Собачий лай с трудом проникал в студенистое сознание. Просыпаться не хотелось. Хотелось провалиться обратно в вязкий приятный сон, но лай не прекращался и я проснулся. Барон лаял где-то возле кухни. Чертыхаясь, я вылез из машины и холод тут же проник под одежду. Зябко поёжившись, я поплёлся к собаке. Споткнулся в темноте о штормовую оттяжку и чуть не выронил фонарик. Барон перестал лаять, и я пошарил лучом, пытаясь спросонья определить, где он находится. Пёс был возле оставленного на берегу стола. Я посветил: что-то тёмное лежало у его ног, кажется какой-то зверь. Я подошёл ближе. Это был небольшой мангут – енотовидная собака. Я пихнул его ногой. Мёртвый. Мягкое бесформенное тело. Похоже, Барон перебил ему позвоночник. Обычно он так и поступает, а мне приходится украдкой хоронить на пустыре забрёдших в наш двор собак и кошек. И чертовски неприятно, когда они оказываются соседскими.
– Молодец, – сказал я и потрепал собаку по холке. Вид мёртвого енота меня расстроил, но ругать Барона было не за что, хотя он нарушил мой сон и подпортил настроение. Я принёс из кухни чёрный пластиковый пакет для мусора и засунул в него тело. Похоже, енота привлекла сигара забытая мной на столе. Он так и умер с добычей в лапах. Я отнёс пакет подальше от лагеря и бросил в траву. Утром нужно его похоронить. А теперь нужно спать. Я вернулся в машину, забрав с собой Барона. Не то, чтобы я боялся нашествия енотов. Просто с утра мне не хотелось собирать мангута по кусочкам. Барон положил голову мне на ноги и вздохнул. Его влажная от росы шерсть неприятно пахла, но скоро я привык к специфическому запаху и мы оба заснули.

Виски, лед, сигара... даже и не знаю читать ли дальше, по ходу концовка то не хэппи

Часть вторая

Утро было холодным и мрачным, термометр показывал плюс два. Над рекой в синеватом сумраке поднимался пар. На машине лежал иней, он был и на покатой крыше кухни, и на свернувшихся от холода лопухах росших у самой воды, иней был повсюду. Я надел тёплую куртку и брюки, достал из машины лопату, кусок верёвки и позвал Барона. Один конец верёвки я привязал за ошейник, а другой несколько раз обмотал вокруг дерева росшего возле машины и крепко затянул узел.
– Ты останешься здесь, – строго сказал я Барону. – Знаешь ведь как у нас заведено: ты убиваешь, я хороню. Поэтому я пойду один. А ты свою работу уже выполнил. Хотя мне это вовсе не нравится. Пёс слушал, понуро опустив голову. Я взял лопату и, прихватив мешок с телом енота, отправился в лес. Выбрал углубление в земле, там раньше росла осина, но потом её свалило ветром, а под корнями осталась яма, как раз подходящая для такого случая. Почва была мягкая и я, без труда углубив яму, положил в неё мешок и засыпал землёй и камнями. Мысленно я попросил у мангута прощения, хотя он и сам виноват в случившемся, мне всё равно было неприятно – енот был здесь более к месту, чем мы.
Вернувшись в лагерь, я отвязал Барона. В ответ пёс радостно махал хвостом. Над сопками показалось солнце, и его луч коснулся моего лица. Прикосновение было тёплым и приятным. Потом луч зацепился за крышу кухни и стал карабкаться вверх, и иней под ним исчезал, превращаясь в лёгкие завитки пара. Я зажёг огонь и, поставив на плиту чайник, достал из сумки полотенце и зубную щётку. Умывание в реке бодрило, и холодная вода приятно обжигала кожу, а там, куда попадали солнечные лучи, вода перестала испаряться, редкие завитки пара ещё оставались ниже по течению за перекатом, но вскоре солнце добралось и туда и завитки исчезли. Начинался новый день. Неприятное чувство от ночного происшествия рассеялось и, пребывая в прекрасном настроении, я занялся приготовлением завтрака.
Глазунья или как поэтично называют её португальцы ovos estrelados, что буквально означает «звёздные яйца» обжигала губы. Вкус нежного белка с тонким хрустящим краешком смешивался со сладковатой остротой зелёного лука, а розовый мясистый помидор посыпанный солью прекрасно дополнял этот аппетитный симбиоз новыми оттенками. Споро орудуя ножом, я отрезал с краёв аккуратные кусочки, постепенно подбираясь к центру сковороды, где меня ожидало созвездие из четырёх ярко-желтых желтков. Я надавил на один из них вилкой и тщательно собрал кусочком ржаного хлеба растекшуюся по сковороде вязкую жидкость. Это была гармония, и крепкий кофе, последовавший после завтрака, прекрасно её дополнил. По мосту прогрохотала вахтовка, водитель высунулся в окно и помахал мне рукой, я ответил ему тем же, и мир вокруг казался прекрасным.

Посидев некоторое время на солнышке, я собрал грязную посуду, вымыл её в реке и отнёс сушиться в кухню, убрав туда же стол со стулом. Потом переоделся, добавил к вчерашней экипировке кан под рыбу, закинул за спину небольшой рюкзак, закрыл машину и, подхватив лёгкое карбоновое удилище, поднялся от реки на дорогу. Барону я приказал оставаться в лагере. Он появился через пару минут после того как я скрылся за поворотом, и мне пришлось остановиться. Пёс обежал вокруг, сел у моей левой ноги, поднял голову и подобострастно уставился в глаза.
– Значит, так ты меня слушаешься, – строго сказал я ему. – Мы ещё не так далеки от лагеря и запросто сможем вернуться, чтобы крепко привязать непослушную псину.
Барон не шелохнулся и не опустил голову, а продолжал смотреть не мигая.
– Ты словно бравый солдат на строевом смотре, – усмехнувшись, сказал я. – Ладно, пошли со мной. Честно говоря, не очень я и рассчитывал на твоё послушание в этом вопросе.
Я продолжил путь. Барон семенил рядом, время от времени заглядывая мне в глаза и выражая всем своим видом покорность и преданность. Проехавшая по луже вахтовка, оставила мокрый рифлёный след, и теперь мы шли по нему. Идти по лесной дороге было хорошо. Летом это был просто лес, окрашенный в различные оттенки зелёного. Но осень придала ему неповторимую индивидуальность. Теперь деревья и кусты, гордо стоявшие в неподражаемой золотисто-багряной красе, вызывали восторг и восхищение. Свежий бодрящий воздух приятно пах сухими травами. Ветра не было, и я подумал, что опадающий лист не должен помешать мне рыбачить. Изредка пролетали стрекозы, а там где солнечные лучи попадали на дорогу, резво прыгали кузнечики, коричневые с зелёными лапками. В тени же кузнечики сидели как замороженные, не замечая нашего присутствия, и там где проехала машина, лежали их раздавленные тела.
Некоторое время спустя мы свернули с дороги и, спугнув пару пёстрых соек, двинулись по едва заметной тропинке ведущей через старую лесосеку. Когда-то здесь тоже был лес, способный восхищать. Теперь же сухая земля, густо поросшая бурьяном, гниющие брёвна и чёрные головёшки пней вызывали лишь сожаление. На мокрой грязи виднелся отчётливый след кабана. Я взглянул на Барона, тот был невозмутим. Это хорошо. Я бы не смог напугать кабана болонской удочкой. Лесосека закончилась, и тропинка вывела к старому полуразрушенному мосту из брёвен и камней, выше которого две речушки, сливаясь в единый грохочущий поток, ныряли под камни моста, чтобы тут же вырваться на свободу с другой его стороны. Ниже река прижималась к скале, и там под нависшими над водой камнями покрытыми тёмным влажным мхом и было то, что мне нужно. Там была глубокая яма.

Дмитрий возможно сразу все выложить?
Вчитываешься,очень интересно...но присутствие в том месте постоянно обрывается(((

Да, теперь, когда рассказ дописан полностью это возможно.

Противоположный от скалы берег густо зарос тальником, и мне пришлось войти в воду сразу за мостом. Течение здесь было сильным, а дно сплошь усыпано большими острыми камнями, я осторожно ступал между ними, опасаясь упасть. Зайдя в воду по пояс, я остановился. Дальше течение ещё больше усиливалось, и рисковать было глупо. Я пошевелил правой ногой, и мощная струя воды выхватила из-под неё крупный камень, а ботинок тут же провалился в вымытую ямку, затем я повторил тоже движение левой ногой и почувствовал, что стою в воде более устойчиво.
Я отпустил снасть по течению и теперь внимательно следил за леской легко соскальзывающей с катушки. Важно было не давать ей слабину. Если я правильно выставил глубину и подобрал подходящую приманку, рыба обязательно клюнет. Никуда она не денется. Главное не давать слабину леске и всё будет отлично.
Поплавок не спеша плыл вдоль скалы, где под толщей воды скрывалась яма. Я подумал, что в глубину она должна быть не меньше двух метров, а может и все три, и в длину метров десять. И быть такого не может, чтобы в такой отличной яме не водилось рыбы. Ни за что не поверю.
Миновав скалу, поплавок чуть вздрогнул и задержался на месте, потом опять вздрогнул и я стал плавно сматывать леску. Яма закончилась, и теперь на мелководье грузило цеплялось за камни. Порывшись в коробочке, я достал поводок с малиновой «мушкой», Фомич с Пашей говорили, что на неё обязательно будет ловиться. Настало время это проверить. Я быстро сменил приманку и бросил снасть в воду. Клюнуло сразу. Едва приблизившись к скале, поплавок резко нырнул, я подсёк и тут же почувствовал, как бьётся заглотившая крючок рыба. По поклёвке и небольшому весу, который впрочем, компенсировался весьма активным сопротивлением, сразу стало понятно, что это хариус. Вытягивать снасть приходилось против течения, и рыба легко могла сорваться, поэтому я старался делать это как можно аккуратней. Сняв хариуса с крючка, я бросил его на берег туда, где, положив голову на лапы, лежал, внимательно наблюдавший за моими действиями Барон. Пёс вскочил и ловко поймал рыбу зубами, но получив по носу мокрым хвостом, тут же разжал челюсти и выронил добычу. Склонившись, он с интересом смотрел, как подпрыгивающий на камнях хариус из последних сил пытается добраться до воды. Когда до реки оставались считанные сантиметры, Барон прижал рыбу лапой и откусил ей голову, а затем не спеша доел остальное. Облизав забрызганный кровью нос пес, широко зевнул, и снова лёг, уставившись на меня. «По возвращении нужно будет потравить ему глистов. После сырой рыбы, пусть даже из горной реки, обязательно нужно», – подумал я.

Теперь, когда я подобрал подходящую приманку, ловить стало просто. Яма была большая, хариуса в ней было много и, похоже, его нисколько не смущало, что соблазнившиеся «мушкой» рыбы уносились куда-то вверх против течения и назад уже не возвращались. Кан на плече быстро потяжелел и, решив, что для еды этого достаточно, я стал отпускать вновь пойманных рыб обратно в реку. Вскоре после этого клёв ухудшился, а затем и совсем прекратился. Наверное, выжившие счастливчики разболтали обо мне своим собратьям, и те разбежались. В надежде, что удастся ещё кого-нибудь поймать, я опять бросил снасть в воду. Поплавок медленно плыл вдоль скалы, рыба не клевала. Уже на выходе из ямы я чуть-чуть притормозил леску пальцем, поплавок на мгновение застыл на месте и внезапно скрылся в воде. Я дёрнул удилище. Есть! Это уже не хариус. Это ленок, карауливший добычу на выходе из ямы. Течение было сильным, и рыба сорвалась, когда я подтянул её к себе и попытался достать из воды. Меня это не расстроило, ленок был мелкий, и я бы всё равно его отпустил. Но теперь уходить с ямы я не собирался. Там наверняка есть и другие ленки, может и покрупнее.

Ленки действительно были – три штуки, два небольших, которых я сразу выпустил, и один около полуметра в длину. Бороться с ним было здорово. Ленок сделал «свечку», потом ещё одну и стал с силой рваться на свободу, пытаясь освободиться от крючка, засевшего в губе. И каждый рывок наполнял моё сознание триумфом победы, готовым в любой миг смениться на горечь поражения и эта неопределённость трепетала внутри меня, а сердце сжималось от восторга, когда рыбе не удавалось вырваться. Я вёл ленка сквозь самую стремнину, и в тот момент казалось, что в нем не меньше двух килограмм веса. Не решаясь взять его прямо в воде на течении, я стал медленно отступать к берегу. Краем глаза я видел, как засуетился внимательно следивший за поединком Барон. Уже возле берега ленок сделал ещё одно отчаянное усилие освободиться и перевернулся на спину, показав белое брюхо. Я осторожно вывел его на галечник и отцепил от губы крючок, который едва держался, и если бы рыба оставалась в воде ещё хотя бы минуту, то она бы обязательно сошла сама. Обессиливший ленок часто хватал ртом воздух, обжигая жабры. Когда исход нашей борьбы ещё не был ясен, я решил, что в случае удачи съем эту рыбу, но теперь передумал – убивать её не было никакой необходимости, а сила и упорство с которыми она рвалась на свободу, вызывали во мне уважение, и есть ленка мне больше не хотелось. Я смочил руки, и осторожно взяв рыбу, отнёс её в воду, где держа за хвост, медленно водил головой против течения до тех пор, пока вода не заполнила жабры, и ленок не попытался вырваться. Тогда я разжал пальцы, и рыба уплыла, мелькнув растаявшей в воде тенью. Барон, внимательно следивший за тем, как я отпускал пойманного ленка, подошёл и лизнул меня в руку.
– Не будем убивать без необходимости, – зачем-то сказал я ему и полез в карман за сигаретами.