Мы сидели с отцом на террасе старой колониальной вилы, которая своим основанием уходила в океан. Волны, то и дело, разбиваясь о камни, на которых она стояла, сыпали брызгами во все стороны, этакий фейерверк морских соленых брызг. Некоторые долетали до нас, падая на стол, руки, одежду. Дело было вечером, солнце уже начало свой путь к линии, где океан соединяется с небом. Мы сидели молча, папа поглядывал по сторонам, явно придумывая, чем бы в очередной раз заморочиться, благо вариантов было много, а я наблюдал за толпой мелких крабов, которые жили под террасой, а вечером, перемахнув через ростверк, суетились по всему периметру, собирая все что ни попадется.
За спиной послышался знакомый хриплый голос, я обернулся, Торбелино шел своей прихрамывающей походкой, нога была повреждена нападением акулы, из угла в угол его рта гуляла неизменная сигара.
- Буэнос ночес компайнеро!- обратился он к отцу, протягивая руку.
- Торбелино, здорова! - сказал папа, вставая и направляясь в сторону приятеля.
Они крепко трясли руки, улыбаясь и приветствуя друг друга.
Торбелино повернулся ко мне:
- Как дела юноша?
- Все хорошо - ответил я.
Он пожал мне руку, мой взгляд опять упал на его левую руку, на которой не хватало двух пальцев, мизинца и безымянного.
- Борис (ударение на О), сказал он, сегодня будет прекрасная ночь, звезды говорят о хорошей погоде, с восходом луны, я приглашаю тебя на рыбалку за рифы, мы поймаем большую рыбу, или я ничего не понимаю в рыбалке. Ты готов?
Стоило ли моему папе задавать такой вопрос? Он был готов на любой кипишь! То он охотился на крокодилов с кубинскими товарищами. Когда, проснувшись утром и продрав глаза, я шел к холодильнику, чтобы налить себе из огромного алюминиевого кувшина свежевыжатого апельсинового сока, а натыкался на огромную полутушу аллигатора, наскоро запиханного батей в холодильник, чуть ли не ногами, вернувшись поздно ночью. Или просто, надев маску и ласты уплывал в море, прихватив меня, и вернувшись часов через шесть, обнаруживал, что я оказывается был с ним.
Решено. Идем на рыбалку.
- Папа, я с вами! – сказал я и посмотрел на отца.
Папа резко глянул на меня своими горящими глазами и, вдруг поморщившись, перевел взгляд на светящееся окно второго этажа виллы, где мама перед сном читала книгу.
- Давай собирайся, Торбелино будет через час.
А что мне было собираться, только подпоясаться.
Торбелино на своей оранжевой пластиковой лодке с Ямахой на транце подошел вплотную к ступенькам, которые с террасы уходили прямо в море, благо был прилив, а море было спокойное, и луна, это ночное солнце, освещало все вокруг.
Мы забрались в лодку, мама передала нам сумку с едой, Торбелино дал газ, мотор взревел, лодка развернулась носом к океану и начала набирать ход. Я обернулся, мама стояла на ступеньках и провожала нас одновременно в море и в ночь.
Нужно отметить, что местечко, где стояла эта вилла, называется Гуэрдо Ла Бака. Море в этих местах отличается спокойствием и безопасно от акул. Все из-за того, что километров в двух от берега на большом расстоянии тянется коралловый риф, который практически выступает над водой, и, чтобы пройти через него, нужно знать места, где есть проход. Торбелино, без единого прибора нашел этот проход, он сбавил ход, и на малом газе мы прошли узкое место.
Сразу после рифа море изменилось, это уже был океан, не смотря на хорошую погоду, волны были большие, но пологие. Лодку раскачивало. Я поднял голову, небо светилось миллиардами звезд, вода тоже светилась планктоном, свечение было вокруг, все искрилось и периливалось. Пройдя еще метров триста, Торбелино заглушил мотор и скомандовал своему товарищу бросить якорь. Нас было четверо посреди ночного моря.
Мы взяли закидушки, Торбелино достал мелкую рыбешку, порезал ее на две-три части, и мы, наживив крючки, спустили лески за борт. Я сел на корме возле мотора, папа напротив на какойто буй, а Торбелино с товарищем на большой деревянный короб, расположенный посреди лодки, прямо поперек от борта до борта.
Ужение рыбы заключалось в подергивании основной лески с опущенным на дно грузилом, от которой у самого дна в сторону отходил поводок с крупным крючком и насаженной на него наживкой. Лодку тихо качало, вокруг, сколько глаз видит было одно море и небо над ним. Пока не клевало. Папа порывшись в сумке извлек бутылку рома Havana-Club и предложил Торбелино. Тот, уважительно крякнув, запустил изрядную дозу рома себе в горло прямо из горлышка бутылки. «Буэно, муе буэно!», - повторял он, передавая бутылку отцу. Не клевало, батя постепенно перекочевал на ящик к Торбелино, они о чем то общались, потягивая ром.
Я, упрямо уставившись в черную воду, играл приманкой. Менял паузы, силу подтяжки, мое воображение рисовало огромных рыб, которые плавают на дне этого тропического океана, каждую секунду я ждал поклевки, мощной и резкой и последующую борьбу с добычей. Но вопреки моим ожиданиям, крючок на конце лески внезапно зацепился за что-то тягучее, я сколько смог подтянул леску, и она встала. Зацеп, пронеслось в голове. Как же это не кстати, сейчас оборвешь, а потом настройка новой снасти, огромная потеря времени.
- Пап, у меня зацеп, что мне делать?
- Тяни, пока не оторвется, свяжем новую.
Они с Торбелино уже опорожнили пол бутылки и весело общались, наслаждаясь прекрасной ночью и компанией.
Я начал, что есть силы тянуть, леска уже натянулась до предела, вот-вот должна была лопнуть. Но тяжеленный груз зацепа вдруг поддался и медленно, с огромным усилием пошел вверх. Наверное камень или коралл на дне, за который зацепился крючок, оторвался, и придется поднимать его на поверхность. Казалось, что я тяну огромную скалу, леска больно резала пальцы, как только я делал паузу, чтобы передохнуть, «каменюка» неизменно тянула вниз так, что невозможно было удержать, а когда начинал опять тянуть вверх, она туго но податливо следовала за леской.
По моим расчетам в воде оставалось всего метра три лески, и тут, «каменюка» заходила во все стороны, совершая круговые движения в толще воды, стало понятно – это рыба!
«Папа! У меня рыба, огромная рыба!», - заорал я. Сердце колотилось так, что отдавалось даже в горле. Я тянул, уже не как ребенок, я тянул уже как рыбак, как мужчина, откуда-то появились силы, азарт, желание любой ценой добыть мой улов. Так азартно рыбачить могут только дети!
Оставались последние мотки лески, я судорожно вглядывался в черную воду, пытаясь разглядеть свою рыбу, я уже свесился над бортом лодки до такой степени, что готов был свалиться в воду.
И тут я увидел ее, мою рыбу и я ужаснулся. Это был не огромный каменный окунь Черна, о котором я мечтал, пока вытягивал леску, и не стремительная рыба-попугай с железными челюстями, это был монстр! В прозрачной океанской воде, в ярком свете полной луны извивалась огромная двухметровая глубоководная мурена, ее зеленая, фисташкового цвета кожа, то сливалась с водой то отыгрывала на свете матовыми зловещими переливами. Борта лодки были не высокими, всего сантиметров тридцать, и я, как завороженный, свесившись, держа леску в натяг, «выгуливал» это страшную грациозную рыбу на «поводке». Видно резкий перепад давления при поднятии с глубины сделал свое дело, и рыба пребывала в несколько сонном состоянии. Но я помню, как очередной раз извернувшись мы встретились глазами, мои два широко раскрытые полные удивления детских глаза и два ее черных бездонных. Я был опустошен, я поймал ее, испытав столько невероятных впечатлений, которые до сих пор тревожат меня, а теперь не знал что делать.

Из этого тумана меня вывел отец, оказывается все уже во всю поздравляли меня с уловом, но мурену не едят и надо было как-то отпустить ее. Я продолжал держать ее на крючке, а она извиваясь кругами гуляла у борта.
- Пап, давай я отрежу леску вместе с крючком, и пусть она плывет в море?
- Как это отрежу, у меня там новый крючок совсем, давай поменяемся местами, я все сделаю - сказал папа, он перешел на мое место, я передал ему леску, а сам пересел на ящик к Торбелино.
Папа не придумал ничего лучшего, чтоб спасти свой крючок, как взяв в руки нож и, приподняв чуть рыбу над водой за леску, начал медленно отпиливать ей голову. По началу ничего не происходило, кожа у мурены прочная, да и резать на весу не удобно. Но, по-видимому, когда он прорезал до мяса, рыба почувствовала боль. Я увидел, что она, как пружина сжалась в воде и в туже секунду, сделав свечку, взвилась над водой почти во весь свой рост и рухнула в лодку. От неожиданности мы все в растерянности поджали ноги, а я вообще не понятно каким образом заскочил в ящик запутавшись в веревках и прочем рыболовном хламе. Рыба металась по всей лодке, извиваясь, прекрасно перемещалась по всему свободному пространству, при этом сознательно щелкая челюстями, желая цапнуть кого-нибудь. Через какое-то время она замерла у борта. Все начали отходить от первоначальной растерянности. Торбелино, подогретый парами рома, возмущенный, что на его лодке кто-то учинил подобное безобразие, решительным движением запустил руку в глубину ящика, в котором я пережидал последние события, и достал увесистую дубину.
Произнося кубинские ругательства: «Карамба! Иха дэ пута!», - он направился к мурене. Пять сильнейших удара по голове не успокоили его, пихнув рыбу ногой он еще добавил два удара. Мурена не подавала признаков жизни, не шевелилась и не дышала. Продолжая бормотать зловещие кубинские проклятия, которые я уже не понимал, он взял рыбу за голову, приподнял и засунув пальцы ей в рот, начал доставать крючок.
Он пытался отцепить мурену, но крючок засел очень крепко в ее плотном мясистом языке, он начал дергать, по-всякому вспоминая ее маму и всех ее родственников. Во время очередного такого рывка, видно от болевого шока, мурена пришла в себя, и оттолкнувшись всем своим телом, из последних своих жизненных сил, дернулась вперед и сомкнула челюсти на правой кисти Торбелино.
Он взвыл и дернул руку вверх, при этом огромная рыба-змея, еще немного следуя за рукой приподнялась над палубой, и разжав челюсти, уже обмякшая рухнула вниз. Я увидел на кисти у Торбелино между большим и указательным пальцем дырочки из которых начала течь кровь. У меня была истерика, мы все знали что укус мурены смертелен, а укус крупной океанской мурены практически не оставляет шансов на выживание. Меня колотило от страха, я понимал, что найти дорогу к берегу, через рифы, может только Торбелино. И что с нами будет если он сейчас умрет. Папа сидел растерянный, я почти плакал, Торбелино своей хромающей походкой подошел к ящику, сел возле меня и обняв за плечи, чтобы успокоить сказал: «Эстас бьень мучачо, тодо бьень!»
Продолжение следует...

Если это авторское, то Вам надо романы писать Жесть... но страшно и увлекательно. С нетерпением жду продолжения...

Спасибо большое за отзыв!

Надо было что-то предпринимать, ситуация была серьезная. Папа подошел к Торбелино, тот, зажав запястье правой руки, растирал его большим пальцем левой. Отец, достав недопитую бутылку рома из ящика, открыл ее, и начал поливать место укуса ромом. Торбелино, как будто очнувшись, выхватил бутылку из рук отца и с укоряющим взглядом, запрокинув голову, засадил в себя из горлышка добрую половину всего что оставалось. Затем, отсосав кровь из ранок и сплюнув все за борт, улыбнулся и сказал, что все нормально, и можно продолжать рыбалку. Папа, как ни в чем ни бывало, подошел к убитой рыбе, и стал тем же способом, через который, еще совсем недавно, Торбелино нашел себе приключения на задницу, извлекать крючок. Я был поражен. Я понять не мог, как это возможно.
- Пап, поехали домой – попросил я.
- Какой домой, клев начался – сказал он, указывая на мурену. Наживив спасенный из пасти крючок, он забросил снасть в море.
Я был в растерянности, это еще мягко сказано. Торбелино, сидевший все это время со мной рядом, подошел к мурене, медленно склонившись, взял ее за жабры, и стал скидывать ее за борт. Как сейчас помню, как она медленно тонула в этой прозрачной воде, при свете луны, я бы даже сказал величественно, долго-долго погружаясь в темноту глубин.
Папа поймал пару-тройку неплохих рыб. Торбелино медленно то ли засыпал, то ли ему было плохо. Моему терпению и страху настал конец. Я твердо сказал отцу, что нам нужно возвращаться. Папа, глядя на мое состояние, не стал спорить, он смотал снасть, мы выбрали якорь, растолкали Торбелино, и тот медленно, шатаясь, что-то бормоча, занял свое место у мотора.
Как всегда бывает в такие минуты, мотор не хотел заводиться. Отец с Торбелино пытались привести к жизни сердце нашей лодки. Наконец мотор заурчал, запахло бензином и дымом, за кормой появились буруны, лодка плавно пошла, зашелестела за бортом вода. Погода по-прежнему была хорошая. Мы подошли к месту, Торбелино сбросил газ, и мы пошли вдоль рифа. Он постоянно всматривался то в небо полное звезд, то в море, луна уже ушла в другую сторону, и нам оставались только звезды. Мы все шли и шли, по-видимому, нас все-таки изрядно снесло. Шум мотора и то, что мы движемся, прогнал из меня страх, я сидел в ящике зарывшись в веревки и поплавки, чтоб было теплее. То и дело я посматривал на Торбелино, он был серьезен, но было видно, что ему плохо. Папа пришел ко мне, но я попросил его быть возле кубинца, он согласился и пошел на корму.
Пройдя еще какое-то расстояние, лодка нырнула вправо, сбросив газ, мы потихоньку проплыли метров сто и пошли полным ходом. Вскоре появились огни берега.
Лодка подошла к ступенькам, начинался отлив, и это было заметно. На ступеньках стояла мама. Я первый выпрыгнул из лодки и попал в ее теплые объятия. Уходя домой я слышал, как папа предлагает Торбелино свою помощь, настаивает, но тот, включив реверс, уходит от нас. Слышится только его хриплое: «Аста маньяно, мучачос!»
Утром меня разбудил шум моря, я открыл глаза, в комнате было свежо и влажно. Постепенно ко мне возвращались события вчерашней ночи. Я не мог понять, это был всего лишь сон, или все это было на самом деле. Я посмотрел на кровать родителей, папа и мама спокойно спали.
Я потихоньку встал с кровати и подошел к окну. На Кубе окна не застекляют вообще, в лучшем случае это москитная сетка и деревянные жалюзи. Поэтому мне в лицо сразу ударил запах моря. Шелест волн, набегающих на террасу, говорил о хорошей погоде. Но мне было нужно не это. Я переживал, что же стало с Торбелино. Я вышел на балкон. На своем месте, привязанная к куску арматуры, вбитой в дно, на расстоянии метров в пяти от берега, покачивалась лодка Торбелино.
Надев шорты, я спустился на первый этаж. Открыв бутылку Рэфрэски (лимонад) я вышел во внутренний двор. На травяной лужайке, пользуясь утренним затишьем, слонялись земляные крабы. Я, машинально, расставив руки, зарычал, и попер на самого ближайшего, самого крупного. Тот, растопырив массивные клешни, застучал ими в воздухе, надул у морды целую шапку пены, сел на задницу и приготовился к бою. Улыбнувшись, я побежал к калитке, выскочил на улицу и пошел в сторону дома Торбелино.

Это была шикарная алея, каких тысячи в кубинских провинциальных городках, которые привлекают к себе туристов. Справа и слева на тебя свисают диковинные тропические деревья, создавая тень, при этом нет зарослей, все чисто и подстрижено. Как всегда, на встречу мне попалась группа «инвалютных» туристов из Канады с экскурсоводом, который рассказывал им об истории острова свободы. То и дело, среди толпы «канадцев» слышалась то русская, то украинская речь.
Я прошел по другой стороне улицы, не обращая на них внимание, и подошел к калитке дворика дома Торбелино. Внутри была тишина. Я постучался и позвал – ответа не последовало. Открыв калитку и пройдя внутрь, я обошел весь дом вокруг, но никого не встретил.
С грустными мыслями я вернулся домой. Зайдя во дворик нашей виллы, я увидел отца, он сидел на подвесном топливном баке МИГ-21, четыре штуки которых он, добыв у летчиков, припер сюда неизвестно каким способом, собираясь строить катамаран. Папа вязал какие-то веревки, сооружая очередную снасть для ловли рыбы. Я сел на бак рядом. Папа посмотрел на меня, улыбнулся и продолжал увлеченно заниматься своим делом.
Не помню сколько прошло времени, но вдруг, я услышал глухой голос и в открытую калитку вошел Торбелино. Прихрамывающей походкой он подошел к нам. Правая кисть его была перевязана белым бинтом, и на его фоне, контрастом чернели непокрытые участки. Рука вся вздулась и была, как у трупа. Поздоровавшись с отцом, он рассмеялся глядя на меня: «Эста бьень мучачо!» Потом, присев на бак рядом с отцом, он рассказал свою историю. Я слушал затаив дыхание, восхищаясь этим простым человеком!
Первый раз мурена меня укусила, когда мне было 25 лет. Мы ныряли с аквалангами на глубину, я, увидев нору в скале, в которой обычно прячутся лангусты, засунул туда руку в надежде поймать одного из них, и почувствовал резкий больный укус. Выдернув руку, я начал всплывать, но на пол-пути потерял сознание. Товарищи помогли мне, подхватили, и затащили в лодку. После этого меня с температурой за 40 градусов доставили в больницу, где я провалялся три недели.
После второго случайного укуса, я с огромной температурой провел в больнице две недели. После третьего укуса, попав в больницу, я сбежал от-туда и с тех пор не обращаюсь за помощью к врачам.
- А какой вчера был укус? – спросил я Торбелино.
- После девятого, я перестал их считать – ответил он и засмеялся.
Я был поражен мужеством этого человека, так мне тогда казалось.
Время уже начинало подходить к полудню. Баки, на которых мы сидели, начинали раскаляться. Жаркое тропическое солнце занимало все свободное пространство. Папа пригласил Торбелино в дом. Они сдружились, эти два совершенно разных человека, советский полковник и кубинский рыбак.
На такой жаре только дети всегда могут найти себе занятие. Я тихо обошел дом, спустился по ступенькам и тут, у самой первой ступеньки, огромная барракуда, с резким звуком ушла в море. Я постоял минуту в замешательстве и нырнул в море. Прохлада воды освежала меня, я поплыл в сторону лодки Торбелино, которая метрах в пяти покачивалась привязанная к шесту.

Отличное повествование!!!Продолжайте!!!

Спасибо, решил поделиться. Столько лет хотел написать

Замечательно!

Отлично. Спасибо за повествование.