>>>Наш магазин на Океанском проспекте<<<   
Страница 8 из 8 < 1 2 3 4 5 6 7 8
Опции темы
Оценить
#757675 - 22/11/12 08:19 AM Re: Барон [Re: Алгень]
@@Владимир@@ Оффлайн


Зарегистрирован: 09/08/12
Сообщения: 83
Откуда: г.Артем
Спасибо большое, от души...
_________________________
С Уважением, Владимир. +79143396250

Вверх
#757676 - 22/11/12 10:22 AM Re: Барон [Re: Старый]
Vlad&K Оффлайн


Зарегистрирован: 21/11/08
Сообщения: 1845
Откуда: Владивосток
В ответ на:

вчера ,у меня свалила моя Куна погулять и пропала ,-искал всю ночь и утро и в обед все же нашел ,по следам ,хотя три раза там был и что самое хреновое она нашла корейцев ,которые не сразу едят,а дают время хозяевам найти своих питомцев. Описывать что пережил за это короткое время, не буду. Спасибо ,хорошо написано.



Олег, я не понял, почему "самое хреновое"? Лучше было бы, что бы сразу съели?
_________________________
Ловится рыба – не ловится, а душа на рыбалку просится.

Вверх
#757677 - 23/11/12 03:56 AM Re: Барон [Re: Алгень]
Просто щукарь . Оффлайн


Зарегистрирован: 24/04/10
Сообщения: 8355
Да простит меня автор...
В ответ на:

Часть первая




– Нет, – сказала она и сердито наморщила носик.
– Да, – ответил я и улыбнулся.
– Я – против.
– Я знаю.
– Ты эгоист. Ты чёртов эгоист.
– Наверно. Но я поеду. Всё равно поеду. Я с ума тут сойду.
– А если это случится опять? Что ты будешь делать?
– Не случится. Я буду осторожен. Очень осторожен. И потом, я возьму лекарства.
– Хочешь, я помогу тебе собраться?
– Конечно. Ты молодец. Ты самая лучшая!
– Да ну тебя.
– И ещё…возьми с собой Барона.
– Но….
– Ты не хочешь?
– Конечно, хочу. Знаешь же, что хочу. Но раньше ты была против, когда я пытался взять его с собой.
– А теперь – за. Возьми. Так мне будет спокойней.
Из города мы выехали рано утром, когда ещё было темно. Мне нравилось ехать по пустынным улицам. В мерцании оранжевых фонарей улицы были не так уродливы как при солнечном свете. В них даже была какая-то завораживающая притягательность. Это потом, когда наступит рассвет, исчезнет ночная иллюзия, город вновь станет самим собой – грязным, облезлым, фальшивым в каждом движении, в каждом звуке.
Когда-то я любил город, мне казалось, что тот полон тайн, соблазнов и манящих возможностей. Когда-то давно. Не теперь. Теперь было по-другому. Тайны в действительности оказались дешёвыми фокусами, соблазнами я пресытился, а возможностями воспользовался. Теперь город был местом, где я жил, спал и добывал пищу. И это у меня неплохо получалось. Город был хорошим учителем. Он учил многому. Молчать, когда надо, и говорить то, что можно; быть принципиальным, если это ничем не грозит; немножко врать, чуть-чуть лукавить и непременно вдохновенно и восторженно лицемерить. Под оглушительные овации город любую скотину превращал в важную сиятельную персону. Он был почти всесилен. И когда-то я любил город. Когда-то давно. Не теперь.
Теперь я знал ему цену и стремился туда, куда город ещё не успел дотянуться. Но когда-нибудь обязательно дотянется. Я в этом не сомневался. И с тоскливой обречённостью думал об этом каждый раз, возвращаясь обратно. А возвращаться обратно приходилось всегда. Так живущее в неволе животное стремится к свободе и, вырвавшись, жадно глотает её опьяняющий аромат, но на воле оно беспомощно, а потому уныло плетётся обратно в свою давно привычную клетку, хмуро жуёт сытный ужин и мечтает о новом побеге из зоосада.
За окнами машины мелькали рекламные щиты – гордость и украшение городских улиц. Голова головы, висящая на одном из них, приторно улыбалась, довольная собой. Я отвернулся, сплюнул и посильнее нажал на педаль акселератора.
Следуя вековым традициям, как бы строители как бы дорог до основания разрушили то, что было создано прежде и асфальта теперь не было вовсе. Мне пришлось сбросить скорость, а лежавший на заднем сидении крупный лохматый пёс тревожно завозился и сполз на пол.
– Что, Барон, укачало? Потерпи немного. Я поеду тише, а ты потерпи, – сказал я и, обернувшись, ласково потрепал собаку. В ответ пёс поднял голову и ткнулся в мою ладонь носом. Нос был сухим и тёплым.
– Потерпи, друг. Потерпи.
Я поехал тише, но машину всё равно подбрасывало на ухабах, каждый раз причиняя новые страдания притихшему на полу животному.
Барон появился в нашей семье давно. После того как мы переехали из тесной квартиры с осточертевшими соседями в просторный собственный дом. На следующий после переезда день вместе с женой мы отправились на местный рынок, где купили двух крупных щенков. Сейчас я уже не могу вспомнить, почему мы купили именно двух. Кажется, жена хотела суку, а я кобеля. Но может и наоборот. Как бы там ни было, собак стало две.
Кобель, продававшийся под видом кавказской овчарки, на поверку оказался помесью. Прежний хозяин, стараясь скрыть этот факт, только зря обрезал собаке уши. По мере взросления в ней всё чётче проявлялись другие черты. Кобель выглядел весьма симпатичным, имел умный взгляд и выгодно отличался от суки послушанием. Жена предложила назвать его Бароном. Кличка мне понравилась и я согласился. Сука, породы «московская сторожевая», гонору была чрезмерного и требовала к своей персоне повышенного внимания. В этом ей зачастую отказывалось, и со временем собака стала более покладистой. Звать капризную «москвичку» стали Белла.
На дороге наконец-то появились признаки асфальта, и можно было прибавить скорости. По мере удаления от города настроение моё улучшалось. В столь ранний час трасса была пустынна, и я мчался по ней, наслаждаясь одиночеством. Светало. Солнце ещё скрытое за сопками, окрасило редкие облака в мягкий розовый цвет. Зарождающийся осенний день обещал быть ясным и тёплым. Недолюбливая летний зной, к осени я питаю особые чувства, а скоротечность этой поры только усиливает их. Я отношусь к осенним дням подобно тому, как относится бредущий в песках путник к имеющейся у него фляге с водой. Зная, что сосуд скоро опустеет, тот пьёт воду бережно, маленькими глотками, смакуя каждую драгоценную каплю.
По пути я несколько раз останавливался в деревнях, там торговали всем вперемешку, салом и мёдом, овощами и дикоросами. Я купил немного картошки, лука, и десяток свежих яиц. Яйца были ещё тёплые. Не удержавшись, я выбрал из них самое крупное, проковырял кончиком ножа скорлупу и с удовольствием высосал содержимое. Жаль, что пришлось делать это без соли, никак не мог вспомнить, где она лежит. Жаль. С солью было бы вкуснее.
Тихая старушка похожая на учительницу стояла поодаль от прочих торговцев. Я купил у неё опят. Опята приятно пахли лесной сыростью. Старушка клялась, что ложных среди них нет. В случае обмана я пообещал являться ей в кошмарах и старушка обиделась. В качестве извинений я заплатил ей за крупную оранжевую тыкву. Тыква была мне ни к чему, но стоила она сущий пустяк, и мне захотелось порадовать старушку.
Про Барона я тоже не забыл, купив для него у толстой тётки с красным лицом торговавшей мясом телячий хвост. Хвост я решил дать ему позже, когда приедем на место. Это наверняка доставит ему удовольствие.
А пока Барону было тяжело. Он, конечно, не раз ездил в машине, но так далеко впервые. И теперь, видя какие муки причиняет ему дорога, я начинал сожалеть, что взял его с собой. Желая хоть немного помочь собаке, я открыл окно и снизил скорость. Мы ехали вдоль пашни. Барон, почти наполовину высунувшись из окна, внимательно следил за юркими сороками, прыгающими по засохшим комьям земли. Вдруг сороки собрались в большую стаю и стремительно с криками унеслись прочь. Пашня кончилась, за ней потянулись поросшие ярко зелёной отавой покосы с редкими ещё неубранными валками. Покосы были небольшими и вскоре сменились густой дубравой. Листья на деревьях уже пожелтели и теперь в ярких лучах осеннего солнца отливали золотом.
Решив дать уставшей от поездки собаке небольшую передышку, а заодно и перекусить, я съехал с дороги и остановил машину. Барон высунул голову в открытую дверцу, принюхался и нерешительно спрыгнул на землю. Постояв некоторое время, он направился к старому дубу с шершавой потрескавшейся корой и задрал лапу. Обойдя, таким образом, ещё с десяток деревьев и проделав возле каждого подобный ритуал, пёс окончательно пришёл в себя. Вскоре он радостно прыгал вокруг, засовывал нос в опавшую листву и с рычанием подбрасывал её вверх. Его настроение передалось и мне. Схватив охапку приятно пахнущих лесной сыростью листьев, я бросил их в Барона. Пёс пригнулся, резко отклонился вправо и, оттолкнувшись от земли мощными лапами, прыгнул мне на грудь, пытаясь лизнуть в лицо. Я едва успел отскочить и собака, потеряв равновесие, скатилась с пригорка, испугав юркнувшего в кусты бурундука. Я отряхнул с себя листья и в шутку погрозил Барону. Тот, понимая, что злюсь я не по-настоящему, всё равно чувствовал, что заигрался. Виновато виляя хвостом, он жался к моим ногам, стараясь лизнуть только что грозивший ему кулак.
– Мне теперь нельзя играть в такие игры. Никак нельзя. Теперь я должен быть осторожен. Я ведь обещал. Межпозвонковая грыжа это тебе не шутка. Это скверно. Очень скверно. А если грыж целых три, то дело совсем дрянь.
Барон сидел, не шелохнувшись, и внимательно слушал. Не знаю, что он там понял, но прыгать мне на грудь больше не пытался.
– Нравится тебе здесь? – спросил я собаку, ласково потрепав её по холке. – Вижу, что нравится. Это и есть воля, брат. Ни цепей, ни конуры, ни заборов. Вернешься домой, расскажешь об этом своей подружке. Может тогда она станет с тобой поласковее.
Пёс лёг у моих ног и прикрыл лапой морду.
– Ну, не смущайся. Я совсем не насмехаюсь над тобой. По-моему, нет ничего зазорного в том, что ты её так любишь. Жаль только, что она стерва. Очень большая стерва.
Барон, будучи по своей природе существом суровым и жестким, а с теми, кого он держал за врагов даже беспощадно жестоким, имел одну не проходящую с годами слабость. Этой слабостью была Белла. Не знаю, можно ли назвать его отношение к ней любовью, но чтобы не слышать истошного визга всезнаек об очеловечивании собаки, лучше объяснить это просто привязанностью. Самое обидное, что его чувства к этой капризной суке были абсолютно безответны. Белла относилась к своему воздыхателю с заносчивой презрительностью, не только отвергая все его незатейливые ухаживания, но и постоянно норовя удрать к любому соседскому кобелю. Я недолюбливал её за это, по-мужски переживал за Барона, но в их сложные отношения не вмешивался, понимая, что здесь моя власть над ними бессильна.
Я достал из машины алюминиевую миску и наполнил её водой из бутыли. Кормить собаку я не стал. В дороге ей лучше не есть. Сам же поел холодного мяса с хлебом и высосал ещё одно яйцо. Теперь уже с солью. Так было вкуснее, гораздо вкуснее. И запил всё горячим чаем из термоса.
– Ну, ладно. Пора двигаться дальше, – сказал я, видя, что пёс уже достаточно отдохнул, и можно продолжить поездку.
Солнце поднялось высоко. День был в разгаре. Я не спеша вёл машину по почти пустынной дороге и любовался видами, раскинувшимися по обе её стороны.
Осень лучший художник из тех, кого я знаю. Нет, конечно, были и есть великие мастера. Вот, например, место, где мы только что останавливались, очень схоже с «Дубовой рощей» Левитана. А эта уходящая через лес дорога точь-в-точь как на одной из картин Моне. Про Шишкина и говорить, пожалуй, не стоит – отражения его работ вообще повсюду. А есть ещё великий Куинджи, постигнувший тайны света, и Айвазовский, и Саврасов. Но всё же до осени им всем далеко, непреодолимо далеко. Чего только стоит этот ковыль, при малейшем дуновении разбегающийся серебряными волнами по золотисто-багровому морю осенней травы. Или стройные осины, бросающие со своих крон пригоршни листьев. Ветерок подхватывает их, и листья превращаются в стайки золотых птиц. А медно-ржавые склоны сопок с гигантскими бородавками каменных осыпей. А глубокое вылинявшее за лето небо с взбитыми перинами облаков. А ветер – то ласковый как котёнок, то неудержимо свирепый как поднятый до срока медведь. А солнце, а реки, а птицы, звери, рыбы. Разве может человек создать подобное? Никогда. Так какого чёрта он всё уничтожает, какого чёрта?
Временами мне казалось, что ответ я знаю, временами – что нет. «Как бы там ни было, – размышлял я, – одиночество хорошо тем, что можно задавать себе любые вопросы и не бояться давать на них любые ответы. Или не давать вовсе».
Мою задумчивость рассеял предупреждающий сигнал навигатора. Пора было сворачивать с основной дороги. Теперь мы ехали по узкой лесовозной грунтовке, окраина которой густо поросла ольхой, молодой ольхой, ещё без шишечек. Вскоре показалась речка. Небольшая горная речка. Метров двадцать пять в ширину, не больше. И дорога потянулась вдоль неё. Спустя полчаса машина подъехала к открытому шлагбауму, за которым виднелись неказистые постройки.

Проехав под шлагбаум, я остановился у сторожки и посигналил. Никого. Только некрупная рыжая сука рвалась с цепи, и остервенело лаяла. Я покосился на Барона. Тот внимательно смотрел в приоткрытое окно на бурлящую речку, а на бесящуюся от злости собаку не обращал, казалось никакого внимания. «Молодец. Так ты и должен себя вести», – с гордостью подумал я.
Я почти собрался уезжать, как вдруг из кустов возле реки внезапно «вынырнул» человек – немолодой уже мужчина, в выгоревшей светло-жёлтой энцефалитке и чёрных забродных сапогах. Мужчина был обладателем крупной яйцеобразной головы, покрытой коротко стриженными седыми волосами. Центр головы украшал большой мясистый нос того самого цвета, что свидетельствует о близком знакомстве человека с Бахусом. Всё вместе, – яйцеобразная покрытая белым пухом голова и лиловый нос напоминающий сливу, – делали мужчину сильно походящим на кактус.
«Как же он называется? – подумал я. – Чёрт, никак не могу вспомнить. Что-то связанное с мускулами».
Мужчина – здешний сторож, а значит полноправный хозяин этих мест, не спеша подошёл к машине. Барон напрягся и предупреждающе зарычал. Я открыл дверцу.
– Здравствуй, Фомич.
– Здравствуй, – ответил тот и пожал протянутую мной руку.
– Твой? – спросил он, кивнув в сторону Барона.
– Мой.
Увидев, что мы обменялись рукопожатиями, Барон опять переключил своё внимание на реку с таким видом как будто это самое важное занятие на свете. «Молодец. Так ты и должен себя вести», – опять подумал я.
– Хорош, – похвалил пса Фомич. – А Люська целый день брешет. Дура.
Некрупная рыжая сука по-прежнему рвалась с цепи, но теперь лаяла сипло.
– Порыбачить приехал? – спросил Фомич.
– Порыбачить. Пустишь?
– Пущу, – ответил мужчина и хитро прищурился. – А лицензия у тебя есть?
– Мы городские без лицензии даже до ветру не ходим, – усмехнувшись, ответил я и полез в машину.
Я достал фляжку, пару пластиковых стаканчиков и оставшееся после обеда мясо. Разлил содержимое фляжки по стаканам. Мы чокнулись и выпили.
– Ну как лицензия? – спросил я.
– В порядке, – сморщившись, ответил Фомич и обтёр губы рукавом. – Коньяк?
– Виски.
– Ну да…, – рассеянно пробормотал он.
Похоже, раньше про виски ему слышать не доводилось.
– Как с рыбалкой? – спросил я.
– Дожди на прошлой неделе сильные были, – ответил Фомич и почесал свою кактусообразную голову. – Теперь лучше. Почти хорошо. Вода уже спала и река светлеет.
– А по мне – так прозрачность не очень.
– Здесь, да. Но ты ведь поднимешься выше. Там чище. Даже здесь уже можно поймать на обед. Я с утра шесть штук на червя взял. А там где ты будешь, обязательно поймаешь.
– Фомич, а у меня для тебя подарок, – сказал я и полез в машину. Нашёл свой рюкзак со снастями, достал из него небольшой свёрток и протянул его сторожу. Потом заметил лежавшую на сиденье тыкву, ту самую, что купил у старушки, и тоже отдал ему.
– Вот смотри. Леска и крючки, как ты заказывал.
Фомич развернул свёрток, достал коробочку с леской и с интересом покрутил её в руках.
– Японская? – спросил он, заметив иероглифы на упаковке.
– Самая что ни на есть.
– И крючки?
– И крючки японские.
– Дорогие, наверное?
– Не дороже денег.
– А тыква зачем?
– Кашу сваришь. Из неё каша самый деликатес.
– Ну, спасибо, – с чувством сказал Фомич. Было видно, что ему приятно получить крючки и леску, про тыкву уверенности у меня не было. Чтоб усилить произведённое впечатление я вылил в его стакан остатки виски, капнув немного и себе. Мы опять выпили и доели мясо.
– Фомич, глянь мои «мушки», – сказал я, доставая флайбокс. – На какие сейчас ловится?
– Вот эту попробуй. И эту морковную, – говорил Фомич, указывая на лежащие в пластиковой коробочке приманки. – На малиновую должно ловиться. Обязательно должно.
– Слушай, а знаешь что, – жестикулируя руками, продолжил Фомич. Кажется, виски его основательно проняло. – Ты сейчас вверх поедешь. Оттуда скоро машина пойти должна. Не разминешься. «КАМАЗ» - лесовоз. Водитель там – Пашка, свояк мой. Ты у него спроси. Обязательно спроси. Он в этой «химии» разбирается. А я на червя ловлю. Я ваши хитрые штучки не знаю.
Собрав посуду, я стал прощаться.
– Ух какой молодец, – сказал Фомич и потянулся к Барону. – Поглажу?
Я напрягся. Он уже изрядно захмелел, а Барон этого не любил. Но всё прошло мирно – пёс позволил к себе прикоснуться, чуть выждал и убрал голову. «Молодец. Так ты и должен себя вести», – в который уже раз подумал я.
– Ты там повнимательнее. Говорят кошка где-то поблизости бродит. Надо быть осторожным, – крикнул мне вслед Фомич.
Но шум мотора заглушил нетвёрдый голос и я не обратил внимания на его предупреждение.
Отъезжая я вспомнил название кактуса – того самого; кактуса покрытого маленькими белыми иголками и цветущего большим красным цветком, «Айлостера Мускула». Красивое название и, по-моему, весьма подходящее для головы Фомича.
Сначала дорога всё время шла под сопками вдоль реки. Потом река сбежала куда-то вправо, а дорога так и петляла под сопками. Вскоре навстречу показался лесовоз.
Паша оказался человеком неразговорчивым и угрюмым. Беседовать с ним было сложно. Но кое-что я всё-таки разузнал: хариус есть и нередко попадаются хорошие «синяки»; крупный ленок последние дни не встречался, возможно, уже скатился, а мелкого много; малиновая «муха» должна быть ловчей.
– Ты где встать собираешься? – напоследок спросил меня Паша.
– Возле моста – где брод.
– Хорошо. Там лучше всего. Послезавтра воскресенье – мы не работаем. Будешь здесь совсем один. Если только кто из местных приедет. Но это вряд ли.
Мы попрощались и разъехались в разные стороны.
Место для лагеря я выбрал там, где и собирался – чуть ниже моста. Узнав, что крупный ленок, скорее всего, скатился, на трофейных рыб я не очень рассчитывал. Но это, пожалуй, и не главное. Главное, что впереди четыре дня. Четыре дня, которые я хочу прожить так, как мне нравится. Ради этого я и сбежал из города. Из-за этого я спорил с женой. С моей милой заботливой всегда знающей, что мне следует делать женой. Возможно, она права. Нет, она, безусловно, права. Курс реабилитации ещё не закончен и неразумно было ехать так далеко одному. Женщины всегда знают, как правильно должны поступать мужчины. Беда в том, что мужчины зачастую имеют на этот счёт собственное мнение.
Барон, поев сухого корма и вдоволь напившись из реки, отправился исследовать окрестности. А я в свою очередь занялся обустройством лагеря.
Сперва достал из машины вещи и разложил их на камнях, получилась внушительных размеров куча. Я вытащил из неё чехол с походной кухней. Кухня мне очень нравилась, и я не раз порадовался её приобретению. К раскладывающемуся алюминиевому каркасу с помощью ленты Велькро крепились стенки и крыша из полиэстеровой ткани. Одну из ножек каркаса заело, и я больно ободрал кожу, пытаясь её выдвинуть. Из машины я принёс топорик и свёрток со стальными колышками. Поочерёдно обухом топора я загонял колышки глубоко в землю и крепил на них штормовые оттяжки. Теперь мне был не страшен даже очень сильный ветер. И хотя прогноз на ближайшие дни был благоприятным, страховка никогда не бывает излишней.
Внутрь кухни я занёс коробку с продуктами и большую пластиковую бутыль. По дороге я наполнил её чистой водой из горного ключа. Бросив в углу подстилку для собаки, я разложил складной стол и стул; на стол поставил газовую печку и подсоединил к ней сменный баллончик. Потом скатал стенки кухни, оставив только москитную сетку, и закрепил их на каркасе с помощью резинок.
Покончив с этим, я залез в машину – сложил задние сиденья, постелил поверх них ватный матрац, накрыл его покрывалом и достал из сумки подушку и одеяло. Постель получилась отличная, не меньше двух метров в длину и широкая даже для двоих. Я редко использовал палатку, предпочитая спать в машине, которая всегда служила мне комфортным, защищающим от любой непогоды убежищем.
– Вот теперь наш дом готов, – сказал я подошедшему Барону. – Только твой и мой. И больше ничей. И сюда никто не придёт. Нам здесь никто не нужен. Мы будем слушать, как река шумит на перекате, будем удить рыбу и готовить её на костре, будем пить виски и разговаривать, а ночью будем смотреть на звёзды. Хотя, конечно, нет. Это я буду удить рыбу, готовить её на костре, пить виски и разговаривать с тобой. Я это умею. А ты будешь слушать. Это умеешь ты. Зато на звёзды мы сможем смотреть вместе. И в целом мире нет ничего лучше, чем вместе смотреть на звёзды.
Я достал из сумки-холодильника телячий хвост и отдал Барону. Последовавшее за этим громкое урчание свидетельствовало о том, что в ближайшее время они с хвостом будут неразлучны.

Обустраивая лагерь, я старался даже не смотреть в сторону реки. Больше всего на свете мне хотелось оказаться там – на перекате, опустить в воду лёгкую снасть, течение подхватит её и понесёт вниз как раз к тем торчащим из воды корчам, а там…. «А там может и нет никого, – поддразнивая, сказал я себе. – Может кроме глухого зацепа тебя там ничего и не ждёт». «А если и так, – подал голос, сидевший во мне оптимист. – Если и так, то такой пустяк не испортит мне настроения. Никак не испортит». «Похвальный настрой, – продолжал я подтрунивать над собой. – Но уже вечереет. А ужина у тебя нет. Хотя, конечно, всегда можно отобрать у Барона телячий хвост и пойти проверить удачу возле тех манящих корчей». Оптимист согласился, что Барону хвост доставит больше удовольствия, а потому теперь, когда кухня и постель были готовы, нужно подумать об ужине.
Я достал купленные у старушки опята, тщательно промыл их от налипших листьев, срезал ножом грязные кончики ножек, сложил грибы в кастрюльку с водой и поставил на огонь. Когда вода закипела, я добавил в неё соли и пару горошин ямайского перца.
Осенние опята смело можно назвать моими любимыми грибами. И на это есть веские причины. Первая – их очень легко мыть. Простота осуществления этого действия с опятами, зачастую невообразимо нудного с другими якобы более благородными грибами, вызывает у меня восторг и даже доставляет некоторое удовольствие. Вторая причина моей кулинарной любви к опятам заключается в том, что пока они варятся можно с пользой заняться каким-нибудь делом. К примеру, под тихое бульканье моей кастрюльки я успел почистить десяток крупных картофелин, нарезать их соломкой, переложить в глубокую чашку и залить холодной водой. И третья, самая главная причина – с опятами можно сделать то, что я больше всего ценю в грибах. А именно: быстро пожарить до появления румяной корочки.
Пока я размышлял над тем, что за очевидной простотой опят может скрываться их божественная гениальность, грибы сварились. Я откинул их на дуршлаг, дал стечь жидкости и переложил в пластиковый контейнер. Теперь для приготовления ужина – жаренного до золотистой корочки картофеля с луком и опятами, мне потребуется минут тридцать.
Я взглянул на небо. До наступления сумерек оставался ещё час или чуть больше. Основные дела уже сделаны, а соблазнительный вид бегущей у моих ног горной речки вызывал непреодолимое желание порыбачить, настолько сильное и требующее немедленного удовлетворения, что я решился на короткую вылазку.
Собирался я недолго. Достал из чехла лёгкое болонское удилище и раздвинул его на всю длину. Получилось почти четыре метра. К удилищу я присоединил безынерционную катушку, шпуля катушки была плотно заполнена монофильной леской, и добавил простую снасть: небольшой желтый поплавок с короткой красной антеннкой, ниже которого крепилось двухграммовое грузило с пристёгнутым к нему через застёжку поводком. В качестве приманки я выбрал небольшую «мушку» телесного цвета с коричневой головкой, она всегда пользовалась успехом у хариуса и ленка.
Потом я занялся собой, поверх термобелья и поларового костюма надел лёгкие «дышащие» вейдерсы, обул забродные ботинки с войлочной подошвой и прикрыл их верх защитными манжетами. В моём вечернем меню рыбных блюд не значилось, а потому кан для рыбы я оставил на берегу, взял удочку и медленно вошёл в реку.
Прохладная вода крепко обняла меня за ноги. Ощущение было приятным, и я немного постоял, наслаждаясь им. Потом не спеша двинулся вниз. Остановившись на перекате, я ковырнул дно ботинком – течение подхватило мутную струю, мелкие камешки и грязь смешались в ней с организмами, составлявшими рыбий корм. Теперь нужно было чуть-чуть подождать. Если поблизости стоит хариус, то муть, несущаяся вниз по течению, привлечёт его, и рыба наверняка поднимется вверх. Обязательно поднимется. Ну, не сможет она устоять. Это только дело времени.
В ожидании поклёвки я обернулся взглянуть на собаку, пёс был занят всё тем же – терзал телячий хвост. Первый хариус клюнул, когда я смотрел как Барон, зажав хвост лапами, тянул зубами за белёсый хрящик. Рыба сорвалась, едва показавшись из воды. Я опять пошевелил дно ботинком и отпустил снасть по течению. Вскоре почувствовалось лёгкое подёргивание лески. На этот раз я подсёк вовремя и средних размеров хариус отчаянно забился в моей руке. Поспешив выпустить его, я опять бросил снасть по течению. За десять минут я выудил и отпустил ещё трёх таких рыб.
Я продолжал «мутить», но поклёвки прекратились. Пройдя перекат и зацепившись пару раз кончиком удилища за склонившиеся над водой ветви деревьев – удочка была длиннее, чем нужно для такой реки, но другой у меня не было – я опустил снасть в воду. Поплавок быстро пронёсся по течению и, совершив разворот, поплыл по гладкой воде затишка прямо к давно манившим меня корчам, потом вздрогнув, резко нырнул, и удилище в руке дёрнулось, я подсёк и стал сматывать леску. Это был хариус, превосходный хариус, для этих мест, конечно. Отличный от четырёх предыдущих. Фомич рассказывал, что хариус меняет окрас в зависимости от температуры воды. Не знаю, может и так. Но этот точно красавчик. Казалось, что он жил в радуге, столько разноцветных чешуек покрывали его тело. Я положил рыбу на ладонь, пёстрый веерообразный спинной плавник и синий, фиолетовый и зелёный цвета в окрасе делали хариуса похожим на парусник Маака. С некоторым сожалением – жалко было расставаться с такой красотой – я опустил руку, и рыба плавно соскользнула в воду.
Солнце неумолимо приближалось к земле. Оставалось совсем немного до того как пылающий диск разобьётся об округлые вершины сопок забрызгав редкие облака малиновым закатом. Пришло время возвращаться в лагерь.
На берегу я переоделся и повесил сушиться мокрые вейдерсы под потолком кухни, чтобы ночная роса не намочила их ещё сильнее. Потом потрепал развалившегося на своей подстилке Барона и налил себе немного виски, бросив в стакан пару кубиков льда. Лёд я хранил в походной сумке-холодильнике, где он долго не таял.
После прогулки по реке у меня разыгрался аппетит, и я с удовольствием принялся кухарничать. Свежий воздух, голод и капелька виски делают процесс приготовления пищи приятней, чем даже её потребление. Сперва обжарив грибы, я добавил к ним мелко нарезанный лук и его дразнящий аромат на время заполнил всё пространство кухни. Потом настал черёд картофеля. Пока его желтоватые полоски, шипя в раскалённом масле, покрывались золотистой корочкой, я сходил к машине за мешком дров. Многие сочли бы странным, если не глупым, везти в лес дрова. Но я так поступаю всегда, когда в машине бывает достаточно места. Привезённого с собой запаса хватает, как правило, всего на один костёр, но зато в первый вечер мне не приходится бродить по лесу и тратить время на поиски сушняка, а неповторимый аромат по-настоящему сухих берёзовых поленьев приятно волнует мою душу, напоминая о доме.
Помешав жарившуюся на сковороде картошку, я быстро развёл огонь. Имея столь превосходные дрова, с этим бы справился даже ребёнок. Вскрыв вакуумную упаковку, я выложил на решётку для гриля дюжину свиных колбасок и обжарил их над огнём стараясь держать решётку подальше от пламени. Жир в колбасках таял, и шипящие капли падали на поленья, а там, куда они попадали, вскипали огненные язычки. Запахло горелым и, зажав в руке решётку с колбасками, я бросился к кухне, и как оказалось вовремя. Картошка была готова. Добавив грибов с луком, я тщательно всё перемешал и, выложив поверх свиные колбаски, выключил газ.
Я вынес из кухни стол и поставил его возле воды поближе к огню. Солнце уже скрылось за сопками, а длинные языки пламени, отгонявшие сумерки поднимали мне настроение. Поделившись с Бароном свиными колбасками, которые тот не спеша съел, казалось больше из вежливости, чем от голода, я принялся за еду. Выпитое спиртное усилило и без того разыгравшийся аппетит и я с жадностью набросился на соблазнительно пахнувший ужин.
Когда сковорода опустела, я отнёс её в кухню, оставив мытьё посуды на утро. Налил ещё виски не забыв бросить в стакан льда, достал из кармана куртки сигару и вернулся к костру. С обрезанием её кончика пришлось повозиться. Получилось не очень хорошо, но всё же получилось, и оставшаяся часть gorro по-прежнему держала покровный лист. Достав из огня горящую головёшку, я разжёг сигару, медленно вращая её в пальцах. Рот наполнился ароматным дымом, и это ощущение было приятным.
Я подбросил в угасающий костёр оставшиеся поленья, и загудевшее пламя с новой силой взметнулось вверх. Подобравшийся ко мне ближе Барон лёг у левой ноги. Мне было приятно ощущать через штанину тепло его тела. Время от времени я затягивался сигарой и делал небольшой глоток. Виски приятно согревало внутренности и обволакивало сознание. На душе было уютно. Я смотрел на огонь и ни о чём не думал. Не думать ни о чём в городе мне никогда не удавалось.
Было уже далеко за полночь, когда костер, в последний раз выбросив язычок пламени, рассыпался на пылающие угли, на плечи опустилась прохлада, и стало зябко. Я запрокинул голову, ожидая, что глаза привыкнут к темноте.
– Барон, посмотри, – прошептал я, приподняв голову собаки рукой.
Бескрайняя бездна нависла над нами. Бескрайняя бездна, усыпанная миллиардами мерцающих огоньков. Глядя на них, забываешь обо всех бедах и тревогах, и всё что кажется важным в жизни, в этот миг становится бессмысленным и ничтожным. Остаётся только восхищение и чувство сопричастности с этим безграничным неведомым миром. Не знаю, может ли собака различать на небе звёзды, но голову Барон не опускал, хотя смотрел он, скорее всего на меня, но от этого чувство сопричастности не становилось меньше.
– Жаль, что я не знаю их названий, – пробормотал я с сожалением. – Тогда я бы указывал тебе на них, называя по именам. С другой стороны, звёзды ведь тоже не знают имён, придуманных им людьми и звёздам абсолютно наплевать на это. А раз так, то и нам с тобой наплевать.
– Знаешь, когда мы оба умрём, я бы хотел оказаться на какой-нибудь далёкой планете. Чтобы у нас был светлый просторный дом с садом, обязательно с садом. А вокруг него зелёные холмы. А между холмов бежала бы прозрачная как горный хрусталь река. И рыбы в ней было бы больше, чем звёзд на небе. Я бы удил её, а ты носился бы по зелёным холмам и ловил толстых зайцев. А дома нас бы ждали те, кого мы любим. И вечерами мы возвращались бы к ним усталые и гордые каждый со своей добычей, ты – с зайцами, а я – с рыбой. Было бы здорово так умереть.
Я продолжал говорить, а Барон продолжал смотреть: то ли на меня, то ли на звёзды. Я говорил долго, а он продолжал слушать. Я рассказывал ему то, чего не рассказывал никому. И у меня никогда не было лучшего собеседника. И я чувствовал, что до этого мы никогда не были с ним так близки.
Наконец я выговорился и взглянул на часы – четверть третьего. Если я не хочу проспать утренний клёв нужно ложиться спать. Я оставил Барона в кухне на подстилке, а сам забрался в машину. В машине было прохладно и, накрывшись одеялом, я натянул на голову капюшон куртки. Уже проваливаясь в сон, я вспомнил, что забыл занести в кухню стол и стул. Они так и остались стоять на берегу и за ночь намокнут от росы. А ещё на столе осталась потухшая сигара. Можно было бы завтра снова её раскурить, но от влаги она, наверное, испортится. Жаль. Я отдал за неё почти тридцать долларов. «Жаль», – ещё раз подумал я и заснул.
Собачий лай с трудом проникал в студенистое сознание. Просыпаться не хотелось. Хотелось провалиться обратно в вязкий приятный сон, но лай не прекращался и я проснулся. Барон лаял где-то возле кухни. Чертыхаясь, я вылез из машины и холод тут же проник под одежду. Зябко поёжившись, я поплёлся к собаке. Споткнулся в темноте о штормовую оттяжку и чуть не выронил фонарик. Барон перестал лаять, и я пошарил лучом, пытаясь спросонья определить, где он находится. Пёс был возле оставленного на берегу стола. Я посветил: что-то тёмное лежало у его ног, кажется какой-то зверь. Я подошёл ближе. Это был небольшой мангут – енотовидная собака. Я пихнул его ногой. Мёртвый. Мягкое бесформенное тело. Похоже, Барон перебил ему позвоночник. Обычно он так и поступает, а мне приходится украдкой хоронить на пустыре забрёдших в наш двор собак и кошек. И чертовски неприятно, когда они оказываются соседскими.
– Молодец, – сказал я и потрепал собаку по холке. Вид мёртвого енота меня расстроил, но ругать Барона было не за что, хотя он нарушил мой сон и подпортил настроение. Я принёс из кухни чёрный пластиковый пакет для мусора и засунул в него тело. Похоже, енота привлекла сигара забытая мной на столе. Он так и умер с добычей в лапах. Я отнёс пакет подальше от лагеря и бросил в траву. Утром нужно его похоронить. А теперь нужно спать. Я вернулся в машину, забрав с собой Барона. Не то, чтобы я боялся нашествия енотов. Просто с утра мне не хотелось собирать мангута по кусочкам. Барон положил голову мне на ноги и вздохнул. Его влажная от росы шерсть неприятно пахла, но скоро я привык к специфическому запаху и мы оба заснули.
Часть вторая

Утро было холодным и мрачным, термометр показывал плюс два. Над рекой в синеватом сумраке поднимался пар. На машине лежал иней, он был и на покатой крыше кухни, и на свернувшихся от холода лопухах росших у самой воды, иней был повсюду. Я надел тёплую куртку и брюки, достал из машины лопату, кусок верёвки и позвал Барона. Один конец верёвки я привязал за ошейник, а другой несколько раз обмотал вокруг дерева росшего возле машины и крепко затянул узел.
– Ты останешься здесь, – строго сказал я Барону. – Знаешь ведь как у нас заведено: ты убиваешь, я хороню. Поэтому я пойду один. А ты свою работу уже выполнил. Хотя мне это вовсе не нравится. Пёс слушал, понуро опустив голову. Я взял лопату и, прихватив мешок с телом енота, отправился в лес. Выбрал углубление в земле, там раньше росла осина, но потом её свалило ветром, а под корнями осталась яма, как раз подходящая для такого случая. Почва была мягкая и я, без труда углубив яму, положил в неё мешок и засыпал землёй и камнями. Мысленно я попросил у мангута прощения, хотя он и сам виноват в случившемся, мне всё равно было неприятно – енот был здесь более к месту, чем мы.
Вернувшись в лагерь, я отвязал Барона. В ответ пёс радостно махал хвостом. Над сопками показалось солнце, и его луч коснулся моего лица. Прикосновение было тёплым и приятным. Потом луч зацепился за крышу кухни и стал карабкаться вверх, и иней под ним исчезал, превращаясь в лёгкие завитки пара. Я зажёг огонь и, поставив на плиту чайник, достал из сумки полотенце и зубную щётку. Умывание в реке бодрило, и холодная вода приятно обжигала кожу, а там, куда попадали солнечные лучи, вода перестала испаряться, редкие завитки пара ещё оставались ниже по течению за перекатом, но вскоре солнце добралось и туда и завитки исчезли. Начинался новый день. Неприятное чувство от ночного происшествия рассеялось и, пребывая в прекрасном настроении, я занялся приготовлением завтрака.
Глазунья или как поэтично называют её португальцы ovos estrelados, что буквально означает «звёздные яйца» обжигала губы. Вкус нежного белка с тонким хрустящим краешком смешивался со сладковатой остротой зелёного лука, а розовый мясистый помидор посыпанный солью прекрасно дополнял этот аппетитный симбиоз новыми оттенками. Споро орудуя ножом, я отрезал с краёв аккуратные кусочки, постепенно подбираясь к центру сковороды, где меня ожидало созвездие из четырёх ярко-желтых желтков. Я надавил на один из них вилкой и тщательно собрал кусочком ржаного хлеба растекшуюся по сковороде вязкую жидкость. Это была гармония, и крепкий кофе, последовавший после завтрака, прекрасно её дополнил. По мосту прогрохотала вахтовка, водитель высунулся в окно и помахал мне рукой, я ответил ему тем же, и мир вокруг казался прекрасным.

Посидев некоторое время на солнышке, я собрал грязную посуду, вымыл её в реке и отнёс сушиться в кухню, убрав туда же стол со стулом. Потом переоделся, добавил к вчерашней экипировке кан под рыбу, закинул за спину небольшой рюкзак, закрыл машину и, подхватив лёгкое карбоновое удилище, поднялся от реки на дорогу. Барону я приказал оставаться в лагере. Он появился через пару минут после того как я скрылся за поворотом, и мне пришлось остановиться. Пёс обежал вокруг, сел у моей левой ноги, поднял голову и подобострастно уставился в глаза.
– Значит, так ты меня слушаешься, – строго сказал я ему. – Мы ещё не так далеки от лагеря и запросто сможем вернуться, чтобы крепко привязать непослушную псину.
Барон не шелохнулся и не опустил голову, а продолжал смотреть не мигая.
– Ты словно бравый солдат на строевом смотре, – усмехнувшись, сказал я. – Ладно, пошли со мной. Честно говоря, не очень я и рассчитывал на твоё послушание в этом вопросе.
Я продолжил путь. Барон семенил рядом, время от времени заглядывая мне в глаза и выражая всем своим видом покорность и преданность. Проехавшая по луже вахтовка, оставила мокрый рифлёный след, и теперь мы шли по нему. Идти по лесной дороге было хорошо. Летом это был просто лес, окрашенный в различные оттенки зелёного. Но осень придала ему неповторимую индивидуальность. Теперь деревья и кусты, гордо стоявшие в неподражаемой золотисто-багряной красе, вызывали восторг и восхищение. Свежий бодрящий воздух приятно пах сухими травами. Ветра не было, и я подумал, что опадающий лист не должен помешать мне рыбачить. Изредка пролетали стрекозы, а там где солнечные лучи попадали на дорогу, резво прыгали кузнечики, коричневые с зелёными лапками. В тени же кузнечики сидели как замороженные, не замечая нашего присутствия, и там где проехала машина, лежали их раздавленные тела.
Некоторое время спустя мы свернули с дороги и, спугнув пару пёстрых соек, двинулись по едва заметной тропинке ведущей через старую лесосеку. Когда-то здесь тоже был лес, способный восхищать. Теперь же сухая земля, густо поросшая бурьяном, гниющие брёвна и чёрные головёшки пней вызывали лишь сожаление. На мокрой грязи виднелся отчётливый след кабана. Я взглянул на Барона, тот был невозмутим. Это хорошо. Я бы не смог напугать кабана болонской удочкой. Лесосека закончилась, и тропинка вывела к старому полуразрушенному мосту из брёвен и камней, выше которого две речушки, сливаясь в единый грохочущий поток, ныряли под камни моста, чтобы тут же вырваться на свободу с другой его стороны. Ниже река прижималась к скале, и там под нависшими над водой камнями покрытыми тёмным влажным мхом и было то, что мне нужно. Там была глубокая яма.
Противоположный от скалы берег густо зарос тальником, и мне пришлось войти в воду сразу за мостом. Течение здесь было сильным, а дно сплошь усыпано большими острыми камнями, я осторожно ступал между ними, опасаясь упасть. Зайдя в воду по пояс, я остановился. Дальше течение ещё больше усиливалось, и рисковать было глупо. Я пошевелил правой ногой, и мощная струя воды выхватила из-под неё крупный камень, а ботинок тут же провалился в вымытую ямку, затем я повторил тоже движение левой ногой и почувствовал, что стою в воде более устойчиво.
Я отпустил снасть по течению и теперь внимательно следил за леской легко соскальзывающей с катушки. Важно было не давать ей слабину. Если я правильно выставил глубину и подобрал подходящую приманку, рыба обязательно клюнет. Никуда она не денется. Главное не давать слабину леске и всё будет отлично.
Поплавок не спеша плыл вдоль скалы, где под толщей воды скрывалась яма. Я подумал, что в глубину она должна быть не меньше двух метров, а может и все три, и в длину метров десять. И быть такого не может, чтобы в такой отличной яме не водилось рыбы. Ни за что не поверю.
Миновав скалу, поплавок чуть вздрогнул и задержался на месте, потом опять вздрогнул и я стал плавно сматывать леску. Яма закончилась, и теперь на мелководье грузило цеплялось за камни. Порывшись в коробочке, я достал поводок с малиновой «мушкой», Фомич с Пашей говорили, что на неё обязательно будет ловиться. Настало время это проверить. Я быстро сменил приманку и бросил снасть в воду. Клюнуло сразу. Едва приблизившись к скале, поплавок резко нырнул, я подсёк и тут же почувствовал, как бьётся заглотившая крючок рыба. По поклёвке и небольшому весу, который впрочем, компенсировался весьма активным сопротивлением, сразу стало понятно, что это хариус. Вытягивать снасть приходилось против течения, и рыба легко могла сорваться, поэтому я старался делать это как можно аккуратней. Сняв хариуса с крючка, я бросил его на берег туда, где, положив голову на лапы, лежал, внимательно наблюдавший за моими действиями Барон. Пёс вскочил и ловко поймал рыбу зубами, но получив по носу мокрым хвостом, тут же разжал челюсти и выронил добычу. Склонившись, он с интересом смотрел, как подпрыгивающий на камнях хариус из последних сил пытается добраться до воды. Когда до реки оставались считанные сантиметры, Барон прижал рыбу лапой и откусил ей голову, а затем не спеша доел остальное. Облизав забрызганный кровью нос пес, широко зевнул, и снова лёг, уставившись на меня. «По возвращении нужно будет потравить ему глистов. После сырой рыбы, пусть даже из горной реки, обязательно нужно», – подумал я.

Теперь, когда я подобрал подходящую приманку, ловить стало просто. Яма была большая, хариуса в ней было много и, похоже, его нисколько не смущало, что соблазнившиеся «мушкой» рыбы уносились куда-то вверх против течения и назад уже не возвращались. Кан на плече быстро потяжелел и, решив, что для еды этого достаточно, я стал отпускать вновь пойманных рыб обратно в реку. Вскоре после этого клёв ухудшился, а затем и совсем прекратился. Наверное, выжившие счастливчики разболтали обо мне своим собратьям, и те разбежались. В надежде, что удастся ещё кого-нибудь поймать, я опять бросил снасть в воду. Поплавок медленно плыл вдоль скалы, рыба не клевала. Уже на выходе из ямы я чуть-чуть притормозил леску пальцем, поплавок на мгновение застыл на месте и внезапно скрылся в воде. Я дёрнул удилище. Есть! Это уже не хариус. Это ленок, карауливший добычу на выходе из ямы. Течение было сильным, и рыба сорвалась, когда я подтянул её к себе и попытался достать из воды. Меня это не расстроило, ленок был мелкий, и я бы всё равно его отпустил. Но теперь уходить с ямы я не собирался. Там наверняка есть и другие ленки, может и покрупнее.
Ленки действительно были – три штуки, два небольших, которых я сразу выпустил, и один около полуметра в длину. Бороться с ним было здорово. Ленок сделал «свечку», потом ещё одну и стал с силой рваться на свободу, пытаясь освободиться от крючка, засевшего в губе. И каждый рывок наполнял моё сознание триумфом победы, готовым в любой миг смениться на горечь поражения и эта неопределённость трепетала внутри меня, а сердце сжималось от восторга, когда рыбе не удавалось вырваться. Я вёл ленка сквозь самую стремнину, и в тот момент казалось, что в нем не меньше двух килограмм веса. Не решаясь взять его прямо в воде на течении, я стал медленно отступать к берегу. Краем глаза я видел, как засуетился внимательно следивший за поединком Барон. Уже возле берега ленок сделал ещё одно отчаянное усилие освободиться и перевернулся на спину, показав белое брюхо. Я осторожно вывел его на галечник и отцепил от губы крючок, который едва держался, и если бы рыба оставалась в воде ещё хотя бы минуту, то она бы обязательно сошла сама. Обессиливший ленок часто хватал ртом воздух, обжигая жабры. Когда исход нашей борьбы ещё не был ясен, я решил, что в случае удачи съем эту рыбу, но теперь передумал – убивать её не было никакой необходимости, а сила и упорство с которыми она рвалась на свободу, вызывали во мне уважение, и есть ленка мне больше не хотелось. Я смочил руки, и осторожно взяв рыбу, отнёс её в воду, где держа за хвост, медленно водил головой против течения до тех пор, пока вода не заполнила жабры, и ленок не попытался вырваться. Тогда я разжал пальцы, и рыба уплыла, мелькнув растаявшей в воде тенью. Барон, внимательно следивший за тем, как я отпускал пойманного ленка, подошёл и лизнул меня в руку.
– Не будем убивать без необходимости, – зачем-то сказал я ему и полез в карман за сигаретами.
Удить на этой яме я больше не стал, а собрав удочку, чтобы она не цеплялась за ветки, пошёл через лес вдоль реки. В лесу было прохладно и сыро, и в солнечных лучах, с трудом проникавших через густые уже пожелтевшие, но ещё полные листьев кроны деревьев стояла влага. Я ступал через плотные заросли папоротника и его резные раскидистые листья отливали червонным золотом. Где-то неподалёку дятел выбивал дробь, бежавший за мной следом Барон остался в лесу, а я вновь разобрав удочку, вышел к реке, скрытой за густым тальником.
Ленки в тот день мне больше не попадались, только хариусы и их было много. Я не спеша спускался вниз по реке, а Барон, следовавший за мной по берегу то приближался к воде, то совсем скрывался в лесу и время от времени я видел только его палевую спину, мелькавшую среди кустов. Почувствовав голод, я взглянул на часы – было около трёх, и я стал высматривать подходящее для привала место, но берега здесь были сильно заросшими, и мне пришлось спускаться ниже. Наконец я заметил удобную поляну с плетущимися по ветвям лианами дикого амурского винограда. Некоторые ягоды уже осыпались, и теперь лежали на траве лопнувшими тёмно-фиолетовыми кляксами. Я аккуратно сорвал крупную гроздь с чёрными круглыми плодами, вкус у винограда был кисло-сладкий, и ягоды легко давились в пальцах. На мой свист из лесу выбежал Барон весь в колючках и паутине. Сняв со спины рюкзак, я достал из него хлеб с сыром, фляжку, и банку собачьих консервов. Выложив консервы на траву, я сполоснул банку в воде и убрал в рюкзак, чтобы добавить её к остальному мусору, который я собирался увезти с собой. Барон, застыв как сфинкс, сидел над аппетитно выглядевшими кусочками мяса, и слюна капала с его нижней губы на землю. Не став его мучить, я скомандовал: «Кушай», и пёс жадно накинулся на еду.
Вынув из короба двух ещё живых хариусов, я убил их ударами ножа в голову. Потом выпотрошил, промыл, разделал и, подобрав на берегу плоский камень, разложил на нём рыб. Аккуратно срезая с кожи розовые кусочки филе, я выкладывал их на широкий фиолетово-красный лист винограда. Посолив и посыпав мясо перцем, я достал из рюкзака васаби и бутылочку с соевым соусом, и приготовил приправу, добавив в неё сок из ягод винограда. Срезав ивовый прут, я выстрогал из него пару палочек. В ожидании пока мясо хариуса просолится и пропитается перцем, я ел хлеб с сыром, смотрел на шумящую у моих ног реку и размышлял. В голову мне пришло забавное, на мой взгляд, сравнение. Я подумал, что поклёвка хариуса похожа на робкое: «Дядь, дядь, дай десять копеек…» из Гайдаевских «12 стульев», а вот когда веснушчатый беспризорник нагло заорал: « Дай десять копеек! Я те говорю!!!» – это уже ленок. Решив, что рыба просолилась, я сделал большой глоток из фляжки и, ухватив палочками кусочек филе, обвалял его в приправе и отправил в рот. Спиртное и перец приятно согревали внутренности, а соевый соус придавал нежному мясу хариуса особенный вкус.
После еды я собрал вещи и смотал удочку, решив в этот день больше не рыбачить. Нужно было ещё насобирать дров и развести костёр, просушить одежду, почистить и приготовить рыбу и сделать ещё множество других небольших, но от этого не менее важных дел.
Ночью мы с Бароном долго сидели у костра. И на душе опять было уютно. И хотелось, чтобы так было всегда. И пытаясь задержать это чувство, я часто прикладывался к фляжке и выпил столько, сколько хотел. И утром оказалось, что выпил я больше, чем следовало. А потому долго не мог проснуться и встал, когда солнце уже высоко стояло над вершинами сопок.
Я развёл костёр и повесил над ним котелок с оставшейся после ужина ухой. Уха получилась наваристой и теперь внешне напоминала студень. Умывшись, я покормил Барона и, сварив на газовой плите кофе, сел завтракать.
Ещё с вечера я решил подняться вверх по дороге к следующему броду, а оттуда спуститься по реке до разрушенного моста, где я удил рыбу накануне. Если ленок действительно начал скатываться, то разумней было бы пойти от лагеря вниз, но мне казалось что расстояние там больше, а встал я поздно и потому решил оставить этот маршрут на следующий день.
Мы шли с Бароном по дороге. Он далеко забегал вперёд, и от его вчерашней подобострастности не осталось и следа. Пёс вкусил свободы, и теперь быть послушным ему становилось всё труднее. И когда на дорогу выбежала лиса, Барон кинулся за ней и, не обращая внимания на мои крики, с треском вломился в лес и исчез из виду.
– Сволочь! – крикнул я в сердцах. – Лохматая сволочь! И эту лису тебе ни в жисть не поймать. И никакую другую тоже. И чтоб тебя бурундуки загрызли. И чтоб…. Барон, ко мне! Ко мне! Иди ко мне, мой мальчик.
Но всё было тщетно. Пёс так и не появился. «Вот я его и потерял, – огорчённо подумал я. – Остаётся надеяться, что он найдёт дорогу к лагерю и вернётся. Ох, и задам я ему трёпку. Ох, и задам. Только бы он вернулся. Только бы вернулся».
К броду я пришёл намного позже, чем планировал. И уже спускаясь вниз по реке, пожалел, что выбрал этот маршрут. Река здесь была совсем узкая, почти ручей, а после бушевавшего в августе тайфуна поваленные деревья встречались так часто, что удить рыбу было крайне неудобно. К тому же весь хариус как на подбор был меньше ладони, а ленка и вовсе не было. Река бежала под сопкой и солнечные лучи с трудом проникали сквозь густые раскидистые ветви елей. В лесу темнело рано и к переживаниям за Барона добавилось опасение, что ночь может застать меня прямо здесь в тайге. Опасение постепенно стало перерастать в страх и, забыв про рыбалку, я насколько возможно быстро спускался вниз по реке, стараясь до темноты выйти к старому разрушенному мосту. Я увидел его, когда солнце едва коснулось вершины сопки, и страх сразу прошел, осталась только тревога за собаку. Выбравшись из воды, я стал звать Барона, но он так и не появился. Тогда я решил снова вернуться к реке и напоследок проверить ту яму, где я удил накануне.
В сумерках я с трудом различал поплавок, скачущий на рваных коротких волнах. Как вдруг мне показалось, что тот ушёл под воду, и я резко подсёк. Леска натянулась, заставляя согнуться в дугу тонкое карбоновое удилище. «Похоже зацеп. Чёрт, как же мне не вёзёт сегодня», – подумал я и с силой потянул удилище на себя. Тяжесть, повисшая на том конце, немного сдвинулась и кажется, шевельнулась. Может, показалось? Я опять потянул удилище на себя и теперь чётко почувствовал пробежавшую по нему дрожь. Неужели рыба? Тут леска натянулась ещё сильней и ленок, а это не мог быть никто иной, попытался вырваться. Рывки становились всё сильнее и резче и, испугавшись, что поводок не выдержит, трясущейся рукой я чуть ослабил рычажок фрикциона. Раздался звук трещотки и рыба, с трудом сматывая леску, стала уходить к противоположному берегу туда, где под затопленной елью образовался небольшой залом. «Там я её точно потеряю», – подумал я и затянул фрикцион. Пусть будет, как будет – или леска выдержит, и я поймаю эту рыбу или, оборвав поводок, она уйдёт. Время остановилось и для меня и для рыбы. И мир сузился только до нас двоих. Когда рывки чуть ослабли, я попробовал подтянуть рыбу к себе. И рывки тут же возобновились. Только бы выдержал поводок. Но он у меня крепкий и я совсем недавно его перевязал. Он может выдержать. Рывки опять ослабли, и я опять потянул рыбу к себе. Получилось. Похоже, она понемногу начинала сдавать. Только бы она не сорвалась. Господи, сделай так, чтобы она не сорвалась. Ну что тебе стоит. Я даже не буду её есть, я только подержу в руках эту красивую сильную рыбу и сразу отпущу. Даже целовать не буду и фотографировать тоже, только подержу и всё.
Наконец ленок устал, и мне удалось подтащить его ближе настолько, что я увидел, как ворочается в воде его длинное тело. Каков красавчик. Наверняка он из тех ленков с тёмными спинами и большими круглыми пятнами по бокам. Наверняка такой, хоть мне его пока и плохо видно. Я стал отступать к берегу, держа кончик удилища почти у самой воды, чтобы ленок не выходил на поверхность. Нечего ему там делать, пока нечего. Ленок немного притих и покорно позволял мне сматывать леску. Но долго так продолжаться не будет. Возле берега он покажет, на что способен. Почти все показывают, а этот уж обязательно. Кромка воды была близка, и нужно будет завести удилище за спину, чтобы ленок оказался между мной и берегом. И тогда он будет мой. Наверняка будет. Я сделал, не глядя ещё один шаг назад, и левая нога вдруг лишилась опоры, и я стал заваливаться набок, мгновение я балансировал, пытаясь вернуть равновесие, но течение с силой ударило меня под колени, и я рухнул в ледяную воду, и она тут же рванулась ко мне под одежду, обжигая кожу. Река потащила меня вниз по острым камням прямо на удилище, раздался хруст, а тело от поясницы до левой ступни пронзила внезапная острая боль.
Я лежал на берегу, осмысливая случившееся. Хотя осмысливать тут было нечего. Я глупо оступился, попавшая в ямку нога подвернулась и я упал. Течением меня протащило с десяток метров по острым камням пока я смог встать и выбраться из реки. Ленок, конечно, сошёл, а налетев всем весом на удилище, я сломал его в двух местах и со злости забросил куда-то в лес вместе с катушкой. Это конечно я зря сделал, катушку нужно было снять. И не нужно было так злиться.
Но потеря удочки и упущенная рыба были ерундой, ерундой по сравнению с тем, что случилось ещё. Потому что ЭТО и было тем, чего боялась моя жена и из-за чего она не хотела меня отпускать. И потому что я тоже ужасно боялся ЭТОГО, но упорно гнал от себя тревожные мысли. При падении у меня опять защемило седалищный нерв и пронзительная нескончаемая боль способная дни превращать в недели, а недели в месяцы, боль, прячущаяся за таинственным названием ишиас, боль, совсем недавно покинувшая меня, эта чертова нескончаемая боль опять вернулась. И теперь она как тень будет повсюду следовать за мной и останется так надолго как сама того пожелает.
Я представил себе жену, как она, с укором качая головой, скажет что-нибудь вроде: «Вот видишь, я же говорила». И больше ничем не попрекнёт меня, а будет жалеть и успокаивать и от этого станет ещё хуже и противней, потому что боль – это только боль и она только моя, а оставшийся в тайге Барон, это совсем другое.
Я встал на четвереньки и рюкзак, висевший на спине, ткнулся мне в затылок. Стоять так было неудобно, но зато боль стала слабее. Хорошо бы раздеться и выжать воду из одежды, было слышно, как она чавкает в вейдерсах, но времени на это у меня уже нет. Скоро совсем стемнеет и, хотя до лагеря меньше двух километров добираться туда придётся очень долго. Я осторожно поднялся, и резкая внезапная боль ударила меня в спину, как будто кто-то вогнал металлический прут между позвонков. На минуту я замер, а потом насколько мог быстро пошёл по тропинке, ведущей к лагерю. Левая нога немела, наливаясь тяжестью, сначала только пальцы, потом вся ступня, потом это ощущение поползло выше по икре к колену, и сквозь эту цепенящую пелену ногу обожгло, как если бы в неё воткнули вязальную спицу, а потом ещё одну и ещё. И с каждым шагом их становилась всё больше, а тягучая как масло боль наполняла меня, и я уже не шел, а бежал, далеко выбрасывая ногу вперёд. Наконец боли стало так много что, не помещаясь во мне, она хлынула через край, и я со стоном повалился на землю.
«Сколько я прошёл, – думал я, – метров сто или двести? Нет, наверное, всё же двести. Даже если это не так, лучше думать что двести. За следующий раз мне уже столько не пройти, поэтому пусть будет двести».
Отдохнув, я опять сделал рывок в сторону лагеря, и потом ещё один и с каждым разом пройденное расстояние уменьшалось, а боль становилась острее. Стояние на четвереньках уже не помогало, и теперь я отдыхал лежа на спине, раскинув в стороны руки. Во фляжке оставалось немного виски, и я допил его залпом в один глоток. И в груди приятно потеплело. Потом порылся в карманах и достал непромокаемый пакет, в котором были сигареты и зажигалка. Я закурил и перевернулся на бок, чтобы не поперхнуться дымом и не закашляться. Солнце село и меня окружила темнота, плотная темнота, какая бывает в новолуние. И за этой темнотой скрывалась тайга, и я был в её власти, и если мне и дальше будет везти как сегодня, то одному Богу известно, чем всё это закончится. Но страха не было. Пока не было. Вместо него была боль, рвущая меня изнутри на части. И вдруг впереди – там, где идущая через лесосеку тропа сливается с основной дорогой и где тянется молодой ольшаник, глубоко вклинившийся в лес. Там впереди раздался треск ломающихся веток. Я встал на колени и прислушался. Звук опять повторился. Я нажал кнопку фонарика на зажигалке, но его слабый рассеянный свет затерялся в густой темноте. Правда, на миг мне показалось, что там что-то мелькнуло, что-то похоже на отблеск глаз и треск веток опять повторился, но теперь ближе. Я нащупал рукоятку ножа висевшего на поясе и почувствовал, как кровь прилила к лицу, а кожу на голове неприятно защипало, как будто кто-то потянул за волосы. Может это Барон?
– Барон! – крикнул я, поднявшись на ноги. Тишина. Звуков больше не было.
– Барон! – снова позвал я и, зажав в левой руке зажигалку с фонариком, правой вынул нож и выставил его перед собой. И вдруг я отчётливо услышал, как что-то с треском ломая сухие ветки, вырвалось из леса и бросилось в мою сторону. Я сильнее сжал в пальцах нож и отрешённо подумал: «А вот и джекпот».
И тут в темноте звякнул металл, и я едва успел опустить нож, как выскочивший из лесу большой лохматый пёс прыгнул мне на грудь и, закричав от боли, я повалился на землю. А пёс принялся лизать меня, и его мокрый шершавый язык был повсюду, и чувства выплёскивались из него. Пытаясь усмирить собаку, я крепко обнял её за широкую лохматую шею и притянул к себе. Барон, прижавшись к груди, затих, а я лежал и думал как здорово, что звякнуло кольцо на ошейнике, и я успел убрать нож. А о том, что бы случилось, если он с разбегу наскочил на это острое семидюймовое лезвие, мне думать не хотелось. И ещё я подумал, что теперь вдвоём будет легче, и что Барон за сегодня, наверное, натерпелся всякого и что боль, кажется, стала меньше.
В лагере я снял с себя мокрую одежду, до крови растёрся жёстким полотенцем и, переодевшись в сухое, выпил таблетку со странным названием «Лирика». Я дал собаке поесть, а потом мы вместе забрались в машину. Лекарство начало действовать, расслабляя онемевшие мышцы, и появилось чувство эйфории, и боль отступила, ушла на второй план, и я как будто наблюдал за ней со стороны через тонкую дрожащую пелену. Боль теперь виделась мне садистом, который с ухмылкой всаживал в мою ногу острый перочинный нож и, провернув его там, доставал новый. А когда этой сволочи надоедало играть в ножички, он натравливал на меня своего пса и тот, вцепившись острыми зубами в мою ступню, рвал из неё жилы, совсем так как делал Барон с телячьим хвостом. И так продолжалось всю ночь, и она показалась мне бесконечной. И когда становилось совсем нестерпимо, я до боли сжимал зубы и хватал Барона за густой жёсткий загривок, и он подползал ближе и лизал своим шершавым языком мою щёку. А под утро боль отступила и я заснул.
Мне снилось, что мы с Бароном стоим на узком зажатом между заливом Духов и Тасмановым морем мысе Рейнга на севере Новой Зеландии, где рядом со старым крашеным белой известью маяком застыл вмурованный в тротуарную плитку указательный столб. И длинные океанские волны беззвучно и медленно ползут к земле, иссиня-фиолетовые там вдалеке, вблизи берега они меняют цвет на тёмно-зёлёный и грохот, с которым они разбиваются о чёрные скалы, будит меня, и я просыпаюсь.
Было ещё темно, и шёл дождь, временами переходящий в мелкий град и тогда звук, с которым льдинки бились о крышу машины, напоминал грохот волн из моего сна. С рассветом дождь прекратился, я собрал вещи, как попало забросил их в машину и мы с Бароном уехали. Остановившись возле сторожки, я посигналил. Из домика вышел парень и, назвавшись племянником Фомича, сказал, что тот отправился в посёлок. Я отдал ему коробку с оставшимися продуктами и нераспечатанной бутылкой виски и наказал передать дяде. Напоследок я заметил, что Люська сегодня не лает и сказал об этом парню, добавив, что она, наверное, поумнела. Парень ответил, что этой собаке больше не придётся лаять, потому что ночью приходил тигр и задрал её.
Выезжая за шлагбаум, я покосился на пустую конуру, потом погладил Барона и подумал, что это хорошо, что собаки не умеют говорить. Моей жене совсем не обязательно знать о прошлой ночи. И ещё я подумал, что не так уж сильно нам не повезло.
Барон умер следующей весной в первый её день. В то утро я нашёл его во дворе под старой треснувшей по стволу берёзой. Саркома, пожирающая изнутри его сильное тело к тому времени уже вырвалась наружу и теперь растекалась по распухшей ноге отвратительной кровоточащей язвой. При моём приближении пёс попытался встать, но не смог. Я опустился возле него на колени, и он положил на меня лапу, как будто извиняясь. А потом я поймал его потухший взгляд и понял что сегодня последний день, когда мы вместе. Я уже видел такой взгляд у отца, перед тем как проклятый рак окончательно доконал его, и потом позже у других. В этом взгляде была нестерпимая боль и какая-то невероятная растерянность, и я сказал, что он больше не останется здесь один и что скоро ему станет легче, и он отправится туда, где между зелёных холмов бежит прозрачная как горный хрусталь река и где вволю можно побегать за толстыми зайцами. А потом я послал за врачом.
Барон умер, и внутри меня было пусто, и я старательно заполнял пустоту алкоголем. А ночью завыла Белла, протяжно и тоскливо и я больше не злился на неё, и когда пустота отозвалась болью, я заплакал.




_________________________
-А где Вы успели нажить себе столько врагов?
-Для этого не надо быть гением.
Делай своё дело,говори правду,не подхалимствуй-и этого вполне достаточно,чтобы любая шавка облаяла тебя из-под каждого забора.
©В.Пикуль.

Вверх
#757678 - 23/11/12 05:20 AM Re: Барон [Re: Алгень]
iskatel Оффлайн


Зарегистрирован: 09/05/11
Сообщения: 85
Откуда: Уссурийск
Спасибо. У вас талант настоящего писателя. А опубликованных рассказов у вас больше нет?

Вверх
#757679 - 23/11/12 03:01 PM Re: Барон [Re: iskatel]
Алгень Оффлайн


Зарегистрирован: 07/11/09
Сообщения: 525
Откуда: Артем
В ответ на:

А опубликованных рассказов у вас больше нет?




Только черновики. Может быть, когда-нибудь….
_________________________
Ловить рыбу одно удовольствие, а отпускать другое

Вверх
#757680 - 23/11/12 03:05 PM Re: Барон [Re: Просто щукарь .]
Алгень Оффлайн


Зарегистрирован: 07/11/09
Сообщения: 525
Откуда: Артем
В ответ на:

Да простит меня автор...
В ответ на:



Андрей, автор не только не возражает, но и выражает Вам глубокую признательность как своему ПЕРВОМУ ИЗДАТЕЛЮ
На самом деле в один пост лучше. Просто, когда я открывал ветку, рассказ ещё не был дописан
_________________________
Ловить рыбу одно удовольствие, а отпускать другое

Вверх
Страница 8 из 8 < 1 2 3 4 5 6 7 8

Сегодняшние дни рождения
--SAY-- (46), Darius (42), Evgen353 (38), JohnT777 (51), Petlia (42), Profitodona (36), вести (59)
Топ комментирующих (30 дней)
ulua9962 134
К-59 110
DJEK 58
Classic 46
Big charr 32
Кто он-лайн
2 зарегистрированный (LEON-17, 1 невидимый), 156 Гости и 1 Паук он-лайн.
Символ: Админ, Global Mod, Mod
Новые участники
Jhont, СанСаныч, Esks, Alex56, amovins
19360 Зарегистрированные пользователи
Member Spotlight
Участник с: 30/06/10
Сообщения: 302
Статистика форума
19,360 Зарегистрированные пользователи
155 Форумы
32,127 темы
1,172,813 Сообщения

Самое большое количество пользователей он-лайн: 2,791 @ 03/02/21 06:27 PM

© 2000 by Oleg Tarabarov