— Неужели ты не в курсе, сокоешник? Лучшее украшение жилища. Особенно если в экспортном исполнении. Лапти в экспортном исполнении! Неужели ты не понимаешь, что это шикарно!
— Брось, — сказал Баклаков. — Не крути мозги.
— Отстал ты от века, сокоешник. Пишут мне, что интеллигенция спохватилась. Утеряли-де национальную самобытность. Вспомнили про прялки, иконки и народную речь. Про траву, грибы вспомнили. Утеряли-де в суете простоту ощущений.
— Себя они потеряли, — сказал Баклаков, вспомнив бабку Аришу.
— Это ты прав, сокоешник. Но это же старая беда. Теперь в моде народные корни. Лапоть — это разве тебе не исток?

Когда он вернулся в комнату, он увидел над койкой Гурина свою, видно заранее припасенную Гуриным, фотографию. На фотографии Баклаков был очень могучий, с расстегнутой на груди рубашкой, с победной ухмылкой. Вкось фотографии шла надпись — «Сокоешнику от основоположника. С. Баклаков». Над своей кроватью он увидел точно такого же размера портрет Гурина. И дарственную надпись — «Основоположнику от сокоешника. А. Гурин».