Но мой друг = Н.Решетников рассказывает правдиво и по "чесноку" всегда...
В этом и есть плюс .
Самые ценные рассказы про охоту , написанные откровенно , как есть , без прикрас . Если испугался , то так и напиши , если десять метров , то десять метров.
Это точно....
Три судьбы МишаВ берлоге было сухо и тепло. Рыжие, суглинистые стены выворота и толстый слой дерна между корней громадной лиственницы, которую пытался свалить извечный враг таежных великанов — ветер, надежно защищали чуткий сон медведя. К тому же, главное покрывало зимней тайги, снег, нынче был глубок и плотен.
Медведь лег в берлогу недавно. Он пока еще не облежался на натасканной подстилке изо мха, коры и мелкого лапника, поэтому по-настоящему спал только ночами и немного днем. Утром же и вечером косолапый просыпался и вспоминал прошедшее лето.
Для него лето началось с последних дней апреля, когда он в закатках на грубой шерсти выбрался из берлоги. Рыча и елозя задом по корневищу, избавился от закрывавшей вход пробки из спрессованной шерсти, муравьев, смолы и сухой травы. Шатаясь на трясущихся от долгого бездействия лапах, побрел он по проталинам обходить места, где оставались недоеденные остатки осенних трапез. Кое-где сохранились косточки, которые за зиму не растащили серые разбойники-волки и хитрые росомахи. Бродя по проталинам, щипал он прошлогоднюю травку и шел, шел к извилистой старице, соединявшей большую реку с таежными озерами. Впервые на эту старицу привела его когда-то мать-медведица. Она же защищала его от других медведей, показывала, как и где можно поймать икряных щук, сотнями пробивавшихся к местам нереста. Матерые медведи встретили его, молодого, неприветливо, но он и не претендовал до срока, конечно, на лучшее место. Устроившись рядом со старым, с плешивым черепом и сединой на худой длинной морде медведем, который из-за немощи не осмелился даже огрызнуться, он стал терпеливо ждать.
И вот в один из теплых вечеров зашевелилась залитая холодной талой водой болотная трава. То там, то здесь на воде появлялись воронки от мощных щучьих хвостов. Утолив первый голод, медведи нежились на весеннем солнышке, лениво огрызаясь на соседей. Ярко-голубое небо над тайгой постепенно бледнело, день становился длиннее, а ночь совсем потеряла тьму.
За щукой пошел язь. В узком месте старицы рыба своими телами перекрывала поток воды, образуя живую плотину. Ток воды прекращался, вода начинала подниматься, копилась и однажды, собрав многотонные силы, прорывалась, унося с собой рыбу вперемешку с таежным мусором.
Там он впервые увидел людей. Сначала послышался тревожащий душу звук, потом в небе показался яркий диковинный предмет, который опустился на противоположном берегу мари, где была еще одна старица. Место, где приземлился вертолет, было высокое, и медведь отчетливо разглядел людей, выгружавших бочки, ящики и мешки. Он хотел уйти в тайгу, подальше от этих шумных существ, но матерые медведи никак не реагировали, и он, глядя на них, тоже решил остаться. На следующий день он все же ушел, подгоняемый резким, громким треском выстрелов — люди стреляли уток. Он возвратился на свою территорию, где знал все муравейники и тропы лосей, лис, оленей и росомах. Была на его участке и человеческая берлога, но он еще ни разу не видел там человека.
В тайге становилось все шумнее. Прилетали птицы, вылезали из хаток бурундуки. На укромных, сухих полянах зайцы прыгали друг за другом. Быстро, очень быстро появлялась зеленая, сочная трава. Глухари и косачи первыми отпели свои брачные песни, отодрались, разбросав черные перья по сухим, прогретым солнышком опушкам.
Ступая полной стопой, медведь вразвалку спустился в распадок, где в кустах ольшаника заметил серый шар осиного гнезда. Пасть наполнилась слюной при воспоминании о сотах. Медведь встал на задние лапы, ухватил передними хрупкий домик и потянул. Шар смялся, но осы из него не полетели. Острыми когтями он разорвал покинутое насекомыми гнездо, понюхал его и бросил на землю, недовольно рявкнув и ударив лапой трухлявый пенек, который разлетелся на мелкие щепки. Потом он поднялся на пригорок, уселся и стал принюхиваться к доносившимся из тайги запахам.
Не прошло и двух недель, как тайга оделась в нежную, ароматную листву. Между травами появились первые цветы, а в гнездах — пестрые яйца.
Медведь обошел все свое царство, определив по пахучим и видимым глазом меткам соседей, границу. Он ел все, что попадалось, заметно окреп и все чаще стал принюхиваться к запахам оленей. Однажды, петляя по тайге, он выследил в густом ернике место, где паслись косули, и после долгих наблюдений устроил на границе ерника засаду. Долго ждать не пришлось. Стайка легких, быстроногих животных, постояв немного на пригорке, двинулась в проход между густыми кустами. Как только первое животное поравнялось с упавшим деревом, медведь метнулся к нему и крепкой, широкой лапой с острыми, как бритва, когтями, со страшной силой ударил бедное животное по позвоночнику. Перенеся тушу в укромное место, медведь лег, положил на нее лапы и впился острыми зубами в пах. Съев требуху и все внутренности, он завалил добычу ветками, отошел в ближайший распадок и лег отдыхать. Косули ему хватило на три подхода.
Когда вывелись утята, медведь стал приходить на небольшое озеро, берега которого поросли густой, высокой травой. Сначала он бросался в воду, плескался, фыркал, выгонял из воды утиные выводки, а потом катался по траве, давил тяжелой своей тушей не успевавших убежать утят и ел их.
В июне на границе своего участка медведь унюхал запах, который взбудоражил в нем неведомое до того чувство. Запах этот звал его за собой, тянул, заставлял учащенно биться сердце. И медведь, не в силах удержаться, перешел границу и косолапо побрел по «чудесному» следу. На второй день пути он увидел ту, от которой исходил этот запах. Это была медведица с красивой, как показалось медведю, почти отлинявшей шерстью.
Первые три дня они не отходили друг от друга, забыв в любовной утехе обо всем. На четвертый рядом с ними появился еще один медведь. Пришелец всячески демонстрировал угрозу: оттопыривал нижнюю губу, показывал клыки и широко открывал глаза. Он несколько раз пытался напасть, но что-то удерживало его. У медведицы в эти минуты краснели белки глаз, что выдавало ее недовольство.
Медведь не стал отстаивать свои права на медведицу, что-то подсказывало ему, что нужно уйти. Кроме того, он боялся, что в его отсутствие кто-нибудь займет его такой удобный участок.
Между тем, тайга благоухала запахами цветов и трав. Дни стояли жаркие и ясные. По кромкам болот появилось много лягушек и ящериц, которых медведь ловко ловил, перевернув корягу или обломок ствола. Разворотив мощными лапами трухлявые обломки деревьев, чувствительными губами и языком он выбирал из трухи гусениц и личинок, ел муравьев и траву. Новая, чистая шерсть на медведе переливалась на солнце десятками оттенков, он быстро набирал вес. Когда жевать надоедало, он играл, придумывая себе веселые занятия.
Обилие ягод во второй половине лета сделало медведя на какое-то время добродушным, но к осени он почувствовал, что нужно добывать мясо — жира было нагуляно не достаточно.
Сохатых вокруг было много, но добыть этого опасного зверя медведю было не легко. Длинные ноги не только быстро уносили их от опасности, но и были прекрасным оружием в ближнем бою. И все же однажды молодой сохатый попал в ситуацию, когда бежать ему было некуда, и медведь смело пошел на еще не совсем отросшие, опущенные к земле рога. Два самых крупных зверя якутской тайги с дрожащими от напряжения мышцами впились друг в друга внимательными взглядами. Первым сделал шаг медведь, и сохатый, не выдержав, бросил на него свое мускулистое тело, воткнув рог в левый бок своего врага. Медведь с легкостью балерины отпрыгнул, цепляя передней лапой бок разъяренного быка. От страшного удара хрустнуло подцепленное когтями ребро. Лоскутом слетела с ребер крепкая шкура, из страшной раны брызнула темная кровь. Медведь в этот момент, как хоккеист, зацепившийся клюшкой за своего соперника, в акробатическом прыжке, за долю секунды, умудрился развернуться и кинуться на окровавленный бок по инерции разворачивавшегося влево за своими рогами сохатого. Бык не успел проскочить настолько, чтобы ударить медведя задними ногами. Получив второй удар в круп сразу двумя медвежьими лапами, он свалился.
Медведь не сразу кинулся на него, видя перед собой могучие ноги с острыми копытами. Он выждал, когда сохатый поставил на землю передние ноги, и только тогда с грозным рыком бросился на него и нанес сильный удар сначала по позвоночнику, а когда мимо просвистели в ответном ударе рога, и перед глазами медведя появилось не защищенное горло, он полоснул по нему лапой и тут же отошел. Несмотря на кровь, хлеставшую из страшных ран, сохатый вскочил на ноги, качнулся и снова бросился с опущенными рогами на медведя. Он вложил в этот бросок все свое отчаяние и последние силы. Медведь увернулся от удара и отскочил так, чтобы не дать сохатому отступить. Они без движения стояли друг против друга, не предпринимая попыток к борьбе. Из сохатого вместе с кровью медленно уходила жизнь, а медведь ждал, когда можно будет без риска начать трапезу.
После этого боя медведь почувствовал себя воином и стал регулярно добывать мясо. Северного оленя он брал измором, гоняясь за ним по двадцать километров и изматывая до такого состояния, когда тот с вывалившимся языком просто не мог оказывал серьезного сопротивления. Не бегал он только за косулями, неслышно подкрадываясь и терпеливо выжидая, когда эти чуткие животные подойдут на расстояние броска.
К октябрю медведь сильно разжирел, стал округлым, лоснящимся, тяжелым и довольным. Движения его стали неторопливы, шкура при ходьбе красиво переливалась. Теперь он искал место для зимовки. Белое и пока тонкое покрывало снега легло на посеревшую тайгу. Медведь забрался в заранее подготовленную, удобную берлогу в закоряженных, завалеженных дебрях, не доступных, как ему казалось, для людей, долго перед этим петляя и запутывая следы.
АлександрЗакончив мездровать шкурку, Александр выпил кружку горячего чая, развесил в зимовье сырую одежду и с удовольствием растянулся на нарах. Тело хоть и тренированное, но от длительного лыжного перехода ломило. Шестой год он охотился на этом участке, обустраивая его так, чтобы каждый дневной переход заканчивался в удобном зимовье. Это зимовье было крайнее, дальше лежал участок Иннокентия. Когда-то и этот участок достался ему в наследство от старого эвенка, умершего прямо во время промысла. Александр в тот год вернулся из армии, подал заявку и тут же получил его.
Два года армии пролетели как два дня. Служил Александр легко. Он любил оружие и с детства был привычен к его холодной тяжести. Любил парень дальнюю ходьбу, физическую работу, был вынослив и упорен в достижении цели. По пути в часть, сначала в самолете, потом в душном общем вагоне, он не пил, как многие другие, портвейн, поэтому на сборном пункте возле станции Наушки, его заметил майор, который первый отбирал из пополнения бедующих солдат. Майор Красин оказался командиром отдельного разведывательного батальона. Почти все офицеры гвардейской части имели боевой опыт, у многих на парадных мундирах поблескивали медали и ордена. Воинские занятия в батальоне проходили ежедневно и днем, и ночью. Не успели прибыть со стрельб, уходили в поиск. Пробегали кросс и через час по тревоге выдвигались в район для проведения разведки боем. Засады, хождения по азимутам, занятия самбо и операции по задержанию реальных нарушителей границы не давали времени для грусти по дому.
Из армии Александр вернулся крепким мужиком с простыми и понятными планами на ближайшие пять лет. В первую очередь он окончил курсы пожарников-парашютистов и устроился на работу на местную базу авиационной охраны лесов от пожаров. Зимой тайга не горит, поэтому он решил в это время года заниматься охотой, для чего взял участок. Понимая, что всю жизнь прыгать с парашютом на горящую тайгу не получится, поступил на заочное отделение Хабаровского лесотехнического техникума.
Однажды, во время сессии, прогуливаясь вечером по городу, он увидел, как к испуганной девушке грубо приставали двое нетрезвых парней. Заступился за нее. Завязалась драка. У одного из хулиганов был нож. И если бы не солидная подготовка в разведбате (спасибо отцам-командирам), неизвестно чем бы закончилось это заступничество. Таня оказалась студенткой последнего курса Хабаровского учетно-кредитного техникума. Свадьбу сыграли через полтора года. Четыре года совместной жизни пролетели как один день, появились двое сыновей: один, похожий на отца, другой — на мать. Александр работал летнабом , Таня в сбербанке. Купили дом, снегоход, моторную лодку, мотоцикл.
Работа над тайгой помогала и в охоте. Александр купил списанный грузовой парашют и каждую осень сбрасывал на нем прямо к зимовью двухсоткилограммовую бочку с припасами. Так решалась проблема завоза груза, а сам он уже по снегу заезжал на «Буране» на свой участок. Других завозили на вертолете, высчитывая потом деньги за завоз из стоимости сдаваемой пушнины.
Все в их семье складывалось хорошо, но однажды в магазине к Татьяне подошел высокий, стройный мужчина и предложил познакомиться. Таня ответила, что замужем. Мужчина сказал, что это не имеет значения, что она ему давно нравится и он все равно будет добиваться взаимности. С тех пор мужчина несколько раз пытался завязать с ней разговор, то приходя в банк, то встречая ее на улице. Таня рассказала об этом Александру и показала ему странного ухажера. «Не переживай, — сказал Александр. — Я знаю его. Это начальник ВОХР из нашего аэропорта. Мне кажется, он безобидный, а к женщинам пристает, наверное, от скуки, потому что не женат». На том и успокоились.
Через неделю после этого разговора при очередном тренировочном прыжке у Александра не раскрылся основной парашют. Опыт помог справиться с ситуацией, и он благополучно приземлился на запасном парашюте, получив лишь несколько синяков. При расследовании инцидента выяснилось, что была искусственно разрушена сшивка крепления втулки к вытяжному парашюту. Кто мог надрезать сшивку на парашюте Александра в охраняемом помещении, осталось тайной.
Еще через неделю по тихому городку разнеслась весть о том, что в Александра, возвращавшегося с аэродрома на мотоцикле, стреляли из леса. Пуля от мелкашки попала в фару, а это значило, что от смерти Александра отделила какая-то доля секунды. Подарила ему эту долю секунды обыкновенная рытвина на дороге, возле которой он резко притормозил. Милиция, естественно, никого не нашла, да и мотива для покушения просто не было. Решили, что это была шальная пуля, может быть, дети по банкам стреляли.
Осень, как всегда, пришла следом за первым циклоном. Затяжные дожди пропитали тайгу влагой. Похолодало. Пожароопасный сезон закончился.
Александр, закончив все служебные дела, написал заявление на отпуск. Первую неделю копал и сваливал в подпол картошку. За следующую неделю заготовил на зиму рыбу, перевез на противоположный берег Лены «Буран» с нартой во двор к знакомому колхознику и стал собираться на промысел.
За два дня до отбытия Александр встретил в аэропорту, куда приехал по какому-то неотложному делу, начальника ВОХР. Тот подошел к нему сам и сказал, что они теперь соседи по промысловым участкам. Никто не слышал, чтобы Стулий был охотником, поэтому Александр очень удивился.
— А куда делся бывший хозяин? — спросил он.
— Не знаю, — ответил Стулий. — А с тобой мы, может, еще встретимся.
И, не попрощавшись, ушел.
«Странный тип», — подумал Александр.
Аркадий
Стулий налил в кружку с отбитой эмалью спирт и взял грязными после растопки буржуйки пальцами кусок холодного мяса. «Нет, я буду не я, если не достану тебя, везунчик хренов». Спирт обжог не только горло, но и душу. Он сунул в рот еще один кусок и лег на нары.
Он был высок, строен, но бесцветен, как и вся его тридцатитрехлетняя жизнь.
Ему было пять лет, когда отец, не выдержав бесконечных истерик матери, ушел из семьи. С тех пор объектом ее любви стал он — ее единственный сын. В военное училище он поступил, только чтобы сбежать подальше от дома и оказаться в чисто мужской среде. Но служба быстро надоела ему и стала в тягость. Прослужив в должности командира взвода шесть лет, он уволился из армии, искренне считая, что ему просто не везет. Например, когда он не совсем трезвый возвращался с вечеринки по поводу своего представления к званию старшего лейтенанта, он ввязался в драку с патрулем. И так как вина его была очевидна, представление на звание отозвали. В следующий раз, когда освободилась вакансия командира роты и его назначили исполняющим обязанности, он решил не упускать шанс и на ближайших же учениях показать всем, кого они так долго морили взводным. Не проверив готовность к форсированию водной преграды плавающих танков ПТ-76, лейтенант Стулий погнал их в реку Чукой, где один из них утонул прямо посередине реки. Аркашу отправили обратно взводным. Жена Люська к тому времени от него сбежала, потому что поняла — генеральшей ей не быть. Любви у нее к нему, конечно, не было, просто в их городе каждая третья девушка выходила замуж за выпускника местного военного училища. Стулий запил.
В военной форме, без погон, он поехал на БАМ, но очень скоро понял, что там почти как в армии. Нравилась ему только природа, вернее, не природа, а хорошая охота в тайге. Тогда Аркадий решил начать новую жизнь в каком-нибудь таежном райцентре и выбрал О-ск, что на Лене. Добрался он туда на рейсовом Ан-24 и, прогуливаясь по аэропорту, увидел на деревянном одноэтажном здании вывеску штаба М-го отдельного авиаотряда О-ской отдельной авиаэскадрильи.
Смело войдя в штаб, Аркадий зашел в первый же открытый кабинет, где за столом сидел и что-то писал лысоватый мужчина в летной кожаной куртке. Аркадий попросил разрешения войти.
— Войдите, — сказал мужчина. — Слушаю вас.
— Я бывший военный, хочу вот обжиться тут. Работы у вас в аэропорту не найдется?
— Военный? Летчик что ли?
— Нет, общевойсковое училище.
— А почему из армии ушли? Да вы присаживайтесь.
— Так вышло. Ну, не пошла служба.
— А с этим как? — мужчина дотронулся пальцем до горла.
— Я не алкаш.
— Это хорошо. Есть у нас командная, так сказать, должность и как раз по военной части. Начальник ВОХР.
— То есть старший сторож?
— Ну, если нравится так называться, ради бога.
— А, была не была! Согласен.
Так началась новая жизнь Аркадия в О-ке. Комнату для проживания ему выделили не в общежитии (там их просто не было), а в здании ВОХР. Удобно: живешь, где работаешь.
«Ставить» службу ему не пришлось, все уже было налажено до него. Все двигалось по установившемуся раз и, как казалось, навсегда порядку. Караулы несли службу, а авиатехники несли с аэродрома бензин, сливаемый с самолетов Ан-2. Разнообразие вносили только коровы, неизвестно как проникавшие на аэродром и угрожавшие своим тупым поведением безопасности полетов. От скуки Аркадий продолжал выпивать, причем в одиночку. Рыбалка и охота тоже уже не доставляли былого удовольствия.
Однажды зайдя в сбербанк, чтобы положить на сберкнижку часть зарплаты, он увидел молодую женщину, сотрудницу банка. Была она, в общем-то, обыкновенной внешности, Аркадий встречал и красивее, но было в ней что-то такое, чего ему не хватало в этой жизни. В тот же день, выспросив у кассирши, он узнал, что девушку зовут Татьяна, она замужем и имеет двое детей, муж летнаб, свой дом — полная чаша.
И поселилась в душе Аркадия тоска. «Почему некоторым все, а мне ничего? — думал он. — Почему этот летнабишка и дом имеет, и жену хозяйственную, и детей, и все, что только можно придумать в этом забытом богом краю?» Вечерами тоску уже невозможно было залить даже водкой, перед глазами стояла Татьяна.
«Я ее отобью», — решил Стулий и начал искать случай познакомиться. Первая попытка произошла в продовольственном магазине и была неудачной. Все остальные тоже. Татьяна не хотела ни разговаривать, ни, тем более, обращать на него внимания.
«Нужно избавиться от мужа», — подумалось тогда Аркадию и он стал присматриваться к счастливому мужу, отцу семейства. Однажды он подошел к группе парашютистов, укладывавших парашюты перед тренировочными прыжками. В группе укладывал свой парашют и Александр. Стулий очень внимательно наблюдал за тем, как Александр и другие укладывают парашюты, запоминая порядок операций. Тогда же он узнал, что парашютами не меняются, у каждого он был свой. Никто не обратил особого внимания на то, что начальник ВОХР задержался среди парашютистов. Служба, за порядком человек следит.
Парашюты после прыжков сдавались на склад тут же на аэродроме. Охраняли склад, естественно, стрелки ВОХР.
Стулий очень хорошо запомнил парашют летнаба и, открыв ночью охраняемый им самим склад, подрезал нитки на первой попавшейся детали парашюта.
Но Александр остался жив, а Татьяна, заметив его на улице, теперь немедленно переходила на другую сторону.
Тогда Аркадий решил просто застрелить соперника. Засаду устроил по всем правилам. Не то, что когда-то в армии. Все было предусмотрено до мелочей: алиби, дистанция, с которой не промахнешься, ликвидация следов. Аркадий знал, что тозовочная свинцовая пуля деформируется так, что определить, из какой именно мелкашки был произведен выстрел, практически невозможно. И он выстелил, наверняка, с сорока метров. И… промахнулся.
Но не тот человек был Стулий, чтобы простить обиду. Его не интересовало, откуда взялась эта обида. Если она есть, значит, кто-то виноват. И этот кто-то — Александр.
Еще раз покушаться в городке было опасно. Стулий, зная, что Александр занимается промыслом, выяснил, где расположен его участок, и потратил немало усилий и средств, чтобы получить соседний.
И теперь он лежал на нарах и думал: «Если я просто застрелю летнабишку, то все подозрения падут именно на меня. Сопоставят, проверят и наручники обеспечены. Опять же следы. Зима, и без них не обойтись. Эх, хорошо бы сбежавших заключенных. Но те бегают весной, в крайнем случае, летом, а сейчас начало зимы. Туристы тоже закончили свои сплавы и походы, в тайге только промысловики да дикие звери». Ничего не придумав, Аркадий уснул.
На следующий день он решил никуда не ходить. Стал готовить капканы, вспоминая все, чему его учили опытные охотники, но больше думая о том, как угробить соседа. Все сводилось к тому, что это должен быть несчастный случай. Но как его организовать, Стулий пока не знал.
Он стоял возле зимовья, когда услышал отдаленный лай собаки. «Никак сосед в гости пожаловал, — подумал Аркадий. — А я еще ничего не придумал». Он зашел в зимовье, подбросил пару поленьев в железную печь и, борясь с охватившим его желанием взять в руки ружье, поставил чайник.
Он вышел из зимовья, покуривая в рукав, и вгляделся в тайгу, пытаясь разглядеть там человека на лыжах. Но появился человек верхом на лошади, и это был явно не Александр.
— Э, пирибет, однако, — не слезая с низенькой, лохматой якутской лошадки, поздоровался гость.
— Здорово. Ты как тут оказался?
— Посмотреть пришел.
— На что посмотреть?
— Так… на все.
— Ну, заходи. Смотри.
Гость слез с лошаденки, привязал поводья к вкопанному столбу, который Стулий как-то и не замечал раньше, и вошел следом за Аркадием в зимовье.
— Раздевайся, садись. Чай пить будем.
— Э, чай это совсем хорошо. Меня Иннокентий зовут, а тебя?
— Аркадий, — разливая чай по кружкам, представился хозяин. — Значит, это твой участок был, да?
— Однако, мой. Но начальник сказал, что мне поближе к деревне дает и этот забрал совсем.
— И зимовье ты ставил, да?
— Зимовье русский один помогал рубить, теперь его нет уже, давно это было.
— Это видно, что давно. Холодное, старое зимовье.
— Ты мужик молодой, однако, новое себе срубишь.
— А тебе нравится этот участок?
— Привык тут, однако.
— Ну, может быть, я откажусь от него в следующем году, ты и вернешься.
— Правду говоришь, Аркадий?
— Да неважно у меня с промыслом получается. Попробовал вот и думаю, что откажусь на следующий год.
— Не зря я пришел, однако. Хороший ты человек, Аркадий, — громко отхлебнул чай и поставил кружку Иннокентий. — Если, правда, отдашь, я тебе берлогу покажу. Тут недалеко, возле речки, за которой Александр охотится.
— Берлога?
— Хороший, однако, там медведь. Шкура шибко дорогая будет.
— А у этого Александра зимовье далеко отсюда?
— Большое три дня ходу, а маленькое совсем близко отсюда и от берлоги совсем близко. Но он там только ночует и дальше ходит, и так весь сезон. Хороший охотник Александр, никогда Иннокентия не обижал и помогал всегда.
— Покажешь дорогу к Александру?
— Покажу, однако, почему не показать.
— А твой участок далеко?
— Не шибко далеко, два дня ехал, смотрел, капканов не видел. Удивлялся: участок есть, а капканов нет.
— Так я еще только учусь. Поставил пока только треть, но скоро все поставлю. Как только места хорошие найду.
— Зачем искать, пойдем сейчас покажу.
— Ну, пойдем. А завтра с утра берлогу и зимовье Александра покажешь, да?
Утром встали рано. Позавтракали и отправились к «пограничной» речушке. День был пасмурный и теплый. Через два часа пути Иннокентий остановил лошадь:
— Аркадий, вон видишь лиственницу, наполовину сваленную?
— Та, что на склоне?
— Точно. Вот под ней, под выворотом и лежит медведь. Только ты один не ходи, лучше позови Александра, он медведей уже добывал.
— У меня СКС, и сам справлюсь.
— А ты когда-нибудь охотился на медведя?
— Думаю, не страшнее, чем на человека. Я же офицер, меня воевать почти три года учили против танков даже, а ты «медведь».
— Танком человек правит, а медведь — зверь. Что он думает, не я, не ты не знаешь, однако.
— А зимовье Александра где?
— Вон распадок видишь? — Иннокентий показывал рукой на юго-запад.
— Это тот, с клочком ельника?
— Во-во! Он, однако. Зимовье в самом начале распадка, рядом с рекой. Александр приходит туда вдоль реки и уходит утром вверх по распадку. Дальше обходит вон те сопки с той стороны, там опять маленькое зимовье и идет обратно два дня до большого зимовья, между ними еще зимовье.
— Сколько же он их настроил?
— Три до него были, три он срубил, когда еще с отцом своим охотился.
— Ну, Иннокентий, спасибо тебе за науку, за берлогу. А участок я тебе освобожу. Как только выйду из тайги, сразу и откажусь.
— Хорошо, однако. Ну, тогда я пойду. Прощай, друг Аркадий.
Когда Иннокентий скрылся между заснеженных деревьев, Аркадий съел кусок копченой колбасы с черствым хлебом и пошел вдоль речки в сторону зимовья Александра. Всего через час он стоял напротив места, указанного Иннокентием, и разглядывал в бинокль крохотное строение, приткнувшееся к стене векового ельника. Судя по отсутствию дыма, хозяина в зимовье не было, но о том, что он бывал там нынче, говорило многое, в том числе и свеженапиленные дрова.
К своему зимовью Аркадий пошел напрямую, засекая время и считая пары шагов. На обратный путь ушло два часа тридцать шесть минут. «Отлично, — решил он, — построю все маршруты так, чтобы постоянно выходить к наблюдательному пункту».
Решил, сделал. День с утра, другой перед сумерками по две-три минуты наблюдал он за зимовьем. Через две недели, он точно знал, через какое количество дней Александр появляется в этой избушке и сколько проводит там времени. Знать-то знал, но что делать дальше? Не так-то легко осуществить «несчастный случай» в тайге, да еще с опытным охотником. «А что если, — вдруг пришла мысль, — поднять из берлоги медведя, ранить его слегка и оставить гулять на свободе. Раненый-то он людей не любит, злой будет. А тут летнаб с одной мелкашкой. Получится — хорошо, нет — дальше думать будем. Не заломает и ладно, ловушки-то точно разорит. Голод не тетка».
В тайге«Ох, и хитрый попался соболек, — думал Александр, подходя к зимовью. — Все ловушки обошел. Ну, ничего! Я тебя завтра догоню, не уйти тебе от меня».
Утром Александр проснулся позже, чем обычно. Идти по темну не было смысла. Кроме этого, он знал, что и соболь тоже будет спать, не чувствуя преследования. Печь топить не стал, позавтракал остатками ужина, запил холодным сладким чаем, покормил преданно заглядывавшую в глаза Пулю и, подперев палкой двери, отправился вдоль берега вверх по реке. Капканов он тут не ставил и ходил только однажды вместе с Иннокентием. Теперь того не было, а нового промысловика, он ни разу не видел и не слышал. Может, он и не охотился вовсе?
На утреннем небе ни облачка. Ноги сами бегут туда, куда подсказывает им охотничье чутье и знание повадок маленького хищника. Пуля то исчезала в тайге, то появлялась вновь, то и дело, поглядывая куда-то за речку. Сначала Александр увидел, как впереди, метрах в двухстах от него, дрогнула огромная, старая лиственница, наполовину сваленная ветром. Потом возле ствола появилось облачко дыма, раздался хлопок, и дерево с грохотом повалилось на землю. От неожиданности Александр даже присел.
«Кусок ступени от ракеты, — мелькнуло в голове. — А дым откуда? Взрыв, самый настоящий. Снаряд? Откуда?» Пока все это вертелось в голове, послышался рев зверя и через секунду сухой треск выстрела. Александру из-за кустов и снежной пыли от рухнувшего дерева не видно было, как из берлоги с ревом вылетел огромный медведь. Зверь крутнулся на одном месте, потом прыгнул в сторону, налетев на другое дерево, и замер. В этот момент бедро его обожгла боль. Хоть зверь и был слаб зрением и близорук, как все медведи, он все же увидел того, кто посмел нарушить его покой. Человек стоял тут же, возле дерева. Не раздумывая, ошалевший от взрыва и ранения зверь бросился на врага с такой прытью, какой человек от него никак не ожидал. Напуганный и растерянный человек все же успел вскинуть карабин и выстрелить. Пуля просвистела над головой медведя.
Другая Пуля — лайка Александра, уже неслась к медведю. Следом, скинув на ходу рюкзак, бежал Александр. Когда он выскочил из кустов, Пуля уже добежала до места событий.
Выстрелить еще раз Стулий не успел. Медведь, не сбавляя скорости, в считанные мгновения оказался прямо перед ним. Неосмысленно повинуясь какому-то инстинкту, Стулий метнулся за ствол дерева, и это спасло его от прямолинейной атаки не пришедшего в себя медведя. Зверь проскочил мимо дерева, тормозя, заскользил вниз по склону. Но вместо того, чтобы убежать, развернулся и бросился на человека. Может, животный страх, может, информация из подсознания заставила Аркадия сорвать с головы шапку и бросить в мчавшуюся на него бурую массу мышц, клыков и когтей. Медведь остановился лишь на миг, которого ему хватило, чтобы разорвать в клочья офицерскую шапчонку. И снова его налитые кровью глаза остановились на Стулии. Медведь сделал еще один прыжок, предпоследний. И тут Аркадий вспомнил, что в руках у него оружие и… бросил карабин в медведя. Медведь в недоумении притормозил и взмахом лапы отбросил летевший в него предмет, который все же задел бок зверя и упал в снег. В следующий момент медведь оказался в опасной для человека близости и, воспользовавшись этим, нанес левой лапой удар по ненавистному, воняющему чем-то чужим для его родной тайги существу.
Аркадия отбросило на два метра, боль в правой руке и боку парализовала его волю и без того далеко не железную. Он хотел закрыть глаза и не смотреть в страшную пасть с желтыми клыками и слюной на губе, но глаза не закрывались. Медведь прыгнул к нему, как бы присел, прежде чем навалиться на жертву, и тут на него из-за дерева с рычанием метнулась серая тень. Лайка мужественно впилась клыками в медвежью штанину и успела отскочить, когда тот развернулся. Медведь бросил неопасное для него, вонючее существо, валявшееся перед ним на снегу, и развернулся к собаке.
Собака была опытная, поэтому держалась на расстоянии, но так досаждала косолапому, что он весь сосредоточился только на этом вертком, шумном и злом зверьке, не заметив целившегося в него человека. Медведь почувствовал удар с правой стороны, и следом страшная боль разорвала что-то в его груди. От следующего удара в шею в глазах у него все померкло, и он стал заваливаться набок. Злобный с повизгиванием лай удалялся в темноту, из которой всплывали красные пятна, и вскоре затих. Он увидел мать-медведицу и сосну с красивым оранжевым стволом. От нее исходил аромат смолы, желтой и прозрачной, как молодой мед, а кудрявая крона шумела ровно-ровно. И это было последнее его ведение, последний сон.
Александр вынул из ствола гильзу тридцать второго калибра, дунул в ствол. Больше спешить было некуда, медведь и человек не шевелились. Успокоиться не могла только Пуля, недоверчиво наблюдавшая за все еще вздрагивавшими мышцами зверя.
— Живой? — видя полные ужаса глаза Аркадия, спросил Александр.
— Я… Я... Я не хотел… Я думал… — бормотал Стулий. — Больно руку.
— Посмотрим.
Александр наклонился, осторожно дотронулся до руки и по ее неестественному изгибу понял, что она была сломана. Судя по разодранному бушлату, досталось и ребрам.
— Раны твои так себе, до свадьбы, как говорится, заживут. Идти, я так понимаю, ты тоже сможешь, а мы тебя с Пулей проводим. Лыжи-то где?
— Здесь где-то рядом, — прошептал, приходя в себя Стулий.
Он приподнялся, сморщившись от боли, тупо уставился на медведя и тут его стало трясти. О чем он думал в том момент, неизвестно, но из глаз его потекли слезы.
— Давай пока сверху рукава шину наложим, а то не дойдешь, — предложил Александр, снимая с себя и вытаскивая из кармана все имеющиеся веревочки и ремни.
Когда шина из трех палок была наложена, Александр велел Стулию посидеть, пока он не сходит за рюкзаком.
— А он точно того? — показывая глазами на медведя, тихо спросил Стулий.
— Жаль косолапого, но он точно «того».
— Пуля, стеречь! — скомандовал Александр и ушел.
Хоть весь груз и нес Александр, до зимовья добирались долго. Стулий то и дело морщился и садился на попадавшиеся поваленные лесины и пни. В зимовье Александр растопил печь, снял шину с руки Аркадия, следом бушлат, разрезал свитер и белье. Перелом был закрытый, на ребрах уже начинал расползаться синяк. Открытых ран не было.
— Повезло тебе, парень. Как когтями не зацепил, ума не приложу.
— Не помню ничего. Он как из-под земли выскочил.
— А дерево зачем взорвал?
— Выгнать его из берлоги хотел, думал, напугается меня, не заметит, а я его и убъю…
— Чем подрывал-то?
— Шашка была небольшая и шнура немного…
— Эх, башка два уха! Охотник, мля. Сейчас снова шину наложу, дров тебе принесу на три дня и пойду к себе на базу. Там у меня рация с питанием, сообщу о тебе. Думаю, санрейс пришлют. Нам вдвоем самоходом не добраться.
— Как же я один-то?
— А как до этого один был? Дитя малое что ли? Ходу мне без капканов сутки, так что послезавтра жди вертушку.
— Может, я все же с тобой?
— Водка есть?
— Спирт.
— Ну, вот и лечись, по полкружки с утра и на ночь.
Вертолет прилетел на третий день, перед самым заходом солнца. Экипаж и два стрелка ВОХР, прилетевшие за начальником, быстро скидали все пожитки, загасили угли в печи, и вертолет, окутанный снежным вихрем, быстро набрав высоту, лег курсом на О-ск.
Через два месяца Аркадий Стулий взял расчет и уехал на родину.
Предыдущая тема
Список
