чочуна взмахивал руками, словно хотел обнять все стойбище.

Сначала подошли степенные нивхские старики и полные достоинства мужчины-добытчики. Юноши почтительно держались поодаль.

Степенности у нивхов хватило на глоток водки. Старики велели юношам принести низкие столики, рыбу в резной деревянной посуде, нарезанную юколу, топленый нерпичий жир, соленые рыбьи брюшки. Появились женщины, притащили лакомства -- сырую нерпичью печенку, сырую голову кеты, вареное нерпичье мясо. На середине столиков в фарфоровых чашечках -- соляной раствор, в который нивхи обмакивали хрящи кетовой головы и кровавые куски печенки.

Мелконарезанная печенка с черемшой и без черемши -- отличная закуска. Она хорошо шла после водки. Чочуна это сразу оценил.

После закуски подали вареное мясо -- большими кусками, на крупных костях. Нарезанную кетовую юколу нивхи брали щепотью, обмакивали в топленый золотистый нерпичий жир и, запрокинув голову, клали в рот.

-- Все люди -- братья! -- повторил торжественно Чочуна. -- Вы гиляки, ороки. Я -- якут. Но мы братья, потому что мы все люди! Будем жить вместе, помогать друг другу.

Нивхи слушали говорливого якута со смешанным чувством. "Все люди -- братья", это верно. Нивх всегда впустит к себе другого человека -- будь то нивх, орок, эвенк или русский. Накормит, согреет теплом своего очага. И человек будет жить у нивха до тех пор, пока не изволит продолжать путь. Добро не требует, чтобы о нем говорили. Люди говорят о необычном. Добро -- оно обычно у нивхов, как и окружающая их природа с ее обычными ветрами, дождями, снегопадами. А якут все твердит и твердит о вещах, которые известны даже краснозадым младенцам. Будто открыл что-то необыкновенное. Странный этот якут. Но, наверно, хороший, раз такой щедрый.

Уже смеркалось. И Чочуна Аянов наделил гостинцами каждого, кто принимал участие в пире, дал по полплитки чая и горсти табака.

Люди начали было расходиться, но их остановило пение полупьяного Ньолгуна. Он сидел на песке, поджав под себя скрещенные ноги, и раскачивался с закрытыми глазами.

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Мы, нивхи, сколько помним себя, -- жители этой земли.

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Курнг в своей доброте не забыл наши урочища:

Реки в наших урочищах полны рыбой,

В лесах наших урочищ всегда зверя много.

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Нам бы жить -- зверя добывать,

Нам бы жить -- рыбу ловить.

Но поселился среди нас злой человек.

Только о себе ночами и днями думает.

Только о том, как оильно разбогатеть, думает.

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Жадностью большой сам себя ослепил,

Из-за этой жадности человечье лицо потерял.

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

У него -- свои духи, свои боги.

Но Курнг -- наш бог -- нас услышал:

На счастье нам с далекой земли якута прислал.

Якута богатого и доброго прислал.

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Продолжение следует...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1114533 - 29/03/16 03:19 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Ещё хочу! Ыыы
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1114574 - 29/03/16 07:31 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Ещё хочу! Ыыы


Подожди до завтра, сегодня работал немного... Устал... ;-)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1115192 - 31/03/16 09:47 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Глава 21

Высокий, худощавый человек размеренно вышагивал по песчаному берегу залива. Лицо, давно не бритое, шея тонкая, худая. Лохматую грязную голову венчала мятая светлая шляпа. Вот уже много лет не расстается с этой шляпой топограф.

-- Девяносто семь девяносто восемь девяносто девять

Каждую сотню шагов он заносит в тетрадь. А вслед за новыми и новыми сотнями -- на графленом планшете тянется ломаная линия -- берег залива.

В прилежащих к низовьям Тыми урочищах обнаружили выходы нефти. Но чтобы приступить к поисковым работам, необходимо было иметь план местности. Известный топограф получил задание покрыть маршрутами нефтеносную полосу побережья. Помощником и проводником он нанял Громовика.

Десятки сотен шагов сотни сотен шагов тысячи сотен шагов А в каждом шаге семьдесят шесть сантиметров. Ни на сантиметр больше, ни па сантиметр меньше. Натренированный, выверенный годами точный шаг топографа.

-- Сорок пять сорок шесть сорок семь

-- Семен Семенович! -- слышится радостный крик.

Пятьдесят четыре пятьдесят пять пятьдесят шесть

-- Тимоша прибыл! Вон шхуна жмется к берегу.

Шестьдесят один шестьдесят два шестьдесят три

Топограф словно оглох. Казалось, ударь его гром -- он все так же будет вышагивать и вышагивать.

Лишь отмерив последний шаг и внеся запись в тетрадь, Семен Семенович перевел дыхание, вытер шляпой испарину со лба. А ведь не так уж и жарко.

-- Послезавтра к полудню придем к Нгакс-во, как раз и замкнем залив. А там -- дальше, -- словно отгоняя какие-то сомнения, сказал Семен Семенович и бросил короткий, усталый взгляд на помощника. -- А там двинемся дальше, Коля, -- повторил он. -- На юг надо идти.

-- Здесь проходили Крузенштерн, Бошняк

-- А проверить бы их не мешало. У Крузенштерна много приблизительного. Вот Бошняк -- тот все пешком исходил, да на лодках. Но он больше на гиляков полагался.

Нет, не пошли топографы на юг. Они появились в Нгакс-во на второй день после пожара. Узнав о случившемся, потрясенный Семен Семенович собрал нивхов и написал от их имени жалобу губернатору.

-- Строчишь? -- вызывающе усмехнулся Тимоша. И сам же ответил: -- Строчи! Строчи, коли грамотный. Только ворона, что ли, отвезет твою писулю губернатору? Ха-ха-ха-ха-а-а

Тимоша редко смеялся. Озабоченный, он был постоянно хмур. А тут развеселил его этот топограф. Когда, в какие времена жаловался гиляк на кого-нибудь? Бьют его, а он молчит. Грабят его, а он молчит. Молчит, как скотина немая, Только и разница, что на двух ногах ходит.

-- Ха-ха-ха-ха-а-а, -- рассмешил ты меня, грамотей.

-- Смейся, живодер! -- зло оборвал его Семен Семенович. -- Найдется и на тебя управа. -- Голос у топографа срывался.

-- И буду смеяться, -- вдруг посерьезнев, сказал Тимоша. -- Только не ко мне ли в лавку поскребешься? Али гиляку уподобился, сырой камбалой довольствуешься?

Семен Семенович понимал: гиляки внимательно следят за их перепалкой, знал, что гиляки относятся к ним обоим настороженно, недоверчиво. И откуда бы взяться другому отношению, когда европейцы только затем и приходили сюда, чтобы грабить. И надо было сейчас, сию же минуту найти такие слова, чтобы гиляк понял: не все они одним миром мазаны.

Семен Семенович отвернулся -- в левой части груди побаливало, -- он сделал вид, что полез в карман, просунул руку под куртку, помассировал.

-- Живодер, найдется на тебя управа! -- И обернулся к жителям стойбища: -- Кто из вас понимает русский?

-- Мой говори мало-мало есть, -- торопливо и громко ответил Ньолгун, словно боялся, что на него не обратят внимания.

-- Его говори тозе, -- кто-то ткнул пальцем в Чочуну, который с любопытством наблюдал за происходящим.

-- Вы говорите по-русски? -- Семен Семенович только сейчас заметил этого человека, одетого даже щегольски: хромовые сапоги, рубаха с русским вышитым кушаком, на голове лихой картуз.

-- Я приезжий, якут. По-ихнему не понимаю, -- объяснил Чочуна.

-- Тогда вы, пожалуйста, переведите мои слова, -- обратился Семен Семенович к Ньолгуну. -- Объясните своим соплеменникам, что лавочник Тимоша Пупок дерзко нарушает царское указание, за что ему несдобровать. Там сказано, чтобы вам, гилякам, никто не чинил препятствий в ловле рыбы -- кеты, горбуши, чтобы такие, как этот, -- и он кивнул головой в сторону Тимоши, -- не посягали на ваши рыболовные тони. А Пупок отобрал у вас лучшие. Вот тут, в этой бумаге, -- Семен Семенович ткнул темным, обветренным пальцем, -- я обо всем написал.

Чудо свершалось на глазах. Непроницаемые, казалось, безразличные лица нивхов вдруг оживились, потухшие глаза загорелись. Нивхи потянулись к бумаге, словно хотели убедиться в могущественной ее силе, которая способна покарать злодеев и вернуть их тони и сытую жизнь.

Эта ночь была для Касказика тяжелой

К'итьк -- каторжники, злодеи Пупок -- купец, тоже злодей. И вот -- Семен Семенович Обличьем схожи, крови одной, но такие разные. Никто не защитил бедного Ньолгуна, а этот русский заступился. И не только за Ньолгуна -- за всех нивхов стал За эту ночь старейший Кевонгов переворочал в своем усталом мозгу множество самых сложных мыслей.

От стойбища Нгакс-во отошел караван, груженный тюками Чочуны Аянова. Он направлялся в темную островную тайгу.

Караван уходил. И никто и не заметил в этой суматохе, как, прислонившись к теплой, нагретой солнцем стене дома, стояла в оцепенении Ольга, младшая сестра Тимоши. Лишь глаза печально смотрели вслед каравану, да нежные губы раскрылись в неслышном вопросе.

Ольга родилась в нивхском стойбище. Играла с раскосоглазыми своими сверстниками, бегала с ними босиком по берегу моря, собирала в лесу ягоды.

Отец всегда был чем-то занят. Теперь-то Ольга понимает: сколько сил пришлось убить ему, чтобы ни она, ни братья не знали нужды.

Ольга любила красные закатные вечера, когда по стойбищу от края и до края перекатывается заунывный вой ездовых собак. Какая-то неизъяснимая тоска в нем. Тоска огромная, беспредельная. Услышав вой во дворе, отец зло оглядывался, энергично заносил руку, будто с маху хотел кого-то ударить, и с перекошенным лицом говорил: "Каторжники". И как-то жалко согнувшись, поспешно уходил в избу и долго сидел там в углу, ни с кем не разговаривал и никого не подпускал к себе. "Любила", пожалуй, не то слово. Просто Ольга не представляла себе жизнь иной, вне этого стойбища. После смерти отца жила Ольга у брата своего Ивана.

Целыми днями хлопотала она по дому, радуя своим усердием Федосыо. Хлопотала, а у самой в сердце с каждым годом, с каждым месяцем, с каждым днем нарастала горечь. Она теряла сон, аппетит, нервничала по пустякам. "Жанишок ей нужон. Жанишок", -- подтрунивал Тимоша в такие минуты и обещал в следующую поездку в Николаевск найти "подходящего". Но этих "следующих" уже сколько было, а "жанишка" все нет как нет.

И когда жители стойбища вышли встречать шхуну, Ольга перво-наперво сосчитала людей на палубе. Трое Она тихо вскрикнула, накинула на плечи шаль, выскочила на берег и вместе с Дуней и Федосьей полезла в воду, встречать долгожданного.

Но Тимоша и Иван, как обычно, обняли сестричку и не представили третьего человека. А тот прошел мимо нее, к орокам. "Недосуг, верно". Измученная напрасным ожиданием, на другой день Ольга поймала во дворе Ивана:

-- Кто это?

-- Кто? -- не понял тот.

-- Ну, кто с вами приехал.

-- Не знаю. Погостить, что ли, к гилякам.

Караван уходил. Караван уходил в тайгу.

-- Ы-ы-ы! Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Чочуна придержал оленя, оглянулся, кто же это поет? Кешка, старший сын Луки, и Гоша Чинков -- зять и батрак Луки и его сыновей, ехали след в след, и видно было, что каждый занят своими мыслями. Ньолгун замыкал караван. Это он раскачивался в седле, вертел головой по сторонам и пел. "Что за народ -- эти гиляки? -- не переставал удивляться якут. -- Только что у него сожгли дом, а он уже и позабыл о горе своем, поет!"

В тайге полно медведей, соболей и всякого другого зверья. Ньолгуну радостно от этого. Над караваном пролетали вороны, сойки и прочие птицы -- Ньолгун разговаривал с ними.

Навстречу каравану, раздвинув широко плечи сопок, торопился, подскакивал на камнях ручей.

Глава 22

Касказик видел, как встречавшие их жители Нгакс-во вдруг разом отхлынули от берега, словно их унесла волна. И тут же запылала чья-то хижина. Касказик осмотрительно пристал выше стойбища и со стороны наблюдал за событиями. Наукун и Ыкилак бегали смотреть пожар и вернулись озадаченные и удивленные. Их поразило то, что никто в стойбище не осмелился помешать купцу. "Когда же это успели так запугать всех нас, -- подумал Касказик, -- что ни у кого рука не поднялась остановить злодея?"

Касказик и в молодости редко общался с жителями морского побережья, мало кого знал, и теперь ловил себя на мысли, которая давно уже засела в его старой голове и которую грех произносить вслух: хотелось древнему корню Кевонгов, чтобы его сверстников Нгаксвонгов не осталось в живых, чтобы ничьи уста сегодня не могли поведать людям о давней кровавой битве. Касказик твердо знал: его род не может жить в одиночестве. Детям древнего рода нельзя без общения с людьми большой и богатой их земли. Древо Кевонгов должно вновь зазеленеть!

К некоторому огорчению старейшего Кевонга привели его к деду, который был намного старше самого Касказика. Дед крупный, ширококостный, с большой белой, как полярная сова, головой и прищуренными, слезящимися глазами. Он восседал прямо на голом песке в какой-то неземной отрешенности, словно не видя и не слыша, что творится вокруг. Рядом чернели угли и пепелище.

-- Аткычх! Аткычх! [Аткычх -- дедушка, уважительная форма обращения к старику.] -- обратились к нему люди.

Дед никак не откликнулся.

Кто-то прикоснулся к его руке -- но дед оставался глух. Тогда дернули его за рукав, и дед неожиданно резко вскинул голову.

-- А-а-а!

-- Дедушка, дедушка, человек к вам!

-- Чего? -- Дед приставил ладонь к уху и весь собрался, даже спина выпрямилась.

-- Человек к вам.

-- Какой человек?

-- Старейший рода Кевонгов с сыновьями.

-- Как, как?

-- Кевонг с сыновьями.

-- Какой Кевонг?

-- Мы не знаем такого рода. Он сказал: приехал встретиться со старейшим рода Нгаксвонгов.

Касказик понял теперь, с кем имеет дело. Орган -- древнейший человек на побережье, старейший Нгаксвонг. А Касказик-то полагал, что его давно уже нет в живых

-- Кевонг Кевонг -- старик задумался, что-то припоминая, и вдруг тревожно сказал:

-- А разве есть еще такой род? -- резко обернулся и закричал: -- Мылгун! Мылгун! Где ты, мой сын?

Откуда-то выскочил и подбежал к нему маленький оборванец.

Орган обхватил его обеими руками, рывком усадил рядом, прижал к себе:

-- Сын мой! Сын мой!

Голос древнего нивха сорвался. И люди услышали рыдание, хриплое и негромкое, горькое мужское рыдание.

Окружающие недоуменно переглянулись. Несколько молодых женщин наклонились к седой, дергающейся от плача голове:

-- Атк [Атк -- дядя по женской линии, брат матери.], пошли домой.

Теперь Касказику все ясно: род Нгаксвонгов тоже на грани вымирания. Их тоже осталось всего трое: старец Орган, Ньолгун и мальчик Мылгун. Но у них много родственников по материнской линии: есть кому приютить, обогреть Мылгуна. И если бы у мальчика было несколько братьев, пожалуй, всем хватило бы невест: вон сколько женщин назвали старика "атк".

-- Купим товары и поедем домой, -- сказал Наукун. Касказик знал, почему возникла у старшего сына эта мысль. Он не принимал в счет престарелого Органа и маленького Мылгуна. Ньолгун же покинул старейшего рода и племянника -- оставил на попечение сестер и тетушек. И Наукун решил: никто здесь не знает о Кевонгах, никто не помнит о давнем. Чего же лучше? Часть мехов нужно оставить на выкуп, а на другую -- товары! При этом Наукун пекся не столько о младшем брате, сколько о себе; ведь ему должно теперь перепасть. С богатым выкупом легче найти невесту.

-- Сучий сын! -- не оглядываясь, прошипел Касказик, И приказал: -- Ступай, узнай, в каком то-рафе Мылгун.

На другой день стойбище Нгакс-во потрясло новое происшествие: какие-то люди, назвавшиеся Кевонгами, передали маленькому несмышленышу, отпрыску рода Нгаксвонгов, неслыханно богатые дары: собольи меха, юколу, оленьи шкуры и новую лодку, сильных ездовых собак, мужскую одежду. При этом Касказик, старейший Кевонгов, молвил: "Пусть ты вырастешь большим и станешь великим добытчиком. Пусть между родами и племенами всегда будет мир. Пусть добрые дела всегда сопутствуют людям. Пусть в твоем роду народятся кормильцы, а не братоубийцы".

А потом жители Нгакс-во увидели: от их берега отошли две лодки: Кевонги в опустевшей старой, а во второй, новой, -- русские топографы. За длинными, любовно и мастерски выточенными из лиственницы веслами первой лодки -- крепкорукие Наукун и Ыкилак. Касказик с трубкой в зубах -- на корме, ловко подлаживаясь под гребцов, молодцевато взмахнул рулевым веслом. Люди уже знали, что топографы продолжат свою мудреную работу в долине Тыми, в урочищах рода Кевонгов и других нивхских родов. И еще знали они, что люди во второй лодке везут бумагу, написанную от имени нивхов русским человеком Семеном Семеновичем. Все жители стойбища и гости поставили свои подписи -- замысловатые или простые закорючки. Некоторые по чьему-то совету прижали чуть пониже текста засаленные пальцы -- отпечатки.

Когда вошли в реку, где встречное течение усилилось и где потребовалось весла заменить шестами, Касказик перебрался во вторую лодку: он заметил, что русские неумело действуют шестами.

Глава 23

Лука не понукал оленя -- верховой знал тропу, шел споро, а на некрутых спусках переходил на рысь. Ничто не отвлекало Луку от его дум -- ни пение несчастного гиллы, ни восторженные восклицания якута ("Ой, сколько рыбы!" -- когда переходили нерестовый ручей, или "Ягоды-то, ягоды сколько!" -- когда двигались мимо рябинника). Якут всего-то и попросил поохотиться вместе зиму. А весной вернется домой. Так и сказал: "Добуду триста соболей -- поеду домой". Чего же не помочь человеку? Попросил человек -- надо помочь. Ведь и Луке помогли люди, не дали сгинуть. И если сегодня он хозяин стада -- пусть небольшого, но стада, -- благодарить надо добрых людей. А этот человек дармоедом же не будет. Богат он: восемь оленей везут его груз. И щедрый: сколько табаку, сахара и чая раздал просто так, водкой всех угостил. Ньолгуну и мне ружье подарил. Пусть себе охотится, добрый человек.

А Ньолгун пел. Ему было хорошо. Он благодарил судьбу, несчастье для него обернулось счастьем. Он владелец невиданного ружья -- ни один нивх с побережья не может теперь тягаться с ним. А нагрянут морозы, Ньолгун явится в стойбище, привезет мясо диких оленей. Накормит стариков и детей. Люди увидят, Ньолгун помнит отца своего и его братьев -- были они лучшими на побережье гребцами. Слава о них еще долго жила после их гибели. А лодку, необыкновенно большую и многовесельную, которая за несколько лет успела перевезти столько груза, вытащили и поставили у могил утонувших -- пригодится она им в потустороннем мире. Правда, корма у лодки покалечена. После похорон, когда народ разбредался по домам, старик Орган внезапно, словно взбесившись, рубанул ее топором. Ньолгун видел это своими глазами, но не понял, что привело старейшего в такую ярость.

После той большой беды, односельчане редко брали Ньолгуна на промысел нерпы или за рыбой: в роду Нгаксвонгов не было ни промысловой лодки-долбленки, ни охотничьего снаряжения. А какой из безоружного человека добытчик?

Тимоша то и дело приглашал Ньолгуна к себе, просил помочь в домашнем хозяйстве. Свободный от летнего промысла Ньолгун охотно откликался на этот зов, -- тем более лавочник угощал необычной для нивхов русской едой -- хлебом печеным, кашей, зеленым чаем с кусочками сахара. А иногда давал с собой табаку на две-три трубки.

Ньолгун отдавал старику Органу все гостинцы, пусть хоть на миг отбросит горестную мысль, что внук его -- не добытчик. Одна затяжка крепкого табака могла сделать сердитого человека мягким и добрым

А потом, чтобы трубка чаще была набита, Ньолгун стал сам предлагать лавочнику всяческие услуги: дрова поколоть, сено косить. Тимоша держал странных больших животных -- коров.

И еще знал Ньолгун, что сородичи перешептываются: мол, приятель он сильному русскому человеку. И хорошо становилось от этого на сердце. И позволял себе Ньолгун в разговоре то и дело такие слова: "Мой друг русский купец Тимоша"

Едва переждав лето, Ньолгун уходил в тайгу. Промышлять соболя -- здесь не нужно ни лодки, ни хитрого снаряжения. Силки всего лишь, терпение да ноги. А ноги у Ньолгуна неутомимые.

Зверь этот Тимоша. Хуже, чем зверь. И откуда он узнал о моих соболях? Я копил долго, потихоньку, тайно. А он отобрал. Все отобрал, хоть я и не должен ему. И еще дом сжег. Первый у нивхов настоящий дом. Правда, холодный был -- щелей много. Но похож на русский дом. Сколько я сделал для Тимоши: дрова, сено Даже коров его рогатых находил, когда пропадали в тайге! Поди, сам попробуй найди -- заблудился бы, самого пришлось бы искать Зверь ты, Тимоша. Хуже, чем зверь. Теперь Ньолгуну не нужна дружба русского. Теперь Ньолгун сам сильный человек. У него ружье, такое же, как у Тимоши, даже лучше. Хороший человек якут. Хороший. Так, задаром отдать ружье! За такое ружье мне пришлось бы две, а то и три зимы охотиться. А этот задаром. Хороший человек

Лука ожидал. И когда подтянулись все, показал палкой на противоположный склон распадка. Чочуна от радости едва не слетел с седла: в кустарнике пасся большой медведь. Даже отсюда видно было, как на его широких боках ходила и лоснилась черная шерсть. Добрый, жирный медведь. Первым желанием было -- пустить оленя вскачь, подъехать к медведю и выстрелить в голову. Чочуна даже отвел пятки, чтобы ударить в бока оленю, но Лука резко схватил его за рукав. Ничего не сказал, только глаза сказали: "Не суетись. Не так надо". Чочуне не понравился взгляд эвенка -- в нем уверенность, превосходство.

Ньолгун выдернул ружье из чехла, зарядил. Лука жестами велел Чочуне спешиться. Тот повиновался, но дальше дал знать, -- не нуждается он ни в чьих советах. Бросил поводок в руки Луке и, определив направление ветра, спустился к ручью, чтобы перейти его. Ньолгун шел следом. Охотники перепрыгнули ручей и стали карабкаться по сырому травянистому склону распадка. Ньолгуну хотелось, ему очень хотелось, чтобы первый выстрел, первый в жизни выстрел принес добычу. И, когда медведь, обирая малину, оказался на виду, Ньолгун поднял ружье. Ствол ружья длинный и непомерно тяжелый. Ньолгун еще не знал, что нужно крепче прижимать к плечу приклад. Чочуна тоже остановился. Ньолгун, опередив соперника, дернул спусковой крючок. Он и так нетвердо стоял на крутом склоне, а тут ударило неприжатым прикладом.

Чочуна инстинктивно присел -- пуля с жестким свистом распорола воздух, и медведь неожиданно легко подпрыгнул. Пуля ударила низко. Не дав медведю опомниться, Чочуна разрядил ружье: медведь опрокинулся на спину и покатился по скользкому склону.

-- Прекрасный охотник! -- восхищался Лука, глядя на Чочуну.

Глава 24

Отец будто испытывал терпение Ыкилака, все молчал, и ничто не предвещало, что пора собираться в распадки. Уже прошли осенние дожди. Запоздалые кетины выбрались из Пила-Тайхура, и по высокой воде проскочили галечные косы -- перекаты, тревожа своим шумным трепетом по-осеннему затаившиеся берега. А отец молчал и молчал. Целые дни проводил на своей лежанке, подсунув под спину скатанную оленью шкуру и всякий хлам. Жиденький дымок нестойкой струйкой поднимался от обгорелой трубки, повисал меж лежанками и плотным рядом закоптелых потолочных жердей. Табаку оставалось мало, и Касказик смешивал его с мелко накрошенной чагой. Курево получалось некрепкое. Кевонги лишь в редчайших случаях позволяли себе курить чистый табак. Обычно добавляли примесь из чаги или терпких трав. И чем меньше оставалось табака, тем большую долю занимала в их трубках противная, пустая на крепость и запахи примесь.

Лишь когда трава совсем смякла и мертвая легла на потемневшую землю, а по утрам на невыбранном кроваво-красном брусничнике засверкал иней, старик словно очнулся от полусна. В течение дня он починил крошни. Легкие, плетеные крошни Касказика из тонких, прочных на разрыв тальниковых прутьев. Многое можно унести в них.

Мать разложила по крошням тугие связки кетовой юколы, положила две плитки чая -- все, что осталось от недавней поездки в Нгакс-во, -- наполнила кисеты куревом. Каждый взял еще по собачьей шкуре и по обтрепанной, облезлой оленьей дохе.

Пока мужчины собирались в путь, Талгук приготовила чай, принесла из родового амбара заготовленный вчера мое -- пищу богов, нарезала юколы.

Чаепитие длилось недолго. Торопливо отрыгнув, -- значит сыт и пора в путь, -- Касказик поднялся, привязал к крошне Ыкилака латунный маньчжурский чайник, взял в руки короткое копье, и трое мужчин -- весь род Кевонгов -- отошли от полузасыпанного землей то-рафа.

-- Подожди, -- позвала Талгук. И по тому, как был ее голос нежен, мужчины поняли: мать обратилась к младшему.

Ыкилак приостановился, обернулся, всем видом показывая, что сейчас не время. Талгук подошла к нему, протянула руку -- на ладони упругим кольцом лежали тонкие аккуратно сплетенные силки.

Ыкилак шел и рассматривал петли. Волосяные. Теперь уже не сосчитать, из скольких волос мать сплела эти петли. Однако, из десяти-двенадцати. И что это за волосы -- длинные и черные? Правда, попадаются белые Что это? Седина?..

Ыкилак шел, слегка отставая от отца и брата. На плечи его давили крошни, а ноги переступали легко. И на сердце легко. Чтобы не поддаться нахлынувшей нежности, Ыкилак сказал вполголоса: "Когда она успела сплести? Вроде бы и времени-то на это не было".

Едва отошли от стойбища, один за другим поднялось несколько выводков глухарей. Большие птицы тяжело взмахивали широкими крыльями, гремели ими, словно горный ручей галькой, и, вытянув шею, уходили восвояси.

Вековой, не тронутый ни пожаром, ни человеком лиственничник просматривался насквозь. В нем не было кустов, которые обычно создают густое непроглядье у самых комлей деревьев. Лишь изредка попадались береза или ясень -- словно для того, чтобы глазу было за что зацепиться. Высокий и светлый лес, скинувший уже хвою, встретил молчанием. Ыкилак слышал только свое дыхание да торопливый шорох сухих лишайников под кожаными подошвами.

Хорошо идти в лиственничнике. Легко. Не мешают тебе ни кусты, ни болота -- их не встретишь в таком лесу. Копнешь лишайниковый дерн, и всегда наткнешься на крупный песок.

Лишь в распадках, где тенисто, где неумолчны студеные ручьи, кряжисто, и, подбоченясь от важности, поднимаются ели вперемежку с березой. Елям есть отчего важничать. Мыши и синицы, соболи и горностаи, выдра и рябчики -- все они любят ельник. Выдра ловит в ключах рыбешку; мышь собирает ягоду и орехи, подбирает остатки от обеда выдры; рябчику нужна ягода, хвоя; соболь ловит мышь и рябчика, лакомится ягодой. Хороши распадки с ручьями и ельниками. Хороши.

Но и в лиственничниках много ягоды -- брусники. Дятлы любят такие леса. И соболь заходит в лиственничники.

Идут охотники по лесу, у каждого свои заботы. Ыкилак думает об одном: богаты ли нынче их леса и распадки соболем. Будет ли милостив Курнг, пошлет ли в их силки драгоценного зверя.

-- Пришли, -- вдруг сказал Касказик.

Ыкилак осмотрелся, чтобы убедиться, действительно ли наступил конец пути. Они стояли у развилки быстрых ключей, по обеим склонам распадка теснились ели. Ыкилак и не заметил, когда и где пересекли лиственничник. Скажи ему найти обратную дорогу -- нет, не найдет.

Распадок незнаком. Ельник большой. По развилкам он поднимался на склоны сопок. А ниже, там, где ключ терял свою стремительность и дно ручья местами темнело ямами, берега окаймляли кустарники.

-- Здесь я был тогда, когда Ыкилак едва ползал на четвереньках. Больше не бывал.

И это означало, что отец привел сыновей в богатое угодье,

"Солнце не прошло еще всего дневного пути, а мы уже на месте. Не очень далеко", -- обрадовался Наукун.

-- Люди так и называют это угодье Ельник рода Кевонгов.

Потом Касказик указал на невысокий, ровный, сухой мысок, возвышающийся над ручьем.

-- Смотрите, вон жерди -- все, что осталось от нашего балагана.

Ыкилак разглядел гнилые, изорванные ветром и снегом жерди, некогда составлявшие остов балагана.

Братья перешли ручей по перекинутому от берега к берегу мертвяку -- сухой, еще крепкой ели. Касказик остановился на середине, посмотрел вверх навстречу течению, потом вниз; русло ручья во многих местах перечеркнуто поваленными деревьями и деревцами. "Готовые мосточки, чтоб соболь перебегал".

По берегам ручья валялись кости отнерестившейся кеты, в ямах против течения стояли крупные почерневшие, с буры* ми полосками по бокам самцы. Они еще должны найти себе самок

Несильные порывы ветра срывали подмороженные скрюченные листья, и те, без летнего кружения, как-то винтом подныривали под ветви и сухим шуршанием тревожили увядшую траву, зеленую подушку из мха в тени вековых деревьев.

Снег вот-вот выпадет, а пока Ыкилак чувствовал себя неуверенно, словно слепой, которому на ощупь надо отыскать в лесу тропинку. Снежный покров -- он лучший помощник: смотри, соображай, какой, когда, куда и зачем прошел здесь зверь.

Хороший ли, плохой ли добытчик Ыкилак -- и не сказать. Еще маленьким с помощью обрывка сети сооружал ловушки в амбаре для крыс. Здесь требовалось терпение -- крысы, большие и хитрые, вскоре распознали в том обрывке врага и спокойно обходили, грызли юколу в каких-нибудь двух шагах от затаившегося мальчика. Тогда он придумал другое -- деревянный давок с насторожкой. Наделал несколько штук, поставил у прогрызанных крысами щелей. Касказик тогда не поленился -- пришел, полюбовался изобретением сына. "Сам придумал? -- спросил, хотя знал, что никто в их пустом стойбище не мог подсказать малышу. -- Такой штукой не только крыс -- горностаев и белок можно брать. Почти готовая плашка". А через день Ыкилак уже стрелял из лука. У то-рафа долгое время валялась сухая рябина, срубленная для какой-то надобности -- кажется, чтобы выстрогать коромысло. Но деревцо оказалось для такого дела тонким -- вот теперь пригодилось.

Касказик выточил связку стрел: легкие, остроконечные -- чтобы стрелять на дальнее расстояние; тяжелые, оканчивающиеся тупым набалдашником, -- чтобы сшибать цель, не попортив ее. Первыми мальчик стрелял рябчиков, вторыми -- бурундуков, которые подпускали близко, на несколько шагов. Оперенные, стрелы хорошо шли к цели, не отклоняясь при несильных порывах ветра.

Наукун посмеивался над младшим братом. Зачем лук, когда бурундуков можно шестом бить. В следующую весну Наукун нашел тонкую и длинную черемуху, срубил ее, аккуратно ошкурил и долго, более месяца, сушил на ветру, привязав стоймя к высокой березе. К тому времени Ыкилак истратил почти все стрелы. И Наукун с важным видом использовал младшего брата в качестве загонщика: спрячется зверек в кусты, Ыкилак должен выгнать его на брата, который почти без промаха опускал легкий, послушный шест на полосатую спину юркого зверька.

Ыкилаку вскоре надоело быть подручным. Но просить отца он не решался: вечно тот чем-нибудь да занят. К. тому же Ыкилак уже не такой маленький, надо испытать свое умение. Настругать прямые стрелы из колотой лиственницы, как это делал отец, -- не удастся. Зато вдоль речек растет краснотал. Прямые и тонкие ветки можно выбрать для стрел. Ыкилак так и сделал. Нарезал целую охапку длинных, без единого сучка ветвей. Отец научил делать заготовки для стрел. Сперва вымочить в горячей воде, затем подвесить к шесту, привязав к нижнему концу тяжесть, и прутья станут прямые, как натянутая тетива.

Ыкилак уже сделал заготовки, очинил концы, но чем оперить -- не знал. Отец снова помог: маховые перья от вороньего крыла мало уступают орлиным.

Наукун издевался: "Ворона -- не бурундук, у нее крылья: загоняй не загоняй, все равно под мою палку не полезет". Тогда Ыкилак смастерил Ловушку -- такую, какой ловил крыс. Но понятливые птицы сразу учуяли неладное и не шли ни на какую приманку. "Стрелой добуду", -- упрямо решил мальчик. Но неоперенные, они вдруг сворачивали в сторону или касались ворон боком. "Только пугаешь", -- сердился Наукун. "Прошлогодние стрелы все порастерял?" -- спросил отец. "Поломанные есть. Кажется, две или три". -- "Принеси", -- отец сам и подкараулил ворону. Первый же выстрел оказался удачным -- стрела пронзила ее насквозь.

К концу лета Ыкилак овладел луком настолько, что ему не стоило большого труда подстрелить не только бурундука, но и белку. А однажды принес большого черного глухаря. Радости матери не было конца. Талгук все говорила-приговаривала: растет кормилец, растет кормилец.

Юноша обычно охотился в лесу вокруг стойбища -- далеко уходить не было нужды. И всегда в первоснежье был с добычей: тогда следы помогали, наводили на добычу или показывали места кормежки

Осенний день короток, а Ыкилак, как младший, должен еще заботиться о костре. Эта обязанность поначалу его раздражала. Но ничего не поделаешь. Надо и дрова запасти, и утеплить лапником и сеном балаган.

Через два дня и отец, и Наукун вернулись с добычей: отец принес крупного соболя -- самца, а старший сын двух дикуш -- черных рябчиков. Тогда Ыкилак сказал себе: "Все равно мне нужно рубить дрова -- побольше заготовлю -- и не зря пройдут дни".

Желание поскорее добыть цепного зверя не давало ему спать по ночам. А отцу вроде бы все равно, что Ыкилак крутится вокруг балагана и дров. Может, думает, что он ставит ловушки после их ухода и возвращается раньше, чтобы вскипятить чай?

-- А ты сделал миф-ард [Миф-ард -- "кормить землю", то есть "кормить" духа, хозяина данной местности.], кормил землю?

Так и есть. Отец считает, что сын нарушил таежный закон, потому Курнг и не шлет в ловушки зверя.

-- Я еще не выставлял силки.

-- Хм! -- изумился отец. -- Когда ж думаешь выставлять?

-- Не знаю, как ловить: снега ведь нет еще.

-- Хм! Ты что же, только после снегопада берешь?

-- Да, -- Ыкилак опустил голову.

-- А я-то думал Где же ты родился? В тайге?

Глава рода никак не мог взять в толк, что сын, его собственный сын, не умеет добывать по чернотропу.

Ночью Ыкилак видел сон. Молодая девушка, нарядно одетая, стояла на противоположном берегу ручья и говорила ему, а голос у нее такой же, как у Талгук: "Ты не бойся -- испытай себя. У тебя хорошие силки -- будет удача".

Утром после чая отец сказал: "Пошли!" Наукун счел, что это относится к нему, обрадовался.

-- Не ты -- Ыкилак!

Наукун обиженно глянул на отца исподлобья.

-- Ты тоже.

До последнего дня отец полагал, что дети его умеют все. Человек, родившийся в тайге, вместе с молоком матери впитывает и умение своих предков. Сейчас он напряг память, вспоминая себя в возрасте Ыкилака. И сказал сам себе: я уже знал все. Передавал ли ему кто-нибудь из старших свое знание? Просто Касказик смотрел, как делают взрослые, и старался поступать так же. Потом тайга сама научила. Соболь, обходя хитрые ловушки, сам учил добытчика, как его ловить. И дети Касказика должны все уметь. Но оказалось -- нет. Как же получилось, что они не знают чернотропа? Потом вспомнил, что в последние годы, едва покончив с заготовкой юколы, срывался в дальние походы. Брал двух ездовых собак и уходил через сопки в отдаленные стойбища искать невест для сыновей. Странствовал долго. Съедал всю пищу, взятую с собой. Изнашивал одежду и обувь. Обменивал соболей на одежду и еду и ходил, ходил, ходил. От перевала к перевалу, от залива к заливу, от стойбища к стойбищу, от рода к роду. Добрые люди принимали путника. Угощали чаем и табаком, обменивались родовыми преданиями, стелили ему постель, сочувствовали его горю, но дочерей не отдавали. В дальних странствиях Касказик убедился: чем горестнее молва, тем быстрее ее полет. О роде Кевонгов, вымирающем роде, знали даже в самых отдаленных уголках земли нивхской.

Заросший, измученный, с тусклыми глазами, возвращался Касказик домой уже по глубокому снегу. Он шагал сквозь тайгу, через нехоженые горы. Как находил он свое крохотное стойбище -- известно лишь богам, добрым и милостивым, хранящим несчастного человека.

И сыновья, предоставленные самим себе, каждый как мог постигали законы тайги

Касказик подвел сыновей к уродливой чепемухе, перекинувшей свой кривой пестрый ствол через ручей.

-- Смотрите!

Братья удивленно оглядывали дерево. Ничего не найдя, старший отвел глаза. Дурак дураком! Касказику стало до боли обидно за свои горькие неудачи, пустые далекие походы, насмешки недобрых людей. Обидно за попусту истраченное время. За то, что его сыновья, такие взрослые, ведут себя в тайге, как дети.

-- Болван! Болван ты!

Касказик едва не заплакал и, желая хоть как-то свалить с души непосильную тяжесть, замахнулся и ударил старшего.

Чтобы успокоиться, ему потребовалось много времени. Такого с ним еще не случалось. Расстроится, бывало, разойдется, но остывал, отходил быстро.

А сейчас он горестно смотрел на старшего сына. И сыновья видели, как ему тяжело. Ыкилак стучал носком по обнаженным корням черемухи и слушал шуршащий тупой звук.

Наконец Касказик взял себя в руки. Но еще дышал часто и шумно.

-- Подойдите ко мне! -- сипло сказал старик.

Сыновья подошли, напряженные в ожидании.

-- Соболь, он ходит широко по тайге. Но есть у него любимые места, где он охотится, есть любимые места -- где спит. И переходит ручьи по одним и тем же мосткам. Вот это дерево. Смотрите: чуть выше и здесь. Видите, кора сбита? Это соболь. Один и тот же соболь.

И тут открылась перед Ыкилаком одна из тайн тайги. Оказывается, зверь ходит по своим охотничьим дорожкам след в след не только зимой, но и летом. Только летом не всякий увидит в тайге следы. Хвоя, остатки мертвых деревьев, сухие опавшие ветви образуют подушку, на которой следы мелкого зверя не заметны. Надо быть очень наблюдательным и хорошо знать тайгу, чтобы и летом видеть ее, как зимой.

А Ыкилак считал, что зверь ходит по своему следу только зимой и лишь оттого, что пробиваться сквозь целинный снег тяжелее, чем идти по готовой тропе. И еще полагал, что тропа потому плотная, что топчет ее не один зверь. Конечно, любой зверь может воспользоваться и чужим следом. Но у каждой местности -- свой хозяин. Он пробил след -- он и ходит по нему. Других он просто-напросто гонит из своих владений.

Отец показал летний след соболя.

Значит, не только глубокий снег причина тому, что зверь идет по своей тропе след в след. Ыкилаку словно развязали глаза, теперь он знает: земля, черная бесснежная земля, на которой и не видно следов, тоже может помочь.

-- Ставьте петли. Только не забудьте сделать миф-ард, -- отец хотел уйти, но передумал. -- Вместе покормим землю. Принеси, -- кивнул он головой.

Ыкилак понял, к кому относится последнее слово. И знал, что от него требуют. Он сбегал к стану, принес завернутый в бересту мос -- студень с ягодой, сушеные клубни сараны, немного юколы, щепотку табака и маленький кусок плиточного чая.

Касказик взял все это в руку, повернул ладонь в сторону сопки за распадком и обратился к Ызнгу -- хозяину местмости:

-- Мы к тебе пришли. К доброму хозяину богатых угодий. Дали бы тебе больше, но мы бедные люди. Покормили бы лучше, но у нас нет. Бедные люди мы, неимущие люди мы. На, прими. Делимся с тобой последним. Не серчай. Сделай, чтобы нам было хорошо. Бедные люди мы, неимущие люди. Чух!

Касказик швырнул под куст приношения, повернулся и молча прошествовал к шалашу.

Глава 25

Наукун сказал, что попробует поймать соболя -- хозяина кривой черемухи.

Ыкилак нарубил дрова, принес воды и тоже отправился искать переходные мостки.

Он вышел к реке в стороне от той самой черемухи. И тут сперва услышал странный звук -- кто-то бил по ветвям. Потом увидел, как над кустами стоймя плывет тонкий березовый шест. Так оно и есть: Наукун! Он хранил в тайне свой, не очень солидный для добытчика, способ охоты. Шест прятал в лесу, чтобы не навлечь насмешки отца и брата.

Ыкилак обошел куст шиповника. Наукун выглядел со стороны смешно. Ссутулившись, он вышагивал, словно цапля. Шест, который держал на полусогнутых руках, раскачивался вместе с охотником. Наукун преследовал дикуш -- смирных, лишенных страха черных рябчиков. Они крупнее обычных и живут в чернолесье, в одиночку или парами. Уважающий себя нивх не трогает этих божьих тварей. Они, как бедные сироты из старинных тылгуров-легенд, очень доверчивы и, увидев человека, тянут шею навстречу, словно спешат узнать, что доброе несет он им.

А Наукун от усердия и жадности затаил дыхание. Вот он коротко взмахнул и ударил. То ли слишком напряженно дернул шест, то ли волновался от того, что добыча близка, но шест скользнул по хвосту дикуши, и птица, вместо того, чтобы убираться подальше, перелетела на следующее дерево, села повыше и, вздрагивая побитым хвостом, вновь повернулась к человеку. Наукун рванулся было, но тут же споткнулся и с маху упал. Раздался треск. "Неужто расколол себе череп?" -- у Ыкилака похолодела спина. Но брат вскочил, схватил шест -- тот был переломлен пополам. Наукун покрутился на месте. С какой-то тупой злостью оторвал свисавшую половину шеста, отбросил в сторону. Подошел к дереву -- дикуша сидела высоко, не достать. Наукун все же нашел выход из положения. Прислонил обломок шеста к пихте, на которой сидела птица, обхватил шершавый ствол руками и ногами, поднялся до первого сучка, ухватился за него обеими руками, подтянулся. Сучок предательски треснул, и Наукун полетел вниз. Он катался по земле, выл от злости, от боли и бессилия.

Ыкилак хотел подбежать, чтобы помочь, но остановился: обойдется. Осторожно отступил и, скрываясь за деревьями, пошел своей дорогой.

Перебрался в следующий распадок, по дну которого протекал небольшой ручеек. Берега сырые, но не топкие. Сквозь гальку пробивалась редкая трава. Береза и ольха, рябина и чуть повыше -- ель и пихта -- лес хороший, доброе угодье. Ыкилак оглядывал лес, когда услышал жесткий частый треск. Оказалось, едва не наступил на выводок каменных глухарей -- паслись на берегу ручья и на галечном островке, который разбивает ручей на две упругие струи, похожие на извивающиеся косы Ланьгук. Ниже этого крохотного островка струи вновь соединялись.

Испуганные большие птицы, едва добравшись до ближайших деревьев, расселись на ветках и с высоты поглядывали на человека, словно решая, как быть, опасаться ли этого двуногого или не обращать внимания. Ыкилак оставил глухарей в покое и пошел искать мостки. Их много -- перекинутых через ручей деревьев. Но только на нескольких нашел он то, что искал: по коре видно, что этими деревьями пользуются соболи. Первое -- наклоненная ольха -- сразу у галечного островка, второе -- береза.

Ыкилак насторожил силки -- по три на дерево. Затем решил: глухарь тоже сделает ему честь, тем более, что еды с собой всего дней на пять-шесть. Поставил петли на галечном островке, привязав их к кольям, вогнанным в гальку. Галька уже оделась ледком, и пришлось повозиться изрядно. Глухарь -- он бродит по всему островку, клюет мелкие камешки -- должен запутаться в петлях.

Юноша вернулся к стану, когда день уже угасал. Костер горел без дыма -- кончался. Поодаль, с наветренной стороны на вертелах томилась распластанная кета. А рядом -- тоже на вертелах -- мясо. Значит, отец и Наукун ели.

-- Ну, что видел? -- осведомился старший брат. Он величественно восседал на коряжине рядом с кучей еловых веток. Ыкилак прежде, чем ответить, подумал: "Зачем так много лапника?"

-- Ничего, -- Ыкилак с трудом сдерживал смех -- перед глазами всплыла охота за дикушами.

Отец, закрытый шалашом, что-то мастерил. Ыкилак обошел кругом -- Касказик сооружал лабаз. "Медведь? Олень? Но как взял? Ведь у него -- только нож и петли?"

Ыкилак подошел к куче лапника, приподнял ветви: да, мясо, темно-розовое оленье мясо. А вот и шкура -- постелена на землю, и мясо грудой лежит на ней.

У Наукуна вид такой, словно это он добыл.

-- Чего сидишь? -- в голосе отца слышалось недовольство.

И Наукун стал сдирать с лиственниц кору -- ею покроют лабаз.

Ыкилак с наслаждением съел целый вертел оленьего шашлыка, заел кетовой головой и подошел к отцу -- чем помочь?

-- Притащи жердей.

Когда в небе появились крупные звезды, лабаз был готов. А к тому времени, когда пробились и мелкие звездочки, мясо разрубили на куски.

Легли спать поздно. Ыкилак оказался посредине, и ему было тесно. Он знал: ворочаться в шалаше не принято -- мешаешь другим. Но Ыкилаку не спалось не потому, что тесно: так было и вчера, и позавчера. Его терзал вопрос: как добыл отец оленя? Не задушил же руками и не убил же палкой. Олень настолько чуток, что слышит шорох мыши на противоположном склоне распадка. Олень так зорок, что видит не хуже орла. Олень так быстр, что за ним не угнаться.

-- Отец, -- тихо позвал Ыкилак.

-- Вот стукну, будешь знать, как мешать, -- пригрозил Наукун.

-- Отец, -- снова позвал Ыкилак.

-- Ыйть! -- сердито прикрикнул Наукун и больно ткнул кулаком в бок, отвел руку, чтобы ткнуть еще, но тут послышался голос отца?

-- Что, сын? -- тихо спросил он.

-- Как оленя достал: яму вырыл?

-- Когда и чем? -- По голосу было ясно, что вопрос позабавил старика.

-- Знаешь, как медведь ловит оленей? -- спросил в свою очередь Касказик.

-- Так то медведь, -- сказал Ыкилак.

-- Нет, ты ответь: знаешь, как медведь ловит оленей?

-- Подкрадывается, когда тот разгребает ягель. Да подходит так, чтобы не попасться на глаза другому оленю, сторожу.

-- Я тоже подкрадывался, когда олень слышал только себя, и тоже так, чтобы не видел сторожевой.

-- Но ты ж не медведь.

-- А сделал то же самое, что медведь. Только дождался, когда олень оторвал морду от ягеля. А когда услышал и оглянулся, нож уже торчал в боку.

Глава 26

Когда завтракали, Ыкилак обратил внимание на то, что в стане у них нет дикуш. "Так и не раздобыл, бедняга", -- посочувствовал он брату.

Юноша оглядел лабаз, хорошо, что вовремя покормили Курнга -- оценил он их усердие и послал удачу. Теперь бы еще одного оленя, и весну можно встречать спокойно.

Проходя мимо того места, где Наукун охотился, Ыкилак увидел у одного мостика подвешенную вверх ногами дикушу. Значит, решил ловить на приманку.

У второго перекинутого через ручей дерева тоже висела дикуша. И у третьего. "Наверно, перебил весь выводок. Рад стараться. Дикуш и так мало. Добытчик называется. -- Ыкилак рассердился. -- Пусть берет глухарей, их в лесу, как ворон у стойбища. Не умеет ловить настоящих птиц, вот и гоняется за дикушами".

Наукун шел впереди, победно поглядывая на брата, словно соболя уже лежали в его заплечном мешке. "Сперва добудь, а потом задавайся. Невидаль какая -- дикуши! Тьфу!" -- плюнул Ыкилак. Потом подумал: "Если Курнг благоволит тебе -- пошлет в петли соболя. К чему тогда приманка?"

У отца был простой план: окружить стадо оленей и очень осторожно, используя ветер, подкрасться как можно ближе. Первый, кто подойдет на расстояние верного удара копьем, должен поймать случай. И, не дожидаясь остальных, бить зверя. Стадо в панике замечется. И тут может еще подвернуться удача.

У всех троих копья. Но только у отца -- стоящее. А сыновья приспособили охотничьи ножи: привязали их крепко к длинным черемуховым черенкам.

Отец вышел к широкому распадку, где накануне достался ему олень. Растревоженное стадо покинуло угодье, но Касказик по следам определил, где искать. И действительно, за несколькими поворотами открылась просторная круглая марь, на которой паслось стадо. Ыкилак быстро пробежал глазами -- голов тысяча. А по краям мари в лесах шевелились еще рога.

Окружить стадо -- не выйдет: троим это невозможно. И Касказик принял решение. Углубиться в лес с заветренной стороны, разойтись так, чтобы, подходя к мари, охватить большую группу оленей.

Среднему нужно будет потревожить их -- те побегут и, прикрываясь кромочным лесом, попытаются уйти в сопки. Они наткнутся на затаившихся с краю охотников, тогда уж не зевай.

Касказик отправил старшего сына вправо, младшего -- влево, а сам остался стоять на месте. "Только очень осторожно", -- были его последние слова.

Старик выждал время и уверенным, но мягким шагом направился в сторону мари.

Первого оленя он увидел вскоре. Молодую самку. Она стояла на маленькой полянке, легко разгребала передним копытом снег.

Поодаль паслись еще самки и три самца -- упитанных, крупных.

Но к ним не подойдешь -- сколько сразу ушей и глаз!

Касказик внимательно оглядел лесок. Одинокий олень лежал удобно: головой на марь, глаза, похоже, закрыты. К тому же, он не был крайним -- за ним, несколько в стороне паслись две самки. Значит, чувствуют себя спокойно.

Нужно только обойти ту, что ближе. Полянка маленькая, окруженная кустарниками. И Касказик сообразил, как ему поступить. Слабый ветер относил запахи назад и чуть в сторону. Касказик прополз меж кустами в нескольких шагах от оленя. Тот и ухом не повел.

Впереди -- завал. Надо подбираться долго, терпеливо

Наукун застыл, прислонившись к дереву, и смотрел не мигая. Огромный олень, однако, самый крупный в стаде, с большими тяжелыми рогами, уставился в сторону леса и тоже смотрел не мигая. Ему казалось подозрительным еле слышное шуршание, повторившееся несколько раз. Что бы это могло быть?

Наукуну незаметно бы отступить. Но олень так огромен, охотник еще не встречал такого.

Нужно стоять, как дерево, и тогда можно усыпить внимание. Так Наукун и сделал -- стоял долго, без малейшего движения. Олень поскреб задним копытом гривастую шею. До мощной лиственницы, за которой можно спрятаться, -- всего два шага. И тут олень резко обернулся и поймал глазами человека. Нет, он не слышал ни треска сучьев, ни шороха -- их не было. Просто долгие годы владычества и охраны громадного стада научили слышать неслышное, видеть невидимое. И владыка перед тем, как опустить чуткую морду на душистый ягель, повернул ее и застиг человека в крайне неловкой позе -- тот заносил ногу в шаге.

Олень не сразу побежал. Оглядел стадо и, когда убедился, что все на ногах, пошел неторопливо. Так за многие годы сотни раз поднимал он и сотни раз уводил их от опасности

Касказик благополучно одолел обе валежины: через первую пролез, а под второй прополз. Олень продолжал лежать. Уже можно было бросить копье. Но только длинное. Нет уж, лучше подобраться вплотную. Никто ведь не мешает ему, никто не торопит.

То ли почудилось Касказику, то ли в самом деле он расслышал: вроде вдалеке раздался глухой хриплый рык. Неужто?

В следующее мгновение оленя, до которого уже можно было дотянуться кончиком копья, не стало. Он исчез мгновенно. Только топот, сотрясающий землю. И тут перед глазами старого охотника запрыгала, заходила, замелькала тайга с ее травянистыми, бурыми мшистыми марями, ощерившимися чернолесьем сопками, с быстроногими рогатыми оленями: светлыми и бурыми, серыми и пестрыми Все. Это все

А олени мелькают, мелькают, мелькают. Вот и хор -- владыка. Он гнал стадо через марь -- вывел его на открытое место, чтобы удобнее было определить и оценить опасность. Он не бежал во главе стада -- там был другой, пестрый, тоже большой и сильный. А владыка шел поодаль, останавливался, поджидая отставших.

Касказик еще мог бросить копье -- отставшие олени пробегали совсем близко. Но он, как завороженный, впился глазами в владыку. И восхищался старик не могучестью хозяина стада, не его сильными ногами или раскидистыми крепкими рогами. Старый, опытнейший добытчик стоял в непонятном оцепенении и шептал: "В прошлый раз мне удалось победить. Сегодня ты мне не оставил ничего. Сегодня ты победил! Меня и моих сыновей. Ты мудр, владыка! Мудр и велик! Сегодня ты победил"

Телята и самки сгуртовались в середине, хоры вышли на край. Там, где кончается болото и начинается тайга, владыка возглавил стадо. Касказик знал: теперь он надолго уведет его. Далеко, за перевалы. Туда, где не ступает человеческая нога

Ыкилак был уверен: и сегодня они с добычей. Он видел, как олени всполошились. Так бывает, когда их потревожат. Но что поразило юношу: никакой паники. Олени, словно ведомые чьей-то могучей рукой, сбежались к середине мари, сбились в стадо и в небыстром беге исчезли в сопках Отец-то должен взять своего оленя

"Похоже, я согнал стадо, -- томился Наукун. -- Надо же было выйти на вожака! И почему не послушал себя: ведь хотел оставить в покое этого проклятого хора, найти другого. Его бы все равно не взял, раз уж насторожился. Надо было другого брать".

Братья почти одновременно подошли к отцу. Ыкилак увидел его понуро сидящим на валежине.

"Сердитый. Не я один виноват, все трое охотились, -- оправдывал себя Наукун. -- Молчит. Стоит мне подойти, драться начнет. Он такой: всегда найдет виноватого".

Услышав шаги, Касказик поднял седую голову -- облезлая коса поползла по спине вниз. Касказик вздохнул и сказал только:

-- Запомните эту марь. Богата она всякой ягодой и ягелем. Вокруг в лесах и на сухих буграх посредине полно грибов. И все деревья вблизи окутаны мхом-бородачом. Олень любит эту марь. Пасется здесь и летом, и зимой. Потопчет марь, уйдет. Но едва оправится ягель -- вернется. Оленья марь называется. Запомните.

Охотники вернулись к стану каждый своим путиком -- промысловой тропой. Касказик принес двух соболей, темных, хорошо вылинявших. Наукун оказался удачливее -- трех. "Когда успели попасться: ведь утром петли были пустые, одни дикуши болтались над ними?" -- сокрушался Ыкилак, прикидывая, как сделать, чтоб соболь не обходил его ловушек.

Он принес глухаря -- тот запутался ногой в петле. В глухаре мяса много -- на всех хватит. Но как поймать соболя?

Через день и отец, и Наукун принесли еще по соболю. У Ыкилака петли оказались сбитыми.

-- Отец, а ты как ловишь: на приманку? -- спросил Ыкилак.

-- Нет, -- отозвался Касказик. -- На переходах. И на следу.

"Снега нет, а он следы разглядел", -- затосковал Ыкилак, а отцу сказал:

-- Наукун развесил приманки.

И старый охотник ответил то, что ожидал Ыкилак:

-- Если Курнг не поможет, добычи не будет.

Ыкилак вернулся в распадок и у первого попавшегося трухлявого пня бросил жертву: клубни сараны и юколу.

-- В прошлый раз мы с отцом плохо накормили вас, не серчайте. Сегодня я кормлю хорошо. Вот, берите. И простите меня.

Глава 27

До снега Ыкилак поймал только одного соболя. В первоснежье юноша вдруг увидел: соболь крутится у трухлявого пня, где оставлена жертва. "Их прислал добрый дух. За жертвой. Еще принесу". Но юкола кончилась, и Ыкилаку попалась в ручье только снулая отнерестившаяся кета. Он положил ее туда же, у пня.

После снегопада Ыкилак снял двух соболей -- на мостках. Определив по следам, откуда и куда Шли эти зверьки, подгоняемый смутной догадкой, он ринулся к трухлявому пню: да, снег вокруг истоптан, изрыт.

Галечный остров тоже подарил Ыкилаку добычу. Но глухарь, запутавшийся в силках, был без головы -- соболь отгрыз. Ыкилак не тронул птицу, -- раз уж соболь облюбовал этого глухаря, пусть доедает. Он был рад, что угодил соболю. Нет, нет, Ыкилак не тронет птицу. Он только расставит рядом силки.

Касказик доволен -- сезон начался удачно. Снег еще не выше щиколоток, а на троих уже восемнадцать соболей. Оба сына приносят хорошо. Научились ставить петли. И, когда ударили морозы и выпал большой снег, старик решил -- пора уходить из тайги. Сюда вернется кто-либо из троих. На лыжах. Напрямик через сопку -- не долго идти: за день без особого труда обернется. Но тот, кто станет здесь охотиться, должен знать места.

Начали с распадка Ыкилака. Касказик обратил внимание на то, что младший сын ставит иначе, чем он. Касказик не трогает соболей там, где кладет жертвоприношения. Соболя уносят их духам. И место это священное. Касказик не топчет, ставит ловушки на переходах, и зверьки попадаются в петли по пути туда. А Ыкилак ловит прямо на священных местах. Это грех. И если Ыкилаку сходит с рук и его ловушки все же с добычей -- значит, Курнг не в гневе на него. Наверно, потому что Ыкилак молод: не все молодые чтят законы тайги. Старому добытчику, конечно бы, не простилось. На тропе Ыкилака насчитали двадцать ставок. Сегодня сняли одного соболя.

Тропа Наукуна длиннее -- два распадка. Ловит он на переходах, как учил отец, но тоже вот полез на святые места. Касказик поморщился. Будь они не на промысле, где грех ругаться -- духи могут услышать и отвернуться, -- показал бы им, как нарушать обычай. Но ведь можно сказать и спокойно. И тут его внимание отвлек какой-то шорох в заснеженных кустах. Наукун вырвался вперед, сломя голову бросился в кусты и заорал истошно. Крупный черный соболь бился в его руках. Глаза у зверя страшные, клыки острые, а между белыми зубами -- кровь. От дикой боли юноша потерял рассудок, так дернул руку на себя, что порвал силок. Соболь почувствовал свободу и, круто изогнувшись, отпрыгнул далеко. Наукун, уже забыв о боли, бросился вслед за соболем, но куда там: только того и видели. Касказик недовольно сказал:

-- Жадность доводит до безумия. Чего хватать голыми руками? Можно было придавить палкой.

Наукун осторожно поддерживал раненую руку, крутился на месте и выл то ли от боли, то ли от досады.

-- Замолчи! -- прикрикнул Касказик. -- Сам виноват.

Наукун продолжал выть.

-- Да перестань же! Лучше отсоси кровь, а то потеряешь руку. Жадность доводит до безумия, -- сказал Касказик, но тут же подумал: "И Наукун старается не для себя одного -- для всего рода старается". И старый Кевонг пожалел сына-неудачника. Но в следующий же миг внутренний голос вновь заговорил: "Какой же он неудачник, соболи сами лезут в его петли!"

-- Отсоси кровь, -- мягко повторил Касказик.

-- Больно, -- простонал Наукун.

-- Делай, что говорят! -- властно произнес отец.

Наукун шел и плевался, оставляя на снегу красные пятна.

В следующем распадке сняли соболя -- не очень черного и среднего по размерам. Касказик на какое-то время забыл, что сыновья ставят силки не там, где надо.

-- Уже крови нет, -- не то радуясь, не то жалуясь, сказал старший сын.

-- Теперь приложи снег, -- посоветовал старик. -- А вернемся в стойбище, прижмешь подорожником. Мать насушила много этой травы.

По пути домой между братьями разгорелся спор, кому охотиться в Ельнике. Уж очень приглянулся он обоим.

-- У тебя нет лыж, -- говорил Наукун.

-- Врешь. Есть лыжи у меня, только одна сломана. Но я починю, -- твердо сказал Ыкилак.

-- Пока починишь, снег завалит все ловушки. Их надо поправлять каждый день. А если и починишь, лыжина все равно не выдержит: вон какие крутые сопки.

Это был серьезный довод. И Касказик произнес решающие слова:

-- Чего спорите? Кто будет проверять ловушки -- неважно. Весь соболь пойдет на выкуп. Пусть Наукун бегает.

У Наукуна что-то не ладилось. Он сокрушался, просил у отца совета. Говорил, что не совершил ничего такого, чтобы разгневать духов -- хозяев охоты.

Ыкилак и Касказик ловили вблизи от стойбища. У них добыча была хоть и не такая обильная, как в Ельнике, но все же.

Скончался месяц Лова, народился Холодный месяц [Месяц Лова -- ноябрь; Холодный месяц -- декабрь.], а Наукун так и не приносил ничего домой. Касказик сказал тогда:

-- Зря ноги бьешь! Лови, как и мы, вокруг стойбища.

Наукун не сразу нашелся:

-- Послезавтра еще раз схожу. Если не будет ничего -- брошу.

Но он принес двух соболей...

Продолжение на Почему на Земле людей мало...

А то еще глав много... ;-)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1115524 - 01/04/16 05:19 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
super.pepelaz Оффлайн


Зарегистрирован: 19/12/14
Сообщения: 326
Откуда: Владивосток
Чот не могу найти там продолжение...
_________________________
Даже если спирт замерзнет
Всё равно его не брошу
Буду грызть его зубами
Потому что он хороший!

Вверх
#1115826 - 01/04/16 05:43 PM Re: С тайгой наедине... [Re: super.pepelaz]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено super.pepelaz
Чот не могу найти там продолжение...


САНГИ

Посмотри здесь...

Как прочитаешь, еще что-нибудь найду... ;-)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1123134 - 22/04/16 01:37 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Изначально отправлено Дмитрич
Как прочитаешь, еще что-нибудь найду... ;-)


ОБЫЧНЫЙ ВЕЧЕР


Пассажир, сидя в уютном кресле авиалайнера, пролетавшего в небе над Сибирью, удивлялся ее огромным незаселенным просторам: «Ни огонька внизу». И вдруг, когда смотреть в черную пустоту уже наскучило, он заметил внизу тусклое светлое пятнышко. «Надо же! И тут живут. Интересно представить, как». Он попытался нарисовать себе картину таежного быта в незнакомой, загадочной стране, но ничего из этого не получилось. Пассажир никогда не бывал в СССР и ничего не знал о жизни людей в этой стране, а тем более в Сибири. Он еще раз взглянул на почти исчезнувшее пятнышко света и задремал.

Внизу, на земле под дымкой морозного тумана, подсвеченного несколькими лампочками, в семи деревянных домишках, засыпанных по самые окна снегом, без водопровода и канализации, неспешно текла обыденная жизнь. Мало кто из жителей этого крохотного поселка мог похвастаться тем, что бывал в гастрономе или парикмахерской. Да и не к чему в поселке парикмахерская. На то и родители, чтобы помыть и подстричь своих чад, а взрослых подстригал диспетчер Юра. Стоило только сказать при встрече с ним: «Юр, забежал бы вечерком», и вечером он непременно постучится в двери. Обметет веником снег с валенок, вынет из-за пазухи завернутую в тряпицу ручную машинку для стрижки, подвернет на ней винт и скажет: «Цирюльника приглашали?». И уже через полчаса все мужское население дома сверкает голыми затылками, а Юра с хозяином дома, опрокинув по первой рюмке, хрустит квашеной капустой и хвалит хозяюшку за вкусно пожаренную на сальце картошку.
А гастроном и подавно не нужен. Что в нем покупать? Мясо? Его и так в тайге достаточно. Иди да бери, не ленись только. Рыбу? Зачем покупать «хек со всех рек» или прастипому, прости Господи, если в Алдане полно осетров и тайменей. Нет, магазин, конечно, был. Сельмаг. И он полностью устраивал селян. Там всегда и чай, и сахар, соль, мука и, конечно, папиросы «Север». Даже водка не особенно интересовала местных жителей, потому что выпивали они редко, а если и выпивали, то свою, приготовленную из качественной браги.
Обновки, безделушки разные местным дамам куда как приятнее было принимать в подарок от мужей да женихов. Так уж тут повелось. Хозяйственные товары привозил в поселок раз в год плавмаг. Там тебе и топоры, и лопаты, веревки и кирпичи, ведра, порох, дробь и много-много других нужных в хозяйстве вещей. Были в поселке три семьи, которые даже в отпуск ездили на юг. И даже смотрели там телевизор. Рассказов было на ползимы.
В крайнем пятистенке (символе деревенского достатка), что стоял возле дороги, убегавшей двумя глубокими колеями к дровяной деляне, только что отужинали. Хозяйка с толстой и длинной косой перемыла посуду, убрала недоеденную вареную картошку, смела со стола крошки и пододвинула к нему табурет.
— Все, Толя, можешь садиться.
Глава семьи, коренастый молодой сибиряк с почти сросшимися на переносице бровями, накрыв стол газетой, которую только что читал, и стал выкладывать на нее нехитрые приспособления для оснастки огнестрельных припасов.
— Папа, а это зачем? — стоя на табуретке, тянул ручонку к красивой полированной шкатулке сын Николенька.
— Это гирьки, гирьки это! — пытаясь залезть на ту же табуретку, кричал его младший братик Вовка.
Рядом сопел и пытался ухватить за ногу Вовку самый младший из братьев Мишка.
— Сынок, это не игрушки. Вот когда подрастешь, я тебе покажу, как этим пользоваться, — Анатолий звякнул тремя латунными гильзами и раздал каждому из сыновей по одной. — Вот, играйте.
Но разве интересно играть с тем, что дают. На столе уже лежали кучки осаленных войлочных и картонных пыжей, нарубленных накануне специальной выбивкой из голени старого валенка и обувной коробки. Тяжелый мешочек с намалеванной на нем цифрой «3», где хранилась дробь, дефицитнейшая вещь в тех краях. В деревянном ящичке тускло поблескивали латунные гильзы, а в белой коробке ровными рядами лежали новенькие бумажные, или, как их называл хозяин, папковые гильзы. В зеленой коробочке фольгой и медью блестели открытые капсюли центрального боя для латунных гильз, а в другой, маленькой, длинненькие капсюли «жевело». Николеньке из всего этого богатства очень нравился лакированный ящичек, а Вовка положил глаз на банку с порохом «Сокол». Попыткам взять желанную вещицу со стола положил конец голос хозяина:
— Мама, присмотри за ребятами.
Из-за перегородки вышла невысокая седая женщина в длинной черной юбке, серой кофте толстой вязки и с белым платочком на плечах. Она ловко подтянула к себе всех троих внуков, не выронив при этом из рук книги, сверкнула стеклами очков и ласково сказала:
— Давайте я вам книжку почитаю.
— Сказку, да? — заглядывая ей в глаза, спросил любимый внук Николенька.
— Сказку, сказку. Ту, что вчера читали, «Амур-батюшка».
— Это где тигры, да? — пытаясь освободиться от цепкой бабушкиной руки, спросил Вовка.
— И про тигров, и про соболей тоже. Слушайте:
«Гольды стали многозначительно переглядываться. Многие из них не верили Ивану: как-то трудно было допустить, что соболя стащил черт. Все продолжали подозревать в краже Барабанова, которого хорошо знали по следам старых лыж Ивана, однако удобный миг для спора с Бердышовым был упущен. Никто более не решался оспаривать его слов, тем более что он так хорошо обвинил во всех людских бедах черта».
Услышав о черте, ребятня притихла, прижалась к бабушке и стала слушать.
Хозяйка, управившись с хозяйством, села тут же, на табурете у печки. Поставив на колени корзинку с капроновыми нитками, деревянной иглой и плошкой-меркой для калибровки ячеи, она заслушалась свекровиной сказкой. «Совсем жизнь не изменилась: что сто лет назад, что сейчас — все едино. Раньше только подати были, а сейчас налоги да еще и займы государственные. Эх, горюшко. Не было и не будет простому человеку воли», — подумала она и, взявши нить с иглой, принялась вязать рыболовную сеть.
Анатолий тем временем деревянной ручкой охотничьего ножа аккуратно забивал капсюли в латунные гильзы, выставляя их рядочком на столе. Потом с помощью ручной машинки для установки капсюля-воспламенителя ловкими движениями вдавил в папковые гильзы «жевело». Из мешочка, похожего на кисет, извлек несколько самодельных мерок для пороха, взял самую длинную, почерневшую от времени. О чем-то подумав секунду-другую, он зачерпнул черный блестящий порошок из серой коробки с надписями и черно-белым рисунком медведя. Не уронив ни зернышка, засыпал порошок во все десять гильз и закрыл коробку с порохом. Слушая сказку, он думал: «Интересно, откуда этот Задорнов так хорошо знает таежную жизнь? Сам соболевал что ли?».
В каждую из заправленных порохом гильз, Анатолий вставил по два войлочных пыжа и, упирая гильзу в деревянное сидение табуретки, уплотнил пыжи калиброванной деревянной палочкой. Потом достал из старой рукавицы десять круглых свинцовых пуль и пошел в горницу за старенькой двустволкой.
Завидев ружье, мальчишки, как вьюны, выскользнули из цепких бабушкиных рук и облепили отца. Они гладили стволы, цеплялись за кожаный ремень, трогали курки. Анатолий, переломив ружье, опускал в ствол одну за другой круглые пули, которые с глухим звуком проскакивали, падали на деревянный пол и катились к порогу.
— Ну, охотники, тащите мне все пули обратно! — скомандовал отец.
Но сыновья и без приказа уже собирали свинцовые шарики.
— А-а-а! — заплакал самый младший, которому не досталось ни одной пули.
— На, рева, — ткнул в руки Мишки один свинцовый шарик Николенька.
Мишка тут же попытался затолкать его в рот.
— Миша, не вздумай! — закричала мать. — Толя, ну зачем ты им разрешаешь брать их.
— Ничего, пусть привыкают, — улыбался отец. — Скоро сами заряжать начнут.
— Еще что выдумал! Да они себе все глаза вышибут порохом твоим.
— Я же не вышиб. Почему они-то вышибут?
Пули вернулись на стол, а внуки к бабушке.
— Ну, что? Читаем дальше? — перелистывая страницу и удобнее усаживая на колене Мишку, спросила бабушка.
— А тигра когда поймают? — стуча гильзой по полу, спросил Вовка.
— А ты слушай внимательно и узнаешь.
Анатолий вставил пули в патроны. Капнул в гильзу воск со свечи. «Для кого-то ты предназначена, — подумал Анатолий, — для лося? Медведя? А может, так и пролежишь в патронташе весь сезон». Почему-то вспомнилось, как когда-то его с братом Борисом, самых младших в семье, забирали на войну.

Трое старших уже были на фронте. Провожали два дня. На третий, когда еще хмель из головы не выветрился, баржа с мобилизованными подплыла к поселку Эльдикан. По скрипучему деревянному трапу на борт поднялся лейтенант в синих галифе. Всех построили, пересчитали, выкрикнули имена обоих братьев и еще троих парней. «Приказываю вам сойти на берег и отправляться обратно в райцентр, где явиться незамедлительно в НКВД», — не глядя в глаза, скомандовал лейтенант.
Пока плыли обратно, братья строили догадки, одна другой страшнее. Ну, куда еще могут отправить кроме фронта? Ясное дело, куда — туда, где Макар телят не пас. Тогда почему на барже не арестовали, а приказали самим явиться? Сбежать, может? До Америки рукой подать. А далеко ли убежишь?
Через сутки пришли в НКВД.
— А, счастливчики, — встретил их начальник госбезопасности, — ну, проходите.
Уселись кто на что.
— Все комсомольцы? — спрашивает.
— Да, все, — дружно ответили ребята.
— Так вот. Что творится на фронтах, знаете из сводок, а вот что в районе творится, это я вам сейчас расскажу, — начальник закурил папиросу. — Так вот, бандитов развелось у нас в районе, как волков на Ноторе. И особенно опасна банда некоего Шумилова, окрестившего себя «Черным вороном». Только в июле этого года банда совершила ряд налетов на гражданских лиц и прииски, в том числе седьмого июля на прииск «Огонек». В кассе золотоприемного пункта бандиты взяли пятьдесят килограммов золота, оружие, и это в то время, когда каждый грамм золота нужен для победы. Эти враги разграбили мануфактурные и продовольственные склады, вывели из строя местную радиостанцию, а это уже похлеще бандитизма. Это пособничество фашистам. Ограбили они и квартиру уполномоченного золотопродснабом, начальника прииска, где взяли две малокалиберные винтовки», — военный внимательно оглядел каждого из молодых людей. — Спросите причем здесь вы? — пыхнул он едким дымком. — В милиции не хватает людей, все на фронте. Приняли решение привлечь вас, молодых комсомольцев, к работе по поимке или уничтожению этой банды. А там видно будет, куда вас направят, учиться или все же на фронт. Братьев Ситниковых рекомендовано отправить учиться на авиамотористов и оставить работать на перегоночной трассе. Самолеты, товарищи, ох как нужны фронту, и служба здесь будет не легче, чем на фронте.
Ткнув погасшую папиросу в банку, доверху набитую окурками, он продолжил:
— А сейчас по домам, на сборы даю десять часов. Сбор здесь. При себе иметь ружье; патроны, заряженные жаканами или картечью, не меньше десяти штук на брата; харчи на трое суток, ну и все для недельной жизни в лесу. Дома ничего не рассказывать. Все ясно?
— Ясно. А если дома нет ружья, где взять? — почти шепотом спросил Валеев.
— Знаем, что в ваших семьях оружие есть, — отрезал военный. — Все свободны.
Вскоре на стареньком катере, принадлежавшем районным связистам, небольшой отряд в составе двенадцати человек высадился на галечном берегу, в нескольких километрах от села Эжанцы, а катер, развернувшись, ушел в Эльдикан за подкреплением. Ночью отряд, одолеваемый комарами, скрытно выдвинулся вверх по золотоносной ныне, а когда-то рыбной реке Аллах. Впереди шел разведчик — милиционер с самой что ни на есть русской фамилией Иванов. Но до назначенного места не дошли, заметили на реке лодку с подозрительными людьми. Кто-то сделал предупредительный выстрел вверх. Лодка с реки метнулась к противоположному берегу, из нее повыскакивали вооруженные люди и скрылись в прибрежном лесу. Командиры посовещались и решили отправить группу из семи человек на поиски сбежавших. В лодке с группой преследования поплыл и Анатолий. Не успели они причалить к берегу, как засвистели пули и следом покатились по реке сухие хлопки выстрелов. Пришлось открывать ответный огонь, да такой интенсивный, что Корсакин за пару минут успел выпустить в белый свет, как в копеечку, весь боезапас. Лодку тем временем прибило к скале, но и со скалы начали стрелять. Получилось, что в засаду попали не бандиты, а их преследователи. Но стрельба быстро прекратилась, по-видимому, бандиты не хотели ввязываться в затяжную перестрелку. Анатолий, лежавший за серым валуном, заметил, что один из их группы в белой рубахе лежит на берегу. «Вот так счастливчики, — грустно подумалось Анатолию. — Те на барже еще до Лены не доплыли, а мы уже воюем».
От основной группы пришел связной и сообщил, что участковый уполномоченный Захарин ранен в живот, а второй секретарь РК ВЛКСМ в шею. Бандиты больше не стреляли. Милиционеры решили преследовать банду, а комсомольцам дали задание охранять лодку шумиловцев и как можно быстрее отправить раненых в Усть-Майскую больницу. Вскоре удалось остановить лодку, в которой плыли мужчина и женщина, и с ними отправили раненых. Наконец, прибыла опергруппа НКВД. Старший осмотрел не очень бодрых комсомольцев, велел забрать все, что было в лодке шумиловцев: обувь, пять кружек, хлеб, порох, бинокль, сбрую, седла, — и отправляться на пять километров ниже по реке, где и устроить засаду. Через два дня из Аллах-Юня прибыла группа милиционеров во главе с заместителем начальника местной милиции. Он передал распоряжение комсомольской группе плыть на Эльдикан, а потом всех отправили по домам.
Вот так и закончились для Анатолия боевые действия во Второй мировой войне. Вскоре его с братом отправили в Якутск учиться моторному делу. А вот патроны, те десять штук с пулями, предназначенными людям, пусть и бандитам, но все же людям, Анатолию запомнились навсегда. Их тогда всей семьей заряжали, так же как и сейчас.

В сенях послышалась возня, в двери постучали и, не дожидаясь ответа, вслед за клубами морозного пара в избу ввалился чернявый мужик. Он скинул рукавицы и волчий треух:
— Хозяевам привет! Александрович, Каурый вернулся без Кима. Задир на крупе. Похоже, волчьи зубы и нога покусана.
— Господи, — перекрестилась бабушка.
Дети уловили тревогу взрослых и прижались, кто к матери, кто к бабушке. Анатолий встал из-за стола:
— На делянку он уезжал. Галина, давай портянки и патронташ неси.
— Ты проходи, Валя, садись. Молочка? — засуетилась бабушка.
— Спасибо, Захаровна, не хочется, — садясь на пододвинутую табуретку, сказал Валентин.
За перегородкой Анатолий тихо переговаривался с женой. Через несколько минут он уже был готов. В телогрейке, подпоясанный патронташем, на котором в кожаных ножнах висел якутский нож, Анатолий казался стройнее Валентина, одетого в военный полушубок, хотя и был значительно плотнее.
— Пойдем на лыжах по конной тропе. Тут всего семь километров, быстро добежим.
Анатолий вскинул одной рукой на плечо двустволку, другой захватил с полки керосиновую лампу и, толкнув плечом входную дверь, вышел. Следом вышел Валентин.
— Господи, благослови, — перекрестила их Захаровна.
— Так, охотники, все спать! — сказала Галина детям.
— Мы папу ждать будем с охоты, — закричал Николенька.
— Да! Папку, папку ждать будем! — подхватил Вовка.
— Папа не на охоту ушел, а на работу. Придет только утром, как раз и проснетесь пораньше, — стаскивая через голову свитер с Николеньки, сказала мать.
— А зачем тогда он ружье взял? — не унимался Вовка.
— А он сторожить склад будет всю ночь, тот, что за аэродромом.
Долго капризничать было не принято, и мальчишки быстро разошлись по своим местам. Николенька лежал на деревянном сундуке, Вовка — в самодельной кроватке в углу бабушкиной каморки.
— Все, спите!
Галина выключила свет и ушла в кухню.
— Горе-то какое, — вышла из горницы Захаровна. — Мария-то знает?
— Пойду, проведаю ее.
Галина накинула платок, телогрейку, сунула ноги в валенки и, достав из-под стола трехлитровую банку с молоком, вышла за дверь.

Свет керосиновой лампы тусклый, но и с ним Анатолий заметил каплю застывшей на снегу крови.
— Все верно, Каурый с делянки прискакал. Поднажми, Валя, быстрее нужно, быстрее. А то сидит где-нибудь на дереве наш Ким и коченеет, нас дожидаючись.
Подбитые камусом лыжи не скрипели, а шуршали в ночной таежной тишине. Громче этого скрипа был только треск выдыхаемого в пятидесятиградусный холод воздуха. Ресницы и брови на раскрасневшихся лицах мужиков покрылись инеем. Из-под полушубка Валентина валил пар.
— Александрович, слышь? Как это Ким мог с коня свалиться и вообще волков подпустить к себе, а? Может, стая большая была? Тогда мы зря вдвоем пошли, народ нужно было собрать. Слышь? — ронял слова Валентин между тяжелыми и частыми вдохами.
— Ничего, управимся. У тебя патронов много?
— Все двадцать четыре. Пулевых пять. Три с картечью.
Тропа валилась в лог, откуда круто ползла вверх и через километр должна была вывести на делянку Кима. Тяжело дыша, поднялись они из мрачного лога с вывернутыми корнями, которые напоминали в потемках фантастических зверей. Этот лог с пнями и корягами, где даже летом средь бела дня не пели птицы, не цвели травы, не порхали бабочки, принято было считать границей между лесом людей, где бабы могли без опаски собирать ягоды и грибы, и тайгой, принадлежавшей диким зверям.
— Вот где они от Каурого отстали, — показывая на следы, остановился Анатолий и опустил фонарь ниже. — Да, их всего два было, волка-то. Странно.
— Это тут два следа, а вокруг десятки, — озираясь по сторонам, возразил Валентин.
— Пошли, пошли, Валя, сейчас все и узнаем.
Еще быстрее заскользили лыжи, еще громче затрещал в морозном разряженном воздухе пар.
— Вот здесь они Каурого и достали разок, — показал на следы Анатолий. — А зимовье-то совсем рядом.
Выбежали на крохотную полянку, среди черной тайги белевшую даже ночью. Обитая шкурой дверь в зимовье была плотно закрыта. Сквозь толстый слой льда на крохотном окошке свет не виден. Освободив ноги от лыж, Анатолий потянул на себя скобу, вбитую в дверь вместо ручки. В нос ударил резкий запах временного мужицкого жилья, в котором на этот раз преобладает запах перегара. С нар, занимавших все пространство у дальней стены, доносился богатырский храп.
— Ну, мать его за ногу! Стервец, — улыбнулся Анатолий. — Валь, пни его как следует.
— Что пинать-то. Жив и ладно, харя цыганская, — ударив кулаком в плечо Кима, сказал Валентин.
«Цыганская харя» открыл мутные глаза и долго смотрел на двигавшиеся в тусклом свете закопченной лампы тени.
— Э, что надо?
— Вставай уже, охотничек. Коня пропил что ли? Каурый-то где?
При упоминании о Кауром Ким резко скинул свое жилистое, тренированное тело с нар.
— Толь, ты что ли?
— Ну, не леший же. Ты что чудишь? Нажрался…
— Ой, мужики, похмелиться есть?
— Дома похмеляться будешь. Хотя само вылетит после пешей прогулки по морозцу.
— Это вы у нас самоходы, а я поеду, — потянулся до хруста в плечах Ким.
— Как же! Поедет он, — Валентин уселся на нары. — Каурый домой прискакал, волками драный. Поеду. Нажрался и коня чуть не потерял.
Только тут до Кима стало доходить, что с его любимцем что-то стряслось и что друзья не просто так, не от скуки ночью прибежали за семь верст к его зимовью.
— С Манькой поругался в обед, решил пару дней пожить тут, — сказал Ким. — Беленькую прихватил с собой, душу облегчить. Каурку не привязывал, он пастись любит. А я уснул, однако.
Ким совсем уже трезвыми глазами посмотрел на Анатолия:
— Что Каурого… сильно?
— Не видел. Вальку спроси.
— Да нет, круп маленько, ногу. Толя говорит, волков только двое было, по разу только и успели зацепить. Может, и один хватанул.
— Мужики, — посматривая то на одного, то на другого, тихо сказал Ким, — пришли… может, чаю, а?
Ким хотел поблагодарить друзей за то, что бросились выручать его, но как-то не принято было у них говорить в слух слова благодарности. Не принято. Он только поглядел на них, и им все стало ясно и понятно.
— Да какой чай. Пошли уже обратно, на работу завтра, — сказал Анатолий.
— Сейчас! Только лыжи достану, — полез под нары Ким.
И они молча, думая каждый о своем, а если разобраться, об одном и том же, чувствуя рядом верного друга, побрели к своим огонькам сквозь трещащий от мороза лес.

Самолет, пролетевший над поселком четыре часа назад, заходил в это самое время на посадку. Уставший от мягкого кресла, духоты замкнутого пространства и дежурных улыбок стюардесс, пассажир разглядывал в иллюминатор освещенные тысячами огней улицы большого города, четко различая подсвеченные огнями контуры пальм. Он мечтал скорее добраться до дома, принять душ, выпить стаканчик виски с содовой и посмотреть любимое телешоу. Он не знал, что экипаж в это самое время сообщает наземным службам о том, что им так и не удалось выпустить правое шасси самолета.
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1129243 - 09/05/16 09:09 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Всех Форумчан поздравляю с Праздником Победы!
Желаю Всем всегда замечательного настроения, великолепного Здоровья, мирного неба и счастливой Жизни!


ГРОЗА

Миновав нефтебазу с ее пузатыми, серебряными танками, как-то незаметно попал я на тропинку, бегущую вдоль берега среди смешанного прибрежного леса. Не чувствуя тяжести рюкзака шел и радовался тому, что вокруг никого, и в какой-то момент физически ощутив тишину, поднял глаза от земли, и вдруг, как вынырнул из шума и хлопот, в прозрачность и покой. В такие минуты мне всегда кажется, что теперь полностью поймешь и жизнь, и природу, и себя.

Тропа выбежала на луг, я сошел с тропы, и ноги опутала упругая паутина из стебельков и листиков. На ярко-зеленом ковре невысокой травы выделялись цветы самой различной окраски – белой, желтой, голубой и тут же росли островки низких кустарников, на ветвях которых и в листьях ползали различные насекомые. Небольшие красиво окрашенные бабочки летали в благоухающем воздухе, садились на цветы, а когда выпивали их сладкий нектар, исчезали в дали, в пестрой палитре красок. Жужжащий шмель уселся на тонкий стебелек и тот закачался под его лохматой тяжестью. С места на место летали вездесущие мухи, которые нигде долго не задерживались, постоянно перелетали туда и сюда, так как не могли, наверное, преодолеть соблазна стольких заманчивых запахов. Здесь и там звучала скрипучая песня кузнечиков, которых всюду было много. А над всем этим как стрелы носились стрекозы. Захотелось упасть на этот живой разноцветный, благоухающий диким ароматом ковер и смотреть в чистое небо, но я только присел перед бабочкой-капустницей, прицепившейся к тонкому стебельку бессмертника и тихо покачивающей снежно-белыми крылышками.
- Научи меня летать – попросил я бабочку, но она недовольно пошевелила усиками и улетела в сторону берега.

Не меньше получаса я еще шел вдоль реки и на берег вышел в проникновенно-воздушном состоянии и с предчувствием чего-то, но уже не внутреннего, внешнего.
Я пришел на рыбалку и довольное ожидание волновало меня.
Скинул рюкзак, разулся и пошел к кромке воды. Оказывая легкое сопротивление, под ногами ломалась корочка смоченного росой, а потом подсохшего песка. Солнце уже давно катилось по небу, сильно припекало. Осторожно ступил в прохладную, колеблемую легкой волной, напоминающей жидкое стекло воду, присмотрелся к ней. Возле самых ног вода была прозрачная, дальше, мутно-зеленая.
- Хорошо!
Я дышал, словно слился с воздухом.

Наконец вспомнив, что пришел рыбачить, взял нож и направился к кусту, растущему в распадке, по которому спускался на берег. В заросшем распадке было прохладно, на узких и острых листьях тальника еще мерцали кое-где цветными огнями не высохшие капли росы. А над берегом уже нависал навевающий сладкую истому летний зной, и токи теплого воздуха наполненного запахами листвы искали себе путь среди плотно сомкнувшихся ветвей деревьев и кустов.

Вернулся к воде с охапкой тальника. Нарезая нужной длины прутья, наблюдал, как над рекой, чиркая острыми крыльями по воде, охотились за насекомыми стрижи. Промчавшись над моей головой, они, то исчезали в отверстиях-гнездах выкопанных ими в глинистом берегу, то вылетали оттуда, наполняя гомоном начавшейся день.
Глубоко воткнув в песок четыре тонкие палки, положил рядом с каждой по мотовилу, намереваясь забросить закидушки ближе к вечеру. Так я обозначил занятый мною берег и правильно сделал, не успел размотать донку, как из того же распадка на берег вышли двое с рюкзаками за спиной и удочками в руках. Минуту посовещавшись, решили, наверное, встать ниже меня по течению, поэтому пошли в мою сторону.

- Привет – поздоровался один.
- Клюет? – поинтересовался другой.
- Привет, пока не забрасывал - ответил я обоим.

Судя по внешнему виду, люди это были простые и доброжелательные. Понимающе кивнув головами, они отошли метров на двадцать от крайней моей снасти и скинули рюкзаки.
Поплевав на червячка, забросил донку, насторожил тальниковый прутик и пошел за котелком вполне уверенный, что очень скоро поймаю первую рыбку, необходимую мне в качестве живцов для двух жерлиц, пока еще лежащих в рюкзаке. Решив, как следует промыть котелок, пробежался взглядом по берегу в поисках пучка травы, но заметил под обрывом только кустик смородины. Подошел, сорвал листок, смял его в пальцах, запах размятого листа был несказанно приятен. «Пусть себе растет - решил я – а котелок ототру песочком».

Вскоре, в начищенном до блеска котелке, плескались четыре ельца, а в воде отражались два тонких удилища с настороженными жерлицами.
Увлекшись рыбалкой на донку, вытаскивая на песок то окунька, то сорогу, не заметил поклевки на жерлице. Только обернувшись на свист соседа, увидел, как тот показывает на мое удилище, которое чуть заметно раскачивалось над водой. У жерлицы мы оказались одновременно все трое.

- Окунь? – спросил один.
- Щука – ответил вместо меня другой.
И не ошибся.
- Ну, что я говорил – повернулся он к первому, когда, трех килограммовая рыбина, извиваясь на песке, пачкала им свои пятнистые скользкие бока.
- Окуни здесь тоже не хилые попадают. Я в прошлые выходные на полтора кило выдернул, как раз на вот этом самом месте.
Я посмотрел на него, спросил:
- Я, случайно, не ваше ли место занял?
- Да бог с тобой, - замахал руками рыбак. – Места здесь не куплены, кто первый встал, того и место. А вон там, повыше, там все лето занято
- Кем? – спросил я.
- Дедок там один живет в землянке. Как весной поселился, так и живет.
- А вы часто здесь рыбачите? – Забрасывая жерлицу, поинтересовался я.
- Да почитай каждые выходные.
- И как?
- На жареху, да на ушицу завсегда ловим…. А то и по ведру окуней за день налавливаем.
Вынув сигареты, предложил им.
Закурили.

А солнце уже перевалило на вторую половину дня и широкие его лучи почти отвесно падали на землю. От песка источался колючий, горячий воздух и смешивался с пряным ароматом диких трав.
Одинокое белое облачко скользнуло меж землей и солнцем, и тень от него легкой птицей пронеслась по песку, а через час уже бежали к востоку кучевые облака, вставая бесконечными рядами над линией горизонта и сначала тихо, а потом, все убыстряя бег, приближались к солнцу.

Подошел сосед.
- Дождик если начнется, клевать перестанет – сказал он.
- А может и наоборот, начнет – заметил я, наблюдая, как над лесом стеной поднимались черные тучи, громоздясь в необыкновенно причудливые замки.
- Не, здесь в дождь клюет плохо – сказал сосед и посмотрел на меня вопросительно.
- Посмотрим – ответил я, а про себя подумал, что срочно нужно разматывать закидушки.
- Если польет, беги вон под то нависающее с обрыва дерево, там, у деда грот в обрыве выкопан, мы там завсегда от дождя прячемся.
- Хорошо. А дед этот не против гостей не званых будет?
- Не боись – подмигнул сосед и пошел к своим снастям, а я поспешил к закидушкам.
Со свистом унеслись крючки с пучками дождевых червей вслед за тяжелым свинцовым грузилом. Натянулась, как струна, толстая леска, чуть согнулись тальниковые палки, на которых петлей захлестнулась леска. Теперь только ждать. Ждать когда натянутая эта леска, вдруг сначала ослабнет, потом дернется несколько раз и сдвинется вниз по течению увлекаемая течением и рыбиной стронувшей со дна тяжелое грузило.
А облака шли все гуще, и реже сквозь них стало проглядывать солнце. А когда прорывались его золотые лучи, они падали на землю косо.

С потрясающей жадностью начала клевать сорога. Стоило грузилу коснуться дна, следовала четкая дробь и на обоих крючках донки повисали крупные, серебряные, с красными плавниками, рыбки. Удилище у моих соседей только успевали мелькать над водой, но этот феноменальный клев прекратился так же внезапно, как и начинается - почти мгновенно. Гроза уже чувствовалась, но пока отдаленная. После вспышки, далекой пока молнии, грохот добегал до меня через три-четыре секунды. Мальков, которые несметными стаями плавали вблизи поверхности, весело играя, начало охватывать какое-то беспокойство и как только черная туча, словно крыло огромной птицы, закрыла солнце, мальки сбились в кучу и исчезли в глубинах вод.

При очередном раскате грома я заметил поклевку на закидушке. Пока выбирал из воды леску, клюнуло на другой. Сняв с крючка рыбину, даже не помышляя наживлять и забрасывать снова, побежал ко второй. Пойманных рыбин отнес под обрыв, подальше от воды и они извивались там, лежа на песке.
Гроза быстро приближалась. Башня черного кучево-дождевого облака закрыла уже небо надо мной, уже видны полосы падающего дождя. Молнии сверкали чаше, гром слышен почти сразу же.
Наскоро наживив, забросил закидушки в воду. Вынул моток толстой лески, отрезал от него два куска. К одному концу каждого куска привязал по палочке, размером с карандаш, и побежал к своим трофеям. Продернув толстую леску через рот и жабры, понес рыбин к воде, намереваясь посадить каждую на индивидуальный кукан. Но, бросая одну из рыбин в воду, отпустил из рук не тот конец лески, рыбина слетела с кукана и уплыла. Я чертыхнулся поняв, что это гроза заставила меня так спешить, но не расстроился. Значит не судьба ей еще в уху попадать. Успешно устроив другую рыбину на прочном кукане, решил заранее унести рюкзак в грот.

Соседи мои уже сидели под деревом в теплом, сухом гроте весело о чем-то говорили и чистили рыбу.
- Я рюкзачок оставлю? – Спросил я.
- Бросай – махнул рукой первый.
- А сам? – спросил второй.
- Я еще порыбачу.
- Да брось ты, щас польет, а в дождь рыба здесь не ловиться.
- Нет, я все же попробую – ответил я и пошел к своим снастям.

Гром гремел уже почти над головой. Зашумел ветер, его порывы склонили кусты над обрывом. Дождь пошел, крупный и теплый, и сразу промочил на плечах мою тонкую рубашку. Тяжелые капли дробно стучали об песок. По леске стекали капли, но ни на одной не было видно поклевки. Я уже собрался ретироваться в грот, как удилище жерлицы резко качнулось к воде, чуть не коснувшись ее поверхности.

Бросился к снасти, схватил удилище, потянул. На другом конце ворочался кто-то невидимый, но сильный. Дождь подгонял, я ухватился за толстую леску и потянул что было сил, пятясь к обрыву. Я уже поверил в удачу, когда длинное пятнистое тело взметнулось над пенящейся от дождя поверхностью, сверкнуло почти белым брюхом и с брызгами рухнуло в воду, оставив меня с обвисшей леской в руках.

А дождь наполнял все: казалось, он вытеснил даже воздух – таким сплошным потоком полился он сверху.
Я бросил все и побежал к гроту.
Соседи мои оказались людьми предусмотрительными, принесли в грот сухого хвороста, и я оказался у небольшого костерка, на котором уже закипала вода в котелке.
- Меня Саней зовут – представился старший, а это Пашка – студент, мой племяш.
- Николай – я протянул руку Александру и ощутил при его пожатии крепкую, как железо ладонь.
- Ничего себе – отняв руку, сказал я. – Кузнец что ли?
- Не, слесарь на нефтебазе. У нас все в речном порту работают или в пароходстве, вот только этот – он кивнул на Павла – пестики и тычинки изучает. Говорили ему, чтоб в речное училище шел, не послушал.
Паша в ответ улыбнулся и ничего не сказал.
- Что я говорил – ткнув пальцем в сторону закидушек, снова заговорил Александр. – Не клюет рыба во время грозы, потому, что давление резко меняется.
- Не правда, дядя. Давление здесь не причем.
- Как это «не причем»?
- А вот так. Перепады давления, сами по себе, никак не могут быть причиной безклёвья. Рыба живёт в воде миллионы лет, и в процессе своей эволюции прекрасно адаптировалась к изменению давления на своё тело и внутренние органы, в том числе и на плавательный пузырь.
- Много ты знаешь, ученый едрить твою! Из-за чего же тогда она не клюет?
Я решил высказать другую мысль, чтобы новые товарищи мои перестали спорить и сказал:
- А я думаю, что не само давление влияет на рыбу, а скажем, количество растворённого в воде кислорода, ведь чем меньше давление, тем меньше кислорода. Так?
- Так – Подтвердил Пашка.
- И еще – продолжил я. – Мною замечено и даже сегодня подтверждено, что перед грозой рыба клюет очень хорошо, хоть и давление уже явно менялось. Отчего это?
Паша задумался, потом неуверенно сказал:
- Может на нее электрические поля действуют?
- Интересная теория – сказал я, вынимая из рюкзака сверток с продуктами. – Но пока рыба не клюет, может нам стоит подкрепиться. Александр, у вас электрические поля аппетит не отбили?
- У меня Николай даже похмелье не отбивает аппетита – засмеялся Александр и принялся разливать по кружкам юшку.
- А еще я думаю, на клев рыбы отрицательно может влиять низкочастотные колебания, возникающие при прохождении атмосферных фронтов – не унимался Павел.
- Слушай, племяш, заканчивай свои околонаучные теории. На самом деле все проще.
Павел вопросительно посмотрел на дядю.
- Ловить нужно уметь, вот и все – сказал тот и засмеялся. – А теперь хлебай уху, а рыба наверху.
Теперь я вопросительно поглядел на Александра и спросил:
- Это пословица?
- Ну да….
- А что значит «рыба наверху»?
- А это у нас на Нижней Волге так раньше поговаривали. Я же в молодости из под Астрахани сюда попал ну и прикипел к северу.
- Так что все же значит «рыба наверху»?
- Да все просто. Рыбаков, что рыбу в низовьях Волги заготавливали, всегда кормили: судаком, сазаном, белорыбицей. Шла в уху вобла, тарань, лещ, окунь, линь, щука, в общем та рыба, которую не жалко, а настоящая рыба, которую именно рыбой и называли, отправлялась вверх по Волге в Москву и дальше. Настоящая рыба это дорогая рыба – красная, то есть хрящевая: осетр, белуга и севрюга. Вот и пошла такая пословица «Хлебай уху, а рыба наверху».
- И здесь, значит действует поговорка - сапожник без сапог?
- Сейчас-то, может, и едят, а при генералиссимусе строго было – тихо сказал Александр.
- Не справедливо, так точнее будет – сказал Пашка.
- Цыц! Много ты понимаешь!

А над берегом ветер трепал кусты, гнул деревья. При раскатах грома воздух, как будто сжимался, становился плотнее, а запах озона давно заглушил аромат трав. Вода почернела, на ее поверхности заходили серые пенистые волны. С шипением они накатывались на песчаный берег. К свисту ветра, шипению воды примешивался грохот грома, и все эти звуки сливались в тревожный шум разбушевавшейся стихии.
- А может прав Паша, - сказал я – слышали, наверное, что на той неделе самолет разбившейся во время войны в город привезли? Так вот мне наш аэропортовской ветеран Дмитрий Иванович Русаков историю этой катастрофы рассказал, которой могло бы и не случиться, если бы не страх перед властью.
- Расскажите – попросил Пашка, - все равно нам еще долго сидеть.
- И, правда, давай Николай, рассказывай.
- Хорошо – согласился я, - только я не умею рассказывать, а вот прочитать могу.
- Как прочитать?
- Да я эту историю записал, ну как бы рассказ маленький написал….
- Да валяй, как нравиться, а я тебе чайку заварю покрепче.

Я достал потрепанную общую тетрадь, открыл на нужной странице: - Ну, слушайте:

«Авиатехник 4-го авиаполка Дима Русаков, выйдя из барака в ночной мороз, ежился не столько от сорокаградусного мороза, сколько от лунного, зеленого блистания снега.
«А ты мышцы расслабь и мерзнуть меньше будешь» – хлопнул его по плечу моторист Сидалищев, мужик крепкий и веселый.

Мотористов набирали из числа местных – якутян, привычных к трескучим морозам, а Дима Русаков вырос в Крыму.

Шесть километров до аэродрома в кузове полуторки под брезентовым тентом добавили плохого настроения, а когда Дима увидел, что на стоянку загуливают истребители Р-40 «Кититихаук», настроение испортилось вовсе.
«Опять хауки, чтоб их …… Тащи Русаков стремянку, а потом и все остальное». – Не по чину, скомандовал Седалищев.

Остальное, это: спаренная аккумуляторная батарея для запуска мотора, бочки с бензином потому, что бензозаправщик был неисправен, баллон сжатого воздуха, печь твердого топлива с запасом сухих дров и еще бензиновый обогреватель для пилотской кабины. В землянке у техсостава был запас гидросмеси и конечно противообледенительная жидкость, которая для выпуска «Кититихаука» была просто необходима. Этот самолет доставлял много хлопот в зимнее время, потому, что американские конструкторы проектировали его для войны в тропиках, а он, волею судеб, оказался на Севере. Огромный остекленный фонарь кабины истребителя при движении по земле с наклоненным назад фюзеляжем, от горячих выхлопных газов двигателя, попадавших точно на фонарь, покрывался слоем непрозрачного льда. В сильные морозы, пока пилот доруливал от стоянки до старта, он уже ничего через этот лед рассмотреть не мог. Из положения выходили так: летчик, приняв на старте нужное для взлета направление, убирал газ до минимума, техник влезал на плоскость, из бутылки смачивал спиртом фонарь и оттирал его ото льда. Как только летчик начинал более или менее видеть взлетно-посадочную полосу, не мешкая увеличивал мощность двигателя до максимальной и отпускал тормоза, а техник кубарем летел с плоскости на мерзлую землю. Вот такая «технология» должна была применяться и сегодня, что совсем не вдохновляло ни авиатехника Диму, ни другого Диму – летчика лейтенанта Еремина, который должен был успеть, где-то к средине разбега оторвать хвост от земли, чтобы струя выхлопных газов уходила ниже фонаря и, можно было кое-что видеть на взлете.

Летчиков увезли в село потому, что на аэродроме пока не было ни одного строения, кроме выкопанных в земле двух землянок, но за то было семь особистов, зорко следивших за каждым шагом технического состава.

Наступило утро, в пустынном небе вставали багряные крылья солнца, вокруг аэродрома трещали стволы деревьев, и мороз превращал снег в белую сыпучую крупу.
Летчик пришел принимать самолет за сорок минут до взлета.
«Ну, что, профессора, готова птичка»? – Обходя, истребитель, спросил лейтенант Еремин.
« Так точно, готова».
« Масло»?
«В норме».
Еремин протянул Русакову пачку с папиросами.
«Кури».
«Спасибо, а две можно»?
«Бери две. Топливо»?
« Под завязку, товарищ лейтенант».
«Ясно…. Мотор хорошо прогрели»?
«Хорошо».
«Смотри, если что….»
«Да с понятием мы».
«С понятием», а вот неделю назад такие же спецы, как вы, не прогрели, как следует и…..»
«Все в норме не сомневайтесь».
«Ладно, выдвигайся на старт. Мы тут теперь и с мотористом управимся. Только журнал отдай».

Лед с фонаря оттерся так же быстро, как нарос. Летчик махнул рукой, Дима, скатившись с правой плоскости на землю, отбежал в сторону, но самолет все еще стоял на месте.

О чем задумался в это время лейтенант Еремин, потом он не скажет даже особистам, а пока лед снова интенсивно нарастал на фонаре. Наконец взревел двигатель и истребитель, взметая снежную пыль, покатился по аэродрому.
Фонарь быстро обмерзал, плохо видя заснеженную полосу, Еремин не выдержал направления движения и самолет, выскочив на сильно заснеженную боковую полосу безопасности, отчаянно пытаясь оторваться от земли, выкатился с аэродрома, врезался в деревянное ограждение и зарылся носом в снежный сугроб.

Один за другим, над потерпевшим аварию самолетом, уходили за лидером в морозное небо товарищи Еремина, а к нему уже бежали техники, мотористы, а следом особисты.
Расследование было коротким. Личный приказ Сталина, за поломку боевой техники в тылу, виновных немедленно отдавать под трибунал, знали все. Военный трибунал приговорил Еремина к семи годам за поломку самолета, Русакова за некачественное обслуживание самолета к пяти годам и инженер аэродромной службы лейтенант Шакуров – за несвоевременную подготовку взлетно-посадочной полосы к приему самолетов, на пять лет. Но осужденных отправили не в лагерь, а в штрафной батальон.

Прошло семь месяцев Еремин и Русаков кровью искупившие свою вину вернулись в 4-й перегоночный авиаполк, лейтенант же Шакуров погиб в бою.

Дмитрия Еремина после тренировочных полетов включили в перегоночную группу, которая повела «Аэрокобры» из Якутска в Киренск. Погода в ноябре меняется на дню по три раза, и вскоре после взлета Киренск закрылся из-за обильного снегопада. Пришлось садить самолеты на несчастливый для Еремина аэродром Олекминск. Мало что изменилось на этом аэродроме с того трагического для Еремина дня. Так и не появился маслозаправщик, не хватало средств подогрева самолетов.

Ночью резко похолодало, да еще задул сильный ветер с порывами. Но фронт ждал самолеты, поэтому машины начали готовить к вылету.

Первыми взлетели: ведущий группы капитан Перышкиен и младший лейтенант Суровкин, пара делала круг за кругом ожидая, когда к ним присоединятся остальные. На третьем круге Суровкин почувствовал уменьшение тяги воздушного винта, а спустя несколько секунд мотор совсем сдал. Развернув истребитель к аэродрому, летчик сбросил подвесной топливный бак, выпустил шасси, выключил зажигание и пошел на вынужденную посадку. При посадке с попутным ветром и без выпущенных щитков, которые не удалось выпустить из-за нехватки времени, самолет приземлился с перелетом в пятьсот метров от начала полосы и машина выкатившись за пределы аэродрома, попала передним колесом на неровность и подломала амортстойку. Самолет ткнулся в мерзлую землю лопастью, погнул ее и замер с нелепо поднятым вверх хвостом.

Все это видели успевшие взлететь летчики других самолетов, в том числе и Еремин, который знал чем все это теперь кончится для Суровкина.
Группа выстроилась клином и пошла в сторону Киренска. Минут через пятнадцать в наушниках капитана Перышкина раздалось:
«Лидер я семерка, давление масла в редукторе упало до нуля».
Семерка, был позывной лейтенанта Еремина.
«Немедленно возвращайтесь в Олекминск» – приказал Перышкин.
Еремин выполнил разворот и в этот момент двигатель перестал работать. До аэродрома дотянуть он не мог – слишком далеко. Прыгать с парашютом мог, но не прыгнул, вспомнив, наверное, через что прошел после той первой аварии.
Прошло еще две минуты прежде чем Перышкин услышал:
«У меня мотор обр….» – и связь оборвалась.

Перышкин скрипел зубами, но вел группу дальше – фронту нужны были самолеты, любой ценой».
- Вот такая грустная история. - Закончил я рассказ.
Пашка молчал. Александр же сразу сделал вывод, сказав:
- Американцы сволочи, дерьмовые самолеты нам поставляли!

И они снова начали спор, который, как я понял, между дядей и племянником не заканчивался никогда.

Через полчаса разъяснилось. Свет победил тьму. Умолкнувший во время грозы мир вновь наполнился мирными звуками, а воздух стал свежим и прохладным. Я выбрался из грота и пошел рыбачить.

Н.Решетников
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1134206 - 24/05/16 11:47 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
Урр!


Николай проснулся от ровного шума. В темном небе ни звездочки. Приподнялся на локте, перевернутая вверх дном лодка заскрипела под ним. Костер, разложенный неподалеку, тлел ярким золотом в толстых чурках. Искры вдруг косо взлетали над ним хвостом жар-птицы, и тут же Николай ощутил на лице упругое касание ветра. Ровно шумела тайга по долине реки. Капля дождя упала на руку, он сел и осмотрелся.
- Не спиться? - Раздался тихий голос Спартака Павловича.
– Да вот, пить захотелось... Рыбка соленая дает о себе знать. А ты почему ты Палыч не спишь?
- Возраст..
- Возраст болезнь хроническая, и что бы она протекала без обострений, нужно спать дома, в уютной постельке.
- Дома тоска.
- Это да.. Чудные дела творятся, - вздохнул Николай. – Сколько первозданной красоты в этих местах, а мы, как мыши, сидим в каменных мешках, радуемся, что вода из крана течет, что матрас мягкий. Вроде и земли на свете нет, лишь кирпич и гудрон. Городская толчея с машинами и телефонами скоро все чувства загубит.
Костер едва тлел исходя дымком из-под полусгоревшей сырой колоды. Николай встал, подбросив веток, раздул пламя, повесил котелок над огнём.
- Все, теперь не усну..
- Так уж светать скоро начнет – Спартак поглядел на восток, где рассеивался ночной сумрак окутывающий тайгу и торжествующий свет уже побеждал тьму.
- Давай Палыч чай пить, душу парить.
Чай пах дымком. Мелкие соринки плавали в нем.
Вдруг из-за речки послышалось:
- Урр!
Потом послышался треск.
- Что это? – вглядываясь в рассветный сумрак, спросил Николай.
- Т-с-с.. – Спартак приложил палец ко рту. - Медведь лезет по кустарнику к реке.
Николай сделал движение в сторону лодки, где лежало ружье, но Спартак жестом остановил его.
- Урр! – послышалось еще ближе.
Николай представил, как кривые лапы с горбатым загривком продирались сквозь зеленый прибрежный заслон прутьев, и холодок пробежал у него по спине.
А Спартак улыбался, прислушиваясь к сумеркам.
Вдруг треск прекратился. Слышно было только тихий шёпот реки.
- Унюхал – сказал Спартак и отхлебнул из кружки.
- А почему назад не уходит?
- Так ушёл, однако. Это он когда один: ломится, а если заподозрил что или почуял, так его и в двух метрах от себя не услышишь. Раз вон на той горушке, – Спартак ткнул в неопределенном направлении, - долго нас в осаде косолапый держал.
- Как это?
Спартак присел на чурбак, глядел на огонь, чуть покачивался и будто разглядывал в беспокойном дрожании желтых языков то, что было тогда, давным-давно. А Николай , завороженный огнём, будто почувствовал, как метнулась душа его старшего товарища в прошлое.
- Я тогда, сразу после войны, кажется в сорок девятом, в службе АСР* работал. – начал рассказ Спартак. - Примерно в это же время, осенью, разбился там транспортный Ли-2. Врезался в склон горы, развалился, но не сгорел. На борту был экипаж и экспедитор, сопровождающий продовольственный груз, масло там, сахар, консервы.
- А почему разбился самолёт-то? – перебил рассказ Николай.
- Как потом выяснилось, погода была плохая, как сейчас вот. Экипаж из-за невозможности в облаках точно определить свое местонахождение начал снижаться, а когда по высотомеру до земли должны были оставаться еще несколько сотен метров, неожиданно в разрывах облаков мелькнул стланик. Командир рванул на себя штурвал, дал сектора газа вперед до упора.. Но было поздно. Уклониться от крутого склона горы или преодолеть её не удалось.
В общем, пока искали этот самолет, прошло дней пять. Вертолетов тогда не было и нас, меня и Ваню Лобарева, сбросили на место катастрофы на парашютах. На месте мы обнаружили исковерканные куски металла, останки людей и груза. Все было разметано в радиусе примерно трехсот метров. Но самое не приятное было в том, что всеми этими останками людей и остатками груза, прикормился медведь.
Работа наша, сам знаешь какая: найти приборы, какие положено, снять их. Отыскать документы ДСП и секретные. Похоронить, если вывезти невозможно, экипаж. Инструмент был с собой хороший, а из оружия только пара пистолетов.
- А откуда инструмент-то?
- Третий парашют всегда грузовой. Инструмент, продукты, лодка, полатка….
- А связь?
- Не было тогда связи, в нынешнем понимании. Были визуальные сигналы, которыми мы сообщали пролетающим самолетам. И сообщать, нам было положено совсем немногое, в первую очередь о наличии живых людей. Во вторую о необходимости медицинской помощи, и в третью, о том, что работу закончили.
- И как вы это сообщали? Отмашками с помощью флажков, как на кораблях?
- Нет. Выкладывали на склоне определенные знаки. Для этого у нас была белая материя, ленты такие шириной метр и длинной шесть.
- Ничего себе! Так сколько её нужно этой материи, чтоб написать что-то.
- Мало нужно. Есть знаки утвержденные. Например: английская буква V или по нашему «галочка», означает: «требуется помощь». Икс, или наша буква Х, означает: «требуется медицинская помощь». А два икса, означает: «мы не в состоянии вести дальше поиск, возвращаемся на базу» , ну и так далее. А раз в день над нами пролетал По-2, «читал» наше сообщение и скидывал нам вымпел с указаниями из штаба.
- Прямо каменный век, какой-то…
- Почему «каменный»? И сейчас все эти знаки в авиации применяются в аварийных ситуациях, так что никому не вредно знать их, мало ли что.
- Отвлеклись мы Спартак Палыч от медведя, что там дальше-то было?
- Договорились мы с Ваней, чтоб большую площадь поиска охватить, работать врозь, идя по кругу навстречу друг другу. День отработали без происшествий. Останки людей похоронили.. Найти их легче всего – место птицы указывают, зверье разное. На второй день капались далеко от лагеря, приборы снимали, а придя вечером в лагерь, глазам своим не поверили: брезент на палатке весь в дырах, вещмешки с продуктами изорванные. Продукты почти все испорчены, даже консервные банки помяты и изгрызены. По манере разорения было видно, что виновником разбоя была росомаха. Этот таежный вор вообще не боится подходить к жилью человека, а уж в тайге, да к палатке и подавно. Не испугал зверя ни запах керосина, ни одежды нашей. В этот день и погода испортилась, самолет к нам не прилетел. На третий, Ваня пошел вниз, там фрагмент кабины лежал, а я вверх, где хвостовая часть находилась. Ковыряюсь, слышу крик Ванькин. Даже не крик, а вопль. У меня от такого вопля внутри похолодело. Кинулся я вниз, скачу через камни, а они мокрые. Поскользнулся, упал. Ногу ударил. Слышу уже сопение и возню рядом. Соскочил, хромаю, но бегу на этот звук. Подбежал к обломкам вижу, Ванька лежит. Сердце во мне прыгает, как живая рыба. Смотрю кровь на камнях. Ванька статный парень был, высокий, а тут лежит скрюченный, маленький такой. Подскочил к нему, а у него кудри вместе с кожей содраны. Медведь! Крови – целая лужица. Выхватил я наган, озираюсь, а вокруг никого, только дождь моросит.
Спартак замолчал.
Николай, отставив кружку с чаем, пошевелил палкой нагоревшие в костре малиновые угольки. Упавший ветер отчего-то вдруг всполошился, и дым костра потянуло к воде, туда же наклонило красные языки ожившего огнища. Сумерки будто раздвинулись, огонь осветил энергичный подбородок и подернутые сединой зачесанные назад волнистые волосы Спартака.
- Взвалил я Ваньку на плечо и в гору. – Заговорил тихо Спартак, – нога болит, а страх гонит. Не медведя боюсь, боюсь, как бы Ванька не помер. Знал я, как это бывает. В юности, еще в Ботамае когда жил, видел как умер молодой здоровый мужик, которому вот так же спустил медведь кожу на лицо. Извел я на Ванькину рану весь стриптоцид, перевязал. Выложил знак «требуется медицинская помощь». А что толку? Погоды нет, непрерывно моросит дождь, облачность разорвано-дождевая ниже нас ползет, а слоисто-дождевая макушки гор облизывает, и никакого просвета.
Ванька скоро в сознание пришел. Я ему спирта дал хлебнуть, а он, заикаясь, рассказал, как на него из стланика медведь напал, да так неожиданно, что он и наган выхватить не успел.
- Вот же какой паразит попал вам.. они же редко нападают на людей.
- В тот год орехов да ягод было мало, он видно не нагулял жир и оттого бродил по тайге злой. А тут нашел продукты, мясо, начал жировать, а мы ему помешали. Удивляюсь, почему он на нас в первый же день не напал.
- А как выбрались-то потом оттуда?
- До того, как выбрались, он нас там два дня пас и так плотно, что и шагу вступить было нельзя. А работу доделывать нужно, во что бы то ни стало. Времена суровые были, да и - работать с нашим командиром отряда было все равно, что по горной реке плот гнать, никакого продыху, вертись юлой, не то расшибешься о камни. А мы к тому времени не нашли прибор один, не помню точно какой, то ли ВД-10 то ли МВ-16, в общем высотомер. Не оказалось его на фрагментах приборной доски.
Обложил я тогда Ваньку с трех сторон камнями, дал в руки ему наган и пошел искать высотомер этот. Шарю по стланикам, между камнями и чувствую рядом он, медведь-то. И не собирается особенно скрывать свое присутствие – шумит. Так я с наганом в руке и ползал, а он рядом трещал. Раз не выдержал, пальнул на звук, да разве пробьешь такие дебри. А ночью он громко переворачивал обломки самолета, ворочал камни, ворчал и порой совсем близко подходил к нашему крохотному лагерю на склоне. На следующий день погода не наладилась, и самолета не прилетел. Я пошел вниз, к фрагментам кабины, туда, где на Ваньку медведь напал. Именно там больше всего встречалось следов этого зверя, и именно там были самые густые заросли на склоне. И вот бывает же такое, только начал искать и вот она - правая верхняя часть приборной доски и высотомер этот. Ясно, что разбит, но стрелки на месте и это главное. От радости я даже вскрикнул, наган на камень положил, схватил прибор, и вдруг затылком чувствую взгляд чей-то! Медленно поворачиваю голову и замираю: между мной и лагерем стоит огромный, бурый, с клочковатой шерстью, с огромной башкой медведь. Ну, думаю, все. Пришел тебе Спартак конец и эти лапы с кривыми длинными когтями сейчас тебя вмиг на части разберут. И только я подумал так, медведь повернул голову влево и как-то оскалился или пасть открыл, не помню. Только помню, что я туда же посмотрел и увидел второго медведя, еще здоровее и страшнее первого.
- И, что?
- Что, что? Это меня и спасло. Пока они друг дружке рожи строили, я наган схватил и за камень, потом за следующий и, забыв, что нога болит бегом в лагерь. Выложил еще знак: «работу продолжать не можем». Потом до вечера обкладывал наш пятачок камнями со всех сторон. Камни, конечно, не помогли бы, если косолапый нас захотел достать, но какой-то психологический момент в этом был, уверенности прибавилось, что ли. Ночью Ваньке совсем плохо стало, стриптоцид, однако, мало ему помог. Хоть и говорят, что чужие болячки не чешутся, а смотреть на то, как парень погибает, хуже нет.
Спартак замолчал. Ночноё безмолвие еще не нарушалось птичьими голосами, от него ещё веяло суровой строгостью и безмерным спокойствием, но восток уже светлел.
- Дождался я рассвета и решил, что нужно идти вниз к реке, на косу, куда может По-2 сесть.
- А медведь, ночью не приходил?
- А он и не уходил. Все время был рядом, то с одной стороны бродил, то с другой. Так вот, выложил я знак – стрелку, с указанием направления и чуть рассвело, взвалил на себя Ваньку и пошел. Шел, останавливаясь, вслушиваясь в каждый шорох, вглядываясь в каждую тень. Пока сумрак был, ничего не видел, а как просветлело, смотрю, а медведь-то параллельным курсом тащится. Хоть и молодой я тогда был и здоровый, но уже после первой половины пути сильно устал, измотался. Вторая половина пути была особенно тяжела и отобрала у меня остаток сил. Помню каждый шаг, каждое движение, каждый глоток воздуха давались с большим трудом. А медведь, как чувствует, что мне уже очень тяжело. То шел далеко от нас и показывался редко из-за камней, а тут метров на шестьдесят приблизился.
Спартак замолчал, посмотрел на небо, откуда начал моросить дождь.
- Долго спускались-то с горы? – Спросил Николай.
- Часов пять.
- Ого!
- Дотащился я до берега, гляжу, облачность подниматься стала. Сторож наш за нанос зашел и не показывается. Я Ваньку пристроил на самом видном месте, хотел дров натаскать для костра, да не тут-то было. Только метров на десять отошел, косолапый из-за наноса вышел и к Ваньке. Я назад и медведь за нанос. Чем бы это кончилось, не знаю, а только кто-то, таким как я помогает, может бог, а может черт, но вскоре услышал я отчетливо треск мотора.
Летуны тогда не то, что нынешние были, кто войну прошел, кто АЛСИБ. Это был из опытных, сразу нас заметил, крутнулся, сел и кричит: «медведь вон рядом». А то мы не знаем, что рядом.
- Иван-то живой остался?
- Выходили Ваньку. Он даже женился, хотя рожа у него после того медведя и еще больше после хирурга страшная была, как война.
- А медведь?
- Не знаю. Ваньку мы с пилотом загрузили, пошли к наносу, а косолапого и след простыл. Поджог пилот нанос, чтоб я до утра о костре не думал. Оставил мне продуктов немного, из НЗ и, улетел.
- А вы?
- А я остался. Имущество не бросишь, собранный материал тем более. Ночь я спокойно проспал возле огня, отдохнул и утром на гору.
- Ну, раз вы сейчас здесь, значит, все тогда хорошо закончилось?
- Нормально. Даже благодарность объявили – засмеялся Спартак. – Только вот премию, жалко, не дали.
Спартак встал с чурбака, огляделся.
- Однако, Колька, пора нам и в лодку.
- Пора Спартак Палыч! А это медведь, что к нам сейчас подходил, не потомок ли того, из сорок девятого года?

Но Спартак уже не слышал, или не хотел слышать, он уже пел:

И будет карточка пыли-и-ться
На полке пожелтевших книг.
В военной фо-о-рме, при пого-о-нах,
И ей он больше не жених.
В военной фо-о-рме, при пого-о-нах,
И ей он больше не жених….


Н.Решетников Нвсб


Отредактировано Дмитрич (24/05/16 11:48 AM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1139750 - 13/06/16 05:46 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
КУРППААСКЫ*

Проснувшись, Колька зевнул и потянулся. Холодный декабрьский день за замерзшим окном только начинал сереть, но от печи уже слышался треск разгорающихся лиственничных дров. Ни с чем не сравнимый звук раскатываемого скалкой на столе теста, доносился из кухни. Пирожки! Воскресение! Не нужно вставать в половине шестого и бежать по морозу в гараж к служебному автобусу. Потом трястись почти тридцать километров, что бы еще час ждать, в остро пахнущей горелым углем кочегарке, когда откроют школу.

Колька решительно откинул одеяло, выпрыгнул из теплой постели и приложил ладонь к оконному стеклу. От человеческого тепла лед превращался в воду которая стекая к подоконнику снова замерзала. Через оттаявший пятачок взгляд его скользнул по крыше соседнего дома по забору и поленнице. Тумана не было, значит не очень холодно. А взгляд уже убежал в противоположенную от окна сторону - к пирамиде с ружьями. Все на месте, Колька облегченно вздохнул. Значит, отец в лес не уходил, а братья вот они - спят. Все пять ружей стоящих в пирамиде были рабочими, но одно было особенное. В этой семье по отношению к ружьям вполне бы подошла поговорка: кто первым встал, того и валенки. ТОЗ-34Е был нарасхват. Пока все спали, можно было бы схватить ружье и бежать, но из кухни уже повело запахом растопившегося в сковороде жира, а перебороть в себе любовь к горячим пирожкам Колька не мог. Да и мать, наверняка попросит что-нибудь сделать по хозяйству. Натянув старые спортивные штаны и телогрейку, сунув голые ноги в валенки, выбежал во двор. День нарождался безветренный, ясный и морозный. Перед тем как вернуться в дом набрал из поленицы охапку дров. В кухне бросил их к печи, почти не наклоняясь.

- Потише, ты – обернулась от стола мать. – Разбудишь всех. – И добавила – льда принеси.
- А отец где?
- Что-то там на работе стряслось. Ушел.

Пока ножом наколол два ведра льда, созрел план предстоящей охоты. Решено было идти за куропатками на дамбу. Мимо прошмыгнул в нужник Мишка, значит, проснулись все.
Из горки пышных пирожков выбрал самый толстенький, откусил разок, так, на сухую. За то потом черпал чайной ложкой из пиалы растопленное сливочное масло, лил его в парящую мясную начинку пирожка и, закрыв от удовольствия глаза, откусывал. Масло текло по подбородку, сладкий чай обжигал губы. Вкусно!

- Ма, а чем вечером угостишь?
- Сыром, маслом, калачом, да печеным яйцом…
- Ну, правда….
- Картошкой, чем же еще.
Колька вздохнул. Каждый день одно и тоже: жареная картошка, соленый сиг, квашеная капуста.
Из-за стола Колька встал, когда почувствовал, что последний пирожок торчит из орта.
- Ух….. Хорошо…. – икнул. - Ма, я в лес сбегаю?
- А уроки? Как экзамены-то сдавать будешь?
- Сдам. Ты где видела, чтоб кто-нибудь, отучившись десять лет, аттестат не получил?
- Я с тобой – соскочил с табуретки Мишка.
- Сиди! – Тебе сегодня хранилище топить и двойку по химии исправлять…. Собрался он.
Мать легонько шлепнула младшего сына по затылку.
- Ну, ма….
- Сказала не пойдешь….
- Тогда я спать пойду…
- Во-во. Оттого казак и гладок, что поел, да и на бок.



Каждый пацан в поселке знает, где можно пострелять куропаток, но не каждый умеет их ловить. Колька ловить умел, благодаря родному дядьке, показавшему, как это нужно делать. Вот и сейчас в его рюкзаке лежала бутылка с водой и пакетик с замороженной брусникой.
Лес стоял тихо и торжественно. Голые, зыбкие лиственницы, янтарные сосны в тяжелых нашлепках снегов – сейчас на них вспыхивали отражения не ярких солнечных лучей и снежинки мерцали как крошки слюды. Низкорослые березки, кустарники и всякое иное разнолесье притихли и даже не потрескивали от мороза.

Вот и Метрохин покос – длинная, узкая заснеженная равнина, окаймленная ерником и кустиками голубицы, карликовыми березками и ольховником. Колька идет по своим старым, позавчерашним следам с удовольствием вдыхая вымороженный, кристально чистый воздух. В первой лунке пусто, ягода на ее дне покрытая кристалликами льда поблескивает, как драгоценные рубины. Следы куропаток повсюду, а вот не увидела птица вкусную ягоду или не соблазнилась. Лазать куропатке под снег не привыкать, хоть она и сторожилка северная, но и она прячется от мороза под снег – погреется. И во второй лунке пусто. Колька пощупал кроя лунки – крепкие. Мороз свое дело знает. Дальше, вдоль ерника истоптано все. Птицы, кормившиеся почками карликовой березы, на сорили у каждого кустика. А вот и перья торчат над снегом, словно детская рука в белой перчатке. Колька знает что это куропатка соблазнившаяся яркими, похожими на кровь ягодами, нырнула за ними на дно лунки склевала, а обратно выбраться уже не смогла – гладкий окоем лунки стиснул крылья не дал им расправиться. Вынул Колька закаменевшую птицу, лунку засыпал снегом, разровнял его рукавичкой. Отойдя на три шага, снял рюкзак, достал бутылку и аккуратно вдавил ее глубоко в снег. Вынув, убедился, что снежные стенки лунки не обвалились и только тогда открыл пробку набрал в рот воды и, нагнувшись над лункой, обрызгал ее как из пульверизатора. Постоял минуты две и снова заглянул в лунку. Кроя и бока заледенели, стали скользкими, засверкали зеркальными крупицами.

- Вот теперь в самый раз – прошептал Колька и высыпал в лунку несколько ягодок брусники.
В следующем ледяном колодце обнаружил еще одну куропатку. За то все остальные были пусты.
Новые лунки делал, пока не закончилась ягода. День набрал силу, мороз накалялся. Деревья гулко стреляли, но еще не звонко, как обычно бывает, когда температура падает ниже пятидесяти градусов.

Пробившись сквозь частокол мелкого листвянника, вышел на просеку, на чьи-то старые следы. Решил по ней дойти до озера, вокруг которого росли такие же кустарники как на Метрохинском покосе. По не глубокому снегу идти было легко, но стоило прибавить шагу, как от острого морозного воздуха перехватывало дыхание. Холод и подстегивал и одновременно мешал идти. Через километр белье стало влажным от пота, но мороз не добрался до тела.

Увидев под старой березой свежий мусор, Колька остановился и покрутил головой. Он знал, что насорили здесь угольно-черные птицы – косачи, прилетающие по утрам на березы. С мусором осыпали эти большие птицы с веток и легкое, не звонкое серебро - иней. Он представил, как они усаживались на этом дереве зобами к востоку, чтобы видеть рождение, в бело-золотой колыбели под бледно-голубым бесконечно высоким небом, солнца.

Треснула ветка, затем вторая. Потом с макушки подростка-лиственницы осыпался снег и наконец, замелькало темное пятно среди засыпанных снегом кустов. Подминая широкими лыжами мелкие кустики, на просеку вышел человек, которого Колька сразу узнал. Это был Боря Макеев, не настоящий охотник, но любитель выглядеть охотником. На нем была одета расшитая каким-то скандинавским орнаментом куртка, с капюшоном отороченным собачим мехом. Через плечо висел ягдаш с подвесами для дичи, с наплечником и художественным тиснением. Даже шапка у Бори была особенной, похожей на татарский треух времен Чингисхана.

Приблизившись, Боря освободил руку из лохматой варежки и протянул Кольке.
- Привет. Как дела? – Спросил он.
- Нормально – пожал плечами Колька.
- Ты куда идешь?
- К озеру, куропачей погонять…
- А я думал зайца из раскорчевки выгнать, но не удалось. Собака нужна для этого – прикуривая сигарету – авторитетно заявил Боря.
- Да кто их по такой погоде гоняет, мороз же.
- Так они в мороз и должны бегать, а не прятаться.
- Ну, конечно! Придумал тоже. Они, как и все существа в холод ищут, где потеплее. От мороза, Боря, не набегаешься…
- Может с тобой пойти? – то ли спросил, то ли вслух рассуждал Боря, не глядя на Кольку.
- Пошли если хочешь, только я без лыж долго идти буду.
- А, ничего, куда спешить-то – и Боря, переступая лыжами, повернулся в сторону озера.
- Ты иди вперед – предложил Колька. – Только смотри внимательно.
Борис был лет на семь старше Кольки, но предпочитал компании своих сверстников компанию подростков, с которыми играл в футбол и в хоккей, отвечал на вопросы о взрослой жизни и был с ними на равных.
- Подстрелил кого – спросил Боря.
- Нет еще.
- А видел?
- Нет.
- А я видел косачей.
- И что?
- Даже ружье скинуть не успел. Из-под снега вылетели…
- Ясно дело из-под снега, теперь только к вечеру на кормежку полетят.
- А куропатки?
- Что «куропатки»?
- Они тоже под снегом сейчас?
- Не, они как раз днем кормятся между кустиками низкими, березками, тальниками. Почки короче клюют. Летают они мало, так что подойти легко можно, главное найти.
- Найдем…
Колька сплюнул, слюна на лету обратилась в пузырчатую ледышку и шлепнулась в снег.
- Холодает, однако – заметил он.
- А мне ничего – откликнулся Боря. – Я Надькины рейтузы приспособил под трико, а сверху уже хэ-бэ и нормальлек.

Просека резко падала в низину посредине которой, идеально белым овалом дремало, под двух метровым льдом, озеро. К весне лед станет еще толще, а февральские метели наметут вокруг него непролазные сугробы.

- Борь давай разделимся, ты в одну сторону вдоль берега, я в другую. А там встретимся, на дороге что с дальнего привода идет.
- Давай, я пойду туда – Боря махнул влево. – Нет, туда. - И пошел вправо.
Колька не подходил близко к озеру зная о кочкарнике заметенном снегом. Там в некоторых местах можно было и по пояс провалиться. Шел он по склону низины, где снега было совсем мало, а кустарник находившейся внизу хорошо просматривался.

Гулко охнул Борин выстрел и следом, почти без промежутка второй.
«Лупит, как по уткам» - подумал Николай и сразу увидел стайку куропаток в ослепительно-белом наряде. Птицы, низко пролетев над озером, попадали в кусты ольховника, мимо которого Колька уже прошел. Скинув с плеча ружье, пошел Колька, прячась за редкими стволами, обратно. Вот и куропатки. Он видел трех, которые двигались. Остальные где-то замаскировались в снегу и затаились напуганные выстрелами. Подойдя метров на семьдесят к стае, чуткое ухо уловило предупредительный сигнал петуха своей стае: «коо». Промежуток в две секунды и опять: «коо». Колька взял ружье наизготовку. Еще десять метров и из кустов донесся пронзительный крик петуха, который извещал стаю, что опасность подтвердилась. Еще шаг и стая поднялась. Штук двадцать белоснежных птиц пронеслись над кустарником и сели метрах в двухстах.

Еще метров за сто пятьдесят расслышал Колька лающий крик петуха: кадэу – кадэу, потом густой, односложный «аг-аг-аг». О чем петух говорил своей стае, Колька не знал, но на этот раз стая подпустила ближе. Куропатка спокойная и бесхитростная птица и если на охотнике одет маскхалат, можно спокойно идти к стае во весь рост. Но и без маскхалата после трех-четырех подходов к стае без выстрелов, куропатки перестают улетать то ли от усталости, то ли им надоедает вся эта суета.

Первый выстрел по сидячей птице был очень удачен, куропатка ткнулась носом в снег и затихла. Вторым, влет сбил еще одну, но та раненая так быстро бегала между кустов, что Колька понял, что придется потратить еще один патрон.

- Четыре – Прошептал он, опуская птиц в рюкзак.
Стая отлетела метров на триста, почти к дороге, и Колька подумал, что было бы хорошо именно там подстрелить еще одну и спокойно идти домой. Он почти побежал вперед, опасаясь, что Борька опередит его и первым подойдет к куропаткам. Глаза шарили по белому снегу, пытаясь разглядеть еще более белых птиц. Колька не смотрел на деревья, зная, что куропатки зимой никогда на деревья не садятся, разве что в исключительных случаях опасности исходящей от совы. Сова легко берет куропатку на земле и никогда на дереве.

Так и не найдя стаю глазами Колька услышал ее по треску ломающихся веток. Птицы питались, несмотря на опасность. Так и не увидел их до того момента, когда слева из кустов рванулись первые три птицы

От выстрела с дерева посыпался ручеек снега, рассыпаясь и поблескивая на солнце. Одна куропатка камнем упала в снег, а вокруг все взлетали и взлетали другие птицы, и их было уже не двадцать, а куда больше.

Туда, куда они улетели, дважды грохнуло и, в лесу наступила тишина.
Необычайную легкость ощущает охотник, вступив на твердую укатанную дорогу, на обочине которой лежат пучки сена упавшего с перевозимого по ней стога. Сено висит и на кустах близко подступающих к дороге.

Боря появился минут через десять.
- Ну, как?
- Две.
- А я три – показал большим пальцем на рюкзак за спиной Колька. – Что домой?
- Нет, ты иди, а я за ними…
- Давай – Колька протянул Боре руку. – Пока.
- Пока.

Мороз крепчал, в распадках вокруг поселка появился морозный туман, сухой как крахмал. Когда Колька подходил к дому, ему показалось, что туман скрипит на его зубах, очень хотелось есть.

Куруппааскы* - куропатка (якутский)




PS- Фото "сдернуто" с Сети...
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1142747 - 22/06/16 07:28 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
ОБЫЧНЫЙ ВЕЧЕР


Пассажир, сидя в уютном кресле авиалайнера, пролетавшего в небе над Сибирью, удивлялся ее огромным незаселенным просторам: «Ни огонька внизу». И вдруг, когда смотреть в черную пустоту уже наскучило, он заметил внизу тусклое светлое пятнышко. «Надо же! И тут живут. Интересно представить, как». Он попытался нарисовать себе картину таежного быта в незнакомой, загадочной стране, но ничего из этого не получилось. Пассажир никогда не бывал в СССР и ничего не знал о жизни людей в этой стране, а тем более в Сибири. Он еще раз взглянул на почти исчезнувшее пятнышко света и задремал.

Внизу, на земле под дымкой морозного тумана, подсвеченного несколькими лампочками, в семи деревянных домишках, засыпанных по самые окна снегом, без водопровода и канализации, неспешно текла обыденная жизнь. Мало кто из жителей этого крохотного поселка мог похвастаться тем, что бывал в гастрономе или парикмахерской. Да и не к чему в поселке парикмахерская. На то и родители, чтобы помыть и подстричь своих чад, а взрослых подстригал диспетчер Юра. Стоило только сказать при встрече с ним: «Юр, забежал бы вечерком», и вечером он непременно постучится в двери. Обметет веником снег с валенок, вынет из-за пазухи завернутую в тряпицу ручную машинку для стрижки, подвернет на ней винт и скажет: «Цирюльника приглашали?». И уже через полчаса все мужское население дома сверкает голыми затылками, а Юра с хозяином дома, опрокинув по первой рюмке, хрустит квашеной капустой и хвалит хозяюшку за вкусно пожаренную на сальце картошку.

А гастроном и подавно не нужен. Что в нем покупать? Мясо? Его и так в тайге достаточно. Иди да бери, не ленись только. Рыбу? Зачем покупать «хек со всех рек» или прастипому, прости Господи, если в Алдане полно осетров и тайменей. Нет, магазин, конечно, был. Сельмаг. И он полностью устраивал селян. Там всегда и чай, и сахар, соль, мука и, конечно, папиросы «Север». Даже водка не особенно интересовала местных жителей, потому что выпивали они редко, а если и выпивали, то свою, приготовленную из качественной браги.

Обновки, безделушки разные местным дамам куда как приятнее было принимать в подарок от мужей да женихов. Так уж тут повелось. Хозяйственные товары привозил в поселок раз в год плавмаг. Там тебе и топоры, и лопаты, веревки и кирпичи, ведра, порох, дробь и много-много других нужных в хозяйстве вещей. Были в поселке три семьи, которые даже в отпуск ездили на юг. И даже смотрели там телевизор. Рассказов было на ползимы.
В крайнем пятистенке (символе деревенского достатка), что стоял возле дороги, убегавшей двумя глубокими колеями к дровяной деляне, только что отужинали. Хозяйка с толстой и длинной косой перемыла посуду, убрала недоеденную вареную картошку, смела со стола крошки и пододвинула к нему табурет.

— Все, Толя, можешь садиться.
Глава семьи, коренастый молодой сибиряк с почти сросшимися на переносице бровями, накрыв стол газетой, которую только что читал, и стал выкладывать на нее нехитрые приспособления для оснастки огнестрельных припасов.
— Папа, а это зачем? — стоя на табуретке, тянул ручонку к красивой полированной шкатулке сын Николенька.
— Это гирьки, гирьки это! — пытаясь залезть на ту же табуретку, кричал его младший братик Вовка.
Рядом сопел и пытался ухватить за ногу Вовку самый младший из братьев Мишка.

— Сынок, это не игрушки. Вот когда подрастешь, я тебе покажу, как этим пользоваться, — Анатолий звякнул тремя латунными гильзами и раздал каждому из сыновей по одной. — Вот, играйте.

Но разве интересно играть с тем, что дают. На столе уже лежали кучки осаленных войлочных и картонных пыжей, нарубленных накануне специальной выбивкой из голени старого валенка и обувной коробки. Тяжелый мешочек с намалеванной на нем цифрой «3», где хранилась дробь, дефицитнейшая вещь в тех краях. В деревянном ящичке тускло поблескивали латунные гильзы, а в белой коробке ровными рядами лежали новенькие бумажные, или, как их называл хозяин, папковые гильзы. В зеленой коробочке фольгой и медью блестели открытые капсюли центрального боя для латунных гильз, а в другой, маленькой, длинненькие капсюли «жевело». Николеньке из всего этого богатства очень нравился лакированный ящичек, а Вовка положил глаз на банку с порохом «Сокол». Попыткам взять желанную вещицу со стола положил конец голос хозяина:

— Мама, присмотри за ребятами.
Из-за перегородки вышла невысокая седая женщина в длинной черной юбке, серой кофте толстой вязки и с белым платочком на плечах. Она ловко подтянула к себе всех троих внуков, не выронив при этом из рук книги, сверкнула стеклами очков и ласково сказала:
— Давайте я вам книжку почитаю.
— Сказку, да? — заглядывая ей в глаза, спросил любимый внук Николенька.
— Сказку, сказку. Ту, что вчера читали, «Амур-батюшка».
— Это где тигры, да? — пытаясь освободиться от цепкой бабушкиной руки, спросил Вовка.
— И про тигров, и про соболей тоже. Слушайте:
«Гольды стали многозначительно переглядываться. Многие из них не верили Ивану: как-то трудно было допустить, что соболя стащил черт. Все продолжали подозревать в краже Барабанова, которого хорошо знали по следам старых лыж Ивана, однако удобный миг для спора с Бердышовым был упущен. Никто более не решался оспаривать его слов, тем более что он так хорошо обвинил во всех людских бедах черта».

Услышав о черте, ребятня притихла, прижалась к бабушке и стала слушать.
Хозяйка, управившись с хозяйством, села тут же, на табурете у печки. Поставив на колени корзинку с капроновыми нитками, деревянной иглой и плошкой-меркой для калибровки ячеи, она заслушалась свекровиной сказкой. «Совсем жизнь не изменилась: что сто лет назад, что сейчас — все едино. Раньше только подати были, а сейчас налоги да еще и займы государственные. Эх, горюшко. Не было и не будет простому человеку воли», — подумала она и, взявши нить с иглой, принялась вязать рыболовную сеть.
Анатолий тем временем деревянной ручкой охотничьего ножа аккуратно забивал капсюли в латунные гильзы, выставляя их рядочком на столе. Потом с помощью ручной машинки для установки капсюля-воспламенителя ловкими движениями вдавил в папковые гильзы «жевело». Из мешочка, похожего на кисет, извлек несколько самодельных мерок для пороха, взял самую длинную, почерневшую от времени. О чем-то подумав секунду-другую, он зачерпнул черный блестящий порошок из серой коробки с надписями и черно-белым рисунком медведя. Не уронив ни зернышка, засыпал порошок во все десять гильз и закрыл коробку с порохом. Слушая сказку, он думал: «Интересно, откуда этот Задорнов так хорошо знает таежную жизнь? Сам соболевал что ли?».
В каждую из заправленных порохом гильз, Анатолий вставил по два войлочных пыжа и, упирая гильзу в деревянное сидение табуретки, уплотнил пыжи калиброванной деревянной палочкой. Потом достал из старой рукавицы десять круглых свинцовых пуль и пошел в горницу за старенькой двустволкой.

Завидев ружье, мальчишки, как вьюны, выскользнули из цепких бабушкиных рук и облепили отца. Они гладили стволы, цеплялись за кожаный ремень, трогали курки. Анатолий, переломив ружье, опускал в ствол одну за другой круглые пули, которые с глухим звуком проскакивали, падали на деревянный пол и катились к порогу.
— Ну, охотники, тащите мне все пули обратно! — скомандовал отец.
Но сыновья и без приказа уже собирали свинцовые шарики.
— А-а-а! — заплакал самый младший, которому не досталось ни одной пули.
— На, рева, — ткнул в руки Мишки один свинцовый шарик Николенька.
Мишка тут же попытался затолкать его в рот.
— Миша, не вздумай! — закричала мать. — Толя, ну зачем ты им разрешаешь брать их.
— Ничего, пусть привыкают, — улыбался отец. — Скоро сами заряжать начнут.
— Еще что выдумал! Да они себе все глаза вышибут порохом твоим.
— Я же не вышиб. Почему они-то вышибут?
Пули вернулись на стол, а внуки к бабушке.
— Ну, что? Читаем дальше? — перелистывая страницу и удобнее усаживая на колене Мишку, спросила бабушка.
— А тигра когда поймают? — стуча гильзой по полу, спросил Вовка.
— А ты слушай внимательно и узнаешь.
Анатолий вставил пули в патроны. Капнул в гильзу воск со свечи. «Для кого-то ты предназначена, — подумал Анатолий, — для лося? Медведя? А может, так и пролежишь в патронташе весь сезон». Почему-то вспомнилось, как когда-то его с братом Борисом, самых младших в семье, забирали на войну.

Трое старших уже были на фронте. Провожали два дня. На третий, когда еще хмель из головы не выветрился, баржа с мобилизованными подплыла к поселку Эльдикан. По скрипучему деревянному трапу на борт поднялся лейтенант в синих галифе. Всех построили, пересчитали, выкрикнули имена обоих братьев и еще троих парней. «Приказываю вам сойти на берег и отправляться обратно в райцентр, где явиться незамедлительно в НКВД», — не глядя в глаза, скомандовал лейтенант.

Пока плыли обратно, братья строили догадки, одна другой страшнее. Ну, куда еще могут отправить кроме фронта? Ясное дело, куда — туда, где Макар телят не пас. Тогда почему на барже не арестовали, а приказали самим явиться? Сбежать, может? До Америки рукой подать. А далеко ли убежишь?

Через сутки пришли в НКВД.
— А, счастливчики, — встретил их начальник госбезопасности, — ну, проходите.
Уселись кто на что.
— Все комсомольцы? — спрашивает.
— Да, все, — дружно ответили ребята.
— Так вот. Что творится на фронтах, знаете из сводок, а вот что в районе творится, это я вам сейчас расскажу, — начальник закурил папиросу. — Так вот, бандитов развелось у нас в районе, как волков на Ноторе. И особенно опасна банда некоего Шумилова, окрестившего себя «Черным вороном». Только в июле этого года банда совершила ряд налетов на гражданских лиц и прииски, в том числе седьмого июля на прииск «Огонек». В кассе золотоприемного пункта бандиты взяли пятьдесят килограммов золота, оружие, и это в то время, когда каждый грамм золота нужен для победы. Эти враги разграбили мануфактурные и продовольственные склады, вывели из строя местную радиостанцию, а это уже похлеще бандитизма. Это пособничество фашистам. Ограбили они и квартиру уполномоченного золотопродснабом, начальника прииска, где взяли две малокалиберные винтовки», — военный внимательно оглядел каждого из молодых людей. — Спросите причем здесь вы? — пыхнул он едким дымком. — В милиции не хватает людей, все на фронте. Приняли решение привлечь вас, молодых комсомольцев, к работе по поимке или уничтожению этой банды. А там видно будет, куда вас направят, учиться или все же на фронт. Братьев Ситниковых рекомендовано отправить учиться на авиамотористов и оставить работать на перегоночной трассе. Самолеты, товарищи, ох как нужны фронту, и служба здесь будет не легче, чем на фронте.

Ткнув погасшую папиросу в банку, доверху набитую окурками, он продолжил:
— А сейчас по домам, на сборы даю десять часов. Сбор здесь. При себе иметь ружье; патроны, заряженные жаканами или картечью, не меньше десяти штук на брата; харчи на трое суток, ну и все для недельной жизни в лесу. Дома ничего не рассказывать. Все ясно?
— Ясно. А если дома нет ружья, где взять? — почти шепотом спросил Валеев.
— Знаем, что в ваших семьях оружие есть, — отрезал военный. — Все свободны.

Вскоре на стареньком катере, принадлежавшем районным связистам, небольшой отряд в составе двенадцати человек высадился на галечном берегу, в нескольких километрах от села Эжанцы, а катер, развернувшись, ушел в Эльдикан за подкреплением. Ночью отряд, одолеваемый комарами, скрытно выдвинулся вверх по золотоносной ныне, а когда-то рыбной реке Аллах. Впереди шел разведчик — милиционер с самой что ни на есть русской фамилией Иванов. Но до назначенного места не дошли, заметили на реке лодку с подозрительными людьми. Кто-то сделал предупредительный выстрел вверх. Лодка с реки метнулась к противоположному берегу, из нее повыскакивали вооруженные люди и скрылись в прибрежном лесу. Командиры посовещались и решили отправить группу из семи человек на поиски сбежавших. В лодке с группой преследования поплыл и Анатолий. Не успели они причалить к берегу, как засвистели пули и следом покатились по реке сухие хлопки выстрелов. Пришлось открывать ответный огонь, да такой интенсивный, что Корсакин за пару минут успел выпустить в белый свет, как в копеечку, весь боезапас. Лодку тем временем прибило к скале, но и со скалы начали стрелять. Получилось, что в засаду попали не бандиты, а их преследователи. Но стрельба быстро прекратилась, по-видимому, бандиты не хотели ввязываться в затяжную перестрелку. Анатолий, лежавший за серым валуном, заметил, что один из их группы в белой рубахе лежит на берегу. «Вот так счастливчики, — грустно подумалось Анатолию. — Те на барже еще до Лены не доплыли, а мы уже воюем».

От основной группы пришел связной и сообщил, что участковый уполномоченный Захарин ранен в живот, а второй секретарь РК ВЛКСМ в шею. Бандиты больше не стреляли. Милиционеры решили преследовать банду, а комсомольцам дали задание охранять лодку шумиловцев и как можно быстрее отправить раненых в Усть-Майскую больницу. Вскоре удалось остановить лодку, в которой плыли мужчина и женщина, и с ними отправили раненых. Наконец, прибыла опергруппа НКВД. Старший осмотрел не очень бодрых комсомольцев, велел забрать все, что было в лодке шумиловцев: обувь, пять кружек, хлеб, порох, бинокль, сбрую, седла, — и отправляться на пять километров ниже по реке, где и устроить засаду. Через два дня из Аллах-Юня прибыла группа милиционеров во главе с заместителем начальника местной милиции. Он передал распоряжение комсомольской группе плыть на Эльдикан, а потом всех отправили по домам.

Вот так и закончились для Анатолия боевые действия во Второй мировой войне. Вскоре его с братом отправили в Якутск учиться моторному делу. А вот патроны, те десять штук с пулями, предназначенными людям, пусть и бандитам, но все же людям, Анатолию запомнились навсегда. Их тогда всей семьей заряжали, так же как и сейчас.

В сенях послышалась возня, в двери постучали и, не дожидаясь ответа, вслед за клубами морозного пара в избу ввалился чернявый мужик. Он скинул рукавицы и волчий треух:
— Хозяевам привет! Александрович, Каурый вернулся без Кима. Задир на крупе. Похоже, волчьи зубы и нога покусана.
— Господи, — перекрестилась бабушка.
Дети уловили тревогу взрослых и прижались, кто к матери, кто к бабушке. Анатолий встал из-за стола:
— На делянку он уезжал. Галина, давай портянки и патронташ неси.
— Ты проходи, Валя, садись. Молочка? — засуетилась бабушка.
— Спасибо, Захаровна, не хочется, — садясь на пододвинутую табуретку, сказал Валентин.

За перегородкой Анатолий тихо переговаривался с женой. Через несколько минут он уже был готов. В телогрейке, подпоясанный патронташем, на котором в кожаных ножнах висел якутский нож, Анатолий казался стройнее Валентина, одетого в военный полушубок, хотя и был значительно плотнее.
— Пойдем на лыжах по конной тропе. Тут всего семь километров, быстро добежим.
Анатолий вскинул одной рукой на плечо двустволку, другой захватил с полки керосиновую лампу и, толкнув плечом входную дверь, вышел. Следом вышел Валентин.
— Господи, благослови, — перекрестила их Захаровна.
— Так, охотники, все спать! — сказала Галина детям.
— Мы папу ждать будем с охоты, — закричал Николенька.
— Да! Папку, папку ждать будем! — подхватил Вовка.
— Папа не на охоту ушел, а на работу. Придет только утром, как раз и проснетесь пораньше, — стаскивая через голову свитер с Николеньки, сказала мать.
— А зачем тогда он ружье взял? — не унимался Вовка.
— А он сторожить склад будет всю ночь, тот, что за аэродромом.
Долго капризничать было не принято, и мальчишки быстро разошлись по своим местам. Николенька лежал на деревянном сундуке, Вовка — в самодельной кроватке в углу бабушкиной каморки.
— Все, спите!
Галина выключила свет и ушла в кухню.
— Горе-то какое, — вышла из горницы Захаровна. — Мария-то знает?
— Пойду, проведаю ее.
Галина накинула платок, телогрейку, сунула ноги в валенки и, достав из-под стола трехлитровую банку с молоком, вышла за дверь.

Свет керосиновой лампы тусклый, но и с ним Анатолий заметил каплю застывшей на снегу крови.
— Все верно, Каурый с делянки прискакал. Поднажми, Валя, быстрее нужно, быстрее. А то сидит где-нибудь на дереве наш Ким и коченеет, нас дожидаючись.

Подбитые камусом лыжи не скрипели, а шуршали в ночной таежной тишине. Громче этого скрипа был только треск выдыхаемого в пятидесятиградусный холод воздуха. Ресницы и брови на раскрасневшихся лицах мужиков покрылись инеем. Из-под полушубка Валентина валил пар.
— Александрович, слышь? Как это Ким мог с коня свалиться и вообще волков подпустить к себе, а? Может, стая большая была? Тогда мы зря вдвоем пошли, народ нужно было собрать. Слышь? — ронял слова Валентин между тяжелыми и частыми вдохами.

— Ничего, управимся. У тебя патронов много?
— Все двадцать четыре. Пулевых пять. Три с картечью.
Тропа валилась в лог, откуда круто ползла вверх и через километр должна была вывести на делянку Кима. Тяжело дыша, поднялись они из мрачного лога с вывернутыми корнями, которые напоминали в потемках фантастических зверей. Этот лог с пнями и корягами, где даже летом средь бела дня не пели птицы, не цвели травы, не порхали бабочки, принято было считать границей между лесом людей, где бабы могли без опаски собирать ягоды и грибы, и тайгой, принадлежавшей диким зверям.

— Вот где они от Каурого отстали, — показывая на следы, остановился Анатолий и опустил фонарь ниже. — Да, их всего два было, волка-то. Странно.
— Это тут два следа, а вокруг десятки, — озираясь по сторонам, возразил Валентин.

— Пошли, пошли, Валя, сейчас все и узнаем.
Еще быстрее заскользили лыжи, еще громче затрещал в морозном разряженном воздухе пар.
— Вот здесь они Каурого и достали разок, — показал на следы Анатолий. — А зимовье-то совсем рядом.
Выбежали на крохотную полянку, среди черной тайги белевшую даже ночью. Обитая шкурой дверь в зимовье была плотно закрыта. Сквозь толстый слой льда на крохотном окошке свет не виден. Освободив ноги от лыж, Анатолий потянул на себя скобу, вбитую в дверь вместо ручки. В нос ударил резкий запах временного мужицкого жилья, в котором на этот раз преобладает запах перегара. С нар, занимавших все пространство у дальней стены, доносился богатырский храп.
— Ну, мать его за ногу! Стервец, — улыбнулся Анатолий. — Валь, пни его как следует.
— Что пинать-то. Жив и ладно, харя цыганская, — ударив кулаком в плечо Кима, сказал Валентин.
«Цыганская харя» открыл мутные глаза и долго смотрел на двигавшиеся в тусклом свете закопченной лампы тени.
— Э, что надо?
— Вставай уже, охотничек. Коня пропил что ли? Каурый-то где?
При упоминании о Кауром Ким резко скинул свое жилистое, тренированное тело с нар.
— Толь, ты что ли?
— Ну, не леший же. Ты что чудишь? Нажрался…
— Ой, мужики, похмелиться есть?
— Дома похмеляться будешь. Хотя само вылетит после пешей прогулки по морозцу.
— Это вы у нас самоходы, а я поеду, — потянулся до хруста в плечах Ким.
— Как же! Поедет он, — Валентин уселся на нары. — Каурый домой прискакал, волками драный. Поеду. Нажрался и коня чуть не потерял.
Только тут до Кима стало доходить, что с его любимцем что-то стряслось и что друзья не просто так, не от скуки ночью прибежали за семь верст к его зимовью.
— С Манькой поругался в обед, решил пару дней пожить тут, — сказал Ким. — Беленькую прихватил с собой, душу облегчить. Каурку не привязывал, он пастись любит. А я уснул, однако.
Ким совсем уже трезвыми глазами посмотрел на Анатолия:
— Что Каурого… сильно?
— Не видел. Вальку спроси.
— Да нет, круп маленько, ногу. Толя говорит, волков только двое было, по разу только и успели зацепить. Может, и один хватанул.
— Мужики, — посматривая то на одного, то на другого, тихо сказал Ким, — пришли… может, чаю, а?
Ким хотел поблагодарить друзей за то, что бросились выручать его, но как-то не принято было у них говорить в слух слова благодарности. Не принято. Он только поглядел на них, и им все стало ясно и понятно.
— Да какой чай. Пошли уже обратно, на работу завтра, — сказал Анатолий.
— Сейчас! Только лыжи достану, — полез под нары Ким.
И они молча, думая каждый о своем, а если разобраться, об одном и том же, чувствуя рядом верного друга, побрели к своим огонькам сквозь трещащий от мороза лес.

Самолет, пролетевший над поселком четыре часа назад, заходил в это самое время на посадку. Уставший от мягкого кресла, духоты замкнутого пространства и дежурных улыбок стюардесс, пассажир разглядывал в иллюминатор освещенные тысячами огней улицы большого города, четко различая подсвеченные огнями контуры пальм. Он мечтал скорее добраться до дома, принять душ, выпить стаканчик виски с содовой и посмотреть любимое телешоу. Он не знал, что экипаж в это самое время сообщает наземным службам о том, что им так и не удалось выпустить правое шасси самолета.

Н. Решетников Нвсб


Отредактировано Дмитрич (22/06/16 07:29 PM)
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1143278 - 24/06/16 09:38 AM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля
ХРОНИКА ОДНОГО ДНЯ

Редькин взглянул в иллюминатор и замер перед открывшейся картиной. Внизу, словно нарисованная широко раскинулась Лена. Не пожалевший голубой краски художник на голубом фоне желтыми мазками набросал острова, а возле одного из них белое пятнышко теплохода. Он как будто стоял на месте, но на самом деле медленно шел против течения. А за рекой тайга, тайга и тайга – до самого горизонта, до бесконечности. И эта ее бесконечность особенно поразила Сергея. Самолет из Москвы прилетел в Якутск ночью, поэтому с высоты птичьего полета, на которой сейчас летел вертолет, он впервые увидел этот овеянный легендами край.
- Долго нам лететь? – прокричал он сидящему рядом худощавому мужчине в выцветшем инцифалитном костюме.
- Еще час, ну может чуть больше, тут рядом. – Отведя взгляд от блесны, которую начищал ластиком, ответил тот.
- А название Сангар, что означает? Странное слово какое-то, местное название, да?
- Ага, местное. Слово «сангар» дословно переводится с эвенского языка, как отверстие или дыра. А название посёлка пошло от наименования горы, у подножия которой расположен поселок, а не от того, что это «дыра». Хотя, если разобраться, «дыра» и есть.
- А зачем нам там садиться? Сразу нельзя до места долететь?
- Дозаправимся… Этот борт, как нас высадит, уйдет на Кызыл-Сыр, поэтому и дозаправка ему нужна. Не переживайте, стоянка в Сангарах не больше тридцати минут.
- На речку быстрее хочется.
- Понимаю – улыбнулся худощавый. – Уверяю вас, что еще надоест вам эта речка.
- Такого не бывает.
- Посмотрим. Вы когда-нибудь в якутской тайге бывали?
- Нет.
- Ну, а вообще в тайге?
- Нет. Но рассказов слышал много.
- То есть с гнусом таежным не знакомы?
- С комарами что ли? Так их и в Подмосковье хватает.
- Ну-ну…
- На худой конец у меня мазь есть от комаров. А вас как зовут?
- Андрей.
- А меня Сергей… Вы давно егерем работаете?
Андрей на секунду дольше обычного посмотрел на нового знакомого. Сергею было лет сорок, высокого роста, сухопарый и рано полысевший, с серыми, острыми и холодными, как осколки льда глазами.
- Вообще-то я не егерь, егеря ваши Дима и Михаил... - Андрей ткнул пальцем в иллюминатор, предлагая собеседнику посмотреть.
Там, внизу, над темной водой извилистой протоки, летели два ослепительно белых, в лучах летнего солнца, лебедя.
- А вы кто?
- Ну, как вам сказать?.. Попутчик, однако… Или как вы – рыбак.
- А-а-а… А вы на этой реке рыбачили? – мельком взглянув в иллюминатор, спросил Сергей.
- Бывал.
- И как там с рыбой?
Андрей улыбнулся.
- Маленько есть.
- А когда были-то на ней?
- Именно на эту речку впервые попал, когда мне шестнадцать лет было.
- Так лет-то сколько прошло! Может там все изменилось, и никакой рыбы давно нет.
- Так я же не говорю, что это был единственный раз. Успокойтесь, есть там рыба, хотя будь моя воля, я бы туда рыбаков пускать перестал.
- Почему?
- Потому, что местные и так всю рыбу повыбили, а тут еще один пресс на рыбу - организовали платную эту рыбалку. Ладно, когда иностранцев возили, те хоть все что ловили, отпускали, мусор за собой в город вывозили, а наших на такие реки пускать нельзя.
- Но вы же сами летите туда.
- И меня нельзя пускать. Никого нельзя.
- А вы туда сами не летайте, почему именно «не пускать».
- Не могу сам отказаться – слаб, знаете ли, так тянет, что хоть на цепь приковывай. Так, что пока наглухо не закроют доступ на эти горные реки, буду я туда летать.
На самом деле Андрей, оказался в этой компании по просьбе друзей - учредителей туристической компании, которая сейчас везла на рыбалку Сергея и его спутника. Были учредители озабочены состоянием дел. Сами учредители занимались совсем другой работой, а нанятый директор и персонал, по мнению людей пользовавшихся услугами компании, мягко говоря, были не в восторге от организации рыболовных туров. Вот и решили учредители, хоть и получали от компании кое-какую прибыль, проверить, как все происходит на практике. Андрей должен был пройти вместе с группой рыбаков весь маршрут и оценить работу тех, в кого они вложили не только свои деньги, но и свою репутацию. Егеря не знали кто на самом деле Андрей потому, что увидели его впервые сидящим в вертолете, а в записке, которую он им передал, директор компании писал: «Дима, это еще один рыбак. Плыть, и ловить, будет самостоятельно, остальное как всегда. Заплатил он как все, так, что не подведите. Да, зовут его Андрей Анатольевич».

Богата реками Якутия. Змеясь, вырываются они из угрюмых ущелий массивных гор Верхояния и Джугжура, с хребтов Черского и Момского, сначала текут на восток и на запад в реки Лена и Индигарка, Оленек и Колыма, а уж эти главные реки несут студеные воды – к еще более студеному океану. Вот на одну из горных рек и стремилась разговаривающие сейчас в вертолете люди. Впрочем, зачем скрывать название реки. Река называлась - Дянышка.
Дянышка не течет, а катит свои зеленоватые воды. Ударяясь о каменистое дно, они образуют струи, которые сталкиваются, пучатся, возникают воронки, гребни. Порою, лодки рыбаков не плывут, а несутся вниз. Мелькают острова протоки, перекаты. На склонах гор лиственничная тайга с мягкими шелковистыми листьями-иглами. Ее зелень густая и очень светлая, а стволы темные и шершавые. Но с реки видна только зелень, среди которой темно-зеленые ельники, как тени облаков.

Из вертолета высадились на «штанах», так называется место слияния Саганджи с Дянышкой.
Сергей подбежал к воде. Вот она тайменная речка с зелеными пенными перекатами, с завихрениями, у камней, где в струях они и стоят – красавцы красно-хвостые! Приглядевшись к реке, закричал:
- Смотрите! Кто-то через реку плывет. Видно уходит от кого-то…
- Или чего-то. - Добавляет Андрей, озабоченно вглядываясь в сизую плотную дымку.
А рыжий зверек, распушив хвост по воде, на самой стремнине борется с течением.
Сергей, следя за белкой, спрашивает:
- Доплывет?
- Если таймень не схватит, обязательно доплывет – отвечает ему рыжий молодой человек, Дима.
- Белку? – удивленно спрашивает Сергей. – Так она же большая!
- Так и таймени не маленькие бывают. Такие монстры бывают, что вытащить из воды и речи не идет, лишь бы самого не утянул. – Подмигивает второй егерь Михаил.
- Да ну – не верит Сергей и машет рукой.
- Точно говорю. Вот на реке Оленек недавно поймали тайменя весом восемьдесят кило.
«Врет» - думает Андрей, оттаскивая к воде объемную упаковку с лодкой.
- И вытащили?! – изумляется Сергей.
- Так в сети поймали, куда ему из сетей-то.
- А в этой реке есть такие таймени? Ну, в ямах, может, зимовальных?
- Таких, однако, нет, а килограмм на двадцать – двадцать пять поймать можно.
«Не врет» - отмечает про себя Андрей.
Дима хмурит брови и продолжает тоном профессора:
- Только таймень местный зимует в ямах не в Дянышке, он зимует в Лене, а в конец мая или начале июня поднимается в верховья этой реки и вон туда, в Саганджу, на нерест. А отметавшись, сплавляется он на среднее течение реки в предгорные ямы, вон туда. - Дмитрий показывает рукой в противоположенную сторону той, что показывал несколько секунд назад. - Там он сбрасывает зубы и с начала июля, с крепкими новыми зубами, начинает охотиться на все, что шевелится над водой и под водой.
- Прямо таки на все? – улыбается Александр.
- Ну, почти все: рыбу, уток, горностая, белок, мышей…А так, как крупные таймени живут парами, то спастись от них всем этим зверюшкам на воде бывает трудно, быстрая рыба таймень.
- Вы, пока мы будем лодки готовить к сплаву, можете с берега покидать, если есть желание – говорит Миша. – А то может, перекусить хотите? Только у нас по прилету холодное все предусмотрено, кроме чая... Так как?
- Нет, мы лучше покидаем, да отец? – вопросительно глядя на своего напарника, говорит Сергей.
- А вы как? – обратился Дима к Андрею.
- А на меня вы вообще внимания не обращайте, я как они.
- Кстати, познакомитесь, – говорит Сергей, глядя на Андрея, – это мой отец Владимир Васильевич. А это наш попутчик Андрей э…
- Просто, Андрей – помог ему последний.
- Ага, значит Андрей. Он уже рыбачил на этой реке, представляешь, батя!
- Очень приятно – Владимир Васильевич протянул руку. Был он среднего роста, худой, волосом белый, с чуть раскосыми маленькими глазами водянистого цвета. Часто смаргивал, двигая седыми бровями.
- Ну, что Андрей, покидаем? – Сергей вытягивал из кучи сваленных из вертолета вещей, тубус.
- Нет. Я лучше буду свою лодку накачивать… А вы попробуйте.

Через сорок минут отчалили. Михаил, подвижный, небольшого роста, с тонким острым носом, с белыми выцветшими бровями, из-под которых смотрели маленькие голубые глаза, плыл на лодке с Владимиром Васильевичем. Следом, Женя с Сергеем, на такой же, кирпичного цвета «пятисотке». Андрей на «трехсотке», грязно-зеленого цвета, замыкающим, сзади всех.
Река начала часто делится на протоки, егеря выбрав нужный маршрут, взмахнув несколько раз веслами и направив лодки по течению, бросали весла, хватали свои короткие металлические спиннинги и принимались рыбачить. Пытались ловить и их подопечные. Андрей, глядя на них, думал: «Ну, как так! Кто пацанам этим разрешил рыбачить? Их дело грести, советовать, куда бросать приманку, снимать с крючка рыбу, следить, чтоб не утонули, а они! Нет, нужно это дело прекратить прямо после первой остановки!» Между тем Михаил с Женей выловили по паре ленков, а рыбаки – ничего.
А река шумела на перекатах, была по-горному холодна. На отмелях - заломы из смытых деревьев. Две каменушки, перед тем как взлететь, долго, будто бежали по поверхности реки, хлопали крыльями по воде, волоча красные лапки.
По левому берегу показалось охотничье зимовье. «Значит, семь километров отмахали, в одно мгновение». – Думает Андрей, налегает на весла и, почти догнав первые две лодки, кричит:
- Дима, пристать бы, а?
Лодки устремляются к берегу. Хватаясь за леера, вылезли на берег. Густая зеленая стена тайги манила прохладой. Голова кружилась от запахов. Лес был смешанный. Ели тянули вниз мохнатые лапы, заботливо прикрывая себя до самой земли. Рядом стройные тополя. А поодаль, хмуро и отчужденно топорщили мягкую хвою лиственницы. Кое-где виднелись березки, словно девушки в белых платьях.
- Ребята, отойдем недалеко – предложил Андрей, поглядывая на егерей.
- Куда вы? – забеспокоился сразу Сергей.
- Все нормально. Мы тут посоветуемся, по-землячески – успокоил Андрей и пошел вверх по реке. Егеря пошли следом.
- Вот что, – как только отошли на достаточное расстояние от гостей – заговорил Андрей, - мне, как клиенту, не нравиться то, что вы делаете.
- Не понял? – Дима сделал удивленное лицо.
- Понял, понял. Только вот прикидываться не нужно. Я друзья мои не раз и не два пользовался услугами, таких как вы, и не только в нашей стране, и поверьте мне, знаю, что и как вы должны делать. Кроме того, прежде чем купить этот тур я ознакомился с правилами вашей компании еще там, в Якутске.
Дима смотрел в сторону. Михаил криво улыбался.
- Так вот. Вы не имеете право ловить рыбу в присутствии клиентов, до тех пор, пока они сами вас об этом не попросят. Вы должны были провести инструктаж, прежде чем клиенты сели в лодки и взяли в руки спиннинги. Вы обязаны были настоять на том, чтоб клиенты надели спасательные жилеты, но вы их даже из баулов не вынули. Я не буду перечислять всего того, что вы обязаны делать и как, надеюсь, что вы и сами знаете. А сейчас вы выполните все, что положено было выполнить перед началом сплава. Затем один из вас, на одной из ваших лодок, перегрузив весь груз, быстренько помчится вниз до того места, где мы встанем на ночевку, разобьет там лагерь и приготовит ужин. До ужина мы перекусим в пути, для чего тот, кто останется с рыбаками соберет нужные продукты и чайник с кружками. Понятно?
- Ясно, но… - начал Михаил.
- Никаких «но». - Перебил Андрей. – Если не хотите потерять эту работу, прошу делать все как положено.
- Хорошо, – согласился Дима, - я поплыву вниз и все подготовлю, а Миша пойдет с вами.
- Договорились. – Андрей протянул руку Диме. – Да, еще вот что. Ты Миша возьмешь на борт Сергея, а я Владимира Васильевича, договорились?

Вот и плес. Под нависшим берегом глухо. Вода в омуте, черно-зеленая, плотная, лежит как неподвижное стекло.
- Владимир Васильевич, вы, почему не кидаете? – спрашивает Андрей, отправляя блесну в сторону берега. – Не хотите тайменя поймать?
- Я лучше красотой этой полюбуюсь. – Отвечает тот, глядя на только что пройденный перекат. - Так и оседлал бы горбатую эту струю, слил бы свой голос с шумом реки, и мчался бы, мчался в неведомую даль…
- Да какая же она неведомая? Полторы сотни верст и Лена!
- Ну, это вам Андрей все тут ведомо, а я впервые здесь. Бывал в Якутии, конечно, но, в южной. И даже рыбу ловил. А сюда Сережка меня вытащил, заметил, наверное, что заскучал я.
- Это же хорошо, что сын себе позволить может отца на рыбалку в такую даль свозить, да за такие немалые деньги.
- Дорого внимание, а не деньги. Я их тоже немало зарабатывал, да и в его дело немало вложил. - Владимир Васильевич помолчал немного. – Я год назад, так сказать, на покой отправился и стал замечать, что как-то очень быстро летит время. Мне времени всю жизнь не хватало для того, что бы поехать, например, на рыбалку и вдруг его стало избыточно много для этого занятия, но мало вообще. Вот такая метаморфоза. Впрочем, времени в каждый отдельный день более чем достаточно, а вот занять его нечем. Не сидеть же, в конце концов, каждый день с удочкой на реке. Надоест, да и куда девать рыбу? Опять же после каждой рыбалки нужно время, что бы зажили ранки на пальцах. Крючки, знаете ли, острые, щучьи зубы, колючки окуней. Раньше, в молодости, времени на это не требовалось, потому, что пальцы всегда были целы.
Владимир Васильевич замолчал, зачерпнул ладонью воду. Через минуту встрепенулся.
- О чем это я? Ах да, о занятиях. Можно, конечно приманки снаряжать. Вот недавно я часа три провел за этим занятием, разыскав в старых вещах, старые, когда-то заброшенные в дальний угол за ненадобностью, приманки. Почистил их, отремонтировал, наточил крючки, хотел сложить в контейнеры, но они оказались заполнены новыми, модными приманками. Тогда, я свалил старые блесна в пакет, из старой же газеты, сунул пакет в сумку, унес их обратно в гараж, и положить туда, откуда взял. Старые приманки оказались лишними так же, как лишними в жизни оказываются старые люди.
- Ну, вам, я вижу грех жаловаться на отсутствие внимания.
- Все равно грустно.
- Отчего?
- От того, что жизнь прошла, и ничего особенного не сделал, все как у всех…
- Что ж в этом плохого?
- Это не плохо, это даже страшно! Всю жизнь был занят не настоящим - начальствовал, бумаги, бумаги, за которыми пустота и делячество. Без делячества, кстати, - так уж оно все у нас поставлено – тоже не прожить. Не знаю как на самых верхах, а нашему брату – директору – это точно.
С минуту, о чем-то задумавшись, Владимир Васильевич молчал.
- Жизнь прожил, а вспомнить нечего, от того, наверное, теперь только и думаю о рыбалке….. Спросите, почему? Да просто потому, что хватаюсь за это занятие, как утопающий за соломинку. Потому, что только на рыбалке я могу общаться на равных со знакомыми и не знакомыми людьми. Оказывается, выйдя на пенсию, уже через месяц понимаешь, что общение необходимо. А как Андрей надоедали люди раньше! Глаза бы на них не смотрели! Опять метаморфоза. Странно ощущаешь себя, когда ненужное недавно, становиться необходимым теперь, и наоборот. Помните, когда-то изучали: «стимулы и мотивы общения ….. формы общения людей…». Какой мутью тогда все это казалось. А теперь понимаешь, что стимулы и мотивы есть, и еще какие – полноценная жизнь! Скажите, что можно пообщаться и на скамеечке возле подъезда или в пивной. Пробовал. Не общается. Общение это же не только обмен действиями, поступками, мыслями, чувствами, и переживаниями с другими людьми, а еще и обращение к самому себе, к собственной душе, воспоминаниям, совести. Что можно вспомнить в пивной? Только другую пивную. А что можно вспомнить с друзьями на рыбалке? То-то и оно….
- Есть! – после резкой подсечки воскликнул Андрей. – Но не таймень…
Владимир Васильевич улыбаясь, смотрел, как Андрей быстро вращая катушку спиннинга, подводит к лодке рыбину.
И Андрею весело было смотреть в прозрачную глубину, где что-то белело, колебля и водя из стороны в сторону все выше и выше поднимавшуюся блесну, и наконец, на поверхности, трепеща и разбрызгивая воду, показалась бившаяся засекшаяся сразу на два крючка рыбина. Андрей изогнулся, подхватил леску у самой блесны и уверенным движением перенес лимбу из воды на дно лодки. Рыбина, обезумевшая от боли, страха и отчаянья, начала биться, разбрызгивая с себя остатки воды, не понимая, что это с ней произошло и, пытаясь вырваться из этой теснины, ужасной обстановки, где она задыхалась, вздымая жабры.
- Жестокое у нас увлечение – сказал Владимир Васильевич, глядя на рыбину.
- Так что тут поделаешь, так создатель устроил мир – вынимая крючки из челюсти, ответил Андрей, а сам осмысливал сказанное напарником. Думал о том, что время все ставит на свои места, каждому предъявляет счет. И от уплаты по нему никто никуда не денется. Вот и Владимир Васильевич платит по счету тоскливой памятью о прошлом.
- Странно. Мне совсем не жалко наших подмосковных окуней или камских щук, а этих - Владимир Васильевич показал на затихшую рыбину, – мне отчаянно жалко.
- Красивые, благородные, потому и вызывают у нас симпатию.
С этими словами Андрей ловко запустил блесну далеко от лодки.
А чистая река, звенела прохладной лесной влагой перекатов, темнела зелеными омутами, стлалась спокойными ровными плесами.
- Вы Владимир Васильевич, однако, большим коллективом руководили? – крутя ручку спиннинга, спросил Андрей.
- Как вы догадались?
- Сами же сказали «директорствовал», да и профессия, там или занятие, почти всегда ставит свою печать на человеке, на его повадки, привычки, манеры.
- Чтоб замечать это, то же нужно иметь особенную профессию или занятие – подмигнул Владимир Васильевич. – Вы кто Андрей по профессии?
- Да моя профессия проста. Я сейчас начальником отдела внешнеэкономических связей работаю, а так авиатор, потомственный.
Да? И как внешнеэкономическая деятельность поживает?
- А никак… выполняем перевозки в Африке по заявкам разных авантюристов и проходимцев.
- Не нравиться?
- Нет.
- Так уйдите.
- Уже.
- Ушел?
- Рапорт подал.
- А я работал директором строительно-монтажного управления.
- В Москве?!
- В ней.
- О-го-го!
- А вам Андрей сколько лет?
- Сорок три.
Владимиру Васильевичу вдруг показалось, что таким же сорока трех летним, как Андрей, он был так давно, что может быть, этого даже и не было. Белой метелицей прошелестели с того времени тридцать лет.
- Когда солнце зашло, не надо бежать за ним вдогонку. - Прошептал он, вздохнул и взмахнул спиннингом. Блесна плюхнулась под нависший куст, и не успел Владимир Васильевич сделать десяток вращений ручкой катушки, последовал резкий удар, после чего удилище задрожало, задергалось в руках рыбака.
- Кажется, и у меня сел….
- Подтягивайте, я подниму – откладывая свой спиннинг, предложил Андрей.
У лодки рыбина била хвостом, отчаянно пытаясь освободиться от крючка, буро-золотистая у головы, с малиновым оттенком к хвосту, вся в черных пятнышках и красноватых разводах, она была очень красива.
- Может, отпустим? - Робко спросил Владимир Васильевич. – Вон вы уже сколько надергали.
- Ваш трофей, что хотите то и делайте.
- Отпустим – решил Владимир Васильевич, аккуратно вынимая крючок. – Давайте вы Андрей, а то мне не встать….

Первая лодка уткнулась носом в галечный берег длинной косы. Михаил помахал рукой, закричал: – Обе-е-е-ед!
Когда вторая лодка причалила к берегу, там уже аккуратный костер кучерявился ярко-красными завитками пламени, озорно потрескивая искрами, а сладкий запах хворостяного дыма мешался с ароматом тайги.
Михаил, подвешивая над огнем закопченный чайник, говорил Сергею:
- Чем крупнее засекшейся на блесну таймень, тем спокойнее он себя ведет, наверное, демонстрируя свою уверенность. И вообще, большого тайменя можно вытаскивать несколько часов прежде, чем его можно будет назвать добычей. Бывают такие экземпляры, которые могут тащить лодку против течения горной реки.
«Опять врет» - подумал Андрей, подходя к костерку.
А Михаил, не обращая на него внимания, продолжал говорить Сергею:
- Когда таймень стремительно срывается с места, то остановить его не сможет никакая снасть. Спасает только то, что реки здешние имеют ширину не более ста метров и частые пороги. При этом леску надо держать всегда в натяг.
«Не врет» - отметил Андрей.
- А какие блесна все же лучше здесь работают? – Спросил Сергей.
- Я считаю, что двухцветные, например - белая с красным.
- И медные вертушки, то же нормально, – вставил Андрей.
- А на «мыша»?
- На «мыша», Сергей, это особый разговор. На «мыша» лучше в ночное время. Этот способ ловли более добычливый, поскольку на него не влияют такие факторы как: погода, давление, прозрачность воды. Мимо мыши таймень не проплывет при любой погоде.

Владимир Васильевич прогуливался по берегу, разминая поясницу. Андрей перебирал в контейнере блесна, выискивая нужную.
Снимая с огня чайник, Михаил позвал всех к костерку, говоря:
- А вот и особенный чаек, в котором и соки северной земли – и свет гольцовых высей. Чай, в котором грязь и солнце слились в единый вкус.
Андрей с удивлением посмотрел на Михаила, подумал: «Или образно мыслит, или слышал от кого-то».
Сергей ел торопливо, обжигался чаем. Владимир Васильевич глядел на него с минуту, потом сказал:
- У голодного человека, Сережа, характер плохой. Ты ешь, как следует, не торопясь, жуй и не стреляй глазами по реке-то…..
- Так время…
- А что время? Время как вода в реке – не догонишь, не поймаешь. Ешь спокойно, твое, от тебя не уйдет.
- Любишь ты батя советы умные давать…
Владимир Васильевич улыбнулся, подмигнул сыну:
- Старики, сын, дают мудрые советы, потому что не могут подавать дурных примеров.

Скользят лодки к закату дня. А люди? А люди: кто рыбачит, кто любуется миром, кто досадует на соседа своего. Потому, что разные. Нет одинаковых людей, бывают только похожие. Не бывает людей только с темной или только со светлой душой. В каждом человеке имеется весь спектр цветов, только одного – больше, другого – меньше.
И река, по которой они плывут, сердито погремит на перекате, дробя отражение берегов, а потом устанет – и задремлет, замечтается тихим плесом, и цветные тени леса на ней не шелохнуться. Она тоже разная.

- Я на БАМе хариусов ловил, – говорит Владимир Васильевич – нравилось очень. А тут еще и не видел ни одного.
- Для того что бы тут его поймать, нужно возле любого ручья, в Дянышку впадающего, остановиться, и с удочкой чуток пройтись.
- А на спиннинг?
- Мне ни разу не попадался. А вот если хочется на удочку попробовать, так сказать, вспомнить былое, то удочка у меня есть – телескоп.
- Нет, не будем остальных задерживать. Да и все равно наживки нет для этого. Мы-то там, на короеда ловили. Закинешь, бывало, наживку в пенистую стрежь. Леску несет, несет, потом тихо закручивает в маленьком омуте и вдруг, резкий рывок прям из пучины омута. Подсечешь, и вот он уже шлепается на гальку.
Владимир Васильевич замолчал, задумался, глядя вдаль.
Река между тем играла всеми дневными красками, серебряно отталкивала солнце, омывала и выглаживала серые камни. По обоим берегам стояла тайга, она-то карабкалась на сопки, то бегом спускалась вниз, к самой воде.
- Земля родилась из хаоса – прошептал Владимир Васильевич.

Первая лодка проскользнула перекат. Сергей широко взмахнул удилищем, и блесна, описав пологую кривую, бултыхнулась в улово правее струи. Быстрым, точным движением он затормозил катушку и повел блесну. Она пришла пустой. Забросил еще два раза – и все неудачно. Тем временем лодку вынесло ниже к косе, и следующий заброс получился в тихую воду начавшегося плеса. Забросил, повел и почти сразу же ощутил тупой толчок, леска натянулась струной.
- Есть!- вскрикнул он, ослабляя леску. Рыбина всплеснулась раз-другой и, отчаянно сопротивляясь, пошла-таки к лодке. У борта она еще раз попыталась вырваться, дернулась, закрутила хвостом воду в воронку, но Сергей потянул спиннинг на себя.
- Не спешите, – посоветовал Михаил. – Не большой таймешка, возьмем легко, только чуть подведите его и я подхвачу.
Рыбина будто сама хотела в лодку - всплыла рядом с Михаилом, тот ловко подхватил ее и перекинул через борт. Будто опомнившись, таймень взбунтовался, бил хвостом, извивался и даже издавал какие-то звуки.
- Отпустим! – Твердо сказал Сергей.
- Зачем? На уху пойдет – возразил Михаил.
- На уху и ленков достаточно.
Вынув крючок из крепкой челюсти рыбины, Сергей поднял тайменя, покачал на руках, как бы взвешивая, и опустил в холодную прозрачную воду.
- Мне бы большого зацепить… - мечтательно сказал он.
- Тоже отпустите?
- Сфотографируюсь с ним и отпущу.
- Зачем ловить, если отпускать?
Сергей внимательно поглядел на егеря.
- Человек, Миша, сказано, царь природы – верно, царь! И отношение царское: бери, что душе угодно, а там – хоть трава не расти. И берет, и на самом деле трава не растет, например, там, где ГДТ ездят, трактора вышки буровые таскают, трубы. Срывают они поверхностный слой почвы. А без гумуса, как известно, не могут расти ни травы, ни злаки, ни прочая зелень. А что бы восстановить этот слой в условиях тундры, природе лет сто, а то и больше нужно. Значит, царствуя, мы рубим сук, на котором сидим.
- А я верю, что сук этот все-таки не срубим. Так что ловите рыбку, не переживайте, не случиться от этого глобальной катастрофы. Да и гумус в тундре человек может восстановить за два года, а не за сто, как природа.
- Ой ли?
- На вас, людей из больших городов, иногда нападает что-то жалостливое, и вы вдруг начинаете любую букашку оплакивать. Я думаю не нужно этого делать. Букашка, я думаю, сама себя способна защитить и возможно эффективнее, чем мы себя, хотя и называемся – цари природы.
- Может быть. Только мы Миша, там за Уралом, уже понимать начинаем, что не так все просто с природой.
- Ну, так за Уралом! Здесь-то поле не паханое.
В это время у Сергея опять засеклась рыба и разговор прекратился.

Табор заметили издали. Выцветшая палатка четко вырисовывалась на фоне леса. Хорошо было видно и лодку на галечной косе. Не видно было только никакого движения.
«Странно, – подумал Андрей, - обычно костровой в тайге, даже подсознательно ждет тех, кто на реке. Прислушивается, присматривается, а уж когда заметит товарищей, обязательно покажется на видном месте».
Показав рукой на палатку, Андрей жестом спросил Михаила, их ли это палатка. Тот утвердительно кивнул головой.
Быстрые струи за несколько минут принесли лодки к косе, которую Дима выбрал для ночевки рыбаков.
Пристали.
Быстро разгружаются лодки. Оба северянина работают дружно, у них как бы сами собой складываются обязанности каждого в нехитрой этой работе. Рыбу туда, мешки сюда, лодки на берег, перевернуть вверх дном. Спиннинги прислонены к коряжине замытой галькой.
Диму обнаружили спящим возле палатки. Михаил легонечко пнул его по ступне сапога, тот откинул куртку, которой была укрыта голова, вяло спросил:
- А это вы… что так рано?
- Дима, ты почему на этом месте встал? – спросил Андрей.
- А чо?
- Ни чо! – передразнил его Андрей. - А где здесь вечером на «мыша» ловить?
Дима оглядел реку, но промолчал.
- Что, сказать нечего? Егерь хренов! – Андрей показал на противоположенную сторону реки. - Видишь где яма? Так какого хрена ты тут устроился?
- Тут комаров меньше.
- Комаров! - передразнил Андрей. – Вот ты и повезешь нас вечером на тот берег и потом назад.
- Ну и повезу!
Андрей заглянул в палатку. Сквозь пробитую в десятках местах материю пробивались крохотные, толщиной с иголку, лучики заходящего солнца. Андрей вздохнул. Ясно было, что если пойдет дождь, все в этой палатке промокнут. Внутри на первобытно чистой гальке лежали два свернутых спальных мешка.
«Даже лапника не натаскал» - подумал Андрей, а вслух сказал:
- Сами тут и спать будите уважаемые егеря. – А мы на лодках.
Все молчали.
- Ну, что встали?! – обернулся Андрей. – Костер, байки, ужин…. Что там у вас по расписанию?!
Когда Андрей отошел Дима проворчал:
- Ишь ты, разборчивый… А мы – люди русские: нам бы хлеб почерствей, щи покислей, водку покрепше.

К Андрею, присевшему возле сумки со снастями, подошел Владимир Васильевич.
- Что-то вы уж слишком строги к ним – сказал он.
- Строг?! Да Дима этот обычный лентяй и совести совсем не имеет! Похоже, он из тех, кто всегда хорошо делает свое дело и спустя рукава – чужое. А дело, которое ему поручено он считает не своим. Вон, – показал Андрей на Диму – даже топор у него еле на топорище держится…. таежник хренов!
- Подумаешь топор.
- Вот уж нет Владимир Васильевич! Нет ничего в тайге важнее этого предмета. Воевал русский мужик топором, и дома строил и корабли… с таким инструментом против любого зверя идти не страшно, а он во что его превратил!
- Ну и ладно. Мы народ не привередливый.
- Во-во. Потому они и пользуются этой нашей не привередливостью. Мог бы пять чурок напилить вместо сидений, стол, какой – никакой соорудить. Нет, он спал! Представляю, какой он ужин наварит. Хамство все это, а в хамстве нельзя искать логики. И привыкнуть к хамству нельзя! Привыкнуть, не изумляться ему, значит, самому охаметь, затоптать свою доброту, искренность.
- А может нам самим приготовить? – подмигнул Андрею Владимир Васильевич. – А то я так в лодке засиделся, что каждая косточка болит. Да и нравиться мне кашеварить, иногда.
- Я двумя руками - за. Только картошку я все равно этого дармоеда чистить заставлю! – Андрей шагнул в сторону палатки, но остановился.
- А на «мыша» не пойдете рыбачить? Нам сейчас как бы и разготавливать некогда, солнышко-то вон почти село.
Владимир Васильевич махнул рукой.
- Вы, вон с Сережкой идите, а я по-стариковски здесь покопаюсь.
Солнышко, на самом деле ушло за горбы гор, свет посерел, очертания берега, деревьев стали неясными, будто на недопроявленной фотографии. Самое время для тайменьей охоты.

Дима, громко сопя, перевез рыбаков на противоположенный берег.
В яме под берегом крутит черную воду. Струя, от переката бившая годами в этот берег, вырыла глубокий омут. Над омутом наклонились густые кусты, отчего сумрак кажется еще плотнее.
- Кажется мне Сергей, что в глубине непременно стоит таймень, - шепчет Андрей.
- Ага, - с иронией заговорил Сергей, - Прямо вижу, как чуть вздрагивает его хвост при виде серебристых сигов; мгновенье – и вспенятся струи, и вот уже сиг в пасти.
- А егерь-то прав был, когда говорил, что крупные таймени парами живут. – Не обращая внимания на иронию товарища, говорит Андрей. – Я вот прямо чувствую, что если тут есть таймень, то не один.
Сергей, подражая голосу Андрея, попытался подначить его:
- Ну-ну, они же парами плавают: один матерый впереди, другой, поменьше, следом. Андрей тем временем намочил «мышь», развернулся и бросил приманку к противоположенному берегу. «Мышь» булькнула под самыми кустами. Он медленно вращал катушку пытаясь провести приманку так, чтобы на воде оставались ровные «усы». Приманка пересекла плес. Наблюдавший за ней Сергей, громко вздохнул и отойдя метров на двадцать от Андрея забросил свою приманку.
Неожиданный всплеск и резкий рывок заставили Сергея стереть с лица недоверчиво-ироничное выражение. Фрикцион жалобно трещал, леска натянутой струной ползла сквозь кольца. Решив, что пора, Сергей сильно рванул спиннингом пытаясь подсечь рыбину, но леска сразу ослабла и рыба сошла.
Подошел Андрей.
- Я думаю, таймень накололся, выждать бы надо, чуток.
- А вдруг их на самом деле два? – шепчет Сергей и бросает приманку туда же второй раз.
Мокрая «мышь» ударившись об воду, на мгновение погрузилась. Сергей начал медленно подматывать леску. Оборот, другой – удар! Фрикцион взвыл на самой высокой ноте, отдавая реке леску. Таймень упорно и монотонно шел вверх прямо посредине плеса.
Сергей мельком взглянул на катушку и, сердце его замерло от мысли, что еще несколько секунд и леска закончится. Он вспоминал, привязал ли вообще леску к шпуле и не мог вспомнить, а таймень все так же тянул и тянул.
«Фрикцион» - мелькнуло в голове. Сергей дрожащей рукой медленно стал его затягивать, ощущая каждой клеточкой ту грань, переступать которую при вываживании крупной рыбины нельзя, а то или якорь сломает или леску порвет.
Сергей начал вращать ручку, удилище гнулось как молодой тальник на ветру. Подматывая, Сергей шел по кромке берега навстречу рыбине и шептал:
- Не сорвись, не сорвись, пожалуйста!
Шедший рядом Андрей услышал заклинания товарища.
- Не бойся, не сойдет…. Если, конечно не затянет под камень или корягу.
Таймень будто услышав слова Андрея, заворочался с удвоенной силой, ударил хвостом по воде и рванул к противоположенному берегу.
- Ничего Сергей - успокаивает Андрей товарища - это у него повадка такая: рваться с крючка пока силы есть…
Черный в сумерках хвост мелькнул над водой: «А не нравиться!» думает Сергей начиная с трудом крутить ручку. Еще двадцать шагов вдоль берега и вышли на косу. Рывки еще мощные и упругие, но той агрессии уже нет. Туго, метр за метром приближается рыбина к берегу. Вот и светлое толстое брюхо показал, переворачиваясь в очередном кульбите. Вот и огромная голова с полуразинутой пастью. Еще минута и он уже не бьется хоть и видит рыбаков отчетливо: ослаб, только с боку на бок перевертывается и вяло поводит хвостом… Андрей заходит. Уже брюхом таймень задевает гальку, устало двигаются жаберные крышки… еще оборот – и лопается леска! Таймень на секунду замерает – голова уже почти на сухом. Андрей кидается к нему, слыша звон падающего на камни Сережиного спиннинга. Сергей уже рядом, враз наклоняются к тайменю сталкиваясь лбами. Сергей оказался быстрее, откуда только взялась точность такая – пальцами сразу попадал под жабры и потащил тайменя на сушу.
А поверженный великан уже теряет блеск темно-серебренной чешуи и крапины пятен на глазах бледнеют. Сергей поднимает его, огромного, и не может удержать: рыба дрожит. Дрожь ее тела передается рукам Сергея. Рыба пружинисто изгибается, и он выпускает тайменя. Он падает подле ног, еще елозит немного и затихает.
- Будем отпускать? – спрашивает Андрей.
Сергей достает из внутреннего кармана импортную фотокамеру - «мыльницу».
- Щелкни пожалуйста с ним и отпустим.

Долго еще стегали воду лесками, но ни одной поклевки больше не случилось. Вернулись к тому месту, где высадились. На противоположенном берегу ярко горел костер. В тайге кажется: огонь горит где-то далеко-далеко; думаешь, до него идти да идти, а сделаешь несколько шагов – вот он, рядом. Андрей громко, по-разбойничьи засвистел и вскоре послышался скрип весел о резину и равномерные всплески. Возбуждение, вызванное борьбой с тайменем, давно прошло и теперь, Сергей чувствовал во всем теле томительную усталость.
От костра слышался голос Димы.
- В тайге свой закон: человек человеку волк. Дед мой всю жизнь соболевал, так он говорил: «Если в тайге увидишь человека, прячься и ружье проверь».
- Так, когда это было-то Дима? – спросил Владимир Васильевич.
- А сейчас еще хуже стало. – Упрямо буркнул потомок охотника. - Тайга шибко богатая. С нее, как с оленя, сними шерсть, новая вырастает.
- Всякий на тайгу по своему смотрит – поворачиваясь к подошедшим рыбакам, сказал Владимир Васильевич. – Вот давай спросим у Андрея, что для него тайга.
- Это простой вопрос Владимир Васильевич. Тайга для меня это чувство свободы, - там мне никто ничего не должен, и я никому, за плечом ружье, и зависишь ты от своей лишь удачи.
- А одиночество?
- А я думаю, что одиночество оттого, что много в себя смотришь, а мало вокруг. Я одиночество в городе чаще чувствую, чем в этой тайге. В тайге то одиночество, которое не томит потому, что в тайге нет одиночества.

Ужинали при свете костра. И уха – от аромата задохнуться можно, - и тихий шелест воды, и небо с неяркими звездами и даже писк комаров – все вобрало в себя ожидание завтрашнего дня.

Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
#1154997 - 03/08/16 12:14 PM Re: С тайгой наедине... [Re: Дмитрич]
Дмитрич Оффлайн


Зарегистрирован: 09/02/13
Сообщения: 1354
Откуда: Планета Земля

Николай проснулся от ровного шума. В темном небе ни звездочки. Приподнялся на локте, перевернутая вверх дном лодка заскрипела под ним. Костер, разложенный неподалеку, тлел ярким золотом в толстых чурках. Искры вдруг косо взлетали над ним хвостом жар-птицы, и тут же Николай ощутил на лице упругое касание ветра. Ровно шумела тайга по долине реки. Капля дождя упала на руку, он сел и осмотрелся.

- Не спиться? - Раздался тихий голос Спартака Павловича.
– Да вот, пить захотелось... Рыбка соленая дает о себе знать. А ты почему ты Палыч не спишь?
- Возраст..
- Возраст болезнь хроническая, и что бы она протекала без обострений, нужно спать дома, в уютной постельке.
- Дома тоска.
- Это да.. Чудные дела творятся, - вздохнул Николай. – Сколько первозданной красоты в этих местах, а мы, как мыши, сидим в каменных мешках, радуемся, что вода из крана течет, что матрас мягкий. Вроде и земли на свете нет, лишь кирпич и гудрон. Городская толчея с машинами и телефонами скоро все чувства загубит.

Костер едва тлел исходя дымком из-под полусгоревшей сырой колоды. Николай встал, подбросив веток, раздул пламя, повесил котелок над огнём.
- Все, теперь не усну..
- Так уж светать скоро начнет – Спартак поглядел на восток, где рассеивался ночной сумрак окутывающий тайгу и торжествующий свет уже побеждал тьму.
- Давай Палыч чай пить, душу парить.
Чай пах дымком. Мелкие соринки плавали в нем.
Вдруг из-за речки послышалось:
- Урр!
Потом послышался треск.
- Что это? – вглядываясь в рассветный сумрак, спросил Николай.
- Т-с-с.. – Спартак приложил палец ко рту. - Медведь лезет по кустарнику к реке.
Николай сделал движение в сторону лодки, где лежало ружье, но Спартак жестом остановил его.
- Урр! – послышалось еще ближе.

Николай представил, как кривые лапы с горбатым загривком продирались сквозь зеленый прибрежный заслон прутьев, и холодок пробежал у него по спине.
А Спартак улыбался, прислушиваясь к сумеркам.
Вдруг треск прекратился. Слышно было только тихий шёпот реки.
- Унюхал – сказал Спартак и отхлебнул из кружки.
- А почему назад не уходит?
- Так ушёл, однако. Это он когда один: ломится, а если заподозрил что или почуял, так его и в двух метрах от себя не услышишь. Раз вон на той горушке, – Спартак ткнул в неопределенном направлении, - долго нас в осаде косолапый держал.
- Как это?
Спартак присел на чурбак, глядел на огонь, чуть покачивался и будто разглядывал в беспокойном дрожании желтых языков то, что было тогда, давным-давно. А Николай , завороженный огнём, будто почувствовал, как метнулась душа его старшего товарища в прошлое.

- Я тогда, сразу после войны, кажется в сорок девятом, в службе АСР* работал. – начал рассказ Спартак. - Примерно в это же время, осенью, разбился там транспортный Ли-2. Врезался в склон горы, развалился, но не сгорел. На борту был экипаж и экспедитор, сопровождающий продовольственный груз, масло там, сахар, консервы.
- А почему разбился самолёт-то? – перебил рассказ Николай.
- Как потом выяснилось, погода была плохая, как сейчас вот. Экипаж из-за невозможности в облаках точно определить свое местонахождение начал снижаться, а когда по высотомеру до земли должны были оставаться еще несколько сотен метров, неожиданно в разрывах облаков мелькнул стланик. Командир рванул на себя штурвал, дал сектора газа вперед до упора.. Но было поздно. Уклониться от крутого склона горы или преодолеть её не удалось.
В общем, пока искали этот самолет, прошло дней пять. Вертолетов тогда не было и нас, меня и Ваню Лобарева, сбросили на место катастрофы на парашютах. На месте мы обнаружили исковерканные куски металла, останки людей и груза. Все было разметано в радиусе примерно трехсот метров. Но самое не приятное было в том, что всеми этими останками людей и остатками груза, прикормился медведь.

Работа наша, сам знаешь какая: найти приборы, какие положено, снять их. Отыскать документы ДСП и секретные. Похоронить, если вывезти невозможно, экипаж. Инструмент был с собой хороший, а из оружия только пара пистолетов.
- А откуда инструмент-то?
- Третий парашют всегда грузовой. Инструмент, продукты, лодка, полатка….
- А связь?
- Не было тогда связи, в нынешнем понимании. Были визуальные сигналы, которыми мы сообщали пролетающим самолетам. И сообщать, нам было положено совсем немногое, в первую очередь о наличии живых людей. Во вторую о необходимости медицинской помощи, и в третью, о том, что работу закончили.
- И как вы это сообщали? Отмашками с помощью флажков, как на кораблях?
- Нет. Выкладывали на склоне определенные знаки. Для этого у нас была белая материя, ленты такие шириной метр и длинной шесть.
- Ничего себе! Так сколько её нужно этой материи, чтоб написать что-то.
- Мало нужно. Есть знаки утвержденные. Например: английская буква V или по нашему «галочка», означает: «требуется помощь». Икс, или наша буква Х, означает: «требуется медицинская помощь». А два икса, означает: «мы не в состоянии вести дальше поиск, возвращаемся на базу» , ну и так далее. А раз в день над нами пролетал По-2, «читал» наше сообщение и скидывал нам вымпел с указаниями из штаба.
- Прямо каменный век, какой-то…
- Почему «каменный»? И сейчас все эти знаки в авиации применяются в аварийных ситуациях, так что никому не вредно знать их, мало ли что.
- Отвлеклись мы Спартак Палыч от медведя, что там дальше-то было?
- Договорились мы с Ваней, чтоб большую площадь поиска охватить, работать врозь, идя по кругу навстречу друг другу. День отработали без происшествий. Останки людей похоронили.. Найти их легче всего – место птицы указывают, зверье разное. На второй день копались далеко от лагеря, приборы снимали, а придя вечером в лагерь, глазам своим не поверили: брезент на палатке весь в дырах, вещмешки с продуктами изорванные. Продукты почти все испорчены, даже консервные банки помяты и изгрызены. По манере разорения было видно, что виновником разбоя была росомаха. Этот таежный вор вообще не боится подходить к жилью человека, а уж в тайге, да к палатке и подавно. Не испугал зверя ни запах керосина, ни одежды нашей. В этот день и погода испортилась, самолет к нам не прилетел. На третий, Ваня пошел вниз, там фрагмент кабины лежал, а я вверх, где хвостовая часть находилась. Ковыряюсь, слышу крик Ванькин. Даже не крик, а вопль. У меня от такого вопля внутри похолодело. Кинулся я вниз, скачу через камни, а они мокрые. Поскользнулся, упал. Ногу ударил. Слышу уже сопение и возню рядом. Соскочил, хромаю, но бегу на этот звук. Подбежал к обломкам вижу, Ванька лежит. Сердце во мне прыгает, как живая рыба. Смотрю кровь на камнях. Ванька статный парень был, высокий, а тут лежит скрюченный, маленький такой. Подскочил к нему, а у него кудри вместе с кожей содраны. Медведь! Крови – целая лужица. Выхватил я наган, озираюсь, а вокруг никого, только дождь моросит.

Спартак замолчал.
Николай, отставив кружку с чаем, пошевелил палкой нагоревшие в костре малиновые угольки. Упавший ветер отчего-то вдруг всполошился, и дым костра потянуло к воде, туда же наклонило красные языки ожившего огнища. Сумерки будто раздвинулись, огонь осветил энергичный подбородок и подернутые сединой зачесанные назад волнистые волосы Спартака.

- Взвалил я Ваньку на плечо и в гору. – Заговорил тихо Спартак, – нога болит, а страх гонит. Не медведя боюсь, боюсь, как бы Ванька не помер. Знал я, как это бывает. В юности, еще в Ботамае когда жил, видел как умер молодой здоровый мужик, которому вот так же спустил медведь кожу на лицо. Извел я на Ванькину рану весь стрептоцид, перевязал. Выложил знак «требуется медицинская помощь». А что толку? Погоды нет, непрерывно моросит дождь, облачность разорвано-дождевая ниже нас ползет, а слоисто-дождевая макушки гор облизывает, и никакого просвета.
Ванька скоро в сознание пришел. Я ему спирта дал хлебнуть, а он, заикаясь, рассказал, как на него из стланика медведь напал, да так неожиданно, что он и наган выхватить не успел.
- Вот же какой паразит попал вам.. они же редко нападают на людей.
- В тот год орехов да ягод было мало, он видно не нагулял жир и оттого бродил по тайге злой. А тут нашел продукты, мясо, начал жировать, а мы ему помешали. Удивляюсь, почему он на нас в первый же день не напал.
- А как выбрались-то потом оттуда?
- До того, как выбрались, он нас там два дня пас и так плотно, что и шагу вступить было нельзя. А работу доделывать нужно, во что бы то ни стало. Времена суровые были, да и - работать с нашим командиром отряда было все равно, что по горной реке плот гнать, никакого продыху, вертись юлой, не то расшибешься о камни. А мы к тому времени не нашли прибор один, не помню точно какой, то ли ВД-10 то ли МВ-16, в общем высотомер. Не оказалось его на фрагментах приборной доски.

Обложил я тогда Ваньку с трех сторон камнями, дал в руки ему наган и пошел искать высотомер этот. Шарю по стланикам, между камнями и чувствую рядом он, медведь-то. И не собирается особенно скрывать свое присутствие – шумит. Так я с наганом в руке и ползал, а он рядом трещал. Раз не выдержал, пальнул на звук, да разве пробьешь такие дебри. А ночью он громко переворачивал обломки самолета, ворочал камни, ворчал и порой совсем близко подходил к нашему крохотному лагерю на склоне. На следующий день погода не наладилась, и самолета не прилетел. Я пошел вниз, к фрагментам кабины, туда, где на Ваньку медведь напал. Именно там больше всего встречалось следов этого зверя, и именно там были самые густые заросли на склоне. И вот бывает же такое, только начал искать и вот она - правая верхняя часть приборной доски и высотомер этот. Ясно, что разбит, но стрелки на месте и это главное. От радости я даже вскрикнул, наган на камень положил, схватил прибор, и вдруг затылком чувствую взгляд чей-то! Медленно поворачиваю голову и замираю: между мной и лагерем стоит огромный, бурый, с клочковатой шерстью, с огромной башкой медведь. Ну, думаю, все. Пришел тебе Спартак конец и эти лапы с кривыми длинными когтями сейчас тебя вмиг на части разберут. И только я подумал так, медведь повернул голову влево и как-то оскалился или пасть открыл, не помню. Только помню, что я туда же посмотрел и увидел второго медведя, еще здоровее и страшнее первого.

- И, что?
- Что, что? Это меня и спасло. Пока они друг дружке рожи строили, я наган схватил и за камень, потом за следующий и, забыв, что нога болит бегом в лагерь. Выложил еще знак: «работу продолжать не можем». Потом до вечера обкладывал наш пятачок камнями со всех сторон. Камни, конечно, не помогли бы, если косолапый нас захотел достать, но какой-то психологический момент в этом был, уверенности прибавилось, что ли. Ночью Ваньке совсем плохо стало, стрептоцид, однако, мало ему помог. Хоть и говорят, что чужие болячки не чешутся, а смотреть на то, как парень погибает, хуже нет.
Спартак замолчал. Ночное безмолвие еще не нарушалось птичьими голосами, от него ещё веяло суровой строгостью и безмерным спокойствием, но восток уже светлел.
- Дождался я рассвета и решил, что нужно идти вниз к реке, на косу, куда может По-2 сесть.
- А медведь, ночью не приходил?
- А он и не уходил. Все время был рядом, то с одной стороны бродил, то с другой. Так вот, выложил я знак – стрелку, с указанием направления и чуть рассвело, взвалил на себя Ваньку и пошел. Шел, останавливаясь, вслушиваясь в каждый шорох, вглядываясь в каждую тень. Пока сумрак был, ничего не видел, а как просветлело, смотрю, а медведь-то параллельным курсом тащится. Хоть и молодой я тогда был и здоровый, но уже после первой половины пути сильно устал, измотался. Вторая половина пути была особенно тяжела и отобрала у меня остаток сил. Помню каждый шаг, каждое движение, каждый глоток воздуха давались с большим трудом. А медведь, как чувствует, что мне уже очень тяжело. То шел далеко от нас и показывался редко из-за камней, а тут метров на шестьдесят приблизился.

Спартак замолчал, посмотрел на небо, откуда начал моросить дождь.
- Долго спускались-то с горы? – Спросил Николай.
- Часов пять.
- Ого!
- Дотащился я до берега, гляжу, облачность подниматься стала. Сторож наш за нанос зашел и не показывается. Я Ваньку пристроил на самом видном месте, хотел дров натаскать для костра, да не тут-то было. Только метров на десять отошел, косолапый из-за наноса вышел и к Ваньке. Я назад и медведь за нанос. Чем бы это кончилось, не знаю, а только кто-то, таким как я помогает, может бог, а может черт, но вскоре услышал я отчетливо треск мотора.

Летуны тогда не то, что нынешние были, кто войну прошел, кто АЛСИБ. Это был из опытных, сразу нас заметил, крутнулся, сел и кричит: «медведь вон рядом». А то мы не знаем, что рядом.
- Иван-то живой остался?
- Выходили Ваньку. Он даже женился, хотя рожа у него после того медведя и еще больше после хирурга страшная была, как война.
- А медведь?
- Не знаю. Ваньку мы с пилотом загрузили, пошли к наносу, а косолапого и след простыл. Поджог пилот нанос, чтоб я до утра о костре не думал. Оставил мне продуктов немного, из НЗ и, улетел.
- А вы?
- А я остался. Имущество не бросишь, собранный материал тем более. Ночь я спокойно проспал возле огня, отдохнул и утром на гору.
- Ну, раз вы сейчас здесь, значит, все тогда хорошо закончилось?
- Нормально. Даже благодарность объявили – засмеялся Спартак. – Только вот премию, жалко, не дали.
Спартак встал с чурбака, огляделся.
- Однако, Колька, пора нам и в лодку.
- Пора Спартак Палыч! А это медведь, что к нам сейчас подходил, не потомок ли того, из сорок девятого года?
Но Спартак уже не слышал, или не хотел слышать, он уже пел:
И будет карточка пыли-и-ться
На полке пожелтевших книг.
В военной фо-о-рме, при пого-о-нах,
И ей он больше не жених.
В военной фо-о-рме, при пого-о-нах,
И ей он больше не жених….



Н.Решетников Нвсб
_________________________
Жизнь даруется всем, Старость - только избранным...

Вверх
Страница 1 из 16 1 2 3 15 16 >

Сегодняшние дни рождения
Sash (40), Vlad_ (72)
Топ комментирующих (30 дней)
ulua9962 134
К-59 115
DJEK 65
Classic 51
Big charr 32
Кто он-лайн
5 зарегистрированный (SUNDUK, No name, Classic, 2 невидимый), 216 Гости и 2 Пауки он-лайн.
Символ: Админ, Global Mod, Mod
Новые участники
Jhont, СанСаныч, Esks, Alex56, amovins
19360 Зарегистрированные пользователи
Member Spotlight
Участник с: 28/07/09
Сообщения: 1472
Статистика форума
19,360 Зарегистрированные пользователи
155 Форумы
32,127 темы
1,172,841 Сообщения

Самое большое количество пользователей он-лайн: 2,791 @ 03/02/21 06:27 PM

© 2000 by Oleg Tarabarov