В перспективе я их собирался тоже посадить на лошадей, чтобы иметь возможность быстрого манёвра и наращивания сил на определённом участке.
Через пять дней разведчики Жана принесли сведения о том, что войско воеводы находится в двух днях пути от выбранной мною точки встречи, а значит и нам настала пора выдвигаться. Жалко только, что Миха и его мастера не успели в достаточном количестве сделать лёгких арбалетов для ближнего боя, их хватило только-только для полного перевооружения моего личного десятка. Но и те два десятка тяжёлых арбалетов, что были переданы Сигу, значительно усилили конницу. В их распределение я не стал вмешиваться, хотя и видел, что все они ушли в первый отряд конницы, так называемый доспешный, а второй – кольчужный, был их лишён. Своё решение сотник обосновал тем, что со вторым отрядом будет действовать мой десяток, а значит у кольчужников будет даже преимущество в самострелах, так у моей охраны были арбалеты под два болта и перезаряжались они быстрее.
В предрассветных сумерках лагерь противника был отчётливо виден. Как я и предполагал, на передовых позициях были расположены ополченцы, а за их спинами расположились дружинники воеводы. По докладам Жана, в рядах ополченцев растёт глухое недовольство и даже вражда к дружинникам. Оказывается, воевода не озаботился обеспечить продуктами ополченцев, а то, что они брали с собой на три дня, давно уже кончились. Их боевой дух опустился ниже плинтуса, и если они раньше надеялись хорошо поживиться за счёт разорения усадьбы и деревень опального боярина, то теперь все их мысли были направлены только на одно – где раздобыть пропитания. Участились случаи дезертирства и прямого неподчинения командирам, назначенным от воеводы.
Взошедшее солнце светило нам в спину, поэтому наше появление на поле сначала не вызвало никакой реакции со стороны лагеря, и только тогда, когда мы уже закончили своё боевое построение и начали под звуки била неторопливое движение в сторону противника, там возникла паника и сумбурные перемещения с криками и руганью. Тому, кто командовал этим войском было понятно, что надо во что бы то ни стало остановить, или хотя бы ненадолго задержать движение фаланги, чтобы успеть принять некое подобие боевого построения, иначе ополченцы сомнут в бегстве строй дружинников. Он выслал нам на встречу все свои четыре колесницы, им навстречу выдвинулись наши тачанки и развернулись кормой к противнику, продемонстрировав большие самострелы с серповидными наконечниками. Этой новинки возничие не ожидали и стали придерживать лошадей. Подпустив их на пятнадцать – двадцать метров тачанки дали залп, который имел самые катастрофические последствия для колесниц. Две из них взмыли в воздух, несколько раз перевернулись и грохнулись на землю, рассыпаясь на куски. Оставшимся двум повезло больше, - их колесницы просто перелетели упавшую лошадь через голову и упали со всего размаха на землю. Прикрытия из десятка конных арбалетчиков не понадобилось, колесницы перестали существовать.
Наша фаланга с небольшим замедлением преодолело эти препятствия и продолжило своё движение. Зрелище гибели колесниц произвело деморализующее влияние на ополченцев, которые пытались выстроиться в некоторое подобие строя. А тут ещё равномерный шаг и звук била давил на мозги, показывая неизбежность смерти от таких длинных копий, что не позволяли приблизиться к копейщикам. Два десятка лучников из числа дружинников даже толком не успели произвести залп и были расстреляны из арбалетов. Это окончательно добило ополченцев и они, бросая оружие и щиты, обратились в бегство, расстраивая ряды уже выстроившихся дружинников.
Следуя моему сигналу, конница перешла в атаку и на плечах ополченцев врубилась в строй дружинников. Такого результата копейного удара даже я не ожидал, фланги дружины воеводы были смяты как бумага. А конница, пройдя насквозь фланги, развернулась и ударила в центр построения с тыла. Это было самое настоящее кровавое избиение. Подоспела фаланга и приняла бегущих от конницы на копья, не оставляя ни единого шанса им на спасение. Резерв фаланги добивал раненых и тех, кто упал, притворившись мёртвыми. Мой десяток, обойдя по дуге свои войска, устремился к единственной дороге, стремясь поскорее перекрыть её ещё до того, как верхушка командиров воеводы попытается сбежать с поля боя. Мы успели, и даже выстроились в две шеренги, приготовив свои арбалеты для стрельбы, а я расчехлил карабин и проверил давление воздуха в камере.
Раздался топот копыт и большой отряд - тридцать, а то и сорок всадников мчался на нас. Раздались хлопки спускаемой тетивы и в течении нескольких секунд сорок болтов нашли свои цели. На дороге возникла свалка, ржали кони, кричали люди под их копытами, а мой десяток, повесив арбалеты на крюки, взяв в руки короткие копья, неторопливо направился к завалу, чтобы добить уцелевших и раненых. Я с Михой остался на месте, пристально вглядываясь, боясь пропустить рывок кого-нибудь уцелевшего. И один всадник вырвался из этого завала, ловко увернувшись от удара копьем одного из моих телохранителей, вот только от болта Михи он увернуться не сумел и тот пронзил его почти насквозь, выбив из седла и свалив на землю. Богатые доспехи, которые не смогли его защитить, явно говорили, что это не простой воин и золотая цепь на груди подтверждала это. За те несколько минут, что заняла эта попытка прорыва, дружинники воеводы были упокоены и мои телохранители приступили к сбору трофеев, ловле уцелевших лошадей и разбору завала из тел и туш.
Вскоре к нам присоединился сотник Сиг, в сопровождении двух десятков всадников, оказывается, он заметил мой манёвр и как только смог освободиться, поспешил на помощь.
- Что там у нас твориться, сотник. Докладывай коротко и по существу.
- У вас, господин, ничего не творится. Воины заняты уже ставшим привычным делом – сбором трофеев, доспехов, оружия. Добыча весьма знатная, особенно в шатре ставленника воеводы. Представляете, господин, он даже девку с собой возил. Её связали и ждут вашего решения.
- Какие у нас потери?
Он улыбнулся во весь свой рот, - Убитых ни одного, раненых несерьёзно всего двое и то по своей личной глупости. Я нашёл лекаря воеводы, которому и поручил о них заботу, пригрозив, что если наш господин замети какой-нибудь вред, а он ученик самого старца Лира, то его повесят. А он только фыркнул в ответ и заявил, что ему плевать на всех неучей, которые ничего не понимают в лекарском искусстве и прикрываются именами шарлатанов.
- Проследи, что бы его не обижали и обеспечивали всем необходимым. Свой лекарь нам нужен, а потом я сам с ним поговорю. Возвращаемся на поле боя, становимся лагерем в готовности вечером начать марш конницы в сторону Руты. Пора навестить воеводу и поговорить с ним по-мужски…
Да, такого количества трофеев даже я не ожидал, и если две сотни неплохих лошадей меня не удивили, дружинники передвигались конными, то почти полторы сотни повозок и телег, многие из которых оказались пустыми, меня озадачили, пока я не сообразил, что их предназначали под трофеи, взятые в моей вотчине. Вот и у меня появились мат средства для создания своей мотопехоты, именно поэтому я отказался от идеи ночного марша только конницы. Выход был назначен утром всего отряда, включая копейщиков на телегах. При этом к каждой телеге придавалась ещё по одной заводной лошади, которых надлежало менять через каждые четыре часа движения.
И в нашем импровизированном лагере началась кутерьма. Моим распоряжением каждому десятку фаланги выделялись по три транспорта для перевозки личного состава и имущества. Ещё десяток выделялся под продукты, десяток под зерно и фураж и ещё десяток в качестве резерва. Всё это добро поступало в распоряжение сотника Устина и его доверенных лиц. Кольчужным и доспешным отрядам были выделены по два десятка повозок, остальные пошли под трофеи, которые нам в настоящий момент не были нужны. В который раз произошло перевооружение фаланги на более качественное оружие ближнего боя, снятое с дружинников. При этом я приказал Устину, чтобы в тыловых десятках было однотипное оружие, а самый оптимальный вариант, что бы всё одинаковое было в шеренгах. Ещё я обратил внимание на то, что несколько доспешных подобрали луки и теперь тренировались в стрельбе под присмотром одного из десятников.
Честно говоря, к вечеру я изрядно устал, разбирая споры и распределяя захваченное имущество между копейщиками и конницей. Первый обоз с трофеями уже был отправлен в имение и должен был вернуться ночью, чтобы к утру вновь загрузиться и совершить вторую ездку. Очень много времени ушло на то, чтобы собрать все тела и вывезти их в овраг, присыпав землёй и камнями. Получилось что-то вроде братской могилы. Откуда-то появились разбежавшиеся ополченцы, привлечённые запахом пищи. Их накормили и назначили возчиками на подводы и повозки, обещав заплатить по два медяка по прибытию в Руту. По-моему, деньги особо не интересовали ополченцев, а вот горячая похлёбка с сухарями, была в самый раз. Не обошлось и без негатива. Сразу три человека были пойманы на воровстве и их, без долгих разговоров, тут же повесили.
Когда всё более или менее устаканилось, я отправился в шатёр командующего отрядом воеводы, надеясь поспать хотя бы четыре часа, совершенно забыв о той девице, что там находилась. Она сама напомнила о себе, обозвав меня грубияном и мужланом, когда я упал на перину и тюфяк, не снимая доспехов, не раздеваясь и задел её. Она сама развязалась и теперь ждала решение своей участи…