Обустраивая лагерь, я старался даже не смотреть в сторону реки. Больше всего на свете мне хотелось оказаться там – на перекате, опустить в воду лёгкую снасть, течение подхватит её и понесёт вниз как раз к тем торчащим из воды корчам, а там…. «А там может и нет никого, – поддразнивая, сказал я себе. – Может кроме глухого зацепа тебя там ничего и не ждёт». «А если и так, – подал голос, сидевший во мне оптимист. – Если и так, то такой пустяк не испортит мне настроения. Никак не испортит». «Похвальный настрой, – продолжал я подтрунивать над собой. – Но уже вечереет. А ужина у тебя нет. Хотя, конечно, всегда можно отобрать у Барона телячий хвост и пойти проверить удачу возле тех манящих корчей». Оптимист согласился, что Барону хвост доставит больше удовольствия, а потому теперь, когда кухня и постель были готовы, нужно подумать об ужине.
Я достал купленные у старушки опята, тщательно промыл их от налипших листьев, срезал ножом грязные кончики ножек, сложил грибы в кастрюльку с водой и поставил на огонь. Когда вода закипела, я добавил в неё соли и пару горошин ямайского перца.
Осенние опята смело можно назвать моими любимыми грибами. И на это есть веские причины. Первая – их очень легко мыть. Простота осуществления этого действия с опятами, зачастую невообразимо нудного с другими якобы более благородными грибами, вызывает у меня восторг и даже доставляет некоторое удовольствие. Вторая причина моей кулинарной любви к опятам заключается в том, что пока они варятся можно с пользой заняться каким-нибудь делом. К примеру, под тихое бульканье моей кастрюльки я успел почистить десяток крупных картофелин, нарезать их соломкой, переложить в глубокую чашку и залить холодной водой. И третья, самая главная причина – с опятами можно сделать то, что я больше всего ценю в грибах. А именно: быстро пожарить до появления румяной корочки.
Пока я размышлял над тем, что за очевидной простотой опят может скрываться их божественная гениальность, грибы сварились. Я откинул их на дуршлаг, дал стечь жидкости и переложил в пластиковый контейнер. Теперь для приготовления ужина – жаренного до золотистой корочки картофеля с луком и опятами, мне потребуется минут тридцать.

Я взглянул на небо. До наступления сумерек оставался ещё час или чуть больше. Основные дела уже сделаны, а соблазнительный вид бегущей у моих ног горной речки вызывал непреодолимое желание порыбачить, настолько сильное и требующее немедленного удовлетворения, что я решился на короткую вылазку.
Собирался я недолго. Достал из чехла лёгкое болонское удилище и раздвинул его на всю длину. Получилось почти четыре метра. К удилищу я присоединил безынерционную катушку, шпуля катушки была плотно заполнена монофильной леской, и добавил простую снасть: небольшой желтый поплавок с короткой красной антеннкой, ниже которого крепилось двухграммовое грузило с пристёгнутым к нему через застёжку поводком. В качестве приманки я выбрал небольшую «мушку» телесного цвета с коричневой головкой, она всегда пользовалась успехом у хариуса и ленка.
Потом я занялся собой, поверх термобелья и поларового костюма надел лёгкие «дышащие» вейдерсы, обул забродные ботинки с войлочной подошвой и прикрыл их верх защитными манжетами. В моём вечернем меню рыбных блюд не значилось, а потому кан для рыбы я оставил на берегу, взял удочку и медленно вошёл в реку.

Прохладная вода крепко обняла меня за ноги. Ощущение было приятным, и я немного постоял, наслаждаясь им. Потом не спеша двинулся вниз. Остановившись на перекате, я ковырнул дно ботинком – течение подхватило мутную струю, мелкие камешки и грязь смешались в ней с организмами, составлявшими рыбий корм. Теперь нужно было чуть-чуть подождать. Если поблизости стоит хариус, то муть, несущаяся вниз по течению, привлечёт его, и рыба наверняка поднимется вверх. Обязательно поднимется. Ну, не сможет она устоять. Это только дело времени.
В ожидании поклёвки я обернулся взглянуть на собаку, пёс был занят всё тем же – терзал телячий хвост. Первый хариус клюнул, когда я смотрел как Барон, зажав хвост лапами, тянул зубами за белёсый хрящик. Рыба сорвалась, едва показавшись из воды. Я опять пошевелил дно ботинком и отпустил снасть по течению. Вскоре почувствовалось лёгкое подёргивание лески. На этот раз я подсёк вовремя и средних размеров хариус отчаянно забился в моей руке. Поспешив выпустить его, я опять бросил снасть по течению. За десять минут я выудил и отпустил ещё трёх таких рыб.
Я продолжал «мутить», но поклёвки прекратились. Пройдя перекат и зацепившись пару раз кончиком удилища за склонившиеся над водой ветви деревьев – удочка была длиннее, чем нужно для такой реки, но другой у меня не было – я опустил снасть в воду. Поплавок быстро пронёсся по течению и, совершив разворот, поплыл по гладкой воде затишка прямо к давно манившим меня корчам, потом вздрогнув, резко нырнул, и удилище в руке дёрнулось, я подсёк и стал сматывать леску. Это был хариус, превосходный хариус, для этих мест, конечно. Отличный от четырёх предыдущих. Фомич рассказывал, что хариус меняет окрас в зависимости от температуры воды. Не знаю, может и так. Но этот точно красавчик. Казалось, что он жил в радуге, столько разноцветных чешуек покрывали его тело. Я положил рыбу на ладонь, пёстрый веерообразный спинной плавник и синий, фиолетовый и зелёный цвета в окрасе делали хариуса похожим на парусник Маака. С некоторым сожалением – жалко было расставаться с такой красотой – я опустил руку, и рыба плавно соскользнула в воду.
Солнце неумолимо приближалось к земле. Оставалось совсем немного до того как пылающий диск разобьётся об округлые вершины сопок забрызгав редкие облака малиновым закатом. Пришло время возвращаться в лагерь.

Вчитался. Жду.

Тоже зачитался... завтра оч.рано вставать, но я не смог оторваться...
Здорово! Очень хочется продолжения

Интересно
ждемс

Очень литературно, как будто проехал с вами, с нетерпением жду продолжения...

Умеют же люди писать. Клева!!!.

На берегу я переоделся и повесил сушиться мокрые вейдерсы под потолком кухни, чтобы ночная роса не намочила их ещё сильнее. Потом потрепал развалившегося на своей подстилке Барона и налил себе немного виски, бросив в стакан пару кубиков льда. Лёд я хранил в походной сумке-холодильнике, где он долго не таял.
После прогулки по реке у меня разыгрался аппетит, и я с удовольствием принялся кухарничать. Свежий воздух, голод и капелька виски делают процесс приготовления пищи приятней, чем даже её потребление. Сперва обжарив грибы, я добавил к ним мелко нарезанный лук и его дразнящий аромат на время заполнил всё пространство кухни. Потом настал черёд картофеля. Пока его желтоватые полоски, шипя в раскалённом масле, покрывались золотистой корочкой, я сходил к машине за мешком дров. Многие сочли бы странным, если не глупым, везти в лес дрова. Но я так поступаю всегда, когда в машине бывает достаточно места. Привезённого с собой запаса хватает, как правило, всего на один костёр, но зато в первый вечер мне не приходится бродить по лесу и тратить время на поиски сушняка, а неповторимый аромат по-настоящему сухих берёзовых поленьев приятно волнует мою душу, напоминая о доме.
Помешав жарившуюся на сковороде картошку, я быстро развёл огонь. Имея столь превосходные дрова, с этим бы справился даже ребёнок. Вскрыв вакуумную упаковку, я выложил на решётку для гриля дюжину свиных колбасок и обжарил их над огнём стараясь держать решётку подальше от пламени. Жир в колбасках таял, и шипящие капли падали на поленья, а там, куда они попадали, вскипали огненные язычки. Запахло горелым и, зажав в руке решётку с колбасками, я бросился к кухне, и как оказалось вовремя. Картошка была готова. Добавив грибов с луком, я тщательно всё перемешал и, выложив поверх свиные колбаски, выключил газ.
Я вынес из кухни стол и поставил его возле воды поближе к огню. Солнце уже скрылось за сопками, а длинные языки пламени, отгонявшие сумерки поднимали мне настроение. Поделившись с Бароном свиными колбасками, которые тот не спеша съел, казалось больше из вежливости, чем от голода, я принялся за еду. Выпитое спиртное усилило и без того разыгравшийся аппетит и я с жадностью набросился на соблазнительно пахнувший ужин.
Когда сковорода опустела, я отнёс её в кухню, оставив мытьё посуды на утро. Налил ещё виски не забыв бросить в стакан льда, достал из кармана куртки сигару и вернулся к костру. С обрезанием её кончика пришлось повозиться. Получилось не очень хорошо, но всё же получилось, и оставшаяся часть gorro по-прежнему держала покровный лист. Достав из огня горящую головёшку, я разжёг сигару, медленно вращая её в пальцах. Рот наполнился ароматным дымом, и это ощущение было приятным.

Я подбросил в угасающий костёр оставшиеся поленья, и загудевшее пламя с новой силой взметнулось вверх. Подобравшийся ко мне ближе Барон лёг у левой ноги. Мне было приятно ощущать через штанину тепло его тела. Время от времени я затягивался сигарой и делал небольшой глоток. Виски приятно согревало внутренности и обволакивало сознание. На душе было уютно. Я смотрел на огонь и ни о чём не думал. Не думать ни о чём в городе мне никогда не удавалось.
Было уже далеко за полночь, когда костер, в последний раз выбросив язычок пламени, рассыпался на пылающие угли, на плечи опустилась прохлада, и стало зябко. Я запрокинул голову, ожидая, что глаза привыкнут к темноте.
– Барон, посмотри, – прошептал я, приподняв голову собаки рукой.
Бескрайняя бездна нависла над нами. Бескрайняя бездна, усыпанная миллиардами мерцающих огоньков. Глядя на них, забываешь обо всех бедах и тревогах, и всё что кажется важным в жизни, в этот миг становится бессмысленным и ничтожным. Остаётся только восхищение и чувство сопричастности с этим безграничным неведомым миром. Не знаю, может ли собака различать на небе звёзды, но голову Барон не опускал, хотя смотрел он, скорее всего на меня, но от этого чувство сопричастности не становилось меньше.
– Жаль, что я не знаю их названий, – пробормотал я с сожалением. – Тогда я бы указывал тебе на них, называя по именам. С другой стороны, звёзды ведь тоже не знают имён, придуманных им людьми и звёздам абсолютно наплевать на это. А раз так, то и нам с тобой наплевать.
– Знаешь, когда мы оба умрём, я бы хотел оказаться на какой-нибудь далёкой планете. Чтобы у нас был светлый просторный дом с садом, обязательно с садом. А вокруг него зелёные холмы. А между холмов бежала бы прозрачная как горный хрусталь река. И рыбы в ней было бы больше, чем звёзд на небе. Я бы удил её, а ты носился бы по зелёным холмам и ловил толстых зайцев. А дома нас бы ждали те, кого мы любим. И вечерами мы возвращались бы к ним усталые и гордые каждый со своей добычей, ты – с зайцами, а я – с рыбой. Было бы здорово так умереть.
Я продолжал говорить, а Барон продолжал смотреть: то ли на меня, то ли на звёзды. Я говорил долго, а он продолжал слушать. Я рассказывал ему то, чего не рассказывал никому. И у меня никогда не было лучшего собеседника. И я чувствовал, что до этого мы никогда не были с ним так близки.
Наконец я выговорился и взглянул на часы – четверть третьего. Если я не хочу проспать утренний клёв нужно ложиться спать. Я оставил Барона в кухне на подстилке, а сам забрался в машину. В машине было прохладно и, накрывшись одеялом, я натянул на голову капюшон куртки. Уже проваливаясь в сон, я вспомнил, что забыл занести в кухню стол и стул. Они так и остались стоять на берегу и за ночь намокнут от росы. А ещё на столе осталась потухшая сигара. Можно было бы завтра снова её раскурить, но от влаги она, наверное, испортится. Жаль. Я отдал за неё почти тридцать долларов. «Жаль», – ещё раз подумал я и заснул.