Гордость японских железнодорожников, рождённый во второй половине прошлого века, локомотив - вагон Хокусэй-12, весело и не принуждённо брал дистанции и редкие полустанки. Временами скорость доходила до сумасшедших пятидесяти километров в час, но пассажирам казалось все двести. Подобный разгон случайностью не был, и вежливый голос машиниста, успокоительно извинялся перед каждым затяжным подъёмом, где звук двигателя выдавал напряжение, а каждый дополнительный градус, да ухабы выбивали недовольное урчание из его железных кишок.

Пассажиры разной степени знакомства, оказавшиеся здесь благодаря интернету, и уже утратившие адреналин встречи, мирно дремали в ожидании точки прибытия. Всех их объединяет некий дресс-код, - мембранная одежда кричащих цветов, обувь и ощетинившиеся фастексом рюкзаки. Я жду их на месте. Точнее, желание охватить большее заставило меня быть тут ещё с вечера, и теперь. Когда предрассветный туман, осев обильной росой на траве и деревьях, отступив к воде, но все ещё не утратил способности скрадывать звуки моих шагов. А крадусь я, как часто в детстве, сжимая удочку поплавочку в одной руке и жестянку собранных накануне дождевых червей в другой, к яме под порогом, где есть форели, или обязательно должны быть. То были другие реки в других горах, но шум воды и запах леса пробуждают во мне инстинкты и навыки тех времён.

Помня о пугливости форели я прячусь за большой камень валун и насадив на крючок самого аппетитного из червей, запускаю снасть на край стремнины. Поплавок с энтузиазмом подхватывается мощным течением реки, но тут же выпадает из струи, и почти сразу резко уходит в глубину. Моя рука осторожно идёт вверх, и из воды вырывается трепещущая серебристая рыбка, в тёмных крапинках и едва розовой полосой по боковой линии, из-за которой её называют радужной форелью, то бишь микижей, если по русски. Форель отчаянно бьется пока я не перехватываю её ладонью и освободивши от крючка не замираю на секунду, чувствуя как под пальцами пульсирует живая энергия этого ручья. Я осторожно опускаю руку с рыбой в воду и разжав пальцы наблюдаю стремительный побег. Форель бросается под порог, почти в то самое место откуда я достал её минутой ранее и где наверняка есть ещё её братья и сестры, а-то и их родители. Но сегодня я их не потревожу, потому как, хоть я и есть их бог регулятор, мне нужно на гору с друзьями, где мой собственный Бог регулятор, возможно не потревожит меня.

Тайсэцузан- в переводе с японского означает большую снежную гору. И вековые снежники, почти истлевшие в наш парниковый век, лишь подтверждают статус и остатки величия. Двадцати километровая кальдера с множеством пиков высотой под или немногим более двух километров над пресловутым уровнем моря. Раскинулась в подобие некоторой короны, с термальной активностью и прочими альпийскими прелестями. Венчает эту корону стратовулкан Асахи,- которому можно было бы приписать одноимённый сорт пива, но правда дороже, оба они в переводе всего лишь: - Восход. Ну, а восход- это разумеется мотоцикл такой.

Пик Асахи,- по совместительству являющийся самой высокой точкой Хоккайдо, со своими 2291 метрами лежит в самом конце планируемого нами маршрута, а для затравки, мы ползём на Куродакэ - чёрный пик, ворота в Вальгаллу местного хайкинга.


Для того, чтобы облегчить дорогу жаждущим, предприимчивые дельцы из местного кооператива, построили ропвэй скрадывающий примерно километр высоты или два часа пути. Разумеется, лишь только в целях успеть в погодное окно, мы прыгаем в гондолу, и пристань с парковками стремительно теряя размер, тает в тени.

<<Земля прощай,!!! В добрый путь!!!>> - как говаривали рисованные персонажи из моего детства, в подобной ситуации.

На кордоне очередь к журналу посещений. Затор образовался из-за поломки шариковой ручки, однако ропочущая толпа цветастых рюкзаков так и не докричалась до дежурного егеря, явно отсутствующего где-то на маршруте. Очередь развела руками и изрыгнула гайджина, которому вроде как можно нарушать правила, ведь он чужак и его карма стерпит. Иностранец дунул в обратный конец стержня шариковой ручки, тем самым отремонтировав последнюю.

<<Ууу Шайтан!!!>>- ответила очередь, и вторя ей, мы оставляем автографы и выплескиваемся в начало подъёма.

Метров через полчаса, сладкоежки пропали из виду, а ещё через несколько минут отстали и латентные алкоголики. Да что говорить, мне самому, холестерин нашёптывал о чудесах горизонтального положения, но я ведь так долго ждал этого похода, ... Это чувство, да ещё сникерс, и помогли тощей паре моих собственных ног, втащить мешок костей и жира на высоту 1862 метра. Черный пик- Куродакэ.

Миниатюрный птичий насест Тории, по совместительству являющийся вратами в мир богов синто, чуть искривленный сугробом, вершил каменную пирамиду черного пика. Здесь я, как и другие задумавшиеся о бренности мира и собственной никчемности, оставил подношение богу горы и выложил камень принесённый снизу. Ведь горы должны рости не только по прихотям природы, а ещё и по моим собственным.

Двигаем дальше. На карте скопление странных знаков - стилистические: кровать, чайник, рюмка и туалет. Странно конечно, но почему бы здесь не быть отелю, но вот бар как-то не вяжется с образами покорителей вершин. Хотя припоминая советский туризм выходного дня, допускаю наличие бардов и в Японии. А может это окажутся геологи из семидесятых, заблудившиеся в Сибири и каким-то образом материализовавшиеся здесь. Хотя последнее, это скорей влияние Пелевина, читаемого накануне, и непременно до завтрака...

Помните старый фильм, " Отель у погибшего альпиниста", я нет.

Я помню лишь детский страх и обрывки сюжета, как то связанные все с тем же сюжетом, где образом неотвратимого ужаса являлась тайна детективной фантастики или моя собственная клаустрофобия. Однако сильно позже, я проверял себя на клаустрофобию, в карстовых пещерах горы Вайда, и не нашёл повода для беспокойства, а вот тот фильм меня страшит до сих пор.

И разумеется я в курсе, что пересмотрев его, буду хохотать от разочарования, но мир ведь нужно беречь, особенно внутренний. А раз так, всякий раз, всякие имеющие отношения к горам места ночлега, вызывают во мне фантомные тревогу и опасность. Таким был и этот отель. Похожий на робота портье, алкоголь по подозрительным ценам и отсутствие сникерсов, начали грызть гранит самоуверенности. А когда вернувшиеся из туалета друзья, поведали о велосипедном приводе смывного бачка, я решил воспользоваться суматохой и продолжить путь. И разумеется, мне просто хотелось выиграть время, ведь месяцем раньше, мне с сотоварищами пришлось жестко ночевать на камнепаде другой горы... И все из-за таймлайна, но это конечно другая история.

И вот мы уже вышагиваем по плато, вплотную приблизившись к краю древнего кратера, с цирком способным вместить в себя город, а я размышляю о силе того взрыва, непременно в тротиловом эквиваленте. И как-то неловко, за-то что меня научили думать об этом, а не о кедровках и бурундуках заготавливающих шишки стланика, горную чернику или о красках осени, кои чем выше, тем ярче. Или не, о вон том облаке, вот-вот закроющем солнце для удачного снимка, хотя нет, облака в перспективе я отслеживаю, и их усилившийся бег и плотность, заставляют меня напрячь ноги и поспешать...